Текст книги "Финт покойной тети"

Автор книги: Юлия Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Затаскивать коробку было не тяжело, но от самого сознания, что вот так, у себя из-под ног, я достала деньги, и от того, что морально меня чуть не уничтожившая денежная кормушка – типография – оказалась до опасности рядом, я очень, очень устала.

Папа сегодня приехал сразу после обеда, забрал приготовленные вещи и отбыл на дачу. Люблю заниматься делами с отцом. Молчит и делает, не донимая советами и проверками. Отвезет полтора миллиона на дачу, сложит в кладовке и даже не успеет испугаться, в кухонную утварь он точно не полезет. Мама сразу бы начала переставлять кастрюли и паковать посуду. Я осталась дома вызванивать Милу и маму, демонстрировать им очередной приступ «депрессивного состояния». Хотя, пожалуй, сегодня надо бы уменьшить обороты.

Вечером, выгуливая Стерву, я мечтала о завтрашней встрече с Алексеем, и в груди начинало оттаивать… пока на меня не кинулась радостная Зорька. Хорошо, что часть ее счастья досталась Стерве, я вполне могла бы оказаться в мокром снегу при изъявлении ее чувств. Поводок Зорьки держала Лариса. Смотрела она на меня со стойкой ненавистью.

– Привет, хромоногая.

Хотелось прошипеть ей в лицо: «Чтоб ты провалилась», но я человек вежливый и, почти улыбаясь, выдавила из себя:

– Здравствуйте.

– Вижу, ты нормально ходишь?

– Да. Назло врагам, на радость маме.

– Слышь, юмористка, когда Лешку моего увидишь, скажи, чтобы домой заглянул, мне с ним поговорить надо.

– Я долго не увижу Алексея, он в командировке.

– Да врет он все. И бабке не звонит, и мне, загулял опять с кем-нибудь.

Выглядела Лариса на «пять с плюсом». Короткая лисья шуба, плотные колготки на длинных стройных ногах, высокие сапоги.

– Чего смотришь? Завидно? Правильно, не третий сорт. Ты чего в землю-то уставилась? Я тебе говорила, что он мой? Говорила. Он же тебе врал все время. Это бабка его, актриса погорелого театра, придумала, как ему с тобой познакомиться, когда ты при виде Алексея челюсть роняла. Собаку у меня на месяц забрали, нашли повод познакомиться, стратеги. Правда, Зорька? Разыграли тебя как по нотам.

– Леша сказал, что к тебе он не вернется в любом случае.

– Ой, как ты серьезно его слова воспринимаешь. Да он же хозяин своего слова – сам дал, сам взял. Он тебе еще и не такого наплетет. Короче, как объявится, скажи, что жду звонка, иначе на неприятности нарвется.

Я пожала плечами. Две минуты разговариваю с человеком, и уже надоела она мне до чертиков. Вот дура. Ну какие еще могут случиться неприятности, если человек под угрозой смерти существует?

– Лариса, у него есть ваш телефон. Захочет – позвонит. И не впутывайте вы меня опять в эту историю. Я переезжаю, решила новую жизнь начать. Без Алексея.

– Это правильно, такой мужик не для тебя.

Лариса развернулась и ушла, помахивая собачьим поводком. Фиг она из-за Алексея подходила. Ее целью было настроение мне испортить. И она это сделала.

Вечером приехали усталые Мила с Костей, сели за кухонный стол. Им негде было встречаться, кроме как у меня, но и передо мной они чувствовали себя не совсем удобно. Костя положил между тарелками тяжело звякнувшую связку ключей от квартиры Алексея.

– Сняли «прослушку». Я походил с аппаратом, вроде бы не «пищит», но ты, если деньги есть, купи специальный аппарат, помощнее.

Я подвинула связку обратно к Косте.

– Спасибо. А этим пользуйтесь. Неизвестно, когда Леша объявится, но не в ближайшие месяцы точно.

Мила после этого летала по кухне, стряпая ужин, и периодически бросалась мне на шею целоваться. Она уже решила, что переедет наверх с сыном, и расспрашивала, где тут у нас ближайший детский садик.

– Чего не знаю, того не знаю. Костя, что ты целую неделю как в воду опущенный?

– С вами, девочки, хорошо, а в стране творится что-то невероятное. Вчера опять ездили на зарезанного. Сорокалетний алкоголик всадил нож под ребра соседу. Обиделся на инженера, который не дал в долг двадцать рублей. Не поленился, гад, с восьми утра у машины караулил, дожидался. Теперь за секундное удовольствие лет восемь будет в зоне париться, а у убитого дочка осталась пяти лет.

– Ужас. – Мила смотрела на лейтенанта сочувственно. – Но давай, Костик, договоримся: если настроение хорошее – разговаривай со мной, а если плохое – сиди и смотри телевизор молча. Тогда у нас будет идеальная пара. Ладушки?

Мила играла ключами от квартиры, сегодня сбить ей настроение было бы слишком сложно.

– Ладушки. – Костя чмокнул ее в щеку.

В заводоуправлении на меня пришли смотреть два отдела. При виде шубы секретарша директора, пившая кофе, потеряла аппетит. Резная палка, с которой я приехала, добавляла шарм к образу. Пришлось выпить три чашки чая в разных компаниях для удовлетворения любопытства. Лена трогала меня за пиджак трикотажного костюма и зудела:

– Ты похудела-то как. Здорово. Я тоже собираюсь. Ты оделась-то как. Здорово. Я тоже хочу. Ты о работе-то расскажи, когда устроишься, мне тоже надо.

Выдержать ее напор мне помогала только мысль о скором расчете.

Жена слесаря, Ульяна Дмитриевна, смотрела на мои руки, пока я писала заявление об уходе, не отрываясь. Ей не верилось в свою удачу. Сначала она сидела в приемной директора, ожидая с утра, и смотрела в окно, поджав сухие губы и всех подозрительно оглядывая. После подписи бумаги у замдиректора она зашевелилась, накатала встречное заявление, получила на него одобрение и с ходу предложила сбегать за шампанским. Неподдельное счастье было написано на ее лице. Слесарь Стас появился в обед, поздравил жену с повышением пожатием руки.

Дело не в том, что кесарю кесарево, а слесарю слесарево. Эта женщина будет на своем месте и принесет больше пользы, чем я, запустившая, если честно, на комбинате фронт помывочных и ремонтных работ.

Проводы меня с комбината могли затянуться на весь день, но эстафету переняла Ульяна Дмитриевна, встречно начав отмечать свое назначение. Я, под предлогом того, что за рулем, отказалась от водки и «аллюром три креста» сбежала из заводоуправления, пока вся дирекция не пошла смотреть, на чем ездит молодая женщина, еще летом стрелявшая до зарплаты двадцатку и рыдавшая, если недодавали премию в пятьдесят рублей.

Пристроив палку на заднее сиденье, я неуклюже села за руль и подняла голову к окнам офиса. Десяток голов любопытствующе скучились за большим стеклом. С удовольствием помахав им на прощание, я лихо запрыгнула в машину и газанула, надеясь больше никогда не увидеть ЖБК изнутри.

До назначенного Алексеем срока оставались два долгих часа. Не спеша доехав до дома, я вытащила Стерву из теплой квартиры и побрела по бульвару, прижимая к ноге старую хозяйственную сумку, набитую под завязку пачками долларов.

Через несколько минут рядом тормознула синяя «восьмерка». Дверца передо мной открылась, и Стерва привычно полезла на заднее сиденье, но я одернула ее, взяв на руки. Дотянувшись, я выставила в машину сумку с деньгами.

– Здесь триста. Прощай.

Алексей перегнулся через сиденье и схватил мою руку.

– Ты куда?

– Домой. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти.

– Не дури, сядь.

Я села, прижав к себе собаку. Брови его изогнулись возмущенными змеями, лицо стало гневным.

– Что случилось?

– Мне надоела твоя ложь. Ты уедешь, я отмучаюсь неделю или месяц, но вылечусь от влюбленности. А сидеть дурочкой, ожидая тебя, надоело. Вернее, сил больше нет.

– Настя, через неделю у меня самолет. Рейс на Сингапур. Хочешь – полетели вместе, хотя это рискованно, лучше на «левом» автобусе через бывшие соцстраны…

– У меня документы на оформлении загранпаспорта.

Алексей огляделся, высматривая слежку, закурил.

– Кстати, Насть, твой лечащий врач говорил об экскурсии в Париж. Это когда будет?

– Дней через десять, точно пока неизвестно. Но не уверена, что поеду. Не очень хочется обезьянку изображать.

– Поедешь. Каждый четверг со следующей недели я буду приезжать в Париж к Эйфелевой башне. Вот.

Алексей дал мне стопку открыток с видами Парижа. На нескольких из них была ажурная башня. Алексей показал на кафешку под открытым небом.

– Запомни. С двух до трех дня. Каждый четверг.

– Я тебе не верю.

– Чему не веришь, Настька?

Взгляд Леши, ироничный и ласковый, обволакивал, и не хотелось ни думать, ни скоропалительно что-то решать. Сидеть рядом с ним, ехать, куда он скажет, и быть счастливой. Больше ничего не надо.

Стерве надоела поза запеленутого младенца, и она вырвалась из рук.

– Ты даже о собаке врал. Взял Зорьку у Ларисы.

– Я не собираюсь оправдываться. Или ты мне веришь сразу, или бесполезно объяснять. Ты мне нравишься. Нравишься больше всех остальных людей на этой планетке.

– Не верю. Ты это сделал из-за денег. Ты бросил Ларису, которая тебя любит, обманывал столько времени.

– Лариса здесь совсем ни при чем, я с ней разошелся до тебя…

– Может быть. Но познакомился ты со мной и влез в мою кровать именно из-за денег. Из-за этой проклятой типографии. А если будет возможность получить настоящий миллион, используя только свои мужские данные? Какая-нибудь невзрачная или в солидном возрасте богатая женщина сойдет от любви к тебе с ума, кто поручится, что ты не увлечешься ею? Я не поручусь. Слишком много ты врал, слишком использовал меня. Прощай, Леша.

– Настя, ты соображаешь, что говоришь? Ты же меня любишь.

– Это не имеет значения.

– Значит, ты полная дура. Ты из-за своих амбиций делаешь несчастными меня и себя.

– Нет. Я хочу определенности. Покоя.

– Никогда. Никогда не будет покоя, пока человек жив. Обязательно будут происходить изменения, радости или несчастья.

– А у меня как-то все больше в темную сторону. Леш, а ты правда умеешь корову доить?

– Умею. И пасти умею. Иди ко мне. Алексей притянул к себе мою голову, но я вырвалась…

Осталось смутное воспоминание о том, как я неуклюже выбиралась из машины, как шла по скользкому асфальту бульвара и заворачивала к дому. Дверь открылась быстро. Стерва привычно побежала в ванную, ожидая мытья лап. Кажется, я включила телевизор. Или выключила. Помню коричневый ворс покрывала на кровати и желание умереть…

Никого не хотелось видеть. Никого. Безнадежность любви, похожая на ту, что я испытала полтора месяца назад, когда Алексей не пришел ко мне вечером, отсиживался дома. А ведь тогда у него в гостях был Григорий, именно его силуэт мелькнул из комнаты в кухню.

С ума сойти! Я люблю фальшивомонетчика, убийцу, враля, авантюриста. И как же без него плохо, мне без него тяжело дышать. В жизни проходит многое, лечится временем. Может быть, пройдет и это чувство, но воспоминания о сумасшедшей влюбленности останутся навсегда. Каждая следующая любовь кажется самой сильной… но вряд ли я испытаю такой накал чувства еще раз.

Как уменьшить боль? Куда деть свое отчаяние? Внутри все жжет, и невозможно плакать. Папа, когда умерла Катя, выпил один бутылку водки ноль семь. Потом начал разговаривать с сестрой и объяснял ей, как она не права, покинув его.

Меня тоже покинули! Мне тоже нужна водка…

В холодильнике стояла ополовиненная бутылка. В десятом классе я на спор выпила стакан водки не отрываясь. Больше подобный подвиг меня не прельщал, если только частями, но сейчас – самое время. Из оставшейся от переезда посуды я выбрала бокал побольше, вылила туда сорокоградусную и вдохнула воздух.

Помню, летом на даче я наблюдала за деревенскими мужиками, ударившимися в загул. Пили они утром часов в девять неочищенный самогон, мутный и с сивушным запахом, сшибающим птиц на лету. Мужик похлипче глотнул первым, и самогон встал у него посередине горла, не желая продвигаться вниз, упорно стремясь нарушить законы тяготения. Второй заорал: «Держи нутро, сволочь! Держи! Денег больше нет!» Мужичонка сглотнул, преодолевая сопротивление организма. У него выступили слезы, в глазах замутнело, как в самогоне, и появилось удовлетворение жизнью.

Нюхнув водки, я тоже приказала себе «держать нутро» и в семь глотков влила в себя «горькую», предназначенную растворить горечь во мне.

Было очень противно. Водка на дно желудка падать отказывалась, стояла в горле. Жест из генетической памяти пришел сам собой. Согнув правую руку, я вдохнула запах шерстяного свитера. «Закусить мануфактуркой» – так это называется. Водка шибанула в голову минуты через две. Но шибанула так, что пришлось сесть на стул. Кухня поплыла в легком тумане… Мне стало легче? Не очень.

Зазвонил телефон.

– Да.

– Привет, Настя. Вадик говорит. Ты как там? Не обижают тебя?

– Обижают. Леша меня бросил.

– Какой кошмар! – Сочувствия в голосе было столько, сколько жидкости в таракане. – Если тебе одиноко, я могу приехать развлечь.

– Сегодня не то настроение. А завтра, может быть…

– Ну ты давай не мерзни. И это, раз сказала, значит, отвечаешь за базар?

– Отвечаю. Перезвоню.

Надо отключить телефон, в таком состоянии меня может потянуть на подвиги. У меня подобной практики пока не было, но на задушевные разговоры уже тянет. Два дня истерики для «слухачей» устраивала на «сухую». Вот сейчас, сейчас надо было бы завыть и забиться головой о стену…

Опять зазвонил телефон.

– Да.

– Привет, капитанша Флинт. Пиастры приготовила?

– С кем имею честь?

– Ой, как строго! Сигизмунд Иванович беспокоит. Деньги посчитала?

– Сизый, напомни мне, пожалуйста, за что я должна тебе деньги?

– За то, что выпендриваешься много.

– Я могу Вадику нажаловаться, из тебя шашлык сделают и под Новый год продадут его на базаре.

– Ты, инвалидка, соображай, что несешь. Вадик далеко, а я постоянно рядом. Уделаю тебя, как бог черепаху, будешь лежать и смотреть в потолок.

Вот урод-то. Наорать на него? Получить краткое удовольствие? А потом он подстережет в сумерках и пырнет со всей дури ножом.

– Сизый, слышишь меня? Позвони мне завтра, надо встретиться, поговорить.

Не знаю, как другие люди себя чувствуют, когда от них постоянно хотят денег, а меня ситуация начала раздражать. Сегодня лучше всего отсидеться дома с пьяной мордахой, не высовываться. Я подвинула рычажок на телефоне – так спокойнее.

По телевизору американские жители пустынного штата боролись с громадными динозаврами, по трем программам шли полицейские сериалы, по двум музыкальные клипы, намозолившие глаза. Смотреть нечего, если только «Катастрофы и войны недели». Оптимизма, естественно, эта передачка тоже не прибавит. А вечер только начинается. Может, еще водки выпить? Я прислушалась к организму. Водки организм не желал, но мартини, пожалуй, можно испить.

Еле встав, я сделала ознакомительный марш-бросок по местам, где должен стоять алкоголь. Однако… Гости допили все. Помнится, был еще ящик мартини, но он мною же был отправлен на дачу. Если нельзя, то, конечно, в два раза больше хочется. Черт! У меня же в подполе литров сорок вина! Вот куда мы сейчас направим свои нетрезвые стопы. Главное, не пи…ся, то есть не упасть с лестницы.

Спуск прошел благополучно. Усевшись между двумя бочками вина, я черпала по очереди ковшиком «Изабеллу» и «Монастырскую избу». А может, я погорячилась с отъездом отсюда? Погреб мне сейчас очень нравился. Хотя на даче он не хуже. Стеллажи такие же. Только нет тайного помещения с бумагами, на которых изображены выдающиеся граждане США.

Как все же некоторые люди хотят получить эти миллионы, эту возможность, не работая, иметь все блага и власть. Они даже готовы заплатить за это чужими жизнями. А вот один умный миллионер сказал, что если человек думает, что в деньгах счастье, значит, у него денег нет.

У меня они есть. Много. Еще есть более-менее сносное здоровье, любимые родители, подруга, бывший любовник… А я хочу, чтобы меня оставили в покое. Я хочу сидеть на даче и ткать гобелены. Меня бабушка учила. Красивые, добротные гобелены, все какая-то польза людям. Или, например, помидоры можно выращивать, пионы разводить… Но в покое меня не оставят. Хотят эти люди денег? Они их получат.

Решив закончить вечер «Монастырской избой», я зачерпнула ковшик на полтора литра и выбралась в гостиную. В голове роились мысли и выстраивались планы. Мысли копошились все сплошь умные, планы, соответственно, грандиозные.

Для удобства мышления пришлось забраться в кровать. Опять зазвонил телефон. Рычажок, что ли, сместился? Точно, неаккуратно я с трубкой обращалась в последний час.

– Да.

– Ты где была?

– Андрюшенька! Только тебя и не хватало. Завтра, Андрюша, будем общаться, завтра.

– Голос у тебя… странный.

– С чего бы это, братец? У меня все отлично. Я безработная, безденежная, любовник бросил, родственник по крови склоняет к сожительству, два бандита жаждут пообщаться на предмет денег и пользования телом.

– Ты пьяная, что ли?

– Не то слово. До завтра.

Телефон выключился просто. Дернула за шнур, телефон звякнул посреди разговора и замолчал. А сотовый я вчера маме отдала. Алексей по нему звонить не будет, а «слухачи» из спецслужб пусть наслаждаются бабскими разговорами. У женщин среднего возраста они настолько откровенные, что стоит ввести цензуру. Ну, нашим доблестным чекистам не привыкать… они и не такое слышали.

Спать хочется. И совсем я по Лешеньке не убиваюсь. Стало гораздо легче. Значит, не водкой надо горе заливать, а «Монастырской избой». Всем знакомым посоветую… Спеть, что ли? Тихонько. Для себя. «Ой, мороз, моро-оз…»

Пятьдесят долларов. Портрет

Уиллис С. Грант. 18-й президент США. Президент скандалов.

Он родился в семье торговца, но в 1843 году закончил военную академию. Война против Мексики выявила его полководческий талант. Он стал бригадным генералом, а позже, в гражданскую войну, генерал-лейтенантом сухопутных войск.

В годы президентства Гранта происходили многочисленные биржевые спекуляции. Широчайшее распространение получила коррупция. Грант выбирался на пост президента под лозунгом «Да будет мир нам!», он стал героем гражданской войны. Он ничего не понимал в экономике, и аппарат чиновников делал, что считал нужным, не обращая на президента внимания.

Грант после президентства практически не имел денег. Он с семьей отправился в кругосветное путешествие, его везде встречали с почетом. После путешествия он попытался заняться бизнесом, но обанкротился.

Не на что было жить, и он согласился на предложение Марка Твена написать мемуары. Через неделю после окончания книги он умер в возрасте 63 лет. Его мемуары стали бестселлером и принесли его семье 450 тысяч долларов, что в те времена было огромными деньгами.

(По материалам БСЭ, т. 7, и сборнику «Американские президенты», пер. с англ., 1996 год)

Сто долларов. Портрет

Франклин.

Имя Франклин принадлежало двум президентам. Франклину Пирсу, самому незначительному президенту, о котором мало кто помнит. И Франклину Рузвельту – одному из самых мощных президентов.

Но на купюре изображен Бенджамин Франклин. Американский просветитель и ученый.

Он родился в 1706 году в семье небогатого ремесленника. С 10 лет работал в мастерской отца, затем в типографии старшего брата. В 21 год основал собственную типографию в Филадельфии, издавал газеты, занимался самообразованием. Основал в Пенсильвании первую публичную библиотеку. Затем основал Американское философское общество и академию, которая стала затем Пенсильванским университетом.

Франклин был очень просвещенным и продвинутым человеком своего времени. Как ученого его привлекали все явления природы. Он написал обоснование штормовым ветрам, измерил Гольфстрим и дал ему название. Основной областью исследований Франклина была физика – электричество. Он был членом более 10 академий.

Умер в возрасте 83 лет в почете.

(По материалам БСЭ, т.27)

Утром я долго боялась открыть глаза – вдруг голова взорвется? Назойливый звук мешал прийти в себя. А! Это Стерва просится на улицу. Эгоистка. Человек умирает, а ей в сортир приспичило. Кстати, умирающей тоже не помешает…

В зеркале ванной на меня уставилась такая морда… Не моя. Я такой буду лет через двадцать. Ничего себе, как вино на опухлость влияет. Надо взять себя в руки и перестать убиваться по Алексею, который уже рассекает теплое море на собственной яхте или греет постель смазливой бабенке… не дай бог. Необходимо прийти в себя, сделать красивое лицо и заманчивый взгляд. На мужчин это действует.

Я вчера сочинила план действий. Пьяный бред с первого взгляда, а со второго – видна интересная идея. Только вчерашнее состояние могло дать такой простор фантазии.

Моя задача на сегодня: протрезветь, принять приличный вид и со всеми бравыми мужчинами, ожидающими от меня черт знает чего, быть ласковой и нежной.

Включаю воду в ванной и готовлюсь к бою. Звоните, сволочи и гады. Жду!

– Ну что, детка, допрыгалась?

– Что, собственно, ты имеешь в виду?

– Что имею, то и введу. Считай, ты в полном говне.

Сизый стоял в коридоре, выглядел ковбоем, отбившимся от своего стада и случайно зашедшим в начальную школу. Из угла на него с удивлением смотрела Стерва.

– Боже мой, Сизый, разве можно говорить таким языком? В самых старых и дешевых боевиках и то между банальностями и «крутыми» словечками вставляют нормальные слова. По-человечески объясни, чему ты так радуешься?

– Так ты ж дверь открыла, идиотка.

– Почему идиотка? Ты так долго грозишься устроить страстную ночь. Со своим приятелем я поругалась, пора попробовать нового мужчину. Опытного, многообещающего. Правда, бэби? – Разговаривать в таком стиле долго я не могла даже в шутку. – Проходи, Сигизмунд. Будешь чай, кофе? Может быть, виски? Я сегодня как раз пополнила запасы спиртного.

– Виски буду.

Он сделал шаг в сторону кухни.

– Ботинки сними, Сизый. Где ты грязь-то нашел, снег везде?

– Теплоцентраль здесь рядом копают, я не заметил.

– Вляпался?

– Ну. И даже ограждения не поставили, грязные ублюдки.

– Опять?

– Чего опять? Я ботинки снял, давай пои меня. Хотя я и без подогрева готов.

Он прихватил меня за шею и попытался поцеловать. Зубы он точно не каждый день чистит.

– Ой, Сизый, не так сразу. Ты вообще зачем пришел, за деньгами или за мной? Давай определись.

– А у тебя здесь деньги?

– Здесь, совсем рядом.

– Тогда сначала тебя, потом наличные.

– Сигизмунд, а если я не захочу с тобой?.. Неужели насиловать будешь?

– Захочешь, я постепенно. Не очень больно будет, только не люблю, когда до этого рыпаются, а потом – сколько хочешь. Закуски у тебя хватит? Я голодный.

Мне осталось только вздохнуть. Проблемы у человека с головой.

– Ты у психиатра в детстве не наблюдался? Или в армии?

Глаза Сизого потемнели и сузились:

– Ты что, лечить меня собралась? Уже лечили, я здоров.

– В этом городе полно ненормальных. Не переживай, не ты первый, не ты последний. Пойдем лучше в гостиную, там ближе…

– К траходрому?

– Да. И к деньгам.

Сизый развернулся в узком для него коридоре, толкнув меня. Не извинившись, прошел в комнату и там развалился на антикварном кресле. Краснодеревщик точно перевернулся сейчас в гробу, такое чучело в его креслах не часто сидит.

– Может, тебе не просто виски, а с водкой?

– Иди сюда. А вообще-то сначала налей.

Сизый говорил грубым голосом, но руки пока не очень тянул, чувствовал себя скованно. Я достала из бара оставшиеся два бокала и налила себе на три пальца, а дорогому гостю половину.

– Лей, не стесняйся. Чего-то у тебя квартирка такая ободранная стала?

– С чего это ты взял? Раньше, что ли, видеть приходилось, был здесь?

– Ты чего? Не был, ребята рассказывали, даже свистели, описывая, как у тебя красиво. А я здесь раньше не был, так что не думай, что Игорька замочил. Нет, тут человек свой, вернее, твой работал. Сигнализация не сработала ни фига – раз, дверь была заперта на хрен – два, соседи ни на кого чужого не залупонились – три. Лей больше-то, краев, что ли, не видишь?

– Сизый, ну нельзя так разговаривать, скучно слушать.

– Чего ты меня опять учишь?

Он встал, забрал у меня бутылки. Очень хотелось вывести его из моей квартиры, но дело надо доделать.

– Ладно, прости, не кипятись, исправлюсь. Давай я сначала деньги тебе отдам. Отдать?

– Чего спрашиваешь? Вываливай.

– Вываливай. Не так все просто, дорогой товарищ и друг. Нужно дойти до места, где они лежат.

– Далеко?

– Нет. Глубоко.

– Кончай прикалываться.

Сизый опять потянул ко мне руки. Руки он тоже… не балует мылом. Я подошла к двери на лоджию, Сизый пошел за мной, почти придавив меня к застекленной стене.

– Осторожней, на улице холодно. Сейчас мы подпол откроем. – Крышка откинулась, внизу зажегся свет. – Давай, Сигизмунд Иванович, лезь.

– Почему я?

– Ловить меня снизу будешь. Нога-то моя пока не очень… Не бойся, там неглубоко.

– От тебя всего можно ожидать.

Сизый быстро спустился и даже протянул мне руку для поддержки.

Пока я вынимала нужную полку, Сизый унюхал вино и наклонился над бочкой.

– Черт, бутылки наверху оставил, а как портвешок достать, не соображу.

– Сходи за бутылками, я подожду. Мужчины, они как дети, за любимой игрушкой – куда угодно. В два прыжка Сизый поднялся наверх, схватил вожделенные бутылки и в один прыжок вернулся в подпол.

– Ну че, где деньги?

Стена со стеклянными банками сдвинулась, открылась кабина лифта.

– Прошу.

Сизый вошел. В типографии он долго осматривался, минут десять молчал, потом открыл нечищенный рот:

– Так ты меня обмануть захотела? Мелочью откупиться, паскуда? Здесь же миллионы. – Он заржал противно и показал на горку отбракованных долларов. – Вот здесь я тебя трахать буду, прямо в коробке.

– Как скажешь. Слушай, а можно я наверх схожу?

– Зачем?

– Подмоюсь. – Сизый нахмурился. – Еды принесу сюда.

– А, это можно.

– Если хочешь, сходи сам.

– Щас, спешу и падаю. Иди давай сама.

– Может, хоть в подвале подсадишь меня на лестницу?

Сизый задумался. Вот задумчивости его допускать не следует, вдруг вспомнит, что он мужчина, а не только особь, хвостатая спереди?

– Сигизмунд, я сама быстрее схожу, чем ты соберешься. Тебе ветчины или колбасы?

– Обеих.

– Я быстренько.

Всего и делов-то. Нажми на кнопку – получишь результат. У меня есть пленник. Первый.

В гостиной Стерва меня не встретила. Господи, да где же она? Неужели опять спускаться в этот денежный ад?

– Стерва!

Собака вышла из коридора и недовольно сказала: «Тяв». Бедную девочку оторвали от еды.

Та-ак. План начал воплощаться… Куда бы на сегодня деться? Думать весь вечер о Сизом, сходящем с ума от злости в десяти метрах от меня, не хотелось. О! Есть идея.

– Алло, Вадик? Ты на сегодня свободен?.. Да, Настя… Хочу в ресторан… В хороший… Конечно, лучше без танцев… Не шучу… О продолжении вечера подумаем ближе к десерту, если ты согласен на ресторан, конечно… А братец Андрей в командировке, шпионов в дальних углах России отлавливает… Правильно, и никто по нему не заплачет, кроме родителей… Во сколько?.. А пораньше?.. Приспичило. А что, не имею права?.. Жду.

Отключившись от Вадика, я тут же набрала номер и выспросила о предложенном им ресторане «Метрополь Театро» у Милы. Мила там не была, но слышала, что он один из дорогих. Значит, форма одежды – парадная. Она осторожно попыталась выспросить, куда я «намылилась» и с кем, но я сделала ответный ход:

– Ужинаю с мужчиной, который наверняка захочет напроситься ко мне в койку, поэтому нужно алиби, будешь изображать мою сестру в гостях. Можешь приезжать с Ладочниковым, но ваше спальное место – на четвертом этаже.

Десять радостных восклицаний в телефонной трубке не смогли сломать аппарат, но ощущение, что ее голос долетает из Бескудникова без помощи телефона, было.

Какой кайф, когда можешь вести себя с мужчиной как хочешь и тебе за это ничего не будет! В ресторане, полупустом, полумафиозном, в полумраке, я, полупьяная, смотрела на Вадика «растленным» взглядом. Облизывалась, капризничала насчет осетрины на вертеле и просила ни в коем случае не подавать мне французское шампанское, а только наше «Советское», брют.

Если остальные «выверты» Вадик перенес стойко, то на французском шампанском он, уже пьяный, решил настоять, и тогда я «гордо» направилась к выходу. Гардеробщик чуть не в зал вошел с моей шубой. Вадик попросил немедленно принести две бутылки «Советского шампанского», поставил их к моим ногам и сам встал на колени. Жалко, я была без палки, тогда бы сцена смотрелась эффектнее… а еще эффектнее было бы с костылем.

За ужином не было двух ненавидимых мною авторитетов с пустыми, уже нечеловеческими глазами. Жаль, я бы устроила канкан на столах, и плясали бы именно они, почуяв от шальной пьяной бабы запах шальных денег…

В машине Вадик стал активно лезть под мою шубу, заново изучая анатомию женщины, и даже нашептывал что-то из репертуара остро желающего мужчины, но мне хотелось спать.

Результат от сегодняшнего вечера был – Вадик вспомнил о моем существовании и желании записать его в свой гарем. Будем действовать дальше. Но завтра. Не дожидаясь предложения отправиться на выбор к нему или ко мне, я выдала фразу насчет приболевшей сестры, которая не заснет без меня и будет бродить бледной тенью из угла в угол, стеная и плача. А Вадику пылкая ночь была обещана в ближайшие дни. Он будто нечаянно набрал мой домашний номер и услышал «Але» в исполнении женского кашляющего голоса.

Дома Ладочников смотрел футбол и поедал овощное ассорти с картофельным пюре. Овощи были явно из подвала.

– Мил, а ты в подвале ничего необычного не заметила?

– Заметила, что ты не оставила там почти ничего.

– А Катя говорила, что слышала голоса… Оттуда.

Мила подкладывала в тарелку Ладочникова крылышко индейки и чуть не уронила его.

– Ты пьяная, Настька. Иди спи. Пугать меня на ночь глядя вздумала. Костя, ей нельзя пить, ты видишь?

Костя кивнул, не отрываясь от футбола. Мила собралась отвлечь его внимание на себя, но я поманила подругу за собой и, пока раздевалась в своей комнате, прочла ей лекцию о болезни, не поддающейся лечению, – «телевизор» и ее осложнении – «футбол». Есть еще баскетбол, теннис и Олимпийские игры. Но главное заболевание, разносящееся по миру со скоростью гриппа и с такими же последствиями, – чемпионат мира по Футболу. Футбол надо в данном случае писать с большой буквы и говорить с мужчинами о нем с придыханием. Единственная радость – чемпионат мира бывает раз в четыре года.

– Мила, это не лечится. Смирись сразу. У вас в доме не было такой практики, вы с матерью больше по сериалам специализируетесь, а у нас отец фанател всю жизнь, есть прецедент. Но мама выжила. А уж после их недавнего примирения сидит с ним рядом и делает вид, что тоже переживает, даже имена игроков старается запомнить.

Мила со мной согласилась полностью. Когда любовники встречаются первый месяц, им все нравится в партнере. Раздражение начинает накапливаться месяца через три, причем вызывает отвращение то, что поначалу могло нравиться. Человек может не так есть и нос вытирать, тапочки не на место ставить или вещи по спинкам стульев развешивать. Из-за таких мелочей ругань может дойти до объявления разрыва. Но у Милы с Костей сейчас был период «меда», когда все сладко, вкусно и интересно.