Текст книги "Эвиал"

Автор книги: Юлия Галанина

Соавторы: Анна Клименко,Дмитрий Дзыговбродский,Михаил Балабин,Дмитрий Напольских,Нияз Абдуллин,Павел Фишман,Петр Марков,Ирина Антипова,Ринат Таштабанов,Сергей Завертяев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Ой, – наигранно вздрогнула Берта. – Я совсем с вами засиделась, мне пора работать. Иначе хозяин меня уволит, и я окажусь на улице.

– Похоже, – вздохнул Азраил, как только Берта ушла, – она не в восторге от людей, находящих удовольствие в общении с животными. Или она просто не любит стариков, таких, как я.

– Учитель, простите, но что это значит? – Папус пребывал в полнейшем смущении, как кузнец перед куском теста – просто не знал, что нужно делать и говорить.

– Это называется сбор информации без привлечения излишнего внимания. – Заговорщицкий тон учителя, однако, не добавил ясности. Видя это, Азраил пояснил: – Вместо того, что бы ползать тенью за инквизиторами, как это делал ты – да-да, я знаю – я предпочитаю опросить сначала местное население. А вот если уж тогда ничего не узнаешь, можно и… пошпионить.

– И что же вы узнали, учитель? – сдался Папус.

– То же самое, что и ты. Не смотри на меня так, я не умею читать мыслей, но я вижу по твоему лицу, что много ты там, на кладбище – а ведь ты туда бегал? – не узнал. Берта изволила мне любезно рассказать, что святые отцы и братья регулярно собираются на погосте и творят там свои молитвы. Что это за молитвы, она не знает. Да и никто не знает. Завеса тайны плотная, ну просто как стопа половинчика.

– Так что будем делать дальше? Продолжать соблюдать, как Вы это говорите, нейтралитет?

– На сей раз и не подумаю. – Азраил огляделся. Он явно опасался, что за ними могли следить. – Собирайся. Сегодня ночью мы отправимся на кладбище. Инквизиторы ходят туда исключительно в дневное время суток.

– И Трубадура возьмём?

– И Трубадура возьмём.

До наступления ночи оставалось ещё добрых девять часов. Следовало использовать это время с пользой. Папус решил пробежаться быстренько по своим конспектам по некромантии. Он достал из своей заплечной сумки тетрадь в чёрном кожаном переплёте.

«Ох уж этот чёрный цвет, – сокрушался юноша. – Хорошо хоть кожа – хряка, а не человека».

Перелистывая одну прочитанную страницу за другой, Папус наткнулся на позабытый было материал. Он был знаком, но всё время до этого момента он никак не выдавал какой бы то ни было своей странности. И Папус просто пропускал его мимо глаз. На слегка пожелтевшем листе пергамента описывалось альтернативное(наверное, так бы сказал учитель) жертвоприношение. Даже не жертвоприношение вовсе. Без крови. Но оно от этого почему-то не показалось Папусу гуманнее.

Рисунок красными чернилами, имитирующими кровь, (атрибутика, ничего не поделаешь) изображал младенца в совсем уж непотребной обстановке. Он был окружён людьми в рясах, в их руках было что-то отдалённо напоминавшее погремушки, которые матери подвешивают к яслям. Младенец возлежал на каменном ложе. Из глаз его текли слёзы. При этом от него во все стороны отходило схематическое изображение эманаций энергии. Подписей не было. Видимо тот, кто одолжил Папусу эту тетрадь, от души надеялся никогда ничего подобного не использовать. А рисунок был сделан просто так. Папус обратил внимание на технику исполнения схемы. Здесь явно чувствовалась рука мастера. И не только мастер некромантии, но мастера рисунка. Папус пригляделся к остальным схемам. Они к его удивлению красотой не страдали. Так, сделаны для формы. Простые и понятные. Присмотревшись ещё лучше, Папус обнаружил, что лист с изображением плачущего младенца был просто-напросто вшит в тетрадь. То есть, решил Папус, его откровенно спёрлиу кого-то ещё.

Папус сразу же вспомнил свой сон. Ритуал, изображённый на схеме чем-то напоминал ему то, что он увидел в приснившейся ему ночью церквушке. Юноша встряхнул головой.

Учитель пока ещё не пришёл. Сказал, что пойдёт прогуляется. Попробует выяснить что-нибудь ещё.

Папус взглянул на рисунок ещё раз. Ничего не понятно. Энергия, исходящая от младенца. Эманации страха? Мучений? Боли? Может, просто отсутствие матери? И эти его слёзы… Крупные. Очень крупные. Слишком крупные.

Папус отложил тетрадь. Всё равно он превосходно владел материалом, который, по его представлению, мог бы понадобиться в ночной прогулке по погосту некроманту, использовавшему вместо магии своё клинок. Для прогулки под луной.

– Романтика, забери меня Великая Шёстёрка, – усмехнулся Папус. – Только чёрная романтика.

В отсутствие учителя он решил поупражняться с мечом. Раз уж милорда Азраила так беспокоят излучения Силы, исходящие от Папуса во время тренировок, то и не надо лишний раз давать ему повода понудить. Папус раскрыл свой лакированный ящичек. Достал оттуда трактат и в который раз подивился тому, откуда прежний владелец этой тетради мог взять такую драгоценность. Юноша сверился с указаниями, достал из отделанного изнутри зелёным бархатом ящичка меч.

Воздух сразу же тонко загудел вокруг узкого недлинного лезвия. Меч пел. Папус проделал несколько нехитрых движений. Сам он ничего не чувствовал во время упражнений, никаких колебаний Силы. Но тут, как говаривал милорд Азраил, действовало правило: свои фекалии не пахнут.

«Нюхач нашёлся», – Папус ушёл от воображаемого удара. Благо места в комнате хватало для всех его манёвров. Слёдующим пошёл крутящий удар – действовала одна только кисть руки. Скорость при этом достигалась молниеносная. Дыхание вошло в уже привычный ритм, как болт в канавку на стволе арбалета. Спуск – и смерть вырвется наружу.

После пяти минут Папус остановился – он уже проделал все заученные им комбинации ударов и приёмов защиты по несколько раз. Он прислушался. Какой-то слабый звук доносился со стороны окна. Взмыленный юноша подошёл к окну. Пригляделся. На улице не происходило ровным счётом ничего. Тогда до Папуса дошло – звук издавало само стекло. Оно дрожало. Да так, что только плотные рамы не давали ему вылететь совсем. Эта хрупкая прозрачная перегородка между комнатой и внешним миром вибрировала как тетива лука после спуска стрелы. Папус дотронулся до стекла и кончиками пальцев ощутил мелкую, но сильную дробь. Так вот оно, колебание Силы. Что же это за знание такое в этом трактате, что отдал Папусу при расставании тот некромант? Откуда оно?

Юноша сложил всё назад в ящичек. Закрыл его на замочек и убрал под кровать. Как раз в этот момент в комнату вошёл учитель.

– Снова упражнялся, – он не спросил, а просто так, буднично, подметил. Подметил и удовлетворённо кивнул. – Спасибо, что без меня выкроил себе минутку. А я тут, понимаешь, прогулялся. Ничего, правда, нового не узнал. Только собрал расхожие версии происходящего на кладбище и того, как с этим могут быть связаны инквизиторы.

– Так там всё-таки что-то происходит.

– А то! Только жители города боятся что-либо говорить о связи с этим Церкви. А это, по моим соображениям, лишний раз доказывает, что Инквизиция в этом замешана, как яйца в тесте. Трубадур накормлен? – резко спросил учитель.

– С утра хозяин что-то им с сэром Ательстаном подбросил в кормушку. На обед…

– И не корми его обедом. Надо, что бы у него чутьё было как можно острее.

– А Вы на что? Сами-то Вы кто!?

– Некромант, что б меня. Понимаешь?

– Не-а.

– Что бы обнаружить зомби, я использую… что?

– Магию.

– О! – Учитель воздел палец. – А Трубадур? Его никто не заметит, если там стоят упреждающие ловушки. Инквизиторы наверняка следят за своей территорией и не потерпят вмешательства других магических сил.

– Так Вы все же решились вмешаться и разузнать, что это за способ они там используют?

– Разузнать и только. Вмешиваться я не стану. Только доложу, если сочту нужным, ректору Академии. А теперь – отдыхаем.

Пришла ночь. Ночь как ночь, и ничего в ней не было необычного. Всё также светили на небе звёзды, слагая привычные для опытного глаза созвездия. Луна украдкой проглядывала из-за безобидных, не грозящих дождём туч. Прохладный воздух приятно щекотал ноздри и ласкал лёгкие после спёртой духотищи таверны. Папус еле слышно прошагал в конюшню. Там его встретил тоскливым, голодным взглядом Трубадур. Папусу было от души жалко ослика. Днём, повинуясь приказу учителя, он отобрал у бедного животного пучок морковки, которым того собиралась покормить добродушная жена трактирщика. Трубадур, правда, так легко с лакомством расставаться не пожелал, так что пришлось тогда Папусу попотеть. Он едва не лишился пальцев, когда осёл решил откусить их ему вместе с заветным пучком.

Теперь, однако, Трубадур присмирел.

– Иа, – тихонько позвал он из темноты.

– Не бойся, приятель, – погладил его по длинным ушам юноша. – Получишь свой пучок морковки, когда сделаем дело. Даже больше, – Папус взглянул на свои пальцы. – Тебя от неё ещё тошнить будет. Обещаю.

Учитель и ученик не стали брать с собой ничего, кроме посоха и меча. На тёмных улицах, как и предполагал перед самым выходом из таверны Азраил, никого не было. Только встречались изредка отдельные представители некоего небезызвестного религиозного учреждения. Это такие в серых рясах. У некоторых ещё имелось форменное изображение карающей десницы на груди. Весь Эвиал решал проблемы силой, так чего ж выделяться-то!? Вот и они туда же.

Однако, такие несущественные препятствия не могли помешать двум рисковым некромантам в их поисках. «В поисках приключений на свою голову», – сказал бы в другой раз Азраил. «Ага, на нижнюю голову», – добавил бы Папус.

Кладбище показалось впереди как-то вдруг. Не то чтобы неожиданно – они-то ведь ожидали его увидеть – но всё равно резко. Аккуратная оградка, традиционное изображение символа Спасителя. Азраил насмешливо глянул на перечёркнутую стрелу и, вжав голову в плечи, сказал:

– Боюсь, боюсь, – усмехнувшись, он глянул на ученика. Тот как всегда не был настроен шутить, даже на злобу дня, когда дело касалось упокоения погостов. – Мы, ужасные чёрные маги, пришли нарушить покой традиций Церкви. Трепещите, покойники, с нами сам осёл Трубадур. Эй, дружище, – Азраил нагнулся к ушам ослика и прошептал: – Что-нибудь чуешь?

– Иа, – почти также шёпотом отозвался ослик и стал потихоньку пятиться от оградки, прядя ушами. – Иа!

– Значит, я был прав. – Покачал головой учитель. – Неупокоенность затронула и это кладбище. Она уже везде.

– А как насчёт способа упокоения, которым пользуются инквизиторы? – спросил Папус. – Как мы узнаем?

– Очень просто. – Азраил вскинул посох и воткнул его в землю перед собой. – Никакой магии мы не выпустим наружу сами, – он закрыл глаза, – а только соберём немного из воздуха остатков чужой волшбы. – Навершие его посоха чуть засветилось молочно-белым светом, превратив лицо учителя в подобие маски смерти. Сходство было просто поразительным, сказал бы Папус, будь он художником. Но, он был воином-некромантом, и аллегорические картины бытия мало занимали его воображение. Он достаточно видел проявлений смерти в своей короткой жизни, чтобы не задумываться о том, какое лицо у той, что их несёт. Сейчас юноша просто наблюдал за тем, как искорки инквизиторской магии стали вихрем собираться к навершию посоха милорда Азраила. Как доверчивые насекомые они слетались на пламя свечи у окна, безвольно стучась о стекло. Но здесь всё было иначе – посох принимал их, всасывал их жадно, подобно цветку, изголодавшемуся по влаге. От бугорков могил, из-под надгробий поднимались эти светлячки и устремлялись, повинуясь зову одного из повелителей энергии мёртвых.

– Всё, Папус, – выдохнул Азраил, как только последняя искорка растворилась в молочно-белом сиянии навершия его посоха. – Уходим.

– Стоять! – скомандовал громкий голос из-за спины.

Оба обернулись. Там стоял высокий человек в серой рясе. Померкший было свет посоха Азраила вспыхнул с новой силой, являя озадаченным взорам некромантов лицо отца Конрада. Его огромные кулачищи потирали друг друга.

– Что, позвольте поинтересоваться, вы здесь делаете, судари некроманты? – вполне вежливо произнёс он.

– Да так, – пожал плечами Азраил. – Гуляем. Точнее вот, – он вывел вперёд ослика, – скотину выгуливаем.

– Понятно, – наигранно протянул отец Конрад. – А посох вам зачем?

– Для обороны, отец Конрад, – учитель был сама невинность. Ему, пожалуй, стоило время от времени подрабатывать бродячим артистом. Неплохо бы смотрелся в роли заблудшей овечки. – А Вы что подумали?

– Подумал, что вы тут волшбу творите. – Произнесено было это уже на полном серьёзе. – Ведь вас, кажется, предупреждали, что вы нам тут без надобности?

– Да, я помню.

– Тогда чего же вы ждёте, судари некроманты? Полагаю, скотинка ваша уже порядком нагулялась. Ей в постельку не пора ль? – с этими словами он наклонился к ослику потрепать того за уши, но зрря-а: – А-ах, скотина, дря-ань, выродок безродный!!! – Ослик, не долго думая, укусил отца Конрада за пальцы, найдя, видимо, таким образом способ выплеснуть обиду за отобранный у него обед. Однако отцу Конраду было, похоже, наплевать на то, какие там разногласия творились в стане некромантов по поводу режима питания. Он просто указал на всю троицу одним из уцелевших пальцев и коротко приказал: – Взять! Скотина одержима, её сжечь! Этих двоих – под арест.

Из близлежащих кустов мигом выбежала толпа экзекуторов с копьями, мечами и прочей атрибутикой. Папус понял, что пришла его очередь вести переговоры, а учителю – стоять и смотреть, «сохраняя терпение». Папус выхватил из-под плаща свой меч и первым же ударом по широкой дуге снёс наконечники копий, которыми экзекуторы пытались прижать их с учителем к ограде. Побросав ставшие ненужными древка, первые ряды уступили место вторым. Те кинулись на некромантов с не меньшим задором. Юный малефик же ответил им в том же духе – он бросился в сторону нападавших, завертелся волчком, отбивая клинки. Особого вреда он причинять и не собирался. Так, отпугнуть. Он наносил удары плашмя. Несколько экзекуторов упали, судорожно корчась на земле, прикрывая лица руками.

Сквозь перезвон металла Папус сумел расслышать голос учителя:

– Папус, не-ет! Прошу тебя, остановись!!!

Но его накрыла новая волна воплей подступавших церковников. Послышались отдельные крики, долетевшие со стороны. Кажется, кому-то взбрело в горячую голову схватить Трубадура. Определённо – лучше бы он сошёлся с Папусом. Осёл ведь не знает пощады. На то он и осёл.

Папус продолжал кружиться, отражая удары. Он всё ещё надеялся, что экзекуторы опомнятся и прекратят свои попытки схватить их. Но вот случилось то, чего следовало ожидать в подобной ситуации. Паупс поскользнулся, причём не в луже крови противников, как это часто случается с попавшими в окружение стойкими бойцами, героями рыцарских романов. Нет, он поскользнулся на кучке опавшей листвы – земля под ней не успела просохнуть после прошедшего на днях дождя и сохранила свою коварную способность лишать человека равновесия. «Будь проклята осень с её дождями и грязью», – успел подумать Папус, пока его не ударили по голове чем-то тупым, таким же, как и голова владельца этого тупого предмета. Ведь все знают, что бить надо промеж лопаток! Разум мгновенно погрузился во тьму.

Вернулось сознание к Папусу, по его приблизительным оценкам, часа через два и застал хозяина лежащим на куче соломы в сыром подвале.

– У-уфф, – было первое слово пробуждение молодого некроманта. – Г-ххде мы? – проскрипел он пересохшим горлом – оно как мельничные жернова готово было перемолоть всякое новое слово, собравшееся проскочить мимо них во внешний мир.

– Очнулся, – это был учитель. Азраил поднёс к губам Папуса глиняную миску с водой. Юноша жадно припал к ней, смачивая свои «жернова». – Мы «в гостях» у отца Конрада.

– А это, – Папус оглядел заплесневелые бревенчатые стены подвала, – его лучшая комната?

– По заслуге и награда, – вздохнул милорд Азраил. – Если б ты не принялся там, на погосте, размахивать своей железкой, мы бы, может, смогли рассчитывать на более достойный приём.

– Как же. Что они собираются с нами делать?

– Пока не знаю. Но они забрали Трубадура.

– Что?! Он-то здесь при чём?

– Ха! Ещё как при чём. Весь в хозяина, в тебя то есть. Половину экзекуторов без рук оставил. А треть сохранивших конечности вряд ли сможет теперь приласкать ими своих детишек.

– Это как?

– Ну, руками ведь ребёнка девке не заделаешь. А больше-то им и не чем, ха-ха-ха!!! – учителя вдруг согнуло пополам в приступе полубезумного смеха. То ли от гордости за последний подвиг отважного ослика, то ли просто обстановка брала своё. Когда же смех его прекратился, он мрачно заявил: – Трубадура собираются казнить как одержимое животное. А в качестве милости Спасителя как к заблудшей, невинной твари его «просто»… сожгут. Казнят, так сказать, без крови.

– Зомби им в печенку, – сплюнул Папус. В этот момент заскрежетал в замке решётки ключ. Вошли трое: отец Конрад и двое экзекуторов при оружии. И с сетью. «Боятся», – подумал Папус. Только тут он обнаружил, что сам он лежит связанный. Запястья и щиколотки его стягивали тугие узлы.

Отец Конрад устроился на принесённом специально для него трёхногом табурете. Он упёр свои огромные кулаки в бёдра и стал пристально смотреть на Азраила. Потом он, видимо, не найдя ничего достойного своего взгляда, перевёл его на Папуса. Глаза инквизитора светились нехорошим блеском. Искорки плясали в них как на острие упёртого в горло жертвы клинка.

– Значит, Осинки? – сказал он, наконец. – Я вспомнил тебя, Папус.

– Ох, неужели? Рад за Вас, отец Конрад, что у Вас нет старческого беспамятства, – Папус изо всех сил старался не удариться в воспоминания о том дне, когда впервые познал суть этого человека. Но память, как всегда, подводила. Как всегда не вовремя она подсунула в мозг мельчайшие подробности тех дней. Того дня. Того…

– Вы устроили мне кошмарную жизнь, после того, как объявили мою семью проклятой. И всё из-за того, что моих отца и мать разорвали на куски зомби!

– Теперь я точно вспомнил тебя, Папус, – покачал головой отец Конрад. – Но ты, как я вижу, нашёл своей семье достойную замену.

– Зато я Вас и не забывал, – процедил сквозь зубы Папус. – Знаете, чего мне потом стоило оставаться в Осинках? Это было похуже, чем, если бы меня самого просто загрыз какой-нибудь зомби. Я стал изгоем, отщепенцем.

– Только не надо мне рассказывать про своё трудное детство. Ты тогда сам себе его устроил, сказав, что хочешь всем отомстить за смерть своих родителей.

– Я и сейчас не отказался бы от своей мести. А начал бы прямо сейчас. С одного зарвавшегося священника.

– Папус! – Азраил пнул юношу в бок. – Умерь свой пыл! Не время!

– Твой… учитель, – Конрад произнёс последнее слово с какой-то злой иронией, – говорит дело, Папус. Вам и так предъявляется обвинение в довольно таки тяжких преступлениях. И нападение на служителей Святой Матери нашей Церкви далеко не самое опасное.

– Святая… Мать-ваша-Церковь, – отдельно, нарочито медленно и злобно произнёс слова юноша, – сама напала на нас. Без причины. Испугались ослика…

– А вот здесь уже следует второе ваше преступление, – не обратил внимания на колкость отец Конрад. – Приручение одержимого животного и использование его против служителей Церкви. Вдобавок – проникновение в запрещённую для вас зону. Суд уже состоялся.

– Без нас??! – Папус подался вперёд с такой силой, что казалось, будто он и не сам встаёт, а тянет его кто-то.

– А зачем вы нам!? Свидетелей ваших преступлений и без того хватает. И все они, как один, подтверждают ваше причастие к преступному использованию чёрной магии. Приговор уже вынесен. Вас подвергнут публичной казни на центральной городской площади. По двести ударов плетью каждому. Скажите спасибо, – отец Конрад наклонился к Папусу, – что рядом находится ваша хвалёная Академия. А иначе я применил бы более подходящее, с моей точки зрения, наказание.

– Как к нашему ослу?

– Как к вашему ослу.

Отец Конрад резко встал с табурета и направился к выходу. Экзекутор нагнулся за табуретом и, взглянув в лицо Папусу, ухмыльнулся:

– Это я оглушил тебя, – медленно, со смаком проговорил он. Потом он, вроде, даже собирался плюнуть в лицо Папусу, и для этого ему потребовалось чуть запрокинуть голову и выпустить из виду ноги юноши… Хруст ломаемых костей возвестил о том, что табурет врезался в челюсть потерявшего бдительность экзекутора. Как это произошло, никто увидеть не успел. Только отец Конрад, обернувшись на стоны зажимавшего окровавленное лицо слугу, заметил, что ноги Папуса слегка изменили положение. Инквизитор до хруста сжал кулаки, но из камеры вышел, не сказав и не сделав ничего.

– Паупс, – укоризненно вздохнул милорд Азраил. – Положениеце у нас с тобой паршивое. А вот настроение – ещё хуже. Сейчас бы послушать твой сон.

– Какой сон? Зачем? – удивился Папус.

– Ну, ты же говорил, что он забавный, «как коза на льду». Посмеялись бы вместе.

– Сон? – Папус пожал плечами. Чего порой не взбредёт в голову старику. Но потом: – Стойте. Сон! Ведь это ключ! У Вас, учитель бывали когда-нибудь вещие сны?

– Нет, я не занимаюсь предсказанием будущего. А у тебя что, были?

– Сомневаюсь. Но этот… Вы видели мои конспекты по некромантии?

– Снова – нет. Это ведь не моя тетрадь, и я не знаю, что успел там записать нового наш друг, который отдал тебе ту тетрадь. Хотя, лекции Даэнура…

– Там была одна схема, изображавшая какой-то странный ритуал с использованием младенца.

– Младенца? – учитель задумался, но потом его лицо просияло: – Постой, я кажется, понимаю. А что было во сне?

– Младенец. В точности, как на рисунке в моей тетради. Он плакал, а слёзы его были какие-то ненормальные.

– Боги, – прошептал Азраил. – Я вспомнил. Рисунок был вшит в тетрадь, так? – Папус кивнул. – Тот некромант украл его из библиотеки отца Мариуса, главы Инквизиции. Я видел эту схему. Тогда мне показалось, что смысла и пользы в ней – как с козла молока. Но вот на самом деле…

– Что? Это и есть тот самый способ инквизиторов, которым они упокаивают погосты?

– У нас нет доказательств. Мой посох с пробой магии – у инквизиторов. А твои конспекты с прочим добром, наверняка, тоже. Не сомневаюсь, что серые успели обыскать нашу комнату.

– Что же делать? Сколько отсюда до Академии?

– Самое большее – два часа пути. Мы почти что дома, поэтому инквизиторы и не решились казнить нас по-настоящему, через сожжение.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Быстрые, раздражённые. В перекрестье прутьев решётке пленники увидели… нет, не опостылевшие серые рясы – походную мантию Гувера Ханса. Ректор Академии предстал перед своими подопечными в живительных зелёном и коричневом цветах, которые, казалось, проникли в это царство серого мрака, оживив даже эти несчастные, поросшие мхом стены.

– Господин ректор, – привстал, насколько это позволяли цепи, Азраил. Папус остался лежать.

– Отец Конрад! Я прошу Вас немедленно освободить моих подданных, – прокричал Ханс совсем не свойственным его преклонному возрасту живым голосом.

– Но, господин Ханс, – появился отец Конрад. Сейчас он выглядел не таким грозным, но всё же сумел сохранить свой независимый вид. – Им уже вынесен приговор. Имеется состав преступления. Есть свидетели, – бормотал он что-то, видимо, продолжая начатый ещё где-то на подступах к тюрьме спор.

– У Вас нет доказательств! Особенно тех преступлений, в которых Вы их обвинили. А свидетели – только Ваши люди. А это, на сколько мы оба знаем, не является достаточным основанием для предъявления обвинения. Откройте дверь. Я жду!

Заскрипел ключ, затем плохо смазанные петли. Звякнули о пол сброшенные Азраилом цепи. Безвольно сползли туда же верёвки, пленившие недавно Папуса. Пока вся троица покидала подвал, Азраил с Папусом хранили молчание. Но едва они покинули здание тюрьмы, возбуждение от нежданного спасения дало себе выход:

– Милорд, как Вы узнали? – Азраил был хмур как грозовая туча. Ему, опытному некроманту, было трудно признать, что кто-то вытащил его из передряги, но гордость пришлось унять. – Спасибо, – буркнул он. – Я… я бы не выдержал казни. Спасибо.

– Будет тебе, Азраил! Разбираться будем после. Когда вернёмся в Академию.

– Но позвольте, милорд, – вмешался Папус. – Как же Вы всё-таки узнали о нас?

– Вчера ночью к нашему двору прискакал ваш конь. Сэр Ательстан, если не ошибаюсь? Дивное животное. Так звал всех, кого мог, сюда. Меня чуть не за шиворот тащил. Вам бы двоим хоть толику его ума. Может, не полезли бы тогда на территорию Инквизиции.

– Но, милорд, – успокаивался потихоньку Азраил. – Нам необходимо было всё разузнать. Мы сейчас почти даже раскрыли их замыслы…

– О чём вы говорите?! – взорвался Гувер Ханс. – Вам мало того, что вас чуть не казнили. Я еле-еле успел. И если бы не ваш конь… Не желаю слышать ни о каких заговорах и прочем. По договору с Инквизицией, нам следует соблюдать нейтралитет. Всё. Точка. Мы отправляемся домой.

– Нейтралитет?! Нейтралитет, говорите?! – почти рыдал Папус. – А… а как же Трубадур?

– А вот с ним, мой мальчик, – вздохнул ректор Академии, – уже ничего сделать нельзя. Он показал себя не с самой лучшей стороны.

– Но, – не унимался Азраил, – милорд! Инквизиторы пользуются жертвоприношениями! – тут он огляделся. Отец Конрад всё ещё следил за ними, но, вроде бы, не слышал, о чём они могли говорить.

– Доказательства? – строгого взгляда ректора никто никогда не выдерживал, а уж провинившиеся – тем более. Не выдержал и старик-некромант. Азраил просто опустил глаза. Ханс понял. – Нет доказательств, так и не суйтесь. Скажите спасибо, что живы остались.

– А Трубадур? – не сдавался Папус. – Я должен увидеть его в последний раз.

– Тогда торопись, мальчик мой. На площади уже разложили помост для сожжения.

Не говоря ни слова, Папус сорвался и побежал в указанном направлении. Там, на площади уже собралась толпа в ожидании сладостного зрелища. Папус протолкался сквозь живую стену. Он успел увидеть только, как палач бросает в кучу разложенного под несчастным животным хвороста. Крик отчаяния вырвался из груди Папуса одновременно с криком боли и страха из надорвавшихся лёгких ослика. Пламя занялось мгновенно, закрыв собой корчившееся на привязи существо, бывшее совсем недавно верным другом двух некромантов…

Отец Конрад склонился над кучей пелёнок на столе. В ней шевелился живой комочек плоти. Не более. Просто плоть. Для инквизитора. Вот он перевёл взгляд на тетрадь в чёрном кожаном переплёте, на чуть пожелтевший лист пергамента, непонятным образом оказавшийся вшитым в эти конспекты.

– Теперь, – отец Конрад удовлетворённо кивнул головой и поднял на свои огромные ручищи тельце младенца, – всё пойдёт лучше. Мы избавимся от необходимости терпеть магов. Особенно, – он передал ребёнка своему помощнику в чёрной рясе с капюшоном, – этих некромантов. Они своё отслужили.

Он накинул на голову плотный капюшон. Затем он взял со стола ещё одну тетрадь. Та лежала рядом с лакированным ящичком.

– А вот это, пожалуй, стоит вернуть на место, – он повертел в руках сшитые листы пергамента. – Ведь этот трактат, если мне изменяет память, был украден у них. Думаю, братья из замка Бреннер будут благодарны. – Отец Конрад небрежно бросил на стол трактат по воинским искусствам, изъятый из комнаты некромантов в «Дикой орхидее». Потом он подобрал костяную погремушку, в точности повторявшую одну из тех, что были изображены на схеме в тетради неизвестного некроманта, переданной три года назад на хранение Папусу. Он вложил игрушку в раскрытые страницы конспектов, сунул всё это в складки рясы и вышел в ночь.

Его – и всю Церковь в его лице – ждало продвижение на пути к осуществлению цели. Найти новый способ упокоения кладбищ.

Найти даже ценою слёзневинных младенцев.