Текст книги "Я не хочу назад (СИ)"

Автор книги: Юлия Ляпина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Вран, посмотри, селяне не испугаются?

Пес повернулся, внимательно осмотрел меня с ног до головы, поддернул зубами подол, что бы закрыть дырявые башмачки. И вытащил из кучи тряпья платок. Ну да, состоятельная девушка, даже крестьянка в жару с непокрытой головой не выйдет, а прикинуться бедной в юбке стоимостью пару золотых всяко не получится. Хорошо, что платок тех же цветов, что шаль. Кокетливо повязывать кусок расшитого полотна не стоит, скромненько, под подбородок, как можно лучше прикрывая лицо от солнца. Ну вот и готово! Плащ, мантию и обрывки платья – в мешок, суму с остатками еды туда же. Пару монет в кошель на поясе, украшения все сняла еще в первый день, можно выходить к людям. Уже на подходе к ограде Вран вдруг упал в пыль и хорошенько в ней извозился, потом встряхнулся и из черного стал неопределенно-бурым. Идем по песочным барханам, добредаем до колодца – это центр всех деревенских новостей. Оставив тяжелый мешок на травке, достаю бадью с водой: демонстративно умываюсь, пью и утомленно присаживаюсь на колоду подле сруба. И десяти минут не прошло – прибежала к колодцу сдобная молодайка в красной повязке с помпонами. Поздоровались, обсудили погоду и виды на урожай, тут подтянулись еще две-три бабы с ведрами и худенькая девчушка с острым носиком. Пока все дружно гремели ведрами и здоровались, будто год не видались, я и спросила у девчушки потихоньку:

– Скажи, красавица, а лавка в вашей деревне есть?

– Лавки нет тетя, только общинный дом.

– А сапоги кто тачает?

– Обувку дядька Кузьма шьет, у него изба туточки, рядышком, показать?

– Покажи, красавица, покажи.

Взяв девочку за теплую ладошку, я неспешно пошла с нею по переулку, разговаривая как со знакомой, расспрашивала как мамка, оправилась ли, много ли нынче огорода посадили, стоит ли еще плетень, или уже подновлять пора. Прихваченный за лямку мешок тащился следом, Вран брел, опустив голову, прикидываясь изможденной дворнягой. Кумушки удивленно пялились нам вслед – не могли понять, как это я оказалась своей в деревне, хотя раньше никто меня тут и не видел. Девочка солидно дошла со мной до большой избы, чисто выбеленной местной желтоватой известью и, обрадовавшись выданному с благодарностью прянику, ускакала на одной ножке. За плетнем было тихо, но Вран поднял голову и чуть шевельнул носом, тотчас раздался громкий лай, а через пару минут на крыльцо выглянул молодой парень в домотканой рубахе и портках. Шикнул на собаку и спросил чего надобно.

– Мне бы с дядькой Кузьмой потолковать, по делу.

Парень ухмыльнулся и, приоткрыв калитку, сказал:

– Первый раз «дядькой» кличут, поди, сапоги нужны?

– Нужны, да только за плетнем их не померить.

Кивнув, сапожник махнул рукой в сторону дома и шагнул обратно к крыльцу. Вран плелся сзади, не реагируя на брех дворового пса. Сапогами я разжилась, и даже не очень дорого – в придачу к монеткам выдала Кузьме скляночку с настоем для быстрого заживления мелких ран. Зелье было частично магическим, и сапожник тут же его испытал: смочил носик флакона и капнул одну каплю на неприятный рубец на внешней стороне ладони. Капля взвилась голубоватым дымком, а на месте нагнивающей ссадины остался неприятного вида розовый шрам, похоже грязь в ране была.

– Не чеши, хуже будет! – остановила я дернувшегося парня.

Расплывшись в улыбке, сапожник сказал: – Спасибо вам, госпожа.

Я мысленно поморщилась, и этот госпожой обзывает, вся маскировка коту под хвост.

– А может, еще туфельки поглядите? Вам недорого отдам!

Мысленно вздохнула и кивнула. Ну какая девушка откажется померить красивую обувь. А сапожником Кузьма был знатным – сапожки ловко охватывали ногу, благодаря удобным шнуркам, кожа ровно окрашенная, гладкая, швы ровные, нитки нигде не торчат, красота! Парень отодвинул простую полотняную занавеску и продемонстрировал деревянные полки с готовой обувью. Вообще, конечно обувь здесь шили на заказ и по ноге заказчика, но простые туфельки, шлепки, поршни можно было взять и готовые. Мое внимание привлекла очень необычная пара: изумрудно-зеленые туфельки из мягкой кожи. Пятка и носок закрыты, а изящно вырезанный взъем украшен переплетением ремешков. Работа тонкая и сразу видно – дорогая. Легонечко коснулась пальцем каблучка – ненужной в деревне роскоши. Спросила:

– О, какая необыкновенная работа! Чья это кожа? Так красиво! Польщённый Кузьма сказал:

– Это, госпожа, сшито из кожи южных ящериц, они вообще-то почти белые, но их кожа лучше всего поддается окраске, и цвета получаются очень красивые.

– Ах, какая прелесть, – округлила я глаза, – откуда же вы достали такую редкость, Кузьма?

– Да тут караван проезжал, с Южных границ везли всякое разное, вот охраннику одному сапоги надо было сменить, он и предложил мне кусок кожи взамен моих самых лучших сапог. А кожа хоть и красивая, да мягкая, на сапоги не годится, и кусок маловат, вот я туфельки и скроил. Примерите, госпожа?

Вот тут я и замялась – ноги стерты, растоптаны, да и размер у меня, тридцать девятый, здесь конечно размеров никаких нет, просто по мерке шьют, но все же такие рослые барышни, как я, редко встречаются. Эх, была не была, красивые уж очень туфельки! Присела на скамью, сняла только что купленные сапоги, Кузьма тут же подал изумрудную красоту. Туфелька налезла, вот чудеса! Потянулась за второй – и вторая скользнула на место легко и непринужденно. Я посидела, прислушиваясь к ощущениям: не трет, не жмет, не падает, ноги кажутся невесомыми, что за чудеса? Догадалась осторожно потянуться к обуви магическим щупом – так и есть, сам материал обладает магическими свойствами! Посмотрела на сапожника – тот ответил невинным взглядом голубых глаз. Ох не прост сапожник!

Глава двадцатая

В деревне мы не задержались, у Кузьмы к туфелькам и сапогам прикупили крупы, сушеного мяса и маленький котелок. Ночевать отказались – все же после побега я ощущала себя в доме как в ловушке. Да и весть о близости южан настораживала. Поблагодарив радушного хозяина, вернулись в лес. Дорога легче не стала, все так же тянулись бесконечные ряды елей, сосен, берез, иногда под ногами хлюпало болотце, но дней через пять леса изменились: сначала хвойные полностью сменились лиственными, потом деревья стали мельчать. Ожидание томило больше всего – три дня прошли, голубок не прилетел, я стала подозревать, что Вран знает гораздо больше о том месте, куда мы идем, но молчит. Я пыталась с ним заговорить, но все бесполезно. Он все так же охранял меня днем, иногда на привале приносил рыбину или зайца, а однажды стянутую где-то в деревне копченую курицу. Хлеб давно кончился, крупы тоже осталось мало, но с таким меню я не жаловалась – обдирать и потрошить дичь, конечно, было непросто, но потом мяса хватало на пару дней. Однажды, мы целый день шагали по каким-то холмам: вверх, вниз; к вечеру у меня едва хватило сил развести костер и улечься спиной к Врану на подстилку из листьев. Принесенный им еще в обед заяц так и остался лежать у костра, а утром на огне булькал котелок с густым, наваристым мясным супом, остатки мяса, аккуратно завернутые в листья, лежали рядом с мешком. Вскочив, я сначала испугалась, а потом поняла – протянула руку, погладила большого черного пса по голове и сказала:

– Спасибо! Ты снова превращался?

И получила неожиданный ответ:

– 'Вторую ночь, ненадолго'.

Весь день я на ходу размышляла, что могло тому быть причиной, вспоминала упражнения со щитом, нападение на принцев и проговаривала размышления вслух:

– Вран, получается, что ты можешь превращаться в человека, а раньше такое было, до моего появления?

Пес отрицательно покачал головой.

– Каждый раз, когда ты превращался, я магичила рядом с тобой, как раз два дня назад пришлось использовать магию – пошел дождь, он хорошо смывает следы, но мокнуть и болеть нам нельзя, и я прикрыла нас «зонтиком» из воздуха. Сегодня ночью я устала и поранилась: наткнулась на сухую ветку до крови – и ты зализал рану, а когда тебя ранили у тронов, Руима поливала твои раны моей кровью, получается, для превращения в человека тебе нужна – я?

Тут я наконец заткнулась, вот это умница девочка, такое выговорить! Да он теперь ко мне близко не подойдет! Или наоборот, кто знает, наверняка есть способ вернуть ему облик навсегда, но сколько понадобится моей крови или магии?

Вран молча трусил рядом, не поднимая головы, что ж он взрослый, умный мужчина, когда прошла эйфория превращения наверняка думал, много думал и пришел к тем же выводам, что и я… И что за тараканы бегают в его голове, если он даже головы на меня не поднимает? Но зато зайца разделал, повеселела я, теперь пару дней обойдемся. Правда, Вран снова отощал, а уж те живые мощи, что мы с Королевой-Матерью укладывали на диван, и человеком назвать трудно – сплошные кости и жилы, может не стоит так спешить к этим самым Южным Сестрам? Остановиться где-нибудь в деревеньке, пожить несколько дней, откормить Врана и узнать новости? Спросила, и опять услышала в голове глуховатый мужской голос:

– 'Нельзя, Руима ждет помощи от нас, нужно идти'.

– Вран, ну давай хотя бы остановимся на денек – постирать надо и нормальный суп сварить, у тебя опять ребра торчат!

Пес, не останавливаясь, кивнул и к вечеру мы вышли к небольшой деревеньке – всего пять дворов. Домики были уютно окружены пожелтевшими яблонями, высоко вздымались в огородах «журавли». Подойдя к ближайшей хатке, пес прислушался, принюхался и кивнул. Забор был солидный, но уже выбеленный дождями и снегом, калитка ощутимо провисала на кожаных петлях. Громко постучав, я крикнула:

– Хозяева! Хозяева!

Тонкая дверь со скрипом приоткрылась, на крылечко выползла сгорбленная старуха, подвязанная по талии теплым платком.

– Кто там?

Мы вошли в заросший травой дворик – слева тянулся плетень огорода, справа плетень, за которым виднелись многочисленные кусты и несколько яблонь.

– Хозяюшка, пустите переночевать? Мы и полечить можем.

– Кто это «мы», – хмыкнула старуха, прищуривая глаза против солнца.

– Я и собака, мы вместе.

Старуха махнула рукой, и мы прошли за нею в сени. Тут крепко пахло мышами и ягодами, всюду в два-три ряда стояли бочонки. Дверь в избу была оббита какими-то тряпками, деревянная ручка износилась и вот-вот лопнет посередине. Но в кухоньке, куда мы вошли, было чисто, у порога кинута на пол рогожа, дальше домотканая «дорожка» без узоров. Чистые широкие скамьи, вокруг стола – лавки устланные «дорожками» с узорами.

– Сидайте, гости дорогие.

Потоптавшись на рогоже и сняв крепкие поршни с двойной подошвой, старуха заковыляла к печи. Я осторожно разулась и протерла лапы Врану, вынув лоскуток из мешка. На мне под плащом была мантия Травницы – старуха со сдержанным любопытством посмотрела на зеленый шелк без галуна, на хрустальную каплю, приколотую к плечу и сказала:

– Правда что ли, полечить можешь?

– Могу. У вас ревматизм?

– Продуло, когда наливку разливали, вот ужо неделю разогнуться не могу.

– В баню надо, а потом мазью растереться, я дам баночку, – кивнула я.

– Ну садитесь тогда, вечеряйте, а я побегу к старосте – пущай баню затопит, да спрошу, можа еще кто болеет.

Старуха выставила на стол чугунок с пареными в сметане овощами, запеченными до румяной корочки. Рядом положила каравай грубого серого хлеба и головку чеснока. Запивали эту благодать молоком – свежим, холодненьким, я жмурилась от удовольствия и поглядывала, как Вран вычищает свою миску. Через полчаса старуха вернулась с худеньким проворным мужичком, длинноносым и юрким. Руками он размахивал, как ветряная мельница, и все время норовил куда-то бежать.

– Вот, госпожа Травница, староста наш, Юрок, он вам нашу беду обскажет.

Я уже объелась вкуснятины и больше всего хотела спать. Но староста, шмыгая носом и размахивая руками, полчаса вещал мне прямо в ухо:

– И вот, понимаешь, самая лучшая плеть и вымерзла, а по весне, понимаешь, и вымокла, и что за напасть, этак ведь, понимаешь, вся деревня без заработка останется! Понимаешь!

Воздел староста палец. Наконец утомленная его маханиями и визгом, я поняла, чего от меня хотят – деревенька прозывалась Наливки. Именно здесь и нигде больше выращивали кусты белой вишни. Вся штука была в том, что какая-то природная аномалия давала возможность вызревать плодам только в этой местности. Взятые из садов саженцы в других местах красиво цвели, но плодов не давали. У вишни плоды нежные, далеко не увезешь, вот и придумал в давние времена один разумник делать из белой вишни наливку, да непростую, а по секретному рецепту – с травами и в особых бочонках. Теперь знаменитая вишневая наливка очень ценилась и как лекарство от простуды, и как общеукрепляющее средство, а главное – у местных жителей была на эту наливку полнейшая монополия: плоды больше нигде не росли, и рецепт стал семейной тайной. Каждую осень, по первопутку, купцы добирались в эту глушь и увозили сотни бочонков с крепкой наливкой, за самой лучшей приезжали из королевских дворцов. Но вот год назад в садах начались беды – целые ряды (их тут называли «плети») вымерзали или вымокали, оставляя хозяев без прибытка. Узнав, что в деревушке оказалась ученица Травницы, староста и поспешил просить помощи с напастью.

Я призадумалась, магия стихий – довольно сильная штука, но и деревенским жителям деваться некуда, когда еще сюда заглянет проезжающий маг?

– А чем заплатите? Вот эта добрая женщина за лечение приютила нас на ночь и кормит, да и баньку наверняка уже затопила, а вы, уважаемый, чем можете нам помочь?

Староста принялся интенсивно чесать в затылке, а старуха одобрительно фыркнула у печки.

– А вот если госпожа магичка изволит посмотреть, есть у меня, понимаешь, однова штучка, отец ее откопал, когда колодец рыл, да больно штучка хитрая оказалась.

– Ну вот, мы сейчас в баньку сходим, хозяйку нашу полечим, а завтра поутру несите свою хитрую штучку, посмотрим, – зевая во весь рот, сказала я.

Староста, поняв, что большего не добьется, сказал нашей хозяйке, что баня его сегодня топленая, и можно помыться у него, старуха, подумав, согласилась, только просила жару подбавить. А я сказала, что мне постирать надо будет, корыто понадобится. На том и порешили. Хозяйка ушла в горницу и принесла чистые простыни, платки на голову и тулуп. Я прихватила пару склянок из мешка и гребень, с которым не расставалась. В баню прошли через огород – сзади плетень становился реже, и можно было пролезть между жердей. Баня была большая и очень красивая: светлое сладко пахнущее дерево, берестяные ковши, ароматные веники. Скинув одежду из мешка в угол вместе с мантией, я осталась в том обрезке платья, в котором моталась по лесу уже вторую неделю. И принялась снимать ошейник с Врана. Старуха покачала головой и сказала:

– Ну, вы мойтесь пока, а я к старостихе схожу, может у нее рубаха какая найдется, у меня-то только сыны, а у нее три дочки уж замужние.

Дверь скрипнула, закрываясь, а я потянула пса к двери в мыльню:

– Вран, пойдем, я тебя вымою?

В жарком пространстве мыльни платье прилипло к телу, а волосы сбились в колтун. Взяв горшочек с домашним мылом, я накапала туда свое снадобье для волос и, взбив пену, вымыла Врана, тщательно поливая горячей водой. Потом вывела его в предбанник и уложила на лавку, прикрыв тулупом, чтобы не простыл. Сама тоже погрела уставшие мышцы в тепле, помыла голову, натерлась снадобьями Руимы и, завернувшись в простыню, вышла в сени. Старуха сидела тихонько на лавке, боясь шевельнуться – Вран положил ей голову на колени и не пускал в мыльню. Увидев меня, она облегченно вздохнула и сказала:

– Ох, детонька, вот тебе чистая рубашка, старостиха дала, я пойду, кости старые погрею, ты мазь-то для меня взяла?

– Взяла, вот баночка – вотрете в поясницу, запястья, локти и колени, а ноги я вам дома натру и заговор скажу.

Старуха закивала и начала раздеваться. Я быстренько закутала голову платком и, натянув тулуп поверх простыни, выбежала вместе с Враном во двор. И только в теплой избе вспомнила, что забыла постирать, ну да завтра еще день будет, с такими мыслями повалилась на лавку и заснула.

Утро встретило меня ароматом яичницы на сале, потрескиванием поленьев в теплой печке и мокрым носом Врана, ткнувшимся в щеку. Сгорбленная старушка превратилась в невысокую статную женщину, хлопочущую у печи.

– Доброе утро. Меня Дуннирэ зовут.

– Маргарита, в свою очередь представилась я.

И тут поняла, что заснула, забыв обещание и наговор, и покраснела. Обернувшись и увидев, что я покраснела женщина, должно быть, догадалась, отчего я такая румяная и, чуть улыбнувшись, сказала:

– Ничего, умаялась ты видно, а мазь и так хорошо помогла, видишь, уже совсем выпрямилась.

Я торопливо соскочила с лавки:

– Сейчас умоюсь и наговор скажу, только мазью придется снова намазать.

Поспешив с утренними процедурами, я не прогадала – едва успела одеть одолженную рубаху и, накинув хозяйский платок, сбегать во двор, как заскрипела провисшая калитка – явился староста Юрок. Дуннирэ уже поставила сковороду на деревянную подставочку, рядом с кувшином холодного молока и выложила пару ложек. По деревенскому обычаю гостя нужно было приглашать к столу, но мне и кусок в горло не полезет под бесконечную трескотню старосты. Поэтому скрепя сердце я уселась на лавку и заговорила:

– Доброго вам утречка, староста Юрок, с чем пожаловали?

Поведя носом в сторону стола, староста недовольно молвил:

– Так вот, понимаешь, солнышко давненько встало. Так я, понимаешь, и решил заглянуть, узнать, не нужно ли помочь чего? Чтобы понимаешь, ягода наша хорошо росла, нельзя нам без ягоды, понимаешь, вон у Дуннирэ сынов четверо, все в городе живут, понимаешь, без наливки никак, понимаешь…

Я мысленно захихикала, вот жук! Вчера позволил в бане помыться, а сегодня уже с заказом торопит. Покачала головой:

– Так вы, староста Юрок, хотели ж мне какую-то штучку интересную за работу предложить, без аванса я не работаю. Да и работа у вас непростая – вода у вас поднялась, корни закрыла, вот и гибнут ваши ягоды, а коли не отвести воду, за год-два все плети морозом побьет или вымокнут в одно лето!

Пожав плечами, равнодушно взялась за гребень, мол, меня ваши терзания не касаются, сначала деньги покажите. Помялся староста, повздыхал, потом покосился на прямую Дуннирэ и полез за пазуху. Вынул темненький мешочек домашней вязки, больше похожий на носок, а уж из него бережно извлек широкую пластину темного металла, перечеркнутую поперек скобами замка. От вещи веяло не просто стариной – древностью, руки сами потянулись, но я их почти физическим усилием удержала на месте, лишь посмотрела с любопытством:

– И что это? Серебро?

– Ни, госпожа, серебро мы знаем, понимаешь, на бронзу похоже и камни, понимаешь, простые совсем. Матка моя, понимаешь, надеть хотела, так ее ожгло, ровно, понимаешь, крапивой. И жинка тож не смогла, а вы госпожа Травница может, попробуете?

– А ежели и меня как крапивой ожгет? – невольно подхватила я старостин говорок.

– Та ни, госпожа, вещичка, понимаешь магическая, Травников тронуть не должна.

Я уже было потянулась рукой к «штучке», но убрала руку.

– Нет, уважаемый староста, работа у вас большая, и одной неведомой штучкой не отделаетесь. Мне бы деньжат, да и еды в дорогу не помешает, а то выложусь я у вас и дня три колдовать не смогу, как буду на еду зарабатывать?

Вран серьезно сопел рядом – поддерживал. Торговался староста отчаянно, но меня неожиданно поддержала хозяйка:

– И чего ты, Юрок, торгуешься, госпожа Травница магичка искусная – меня вон с одного раза излечила, да и вещичка эта у тебя в дому валяется без дела, любой проезжий маг раза в три бы больше запросил. А если решил сэкономить, так лучше вот попроси госпожу дочку твою посмотреть. Рожать бабе скоро, а ее разнесло – в двери не пройдет.

Староста вытаращился на эту отповедь, а потом, помяв шапку, попросил:

– А и правда, госпожа Травница, поглядели бы мою дуру?

Даже «понимаешь» забыл.

– Хорошо, господин Юрок, – повеличала я его, – вот сейчас позавтракаю и зайду к вам, мне ж еще вещи свои из баньки забрать надо. А вы пока женщинам своим скажите, что скоро приду, пусть приготовятся, кому еще лекарская помощь нужна.

Староста поклонился и торопливо выскользнул за дверь. Дуннирэ покачала головой:

– Ох, сейчас к старосте все девки да бабы деревенские сбегутся, все ж почитай родня! Ешь давай поплотнее и собаку корми, он без тебя есть не стал.

Мы с Враном не заставили себя долго ждать, подчистив корочкой чугунную сковороду и допив молоко, я взялась натереть нашу радушную хозяйку. Потом стала собираться к старосте. Рубаха, одолженная его женой, была удобной – широкой и длинной, я намотала поверх нее юбку из шали и прикрыла плечи головным платком, если не присматриваться – сойдет, конечно, лучше бы я в мантию Травницы облачилась, но мантия после отпарывания галуна потеряла многие свои свойства и теперь остро нуждалась в стирке. Вздохнув, вспомнила про узел с грязным бельем, закинутый в угол предбанника, даже не замочила, стирать долго придется, ну да ладно.

– Дуннирэ, проводите меня к старосте, пожалуйста.

– Иду, иду!

Мы быстро пробежали по короткой улочке в соседний дом: большой, со множеством сараев и навесов вокруг. Вошли вовнутрь и поздоровались. За столом и впрямь, как говорила Дуннирэ, собралось все женское население деревушки – меня тут же принялись разглядывать, к счастью, я по здешним меркам уже не молода, и обвинений в юности и неопытности с первого взгляда могу не опасаться. Я велеречиво поблагодарила жену старосты – опрятную женщину в ярком душегрее, за рубаху и спросила, где же ее дочка, ожидающая ребенка. Меня провели в теплый угол за печью, укрытый занавеской. Едва я отдернула завесь, чтобы дать доступ дневному свету, как поняла, что дело плохо – женщина, а точнее юная девушка лет пятнадцати-шестнадцати, напоминала колобок, нездоровый, лоснящийся горьким потом колобок. Из-под кровати выглядывала миска с характерным запахом, девушку тошнило, она ничего не ела, но много пила брусничной воды, при этом пальцы на руках распухли так, что обручальное кольцо потерялось в складках кожи. Ай-яй, яй!! Да она до родов не доживет, почки садятся, и общий тонус слабый, что для крестьянки, конечно, странно.

– Какой у нее срок? – спросила я мающуюся в уголке старостину жену.

– Седьмиц тридцать, можа тридцать пять, – пожала женщина плечами.

Ой плохо, ребенок уже живой и двигается, но вот выживет ли он после такой сложной беременности, переживет ли роды молодая мать?

– Давно она не встает?

– Да уж дня три поди.

Я призадумалась, а потом велела принести горячей воды, заварю пока женщине почечный чай и поговорю с близкими. Насыпав в ковшик травы из пакетика, залила кипятком, накрыла чистой тряпицей – чтобы хорошо заварилось, и велела лежащей женщине пить мелкими глотками. Потом отозвала старостиху в сени и рассказала все как есть – если сейчас ее дочь не родит – ребенок точно умрет и сама, скорее всего не переживет. Баба схватилась за щеки и завыла.

– Стойте, тихо! – шикнула я. – Где ее муж?

– Та нету, госпожа, ушел наемником, хотел сам денег заработать и пропал. Стыдно, вишь, ему было, что нашу кровиночку взял, а сам гол как сокол.

Женщина продолжала подвывать, а я судорожно вспоминать занятия по ОБЖ.

– Значит так, я сейчас могу вызвать у нее роды, только сначала попробую полечить, если не получится – пусть лучше родит, тогда будет шанс ее спасти. Вы согласны?

Старостиха, продолжая завывать, побежала к мужу, через полчаса гудела вся деревня, а я отпаивала лежащую девчонку почечным чаем, усиливая его действие легкими прикосновениями магии. Ведро, стоящее рядом, исправно наполнялось, для удобства рубаху с больной давно сняли и каждые пять минут обтирали ее чистой водой. Тряпка покрывалась разводами, моча ужасно пахла, но отек, кажется, пошел на спад. Хорошо, возможно мне не придется лезть в почти незнакомую область, и роды пойдут сами собой в положенный срок. Растерянный староста бледный, с красными пятнами на щеках заглядывал к нам едва ли не чаще прочей родни. Еще часов пять или шесть я просидела рядом, кормила девушку с ложечки пюре, поила отварами и беспрестанно подпитывала магией. Дело кончилось тем, что я свалилась в обморок от магического и физического истощения. Очнулась уже в сумерках, лежа на широкой кровати, укрытая парой стеганых одеял. Захотелось встать, но рядом кто-то лежал. Удивленно протянула руку – твердо, одеяло, вот движение, по руке, вызывая мурашки, скользнули волосы:

– Вран! – шепотом воскликнула я.

Рядом завозились, щелкнуло огниво – зажегся фитиль в плошке с маслом.

– Я, спи, тебе еще роды принимать.

– Какие роды?

– У дочки старосты. Она уже часа два стонет, но пока можно поспать.

Я подорвалась с кровати, как ракета, хорошо хоть рубаха на мне была. Огляделась, похоже, нам уступили хозяйскую кровать. Выскочила в соседнее помещение – так и есть, знакомая занавеска. Еще не стемнело, я быстро пробежала мимо встрепанной жены старосты во двор и вернулась, ежась от свежести.

– Давно началось?

– Часа два назад живот заболел, госпожа.

– Так, мне в рукомойник горячей воды, мыло свежее и полотенце, посмотреть ее надо.

Через пять минут я не знала, молиться мне или материться. Отек частично спал, но вместе с водой из организма отошли и воды из матки, и сейчас полным ходом шли легкие схватки. Вот только измученной девчушке и эти начальные боли были не по силам – губы она уже искусала до крови, стараясь не кричать, но шейка матки еще и не думала раскрываться. В магическом зрении эта трубочка лишь чуть подергивалась при судорожных волнах, пробегающих по телу. Придется помогать магией, большего я сделать не смогу, а меньше нельзя.

– Мне срочно большой стакан наливки, и заварите вот эти травы с медом. Нужна большая жесткая кровать и ей – деревяшку в зубы, чтобы не подавилась. Чистое белье и пеленки.

Потом вспомнила, что в мешке у меня есть стимулятор.

– И принесите кто-нибудь мой мешок, там лекарства.

Услышав конкретные распоряжения, все засуетились и побежали выполнять.

Глава двадцать первая

Вот только не заметил бы никто, что у Травницы руки трясутся и мысли скачут как белки в колесе. Я привалилась к теплому боку печки и мысленно вознесла молитву всем богам этого мира – чтобы выжили и мать, и ребенок, чтобы Вран остался человеком, чтобы мы благополучно добрались до цели и выжили, выжили, выжили. Под зажмуренными веками показались слезинки, на плечо легла большая теплая рука – из комнаты вышел Вран – высокий, красивый до темноты в глазах, в смешной широченной рубахе и штанах, повязанных вокруг талии дважды. Вряд ли староста одолжил, это он у кого-то другого разжился, мелькнула и пропала мысль.

– Помощь нужна?

– Перенесешь ее на кровать, пока я поем?

– Да.

Он не отрывал от меня взгляда, то ли ждал какой-то реакции, то ли думал, что испугаюсь и убегу. А у меня скакали зайчиками последние мысли: о мурашках, разбегающихся от его руки, о том, что эти десять дней он был рядом, и я привыкла засыпать под его сопение за спиной. И о том, что я ему доверяю – иду, не зная, куда и не жду объяснений.

Встряхнувшись, занялась делом – роды мне приходилось принимать только с Руимой, и только однажды, а тут все придется делать самой, и сил должно хватить до конца. Морщась от напряжения, я съела кусок мяса, запивая его наливкой, все привычно ждали восторгов, но мне было все равно, что пить, главное набрать сил. Потом был травяной чай с медом и орехи со стимулятором. Вран уже унес рыдающую девчонку на большую кровать, староста убежал из дома, а его жена бестолково перекладывала приготовленное белье и пеленки, слушая стоны дочери. Тянуть было нельзя. Подойдя к кровати, я положила руки роженице на лоб и запела:

– Спи, моя радость, усни…

Легкое касание магии и искаженное мукой лицо расслабилось во сне. Теперь дальше: руки на живот – диагностика, ребенок жив, но уже страдает, кислорода не хватало, нужно все делать быстрее.

– Вран, если упаду – лупи по щекам и давай наливку, останавливаться нельзя.

Мужчина мрачно кивнул. Поехали! Руки на низ живота – открываем шейку. Плавно – плавно, чтобы не рвались ткани, тянем медленно, по миллиметру, рано, рано, тише, тише. Роженицу стало рвать во сне – Вран ловко повернул ее голову набок, подставил миску. Спазмы усилили тонус, шейка задергалась и стала раскрываться быстрее, увы, кое-где все же появились разрывы, но большого кровотечения нет, продолжаем. Еще через полчаса я хлебнула из кружки наливку и принялась помогать младенцу выйти через приготовленные пути – шейка превратилась в почти плоское колечко, а матка, закаменев, пыталась вытолкнуть дитя, оставалось лишь немного помочь. На потугах я роженицу все же разбудила – держать одновременно ноги, руки и подхватывать головку тяжеловато. Еще усилие, еще вот и головка, нажим, толчок – и мне в руки скользнуло маленькое тельце, бело-фиолетовое, покрытое слизью и почти неподвижное. Я торопливо плюхнула ляльку на живот роженице и потянула из рук старостихи пеленку – прикрыть. Длиннющая белая пуповина еще пульсировала, но я спешно схватила ножницы и сунула их Врану – у девчонки сильно кровила шейка, и отвлекаться было нельзя. К счастью он понял, побледнев, перерезал пуповину, жена старосты тут же приняла малыша и принялась очищать нос и рот, греть крошечное тельце и попутно кричать на весь дом, что родился мальчик. Я билась над молодой мамкой – затягивала сосуды, расслабляла мышцы, выталкивала плаценту. Врану все же пришлось поколотить меня по щекам и влить еще пару глотков местного зелья, похоже, я его больше и в рот не возьму.

К утру, когда все закончилось, он держал меня за талию, чтобы я не сползала на пол, и командным голосом требовал открыть глаза. Мне все было фиолетово – ребенок спал на груди у матери, у них все было хорошо, а я уже ничего не хотела. Истощение превысило все пределы. Выругавшись сквозь зубы, Вран, подталкивая меня в спину, вывел на улицу – светало, было холодно, но я купалась в этом холоде, как в душе. Сзади хлопнула дверь.

– Вот, господин, чистая рубаха и простыня, тулуп в бане.

Парень протянул руку и взял тугой сверток из чьих-то рук, потом так же, почти пинками дотащил меня до бани. Я затрепыхалась, только лежа на полке, от слишком горячей воды, но Вран, не слушая комариного писка, поливал меня водой, тер песком, намыливал раз за разом, смывая усталость и нервное истощение. Наконец, когда кожа уже скрипела, закутал меня в простыню – я была уже малиновая от смущения – и принялся мыть волосы, аккуратно разбирая пряди. Я-то с ними обычно не морочилась – быстренько сполоснула, бальзамом от Руимы и Ко намазала и вперед. Вран же аккуратно расправил волосы по всей длине, взбил пену, втер ее в кожу головы и пряди, лежащие на полке, потом тщательно промыл, еще раз намылил, смыл пену и принялся втирать бальзам – нежно, ласково, вдыхая аромат трав, который плыл в душном влажном тепле бани. Потом волосы завернули в отдельную простыню, меня переодели в сухую рубаху, обернули тулупом и повели в дом.