Текст книги "Я не хочу назад (СИ)"

Автор книги: Юлия Ляпина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

AnnotationЯ не хочу назад книга 1_Я не хочу назад книга 1

Под ногами тихо шуршат мелкие камушки, покрывающие насыпь. Растоптанные босоножки без каблуков скользят по еще влажной траве, свисающей на узкую тропку. Полная высокая девушка в джинсовом сарафане почти до пят шлепает от крошечной остановки через лесок, пересекает железную дорогу и, пристально глядя под ноги, осторожно спускается с насыпи. Внезапно в воздухе раздается тихий хлопок – и тропинка вновь пуста, не задетые капельки утреннего дождя блестят на длинной траве.

Под ногами тихо шуршат мелкие камушки, покрывающие насыпь. Растоптанные босоножки без каблуков скользят по еще влажной траве, свисающей на узкую тропку. Полная высокая девушка в джинсовом сарафане почти до пят шлепает от крошечной остановки через лесок, пересекает железную дорогу и, пристально глядя под ноги, осторожно спускается с насыпи. Внезапно в воздухе раздается тихий хлопок – и тропинка вновь пуста, не задетые капельки утреннего дождя блестят на длинной траве.

Глава первая

Рита

Вот только что под ногами были утоптанные камушки насыпи, по которой я ходила уже три года, и вдруг оказалась скользкая желтая глина, ноги поехали в разные стороны, волосы упали на лицо, закрывая очки, и в результате приземление на пятую точку оказалось очень болезненным. Поднимаюсь, кряхтя и постанывая, на глаза набежали слезы от обиды – ну надо же, только сегодня одела новый сарафан, сколько лотков на рынке оббежала, пока нашла! С моим ростом и весом даже футболку купить проблема – не шьют у нас парашютов из хлопка. Вздохнув и поправив очки, наконец, оглядываюсь – мама дорогая!! Где я?! Вместо прозрачной березовой посадки – высокие сосновые стволы с редким подлеском. А куда подевались гаражи? Ровные ряды железных ворот постоянно заставляли меня оглядываться. Утоптанная тропинка сменилась скользким глинистым откосом. Сердце забилось где-то в горле, руки затряслись, в горле пересохло. Так, стоять на склоне не стоит, тропинки под ногами нет, а ноги по-прежнему скользят, лучше спуститься вниз и присесть, что-то голова кружится. Внизу становится понятно, что здесь тоже недавно был дождь – возможно, я просто задумалась и забрела куда-нибудь? Впрочем, ближайший сосновый лесок находится километрах в десяти от остановки, на которую я приезжаю из колледжа, а босоножки, хоть и растоптанные, на такое путешествие не рассчитаны. Отыскиваю довольно крепкий пенек, усаживаюсь и пытаюсь подумать. В лесу жарко и влажно, лезу в сумку, достаю бумажный платочек, протираю очки и заодно вспотевшее лицо. Итак – где я? Неужели просто заблудилась? Прислушиваюсь – не слышно ни гула машин, ни железной дороги, только шум деревьев, звонкая дробь капель и треск сучьев. Тут по макушке шмякнула шишка, и я решила (эврика!) позвонить кому-нибудь, пусть меня найдут, ну и время заодно посмотрю… Ага, а телефон просто отключен… Заряжала с утра, что это с ним? Потрясла, потыкала кнопки – ноль эмоций, экранчик все так же темен и пуст. Связи нет, куда идти Бог весть, но и на месте сидеть тоже неудобно. Есть уже хочется, я возвращалась домой с занятий, отсидела четыре пары в аудитории и отбегала пару по тропинкам парка. И в мечтах была уже дома, на диване, с кружкой чая, хорошим бутербродом и книжкой в придачу. Всхлипнула и потопала куда глаза глядят, а глядели они туда, где между широких стволов проглядывали трогательные и пушистые невысокие сосенки. Обычно такие маленькие деревца растут на опушках либо вдоль вырубок, а это уже шанс выбраться на дорогу. До дороги добраться не удалось – среди зеленых иголок торчало довольно большое пятно черное в желтый цветочек.

– Кххм. – Пятно распрямилось и оказалось обычной деревенской бабусей – темная юбка, бесформенная кофта, беленький платочек и большущая корзина у ног.

– Здравствуйте, подскажите, пожалуйста, как до деревни дойти?

– Да тута недалеко будет, а ты чеевская будешь? Прохоровская али Зареченская?

– Да я нездешняя, заплутала похоже, – невольно подстроившись под деревенский говорок, сказала я, растягивая слова. Бабка еще раз подозрительно оглядела меня и пробурчала:

– Одета чисто, а вроде праздника нынче никакого нет, и волосья короткие…

– Болела, что ль? – уже погромче вопросила старушенция, и я сочла за лучшее с нею согласиться: – Болела, бабуля.

– А на нос чего вздела?

Вот тут я очень удивилась, где это у нас на земле есть место, в котором неизвестны очки?

– Да так, – говорю, – вижу плохо, вот и ношу.

– Ну пошли, девка, покажу тебе наш погост.

Иду и размышляю потихоньку: погостом деревни давненько называли, что это я в Сибирь убрела? Идти было тяжело, босоножки щедро черпали сухие иголки, веточки и прочий лесной мусор, низкие сосенки то и дело забирались колючими лапками под юбку, да и жарко; пыхтела я как самовар, хоть и старалась не подавать виду – бабуська юрко пробиралась меж деревьев и готова была в любой момент пропасть из вида. Сумка оттягивала плечо, и я то и дело перебрасывала ее с одной руки на другую. В таком потогонном ритме мы почти пробежали минут десять, и вдруг, как в мультике, перед нами открылась деревня.

Глава вторая

Из архива наблюдателя.

Верховная Хранительница Династии. Настоящее имя неизвестно. Магичка вне категорий. Постоянное место проживания – дворцовый комплекс Династии Риинер. Рост 3 локтя 2 ладони, худощавого сложения, (портрет прилагается). В одежде предпочитает темные цвета, на поясе носит отравленный кинжал и склянки с боевыми заклинаниями. Неравнодушна к духам и гримуарам. Считается главной советницей Двора по вопросам брака и традиций. Учеников нет, помощников нет, ближайшее звено для получения информации – горничная, дворцовый конюх, фрейлины королевы.

Руима

С утра волшебница была не в духе – весь вечер просидела над чашей с наговоренной водой и ничего толкового не увидела – какая-то прыщавая девчонка рядом с принцами, и сразу три линии сходятся на ней!! И как ее найти, таких страшненьких особо не берегут, конечно, но и найти по описанию сложно. Задумавшись, Хранительница Династии подошла к полкам и вынула из ряда потрепанных жизнью фолиантов небольшую, карманного формата книжечку в обложке из толстой, потертой кожи. И принялась читать нараспев заклинание поиска. Плавные, растянутые слова зависали в воздухе и собирались в маленький вихрь, сотканный из капелек воды. По взмаху руки небольшое облачко вылетело в приоткрытую дверь и поднялось ввысь. К утренней дойке село и окрестности сбрызнуло легким дождиком – досталось и околице, и полям, и ближнему лесу. Сама же сиятельная дама присела к столу и стала ждать. Небольшое зеркальце перед ней поблескивало дорогой серебряной амальгамой. Полированный диск был подернут мелкими капельками воды. Некоторое время ничего не происходило, и другая волшебница возможно уже заскучала бы, рассматривая знакомые опушки и избушки, но Верховная Хранительница отличалась терпением, а еще недюжинными умениями – рядом с зеркальцем легла навощённая дощечка и стилос. Осмотрев очередной кусочек территории обрызганной дождем, хозяйка делала отметки на тонком воске и переводила зеркальце дальше. Уже настало время обеда, когда в лесу раскрылся бутон портала, и крупная прыщавая девица вывалилась на глинистый склон. Хранительница быстро встала из-за стола, украшенного тонкой резьбой по краю, убрала в шкатулку зеркало и покрытую воском дощечку, вернула книгу на полку и, вздохнув, вышла вон, притворив тяжелую дубовую дверь.

На окраине села стояла избушка Травницы – все в деревне знали, куда бежать за помощью, если порвет зверь или вдруг схватит лихорадка. Старуха жила в добротном домике так давно, что уже и не помнили, как она тут появилась. Ей случалось пропадать на месяц-другой, и тогда сельчанам приходилось несладко. Но проходило время, и из трубы начинал подниматься к небу легкий, почти прозрачный дымок, и староста вздыхал с облегчением – лекарка на месте. За все время жизни в деревушке старуха несколько раз привечала молодых девок, ладных да пригожих, ловких в хозяйстве. Учила их понемножку бабичьей науке, а потом выдавала замуж, дав неплохое приданое. Да и то сказать, жена, сведущая как зашить рану али принять дитя, в любом семействе нужна. Но в этот раз бабка удивила все село – притащила откуда-то из Залесья здоровенную стриженую девку и поселила у себя, послав шустрого мальчонку к старосте – мол, взяла ученицу.

Глава третья

Из реестра поселений королевства Риинеер.

Малые Броды, деревня, стоящая на реке Козловке. Постоялого двора нет, есть общинный дом, где путешественники могут остановиться за небольшую плату. Значимых сооружений нет, достопримечательностей нет. Жители живут рыболовством, огородничеством, изредка наймом.

Рита

Бабуля вывела меня к довольно большому населенному пункту – оштукатуренные разноцветные домики, цветущие вишни и яблони. Темные крыши из толстых досок, крытых чем-то вроде сланцевых пластин. Улочки очень прихотливо изгибались и прятались за высокими цветущими деревьями.

– Вот, девка, и деревня наша. А ты куда шла-то?

– Домой, – вздохнула я, – а где тут у вас почта?

Вроде бы на почте обязательно должен быть интернет или хотя бы телефон. Вот только кому звонить? Родители уехали в отпуск, сестра к своему парню на каникулы, в соседний город, а я вообще через день должна уехать на педагогическую практику в детский санаторий! Дома тишина и пустота, даже холодильник с утра отключила – чтобы разморозить.

– Почта? – Удивлению бабки не было предела. – Так тебе на голубятню надо?

Тут уж я обалдела – какую голубятню? Редкие сохранившиеся голубятники зарабатывали, сдавая птичек в аренду новобрачным, а вовсе не рассылкой е-мейлов. Впереди показалась широкая мощеная улица. Каменные плитки кое-где потрескались и вросли в землю, но в целом улица как улица, что такого. И тут меня словно по голове грохнуло – вдоль улицы ни одного столба!! Ну допустим, тут глухомань такая, что уличного освещения нет, но ведь и дома стоят совершенно свободно, не тянутся к крышам привычные «качели» проводов… Видимо, я застыла на месте и отключилась, потому что очнулась уже в добротном деревянном домике на широченной, как кровать, лавке с кружкой травяного настоя в руках. Бабуська хлопотала у печки, приговаривая что-то утешительное, и все подливала мне чаек, сдабривала его вишневым вареньем и сухариками.

Проснулась я на той же лавке, в своем сарафане, с сумкой, заткнутой под голову. Проснулась по интересной надобности, а вот куда идти? Ну, на улицу, наверное. Стояло такое раннее утро, что ночь не успела смениться днем – сумрак окутывал дома и деревья. Очки оказались все заляпаны непонятно чем, и сарафан после вчерашнего склона не радовал, а уж футболка, надетая под него – просто фу! Откопав в кармане замусленный платок, кое-как протерла очки и тут же подпрыгнула – возле крыльца на цепи лежала громадная собачища! Я их в принципе боюсь, а тут еще и размеры внушали уважение, к тому же пес явно мог дотянуться до крыльца. Робко приговаривая: «Хорошая собачка, хорошая», – я скатилась с крылечка, не обращая внимания на жалобно скрипнувшие доски, и постаралась отбежать подальше. Собак даже не пошевелился, продолжал лежать на боку, лишь поглядывал на меня удивленно – мол, чего это она? Тут на крыльцо выперлась вчерашняя бабулька и, глядя на меня со скрытой насмешкой, сказала:

– Уборная вон там, за кустами, а потом в баню пойдешь, ученица.

Ноги сами понесли меня к кустам, ибо терпеть не было уже никакой возможности, но вот сделав все дела, я и призадумалась, вспоминая бабкины слова – ученица? Это она мне? А ученица чего? Утренний воздух бодрил и навевал воспоминания о том, как вчера бабка шустро протащила меня по улице, и все встречные ей почтительно кланялись. А потом в своей избушке старуха, воркуя и приговаривая, подливая чаек, вызнала, что я учусь в педагогическом (а энто как?) колледже «на наставника младших», и что скоро должна была уехать туда, где детей учат и лечат, и что никто меня пока не ждет.

– Значит, будешь дальше учиться, – подытожила бабка, я тут лекарка, мне давно ученица нужна. А теперь ложись, давай, утро вечера мудренее…

Вот так я и оказалась в ученицах. Интересно, а какие тут у ученика обязанности? Помнится, читала кое-что: ученик жил у мастера и делал все что скажут, попутно обучаясь кое-чему, когда за помощь начинали платить деньги – уже считался подмастерьем. Позднее, сделав нечто выдающееся, подмастерье представлял это на суд мастеров, и гильдия решала, достоин ли он звания мастера. Интересно, интересно, а как с этим у лекарей?? Пока я морочила себе этими размышлениями голову, старуха привела меня в баню – низкое строение из потемневших от влаги и времени бревен. Внутри небольшие сени, скамья и печь, а в большем отделении широкие лавки, полок, огромная кадка у самой двери и две бадьи на печи.

– Мойся, сейчас платье принесу, и одежу постирай.

На маленьком окошечке стояли две керамические посудинки: одна побольше, небрежно закрытая крышкой, другая с плотно притертой деревянной пробкой, обернутой тканью.

– Этим вымоешь тело, а этим волосы, а вот тут для стирки. – И бабка ушла. Вообще я не в первый раз оказалась в деревенской бане, но что бы на полке не оказалось даже банального мыла? И пол земляной, и толстенная доска, брошенная как мостик к полку. Даже от слабенького жара, сохранившегося с вечера, голова стала зудеть. С волосами у меня вечная проблема – жирные, тонкие, висят сосульками, и голову надо мыть каждый день, и стричь приходится чуть ли не ежемесячно. Поспешно стянула сарафан, стряхнула высохшую глину и бросила в бадью для стирки, следом полетела футболка, вся в каких-то подозрительных разводах, и белье. Водичка как раз – не горячая, не холодная, мочалки нет, но под лавкой стоит горшок с мелким белым песком. Вот как полезно смотреть передачи ВВС – однажды показывали, как бедуины моются песком вместо мыла. Пригоршня песка, немного воды – и вуаля! После песка настало время попробовать жидкость из горшочка – это оказался какой-то кисель с вкраплениями мелких белых цветов и листьев. Пахло почти как мой «травяной шампунь» дома, вздохнув, растерлась еще и этим киселем, он почти не пенился, только шипел, как гашеная сода, стекая на пол. Ну теперь голову, в сенях завозилась старуха, сунулась в дверь – осмотрела всю с ног до головы и вроде осталась довольна. Бррр, вздрогнув от холодного воздуха, взялась за притертую пробку, осторожно раскачала и потянула, покрутила, наконец, подцепила ногтем краешек и вытянула на себя. В воздухе разлился, нет, торжественно поплыл аромат меда, мяты, перца и горьких трав, замерев, я вдыхала его и бездумно улыбалась. Бабка опять сунула нос – пришлось скорее мыть голову, хорошо, что волосы короткие, и наклоняться не надо – плеснула воды, плеснула «шампунь» , потерла и смыла парой ковшей, можно идти. В предбаннике показалось очень холодно, на лавке лежало тканое покрывало, небольшое льняное полотенце, платье, тоже из льна, но потоньше. На утоптанном земляном полу вместо моих убитых босоножек стояли, ну как бы их назвать… Первое, что приходило на ум – поршни. Куски кожи, сшитые на подъеме и на пятке, внутрь набита шерсть вместо стельки, дополнительная завязка тоже из кожи. Рядом с платьем обнаружилось что-то похожее на фартук, только узкий и длинный, как и рубаха, плюс плетеный из шерстяных ниток поясок с кистями. Решив, что стирка в липнущем к телу платье – последнее дело, завернулась в покрывало. Голову обернула полотенцем и пошла стирать. Бельишко развесила у печки, чтобы высохло побыстрее, а футболку и сарафан пришлось долго отмывать от странных бурых пятен на боках. Потом развешала мокрые вещи тут же в бане и пошла мерить обновки. Трусики и лифчик уже вполне высохли, и платье хоть и с трудом на них натянулось. Рукава «три четверти» с завязками, простой ворот, украшенный узором у горловины, тоже стягивался тесемкой. Фартук я одела, как поняла – одна половинка свисает с плеч вперед, другая назад, а сверху все это держит поясок. В таком виде да еще в кожаных поршнях на босу ногу поплелась к дому. Очки в бане тоже отмыла, как следует, а вот голова оставалась в полотенце, расческу-то я с собой не взяла. Пес так и лежал у крыльца, лениво приподняв голову в мою сторону. Рядом с крыльцом стояла расписная миска на высокой табуретке, в ней какая-то каша, косточка торчит, рядом ведро воды, а пес худой, такой тощий, что через комки свалявшейся шерсти ребра видны. Старуха стояла на крыльце и уговаривала его поесть ворчливым голосом:

– Вран, кому я готовлю, смотри, ноги протянешь!

Угрозы не производили на псину никакого впечатления, а мне его стало жалко – такой он пыльный, худой, только голова большая, покрыта черной лоснящейся шерстью, а не бурыми свалявшимися клочьями как бока. Увидев меня, старуха кивнула каким-то своим мыслям и повела в дом. На столе опять стоял самовар, немного непривычного вида – почти квадратный, углы лишь слегка скруглялись под прихотливым узором. Рядом в миске нарезанная зелень, вроде петрушки и укропа, пара вареных яиц исходящих паром и блюдце сухарей. Жестом лекарка пригласила за стол и вознесла хвалу за трапезу неведомому мне пантеону. Чай мне наливала особо – довольно сладкий травяной отвар в большущую коричневую кружку с розовыми цветочками. Завтрак сперва показался скудным, но, съев яйцо и сухарик, я поняла, что сыта, и продолжала пить чай с хрустящими зелеными веточками, которые приняла за петрушку. После еды полезла в сумку, надо же причесать свои три волосины. И тут же заметила любопытный взгляд хозяйки дома. Пожалуй, это шанс проверить, действительно ли я не на Земле. Не спеша, раскрыла крышку из плотного кожзама. Как раз вчера я получила стипендию. И зашла на небольшой рыночек, возле колледжа, закупить разные мелочи, необходимые девушке для поездки в санаторий. Теперь сыто надутая сумка наводила меня на разные мысли: если я на Земле и просто попала в Богом забытый поселок каких-нибудь староверов или никониан, то возможно получится подкупить кого-нибудь отвезти весточку в город. А если я и впрямь оказалась в дремучем Средневековье, то содержимое сумки может дать мне неплохой шанс на благополучную жизнь. Турбину я тут конечно не построю, образование не то, но благодаря любезной старушке смогу узнать, что здесь есть, и чего нет. Хозяйка вдруг к чему-то прислушалась и кивнула мне на занавеску у печки, которая прикрывала ход в горницу. Понятливо кивнув в ответ, я вместе с вещами переместилась туда. И замерла прислушиваясь. Пес молчал, но скрипнули ворота, раздались торопливые легкие шаги, потом голоса. Две женщины принесли к травнице заболевшего ребенка. Малыш, как ни странно молчал, не хныкал. Старуха, судя по звукам, быстро убрала все со стола, вытерла его тряпкой, положила холстину и велела ребенка развернуть, попутно выспрашивая у заплаканной мамашки симптомы. Не ест, срыгивает все, что проглотил, пеленки сухие. Задумалась, чем можно помочь, и не услышала, как женщины ушли, оставив ляльку ведунье.

– Рита, иди сюда! – позвала лекарка, а как ее зовут? Совсем забыла, или она не представилась? Я поспешила на зов. Стоя у печки, отбросила с лица влажные волосы, натянула очки и ободок, посмотрела: чистые ли руки. Дрожь била так сильно, что сережки в ушах стучали по шее. Я ведь ничего не умею и не помню! Анатомию учила по картинкам, педиатрию – по лекциям забавной молодящейся дамы с начесом и апломбом доктора наук. Чем я могу помочь?

Старуха стояла у стола и ласковыми движениями расправляла сжавшийся комочек, уже синеватый и холодеющий. От ее рук исходило легкое сияние, а в голосе появилась строгая властность. С этой минуты я действовала как автомат – подай, принеси, подержи, налей… В воздухе разливался запах травяного отвара, который по капле вливался в крошечный, кривящийся ротик, на печи грелись пеленки, которыми мы обкладывали тельце с боков, продолжая растирать тоненькие ручки и ножки. В металлической кадильнице курились травки, облегчающие дыхание и дарующие бодрость. Сколько минуло времени, не знаю, наконец, в напряженной тишине раздался голодный младенческий крик. Старуха тут же смешала в миске тюрю из хлеба с травяным отваром, положила немного кашицы в тонкий лоскут и сунула соску мальчишке. Довольно почмокав, он вскоре задремал. Красная и блестящая от пота, я плюхнулась на лавку, слушая, как музыку, тихое сопение маленького человечка, оставшегося в живых. С другой стороны стола так же тяжело присела на скамью старуха, а нет, не старуха, ее зовут Руима, и она самый лучший доктор, какого я знаю – без шприцов и капельниц победить несварение желудка и обезвоживание у такой крошки! Ребенок все сопел, и Руима сказала:

– Заверни его потеплее, девочка, справишься?

Без проблем! На втором курсе нас водили на практику в дом малютки, вот где было непросто – пятьдесят лялек на двух нянек, и мы – три косорукие девчонки, боящиеся даже подойти. Правда, через неделю мы уже лихо пеленали в положенные две пеленки и подгузник, и даже ухитрялись при этом болтать и улыбаться. Закутала мальчишку в принесенные женщинами пеленки, думая, что сейчас травница отнесет ребенка домой, а я умоюсь и еще попью чайку, но все вышло наоборот.

Глава четвертая

Малые Броды

Чистые деревянные ступени вели к невысокому белому домику, обсаженному вишнями. За плетнем квохтали куры, в невидимом за кустами сарае хрюкали и визжали поросята. Хозяйство было небольшим и справным, дверь украшал сплетенный из травы венок, обвитый синей лентой – это означало недавнее пополнение в семье. Синяя лента – ребенок мужского пола, подкова – старший сын, наследник. Веточка чабреца должна была принести крепость телу, полынь и пижма – отогнать болезнь, завядшие вишневые ветки – дарить сладость и красоту. Две женщины подошли к домику, та, что помоложе, несла, бережно прижимая к себе, сопящего младенца, та, что постарше – крепкую ореховую палку. Собачка-звонок выкатилась им под ноги, тявкнула и убралась назад в конуру. Вытирая руки передником, из сеней выглянула женщина лет сорока и испуганно уставилась на сдвинувшую брови травницу.

– Милаву позови, – сказала старуха, – пусть дите примет и покормит, а сама сюда иди, старая перечница.

Через минуту на крыльцо выскочила простоволосая молодка в розовом платье, схватила младенца и унесла в дом. Женщина постарше осталась на крыльце.

– Я тебе говорила, Катрана, чтобы ты девку не гоняла в поле? Сказала, что малому мамка нужна? Зови сюда сына!

На окрик на крылечко выбрался вихрастый светловолосый парень в синей куртке и широких штанах. Травница легко, как перышко, подняла тяжелый батог и принялась охаживать его по плечам.

– Не гоняй жену в поле, береги жену и дите! – приговаривала лекарка тоном строгой учительницы. Потом, подустав, опустила свою палку и так же строго сказала:

– Неделю будешь баню топить, жену и малого в баню водить, мазь я оставлю – растирать обоих! И что бы в дом носил в тулупе! Пошли, Рита, дальше сами разберутся.

Пока ученица таращила глаза, силясь понять, что сейчас было, травница начала объяснять усталым голосом.

– Милава – сирота, а Крас у Катраны единый сын. Он ее взял за пригожесть, а свекровь за смиренность, вот и гоняет молодуху в поле, едва родила, а дите коровьим молоком кормит, по лени холодного нальет, а младенцу это не еда, а отрава, вот с голоду ребенок уже и еле дышит. А Крас мать во всем слушает, жену не бережет. Ну да будем надеяться, наука впрок пошла.

С тем же вздохом лекарка взошла на крыльцо своей избы, подала из сеней пару легких берестяных ведерок и коромысло.

– Ступай, воды в баню натаскай, колодец рядом с грядами, пообедаем и помыться надо будет.

Рита

Шевелиться не хотелось совсем, но солнце уже клонилось к закату, платье, надетое утром, уже не блистало чистотой, да и все равно обеда еще нет. Уговаривая себя, я поплелась искать колодец. Едва сойдя с крылечка, зацепилась длинным подолом за брошенную кем-то палку и свалилась, пребольно ударив большой палец ноги. Резкая боль, словно плотину отворила – захотелось домой, прижаться щекой к маминому боку, вдохнуть крепкий запах табака и железа от отца. Слезы хлынули по щекам, а из горла вместо хлюпов прорвался тоскливый вой. Села, где упала, прямо на обрезок доски, о который вытирали ноги. И выла, выла, до сухости в горле и истерического икания. Наверное, выплакала все, что накопилось за прошедшие сутки. И только немного успокоившись и утерев нос и соленые дорожки на щеках, поняла, что все это время крепко держала за шею ту самую собачищу, что лежала равнодушно у крыльца на цепи. Вздохнула, разжала сведенные в истерике руки, полюбовалась красными пятнами и царапинами – прижала, похоже, псинку сильно, а ошейник шипастый. Высморкалась в тот же завалявшийся в кармане платок и, повздыхав, пошла таскать воду, погладив Врана напоследок по лобастой башке. Кажется, я уже не боюсь собак или только одну собаку…

Высокий сруб прикрывала простая деревянная крышка, разбухшая от весенних дождей. Толстая веревка, намотанная на жердь, тянулась в глубину, несколько камней в рваной рыбацкой сетке служили противовесом. Большущей деревянной бадьи как раз хватило наполнить мои ведерки, только как их одеть на коромысло? Покрутив его и так и так, вспомнив образцы народной росписи, попыталась этак небрежно взгромоздить коромысло на одно плечо. А как ведра цеплять? На корточки садиться? Присела, зацепила одно ведро, а второе как – оно ж за спиной? В общем, крутилась и так и эдак, пока не разлила одно ведерко, да прямо в новые поршни. Вода ледяная, шерсть не мокнет, но сбилась комком, ноги скользят, в общем, сходив пару раз туда-сюда с ведерками без коромысла, скинула эти кожаные лапотки и повесила на тычки для каких-то овощей посушить. Ходить по холодноватой земле босиком оказалось приятно, и я быстро наполнила бадьи на печи и уже подбиралась к бадье для стирки, когда от дома послышались шаги, и на тропинку вышел молоденький совсем, вихрастый парнишка, лет тринадцати. Увидев меня, он слегка поклонился и пробормотал:

– Госпожа Рита, госпожа Руима велела мне затопить баню.

Госпожа? Ну, травницу понятно так называют из великого почтения к ее искусству, а меня за что так поименовали? Пожав плечами, понесла очередную пару ведер с водой к баньке. Парнишка встретил в дверях, перехватил ведра и сказал, что госпожа Руима ждет меня в доме. Вот и хорошо, а то тонкие деревянные ручки уже натерли мозоли на пальцах и ладонях. Прихватив по дороге свои поршни, отряхнула платье, ополоснула руки и лицо в бочке с дождевой водой и вошла в дом, провожаемая тоскливым собачьим взглядом.

Глава пятая

Рита

На столе чинно стоял странный самовар, на его маковке пыхтел медный чайничек с травяным чаем. В мисках с бульоном плавали маленькие кусочки белого мяса и зелень, вместо хлеба были сухари. Бульон полагалось просто выпить, а мясо и зелень выловить сухариком или грубоватой деревянной ложкой. Потом долго и неспешно пили чай с той же сладкой хрустящей травкой, что и утром. Пот стекал с меня в три ручья, даже сидеть было неудобно: казалось, что вот-вот соскользну с лавки. Потом пошли в баню и долго мылись, чистой одежды на меня не нашлось, и травница, обмазав меня всю каким-то сладко пахнущим киселем, велела завернуться в покрывало и идти спать. Теперь уже я спала за печкой, на устланной лавке, а та, где я свалилась накануне, оказалась местом для пациентов. Сама хозяйка дома спала на печи, чтобы быстро вскакивать навстречу нежданным гостям. Сумка все так же сыто круглила бока, но я только сунула сверху очки и махнула мысленно рукой – все завтра, а сейчас – спать.

Малые Броды

Убедившись, что гостья крепко спит, старуха вышла в сени и вошла в чулан, закрытый простым засовом. Слегка пахнуло сеном, и снова стало тихо. Перепуганные сверчки застрекотали под окошками, пес приподнял голову и коротко взрыкнул. Потом снова лег и больше не шевелился до самого утра.

Утром новая ученица травницы выперлась на крыльцо в одном покрывале, отчего староста едва не прикусил язык, увидев такое непотребство. Мало того, что страшная и вся зеленая, так еще и почти голая! Но девка не заметила его гнева, лишь поздоровалась и поспешила в огород умываться. Староста пожаловал к травнице по делам: и на ученицу новую посмотреть, и узнать, не надо ли почтенной старушке какой помощи, да и лекарством от своей хвори разжиться. Старуха приняла его ласково: усадила на мягкую подушку, налила сладкой водицы с цветочным запахом. И повела неспешную беседу по всем правилам – расспросила о здоровье самого старосты, его жены и трех дочек, покивала сочувственно заботам отца семейства, и даже протянула скляночку с мазью от геморроя. И лишь покончив с вежливой беседой, сказала:

– Девку мою не обижайте, она хоть и странная, да способная, уже помогать может, а там глядишь, и на мое место встанет.

Староста мысленно схватился за голову и похвалил себя, что удержал язык и не стал бранить девку, зеленую и бесстыдную. Коли старуха говорит, что ученица может ее место занять – значит, и в самом деле сильная травница выйдет, прежних учениц и близко так не хвалила.

Понимая, что в избу заходить пока не стоит, ученица уселась на крылечке и от нечего делать стала разбирать спутанную собачью шерсть, вылавливать сухие репьи и травинки. Попутно выгладила шелковистые собачьи уши, проверила, не туго ли сидит ошейник. А в кухне все журчала беседа. Наконец староста поднялся и вышел с травницей на крыльцо. Старуха вежливо проводила его до порога и позвала ученицу в дом.

Зеленая жижа, которой была обмазана девица, вся осталась на покрывале, а вот кожа под нею выглядела чище и белее. Уложив девчонку на лавку, старуха натерла ей спину и окрестности прозрачным резко пахнущим настоем, а потом, вручив склянку, велела обмазаться целиком и обязательно лицо. Отдельное притирание полагалось для волос и ногтей, зубы почистить мелом, натянуть льняное платье и садиться завтракать. Привычный ароматный чаек, сладкая травка и теплые душистые булочки с незнакомым вкусом пришлись попаданке по вкусу. Но уже вторую булочку девушка просто крутила в руках, прихлебывая чай, и сама себе, удивляясь – бывало, в буфете булочек такого размера покупалось четыре, а то и пять. Вынув расческу, Рита вышла на крыльцо расчесать еще влажные от притирания волосы. Пес приподнял голову и стал смотреть, как она проводит массажной щеткой по волосам. Старуха, вышедшая следом, наставляла:

– Проводи от корня к концам, ровно, прямо и не менее ста раз!

Потом, помолчав и полюбовавшись высоким забором, сказала: