Текст книги "Человеческая гавань"

Автор книги: Йон Линдквист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

ЛЮБОВЬ В ШХЕРАХ

Ты готов со мной подняться

На вершину той горы?

В путь, нам бездны не страшны!

В путь, нам нечего бояться!

Улла Билъквист

Истории

На Думаре есть две особенные бутылки. Одна стоит в старом сарае Натана Линдгрена и будет стоять там до тех пор, пока его родственники не разберут в этом сарае всякое барахло и не найдут ее. Вторая является собственностью Эверта Карлсона.

Эверту почти девяносто, и он хранит эту бутылку вот уже тридцать лет. Никто не знает, каков этот дешевый напиток в бутылке на вкус, и никто этого не узнает, пока Эверт жив. Он не собирается открывать ее. Бутылка и то, что в ней, – это уже история.

Вот почему Эверт сохранил ее: если появляется какой – то чужак, который не знает этого рассказа, Эверт достает бутылку и говорит: «Ты слыхал про контрабандный спирт Анны – Греты? Нет? Ну как же? Тогда слушай…»

И он рассказывает историю, поглаживая пальцами стеклянную бутылку. Это ведь самая интересная история, которую он только знает.

Люди смотрят на прозрачную жидкость в бутылке и диву даются, что эта самая бутылка попала сюда таким причудливым образом. Но ведь именно она прославила Анну – Грету по всему архипелагу. Это, как говорит Эверт, особый, совершенно оригинальный спирт.

Затем он снова прячет бутылку в буфет, и там она стоит и ждет следующего слушателя.

Дочь контрабандиста

Все было совсем не так, как Анна – Грета себе представляла. Эрик, казалось, истратил всю свою энергию на постройку дома и свадьбу. Когда те дела были закончены, у него не осталось никаких сил на новые свершения и никакого желания чем – то заниматься.

Летом все было еще ничего, но уже по осени Анна – Грета стала спрашивать себя, будет ли Эрик как – то себя проявлять. Любил ли он ее на самом деле? Может, вся его влюбленность и женитьба были всего – навсего очередным проектом? Построить дом, привести сюда жену. Результат налицо, все готово. Теперь можно и отдохнуть.

Гитлер напал на Польшу в августе, и в шхерах закипела возня. Прибрежная линия начала укрепляться, транспортные суда между Нотеном и острова вокруг Большего Креста были последним передовым постом в море около Аландских островов. Должны были быть построены две батареи береговой артиллерии, и несколько молодых мужчин на Думаре прокладывали кабель, укрепляли стены шахт и растягивали маскировку. Русские воевали против Финляндии, так что положение было угрожающим.

Эрик использовал свои сбережения на постройку дома, и молодожены выживали за счет швейной работы, которую брала Анна – Грета, и временной работы Эрика на лесопилке, а также благодаря помощи родителей. Эрик скрежетал зубами, что приходится брать деньги у отца, а что касалось отца Анны – Греты – так тут свое мнение Эрик высказал прямо однажды вечером, после того как Анна – Грета вернулась домой с несколькими десятками крон.

– Это деньги от преступной деятельности.

Анна – Грета в долгу не осталась:

– Уж лучше преступная деятельность, чем вообще никакой!

Между ними пробежал холодок, и когда одноклассник Эрика, Бьерн, присоединился к группе, которая строила укрепления на отдаленных островах, Эрик отправился с ним. Анна – Грета первые две недели октября прожила безо всяких новостей.

Она спускалась к причалу, когда приходил паром, но никто ничего не знал о тех, кто работал на другом конце архипелага. Вместо этого она слышала долгие разглагольствования по поводу плохой еды, дурацкой формы и скуки в казарме на островах.

Через две недели Эрик вернулся домой, переоделся, оставил немного денег и снова ушел. Анна – Грета даже не сказала, что она беременна, – как – то не пришлось к случаю. Срок был от двенадцати до четырнадцати недель, как сказала акушерка.

Анна – Грета стояла, сложив руки на животе, и смотрела, как Эрик садится в лодку Бьерна. Она помахала ему, он помахал ей. Тогда она видела его в последний раз.

Десять дней спустя пришло письмо. Эрик погиб, выполняя свой долг перед Отечеством. На следующий день привезли тело, и Анне – Грете настоятельно рекомендовали не смотреть на него. При строительстве укреплений из стены выпал огромный валун и упал на голову Эрика, когда тот штукатурил стену внутри артиллерийской шахты.

– Он не в лучшем виде, так сказать, – пояснил лейтенант, который сопровождал тело.

Потом были похороны в Нотене, много теплых слов, обещания помощи и поддержки, но никакой вдовьей пенсии не последовало, так как Эрик не считался военнослужащим.

Анне – Грете было девятнадцать лет, она была беременна на четвертом месяце – и уже вдова. Она жила в дырявом доме со сквозняками, в месте, которое было ей чуждо, не имела никаких специальных навыков или профессиональных знаний. Никто не мог представить себе, какой поначалу трудной и черной была ее жизнь.

Торгни и Майя любили ее, как будто она была их родной дочерью, и они помогали ей по мере своих возможностей. Ее отец тоже делал все, что мог. Но Анна – Грета не хотела жить подаянием. Она хотела быть самостоятельной и сама обеспечивать себя и своего ребенка.

Зима выдалась необычно холодной. Военные ездили на гусеничных машинах по льду до тех пор, пока холода не стали настолько серьезными, что замерзали двигатели. Тогда стали использовать лошадей. Призывники, которые были в отпуске, шли домой по льду пешком.

Однажды в субботу утром, когда Анна – Грета сидела около кухонного окна и смотрела на поток замерзших молодых мужчин, ей пришла в голову мысль. Существовал спрос, а она могла обеспечить предложение.

У Майи в сарае было несколько мешков шерсти. Они были никому не нужны, и она с радостью разрешила Анне – Грете забрать их. Анна – Грета отнесла их на кухню в Смекет и начала работу. За одну неделю она связала восемь пар трикотажных рукавиц из шерсти, таких теплых, какие только могли быть.

В субботу утром она стояла в Нотене на автобусной остановке и ждала призывников. Термометр показал больше двадцати градусов мороза. Она ходила туда – сюда, пока наконец не дождалась тихой толпы, которая приближалась со стороны бухты.

Лица у мужчин были красными, тела закутаны. Она стала спрашивать их, не мерзнут ли у них руки. Только один из них отпустил какой – то непристойный комментарий, остальные просто молча кивали.

И Анна – Грета показала им свой товар.

Конечно же, теплые рукавицы выглядели куда лучше, чем военные перчатки, но три кроны за пару? Люди ведь отправлялись в город, деньги были нужны на другое. В городе есть чем себя занять. Скоро они будут сидеть в теплом автобусе, и память о холоде сотрется. Развлечения прежде всего в любом случае.

Наконец к ней приблизился лейтенант, который привез тело Эрика несколько месяцев назад. Он вытащил из кармана бумажник и положил три монеты по кроне в ладонь Анны – Греты. Затем он натянул на себя рукавицы.

– Невероятно, – сказал лейтенант некоторое время спустя, – они согревают как бы изнутри. – Он повернулся к своим товарищам. – Сейчас у вас отпуск, и я не могу вам приказывать. Но сделайте то, что я говорю. Купите рукавицы. Вы потом будете мне благодарны.

Было ли это потому, что парни привыкли повиноваться, или потому, что лейтенант сумел убедить их, не имело значения. Анна – Грета продала все свои рукавицы. Мужчины выглядели ужасно довольными.

Лейтенант медлил. Он снял перчатку с правой руки и протянул свою руку, как будто они встретились первый раз. Анна – Грета пожала ее.

– Меня зовут Фольке.

– Анна – Грета.

Фольке посмотрел на пустую корзину и почесал нос:

– А носков у тебя нет? Или свитеров?

– А их тоже надо?

– Еще как! У нас есть свитера, но они не подходят для таких зим. Слишком тонкие и холодные. Что – нибудь потеплее пришлось бы как нельзя кстати.

– Спасибо за совет. Я подумаю!

Фольке натянул рукавицу и отдал честь. Когда он сделал несколько шагов к остановке, то повернулся и сказал:

– У меня через три недели снова будет отпуск. Если будет свитер, то я с радостью куплю!

Когда Анна – Грета пришла домой, она вывалила монеты на стол и пересчитала их. Отлично, она заработала своей выдумкой и работой двадцать четыре кроны. Когда она хотела поделиться своей выручкой с Майей, свекровь наотрез отказалась. Наоборот, она сказала, что тоже будет помогать вязать, если спрос будет большим.

И так оно и было. Уже в субботу слухи о рукавицах Анны – Греты разошлись среди военных. Майя занялась рукавицами, Анна – Грета перешла на носки. И разумеется, она связала один свитер.

Фольке приезжал еще и еще. Когда он получил свитер, то захотел носки. Полосатые. Затем ему потребовалась шапка.

Анна – Грета не была дурочкой. Фольке был добрым и милым, но она искала в себе хоть искорку ответного чувства и не находила ее.

Пришла весна, и живот вырос. Нужда в верхней одежде прошла, и Анна – Грета стала придумывать себе новое занятие. В апреле, за месяц до ожидаемого события, ее отец появился на причале с новой лодкой, которой она прежде не видела.

Посмотрев на живот Анны – Греты и расспросив о ее самочувствии, отец рассказал о своих собственных делах. Он познакомился с русским капитаном, появилась возможность хорошей сделки, если только ему удалось бы подплыть к границе на расстояние трех миль и принять груз.

– Но ведь сейчас я… сама понимаешь.

Да, Анна – Грета знала. Стоило пограничникам увидеть лодку ее отца, как они немедленно открыли бы огонь. В шхерах он был слишком хорошо известен как контрабандист.

– Вот я и подумал, что поехать могла бы ты. Меньше риска. И эту лодку они не знают.

Анна – Грета взвесила все «за» и «против». Ее беспокоил не столько риск, сколько моральная сторона вопроса. Все – таки это, как ни крути, была криминальная деятельность. С другой стороны, уже столько народу смотрели на нее косо из – за отцовских занятий, так что ее репутация все равно была изрядно подмочена.

– Сколько я получу? – спросила она деловито.

Отец искоса поглядел на ее живот:

– Договоримся о половине. Только потому, что это ты.

– Сколько это?

– Две тысячи примерно.

– Пойдет.

Дело прошло без сучка без задоринки. Десятки литров русской водки всегда имели спрос.

Груз вывозился старым способом – он был привязан к буйку, который плыл на буксире за лодкой. Если бы нагрянула таможня, буек был бы отпущен и мгновенно ушел бы на дно, потому что к нему заблаговременно был привязан мешочек с солью. Через несколько дней соль растворилась бы и буек поднялся бы вверх. Тогда его можно было бы забрать.

Анна – Грета сидела на корме и махала русским морякам. Ребенок пинал ее в живот. У нее кружилась голова, ей было немного страшно, но она поняла, что чувствует – свободу.

Она смотрела вдаль, ветер бил ей в лицо.

Я свободна. Я могу делать все, что хочу.

Ребенок родился в середине апреля, отличный мальчик, которого назвали Йоханом. К лету Анна – Грета купила свою лодку. У нее была новая идея.

По радио пела Улла Бильквист:

 
Наши дети взывают к своим матерям,
Наши дети стоят по лесам тут и там
И по шхерам стоят на дозоре,
Чтобы враг не подкрался к нам с моря.
 

Правда была в том, что эти мальчики – солдаты смертельно устали. Русские так и не вошли в шведские территориальные воды, и защитники Отечества сидели в бараках, играли в карты, считали чаек и отчаянно скучали.

Анна – Грета поговорила с кучей народа и поняла, что сейчас нужно. По зиме не хватало тепла, летом – развлечений. Анна – Грета принялась за работу. Разными путями – полулегальными иногда – она покупала то, что казалось самым необходимым: сладости, табак, газеты и легкое чтение, даже игральные карты и головоломки. Со спиртным она больше связываться не осмеливалась.

Затем она объезжала острова по определенным дням и распродавала свой товар. Дела шли хорошо, ее товар принимали с радостью. Анна – Грета не была тщеславна, но тем не менее отлично знала, какое впечатление она производит на мужчин. Многие были счастливы видеть ее и иногда коснуться ее руки.

Она знала это и в какой – то мере наслаждалась этим. Но все предложения она отклоняла. У нее уже был свой любимый, самый любимый из всех мужчин – ее маленький Йохан. Во время ее отлучек он оставался под присмотром своих дедушки и бабушки по отцу, и это прекрасно устраивало всех.

Зимой она возобновила изготовление вязаных вещей, а следующим летом снова плавала на лодке.

Ну вот. Так, а что же с бутылками спирта?

Все это произошло уже после войны и было связано с Фольке. Во время своих поездок вокруг островов Анна – Грета иногда встречала его. Фольке уже повысили до капитана, и она всегда останавливалась поболтать с ним, но не давала ему никаких надежд.

После войны Фольке оставил военную службу и начал работать на таможне. Через пару лет он стал капитаном на одном из кораблей береговой охраны.

Чтобы понравиться Анне – Грете, как – то раз он в красивой форме пристал на своем катере к причалу недалеко от ее дома и спросил, не хочет ли она прокатиться с ним.

Отец Анны – Греты в тот день зашел их навестить, обменялся несколькими репликами с Фольке, а затем сказал, что готов посидеть с Йоханом. Все равно он на какое – то время прекратил свою деятельность, и свободного времени у него было хоть отбавляй.

Фольке считал, что путь к женскому сердцу лежит через скорость, и гнал свой катер так быстро, как только мог. Анна – Грета не могла сказать, что она искренне наслаждается скоростью, но предпочла промолчать.

Они быстро добрались до приграничных вод, где Фольке поприветствовал капитана советского патрульного катера. Анне – Грете показалось, что встреча в море выглядит для нее очень знакомо. Все встало на свои места, когда она увидела капитана. Это был тот самый русский капитан, который продавал ее отцу спирт несколько лет назад. Он тоже узнал ее, но не показал и виду.

У Анны – Греты было с собой мало денег, и, когда Фольке отошел, она прошептала капитану:

– Четыре канистры.

Капитан посмотрел на нее:

– Куда?

Анна – Грета показала. В задней части катера висела зачехленная шлюпка.

– Под банку.

Капитан взял деньги и отдал приказ своим людям. Не прошло и получаса, как товар был погружен.

Раньше Анна – Грета никогда не видела, чтобы русский капитан улыбался. Теперь он махал ей вслед и улыбался от уха до уха.

– Красивый парень, – сказал Фольке.

– Да, ничего, – согласилась Анна – Грета.

Когда катер прибыл обратно к причалу, Анна – Грета предложила Фольке кофе и печенья, чтобы отблагодарить всю команду за такую великолепную поездку. Он согласился, очень довольный, и мужчины отправились в Смекет.

Анна – Грета отозвала отца в сторону и сказала, что из катера надо кое – что забрать и унести в лодочный сарай. Отец от изумления открыл рот, его глаза заблестели. Он только кивнул и тихо вышел.

Тут как раз выяснилось, что у Анны – Греты проблема: течет крыша у крыльца. Отец как раз скрылся за углом, а она привела Фольке и его матросов и стала выслушивать их советы о том, как укрепить балку и положить новый лист кровли.

Спустя десять минут отец вернулся, и Анна – Грета поблагодарила мужчин за помощь и пригласила их выпить кофе.

Когда катер отбыл, отец повернулся к Анне – Грете, державшей на руках Йохана, и сказал:

– Это лучшее, что я испытал в своей жизни.

– Никому ни слова.

– Да – да, не беспокойся.

За месяц все шхеры знали историю о том, как Анна – Грета привезла контрабандный спирт на таможенном катере. Отец был ужасно горд своей дочерью и всем этим происшествием.

Под конец эта история, по всей видимости, достигла ушей Фольке, потому что больше он не появлялся. Анна – Грета поругалась с отцом, потому что считала, что тот проговорился и испортил Фольке карьеру, но дело было сделано, и о содеянном Анна – Грета никогда не жалела.

Потом спирт разлили по бутылкам и одна из бутылок с эти спиртом осела дома у Эверта Карлсона.

Фокусник

В начале 1950–х жизнь Симона играла яркими красками. Ему только исполнилось тридцать – возраст, когда уже можно пожинать плоды успеха. А успех у него был, и немалый.

Он и его жена Марнта – выступавшие под именами Эль – Симон и Симонита – часто и с большим успехом давали представления в общественных парках. В последнее лето им даже приходилось иногда отказывать, если их приглашали дважды.

Этой весной Симон узнал, что осенью они могут рассчитывать на участие в приезжающем на гастроли китайском варьете. Представления должны были занять две недели в октябре. Это сулило огромные возможности, участие в мероприятии такого масштаба становилось своеобразной визитной карточкой артиста.

В их программе на самом деле не было ничего сложного: чтение мыслей, фокусы. Еще он распиливал Мариту, и, что необычно, пилил он жену не на две части, а на три. В принципе, ничего особенного, но публика приходила в восторг.

В своих номерах Симон вообще старался усиливать эффекты. Например, он одним из первых придумал использовать при распиливании партнерши бензопилу. Многие иллюзионисты привлекали народ тем, что раздвигали ящики с распиленной женщиной, но Симон решил, что самым интересным в его номере будет процесс, а не результат.

Едва он включил большую бензопилу, как несколько человек потеряли сознание. Репортер из «Цирковой афиши» оказался на месте, и реклама была обеспечена.

Симона и Мариту отличала особая элегантность на сцене. Они двигались так, как будто танцевали. Симон был очень красив, а Марита… о, Марита была настоящей красавицей и сенсацией манежа. Фотографы обычно кидались фотографировать Мариту в разных позах.

Все, казалось бы, просто прекрасно, однако на самом деле ничего подобного. Симон был по – настоящему несчастен, и причиной его несчастья была она – Марита.

Мариту Симон встретил в середине сороковых. Энергичная красивая женщина с большими амбициями – она хотела стать танцовщицей. Она не без успеха выступала на разных сценах Стокгольма.

Не прошло и нескольких лет, как Симон обнаружил ее секрет – коробку из – под обуви, в которой лежало свыше двадцати ингаляторов с бензедрином. Симон подумал сначала, что она использует его как средство для похудения, но все же стал более внимательным.

Вскоре он увидел, что именно она делает. Часто, перед тем как выпить рюмочку, она рылась в своей сумочке. Однажды Симон поймал ее за руку и заставил показать, что там. В ее руках оказалась бумажная салфетка. Он ничего не понимал.

Марита была совершенно пьяной и издевались над ним перед всей компанией. Как же он был слеп! И как мало знал о ней. Когда Марита исчезла в дамской комнате, Симон все понял: его жена была наркоманкой.

Бумажная салфетка была пропитана бензедрином, веществом, производным от амфетамина.

Симон ушел, не дождавшись Мариты. Придя домой, он выкинул все содержимое коробки. Марита устроила страшный скандал, узнав о том, что он сделал, но скоро успокоилась. Симон понял: она совершенно уверена в том, что ей удастся в самом скором времени восстановить свой запас.

Ему потребовалось несколько недель, чтобы отследить, откуда она доставала наркотики. Ее бывший приятель, работавший в аптеке, украл кучу ингаляторов, предназначенных для работников вневедомственной охраны. Он – то и предложил попробовать их Марите, более того, он продолжал снабжать ее даже тогда, когда их любовь закончилась.

Симон угрожал всем, чем только мог. Полицией, публичным разоблачением. Он старался изо всех сил, но ничего не выходило. Марита продолжала употреблять наркотики.

Проблема была еще и в том, что фокусы Мариты принимали все более драматические формы. Она могла исчезнуть на несколько дней и не говорила, где была. Она ясно давала понять Симону, что он может сидеть в квартире, ожидая ее, а она будет жить так, как хочет, и он ничего не сможет с ней поделать.

Выступлений она никогда не пропускала – нет, она исчезала в перерывах. Когда приходило время появиться перед зрителями, она, как всегда, сияла красотой и легко двигалась по сцене. Отчасти поэтому Симон следил, чтобы их график выглядел как можно плотнее.

Разумеется, он не был счастлив.

Ему нужна была Марита. Она была его партнером и его второй половиной на сцене – ведь без нее он был просто квалифицированный жонглер. И она была его женой. Он любил ее до сих пор. Но он не был счастлив.

Весной 1953–го, несмотря на то что он был на вершине своей карьеры, Симон по – прежнему пролистывал блокнот с графиком выступлений, ощущая беспокойство. Лето выглядело довольно хорошо – китайское варьете многое обещало. Но три недели в июле были совершенно пустыми. Июнь и август забиты полностью, а вот эти недели в июле смущали и беспокоили его. Он так и представлял, как он один сидит в Стокгольме, в то время как Марита развлекается неизвестно где. А этого ему совсем не хотелось.

Существовала одна возможность, которую Симон решил попробовать. Он взял «Дагенс нюхетер» и стал смотреть объявления о сдаче жилья. Под заголовком «Дачи» он нашел следующее:

«Прекрасный ухоженный дом на Думаре в Южном Рослагене. Рядом с морем, свой причал. Возможность взять напрокат лодку. Жилая площадь 80 квадратных метров. Сдается на год. Контактное лицо: Анна – Грета Иварссон».

Думаре.

Что ж, остается надеяться, что это правда остров, что там нет никакой прямой связи с материком. Может быть, ему удастся отлучить Мариту от тлетворного влияния Стокгольма, и тогда все наладится.

Он тут же снял трубку и позвонил по указанному номеру.

Женщина, которая ответила по телефону, честно сказала, что других желающих снять дом пока нет и ему стоит приехать и посмотреть. Цена – тысяча крон в год, торговаться нет смысла. Нужно ему объяснять, как доехать?

– Да, – сказал Симон, – но вот еще что… это остров? Настоящий остров?

– То есть что вы имеете в виду?

– Ну… там вода со всех сторон?

На конце провода несколько секунд длилось молчание. Затем женщина откашлялась и сказала:

– Да, это остров. И вокруг вода. Довольно много воды.

Симон прикрыл глаза, как от боли.

– Я только спросил.

– Понятно. У нас есть телефонное сообщение, если вы об этом беспокоитесь.

– Нет – нет. Как к вам добраться?

– На пароме из Нотена. А туда идет автобус. Рассказать подробнее?

– Да. Пожалуйста.

Симон записал номер автобуса и пообещал предварительно позвонить перед выездом. Повесив трубку, он заметил, что вспотел. Кажется, он выставил себя посмешищем. А услышав ее голос, Симон уже понимал, что не хочет быть посмешищем в глазах этой женщины.

Марита ничего не знала о его планах на лето, и потому ехать и смотреть дом должен был он сам. Однажды в конце апреля, следуя указаниям Анны – Греты, Симон через два с половиной часа дороги на автобусе и пароме стоял на причале Думаре.

Женщина вышла к нему навстречу. На ней была вязаная шапочка, из – под которой виднелись две темно – каштановые косы. Она обменялась с Симоном рукопожатием, и он отметил, что у нее маленькие, но крепкие руки.

– Добро пожаловать, – сказала она приветливо.

– Спасибо.

– Надеюсь, поездка прошла хорошо?

– Да, без проблем.

Анна – Грета сделала жест в сторону моря:

– Тут много воды, как вы видите.

Шагая вслед за Анной – Гретой, Симон внимательно рассматривал округу. Причалы, эллинги, запах моря.

Он пытался представить себя здесь через два года, пять, десять. Вот он старик, идущий этой самой дорогой. Мог ли он себе это представить?

Да. Я могу себе это представить.

Когда они шли по тропе, Симон скрестил пальцы, чтобы именно вот этот дом оказался его. Белый, с небольшой остекленной верандой, внизу причал. Он был не особо красив сейчас, когда кругом не было никакой зелени, но Симон ясно видел, как тут будет летом.

Мальчик лет тринадцати стоял около дома, засунув руки в карманы кожаной куртки.

– Йохан, – сказала Анна – Грета мальчику, – возьми ключ от морского домика, будь добр.

Мальчик пожал плечами и пошел к двухэтажному дому, стоявшему метрах в ста. Симон огляделся. Анна – Грета проследила за его взглядом и сказала:

– Там Смекет. Но там никто сейчас не живет.

– Вы живете здесь одна?

– Я и Йохан. Хотите посмотреть участок?

Симон послушно обошел участок, посмотрел крышку колодца, лужайку, причал. На самом деле он уже все решил. Когда Йохан вернулся с ключом и Симон оглядел дом изнутри, тот уже твердо все решил. Выйдя на улицу, он сказал:

– Я беру его.

Договор был подписан, и Симон заплатил аванс. Анна – Грета поставила кофе, потому что до обратного парома было больше часа. Симон узнал, что дом она унаследовала от свекра и свекрови, скончавшихся несколько лет назад. Йохан вежливо отвечал на все вопросы, но особенно разговорчивым не был. Вдруг он спросил:

– А чем вы занимаетесь?

Анна – Грета смущенно воскликнула:

– Йохан!

– Совершенно естественный вопрос, – кивнул Симон, – ведь я буду вашим соседом. Я – волшебник.

Йохан посмотрел на него скептически:

– Как это – волшебник?

– Люди приходят смотреть на всякие волшебства, которые я делаю.

– По – настоящему?

– Ну… как тебе сказать? Это фокусы, конечно.

– Я понимаю. Так ты фокусник?

Симон улыбнулся:

– Пусть фокусник.

Йохан ничего не ответил. Затем он воскликнул:

– Я думал, что ты один из этих скучных типов.

Анна – Грета хлопнула ладонью по столу:

– Йохан! Нельзя так разговаривать!

Симон поднялся из – за стола:

– Так и есть. Я один из этих скучных типов.

Он посмотрел на Йохана несколько секунд, и оба поняли, что теперь стали друзьями.

В начале июля Симон вместе с Маритой перебрался на остров. Ей понравился и дом, и остров, пять дней все шло хорошо, но на шестой Марита заявила, что ей непременно надо в Стокгольм.

– Мы только приехали, – сказал Симон растерянно, – постарайся расслабиться и отдохнуть. Тут ведь так хорошо, ты только посмотри!

– Я отдохнула. Здесь замечательно. Я скоро с ума сойду, как тут замечательно! Знаешь, что я вчера делала? Смотрела на небо и молила Бога, чтобы хоть что – то произошло, хоть бы самолет пролетел, что ли. Я так больше не могу, ты слышишь? Не могу так больше, и все. Я вернусь завтра.

Она не вернулась назавтра, она вернулась только через три дня. Под глазами у нее были темные круги, она рухнула в постель и сразу заснула.

Симон обыскал ее сумку, но ингаляторов не нашел. Он уже хотел закрыть сумку, как его пальцы наткнулись на небольшой мешочек с иголкой и баночку с белым порошком.

Стоял славный летний день, кругом было тихо, только насекомые жужжали. Пара лебедей с птенцами плавали в заливе. Симон сидел совершенно оглушенный. Он не знал, что делать.

Анна – Грета прошла мимо. Его пустой взгляд заставил ее остановиться.

– Как поживаешь? Все в порядке? – спросила она приветливо.

У Симона больше не было сил молчать или лгать. Он посмотрел Анне – Грете в глаза и глухо произнес:

– Моя жена… наркоманка.

Анна – Грета кивнула:

– На чем она сидит?

– Не знаю. Кажется, амфетамин.

Симон хотел заплакать, но взял себя в руки. К нему частенько заходил Йохан, и вряд ли Анна – Грета позволит ребенку в дальнейшем посещать дом, где употребляют наркотики. Может быть, она даже не захочет сдавать им свой дом. Симон откашлялся и продолжил:

– Но она под контролем.

Анна – Грета внимательно посмотрела на него:

– Но как же это вышло?

Симон не ответил, и она спросила:

– И что ты собираешься с ней делать?

– Не знаю. Может, спрятать ее шприц?

– Бессмысленно. Потом она все равно заставит тебя сказать, куда ты его дел. Я знаю алкоголиков, а это одно и то же. Лучше выброси в море.

Симон взглянул в сторону причала. Ему не хотелось пятнать место, где он купался каждое утро.

– Здесь? – спросил он.

Анна – Грета посмотрела на причал. Казалось, она думала то же самое.

– Нет, лучше подальше.

Она завела мотор, Симон сел в лодку, и они отчалили от берега. Симон краем глаза смотрел на нее.

Анна – Грета не была красавицей, у нее были широкие скулы. Но она была из тех женщин, которые становятся красивее с годами. Что – то в ней, несомненно, было, и Симону вспомнилось то, о чем он думал, когда попал на Думаре в первый раз.

Пять лет, десять лет, вся жизнь.

Анна – Грета заметила его взгляд, и Симон слегка покраснел. Что это он? Она никогда не показывала, что испытывает к нему какой – то интерес. А кроме того, он был женат.

Анна – Грета заглушила двигатель и кивнула на воду.

Симон, покачиваясь, встал:

– Как будто нам надо пропеть что – нибудь торжественное.

– Что, например?

– Я не знаю.

Он бросил сверток в море и сел на свое место. Анна – Грета запустила двигатель.

Симон боялся и Мариты, и за Мариту. Он не представлял, что будет теперь, когда ему все стало известно.

Жить с наркоманкой? После этого случая Марита больше не старалась скрыть свою зависимость. Она с блеском отработала программу во время гастролей китайского варьете. Затем исчезла. Симон отыскал ее. Она исчезла снова. Пропустила несколько выступлений.

И так далее и так далее.

Он позвонил Анне – Грете и пригласил ее и Йохана на свое выступление. Йохан был поражен. Зимой и весной они созванивались. Анна – Грета жила одна. Не вдаваясь в подробности, она сказала, что некоторые люди не хотят общаться с ней из – за ее деятельности. Она интересовалась успехами Симона и выслушивала его рассказы о проблемах с Маритой. Когда наступила весна, они уже не представляли себя без этих разговоров.

В телефонных беседах они оставались друзьями, и никто из них не говорил о любви. Они были совершенно разными людьми, с разными судьбами. Но они понимали друг друга и радовались друг другу. Ничего другого у них быть не могло.

А Марита? Как быть с ней?

Этого никто не знал.

Симон старался, как мог, вытащить ее из бездны пагубного пристрастия, но едва такая возможность появлялась, как Марита исчезала. До Симона доходили известия о том, как она развлекалась в ночных клубах с другими мужчинами.

Когда она обращалась к нему за помощью, он никогда не отказывал, но никаких иллюзий о нормальной семейной жизни уже не питал.

Тем не менее бросить ее он не мог. Да, он больше не любил ее, но он обещал любить ее в горе и радости и считал, что, по крайней мере, обязан о ней заботиться.

Весной Симон шел договариваться о графике выступлений на следующий сезон. В воздухе витал какой – то аромат, и Симон не мог сдержать слез. Это был запах моря, запах Думаре. Он выпрямился и начал с наслаждением вдыхать воздух.

Несмотря на напряженные выступления, летом он был почти свободен и вполне мог пробыть на Думаре пять, а может, и шесть недель. Он мог бы остаться там и дольше, однако пристрастия Мариты требовали денег. И тут ему в голову пришла одна мысль.

Вспышка

Они ждали его уже почти месяц. Сначала это были только слухи, но потом появились плакаты и афиши. А позавчера об этом даже передали по радио. Да – да, тот самый фокусник, который арендует дом у Анны – Греты, даст представление тут, у них – на причале Думаре.

Выступление было запланировано на полдень. Уже в десять стали появляться самые любопытные – приезжали с материка и других островов. Они ходили по причалу и рассматривали воду, стараясь увидеть там какие – нибудь секретные приспособления и подручные средства – иначе как объяснить такое волшебство? Ведь такого просто не может быть!