Текст книги "Особое задание"

Автор книги: Юань Цзинь

Мешали работать налетевшие в комнату москиты, и У Чжи одной рукой писал, а другой все время отмахивался от насекомых. Где-то неподалеку всю ночь шло собрание, и слышны были взволнованные призывы ораторов. Когда уже пропели третьи петухи, тишину неожиданно нарушило мощное пение «Интернационала».

 
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов!..
 

Пело много людей. Хотя пели они не очень стройно и без сопровождения оркестра, в самой мелодии гимна чувствовалась сила и суровость, и в то же время она не могла не затронуть тончайшие струны человеческой души.

Сун И-юнь в свое время научил У Чжи петь «Интернационал», но там, где он услышал этот гимн впервые, исполнять его можно было только шепотом, при закрытых окнах и дверях. И только здесь У Чжи впервые услыхал, как «Интернационал» поют свободно, в полный голос. Кровью скольких героев заплачено за эту свободу! У Чжи вышел во двор и стал внимательно вслушиваться в слова гимна, мысленно подпевая невидимому хору. Но вот пение окончилось, и снова стало тихо.

Восток уже заалел, и звезды потускнели, растворяясь в первых лучах рассвета. Холодный утренний ветерок освежил У Чжи, и он почувствовал новый прилив сил. Боевой задор звал к новым опасностям.

Вернувшись в комнату, он подлил в лампу керосина, и снова его перо торопливо забегало по бумаге.

Глава 9
СТАЛЬНОЙ СОЛДАТ

Когда подошло время завтрака, ординарец комиссара Сяо-пэй принес рисовую кашу и сладкие пампушки. У Чжи прежде всего осведомился, завтракал ли комиссар и что он ел.

– Питается он очень плохо, – пожаловался Сяо-пэй, – все время одно и то же: кукурузная каша с перцем и овощи. Достанем что-нибудь повкуснее – он тут же отправляет в госпиталь, а сам и не попробует.

– В таком случае я тоже буду есть кукурузную кашу!

– Что ты! – испугался Сяо-пэй и умоляюще взглянул на У Чжи. – Комиссар строго-настрого наказал мне кормить тебя хорошо. Он говорит, что мы здесь уже привыкли к плохой пище, а тебе надо хорошо есть, потому что ты потратил очень много сил, добираясь к нам.

У Чжи не удалось переубедить Сяо-пэя, тогда он пригласил его разделить с ним трапезу, но тот наотрез отказался. Пришлось смириться и есть одному.

После завтрака молодой офицер продолжал писать донесение. Он обладал хорошей памятью и мог через много лет узнать человека, которого видел один лишь раз. Поэтому партийное поручение о сборе военной информации о противнике было ему по душе. Из бесед с офицерами он запоминал самое важное и всегда располагал обстоятельными сведениями почти по любому вопросу, касающемуся положения гоминдановских войск. А когда командующий Ли приблизил его к себе, в руках секретаря по особым поручениям оказалась вся секретная переписка, и возможности получения ценных сведений еще больше увеличились.

Только после полудня закончил У Чжи свое донесение. Он сразу же позвал Сяо-пэя и попросил его отнести свой секретный доклад комиссару. Он так устал, что не притронулся к еде, лег в постель и через минуту уже крепко спал.

Проснувшись, У Чжи увидел в комнате Сяо-пэя. Тот вскочил со стула, налил гостю воды для умывания, а затем подал обед, сообщив при этом, что комиссар сейчас находится на собрании.

Не успел У Чжи торопливо поесть, как в комнату вошел комиссар и пригласил его к себе.

На улице было очень шумно. Во многих домах играли граммофоны. Оказалось, что провожают бойцов на передовую, в Куншаньба. В красноармейских фуражках и соломенных тапках, с винтовками и небольшими вещевыми мешками за плечами бойцы строем шли по улице. У каждого к мешку была приторочена пара новых тапок. Далеко разносилась их песня.

 
Беречь советский наш Китай —
Приказ народом дан.
Эй, берегись, помещик лютый,
Эй, берегись, тиран!
Дрожат злодеи. Сгоним прочь их.
Эй-эй! Мы – армия рабочих,
Мы – армия крестьян!
      Всю землю беднякам раздать —
      Приказ народом дан,
      Ее с оружьем охранять —
      Приказ народом дан.
      Мы – армия рабочих,
      Мы – армия крестьян![30]30
  Здесь и далее стихи переведены Г. Ярославцевым.


[Закрыть]
 

За бойцами сплошным потоком шли народные носильщики. Среди носильщиков были и женщины и старики. Люди шагали бодро, как бы не чувствуя тяжести. Какой-то старик лет семидесяти с пустой корзиной за плечами, видимо уже успевший отнести свой груз, стоял на обочине дороги и время от времени выкрикивал свежую новость:

– Красная армия одержала новую победу, Сычуаньская армия драпает!

Эта новость подбадривала, и носильщики невольно ускоряли шаг.

Внезапно к комиссару подбежала молодая женщина лет двадцати. По синей косынке и рваному халату ее можно было бы принять за обыкновенную крестьянку, если бы не винтовка за плечами. Она по-военному козырнула комиссару и быстро заговорила на сычуаньском диалекте. У Чжи с трудом понял, что она просит разрешить ей вместе с отрядом носильщиков идти на передовую. У Чжи не понимал, почему комиссар не пускает ее.

А женщина продолжала идти рядом с комиссаром. С ее раскрасневшегося лица падали капли пота, но она ничего не замечала.

– Почему, товарищ комиссар, ты не разрешаешь мне идти на передовую?

– Линь Сю-лань, как ты не поймешь, что я здесь ни при чем? Ведь это тебе не забава. Если с тобой что-нибудь случится, кто будет отвечать?

– А что может случиться? Я уверена, что все будет в порядке.

«Вот ведь упрямая!» – подумал У Чжи.

Чувствуя, что она не отступится от своего, комиссар, наконец, сдался:

– Ладно, иди с отрядом, только не вздумай таскать больших тяжестей!

– На это я согласна! – женщина весело откозыряла комиссару и побежала догонять отряд.

Тот долго смотрел ей вслед, а потом сказал:

– Это Линь Сю-лань – работник нашего укома партии, заведует отделом по работе с женщинами. Сама сна из уезда Наньцзян. После того как Красная армия освободила уезд, меня послали туда конфисковать имущество и зерно у помещиков и кулаков. Мы быстро собрали митинг и стали объяснять крестьянам, как кулаки и помещики эксплуатируют их, присваивая себе плоды их тяжелого труда… Вот, к примеру, сейчас тысяча девятьсот тридцать третий год, а крестьяне уже задолжали свой урожай на тридцать пять лет вперед. Короче говоря, в этом «небесном рае» – так ведь всюду называют провинцию Сычуань – многие крестьянские семьи были уже на грани голодной смерти. Или другой пример. Давно установлена стоимость монеты тунюань – десять чохов[31]31
  Чох – разменная медная монета в старом Китае.


[Закрыть], а местные богатеи распиливали один тунюань на две части и требовали с крестьян за каждую половину по десять чохов, а позднее эти мироеды настолько обнаглели, что стали требовать за один тунюань тридцать чохов. А крестьяне и пикнуть не могли, ведь хозяева «держали меч в своих руках»! Словом, некуда было народу податься. Тут даже сложили песенку про незавидную крестьянскую долю:

 
На площадке покатой,
Горами зажатой,
Сорняком зарастают
Маис и бататы.
Хоть ты лопни от злости,
Но осенью к дому
Привезешь не маис,
А сухую солому.
Понадеялся с лета
На кашу бедняк —
Да как бы не так!
 

– Провели, значит, мы митинг, – продолжал рассказывать комиссар, – и тут же начали вскрывать амбары мироедов и делить зерно. Крестьяне брали себе столько, сколько каждый мог унести. А одежду помещиков и кулаков, домашнюю утварь, сельскохозяйственный инвентарь свалили в кучу на площади. Сюда же привели и скот. Все это мы разделили между беднейшими крестьянами. Видел бы ты, сколько тут радости было – люди буквально воспрянули духом!

– В тот же день вечером мы организовали еще одно собрание, где обсуждали вопрос, как увеличить помощь Красной армии. Вот тут я впервые и увидел Линь Сю-лань. Она проявила тогда исключительную активность и высокое классовое самосознание. Она указала, какие помещики наиболее опасны, в каких кулацких семьях спрятано оружие и ценности. Каждое ее слово крестьяне встречали шумным одобрением. «Ну, – думаю, – отличного пропагандиста можно сделать из этой женщины». На следующий день избрали ее делегаткой от деревни на уездное собрание женщин. Идти предстояло двести ли, и все по горным тропам. Она, ни минуты не колеблясь, оставила дома ребенка и пошла за двести ли в уезд.

Муж ее, конечно, перепугался. Что делать? Жена сбежала! Каждый день приходил ко мне узнавать, нет ли какой весточки от нее. Я его успокаиваю: «Это в старом обществе женщину не считали за человека, а сейчас и мужчины и женщины могут активно участвовать в революции. Вернется твоя жена через несколько дней, не волнуйся!»

Вскоре после возвращения избрали ее председателем женского союза в деревне, затем она и в партию вступила. Своего мужа она тоже втянула в общественную работу, и они вместе организовали здесь сельскохозяйственный кооператив. А то соберет группу женщин, возьмут они винтовки и уходят в горы разыскивать беглых кулаков и помещиков или тайные склады оружия. Смелая и решительная женщина! Сейчас нельзя было позволять ей уходить с носильщиками, она на шестом месяце беременности. Да и путь в Куншаньба тяжелый, надо одолеть несколько высоких гор. Но разве ее остановишь?

Чем дальше слушал У Чжи рассказ комиссара, тем больше проникался уверенностью в неразрывной связи партии и народа. Ему и раньше приходилось слышать рассказы о Красной армии, о жизни в советских районах, но впечатление от этих рассказов было абстрактным и мимолетным. То ли дело теперь. То, что он видел своими собственными глазами, буквально потрясало его.

Комиссар внезапно замедлил шаги и, показав на большие ворота впереди, не без умысла сказал:

– Товарищ У, давай зайдем в этот дом, не пожалеешь!

Судя по всему, здесь был полевой военный госпиталь. Он располагался в помещении сельской гостиницы с постоялым двором.

Они вошли в большой, чисто выметенный двор, в правой стороне которого высилось каменное здание. Видимо, в нем и была раньше гостиница.

«Странно, – недоумевал У Чжи. – Зачем он ведет меня в госпиталь?», но спросить считал неудобным и поэтому молча следовал за комиссаром.

Они вошли в дом, навстречу им по коридору приближался врач, следом шла санитарка с тазом. Врач выглядел очень бледным, как будто сам был тяжело болен.

– Как чувствует себя политрук Чэнь? – спросил его комиссар.

– Плохо, рана начала гноиться, температура резко поднялась – видимо, без хирургического вмешательства не обойтись.

– Осколок глубоко сидит?

– Глубоко, почти в бедренной кости.

У Чжи не понял также, почему сильно побледнел комиссар, когда врач сказал о необходимости хирургического вмешательства. Ведь если осколок попал в бедро и кость при этом не задета, извлечь его из раны не представляет особого труда! «Рана неопасная, почему он так расстроен?» – думал У Чжи.

– А сам он что думает? – спросил комиссар, лицо его потемнело.

– Он торопит нас с операцией. Говорит, чем быстрее ее сделаем, тем раньше он сможет возвратиться в свою часть.

– Хорошо, вы идите по своим делам, а я задержусь здесь, – сказал комиссар.

Доктор с санитаркой пошли дальше по коридору, а комиссар и неотступно следовавший за ним У Чжи на цыпочках вошли в большую палату. На деревянных нарах лежало много раненых. Одни стонали, другие что-то выкрикивали в бреду. Только один из них был в состоянии сидеть. Когда У Чжи с комиссаром входили, он накрывал одеялом соседа. На том уже лежало несколько одеял, но он, не переставая, дрожал, выстукивал зубами дробь. Сидевший раненый, увидев вошедшего комиссара, со слезами произнес:

– Товарищ комиссар… Это наш командир отделения!

Комиссар подошел к его соседу, положил руку ему на лоб и взглянул на перекошенное от боли лицо. У Чжи хотел было спросить, не малярией ли заболел этот раненый, как вдруг недалеко от них раздался крик:

– Ко мне!.. Винтовку не отдам!

Через секунду снова раздался его крик:

– Товарищи! За меня… за меня… отомстите! Отом-сти-и-те!

Комиссар и У Чжи бросились к койке, где лежал кричавший раненый. Они увидели его красное от жара лицо, потрескавшиеся губы, закрытые глаза и сжатые в кулаки руки. Из груди раненого вырывалось тяжелое дыхание. К нему подошла санитарка и стала осторожно поить его. Но раненый начал размахивать руками и чуть не выбил чайник из ее рук. Девушка нагнулась к его уху и тихо зашептала:

– Сяо-ван! Сяо-ван! Тебя пришел навестить комиссар!

– А-а-а! – Боец с трудом приоткрыл налитые кровью глаза и пошевелил губами, будто хотел что-то сказать.

– Сяо-ван! – шепотом позвал комиссар. – Попей немного воды, у тебя большая температура, легче станет!

– Ох!

Санитарка начала осторожно поить бойца.

– Как дела? – тихо спросил ее комиссар. – Лекарства привезли?

– Привезти-то привезли, да только мало, кому давать, не знаем.

– Передай доктору Чжану, что лекарства следует давать тем, чье состояние хуже. А остальных лечите народными средствами.

Когда они вышли из палаты, комиссар сказал:

– Сейчас пойдем проведаем еще одного раненого – политрука Чэня. Это замечательный человек! Он получил тяжелое осколочное ранение в бою с бандитами Сюй Яо-мина, потерял много крови и несколько раз терял сознание, но никак не хотел уходить с поля боя, и в результате бойцы отбили нападение врага.

– Это тот самый политрук Чэнь, что… в Пэйфандуне?

– Тот самый. Ты, значит, с ним встречался?

– Да. Он очень обо мне беспокоился. И не зря: я тогда сбился с дороги и всю ночь провел в лесу.

– Осколок застрял в бедре. Ему сейчас очень тяжело… – с тревогой проговорил комиссар.

Они вошли в небольшую комнату, превращенную теперь в операционную, и У Чжи от неожиданности вздрогнул. На деревянной кровати, используемой вместо операционного стола, навзничь лежал политрук Чэнь. В его бледном лице не было ни кровинки, глубоко ввалившиеся глаза были полузакрыты. Казалось, что он находится в полном сознании, хотя вся операция шла без анестезии. На лбу выступили крупные капли пота. Чтобы вытерпеть огромную боль – не закричать и не застонать, он руками изо всех сил вцепился в края кровати. Из искусанных губ стекала капельками кровь.

У Чжи почувствовал дрожь.

«Неужели это тот самый политрук Чэнь, который так приветливо встретил меня в Пэйфандуне? Твердый человек. Без железной воли такие страдания не перенести!» – подумал У Чжи и сразу понял, зачем привел его комиссар в госпиталь. «Враги блокировали советский район! Медикаментов не хватает, и поэтому операции проводятся в таких нечеловеческих условиях!» Он до боли стиснул кулаки и со злобы даже выругался про себя.

Наконец врачу удалось обнаружить осколок; он пинцетом вытащил его из глубины раны и осторожно положил в таз. Затем обработал рану и забинтовал ее белым домотканым холстом.

Все присутствующие при операции облегченно вздохнули. Комиссар подошел к раненому и по-матерински осторожно вытер с лица его пот и выступившие на губах капельки крови.

– Как ты себя чувствуешь, Сяо Чэнь?

– Ничего, товарищ комиссар, полный порядок! – политрук попытался улыбнуться. Передохнув, он собрался с силами и спросил врача: – Когда… я смогу… покинуть госпиталь?

– Как только рана заживет, так сразу же и выпишем, – с улыбкой ответил доктор.

– Товарищ Чэнь, только давай не торопиться. Чем больше будешь торопиться, тем медленнее поправишься… – словно маленького ребенка, уговаривал его комиссар.

Политрук заметил У Чжи и стал пристально всматриваться в его лицо, потом узнал его, и по лицу раненого пробежала улыбка. Он попытался что-то сказать, но У Чжи опередил его:

– Товарищ Чэнь, отдыхай, отдыхай! Потом поговорим.

– Ох! – вздохнул в ответ политрук и бессильно закрыл глаза.

Комиссар подал знак У Чжи, и они, осторожно ступая, вышли из палаты.

Они медленно шли по улице. Комиссар в глубокой задумчивости начал медленно рассказывать:

– Товарищ Чэнь Цян вступил в Красную армию в советском районе Хубэй – Хэнань – Аньхой. Был он в то время маленьким пастушком. Я хорошо помню, как приехал в деревню, где он жил, для организации отряда молодогвардейцев. Все ребята, как один, категорически потребовали, чтобы их взяли в Красную армию. В то время Чэнь Цяну и лет еще было мало, да и ростом он не вышел, чтобы вступить в Красную армию. Отобрал я самых старших и рослых и сказал им, что они могут получить пики и будут считаться бойцами Красной армии. Остальные все должны остаться в деревне. Но Чэнь Цян под каким-то предлогом ухитрился получить пику и встать в строй вместе со старшими. Все мои уговоры ни к чему не привели. В конце концов я сдался. «Раз ты так хочешь стать бойцом, не буду тебе мешать». И вот прошло несколько лет, и из мальчишки вырос кадровый военный. Он участвовал в Западном походе[32]32
  Западный поход – Великий поход китайской Красной армии из провинции Цзянси в провинцию Шэньси в 1934—1935 годах.


[Закрыть], во многих боях проявил мужество и находчивость. В общем красный цветок аграрной революции превратился в зрелый плод.

– Да-а, только в горниле революции могут выковаться такие стальные солдаты! – кивнул головой У Чжи.

Когда они вошли в комнату комиссара, там его ждало несколько человек. Прошло больше получаса, прежде чем комиссар отпустил всех. Он достал трубку и, раскуривая ее, сообщил:

– Звонили из Военного совета, сказали, что они одобряют мое предложение, специально пришлют сюда нашего офицера, который поедет с тобой обратно в качестве представителя командования 4-й армии.

– Когда же он прибудет сюда? – обрадованно спросил У Чжи.

– Он уже в пути, – ответил комиссар и затем спросил: – Товарищ У, какое у тебя осталось чувство после посещения нашего полевого госпиталя?

– Я очень взволнован, товарищ комиссар. Наша Красная армия – плоть от плоти, кровь от крови трудового народа. Красноармейцы – это самые преданные, самые смелые бойцы класса. Я всеми силами буду помогать Красной армии! – У Чжи помолчал немного, потом спросил: – Вы из-за блокады перестали получать медикаменты?

– Да! Это наш самый больной вопрос! – очень серьезно произнес комиссар. – Когда дело доходит до боевых действий, то тут с Красной армией не сравнится никакая другая армия. Один наш боец стоит десятка, а сотня выдержит натиск тысячи. И я не преувеличиваю. Но стоит бойцу получить рану или заболеть, и нам нечем лечить его, нет ни необходимых медикаментов, ни медицинских инструментов. Мысль об этом не дает мне покоя. У нас здесь многие болеют малярией, а хины нельзя достать, из-за этого немало смертельных исходов; умирают крестьяне и бойцы. Мы теперь пользуемся народными методами лечения, повсюду скупаем собак и делаем из собачьей крови пилюли. Значительно хуже обстоит дело, когда раненому необходимо сделать операцию. У нас совершенно нет анестезирующих средств. Частенько при ампутации рук или ног приходится пользоваться обыкновенной пилой. В древности Гу Юнь-чан[33]33
  Гу Юнь-чан – персонаж китайского классического романа «Троецарствие» Ло Гуан-чжуна.


[Закрыть] вытерпел, когда ему чистили рану, нанесенную отравленной стрелой, и об этом начали складывать легенды. Но стоит мне вспомнить наших героев, которые молчат, когда им перепиливают кости обыкновенной пилой, как я думаю, что герои древности не идут с ними в сравнение. Какая огромная сила скрывается в наших солдатах! Подумай, ведь у нас нет ни дезинфицирующих средств, ни настоящего оборудования. А бойцы наши выносят всё. Трудно приходится, что там говорить, даже обыкновенной марганцовки и йода нет. Если попадается немного йода среди трофеев, то расходуем его как величайшую драгоценность. Пытаемся применять настойки из трав, используемые китайской медициной, но ведь и знатоков ее очень мало. Вот и приходится идти на риск, применяя различные местные снадобья. Товарищ У, не смог бы ты, пользуясь своим положением, достать нам самые необходимые медикаменты и медицинские инструменты?

– Что-нибудь придумаем! – уверенно произнес У Чжи. – Ты мне, товарищ комиссар, составь список необходимых медикаментов. Что можно, я закуплю в нашем городе, а чего не окажется, за тем можно будет человека в Шанхай послать.

Ободренный надеждой комиссар сказал:

– А не сможешь ли ты достать для нас и радиодеталей? Ты ведь знаешь, что связь с Центральным Комитетом партии мы поддерживаем по радио; кроме того, по радио мы руководим многими частями и подразделениями, с которыми иной связи нет. Радиосвязь для нас жизненно важна, без нее мы не смогли бы воевать. Но все детали мы получаем, если можно так выразиться, контрабандным путем из Шанхая. Дорога оттуда очень длинная и очень опасная.

– И в этом деле можно будет помочь, – улыбнулся У Чжи, – если не удастся купить необходимые детали, то я сделаюсь мелким воришкой и попросту стащу их со штабной радиостанции. Надо только хорошенько придумать, как все это переправить к вам, чтобы ничего не попало в руки врагов.

– Да, главная трудность будет именно в этом! – согласился комиссар. – Член Военного совета в телефонном разговоре со мной выразил надежду, что ты, используя свое официальное положение и связи в высших гоминдановских кругах, сможешь организовать секретную коммуникацию, по которой в наш советский район регулярно будут поступать медикаменты, радиодетали, разведывательные данные и другие необходимые нам материалы. Работа эта очень тяжелая, но значение ее чрезвычайно велико. Безусловно, твоя работа будет проводиться при содействии подпольной партийной организации, но и мы, со своей стороны, сделаем все возможное, чтобы оказывать тебе необходимую помощь.

– Я приложу все силы, чтобы выполнить это задание! – уверенно произнес У Чжи, хотя, по правде говоря, он не совсем ясно представлял себе, как один человек может обеспечить снабжение блокированного района запрещенными товарами. Задание было очень трудным.

Тем временем Сяо-пэй подал обед. На этот раз небольшой столик ломился от различных яств. Была здесь и свинина, и молодые побеги бамбука, и самые лучшие овощи, и каракатицы, и знаменитые серебряные ушки[34]34
  Серебряные ушки – особым образом приготовленные древесные грибы – деликатес, которым славится провинция Сычуань.


[Закрыть]. Комиссар объяснил, что такой обед Военный совет дает только в честь очень важных гостей.

– Здесь представлено все лучшее, что имеется в советском районе! – сказал он.

За едой комиссар особенно подробно расспрашивал гостя о том, что он видел в пещерах Луцзяндуна. Видно было, что спрашивал об этом он не ради праздного любопытства.

После обеда комиссар закурил и, следя за легкими кольцами дыма, долго молчал. Затем он неожиданно улыбнулся и сказал:

– Наш советский район расположен высоко в горах и находится в очень важном в стратегическом отношении месте. Нам приходится сильно укреплять тылы, особенно беспокоят нас бандиты. Они живут в почти неприступных пещерах, а штурмовать эти пещеры в открытую не имеет смысла. Мы пробовали захватить их, но все наши попытки окончились неудачно. Я давно уже думаю вот над чем: все эти бандиты в большинстве своем – разорившиеся крестьяне. Почему бы нам не попытаться привлечь некоторых из них на свою сторону?

У Чжи эта идея понравилась.

– Да-а, – задумчиво протянул он, – вот, например, заместитель их главаря Гэ Вэнь – прекрасный образец такого крестьянина. Спасший меня старик Хуан – хлопкороб, да и сам их главарь Цинь Бяо был раньше погонщиком мулов.

– Пещеры у них там прекрасные! – восхищался комиссар. – Некоторые из наших рассматривали их в бинокли, да и бывавшие там крестьяне рассказывали… Если бы удалось овладеть этими пещерами, то мы не только обезопасили бы наш тыл, но и смогли бы их выгодно использовать. Там можно расположить госпиталь, склады, организовать небольшой военный завод. И все это будет в полной безопасности. Я и раньше думал над тем, как перетянуть этих бандитов на нашу сторону, как их перевоспитать, но до сих пор не представлялось удобного случая для этого. А тебе пришлось там побывать, ты даже стал другом главаря бандитов. Не мог бы ты от своего имени написать Цинь Бяо письмо, а я бы отправил его туда с одним нашим человеком, который хорошо знает эти места?

У Чжи не предполагал, что ему придется еще раз иметь дело с Цинь Бяо. Если же, паче чаяния, Цинь Бяо наотрез откажется сотрудничать с Красной армией, то возможная в будущем встреча с ним может стоить У Чжи жизни… Но он кивнул головой:

– Хорошо, я напишу ему письмо, посмотрим, что из этого выйдет.

Комиссар был очень доволен. Он рассказал У Чжи в общих чертах, о чем нужно писать, и заторопился на собрание.

Возвратившись в гостиницу, У Чжи сразу же сел писать это письмо и не лег спать, пока не закончил его.

На следующее утро его разбудил грохот барабанов и звон гонга. Вместе с другими постояльцами он торопливо выбежал на улицу. Оказалось, местные жители празднуют новую победу Красной армии. По улице сплошным потоком двигались носильщики. Кто-то сказал, что трофеи несут непрерывно с раннего утра.

У Чжи с интересом наблюдал за носильщиками. Лица всех их – и старых и молодых – буквально сияли от счастья, многие из них остановились и возбужденно рассказывали подробности боя.

Вот погонщики провели больше десятка захваченных у врага навьюченных лошадей. Группа бойцов вела, по-видимому, самых важных пленников. У Чжи заметил, что особенно зло реагируют на появление одного из пленных – лет тридцати, с маленькими усиками на толстом лице. Он нес на плече небольшой мешок с солью, в котором от силы было цзиней двадцать, но нарочно делал вид, будто он страшно устал. Его догнала старуха лет шестидесяти, которая несла на спине мешок раза в три тяжелее, чем у него. Она окинула пленного презрительным взглядом и крикнула:

– Эй ты, усач! Раньше ты творил суд и расправу по своему произволу! Тебе все время казалось, что мы носим слишком мало груза, а сам сейчас сколько несешь? Может, поменяемся?

Пленник стал униженно отбивать поклоны и просить, чтобы его пощадили. Народ встретил его слова громким смехом. Многие веселыми выкриками и аплодисментами приветствовали старуху. У Чжи спросил у соседа, почему все так бурно реагируют на появление этих людей, и узнал, что пленник – бежавший из этой деревни помещик, а старуха – бывшая его батрачка.

После полудня У Чжи отнес комиссару письмо. Тот познакомил его с человеком, назначенным Военным советом для сопровождения У Чжи. Вопреки ожиданиям У Чжи его спутником оказался довольно молодой паренек лет двадцати. Он сердечно приветствовал офицера и сообщил, что его зовут Сюй И-синь и служит он в штабе.

– Военный совет поручил мне передать тебе огромную благодарность за подарки! – продолжал Сюй И-синь. – Твои разведывательные данные, карты, коды и другие материалы пришлись нам очень кстати. Вчера наши части разгромили главные силы Сычуаньской армии и захватили много трофеев. Сейчас наши войска развивают достигнутый успех!

Это сообщение очень обрадовало У Чжи, и неожиданно для самого себя у него сорвалось с языка:

– Как бы я хотел остаться здесь и вступить в Красную армию!

– Борьба имеет различные формы, – с улыбкой возразил ему Сюй И-синь. – Можно активно участвовать в ней и без оружия в руках. Военный совет считает, что в последней нашей победе есть и твоя немалая доля.

– Для нас твое пребывание в штабе противника сейчас важнее, чем участие в боевых действиях. Ты сам это отлично понимаешь! – поддержал Сюй И-синя комиссар.

Затем они стали обсуждать линию поведения У Чжи и Сюй И-синя во время переговоров с командующим Ли. Когда они в принципе договорились по этому вопросу, комиссар обратил внимание обоих офицеров на то, что уже по дороге в Наньчжэн им следует наметить место для тайной перевалочной базы. Кроме того, необходимо подобрать себе помощников из числа местных крестьян, симпатизирующих Красной армии.

Особенно много споров вызвал выбор трассы будущей коммуникации. По мнению У Чжи, эта трасса должна была проходить кратчайшим путем, чтобы можно было своевременно посылать сюда разведывательные данные. Сюй И-синь подумал немного и высказал сомнение.

– Конечно, такой путь имеется. Он проходит через деревню Циншиянь, расположенную у подножия горы Фэйхушань. Путь это действительно наикратчайший, но там, в горах, действует некий Чэнь Гуй-шэнь, по прозвищу «Летающий тигр». Он состоит в обществе «Красное братство» и является признанным главарем всех окрестных бандитов и хулиганов. Население его очень боится и жертвует немало денег, чтобы откупиться от него. Я не знаю, целесообразно ли будет нам пользоваться этой дорогой?

Но У Чжи настаивал на том, что следует рискнуть и попытаться использовать этот путь.

– По дороге сюда я приобрел кое-какой опыт, – объяснял он свою позицию, – и твердо знаю, что у каждого из этих атаманов, как и у всех людей, есть свои человеческие слабости, которые, если умело действовать, всегда можно использовать в наших общих целях. Руководитель нашей подпольной организации учил меня так: неблагоприятные условия сумей превратить в благоприятные, а врага – в союзника. Во-первых, я уже знаю дорогу, и, во-вторых, нас будет двое: то есть и смелости и ума будет в два раза больше.

– А за кого мы будем себя выдавать в пути? – спросил И-синь.

– При встречах с крестьянами можем выдавать себя за крестьян: ты будешь считаться моим младшим двоюродным братом. А если наткнемся на гоминдановцев или на бандитов, то я – белый офицер, а ты – мой ординарец. В этих случаях ты всю инициативу предоставь мне, а сам старательно играй роль ординарца. Я думаю, что таким образом нам удастся избежать крупных неприятностей.

И комиссар и Сюй И-синь согласились с предложениями У Чжи.

– А теперь, товарищ У, давай точно решим, что вы возьмете с собой, чтобы мы заранее подготовили все необходимое.

– Да ничего нам особенного не надо. Вот только если… Я слышал, что здесь водится много обезьян, нельзя ли для нас одну поймать? – попросил У Чжи.

– Это очень легко сделать. Я поручу Сяо-пэю, и он достанет обезьяну.

– А зачем она нам? – удивился И-синь.

– В качестве отвлекающего средства! – пояснил У Чжи.

Во время беседы У Чжи передал комиссару письмо, написанное им Цинь Бяо и Гэ Вэню. В этом письме было сказано, что все обитатели пещер являются жертвами деревенских мироедов, милитаристов, чиновников и других представителей реакционных классов, что простые труженики восстают против притеснения правящих классов, потому что не могут не восставать; что сейчас обстановка изменилась; что теперь для трудящихся единственный выход – поддержка рабоче-крестьянской власти и Красной армии и что обитатели пещер могут пойти только по одному из трех путей:

первый – полностью воссоединиться с Красной армией, стать частью революционных войск рабочих и крестьян и тем самым вступить на путь борьбы против господства империализма и реакции за освобождение и счастье простого народа; это самый революционный путь;

второй заключается в том, чтобы формально соблюдать нейтралитет, а фактически помогать Красной армии, не перехватывая предназначенные для советского района товары и охраняя всех, кто поддерживает с советским районом свободную торговлю. За это Красная армия разрешит жителям пещер взимать в свою пользу налог с частных торговцев;

и последний – по-прежнему оставаться врагами Красной армии; этот путь не приведет их ни к чему другому, кроме собственной гибели.