Текст книги "Финт покойной тети"

Автор книги: Юлия Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Сгрузил меня Сережа на кровать со скрипучей сеткой, я уже забыла, когда на такой спала, а на двух соседних обосновался он и тот бугай, что бил меня в машине, звали его колоритно – Сизый.

Вадик, удостоверившись, что транспортировка прошла нормально, тут же исчез. Я попросила Сизого подать воды, а он сплюнул на пол и сообщил, что для кого он Сизый, а для кого – Сигизмунд Иванович. После чего я уткнулась в подушку и зашлась от хохота. Серый и Сизый раздевались и посматривали на меня с опаской. Не объяснять же им, что два месяца назад я достала из-под подушки записку, в которой сообщалось имя моего суженого с замечательным по выразительности именем – Сигизмунд.

Через час ребята проголодались. Я тоже хотела есть, но сначала необходимо было согреться. Я забралась под одеяло одетая, только скинула пальто и единственный сапог.

Сизый сбегал в ларек и принес самой дешевой колбасы с черным хлебом. Колбасное безобразие розового цвета пахло вполне сортирным запахом и вызывало тошнотный рефлекс, так же как и тот, кто его покупал. Сизый смотрел, как я принюхиваюсь к изделию неопознанного мясокомбината.

– Можешь не жмуриться от удовольствия, тебе не достанется.

Я позвала поближе Серого и дала ему сто долларов, попросила много не тратить, но купить обязательно съедобное и вкусное. Он собрался в одну минуту, но я остановила его у дверей вопросом:

– Сереж, а как бы узнать, что с Виталиком? Может, он жив?

– Он точно жив. Ему ниже ключицы пуля попала, и типичного для перебитой артерии фонтанирующего кровотечения не было. Кость, вероятно, раздроблена, может, бронхи задеты, может, легкое.

– Дураки вы, ребята. Из-за двух вурдалаков с отмороженными глазами лезете под пули. Они миллион сгребут, а вам по десятке отстегнут, и будь здоров, не кашляй.

– Работа есть работа, – пробурчал Сергей, но настроение у него упало.

– Серенький, только ты быстрее в магазин сбегай, я с этим ненормальным боюсь оставаться.

На самом деле я не очень-то боялась, просто из роли Золушки в доме мачехи выходить было нельзя. Сергей теперь переходил на амплуа Волшебницы, вот пусть и старается. Все-таки не конченый духовный индивид, осталось в нем много человеческого.

Сигизмунд дождался, когда Сергей выйдет из комнаты, и подсел ближе.

– Богатенькая Буратина? И сколько у тебя еще денег осталось?

– Наличными? Две тысячи семьсот долларов.

– Ага, значит, у нас еще и сбережения есть?

– Не знаю, как у вас, а у меня есть.

– И чего же ты с ними расставаться не хочешь, может, ребята с тобой слишком ласково обращались?

– Иди ты, извращенец, в свой угол комнаты и сиди тихо. Пальцем только дотронься, я нажалуюсь тысяч на двадцать на тебя.

– Нажалуешься? Ой! Ой-ей! – Сизый по-бабски взмахнул своими лапищами, сделав умиленное лицо. – Какая же ты нехорошая, какая неласковая и несправедливая! Тебя в детстве слишком баловали. Но это исправимо, детка моя, теперь я буду твоим воспитателем.

Он откинул одеяло, в которое я куталась, и задрал мою юбку.

– Я тебя старым проверенным способом воспитывать буду, синяков не останется. Что это за фигня?

– Сам ты фигня. Прежде чем нормальных женщин трогать, руки сначала вымой.

Сизый схватил одной рукой мой затылок, а другой залез между моих ног и стиснул лобок. Ни повернуться, ни вырваться. Очень, между прочим, больно и унизительно. Я молча уставилась ему в переносицу, в глаза при этом гаду смотреть не надо, все равно появляется иллюзия поединка взглядов.

Сизый убрал руку, оставив другую на затылке, и, очевидно, очень захотел меня ударить. Но я твердо сказала:

– Десять тысяч. А если убьешь – придется всю жизнь из-за минутного удовольствия скрываться, я миллион стою.

– Ты? «Лимон»? А я думал – ослышался. Где же ты такие деньги заныкала?

– Нигде. Я приманка, на меня парня ловят, он должен заплатить.

– За тебя? Я бы за тебя рваный презерватив не дал бы.

– У каждого свой материальный и социальный уровень.

Сизый убрал руку с моего затылка, и бедная моя голова ударилась о стену. Было видно, как в глазах чудилы бегали цифры, он решал, на какую сумму сможет доставить себе удовольствие и не испортить отношения с начальством.

В дверь постучали условным стуком, заворочался ключ, и появился запыхавшийся Сергей.

– Все купил. Осетрину, какую ты, Насть, любишь, балык, водки и шампанского. – Он стал выставлять на стол банки и упаковки. – Слышь, парень, отсядь от нее.

– Не королева, потерпит.

– Сизый, нам ее охранять дали. Только охранять и ничего другого. Был приказ.

– Не испугал. Понял?

Сизый встал, перенес стул ближе к древнему, в пятнах, столу. Рассматривая появившиеся закуски и спиртное, сказал:

– А пить на службе не положено.

– А пить будет только Настя.

Сергей, помня мой вчерашний заказ, сегодня приволок зелени четырех сортов. Старушка, торговавшая у магазина и с испугом смотревшая на него, простилась было с сегодняшней небогатой выручкой, а он скупил все оставшиеся пучки зелени, на всякий случай прихватив и корни хрена.

«Пить будет только Настя» сегодня началось и продолжилось в точности, как и вчера. Начали с шампанского под сазаний балык и осетрину горячего копчения, перешли на «Смирновку» и тушенку, а закончили водкой с дурно пахнущей колбасой шестнадцатого сорта, купленной Сизым. Но в водке лично я участия не принимала – берегла здоровье, спала.

Сквозь дрему доносились предложения Сизого «трахнуть эту контуженную стерву на пару», но Серега мычал: «Нельзя, она своя».

Утром я проснулась… в пустой комнате. Ни Сереги, ни Сизого не было, фанерная дверь со скрипом открывалась и закрывалась. Ничего себе охраннички…

Вставать было лень, но очень хотелось писать.

Вспомнилось, что вчера я все-таки сходила в то заведение, в которое и короли пешком ходят. Ребята к этому времени окосели окончательно и раздумывали над проблемой «брать или не брать», имея в виду следующую бутылку. Судя по количеству стеклотары под столом, до этого они в этом вопросе были солидарны не меньше двух раз, благо сдача от моих ста баксов осталась. Оба среагировали на мой подъем с оживлением: «Чего наше «сокровище» желает, пива или водки?» «Сокровище» желало в туалет, но вызвалось добраться туда самостоятельно.

Ребята не спорили, хотя предложили свои услуги, правда, с разным настроением. Сразу было ясно, что Сергей меня по дороге уронит, а Сизый не уронит, но употребит… не в самых высоконравственных целях.

Я допрыгала до двери, опираясь на палку. Удивительно, но ее не потеряли. В пустом коридоре с невыразимо грязными полом и стенами я отсчитала еще двадцать прыжков, а затем оглянулась и пошла, ковыляя, слегка наступая на ногу. Делала я это через раз. Прыжок, наступаю, прыжок. Такая походочка не могла не вызвать интереса, и из одной двери выглянула девушка в хорошем джемпере, с дорогой стрижкой на голове, но с голыми ногами.

– Чего распрыгалась?

Я остановилась, отдышалась.

– Сегодня две задолженности сдали, а потом из пивбара вышли, и Серый мне на ногу наступил. В нем под тонну веса.

– Бывает. Помочь?

– Не-ет. Ногу разрабатываю.

– Ну, успехов тебе.

Дверь в комнату девушки закрылась, и там сразу довольно заворчал мужской голос и включилась медленная музыка. Видимо, я их с ритма сбивала.

Пробыв в заведении, которое по запаху и чистоте было «впереди» любого вокзального бесплатного сортира, я опять доковыляла дробной походкой до середины коридора, а дальше прыгала на одной ноге.

В комнате никто моего конспиративного подвига не оценил. Сергей расставлял на столе водочные и пивные пробки в строгую геометрическую фигуру. Я не стала отвлекать его от этого достойного занятия, допрыгала до кровати и плюхнулась в нее в размаху. Сергей посмотрел на меня странным взглядом, как будто он меня защищать собрался. Не знаю, как алкоголь действует именно на него, на всякий случай я попросила помочь снять юбку и свитер усталым голосом. Сергей деловито стащил с меня одежду, посмотрел, как я улеглась, и добавил сверху моих двух тонких одеял еще одно, свое. Нормально, мне понравился такой подход.

Через минуту я спала, а охранники, наоборот, до двух часов ночи пытались прийти к консенсусу – «я работаю на начальство и немного на себя, но начальство не работает на меня. Что делать?» Думали они долго, до рассвета.

Интересно, пришли они к общему знаменателю или с ночи отправились к кому-нибудь проконсультироваться и там застряли?

Терпеть больше не было возможности, и я, нацепив юбку, поскакала к туалету, даже смогла наступать на ногу. Вернувшись, застала в комнате Вадика, с удивлением рассматривающего упаковки из-под дорогой рыбы и мясного ассорти.

– Балуешь ты их.

– Ой, Вадик, привет. Подай, пожалуйста, руку.

Вадик помог допрыгать до кровати. Естественно, в его присутствии нога сразу «перестала» двигаться. Вадик сегодня был радостный, в глаза смотрел без прежней наглости.

– Насть… Да ты сядь удобнее… Леха твой объявился… Заплатил.

Я смотрела на него, не понимая… Лешенька… Заплатил.

– За меня?

– Ну и за тебя тоже. Ребята с ним поговорили, он объяснил ситуацию… Ценный кадр оказался. Работать вместе согласился.

– С кем вместе работать?

– С Жорой и Митей.

Сидеть на кровати с панцирной сеткой неудобно, и она еще к тому же противно поскрипывает при любом движении. Вадик сидел за столом на стуле, копался в недоеденной колбасе, отламывал хлеб.

– Вадик, скажи, а у Жоры с Митей есть нормальные имена, уважительные? Может, они должность какую занимают, человеческую?

– Все у них есть. Ты за них, Настя, не переживай.

– Я за себя… А почему меня не убили? Я же свидетель.

– Да ладно, чего между своими не бывает.

Он нашел в упаковке крабовые палочки, очистил их и съел, окуная в горчицу. Глаза его покраснели.

– Ну чего ты сидишь? Собирайся, свободна.

– А где Леша?

– По делам уехал. Деньги, Настенька, надо зарабатывать. Наши его сразу запрягли.

– Вадь, а ты мне объяснишь? Вот все, что вокруг меня происходит, ты объяснишь?

– Нет, Настя.

Он встал, проверил по карманам своего «пилота» наличие неведомых мне предметов, застегнул куртку.

– На улице холодно, как знал. Шубу надень.

И он пошел к двери.

– Вадя! А я?

– Я ж сказал – свободна. – Он задержался на секунду. – Сопровождать тебя не могу, сама понимаешь. Деньги у тебя есть, давай добирайся до дома самостоятельно. Если будут трудности, звони.

И ушел. Ушел, ёшкин кот. Я даже плюнуть вслед не успела.

И сидела я дура дурой в неизвестном общежитии на кровати с продавленной десятками студентов пружинной сеткой. В комнате, за которую наверняка те же студенты борются с комендантом всеми известными им способами, начиная от небольших денег, устраивания застольев и заканчивая «даванием» коменданту, где ему приспичит.

Из одежды у меня наличествовали нижнее белье, юбка со свитером, шуба, пакет одежды со спортивным костюмом и тяжелым пальто, один сапог и носки. Еще была резная палка… Здорово. Бросили меня. И как же прикажете отсюда выбираться?

Паника отняла минут десять. В решительное расположение духа меня привели три очевидных факта. Первый – родители сходят с ума. Второй – хочу домой, в ванну. И самый главный – хочу видеть Алексея.

Доковыляв до коридора, я прислушалась к звукам, доносящимся из комнат. Почти везде была тишина. Или учатся, или спят. Припомнив, где была вчера девушка в свитере и с голыми ногами, дохромала туда, вычислив, что вряд ли она сегодня пошла на лекцию после вчерашнего.

На стук не отвечали долго. Но тихие ругательства давали надежду на общение.

– Эй, помоги, а? Я вчера тут с палкой скакала по коридору. Сто баксов дам.

Тут же зашлепали шаги, дверь открылась. Парень смотрел сонно, но с интересом.

– А, это ты, калека, вчера к туалету путь прокладывала?

– Я. А девушка где?

В комнате были сдвинуты две кровати, из-под одеяла выбралась вчерашняя девица. Была она взлохмаченная и абсолютно голая.

– Привет, страдалица. Чего надо?

– Помоги, а? Домой надо, а не могу, ребята убежали. Дали сто баксов до дома добраться.

– Договорились, – сказал парень и за руку втащил меня в комнату. – Садись. Что делать? В травмопункт поедем?

– Нет.

Я села на ближайший стул, огляделась. Комната для двоих. Кровать сдвоенная, холодильник, телевизор, письменный стол с тетрадями и учебниками. У парня на руке обручальное кольцо, у девушки тоже.

– Так вы супруги?

– Ну. Вчера выдачу этой комнаты обмывали, сегодня в институт никак…

Парень сел на кровать, девушка передвинулась к нему поближе.

Минут десять я объясняла им, куда позвонить и что делать, они внимательно слушали.

– А деньги когда?

– Когда я окажусь дома.

– Договорились.

Парень и девушка быстро встали, оделись, не стесняясь, буквально донесли меня до комнаты, привычно упаковали сумки плотнее. Девушка одернула на мне юбку, застегнула шубу.

Они вывели меня к подъезду общежития и посадили на лавочку. Странно, я совершенно не помнила этого района. Только когда они осторожно поместили меня в машину и она отъехала, стало ясно, что это район Перово.

Дома, открыв квартиру, я впервые услышала, как орет сигнализация. Молодожены напряглись, но я позвонила на пульт охраны и сняла вызов.

Отдав ребятам сто долларов, попросила их посидеть со мной полчаса. Они с радостью согласились, помогли мне раздеться и переодеться. Звали их Люда и Паша. Увидев инвалидное кресло, Люда улыбнулась.

– Так ты вчера врала про парня, наступившего тебе на ногу?

– Врала. А что, объяснять ночью, что попала не в ту компанию?

– Да. Не стоило.

За полчаса Люда проявила свои хозяйственные способности, сварганив из остатков еды в холодильнике хороший обед. Ребятам нравилась новая обстановка. Я позвонила маме на работу.

– Мам, это я.

– Уже приехала? Не понравилось в пансионате?

Та-ак. Опять новости. Значит, родители не волновались, думали, дочка хорошо пристроена. Ну хоть это неплохо.

– Не понравилось.

– Я утром звонила, мне сказали, ты после процедур спишь.

Интересно, пробежку в туалет можно считать «процедурой»?

– Я же знаю твой характер, тебе лучше дома. Андрей с этим пансионатом совершенно меня не убедил.

– Да, мамочка, дома лучше. Интересно, Андрей-то здесь при чем?

– Умница моя. Мне приехать?

– Нет, мам. Я действительно сейчас лягу спать. Ты работай спокойно. Позвони мне вечером. Ты с папой вместе сейчас?

– Да, мое счастье. У нас все так… боюсь сглазить. Прямо бабье лето.

– Замечательно. До вечера, мам.

Люда и Паша нашли в холодильнике мартини. Радость их была искренна и глубока. Мне тоже захотелось выпить рюмку. Хорошие мне попались ребята. Красивая пара. Мы распрощались после обеда, я вручила им бутылку любимого их мартини, стесняясь, что она початая, но ребята от души благодарили и звали в гости, когда оклемаюсь.

Закрыв за ними дверь, я добралась до ванны и долго лежала там, задрав ногу на деревянную подставку, пытаясь понять, что со мной произошло. Ничего в голове не выстраивалось. И с какого боку прислонился здесь Андрей? Пансионат? Я-то думала, вся московская милиция поднята мамой «на уши». Ничего не понимаю.

Конструкция на ноге разболталась окончательно, и я осторожно развинтила и сняла железки, сложив их в пакет. Коленка выглядела не так, как двадцать лет до этого. Она стала похожа на полноценную ногу, только белые шрамы линиями и точками намекали на недавнюю операцию.

После ванны не стала звонить ни Андрею, ни Сергею Дмитриевичу. Перерыв бумажки у телефонного столика, нашла номер Ладочникова.

– Алло. Можно Ладочникова?

Женский голос вздохнул:

– Зачем?

– Поговорить.

– Девушка, он еще спит после дежурства.

– Тогда передайте, что беспокоила Настя. И, если можно, пусть он сначала мне позвонит, а не начальству.

– Хорошо, передам.

Я забралась на свою водную кровать, включила массаж и телевизор. Через пять минут перезвонил Ладочников.

– Насть, ты где?

– Дома.

– Ты в порядке?

– Можно сказать и так.

– Я буду у тебя через двадцать минут.

– Жду.

Говорить по телефону не хотелось. Через двадцать минут он стоял в моей прихожей, раздевался.

– А как тебя зовут, Ладочников?

– Костя.

– Очень приятно. Я в тот вечер, когда меня похитили, первое вспомнившееся имя назвала. Ты не знаешь, где Стерва?

Костя переобулся в тапочки и прошел в комнату.

– У Татьяны Степановны. Ты уже ходишь?

– Пытаюсь. Давай поговорим?

– Давай. Давно пора. Только поудобнее хотелось бы расположиться.

– Тогда на российский переговорный пункт – на кухню.

– Туда с особым удовольствием.

Ладочников налил себе супчику, приготовленного Людой, и наворачивал его с большим удовольствием.

– Ладочников, надежда ты нашей российской милиции, объясни, пожалуйста. Два месяца назад я становлюсь богатой наследницей, в масштабах России, конечно. Через пятнадцать дней после смерти Кати в моей квартире застрелили парня, причем даже его подельники не знают, какого черта он сюда полез. Неделю назад зарезали Григория на четвертом этаже. Меня похищают, и стоит такое похищение лично для меня четыреста долларов… А Леша, говорят, за это мероприятие миллион заплатил.

Костя, слушая меня, очистил зубчик чеснока, покрошил в суп.

– Он за себя заплатил.

Говорил сегодня Костя спокойно, устало. Вот такая работка у человека – то маскарад, то с инвалидами разговаривай в свое личное свободное время.

– Даже если и за себя. Ты представляешь, что это за сумма? Если тратить в день сто долларов, то хватит на тридцать лет, а если только по пятьдесят, то хватит на шестьдесят. То есть если в один месяц можно потратить только полторы тысячи, а в следующем четыре с половиной…

– Не напрягайся, он фальшивыми заплатил.

Я перестала чертить на салфетке цифры.

– Странно. Зачем он тогда у меня тысячу брал?

– Значит, фальшивых под рукой не было. Вкусный супчик. Я налью еще?

– Конечно.

Ладочников налил себе еще борща, заглянул в холодильник, плеснул в рюмку лимонной водки.

– Насть, отвернись, мне пить нельзя, я за рулем, и ты ничего не видела.

– Не видела, хотя зря ты с утра… Кость, а как раненые ребята? Виталик и другой, милиционер?

– Нормально. Виталик в больнице под круглосуточным присмотром наших, младших по званию эмвэдэшников. А парень, я, правда, не знаю, из какой он службы, но не мент, в пуленепробиваемом жилете был, два ребра от выстрела сломаны, нормально отделался.

– Ну и слава богу. Я так переживаю, что вокруг меня люди погибают…

– Они не вокруг тебя, они вокруг денег погибают. – Ладочников, поискав в холодильнике еще чего-нибудь для души и не найдя, сел за стол, заглянул мне в глаза. – Настя, я хочу тебе рассказать одну историю… Ты как к своему брату относишься?

– Никак. Не уважаю.

– Ну и хорошо. Точно суп не будешь? Тогда я доем… – Костя переставил с плиты к себе кастрюлю и навалил в нее сметаны. – История на первый взгляд к нашей ситуации отношения не имеет, но ты послушай…

В армии, после служебки, я попал в самое тихое место. Средняя полоса России, пять километров от районного центра, войска ПВО. С утра пробежка, затем занятия. Расчехлить-зачехлить, навести-отвести, протереть окуляры. Шучу.

В армии, как ты знаешь, не любят нацменов, евреев и москвичей. Не знаю почему, видимо, традиция. А сосед по койке мне попался как раз наполовину еврей и из Москвы, Генка Задорновский. Я думал, у него батяня, былинный богатырь, женился на какой-нибудь Иде Израилевне по расчету, а оказалось, наоборот, Генка в мать пошел. Отец, интеллигент потомственный, невысокий, худой, а мама его, Бэлла Цезаревна, комплекции Татьяны Степановны твоей… Ты, кстати, к ней приглядись, она… другая.

Я открыла рот для вопроса, но Ладочников погрозил пальцем.

– Потом, Насть. Так во-от. Сдружился я с Генкой. Тормозной он был абсолютно. Доходит до него на третьи сутки. Бывало, пятнадцать километров марш-броска, все падают на подходе к казарме, а он еще по плацу пробежится в сторону столовой, сядет за стол и только там понимает, что есть от усталости не может. Бил редко, но метко и сильно. Шуток не понимал вообще, но на всякий случай не обижался. Он по жизни такой расп… широкого характера! Из института со второго курса вылетел, на занятиях спал, а когда его преподаватель будил, объяснял, что ему очень скучно было. Откровенный парень. И служили мы нормально в части, без особых эксцессов. Дедовщина в меру, как положено, офицерский состав не обижает, к сержантскому мы попривыкли.

Отслужили полтора года, и в городке рядом с нами – ЧП. Представляешь – лето, в городе половина населения с утра на реке, на пляже. Там, естественно, детишки, мамаши и безработные любители пива. Не пляж, а демонстрация. Вот именно на нем и зарезали троих мужчин. Утром, часов в десять, их нашли… Мы бы в своей части об этом узнали через день из газет или по местной программе телевидения, но днем к нам приехала комиссия. Оказалось, что трое убитых являлись большими армейскими чинами.

Приехавшую из Москвы комиссию поразил сам факт присутствия всех троих мужчин в одном месте. Троих генералов, между прочим, из разных родов войск. Не могло такого случиться ни по какой теории вероятности и невероятности. Что они там делали – никто не мог сначала объяснить. Жены пересказали то, что им наврали мужья – поехали на охоту. Комиссия решила разобраться, что за охота такая, если в местных лесах обыкновенного лося и то не каждый год видят, не говоря уже о кабанах или еще какой живности, в это время года абсолютно линялой. Да и вообще не охотничий сезон.

Короче, через сутки выяснилось, что зарезанные генералы вложились в местную промышленность. Инвестировали заводик по производству чего-то химического. Инвестировали на такую сумму, что завод закупил английское и германское оборудование и нанял обратно двести своих уже два года безработных сотрудников. Комиссия сильно заинтересовалась, откуда у пенсионных генералов взялись деньги и почему их именно теперь прирезали, если они все деньги вложили в производство.

В местной прессе убитых называли «военными среднего звена», в центральной прессе вообще ничего не появилось. Через три дня комиссия снялась из части, а на местном кладбище в лесочке появилась безымянная могила. То есть для всех она была безымянная, да и сам факт захоронения не афишировался, но мы с Генкой Задорновским, сходив за грибами, увидели, как хоронят члены комиссии, в количестве трех человек, закрытый гроб. Не знаю, какая накладка получилась в военном ведомстве, но гроб был деревянный. И даже не гроб, а ящик из-под снарядов.

Мы с Генкой – парни любопытные, тем более что в нашей части развлечений мало, и на следующий день мы могилку ту проведали. А в могилке оказался командир нашего дивизиона в спортивном костюмчике, с развороченным от выстрела виском.

Закопали мы его быстрее, чем откапывали, раза в два. Полковник наш, что лежал в ящике, на днях подал прошение об отставке и выехал на родину. Все удивлялись – у него не было родственников, детдомовский, холостой. Мы с Генкой очень удивились месторасположению такой родины. Позже, через год наверное, до нас дошли слухи, что наш полковник был четвертым в компании инвесторов…

Лейтенант подвинул бутылку лимонной поближе к себе.

– Ты все ждешь, когда смешно будет? Прямо сейчас. Среди закапывающих могилу был новый человек, привезший от местного командования продукты в длинных деревянных ящиках из-под снарядов. Такой подтянутый молодой парень в штатском. Твой брат Андрей. Хочешь водки?

– Не хочу. Он что, убил их?

– Нет. – Ладочников щелкнул по бутылке, вздохнул, но наливать не стал. – Тех порезали местные мафиозные воротилы, они с военными по деньгам не договорились. А вот «голову» всего предприятия, нашего, местного полковника, убрал, я думаю, твой братец.

Нет, это слишком. Столько отрицательной информации за короткий период времени может быть только в войну.

– Костя, я ничего не понимаю.

Он развел руки.

– Я пока тоже.

– А при чем твой друг Гена?

– Гена? Он действительно мой друг, даже стал родственником. После армии влюбился в Эльвирку, сестру мою, женился, перетащил нас в Москву. Мы с ним в Высшую школу милиции пошли. Учились. А он во время какой-то попойки рассказал, как однажды по грибы сходил и наткнулся на могилку. Он в чужой компании рассказывал, без меня. Утром мне позвонил, признался в дурости. А днем вышел с занятий в ларек за сосисками и отравился. Вечером умер. Ларек закрыли. Меня два раза вызывали на предмет выяснения подозрительных фактов из Генкиной биографии.

День сегодня выдался прохладный, что-то меня начало от Костиного рассказа тихонько трясти.

– Костя. Боже мой… Подожди, а как же собака? Мастиф? Муж Толик?

– Это второй муж Эльвиры. Тоже мой друг. Они через два года после смерти Гены расписались, первая девочка у сестры от Генки, а общему с Толиком мальчику сейчас седьмой год пошел.

– Значит, ты думаешь, это он, Андрей, убил Гену?

– Нет. Ведомство его. Кем он работает?

– Аналитиком в МВД.

– Не знаю, что он там анализирует, но оружие всегда при нем. Заметила?

– Не-а.

– Приглядись. А аналитикам, между прочим, табельное оружие на каждый день не положено, им положено думать, схемки чертить и по клавиатуре компьютера пальцами тюкать.

Ладочников достал «Яву» и смачно закурил. Я не люблю этот запах, у нас в семье не курят. Но тут я попросила налить мне водки и выделить сигарету. Костя водки налил, но сигарету не дал.

– Травись, как пассивный курильщик, с тебя и этого хватит. Я сегодня у тебя переночую? На всякий случай? Да и выпить хочется, устал. Дома у меня Эльвирка генеральную уборку затеяла, так что ты вовремя объявилась, я под хорошим предлогом сбежал.

– Ночуй, Костя, не жалко. А как же ты с Татьяной Степановной?..

Разговор прервал телефон. Я как только утром вошла в квартиру, так по привычке схватила его и теперь сидела с трубкой в руках.

– Алло.

– Настя! – Голос Милы выбивался из мембраны на волю и рыдал. – Я не могу! Ты по пансионатам отдыхаешь, а я вся в трансе! Я с Шуркой поругалась. Навсегда! Он такой гад!

– Мил, подожди, подожди. Не кричи. Ну поругалась, и фиг с ним, не самое большое сокровище потеряла.

– Да-а, а мне плохо второй день. Мне нужно дружеское участие, я сейчас к тебе приеду!

– Подожди, Мила!

– И не перебивай меня, пожалуйста.

Мила зарыдала. Ладочников с преувеличенным сочувствием покачал головой.

– Красивая?

– Да. Только громкая очень.

– Пусть приезжает, отвлечемся.

– Мил, ты через сколько будешь?

– Через полчасика. А кто это у тебя?

– Приедешь, увидишь. Бери такси, я оплачу.

Мила тут же положила трубку. Я представила, как она после звонка полезла за косметичкой приводить себя в порядок и одновременно стала ловить машину. Ловит она их прямо там, где стоит, не знаю, как ее водители видят, но останавливаются и разговаривают иногда через улицу.

Я отвлеклась. А разговор был о важном, об очень важном.

– Костя, так каким образом вы с Татьяной Степановной в квартире на Коровинском шоссе появились?

– Очень просто. Ты помнишь тот день? Татьяна Степановна взяла у тебя деньги для Алексея и пошла к себе, я в ванне плавал, в твоей розовой джакузи. Ребята вышли, а мне пришлось отодвинуть тумбочку, которую к двери ванной придвинули, и вылезать на волю через щель в десять сантиметров. Я человек не худой, коренастый, весь ободрался. Чего я себе ободрал, прямо сказать стыдно.

– Представляю.

– Не совсем. У тебя этого нет. Сразу же после всей истории я позвонил начальству, доложился. Сергей Дмитриевич спустил на меня всех собак и пообещал при встрече убить. Удивляюсь, как с его характером он до сих пор только майор, видимо, не на ту ногу начальству наступил. Пока я одевался и с ребятами с четвертого этажа связывался, появился Андрей, весь перемазанный. Как оказалось, ты его послала… в гараж. Он сразу сориентировался и успокоился, он тебе в сапог, в левый, «жучок» успел пихнуть.

– Так этот сапог те гады на первой квартире забыли.

– Вот именно. После перестрелки мы тебя потеряли.

Телефон в руке опять ожил.

– Алло.

– Детка моя, ты в норме? Ничего страшного не случилось?

Татьяна Степановна басила с искренним участием.

– Все хорошо, дорогая Татьяна Степановна, а вы как? Идиоты похитители не задели вас?

– Пронесло.

– А где собаки? И где… кобелек?

– Все в норме, псы у меня. За Лешу можешь не беспокоиться, он делом занят. Ладочников тебя охраняет? Смотри, одна не оставайся.

– Ладочников тут. Сейчас еще и подружка моя приедет.

– Хорошо. У меня пока дела есть, а с утра к тебе загляну, отдыхай.

Голос у Татьяны Степановны был уверенным, и деревенский акцент исчез напрочь. Надо с ней как можно быстрее душевно чайку испить. Чего-то я в этой женщине раньше не поняла. Или она показать не захотела.

Костя смотрел на меня выжидательно.

– Тебе привет. Ну рассказывай, рассказывай дальше.

Ладочников отодвинул от себя пустую тарелку, достал новую сигарету.

– … И Андрей нашел на полу записку от бандитов. Там был совершенно конкретный текст. Ясное дело – надо связываться с Алексеем. Андрей позвонил отцу и начальству, огреб свою порцию дерьма. И мы сели у тебя, вот так же на кухне, не знали, что делать. Зашла в этот момент Татьяна Степановна, отвела Андрея в сторону, пошушукалась, рявкнула на него, заставила куда-то позвонить, пожала нам руки и ушла. Я сидел как дурак, уронив челюсть на колени, Андрей был не меньше поражен. Через пять минут нам ребята из наружной охраны звонят, говорят: к вам мужик идет, по описанию Алексей Лидский.

– Его ни с кем не спутаешь.

– Да, не повезло парню, с такой внешностью его в разведчики не возьмут.

Ладочников подвинул ко мне полную рюмку.

– Пей. Дальше не очень хорошие новости пойдут. Алексея свободно к нам пропустили, и мы сели разговаривать. Только брат твой отослал меня наверх, снимать ребят из квартиры и из наружки. Наши духом воспряли, а то думали, что «накрылась премия в квартал», пропустили они ведь твоих похитителей. Но раз Лидский объявился, значит, все хорошо, у них ведь ориентировка на него была, а не на тех отморозков.

Спустился на первый этаж я через десять минут, а Андрей твоего парня уже в машину сажает. Я валенком прикинулся и за ними, но Андрей меня по дороге высадил. Тогда я обратно вернулся, думаю, с собаками ведь Татьяна Степановна гуляет? Гуляет. Мне спешить пока некуда? Некуда. Подожду на ближайшей к дому лавочке с удобным обзором. И точно. Очень скоро она на бульваре с двумя псами объявилась. Я к ней со всей душой, попытался объяснить, что не могу провалить задание, что за тебя очень беспокоюсь. И тут Татьяна Степановна дает отмашку рукой и громко говорит, что никогда не испытывала особой любви к ментам. Если не сказать больше, что ты, наверное, девочка хорошая, и она тоже переживает, но гораздо больше беспокоится о своем единственном родном внуке Лешеньке… Подбери челюсть, Настя. И все сделает, чтобы Лешенька смог нормально жить. Ты чего, Насть?

Мне захотелось спать. Резко навалилась усталость. Я еле дотянулась до рюмки. Озерцо чистейшей водки в тонком прозрачном стекле. Золотой ободок отделял водку от внешнего пространства. Озерцо играло маленькими кругами и бликами. Залпом выпив водку, я откинулась на кресле. Значит, он мне опять врал. Леша, Леша когда же это кончится? А может, и не было Алексея? Просто он мне приснился, и сон растворился. До состояния прозрачной водки, такой чистой и такой горькой.