Текст книги "Финт покойной тети"

Автор книги: Юлия Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Потом мама под телефонным руководством Эдуарда Арсеновича переменила на конструкции на колене несколько баночек и подкрутила шарниры металлических спиц на увеличение. Мне эти элементарные действия она не доверяла.

В два часа за ней заехал отец. Долго меня обнимал, рассматривал пожелтевший синяк, гладил больную коленку, хотя под «Эйфелевой» я ничего не чувствовала. Втайне от мамы я и ему сунула стольник, сославшись на доходы Леши. Отец взял деньги с влажными глазами. Я его успокоила, напомнив, как они с мамой кормили меня двадцать восемь лет без надежды на отдачу.

Папу, по-моему, единственного среди знакомых, внешность Леши не впечатлила. Ну еще бы, он в молодости был не хуже. Еще и сейчас многие женщины от тридцати пяти оборачиваются ему вслед.

Маме нужно было посетить рабочее место хотя бы после обеда, и они с отцом уехали, весело обсуждая Туркина с шестого участка, зажилившего в прошлом году три килограмма гвоздей, а весной двадцать рулонов обоев.

Везет родителям. Общие интересы, общий ребенок, общая привязанность. Радостно за них.

Буквально через двадцать минут приехал Леша и был приятно удивлен еще горячим борщом, ел с аппетитом.

– Настька, вылечишь свою недоделанную ногу и поедем на теплые острова. Там лучше, чем в Сочи. Веришь?

– Верю. Только я и в Сочи не была. В Туапсе пару дней однажды с мамой отдыхали, но у меня температура поднялась, и врачи велели срочно с юга уезжать. А в Москве все без следа пропало. Ни температуры, ни лихорадки. Так что не знаю я насчет югов, может, мне туда и нельзя.

– Это без меня нельзя, а со мной вполне. Насть, я, знаешь, что думаю. Ты в этой квартире все время можешь своей ногой за что-нибудь зацепиться. Давай в мою переедем. Там просторно, а из объемных предметов только Зорька. Но я ее сюда, на кухню, откомандирую.

Квартира, собаки – тоже мне трудности. Да ради бога, хоть в подвал, лишь бы с тобой, милый. Но вслух этого я не сказала, достаточно вчерашнего разговора, а то избалую парня.

– Я согласна.

Вечером позвонил Сергей Дмитриевич и доложил, что следствие зашло в тупик, поскольку не может выяснить мотива преступления. В сейф парень не лез, а то, что им обои были ободраны, паркет местами вскрыт и палас в коридоре попорчен, так за это обычно не убивают. То есть получился «висяк», как они и ожидали. Я, если честно, обрадовалась, надоело дергаться при телефонных звонках, ожидая новых повесток и одних и тех же рассказов по десятому разу. Жалко убитого Игорька, но если он влезал в такие дела, то его конец вряд ли мог быть нормальным. А кто и за что его убил, все равно когда-нибудь выяснится.

Ночью Леша пытался открыть в сексе новую позу, но мне настолько надоело неудобное положение, при котором одна нога на весу, а другая затекает, что я попросила его расслабиться и сама расправилась с ним традиционным способом, любимым мужчинами.

В девять часов утра Алексей открыл дверь, в которую настойчиво звонили, и жалобным голосом заорал: «Настя!» Я выехала из ванной. В коридоре монументально громоздилась Татьяна Степановна в куполообразном темном пальто шестьдесят восьмого размера.

– Ну что, молодые люди, будем облегчать себе жизнь?

Леша смотрел растерянно:

– Вы из секты? Из адвентистов пятидесятого дня?

Тетка, задвинув под табуретку своего обкормленного полупуделя, строгим голосом выговорила ему:

– Я насчет адвентистов не знаю, я для домашнего хозяйства. Магазин, щи суточные, котлеты натуральные. А также уборка помещений и выгул собак.

Леша оживился, услышав про «котлеты натуральные», а мне понравился «выгул собак». Теткин пес, облезлый от старости и перекорма, зарычал на настойчивое внимание Стервы. Она спряталась за кресло, испугалась. Зорьки на этого пенсионера не было.

– Сколько? – деловито спросил Алексей.

– Сто долларов. – Татьяна Степановна была все так же сурова. – Это без сверхурочных. А если праздник какой, день рождения или, не дай бог, свадьба, тогда отдельная сумма плюс продукты за вредность.

– Святое дело за свою вредность дары получать. – Алексей заложил ленинским жестом пальцы за жилет и выбросил вперед правую руку. – Согласен, голубушка. Прямо сейчас и начнем. Прошу на кухню, составим список продуктов для заполнения холодильника.

Татьяна Степановна поймала «ленинскую» руку и пожала ее. Скинув войлочную безразмерную обувку, прозванную населением страны «прощай молодость», она босиком прошествовала на кухню. Алексей пошел за ней, обернулся, подмигнул мне, я поехала следом.

Леша диктовал список покупок, а Татьяна Степановна уточняла лимит стоимости по каждому пункту.

В коридоре она засунула в карман пальто список пунктов эдак на пятьдесят и подтянула к себе за поводок оробевшую Стерву. Леша, не прекращая объяснять на ходу, почему он предпочитает домашнюю пищу, взял Татьяну Степановну под локоток, ногой отпихнув лысого пуделя в сторону, и повел «дорогую помощницу» знакомить с «еще одним членом экипажа, милым псом» на четвертом этаже.

Интересно, Татьяна Степановна сразу откажется или попытается за несколько дней сладить с собачьей упряжкой?

Через два часа собаки были выгуляны, а холодильник забит продуктами под завязку. Алексей уехал на работу. У меня в комнате сидели Эдуард Арсенович с мамой. На побледневший синяк доктор внимания не обращал, посоветовав размазать на этом месте сырой пельмень, его больше волновала коленка. Он выдернул из конструкции большинство иголок и баночек с лекарством. Тонким стальным прутом тыкал в мышцы и, если я орала от боли, радостно кивал в сторону мамы.

– Прекрасно. Все живое. Значит, так, деточка. – «Деточка» тоже относилось не ко мне, а к маме. – Походим денька три в таком ассортименте, затем снимем все медикаментозные средства и посмотрим на результат. Хочу заметить, все заживает как на собаке. И это прекрасно. Я Настю в Европу повезу, на показы.

– Может, не надо?

Я стащила со стола металлический прут и почесывала им зудевшую под конструкцией ногу. Доктор забрал у меня «чесалку» и погрозил пальцем:

– Я тебе дам «не надо». Это же какой сдвиг! Успех! Какие заказы, пациенты! Поедешь, Настенька. Проезд оплатит клиника.

Не хотелось спорить, мама тоже отнеслась к этому проекту с сомнением:

– Ходить ей можно начинать?

– Как же она пойдет? В ней еще три иглы сидят. Снимем, тогда пускай начинает. Но полегоньку, не спеша. Кофейком, Нина Валерьевна, не побалуете бедного эскулапа?

Мама побежала на кухню. Врач оглядывал стены.

– С большим вкусом квартирка обустроена. Картинки симпатичные. Дорого брали?

– Это Петров-Водкин, это Юон, подлинники. Сколько стоят – понятия не имею.

Эдуард Арсенович мелко кивал, как бы соглашаясь со мной.

Мама внесла кофе и смотрела на доктора влюбленно. Они просидели у меня над душой еще полчаса, прежде чем решили поехать показаться своим рабочим коллективам.

Я пересела ближе к телевизору, ковыряя кисточкой ногу. Она чесалась и после осмотра болела. В обед начался шквал телефонных звонков. Мила просилась в гости. Девочки с работы жаждали меня навестить, Леонид делал вид, что не помнит, как я его послала, и намекал на повторный визит. Андрей, напирая на родственные чувства, сообщил, что будет завтра в три для важного разговора. Григорий повысил сумму за обмен до ста тысяч, голос был очень злым. Мама с папой тоже не поленились набрать мои семь цифр. Даже прозвонился какой-то журналист, услышавший, что мне очень удачно пришили ногу. Мое объяснение он воспринял с оптимизмом, назвав операцию «вшитым коленом».

Я так и заснула в кресле с трубкой в руках – сказались переизбыток информации и усталость после осмотра. Проснулась от звонка в дверь. Подкатив в коридор, я уже открывала замки, когда посмотрела на видеофон. Странно, с другой стороны двери стояла Татьяна Степановна. Мы же с ней на девять вечера договаривались.

– Добрый вечер, Настя, извини, что задержалась на пятнадцать минут, но я с полдороги вернулась, своего пса дома оставила, а то утром здесь сумасшедший собачий дом получился. А что, благоверный твой еще не вернулся?

– Не-ет. Сейчас что, десятый час?

– Да.

Татьяна Степановна не стала выяснять, как я отношусь к опозданию Алексея, у меня на лице все было написано. Она поймала Стерву, нацепила поводок.

– А как быть с этой, с Муркой?

– С Зорькой. Вот ключи у зеркала, выгуляйте ее тоже.

За полчаса я три раза позвонила в квартиру Леши, но телефон отвечал десятком длинных гудков. Татьяна Степановна, вернувшись, усадила у порога Зорьку и пошла мыть Стерву, вымазавшуюся в мокрой глине по уши.

– А большую я наверху помою, жалко твою ванну, быстро замараем.

– Татьяна Степановна, вы обойдите, пожалуйста, всю квартиру, я волнуюсь. Вдруг он там лежит один в уголке и ему плохо?

– Чегой-то ему плохо? Его и нет еще. Я смотрела на окна – темно.

Тетка вернулась через несколько минут, отдала мне ключи.

– Нету там никого, одна Зорька во всей квартире. Да ты не переживай, он далеко от тебя не денется. Погуляет и появится. А может, дела.

– Может, и дела.

До двух часов ночи, прижав к себе Стерву, я старательно смотрела художественные фильмы и публицистические передачи. В два не выдержала, опустила Стерву на пол и еще раз набрала номер Леши. Никого.

До его квартиры я добиралась минут десять, стараясь не задеть ногу в лифте и на лестничной площадке. На открывание двери прибежала Зорька, ткнулась мордой мне в плечо и… завыла. Я оттолкнула собаку, сняла с крючка гибкую обувную ложку и включила ею свет во всей квартире. Никого. Но может, не дай бог, ему плохо стало в туалете или в ванной?

В туалете было пусто.

А в ванной на полу лежал человек в кожаном плаще. На кафеле пола, на стенах, на раковине умывальника и зеркале пугающими потеками засыхала кровь.

Тошнота встала у меня в том месте горла, где у мужчин кадык. Терпкий запах крови и мужского одеколона был буквально осязаемым на ощупь. Я махнула перед собой рукой, стараясь удержать сознание и не упасть в обморок.

У меня в квартире порожек между коридором и ванной небольшой, уменьшен за счет настеленного паркета и мраморного кафеля с подогревом. Здесь порог был не для инвалидной коляски. Я могла бы доскакать до мужчины на одной ноге, но рисковала поскользнуться в луже крови.

В моей руке все еще была телефонная трубка. Я набрала «02». И сразу после этого номер маминой квартиры, но тут же дала отбой. Не нужно родителям раньше времени волноваться.

Милиция приехала почти сразу. Мужчину перевернули. Это был Григорий. Я точно знала, что тело, с которым я осталась на несколько минут одна в квартире, не Алексей. До приезда милиции было неприятно, страшновато, но не до жути.

Когда выяснилось, что это Григорий убит ножом в горло, у меня онемели от страха руки.

Нож был хороший, «Золингер», кухонный, всажен по рукоятку. Я этим ножом любила салаты резать, Леша как-то взял его себе, мясца Зорьке настрогать, и забыл принести обратно.

Никакой драмы по поводу кончины Григория я не испытывала. То есть жалко было безвременно оборванной жизни, конечно, но одновременно присутствовало раздражение. Мало того, что при жизни человек был не самый светлый, так еще умудрился, гад, погибнуть в квартире Лешеньки, моего солнышка, репутацию ему подпортить.

Милиционеры расползлись по пустой квартире. Измеряли, снимали отпечатки, звонили по телефону. Привели собаку, овчарку, которая понюхала полы, зычно рявкнула на Зорьку и уселась у порога, чихнув. Вот интересно, а когда застреленного Игорька нашли, никакую собаку не приводили.

Из спальни звонкий голос весело рассказывал кому-то:

– …А дед был жмотом страшным. Пишет он маме письмо, пусть она из Москвы привезет в деревню всего побольше, можно недорого, но обязательно побольше. Они ее с дядьями на станции вчетвером встречать будут. Прикинь, Юрка, они, значит, вчетвером, а мама до поезда должна на себе переть. Но мать отца, то есть деда моего, всю жизнь боялась…

Я смотрела, как в ванной, покрикивая на желающих войти, работал усталый мужчина средних лет. Он повесил на вешалку для полотенец кожаную длинную куртку и на корточках исследовал тело Григория и следы.

Голос из спальни продолжал весело вещать:

– …Матери только-только дали комнату в коммуналке, и соседей она тоже боялась. Соседка ее пилила за плохое мытье полов в общественных местах, а сосед постоянно щипал и, когда жена работала в ночную, рвался в комнату с мерзавчиком водки. Ну а в деревню ей обязательно ехать нужно было. Как же, пять лет уже отпахала на фабрике «Красная Заря», москвичкой стала, надо перед родственниками похвалиться. Денег, естественно, ноль целых фиг десятых.

Домой мать ходила из экономии пешком и часто мимо воинской части, между «Семеновской» и «Электрозаводской»… Юр, бегемота этого собачьего отодвинь, мне тут след надо посмотреть… Да. И однажды она видит, что в воинской части жгут что-то, черный дым столбом. Она полюбопытствовала, а там солдатики сапоги в костер бросают. И почти новые сапоги. Мама через забор прыгнула и в свою сторону две пары потащила. А лейтенант ее углядел и схватил. За расхищение народного имущества, говорит, сесть хочешь? Она, естественно, в слезы. А он начал объяснять, что пошутил и сапоги списанные. Носили их или не носили – дело десятое. По инструкции через два года их положено уничтожать, вот они и стараются. А мать ему…

Человек в ванной начал обводить контур лежащего тела мелом. Обыкновенным школьным мелком. От скрипа его по кафелю я передернулась, мужчина покосился на меня, приподнялся, помочил мел и продолжил бесшумно очерчивать мертвого Григория.

– …Своих солдатиков, и они до мамкиной квартиры их донесли. Мать лейтенанта чаем угостила, выпроводила и начала сапоги мыть и маслом подсолнечным намазывать, чтоб они поновее казались. У них-то в деревне кирзовые сапоги за две бутылки водки шли, дорогие. Выставила она строй сапог вдоль коридорной стенки у своей комнаты. И счастливая, что привезет в деревню такие ценные подарки да задарма, легла спать и заснула под телевизор. Ночью ей в туалет приспичило, она вышла, а сосед у двери с бутылкой спит. Он всю ночь подслушивал, как его соседка с целой ротой кувыркается… Собака, отойди, я невкусный… Доперла она на себе эти сапоги, чуть не надорвалась, дед буркнул, что могла и «больше привезть». А по возвращении мать пошла того лейтенанта благодарить и доблагодарилась. Через полгода они свадьбу сыграли, а через три месяца я родился… Папка мой до майора дослужился… Ну и собака, такую прокормить – самим без штанов остаться. Я, кстати, случай про вот такую собаку знаю…

Худой следователь, переступив через тело, сел на чистый край ванны, равнодушно глядя на подсохшую кровь и стараясь в нее не наступить. Он постоянно курил, сбрасывая бычки в раковину.

Человек, перевернувший Григория, встал, снял резиновые перчатки и вымыл руки.

– Значит, смерть предположительно наступила два часа назад. Удар произведен правшой, наклон удара позволяет говорить, что убийца был немного выше убитого. Убитый подпустил его близко, скорее всего это был знакомый. Следов обуви мало и все большого размера. Вы ничего не трогали?

Усталый мужчина тер щетину и смотрел на меня подозрительно. Мне ситуация активно не нравилась, но оставалось только пожать плечами.

– Я даже въехать сюда не могу, а вставать побоялась. Как включила свет, так сразу ноль два и набрала.

– Молодец, сообразила. Что с ногой?

И эксперт, и следователь вроде бы в мою сторону особо не смотрели, но я скинула легкий плед с колен и зачитала по памяти диагноз, занимавший три печатных строки. Слушали они внимательно, эксперт не поленился, нагнулся ближе.

– Да. Хорошая работа. Дорого?

– Не очень. Мне со скидкой, с пяти лет в ЦИТО наблюдаюсь.

Эксперт закрыл мои ноги и глянул на следователя:

– Она точно ничего не трогала. Не могла.

Следователь кивнул и закурил новую сигарету. На коленях он держал коричневую папку. В ванную, перегнувшись через меня, заглянули два парня с пьяными глазами. Следователь брезгливо махнул сигаретой в сторону тела на полу.

– Можете забирать.

Парни сказали «ага» и пропали. Минут через пять они разложили рядом с моей коляской носилки и расстелили на них черную клеенку. Втиснувшись одновременно вдвоем в ванную, они на счет «раз-два-три» подняли тело Григория, перенесли к носилкам, привычно скинули с противным стуком, закрыли полностью еще одной траурной клеенкой и опять пропали.

Я сидела восковой куклой, наблюдала «за действом» остановившимися глазами.

В коридоре появился сонный усатый прапорщик:

– Я поехал. Джульбарс след не взял, уксус везде, да еще сучка мастиф его беспокоит.

Следователь привстал с корточек и начал впихивать в сливную крестовину раковины бычки.

– Езжай, спасибо… А вы зачем сюда поднялись? Э-эй!

Он щелкнул перед моим лицом пальцами, и я «очнулась».

– Я уже говорила. Ждала своего приятеля, Алексея, он здесь живет. Он вовремя не приехал, и я забеспокоилась.

– А почему в ванную заглянули? Да! Свет горел или вы его включили?

– Я везде повключала. Мне подумалось, а вдруг с ним что-нибудь случилось, с Лешей? Плохо, например, стало. А это может случиться и в туалете, и в ванной.

– Понятно.

Следователь опять сел на край ванны и стал постукивать по папке пальцами.

– Как фамилия вашего приятеля?

– Алексей. Алексей Захарович… Забыла фамилию.

Бли-ин! Не забыла. Я ее и не знала. Кстати, и документов никаких, удостоверяющих его личность, в руках не держала…

– Ладочников! Слышь! Иди сюда!

В спальне веселый голос оборвал свое повествование про огромную собаку, которую кому-то подкинули, из нее появился радостный старший лейтенант с румянцем во все лицо.

– Слушаю!

– Бумаги нашли?

– Нашли. Тут из мебели три с половиной коробки. А в спальне Юрка Бодюков с собакой разговаривает, просит разрешения на поиски. Собаченция побольше меня будет. И поумнее, чем Бодюков. В общем, паспорта и водительских прав нет, но нашли вот это.

Старший лейтенант протянул бумаги. Я попросила следователя показать их мне. Первой «корочкой» оказался диплом ветеринарной академии на имя Алексея Захаровича Лидского. Второй – ордер на квартиру, выданный на то же имя три месяца назад. Еще были счета за телефон и электроэнергию, квитанции о квартплате, два письма из города Орша. Я вспомнила, что у Леши там мама живет… Все.

– А убитый давно знал Алексея Лидского?

– Нет. Не знал. Кажется. Вы, пожалуйста, позвоните завтра майору Сергею Дмитриевичу, доложите о случившемся.

– Ваш знакомый?

– Нет. Он дело одно вел. Примерно месяц назад парня застрелили в моей квартире.

– Пот-ря-са-юще. Ладочников, иди, повнимательнее в коридоре посмотри.

Старлей, поглядывая на меня, начал ворчать: «Натоптано там уже, раньше надо было…» Но следователь, отмахнувшись от него, открыл папку и что-то записал на листе бумаги.

– А у кого, кроме вас и Алексея Захаровича, есть ключи от квартиры?

– Не знаю. Вроде бы ни у кого.

– За-ме-ча-тель-но. – Следователь опять закурил. – А Алексей высокий?

– Да. Выше Григория на полголовы.

– С ума сойти! Слышишь, Сергеич. – Эксперт, надевавший куртку, пробормотал: «Слышу». – Получается, что Алексей Захарович, предположительно, хозяин этой квартиры, выше убитого, имеет свой комплект ключей, живет в доме, где месяц назад уже было убийство, и сегодня домой не явился. Правда, классно, Сергеич? Вы, Анастасия Николаевна, его давно знаете?

– Давно. Нет, не очень. Мы через день после убийства познакомились.

– О-бал-деть. Ладочников! Иди сюда! Быстро звони нашим, подай данные в картотеку и розыск на Алексея Захаровича Лидского, уроженца города Орша…

Следователь продиктовал данные, старлей понимающе хмыкнул и исчез.

Я все так же сидела в коридоре между кухней и ванной. Моя инвалидная коляска и носилки с телом Григория мешали всем. Но милиционеры проносились мимо, как летучие мыши в темном заставленном пространстве, не задевая, да и не замечая нас.

– Дорогая Анастасия Николаевна, уже поздно, почти четыре утра. Давайте я вас довезу до квартиры, и вы покажете мне свой паспорт.

– Давайте. Вы детские коляски возили?

– У меня двое.

– Значит, опыт есть. Мою коляску, господин-товарищ следователь, надо везти гораздо аккуратнее.

– Понял, не дурак.

– Ой, а когда Григория заберут?

– Что?

Следователь, развернувший мое кресло, прошел в комнаты, в коридор и там заорал:

– Вы, труповозники! Какого хера расселись у телевизора? Давай шустрей, алкоголики, от работы не отлынивать.

Парни с еще более пьяными лицами, шатаясь, вывалились в коридор и, потолкавшись, взялись за носилки. Подождав, пока они выйдут из квартиры, я позвала Зорьку.

Нам пришлось ждать грузовой лифт. Следователь косился на собаку, она тяжело дышала, не обращала на него внимания.

Хотелось спать, проснуться завтра и забыть о происшедшем, как о страшном сне.

– А знаете, в эту квартиру вечером входила Татьяна Степановна.

– Кто такая?

Сбивчиво я попыталась объяснить, что это помощница по хозяйству, которая работала еще у покойной Кати, но, кроме имени и наличия у нее пуделя по кличке Чешир, а также сведений о предположительном близком проживании Татьяны Степановны, ничего конкретного я о ней не знала.

Следователь опять встал в стойку при упоминании еще одной «покойной» и попросил рассказать подробнее. Меня его рвение в работе не впечатлило – слипались глаза.

В квартире Стерва кинулась на шею Зорьке, и обе собаки привычно потрусили на кухню. Следователь завез меня в комнату.

– В верхнем ящике тумбочки у кровати посмотрите, пожалуйста, паспорт должен быть там.

– У вас квартира на сигнализации?

– Да, но я почти всегда дома.

– В вашем состоянии небезопасно находиться одной в квартире, включайте постоянно.

Мне, после того как смерть прошла два раза совсем близко, чуть задев краем плаща, было, мягко говоря, по фигу, включена или нет охранная система. Пню понятно, что убийца мог запросто шлепнуть меня, не особо напрягаясь, во время прогулки с собакой или еще в больнице.

– Надо будет, достанут и при сигнализации, и в барокамере закрытого учреждения.

– Это точно. Вам двадцать восемь лет?

– Да. Я знаю, что выгляжу на двадцать. Достигается видимость ранней юности очень просто – спите вволю, ни за что не отвечайте и не нервничайте.

– Вы не нервничаете?

Следователь сел напротив меня в кресло и улыбнулся, держа в руках свою выскользающую папку и мой паспорт.

– Нервничаю. В последние два месяца. А до этого мне только казалось, что у меня бывали неприятности. Родители, да и покойная тетя, как оказалось, брали на себя все бытовые трудности. К тому же, знаете, я ведь ничего в жизни не решала. Не приходилось. Все как-то они за меня думали… Хотите мартини?

– Нельзя, на работе. А вообще-то давайте, конец смены скоро. То есть я сам схожу.

– Лучше отвезите меня на кухню.

Больше всего мне хотелось плюхнуться в кровать, пристроить уставшую от многочасового сидения задницу и расслабить начинающую ныть ногу. Но я допустила крохотный шанс, что Алексей сейчас у меня на кухне, и тогда обязательно надо помочь с алиби.

Но его не было. Дверцы шкафов, где он мог с трудом поместиться, были плотно закрыты, все вещи стояли на месте, а в спальню, ванную и нижнее отделение резного буфета следователь «ненароком» заглянул сам. Холодильник его привлек по другим мотивам, и он, стесняясь, предложил нарезать мне бутербродов. Действительно, я же не ела с утра.

– Если вам не трудно, нарежьте, пожалуйста, и ребятам своим наверху предложите, наверняка они голодные.

– Не положено. Я могу позволить себе немного превысить полномочия, но только в интересах следствия.

– Тогда налейте мне тоже мартини. Как вас зовут?

– Александр Филиппович, я же представлялся.

– У меня имена плохо держатся в памяти, а уж сегодня я их просто не слышала. Стерва! Зорька! Место!

Собаки поплелись в коридор. Александр посмотрел на меня… с соболезнованием, что ли?

– Значит, месяц назад у вас сумасшедший дом начался?

– Попали в точку.

И я рассказала ему заплетающимся от усталости языком, что же произошло вокруг и внутри меня за это время. Александр, симпатичный мужик, слушал, поставив оба локтя на длинный кухонный стол. Я не сомневалась, что ему дело Григория не дадут. Ничего не понимая в иерархической лестнице МВД, все равно можно было сообразить, кому что могут доверить. Ему – вряд ли, слишком открытый. Скорее всего опять появится «тишайший» Сергей Дмитриевич.

И он появился. В восемь часов утра. Поспать мне к этому времени удалось всего часика два. Александр слушал меня до шести и только потом сжалился и ушел проверять, что еще «насобирали» ребята из ночной смены.

Я, услышав утром звонки в дверь, решила не открывать ни за что. Лежала в кровати, смотрела на лепнину потолка и слала всех… далеко. Даже если я сейчас встану, неуклюже заберусь в инвалидное кресло и поеду открывать многопудовую входную дверь, все равно человек за ней меня не дождется. На десятом, впивающемся в голову звонке стало ясно, что человек дождался бы «пробега» моего кресла, но я все равно не встала. Ожидающий за дверью сопоставил факты и перезвонил на сотовый телефон.

– Анастасия, это я, Сергей Дмитриевич, стою у тебя под дверью.

– Ой, у меня нет сил встать, нога ноет.

– Ты уж извини, не сообразил. Не можешь сейчас разговаривать?

– Могу. Но мозги в этом участвовать не будут, надо выспаться.

– Ладно, как проснешься, перезвони на работу. И не бойся, мы парня у твоего подъезда посадили, для безопасности.

– Хорошо.

Я отключила телефон, закрыла ухо подушкой и провалилась в сон. Ну их всех к богу в рай, я живая, мне спать надо.

В двенадцать, при одновременных звонках в дверь и по домашнему телефону, мне все-таки пришлось проснуться. Кошмар продолжался с удвоенной силой.

В прихожей стояли родители с лицами очевидцев, нашедших утопленника, тут же появился Сергей Дмитриевич с кипой бумаг.

Через два часа, когда родители и Сергей Дмитриевич услышали от меня все, что смогли «вытащить», появился дядя Илья в мундире, при всех наградах. Рядом стоял мрачный Андрей, и тут же вошел вчерашний неунывающий старший лейтенант Ладочников.

Бог мой, как же мне было плохо! Рассказывать заново о ночном происшествии я отказалась, сославшись на разболевшуюся голову. Меня перевезли в спальню и там включили телевизор, чтобы отвлеклась.

Еще через час в квартиру ввалилась Татьяна Степановна с причитаниями: «Что же это делается? Все напасти на бедную девочку! А где тот хороший парень Алексей?»

Мама была с нею совершенно солидарна в оценке происходящего. Отец уехал на работу, зная, что мимо матери никто не пройдет. Татьяна Степановна в голос давала показания и причитала «о проклятой квартире».

Мне, полусонной, объяснили необходимость присутствия в моей квартире охранника «во избежание». Днем на эту почетную должность назначили Ладочникова, а с вечера до утра меня добровольно согласился «пасти» Андрей.

Все имена и люди воспринимались мною как яркое суетное сновидение. Я совсем уж решила, что моя всегда твердо покоящаяся на своем месте крыша съезжает, когда по спальне на полувзлете пропарил священник в рясе до пола с дымящимся кадилом. Рядом мерцал белым одеянием служка с серебряной чашей в руках. Их странный для моего уха славянский речитатив разнесся дальше по комнатам. С рук священнослужителей капала вода, брызнутая в мою сторону с длинного кропила иконописного батюшки. Но мама, просветленно следя за священником, умильно объяснила, что сейчас святят квартиру. С кухни при этом доносился гул разговора дяди Ильи с остальными сотрудниками милиции.

Святая вода, несмотря на все мое скептическое отношение к ней, взбодрила. Я самостоятельно перебралась в инвалидное кресло и доехала до кухни.

С ума сойти! Застолье было в самом разгаре. За кухонным столом, более похожим на купеческий трапезный, сидели восемь человек. Зорька мостилась в углу. Стерва на коленях у разрозовевшейся мамы уминала кусок осетрины. Священник и его служка ели достойно, выслушивая каждого говорящего. Дядя Илья в непривычной для меня милицейской форме, отвалившись от стола, морщил лоб и рассматривал посуду в резном буфете кухни. У Андрея на тарелке белел деликатесным мясом омар, разрезанный кусков на пять, Андрей методично старался сделать из них десять. Сергей Дмитриевич, перед которым единственным стояла полная рюмка водки, сжевывал с вилки кусок розовой ветчины. Татьяна Степановна сидела с приоткрытым ртом, ей нравилась компания. Ладочников, помахивая разделочной лопаткой, которой я за месяц до этого мучила цветы, рассказывал анекдот.

Мое появление они встретили по-разному. Мама привстала, держа собаку на руках, остальные просто удивились.

Я поклонилась в сторону священника:

– Спасибо. Не знаю, как стенам этого помещения, но мне стало легче.

Все замолчали. Священник встал и тоже мне поклонился:

– Это ценно. Помните, церковь с вами.

Я опять поклонилась, как могла, на кресле. Захмелевшие лица за столом у некоторых вытянулись.

– Не знаю, что делать после этого. Мне хочется есть, но, если можно, в спальне.

Сидящие переглянулись. Мама отдала Стерву Татьяне Степановне, нетрезво встала, но аккуратно увезла меня в спальню.

– Я тебе сейчас тарелочку вкусностей наложу.

– Мам, а нельзя ли всех выгнать?

– Нельзя. – Она помогла мне перебраться на кровать. – Дела творятся странные, опасные. Тебе надо помогать.

– А можно, я сама себе помогу?

Мне так хотелось остаться одной. Или с ней, привычной и любимой… Но в другой, гостевой, комнате, чтобы мы друг другу не мешали.

– Нет. Об этом забудь. Илюша сказал, что ты в опасности.

Мама смотрела в пол, потирала руки. Непривычный жест, чужой. Загипнотизировали ее, что ли?

– Ты много выпила?

– Перестань, доча. Мне страшно. Я должна взять отпуск за свой счет и быть с тобой.

– Нет! – Это получилось слишком резко, и я понизила голос: – Нет, мама. Все, что происходит, происходит не со мной, а вокруг меня. Понимаешь?

Мама перестала мучить пальцы и посмотрела на меня больным взглядом.

– Я люблю тебя. Если с тобой что-нибудь случится, я, если сразу не умру, то попаду в психушку, а это тоже смерть, ведь тогда ничего не останется… Я не смогу… Я это поняла, когда ты упала… Тогда еще возможен был другой ребенок, другой мужчина, иная жизнь. С червоточиной, с ущербностью… Теперь у нас с папой только ты.

Мама заплакала. И я тоже. Я прикусила губу, чтобы не сказать ей… Я их очень люблю. Мне без них будет очень плохо. И пока они есть, есть надежда на счастье. И в это понятие входит и Он. Алексей.

Я знаю, что много читала умных и хороших книг. Долг нашим родителям мы отдаем своим детям. Но у меня их нет, и неизвестно, будут ли. Хотя надеюсь. Сейчас мой мир состоит из моей безопасности, дающей родителям возможность за меня не волноваться, и моего спокойствия, в которое входит здоровье мамы и папы. И Алексей.