Текст книги "Случайный знакомый. Другая страна"

Автор книги: Юлия Усова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Другая страна

Владимир Иванович стоял перед зеркалом, пытаясь подобрать галстук в тон к новому костюму, темно-серому, в тонкую белую полоску. Это давалось ему с большим трудом. Уже трижды, один за другим, он прикладывал к груди все восемь имеющихся у него галстуков, и в каждом что-то его не устраивало. Один не подходил по цвету, у другого полоска не та, а парочку вообще лучше было выбросить. Во всяком случае, так ему сейчас казалось. Отбросив в сторону очередной галстук, на этот раз ярко-красный, Владимир Иванович с грустью посмотрел на свое отражение в зеркале и ещё больше расстроился.

Ему едва-едва за сорок, а на голове волос меньше, чем на груди. Нет, они, конечно, были, но довольно жидкие. Те, что погуще, росли дурацким венчиком, который слишком быстро отрастал сзади и по бокам, приходилось их там часто стричь. В общем, сплошная морока, облысеть бы уж скорее, что ли. А когда-то у него была шевелюра что надо. Темные с каштановым отливом и слегка волнистые волосы до плеч. Мода тогда была такая, под «битлов». Сколько неприятностей он пережил из-за них. И волос, и «битлов». В школу могли не пустить, пока не подстрижешься. Могли вызвать родителей и в их присутствии прочитать лекцию на тему о тлетворном влиянии Запада и недопустимости антиобщественного поведения комсомольца, будущего строителя коммунизма. Слушать идеологов загнивающей буржуазии, то есть «Битлз», и носить длинные волосы было совершенно аморально, антиобщественно и вообще очень-очень плохо. А на улице любой мент мог остановить и прочитать нравоучение о недопустимой длине волос, постепенно подводя неправильную прическу к измене родине. Или не постепенно, а прямо в лоб – это зависело уже от интеллектуального уровня стража порядка.

Но это все были сущие пустяки по сравнению с ребятами из индустриального техникума. От них можно было получить в лоб уже совершенно буквально, кулаком. В этом самом индустриальном техникуме учились ребята после ПТУ, в основном спортсмены. Или, поступив, становились ими – такова уж была специфика этого заведения. Традиции техникума соблюдались свято. С началом каждого учебного года «индустрики», едва темнело, выходили на улицы города на охоту. Коротко стриженная орава человек в двадцать кружила вокруг центрального парка и танцплощадки, высматривая парней, не похожих на них самих. И не важно, чем именно человек отличался от этой обезьяньей стаи – одеждой, наличием очков, речью. Главное, что в нём моментально чуяли чужака. А больше всего «индустрики» любили бить «длинноволосиков» – так называли они тех, кто и в прямом смысле не желал стричься под одну с ними гребенку. Выбрав кандидатуру, шли следом в молчании, так что было слышно только угрожающее шарканье ног. Не обращали внимания на то, один ли парень или с девчонкой. Пожалуй, если с девчонкой – ещё и лучше, приятнее показать свою силу и унизить его перед подружкой. Жертву загоняли к месту потемнее. Там окружали плотным кольцом, и для знакомства парень с длинными волосами получал несколько внушительных оплеух. Когда-то в такую ситуацию попал и Владимир Иванович. Правда, в то время по отчеству его никто называть и не думал.

Глава 1

Та двадцатилетней давности осень была на удивление долгой и теплой. Начало октября, а температура даже ночью ещё не опускалась ниже десяти градусов тепла. По Цельсию. Владимир Иванович тогда учился в десятом классе. Для учителей он был Вовой Туровым, для мамы – Володей, а для всех остальных просто Вовкой. В один из таких самых обыкновенных осенних дней он вернулся из школы, кое-как сделал письменные уроки и решительно плюнул на устные, помыкался по комнате из угла в угол, полистал книгу Джека Лондона про золотоискателей на Аляске. Бросил, включил магнитофон. У Вовки был хороший магнитофон с двумя дорожками и двумя скоростями, девятой и девятнадцатой. Может, скорости были и другими, но припоминались потом всю жизнь почему-то именно эти цифры.

Хриплым голосом под гитарные аккорды и помехи Высоцкий пел про горы и про любовь. Это была хорошая запись. Спекулянт утверждал, что он лично сам писал с концерта, и ему, Вовке, крупно повезло заплатить за всего вторую перезапись несчастную трешницу. Правда, для Вовки и эти три рубля были вполне приличной суммой. Он копил их целых три недели, экономя в школьном буфете на булочках и компоте.

Послушав Высоцкого и подпев ему, не очень старательно копируя хриплый голос певца, Вовка поставил другую запись, на этот раз совсем уж не советскую – «Deep Purple». Изобразив руками под музыку соло на бас-гитаре и широко открыв рот, он взвыл финальные несколько слов на языке, который ему самому казался английским. В комнату заглянула мать с явным испугом на лице, посмотрела на Владимира, на магнитофон и покрутила пальцем у виска. Этот жест означал только одно, а именно психическое состояние ее сына на настоящий момент. И, уходя, сделала резкий рубящий жест рукой, что означало приказ утихомирить дурацкую шарманку Вовка, демонстрируя свою независимость, выждал пять минут, но в конце концов магнитофон все-таки выключил. Слушать музыку тихо было неинтересно, а наушников у него не было.

Пока Володя маялся дурью, на улице начал о темнеть. Хоть и тепло, но все-таки уже осень Он помаялся еще минут двадцать, периодически выглядывая в окно и рассматривая освещенный фонарем подъезд у дома напротив, где обычно собирались его ровесники. Там не было никого, кроме дворника дяди Феди, который отдыхал от праведных дневных трудов, дымя «беломориной» на скамеечке. Вспомнив, что сегодня пятница и все ребята ушли на летнюю танцплощадку, которую из-за теплой осени до сих пор не закрыли, Вовка спешно засобирался. На танцы ему не очень хотелось, да и не слишком-то и любил он эти танцы, но все были там. А сидеть дома – со скуки умрешь.

Открыв дверцу старинного шкафа, оставшегося в наследство от бабушки, материной матери, Владимир с нежностью и умилением посмотрел на висящие там штаны. Целый гол он уговаривал мать сшить ему брюки клеш – чтобы внизу отвороты и шириной не меньше сорока сантиметров. Мать долго сопротивлялась, ссылаясь на отсутствие денег, что в общем-то было правдой. Они жили вдвоем на сто двадцать рублей оклада инженера-строителя проектного института и алименты от отца, двадцать пять рублей. А штаны у Вовки имелись, и не одни, а целых двое, не считая школьной формы. Поэтому ни с того ни с сего шить ему новые брюки мать никак не соглашалась.

Весной они пришли к соглашению: Владимир без троек заканчивает учебный год, идёт работать и шьет себе или покупает все, что его душа пожелает. Может купить себе хоть сто пар штанов, но только на самостоятельно заработанные деньги. Если их, конечно, хватит. Ну, на сто не на сто, а вот на заветные брюки клеш и хорошую рубашку Вовка заработал, да еще и матери купит торт. Большой, бисквитный, с розовыми кремовыми розочками и зелеными листиками. Заработал он эти деньги честным трудом – знакомый матери устроил Володю на стройку учеником электрика, с окладом аж восемьдесят рублей.

Отпахав месяц и получив семь красненьких десяток и еще замызганные рубли (какую-то сумму вычли на неведомый Вовке налог), он тут же помчался к знакомому спекулянту, купил у него черную в крупный красный цветок импортную рубашку и ещё целый месяц мотался в магазин «Ткани». Вовка очень хорошо представлял себе свои будущие брюки и подкидал, когда завезут материал нужной ему фактуры и цвета. А после ждал целый месяц, когда их сошьют. И наконец, после двух примерок именно сегодня, в пятницу, он получил их. Сшили удачно. Так, как он видел их в своих мечтах. Клеш от бедра и ширина внизу почти сорок сантиметров. Он хотел сорок, но портные где-то ошиблись, и ширина была тридцать девять. Было обидно, но, решив, что это не столь существенно и со стороны не видно, Вовка немного успокоился. А всем он будет говорить, что ровно сорок. Он не Валька с Андреем, которые сняли штаны на перемене, в классе, и стали мерить, у кого ширина клеша больше. А после передрались, и их на неделю выгнали из школы «за недостойное поведение».

Покрутившись у большого зеркала, гордо именуемого матерью «трюмо», новоявленный обладатель шикарных брюх остался очень доволен своим видом.

– Мам! Я гулять! – проорал Вовка под дверью в комнату матери и по-быстрому смылся, чтобы не слышать возражений и нотаций о вреде курения, ставших в последнее время традиционными перед его выходом на улицу. Вообще-то по-настоящему он ещё не курил. Скорее, делал это за компанию. Прикуривал сигарету, втягивал в рот немного кисловато-горького дыма и старался не дышать несколько мгновений. Особого удовольствия Вовка в этом не видел, да и сигареты денег стоили, но не отставать же от приятелей.

Выйдя из подъезда, Вовка остановился и шумно, с блаженством втянул в себя вечерний осенний воздух с привкусом сухой листвы. Постояв минуту-другую и мысленно выбирая маршрут, он направился в сторону проспекта Кирова, среди молодежи именуемого «Брод». Такие местные бродвейчики были, наверное, во всех городах Советского Союза.

Вечером улицы города менялись. Исчезала постоянно спешащая толпа с озабоченными лицами, тетки с авоськами, пенсионеры, шастающие из одного магазина в другой в поисках туалетной бумаги, сливочного масла (крестьянского, а не распадающегося в мелкие крошки бутербродного) и, если уж дико повезет, докторской колбасы, за которой готовы были стоять насмерть. Даже слух о том, что в магазин могут завезти колбасу, способен был создать очередь невероятной длины, перегораживающей тротуар. И никакие силы нс могли сдвинуть с места этих вцепившихся друг в друга, боящихся потерять своё место в очереди людей. Слухи о том, что где-то что-то будут давать, гнали людей с авоськами то туда, то сюда. А уж пенсионеры – те назубок знали все магазины своего большого города, многочисленные и одинаково пустые.

С наступлением сумерек по ярко освещенным центральным улицам неторопливо дефилировали стиляги с девушками в мини-юбках. Здесь вступала в действие старинная поговорка – «себя показать, людей посмотреть», – которой следовали буквально до мелочей. Выходили сюда не просто прогуляться, а продемонстрировать свой прикид и обсудить прикид каждого встречного. Явиться на проспект одетым в костюмчик, пошитый местной швейной фабрикой, равнялось моральному самоубийству. В моду входила джинса, но ещё не успела завоевать господствующие позиции. Все-таки не Москва. Пусть город очень большой, но все равно провинция.

Подойдя к ресторану «Европа», Володя привычно скользнул взглядом по исторически-архитектурной ценности середины девятнадцатого века – одноэтажному зданию с мансардой, решил зайти. В мансарде располагалось что-то похожее на приличную пивную. Вход туда имелся с улицы отдельный, и посетителей в ресторан поплясать не пускали, разве что по знакомству или за полтинник швейцару. Полтинник в то далекое лето означал монетку в пятьдесят копеек, а отнюдь не полсотни рублей или уж тем более долларов. Слова «доллар» вообще вслух не произносил никто, кроме гневно клеймящих капиталистический «мир наживы и чистогана» политических агитаторов – сроки за спекуляцию валютой были одними из самых суровых в советском Уголовном кодексе. Но и тот, давний полтинник, считался деньгами для советского человека.

В пивной официантом работал парень из соседнего дома по кличке Муха, образовавшейся, как водится, из фамилии. Поднявшись по деревянным, темным от времени, стертым посередине и очень скрипучим ступеням винтовой лестницы, Вовка попал в небольшое помещение, заставленное почти вплотную столикам и на четырех человек. Муха носился по залу, ловко лавируя между столиками, с полным подносом пивных кружек в правой руке и не первой свежести вафельным полотенцем, переброшенным через согнутую в локте левую руку.

Увидев приятеля, Муха приветственно мотнул головой и, прокричав что-то в сторону раздачи сквозь гул голосов, направился в его сторону.

– Твои были с час назад, – проинформировал он Володю о его друзьях, – по кружке выпили и ушли. Сказали, пойдут на пляски. В Дом офицеров.

Круглая и плоская, как блин, морда Мухи расплылась в хитрой улыбке, узкие глаза превратились в щёлочки. Помолчав пару секунд и подмигнув, он добавил:

– И Танька твоя с ними была.

– Она не моя, – буркнул, как бы оправдываясь, Вовка.

Муха отчего-то совсем развеселился и засверкал глазками.

– Да ладно, ладно – не твоя! Сам видел, как ты к ней ныряешь, как только её мамка и батя на работу уходят. Как она? Ничего? – Муха, поставив поднос на краешек свободного столика, изобразил руками недвусмысленный жест. – Может, поделишься по-товарищески? А?

У Вовки сжались кулаки, а на щеках выступили багровые пятна. Увидев это, Мухин заржал в голос и поспешил успокоить его:

– Да шучу я, шучу. Не нужна мне твоя Танька.

Все-таки сделал, подлец, ударение на слове «твоя». Володе было одновременно и приятно, что наличие у него девушки отмечают старшие ребята, и почему-то стыдно. Да и в самом деле, какая там «его»! Так, просто знаком он с Танькой с самого детства, вот и всё. Правда, она девчонка ничего, да сам Вовка ей, похоже, тоже нравится.

– Пиво хочешь? Угощаю! – радушно предложил Муха.

– Не-е-а, неохота. Я пойду.

Пива Володя не любил. Он не понимал, что находят в нём остальные. А ему самому совершенно не нравился горьковатый привкус, да и голова становилась какой-то тяжелой, а мысли – вязкими и тягучими. То ли дело лимонад! И вкусно, и в голову не ударяет. Но ведь не признаешься в этом приятелям, засмеют. Хотя, может, многие из них тоже на самом деле лимонад предпочитают.

– Ну гляди, дело твое, – махнул рукой Муха. – А я смотрю, ты прикид сменил. Ничего… Правда, клеш уже из моды выходить начинает. Щa джинсы «Левис Страус» в почете, слышал про такие?

– Слышал, – неохотно ответил Володя.

– Я уже скандыбачил себе денежку на них. Мне Борюсик, морда фарцовская, уступить обещал. Всего за сто двадцать. А на базаре полторы сотни, да eщё всучит цыганье одну штанину. Ищи их потом, свищи. Помнишь, как мне на базаре шарф втерли? Во-о Ну, бывай! Пива не хочешь? Ну, бывай! – тараторил Мухин.

Выйдя на улицу, Вовка вздохнул с облегчением. Совсем заговорил его Муха. И откуда столько слов берется у человека? И главное, как ловко перескакивает с одной темы на другую. Ему бы так. А то вечно приходится молчать в компании – не хочется что-то не то ляпнуть, особенно если девчонки рядом. Засмеют потом и заподкалывают.

И вообще Муха удивительный человек. У него чутье волчье на деньги. И в кабак он пошёл из-за чаевых. Они в три раза больше, чем его сторублевый оклад. Да и работает неделю, и отдыхает тоже неделю. Вовкина мать на своей работе пашет за сто двадцать, так у неё ведь профессия, образование высшее, пять лет на инженера училась. А тут в свои восемнадцать лет какой-то Мухин, шестерка в пивной, зарабатывает столько, что никакому инженеру не снилось. Любит Муха денежки, и они ему полной взаимностью отвечают. Вот только с шарфом мохеровым он по жадности своей прокололся.

Приехал Мухин на базар. Нашёл цыган, которые шарфами торгуют, – у них подешевле. Сторговался с одной цыганкой, у которой ещё дешевле товар был, чем у всех. Цыганка перед ним шарф уж вертела-вертела, и к щеке Мухе прикладывала, предлагая оценить нежность и мягкость шерсти. Шарф Мухину понравился. Расплатился он с цыганкой. Та ему шарф на шею надела и пакет цветастый, английскими буквами расписанный, в карман сунула. А когда Муха домой приехал и решил получше рассмотреть шотландскую обновку, сильно удивился грубо зашитым дыркам в шарфе. Да и шерсть при повторном осмотре оказалась какая-то не та, что на базаре. В общем, втюхали ему ношеное старье, настоящего мохера и не видавшее. Муху такое обстоятельство сильно расстроило, деньги он зря тратить очень не любил, но сильного ущерба его финансам происшествие не причинило. Через неделю он уже щеголял в новом шарфе. Вовке о таком только мечтать приходилось. Скорее бы уж школу окончить, работать пойти, а учиться можно на вечернем. Хотя нет – в армию заберут. В армию идти не хотелось. Лучше на дневное отделение поступать, а уж если не получится – тогда сначала в армию, а потом уже и на вечернее можно. Правда, институт Вовка пока не выбрал, особых талантов и пристрастий у него не было. Но времени на выбор ещё оставалось вполне достаточно. Можно, к примеру, в политехнический пойти. Тогда надо в школе в этом году на математику с физикой приналечь…

Занятый своими мыслями, Вовка брел го тротуару, не обращая внимания ни на что, пока не наткнулся на какое-то препятствие. Попытался его миновать, но не удалось. Он вновь натолкнулся на что-то мягкое и упругое. Потряс головой и увидел, что препятствием была девушки с широко раскрытыми от удивления глазами.

– Вот чумной! – произнесла незнакомка певуче, с какими-то непривычными интонациями.

– Извините, задумался, – как-то неуверенно ответил Вовка.

Они продолжали стоять и смотреть друг на друга с интересом. Девушка не пыталась уйти, а Володя – отойти в сторону и уступить ей дорогу. Непонятно, сколько прошло времени, пока они так изучали друг друга. Вовка чувствовал себя неловко, а в то же время к горлу подступал приступ смеха. Того радостного, безудержного смеха, который он испытал давным-давно, в детстве, когда мама подарила ему новенький двухколесный велосипед.

– Меня Владимиром зовут, – неуверенно произнес Володя, боясь, что его первое самостоятельное знакомство на улице этим и закончится. Не будет же такая красивая девушка разговаривать с первым встречным, который к тому же едва не сшиб её с ног.

Поправив прядь темных волос, упавшую на глаза и, наверное, мешающую как следует рассмотреть парня по имени Владимир, девушка улыбнулась.

– Ну вот, ещё один влюбился! – И тут же, словно испугавшись чего-то, добавила торопливо и негромко: – А меня зовут Оксана.

Вскоре они уже вдвоем шли по улице, украдкой поглядывая друг на друга. Вовка болтал не умолкая, удивляясь самому себе – слова брались непонятно откуда. Оксана слушала с легкой улыбкой и больше молчала. И все же Володя узнал, что его новая знакомая его ровесница, живет в Краснодарском крае, а сюда она приехала к сестре, которая учится в педагогическом институте. Мама разрешила ей прогулять несколько дней в школе ради этой поездки. Cестру Оксана не застала, поскольку ту вместе со всем курсом услали куда-то в колхоз «на картошку» и приехать она должна была только через неделю. Вот и всё, что Вовка узнал про Оксану, даже фамилию спросить постеснялся, неудобно так сразу было. Да и к чему она ему, эта фамилия, когда с ним рядом такая удивительная девушка, совершенно не похожая ни на Таньку, ни вообще на знакомых девчонок.

Остановилась Оксана в гостинице, и билет назад у не ё был только на послезавтра. Это известие обрадовало и одновременно огорчило Владимира. Впереди было целых два дня! Или всего два дня? И пожелает ли Оксана встретиться с ним завтра? Ладно, решил Володя, рано ещё мучиться этими вопросами. Главное, что такое замечательное знакомство состоялось. Всё-таки, оказывается, он везучий – в большом городе совершенно случайно натолкнуться на такую девушку! Главное ведь, что и он, и она могли миновать место встречи несколькими секундами раньше или позже и никогда в жизни не встретиться. А они встретились. Судьба?

Ребята гуляли по набережной, слушая легкий плеск воды о каменную стену. Смотрели на освещенный двойной цепочкой фонарей длинный мост через реку. Сидели на лавочке возле воды, наблюдая, как изгибается и пляшет отражение огней в чёрной ночной воде. Владимир накинул на плечи Оксаны свою куртку, не желая слушать робкие возражения девушки, и как можно солиднее и внушительнее заявил, что ему ничуть не холодно и даже жарко. И к холодам он привычен. И вообще он мужчина. Стесняясь самого себя и тихо радуясь тому, что в темноте не видно залившей его теки краски, он попросил Оксану дать ему руки, чтобы он мог их согреть. К его удивлению, девушка молча протянула руки. Вовка грел их в своих ладонях, эти нежные девичьи руки, и был бесконечно счастлив.

Вдруг Оксана испуганно посмотрела на него. Испуг в её глазах быстро перерастал в ужас.

– Господи! Я тут сижу спокойненько. А времени-то и не знаю! Меня ж в гостиницу не пустят! Они там предупредили, что после двенадцати швейцар закроет двери и никого не пустит.

Времени оказалось уже начало двенадцатого, и ребята поспешили в гостиницу. Хорошо, что до неё было минут двадцать ходьбы спокойным шагом. Правда, Вовка предпочел бы идти до гостиницы до самого утра.

Простились они у дверей. Договорились встретиться завтра, часа в два. Володя хотел раньше, даже мысленно планировал прогулять школу. Но Оксана сказала, что очень устала после дороги и такого длинного дня и хочет выспаться. Кроме того, совершенно незачем Володе прогуливать. У него самого было на этот счет совершенно иное мнение, но настаивать он не стал.

Сразу отправляться домой Вовка не хотел. Ну не мог он после такого волшебного вечера вот так взять и потащиться домой, как будто просто возвращался с обычных танцулек или посиделок на лавочке в соседнем дворе. Ещё с час он бесцельно прошатался по городу, не узнавая ни одной улицы. Наконец, опомнившись, парень понял, что пора все-таки отправляться домой. У своей двери Вовка достал ключ и начал примериваться – как бы потише всунуть его в замочную скважину. Внезапно дверь распахнулась – его поджидала мать. Было видно, что она зла и недовольна поздним приходом сына. Однако так ничего и не сказала, просто внимательно посмотрела в глаза сыну, вздохнула и ушла к себе.

Оказавшись в скучной квартире, где ему был знаком каждый уголок и каждый гвоздик, Вовка сразу затосковал. Ну как вообще можно существовать в такой комнате, в таком городе, где нет девушки по имени Оксана?! Да и не может эта волшебная девушка жить обыкновенной скучной жизнью, где все просыпаются в семь часов от звона будильников. Потом они расползаются на работу, а после своих контор и заводов несутся по магазинам, возвращаются домой, едят одну и ту же еду, смотрят одну и ту же программу «Время» и отправляются спать – чтобы на следующее утро вновь услышать жестяной дребезг будильников. И он сам, Вовка, может стать таким же скучным муравьем. Впрочем, не «может», а «мог бы». Еще вчера мог бы, еще сегодня утром. А вот теперь не может, потому что у него есть Оксана. С ней нельзя быть скучным и обыкновенным. Он станет геологом или уедет работать куда-нибудь в заповедник, на Байкал или на Сахалин, а может, и на Памир. Будет ходить в зеленой брезентовой штормовке и тяжелых горных ботинках, будет читать много книжек, отрастит бороду и, может быть, начнет курить трубку. А главное – с ним будет Оксана. Обязательно будет, потому что жить без нее Вовка теперь никак не сможет, ради нее он и станет таким – с книжками и бородой.

Вовка невольно взглянул в зеркало, как будто хотел узнать, какой смотрится с бородой. Однако проза жизни взяла свое – будущий таежник понял, что дико проголодался, и быстренько наварил себе картошки, поскольку яиц в доме не оказалось. Отрезал большой кусок чёрного хлеба, бросил на него хвост селедки и всё проглотил, почти не жуя.

В своей комнате он долго шатался из угла в угол, подпрыгивал и издавал какие-то странные звуки. Разговаривал то сам с собой, то с Оксаной… Застелив постель, он ещё долго ворочался, не в силах заснуть. В конце концов, окончательно свернув простыню в жгут, Володя лёг на спину, закинув руки за голову, и решил продумать завтрашнюю встречу с Оксаной. Как к ней подойти, как поздороваться, что сказать… Это ведь очень важно, поэтому необходимо было продумать все до слова и до минуты. На первой же минуте он и заснул, причем приснился ему почему-то дворник дядя Федя, всю ночь нудно выговаривавший ему по поводу опрокинутой накануне скамейки.

В школу Вовка, конечно, опоздал. Хотел вообще не идти, но подумал, что чем-то нужно ведь заполнить огромную пропасть, простиравшуюся до заветных двух часов. Влетел он в класс с последней трелью звонка, шлепнулся за парту и уставился в окно. На его рассеянную физиономию моментально отреагировала физичка:

– Туров, к доске.

Володя продолжал сидеть, подперев щёку рукой и мечтательно глядя в окно.

– Туров, ты что, меня не слышишь?

Обидчивая физичка с досады даже пристукнула кулачком по классному журналу, бережно облаченному в пухлую рыжую обложку. Естественно, Вовка схлопотал «пару», что нимало его не расстроило. А на перемене к нему подошла Танька. Вот это уже была неприятность посерьезнее двойки. Ни с какими Таньками – впрочем, как и с Аньками, Ленками и прочими Светками – общаться Володя никак не хотел. Все они были сейчас для него на одно лицо, надоедливые жужелицы в юбках. А девушка на свете была только одна, и звали её Оксана.

– Здорово, жених! А ты чего вчера не вышел? Я тебя ждала-ждала, а ты не вышел. А после мы пошли к Мухе, а потом на танцы. Клёво было! Я с Лешкой танцевала! Ну чего ты молчишь?

– Ничего, – промямлил Вовка. Господи, скорее бы она отвязалась! Лучше бы он сегодня все же прогулял школу…

– Как это ничего?! – возмутилась Татьяна. – И ты меня не ревнуешь! Ах ты, гад! – И довольно сильно стукнула Вовку маленьким кулачком в грудь.

Он недоуменно пожал плечами и потёр ушибленное место. «Пигалица белобрысая, от горшка два вершка, а как больно бьется», – равнодушно подумал он. Ни вины своей, ни какой-то там неведомой ревности Вовка почему-то не чувствовал. Ну, танцевала она с Лехой, ну, тискались они в темноте – и что с того? Мысленно Вовка сравнил Оксану с Танькой. И внезапно понял, что, если бы Леха посмел пригласить танцевать Оксану, то он разорвал бы его в клочья. Причем Оксана на такого дебила, как Леха, и не взглянула бы. Она не такая, она красивая и умная. Не то что Татьяна, которая только о парнях да о танцульках и думает.

С Танькой Стебловой они были знакомы жутко давно, почти что с самого рождения. Вместе их выгуливали в колясках матери, вместе они ходили в один садик. И вместе пошли в одну школу и в один класс. А лет в тринадцать, подражая старшим ребятам, обжимались по подъездам или целовались то у Вовки, то у Татьяны, пока родителей дома не было. Вовка особого удовольствия при этом не испытывал, даже как-то неловко было. Но одновременно с неловкостью приятно было ощущать себя почти взрослым.

Танькина мать при появлении Владимира звала дочь словами: «Танюша! Жених пришел». Ей вторила и Вовкина: «Володя, к тебе невеста пожаловала». Сейчас все это, и в особенности один вечер в Татьяниной квартире, казалось глупым и противным до отвращения. Хорошо ещё, что тогда её мать вовремя вернулась, хотя сама Танька и злилась потом жутко. Ну как бы он теперь мог в глаза Оксане посмотреть?

На Володино счастье, прозвенел звонок на второй урок. Повезло вдвойне, это была контрольная по математике. Можно было спокойно сидеть за партой, никто его не трогал и не вызывал к доске. Главное – хоть что-то писать или хотя бы делать вид, что пишешь. Ну, а что получишь потом за контрольную, это уже дело десятое и на данный момент совершенно неактуально. Вовка машинально царапал ручкой но бумаге, а вечером математик долго удивлялся, глядя па странные каракули в тетради Владимира Турова.

Отбыв урок как повинность. Вовка смылся из школы и вновь принялся бродить по улицам Он спокойно пережил бы и остальные уроки, и вызовы к доске, но вот перемен, когда к нему вновь привязалась бы Татьяна, он вынести нс мог. К часу дня он вернулся домой. Переодевшись и перекусив бутербродами с холодным чаем, выгреб оставшуюся от летних заработков десятку – вдруг Оксана захочет что-нибудь, а у него в кармане ни копейки, как у сопливого пацана. В половине второго Володя уже стоял у дверей гостиницы, с трудом переводя дыхание после бега. По дороге ему почему-то показалось, что если он просто пойдет, а не побежит, то обязательно опоздает и больше никогда не увидит Оксану.

Покрутившись минут десять у входа, с надеждой вглядываясь в открывающиеся двери, каждую секунду напряженно ожидая появления Оксаны, Вовка поймал себя на мысли – неплохо было бы купить цветы. Это была странная идея. До сегодняшнего дня цветы он дарил только матери надень рождения и класса до пятого учителям первого сентября.

Вспомнив, что рядом, на углу, бабушки торгуют садовыми цветами, Володя сорвался и галопом полетел туда. На ходу он бубнил себе под нос, уговаривая Господа, в которого он не верил, чтобы милиция не разогнала старушек. Ему повезло, он купил букет нежно-фиолетовых мелких астр. Такие очень любила его мама и называла их «октябрятами». Мама постоянно, при соответствующем случае говорила ему: «Женщины очень любят, когда им дарят цветы». А он всегда этого стеснялся. Идти по улице с цветами, да ещё и дарить их! Полагается, наверное, ещё и слова какие-нибудь при этом говорить, а вот со словами у Вовки дела всегда обстояли неважно… Но почему-то теперь он не думал ни о каких словах.

Ещё издалека он увидел стоящую на ступеньках гостиницы Оксану. Спрятав цветы за спину и сбавив шаг, Вовка старался унять частое дыхание. Не хватало ещё подлететь к девушке, как конь на ипподроме! Оксана тоже увидела его и пошла навстречу.

– Здравствуй, Володя! Я почему-то боялась, что ты не придешь. Наверное, потому, что очень хотела, чтоб ты пришел, – просто сказала она.

– А я думал, что ты… Это тебе! – сбивчиво пробормотал Вовка и протянул девушке цветы. Преодолев смущение, он добавил: – Я тоже хотел тебя видеть, очень. Еле дождался. А ещё я очень хотел, чтобы ты мне приснилась.

– Ну и как, получилось? Приснилась? – лукаво поинтересовалась Оксана.

Володе почему-то сразу стало с ней легко и свободно, как и вчера. Ухмыльнувшись, он выпалил неожиданно для самого себя:

– Не-а! Вместо тебя мне наш дворник приснился!

– Так ты тогда должен ему цветы подарить, а не мне! – звонко расхохоталась Оксана, закинув голову и сверкнув белыми зубами. – Только ты уж тогда ему другие раздобудь, а эти я не отдам!

Отсмеявшись, Вовка предложил Оксане придуманную им на уроке математики программу. Всё было принято безоговорочно. Единственная поправка, которую внесла Оксана, – заход в гостиницу, откуда она хотела позвонить домой. Это нужно было сделать вечером, а потом можно было вновь отправляться куда угодно.

Первым пунктом в Вовкиной программе стояло небольшое симпатичное кафе, основным достоинством которого было очень вкусное мороженое. И располагалось оно очень удобно – прямо рядышком с большим городским парком, куда Володя собирался повести девушку после кафе. По старинным аллеям парка отлично было бы побродить вдвоем, да и аттракционы ещё не закрылись.