Текст книги "Адюльтер. История одной измены (СИ)"
Автор книги: Юлия Прим
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
Нервно сглатываю, переворачиваясь на спину и смотря ему прямо в глаза.
Купальник медленно сползает вниз, потеряв сдерживающие, заботливо развязанные мужем веревки. Логика в ступоре. Разум заходится истерическим смехом, явно демонстрируя принадлежность к мужской солидарности.
С довольной улыбкой кидает крем к моим рукам, иронично заявляя:
– Грудь и живот намажешь сама, я обещал тебя не трогать.
Выпаливаю сгоряча, от обиды:
– Да пошел ты!
Поднимаю крем и швыряю в след уходящему мужу. С замиранием сердца наблюдаю, как тюбик пролетает буквально в сантиметре от его головы. Даже не оборачивается и, смеясь, завершает:
– И твое желание дерзить тоже многого стоит. Кстати, дорогая, обед на веранде.
1:0... Или 10:0??? Выиграл в сухую! Разгромил, даже не дав открыть счет. На своём поле, используя банальную комбинацию... Вызнал бурную реакцию болельщиков и судей. Вытеснил напрочь соперника из турнирной таблицы!
Падаю в подушки, усмехаясь своей неопытности вести подобные беседы, пытаясь натянуть злополучный купальник, вновь оттягивая время, чтобы не идти в дом.
Ем, не чувствуя вкуса, словно нахожусь где-то далеко от этого места. Не замечаю пения птиц, легкого бриза, качающего деревянные качели внизу, запаха орхидей, растущих на террасе, свежести фруктов, лежавших на тарелке огромной горой.
"Попробуй представить себя на моём месте и подумать, что чувствую я."
Усмехаюсь... Я бы свихнулась, хоть на минуту рискнув влезть в его шкуру. Сколько всего успела натворить, думая лишь о себе. Принося взамен... ничего, кроме пренебрежения и боли. Паршиво чувствовать себя ничтожеством... Особенно, когда на самом деле им и являешься. Сколько времени гоняю мысли по кругу? Жалея его, дочь... вызывая отвращение к себе...
Вечереет. Солнце клонится к закату, а на тарелке ещё полно еды. Не лезет. Всё-равно, что бумага. Без запаха, вкуса... серая масса, которую для чего-то надо проглотить. Приоткрывается дверь. Проходя мимо, словно приветствуя, проводит рукой по моим волосам. Садится напротив.
Саркастический тон:
– Чем занимаешься?
Копаюсь вилкой в тарелке в надежде во что-то её воткнуть. Поднимаю голову.
– Думаю.
Кивает.
– Это иногда даже полезно.
Улыбаюсь.
– Ты слишком многого требуешь от своей блондинки жены.
Выдыхает спокойно.
– Ничего. Осилишь.
Тянусь к сигаретам, вдыхая дым. Вновь отрешаясь от всего и всех, нахожусь в укромном уголке подсознание, куда не проходит ни запах, ни свет, куда нет входа ничему, кроме вихря мыслей, окружающих, окутывающих, ослепляющих своим напором и силой. Вечер. Побережье утонуло во мраке. На трассе, словно светлячок, одиноко горит блеклая лампа. Вдалеке, разрезая водную гладь и перемещаясь по кругу, светит маяк. Тишина, и лишь маленьких крабы бегают по бесцветному песку, едва шурша клешнями, обозначая своё присутствие рядом. Вроде как ты тут не одна и не надо корчиться от сводящего сердце одиночества.
Ухожу в спальню, закрываю дверь. Не включая свет, долго лежу, кутаясь в плед. Не нахожу удобного места на огромной кровати. Спрятанная балдахином от пробивающегося из окна света луны, ворочаясь, нервничая лишь сильнее от неспособности уснуть. Усталая. Изможденная. Дрожащая изнутри. Не стоило всё-таки долго лежать на палящем солнце. Крем может и спас, но до конца не помог. Мучаюсь, изнемогая ещё в течение часа, так и не найдя обещанного мужем удобства в широкой и красивой кровати.
Брошенная, словно невеста в своем красивом убранстве в день свадьбы, нелюбящим женихом. Завернувшись в плед, ступаю босыми ногами по прохладному полу, чувствуя отголосок холода, пронизывающий насквозь. Дрожу, пытаясь совладать с собственными эмоциями, побороть нерешительность, усмирить самолюбие, гонящее в неприглядную, одинокую постель. Отодвигаю дверь, слыша легкий скрип колесиков по полозьям. Звук тихо работающего телевизора, транслирующего незнакомый фильм...
– Не спится? – спрашивает с мягкой улыбкой.
Дрожа всем телом, сильнее запахивая плед в попытке сохранить драгоценное тепло, подхожу к нему. Аккуратно заправленный темным постельным белый диван, стоящий у светлой стены, словно воздушное безе, политое густым шоколадом, невесомое и аппетитное, в отличие от моей кровати, вызывающей одну неприязнь. Полулежа опирается на подушки, внимательно прослеживая взглядом каждый мой шаг. Такой расслабленный и в тот же миг собранный. Присаживаюсь на край, подгибая под себя ноги, и пытаюсь укутать их в мягкий плед. Касается щеки рукой, становится слишком задумчивым.
– Ты вся дрожишь.
Киваю.
– Меня знобит.
Кожа на спине горит огнём, а внутри, будто, огромный кусок льда, поражающий поверхность инеем.
– Иди сюда, – произносит ласково, слегка приподняв уголки губ.
Ложусь рядом, свернувшись клубочком. Укутавшись в кокон не спасающего от холода пледа.
Поджимаю губы, усмиряя стук клацающих зубов.
Нежно касается пальцами лба, констатируя с грустной ухмылкой:
– Всё-таки сгорела.
Утыкается в волосы, раскинутые по подушке, глубоко вдыхая, обдавая горячим дыханием открытую шею. Меня слегка передергивает от разницы температур.
Разворачивает плед, усиливая дрожь обволакивающим холодом, хватаюсь за край, пытаясь сохранить ускользающее тепло.
Фыркает.
– Учись доверять, я тебя быстрее согрею.
Отпускаю руки. Накрывает своим одеялом, убирая разделяющую тела ткань.
Прижимается крепко, оплетая ногами, скрепляя замком руки на моей груди, даря своё тепло, будто специально накопленное ради меня. Успокаиваюсь, благодарно принимая.
Чувствую размеренное дыхание, отражающееся от кожи, блуждающее в волосах и окутывающее спокойствием. Согреваюсь, перестав содрогаться, и, удерживаемая на плаву крепкими объятиями, плавно проваливаюсь в сон. Впервые за долгое время, чувствую себя настолько легко. Вижу во сне эпизод из раннего детства... Мама, нежно держащая меня в своих хрупких руках, баюкает песенкой при тусклом свете ночника после ночных детских кошмаров. Уверяет родным, ласковым голосом, что это лишь игра воображения, которая не имеет ничего общего с реальной жизнью. Мама всегда рядом и защищает от всего и вся. А снился мне огромный кролик в красной жилетке, с большой корзиной сочной моркови, пытающийся утянуть меня в устрашающую нору под высоким, нависающим над зеленой поляной деревом. Игра воображения, обратившая персонажа Кэрролла в ужасного монстра, преследующего детские сны. Я просыпалась с отчаянным криком, судорожно хватая воздух, и находила утешение лишь в согревающих маминых руках, бархатном голосе, утешающем и дарующем вожделенный покой.
Мне было всего пять лет... сейчас двадцать шесть, но за эти десятилетия я так ни разу и не открыла устрашающую сказку, не решаясь вновь столкнуться глазами с кошмаром, оставшимся в памяти маленькой девочки. Осторожно обходя все эти годы любое упоминание о бедняжке Алисе, попавшей в искаженную реальность, оставляющее холодок в несозревшей душе...
И вот опять то же чувство. Глотая слезы, топящие тихие всхлипы, я чувствую мамины руки, защищающие от терзающих подсознание картин. Мягкие прикосновения, ласкающие щеки, вытирающие текущие ручейки, убирающие налипшие волосы с лица. Тихий родной голос, полушепот, почему-то меняющий тембр... Глотая ставший тяжелым воздух, приоткрываю глаза.
Начинает светать. Вижу слегка освещенный профиль мужа, гладящего по волосам. Крепко прижимается ко мне, встревоженным взглядом блуждая по остаткам моего сна.
Подавляет дрожь в теле обеспокоенным голосом:
– Тише, родная, я здесь, всё хорошо.
Затуманенными глазами смотрю на него, пытаясь улыбнуться.
– Что тебе снилось? – спрашивает не спеша, нарушая хрупкое пространство.
Отвечаю честно:
– Мама и детство.
– И поэтому плачешь?
Грустно улыбаюсь.
– Я слишком редко говорила ей спасибо, а она всегда была рядом, даже в те моменты, когда я, не желая того, обижала её.
Нежно поглаживает по волосам.
– Так ещё не поздно всё изменить. Ведь пока мы живы, при желании всё возможно.
Переворачиваюсь, утыкаясь носом в тяжело вздымаемую грудь.
– Перед тобой я тоже во многом виновата. Прости.
Отвечает молчанием, нарушая тишину лишь движением губ, остановившихся где-то в районе затылка.
Не выдерживая паузы, отклоняюсь и, разрывая скрепление рук, вылезаю из теплой постели. Накидываю его толстовку, лежащую рядом, хватаю сигареты, телефон и иду на веранду.
– Что собралась делать? – слышу выроненное вслед.
– Позвоню маме.
– Лиз, разница четыре часа, ты лишь её напугаешь ночным звонком.
Усмехаюсь.
– Тогда напишу смс.
– Может лучше утром?
Качаю головой.
– Именно сейчас, пока так накрывает. Давно пора научиться благодарить.
Смотрит с нескрываемой грустью.
– Тебя погубит твоя импульсивность.
Стою, не шелохнувшись, начав по привычке от нервов прикусывать губы, зачем-то тихо произнося глазам напротив:
– Я тебе не изменяла...
– Чисто физически, – поправляет зевающий разум.
Не услышав ответа, ухожу прочь, топить голос подсознания в белом табачном дыме.
Предрассветное зарево.
Сижу на влажном песке, крутя в руках телефон. Отправила банальное смс со словами любви, слишком редко произносимых в обычной жизни. Мы так редко благодарим близких, вечно оставляя всё на потом... Забываем об этом, думая, что ещё успеем... А потом рыдаем, глотая пыль у могил, будто слёзы могут что-то исправить, донести нашу любовь, давно похороненную в шкафчиках памяти. Не облаченную вовремя в поступки и слова, обесцененную в безразличие при взгляде со стороны.
А мамы прощают нам всё. Редкие звонки и желание прервать разговор из-за более важных дел... Наши капризы в период взросления. Прощают, вытирая горькие слёзы, залечивая нашу душу своей безграничной любовью. А мы в ответ обижаем, не замечая своей вины... Помню, я пришла к ней рыдая, уткнувшись с порога в каштановые волосы, пахнущие корицей и свежей ванильной выпечкой. Разрывалась изнутри слезами. Всхлипывая, как маленький ребенок, в свои двадцать два.
Не дав сказать и слова, обреченно выпаливая с порога:
– Мам, я беременна... я не знаю, что делать. Не хочу. Не планировала. Не готова!
Она усадила на стул и, стоя передо мной на коленях, стянула с ног длинные сапоги. Вытерла ласковой рукой слёзы, грустно улыбаясь, не замечая ручейков, скатывающихся по своим щекам. Ласковым, дрожащим голосом сказала:
– Дай Бог тебе никогда не попасть в такую ситуацию, когда твоя дочь придет просить благословение на убийство своего ребенка.
Мы проревели, обнявшись, больше часа, в полном молчании, пока истерика не угасла сама собой. Умыв меня, как в детстве, повела отпаивать горячим чаем со свежими булочками.
Осторожно спросила:
– Ты ему сказала?
Безразлично киваю в ответ, пряча взгляд, упираясь в рисунок обоев, словно он интересует меня намного больше, чем данный разговор.
– И что? Не поверю, что муж послал тебя на аборт, пусть ребенок и получился случайно.
– Нет, – нервно смеясь, качаю головой. – Он сказал, что нормальной замужней женщине никогда не придет в голову избавиться от своего ребенка... но у меня учеба, другие планы... мне ещё рано... – почти кричу. – Я никогда не стремилась стирать пеленки и безвылазно сидеть дома!
Лезу за сигаретами, разгребая завалы сумки непослушными руками. На что мама отвечает, утешая взглядом и ласково улыбаясь.
– Знаешь, если бы я в своё время решила, что учёба дороже, мы б с тобой сейчас здесь не сидели. Это твоя жизнь. Но ни ты, ни он этого себе не простите. Взвесь всё и заканчивай курить. Дай себе хоть небольшой шанс.
С того разговора я не тянулась к сигаретам больше года, послушно выполняла все наставления врачей. Улыбалась, глядя на мужа, которого приводил в восторг мой буквально по дням растущий живот. Завораживали пиночки... И пыталась хоть немного прочувствовать всё это самой.
Я ждала дочь, где-то в глубине души... но, по большей части, порой даже забывала о своём положении, натыкаясь на улыбки знакомых, расспросы. Лишь переводя взгляд вниз, буквально вспоминая о причине всеобщего сюсюкания.
Ждала дня, когда чувства проснутся. Надеялась, что накроет огромной волной...
И вот дочь родилась. Мне по здоровью запрещают кормить. Видя сочувствие в глазах врачей и новоиспеченных мамочек, я лишь вздыхаю с большим облегчением, отгораживаясь ещё более высокой стеной от материнского инстинкта. Нет, я полюбила её... как-то тихо, смиренно, не показывая чувств никому, кроме дочери, когда оставались наедине. Пела песенки, читала на ночь сказки и вела себя образцово. Баловала, заменяя этим недостаток любви. Натыкаясь на молодых мамочек, визжащих от восторга при виде того, как ребенок "удачно" сходил в туалет, кривилась от непонимания их реакции. Ограничивала общение с ними, в частности, сводящие с ума разговоры о своих детях, игрушках и новых супер подгузниках. Я не любила свою дочь так, как любила меня моя мама... Безропотно. Безвозмездно. Всепоглощающе.
О чём, смотря сейчас на зарождающийся закат, думала, жалела и горько плакала. Всему можно научиться... возможно, и я когда-нибудь смогу.
Показывать эмоции, не подавляя их. Разговаривать открыто, не скрывая истинных чувств... Он подошёл абсолютно бесшумно, укрыл пледом и обнял, сев сзади. Молча встречаем рассвет. Озаряемые восходящем солнцем и новым днём. Сижу, вдыхая морской воздух, смешанный с до боли знакомым запахом.
Глотаю слёзы вместе с застрявшим комком невысказанных фраз.
– Я плохая мать...
Слышу сдержанную улыбку в голосе:
– Абсолютно никудышная.
Всхлипываю, прижавшись сильнее, буквально вдавившись в него спиной.
– И отвратительная жена...
Обнимает ещё крепче.
– Хуже не придумаешь. Вечно треплющая мне нервы.
Грустно вздыхаю.
– Так что тебя держит со мной?
Целует в висок, выдерживая минутную паузу, казавшуюся нескончаемой.
– Наверное, то, что я не могу представить свою жизнь с кем-то, кроме тебя.
Вновь реву, не понятно кого больше жалея. Поворачиваюсь, разорвав сцепление рук, вылезая из пледа, стоя, как и он, на коленях на мокром песке.
Вытирая слезы, гляжу в полные грусти глаза и нерешительно произношу:
– Поцелуй меня, пожалуйста...
И он, улыбаясь, целует, собирая уголками губ соль с лица, очищая, освобождая тайные коридоры в глубине души. Мягко. Нетребовательно. Ласково. Под утренним солнцем, наполняющим берег золотым свечением. Раскрашивающим песок ослепительным сиянием, отражающимся яркими красками от мельчайших камней, наполняя сердце надеждой и согревая своим теплом.
Запах нового утра всегда уникален. И не важно, где ты находишься. Каждое настроение позволяет прочувствовать его по-особенному. Найти в нём что-то родное, личное, своё. Дает возможность улыбнуться или взгрустнуть. Раскрасить эмоции в неповторимые оттенки и цвета. Когда на душе хорошо, всё сверкает, словно в волшебном калейдоскопе. Кусочки мозаики, пронизанные солнечным светом, создают причудливый рисунок, от которого не оторвать взгляд. Сейчас даже песок, мягко принимающий в себя колени, пахнет по-особенному приятно. Впитавший в себя и запах лилий, активно открывающийся под покровом ночи, и свежесть моря, гонимую на остров легким, освежающим бризом. Откуда-то вкусно пахнет ванилью, корицей и сладостью, хотя в этом маленьком мирке, нашем мирке, в радиусе одного километра нет ни одного человека. Отчего-то именно в этот момент данную мысль очень приятно осознавать...
– Значит, ты мне не изменяла? – уточняет тихо, едва касаясь пальцами лица, уткнувшегося в его грудь.
Закрываю глаза, не желая отпускать ускользающий покой. Вот как правильно тут ответишь? Покусываю многострадальные губы.
– Естественно нет, – подсказывает, нахмурившись, логика, поддерживая чисто по-женски, – ведь не было никакого контакта.
– И слюнки не пускала при одном взгляде на Стива, едва не кончив от первого прикосновения, – подтрунивает весельем разум. – А ты б, родная, вообще помолчала, "естественно нет"... кто-то в этот момент распластался у ног хозяйки в полной отключке. Логика отворачивается в обиде. Как-то грустнею и я. В ответ на вопрос мужа лишь слегка отрицательно качаю головой, пытаясь увести разговор от болезненной темы. Нападаю, слегка ощетинившись.
– В отличие от тебя.
Начинает смеяться, чуть отстраняется, приподнимая мою голову вверх. Смотрит прямо в глаза, топя в них свой повеселевший взгляд.
– Кого ты имеешь ввиду? Мою секретаршу? – прыскает со смеху. – Ты же знаешь, что её силиконовая грудь меня не заводит. Сидит себе девочка, развлекает клиентов. Я тут причём?
Улыбаюсь, повеселев.
– И кофе она варит ужасный.
– В этом умении ты её обойдёшь! – смеётся, уже не сдерживаясь. – Всегда поражался твоему мастерству настолько испоганить хороший напиток.
Хмыкаю в ответ, изображая обиду на довольном лице.
– Чтобы суметь сварить его, как я, нужен особый талант.
Скрепляет ладони, обрамляя моё лицо.
– Но я его люблю. Он помогает проснуться с первого глотка.
– Потому что второй сделать просто не можешь?
– Верно. На второй меня редко хватает, – звонко смеется, заражая своим настроением. – Но теперь плохой кофе ассоциируется у меня только с тобой! – нежно касается губ, оставляя на них влажный отпечаток, хранящий неповторимый, принадлежащий лишь ему вкус.
Хитро прищуривает глаза.
– Так кого ты имеешь ввиду?
– Твою вечную спутницу, навеки завладевшую сердцем. Сколько тебя знаю, работа всегда была на первом месте и... более горящих глаз, чем после заключения хорошего контракта, я у тебя не замечала.
Улыбаюсь грустно, буквально опустив уголки губ вниз.
На секунды задумывается.
– Да брось. Это не правда. Хочешь сказать, когда родилась Катюшка или мы с тобой поженились, мои глаза не горели?
Сжимаю губы, боясь произнести уже слетающую фразу:
– Порой мне кажется, это тоже была для тебя определенная сделка.
– Если только с Дьяволом, – произносит с усмешкой и отголоском злости в глазах.
– Лучше вспомни про своего обожаемого друга, которого я каждый раз готов прибить, видя его улыбку при каждом твоём появлении в офисе. Взгляд, встречающий тебя словно верный пёс, ожидающий любой команды. Как ты думаешь, почему я его до сих пор не выкинул из команды?
Улыбаюсь, вспоминая Димку, озорного мальчишку, прошедшего со мной под руку всё детство и юность.
– Потому что он идеальный работник. И ещё он мой друг, когда-то давно спасший жизнь.
Фыркает, слегка потираясь щекой о щеку, будоража кожу немного отросшей щетиной.
– Идеальных полно.
Укрываю его лицо в ладонях, прокладывая маленькими поцелуями дорожку от губ к уху, парируя практически шепотом.
– А гениальных программистов можно по пальцам пересчитать.
– Неправильный ответ. Что ты чувствуешь к нему?
Теряюсь в вопросе.
– Я не знаю. Это сложно описать в нескольких словах.
– Опять неверно, – грустно качает головой.
– В три слова можно вложить весь смысл. "Он дорог мне. Он нужен мне. С ним приятно... хорошо... свободно... удобно... спокойно... легко...»
– Ты же, как всегда, выбираешь отрицание, подавляя чувства. А не проще ли было сказать "я люблю его"? Ведь по большей части я держу его рядом, чтобы тебе было комфортно, хотя мне и неприятен его влюблённый взгляд, обращенный в твою сторону. Недоуменно смотрю на него, пытаясь осознать вышесказанное. Я ведь действительно практически ни перед кем никогда не обращала чувства в слова... Хотя, кого я обманываю. Было время, когда они рвались из уст водопадом. Охваченная потоком эмоций при первых встречах, я упивалась его силой, влиянием на меня, мощью. Оставшись у него на ночь, целуя до изнеможения, до иголок, простреливаемых в сведенных от напряжения губах, поддавшись моменту, шептала сквозь слезы о том, что люблю его...
Впервые обличая пред кем-то возникшие эмоции в слова. Неуверенная в правильности поступка, но нежелающая подавлять свой порыв.
Он лишь ответил:
– Я знаю, – сдерживая взглядом и тишиной комнаты, рвущиеся из недр заветные фразы. Словно наши отношения и не предполагали открытость чувств, в корне заменяя их умиротворяющим спокойствием, закрывая в дальние шкафчики подсознания остатки эмоций. Не требуя слов и словно коря самих себя за эту вседозволенность. Шагая по узким улочкам Барселоны, слыша позади эхо отражающихся шагов и пульсирующие в висках удары сердца, вырывающегося из груди от переполняющей гаммы чувств, мне хотелось поднять голову к чистому небу и кричать. Но и тут я больше молчала, топя звуки собственного голоса в нежности его поцелуев. Со временем заменяя слова объединяющей тишиной. Привыкнув к ней и находя в ней своё спокойствие.
Он не требовал слов. Никогда. А я не спешила учиться их говорить. Неумело обличать чувства. Порой лишь ловя себя на мысли, что те, кто были до него, подогревали эмоции лишь спортивным интересом. Заинтриговать. Заполучить в своё пользование очередную игрушку. Наслаждаться вниманием, цветами, подарками и неплохим сексом. И вот сейчас, он требует от меня фраз, застрявших комком в сдавленном горле.
Не поздно ли начинать? Разучившемуся высказывать, подавляющему в себе это умение в самом зачатке.
– Я люблю тебя, – шепчет тихо, запутывая слова в моих волосах. – Всегда любил, пусть и редко это показывал.
– Я знаю... – отвечаю, слыша сдавленный, грустный смешок.
Пришла моя очередь повторить паршивый сценарий. Закрываю глаза, пряча взгляд, виноватый за невозможность в данный момент ответить взаимностью. Давлю на себя в попытке произнести утверждающий ответ и не нахожу сил. Запутавшись в собственных мыслях, вырывая из груди просьбу:
– Обними меня крепко, пожалуйста, и больше не отпускай.
Медленно гладит по волосам.
– Никогда. Даже если попросишь.
Вроде должна испугаться... а нет. Эта фраза лишь успокаивает. Умиляет. Заставляет искренне улыбаться. Нежно целовать поросшие щетиной щеки. Впитывая боль. Лаская израненную мною же душу. Поднимается, помогая встать и мне. Прижимает крепко, приподнимая над влажным песком. Оплетаю ногами талию, скрепляя руки на шее стальным замком, пропитываясь его запахом, неотъемлемым присутствием в моей жизни. Дыша им, словно воздухом, в этот момент. Медленно несет в сторону бунгало, легко удерживая, будто и не ощущая вовсе моего веса. Поднимается по ступенькам, распахивает дверь. Не могу перестать улыбаться, чувствуя родное тепло. Проходит мимо уютного диванчика, приоткрывая дверь в одиноко тоскующую комнату. Встрепенувшись от пронизывающих ассоциаций, усмиряя пугающе взорвавшийся ритм сердца, чувствуя подступающий озноб и прошу:
– Нет, не туда, пожалуйста. К тебе.
Улыбается, нежно и ласково, закрывая испуганные глаза поцелуями.
– Чем тебе не понравилась эта кровать?
Шепчу срывающимся на дрожь голосом:
– Ты опять оставишь меня здесь одну.
– Никогда, – до хруста сжимает ребра, – даже если попросишь. Учись менять своё мнение. О ситуациях, людях, поступках. Учись смотреть глубже, – слегка касается губ, щекоча дыханием, лаская бархатным голосом с небольшой хрипотцой.
Впечатываюсь в него с новой силой, до боли зажмуривая глаза, вгоняя ногти под оголенную кожу. Терпеливо сдерживает стон. Усаживает на кровать, стаскивая с меня свою толстовку, пахнущую морем и им. Ловлю ускользающий шлейф. Избавляется от спортивных шорт и остатков собственного белья, плавно стягивая с меня трусики по коленям с налипшим песком. Оборачиваюсь на неприглядную кровать, вновь кусаю едва зажившие губы.
Укрывает пледом, произнося:
– Подожди здесь.
Каменею, вновь оставшись одна, сворачиваясь маленьким клубочком на огромной кровати, тонущей в обрамлении холодного, белого балдахина. Ощущаю рядом с ним лишь гнетущее одиночество. Звук воды, доносящийся позади из-под двери ванной комнаты. Наполняющий пространство запах лаванды. Заходит, небрежно обмотанный поверх бедер коротким полотенцем. Тихо берет меня на руки, унося мыслями прочь от неприятной постели. Расслабляюсь, прижавшись к широкой груди. Открывает дверь в сумрак комнаты, подсвеченной десятками зажженных свечей. Завораживающе смотрю на отблески огня, скачущие по белому кафелю. И гору снежной пены, возвышающуюся над водой. Благодарно улыбаюсь, произнося:
– Спасибо.
Касается губами лба, принимая. Опускает, раскрывает плед и помогает забраться в горячую ванну. Разница температур пронизывает оголенное тело, словно электричеством. Прикрываю глаза и, не выпуская его руки, погружаюсь в воду. Сидит рядом на корточках, о чём-то глубоко задумавшись. Приподняв уголки губ и оставшись серьезным во взгляде. Тяну к себе, наблюдая отрицательное качание головой.
– Пожалуйста... – произношу не сдерживая грусть.
Усмехаясь, вздыхает и залезает в пушистую пену, заливая весь пол выплеснувшейся за края ванны водой. Запускаю руку в его волосы, путаясь пальцами, бесстыдно притягивая к себе. Развожу колени, накрывая его телом своё. Жадно целуя и боясь вновь очутиться без спасающей близости.
Страшась потерять без объятий тонко соединяющую нас нить. Впечатываюсь телом, ощущая обоюдно возрастающее возбуждение. Его руки, плавно ползущие по изгибам тела. Порываюсь опуститься вниз. Удерживает, сохраняя дистанцию, заводя ещё больше хрипотцой потяжелевшего голоса. Издевательски спрашивая:
– Куда ты так спешишь?
Готовая впиться зубами в эту улыбку, выгибаюсь под ним до предела, сокращая разделяющие водой сантиметры.
Выдыхаю:
– Наверстываю упущенное.
Поднимает уголки губ, оголяя зубы в хитрой ухмылке. Сверля взглядом, прикусывает нижнюю губу... мокрую, бликующую от горящих свечей. Чёрт!
Как же это сексуально выглядит! Как давно я перестала это замечать?
Утонувшие в темноте желания глаза, расширившиеся до предела зрачки, блуждающие по контурам тела, и красные от прилившейся крови губы.
Поднимаюсь резко, охватывая руками сильную шею, вгрызаясь зубами в дразнящие уста. Кусаю. Не сдерживаясь. Оставляю отметины. Зализываю нежностью появляющиеся раны. Наслаждаюсь. Впитываю его, испивая энергию сполна. Дразнит, то приближаясь, то отдаляясь от меня, вызывая волны на поверхности воды, изливая её через край ставшей маленькой ванны. В один миг отстраняется, словно потеряв интерес. Берет мочалку, гель и начинает плавно меня намыливать. Бросаю жалобный взгляд, готовая разреветься от того, что не даёт получить желаемое. Каждое прикосновение распаляет с новой силой, обдавая кожу огнём. Злюсь. Глубоко дышу, наблюдая хмурым взглядом исподлобья за его медленными движениями, покрывающими изысканным кружевом белой пены голое тело. Нервничаю. Закрываю глаза, не желая видеть в его отголосок своих. Жду пока наиграется. Сдерживаю себя. Порой лишь выгибаюсь, отзываясь на сводящие с ума прикосновения. Желая залезть на его колени и прекратить изощренную пытку. Пять... десять минут, а может все двадцать... Включает душ. Заставив встать, смывает цветочную пену. Прижимается сзади, разрешая оценить всю мощь своего возбуждения, и лишь охлаждает меня прохладной водой.
Упираюсь руками в стену, слегка прогнувшись и хоть как-то пытаясь заявить о себе.
– Перестань издеваться, пожалуйста. Меня из себя выводит твоя медлительность. Ты же видишь, насколько сильно я жду и хочу. Горячо целует в районе лопаток.
Бьёт наотмашь, нарочито ласково произнося сердитым голосом:
– А ты учись подавлять свои желания. Глядишь, в следующий раз не уступишь соблазну. Нокаут. Полная потеря ориентации в пространстве. Десятисекундное молчание и присвоение внеочередной победы. Сглатываю ком. И не желаю уже продолжения. Вновь облитая грязью, и не важно, что только-только бережно вымытая и приятно пахнущая лавандой. Ещё один урок прогуливающей темы студентке от строгого преподавателя. До зачета ещё далеко, а сессия уже безапелляционно провалена.
Вылезаю из ванны и кутаюсь в полотенце, руша остатки тающей интимной атмосферы включением света. Зарываюсь лицом в подушки. Интересно, насколько глубоко я должна всмотреться, чтобы поменять своё мнение об этой кровати? Уже и так закрылась от насущных проблем неприступным прозрачным куполом, а в эмоциях всё тот же бушующий ураган, готовый уничтожить всё на своём пути. Неприязнь, искажающая улыбку, загоняющая в угол. От всего этого хочется выпить. А лучше напиться! Разогнать время, приблизив час отъезда из одинокого райского уголка. Ничего не получается... Впрочем, как и всегда. Осаженная в глупой надежде. Вновь позволившая себе роскошь мечтать... Глупо. Наверное, таких, как я, ничто не исправит. Хоть по шерстке гладь, хоть пинай с чувством. Законченная идиотка, продолжающая строить иллюзии, безропотно веря в их исполнение... Открывает дверь, взъерошивая на ходу мокрые волосы. Подходит вплотную к кровати, откидывая разделяющую пространство ткань на моё и чужое. Без спроса захватывает пространство, влезая в мой неприглядный кокон. Главное, естественно МОЙ и то, что я сейчас никого не хотела бы сюда пускать.
Но разве он уточнит? Нет. Лишь сделает так, как считает нужным и правильным.
– Уходи, – прошу сухо.
– Ни за что, – с ухмылкой убирает плед, нарушая последние зримые границы. – Я же тебе обещал.
Обхватывает руками за талию, притягивает, сокращая разделяющее расстояние. Буквально подминает под себя, наваливаясь на меня весом собственного тела, вдавливая в обтекаемый матрац.
– Чем же тебе так не понравилась эта кровать?
Проводит языком от ключиц вверх по шее, щекоча и оставляя на поверхности кожи влажную дорожку. Обдувает её дыханием, заставляя содрогнуться, сомкнуть ресницы, приоткрыв для глубокого вдоха рот.
Довольно улыбается полученному отклику тела.
Выдавливаю из пересохшего горла обреченное:
– Порой мне кажется, мы разговариваем с тобой на разных языках. Только недавно ты требовал от меня противостоять соблазну, а теперь ждёшь капитуляции и полного подчинения.
Улыбается, облизывая губы.
– Ну, так борись и не сдавайся. Это будет даже более увлекательно. Главное, чтобы в твоей голове засела мысль обдумать всё, что я говорю.
Вырывает с губ стон одним горячим поцелуем на шее, всасывая в себя мою кожу. Закрываю глаза руками, не понимая, чего больше хочется – сбежать подальше или остаться... До скольки там надо досчитать, чтобы обрести спокойствие? Ловит губами пульс на артерии, готовой разорваться от стремительного потока бегущей в ней крови. Десять... девять... Опускается ниже, напрочь сбивая моё дыхание. Заменяя его своим. Не дышу. Вместе с ним замираю. Редко глотаю отяжелевший воздух, раздирая воспаленное горло. Всё ещё пытаясь сопротивляться, давно подчинившись истинному владельцу всем телом. Восемь... Семь... Дрожь сменяется приятным теплом, раскатившимся волной по поверхности кожи. Поднимает мельчайшие волоски, реагирующие на ласковые прикосновения. Пять... Четыре... Чёрт! Шесть пропустила... Сглатываю, путаясь в его волосах. Крепко сжимаю кулаки на его плечах, сковывая в них стальные мышцы. Три... Два... Последняя попытка одуматься и не поддаться. Покрывает горячими поцелуями буквально каждую клеточку, накрепко привязывая к себе, утаскивая следом за собой в глубины сознания, где нет места мысли, только действия и чувства. Обостренные запахи, ощущения... чистые инстинкты, заложенные дикой природой. Один... Ноль... Неважно... Давно уже сдалась, выкинув белый флаг, ответив телом на присутствие рядом, ещё до единого прикосновения. О каком терпении вообще может идти речь? Чувствую сдавливающие талию руки, влажные поцелуи на животе, горячие и охлаждающие, пронизывающие мурашками возбужденное тело. Пытаюсь выкинуть весь мусор из головы. Зарываясь руками во влажные волосы, ускользающие сквозь пальцы, вместе с опускаемой вниз головой. Закидывает мои ноги на свои плечи... Чёрт! Запрещенный приём! Капитулирую, отзываясь стонами на каждое движение языка. Не способная уже о чём-то думать, что-то решать, сопротивляться. В удовольствии проживаю этот момент, ласкаемая нежным кружевом качающегося на ветру балдахина. Странным образом, объединившего два разных пространства в одно. Огородившего от остального мира. Защитившего от влияния любых эмоций извне своим полупрозрачным и непробиваемым куполом, в котором стало не просто легко... в нём вновь зародилось глупое желание остаться в этом приятном моменте, не соединяясь с окружающим миром, не руша идиллию, пусть и возникшую на краткий миг, сохранить до мельчайших деталей в памяти, вытеснив всё неприглядное, что было до... Обесценив воспоминания. Переписав историю с чистого листа.
