Текст книги "Человеческая гавань"

Автор книги: Йон Линдквист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Утро. Кофе.

Он старательно отмыл накипь и налил в кофеварку воду. В шкафчике стоял открытый пакет с кофе, откуда, скорее всего, уже выветрился весь кофейный запах. Андерс постарался компенсировать этот недостаток тем, что насыпал кофе вдвое больше обычного, и запустил кофеварку.

Покончив с кофе, он нашел клей и еще с полчаса заглаживал неровности. Утреннее солнце косо светило в кухонное окно, когда он наконец поднялся и начал рассматривать свою работу.

Девять плиточек, и на каждой аккуратно сложены и пригнаны друг к другу четыреста бусинок. Белая поверхность с бусинками – их ровно три тысячи шестьсот. Андерс остался очень доволен собой. Было чем заняться.

Но что делать теперь?

Пока он курил сигарету и потягивал кофе, который и на самом деле на удивление напоминал превосходный утренний кофе, он рассматривал белую поверхность, пытаясь представить картинку.

Изобразить бы что – нибудь вроде морских пейзажей Стриндберга. Нет, там много нюансов, с которыми он не справится. Надо что – то более наивное, вроде детской картинки. Коровки, лошадки. Домик, может быть.

Детская картинка…

Андерс посмотрел на маяк и задумался. Затем он отодвинул кофейную чашку и начал копаться в коробках. Где – то ведь он был, куда – то они его спрятали.

Он нашел его в ящике, в котором были всякие полезные вещи. Фотоаппарат. Счетчик показал, что было отснято двенадцать фотографий. Острием карандаша Андерс нажал на кнопку обратной перемотки, и камера начала крутиться, мерно жужжа. Батареи были почти исчерпаны. Послышался звук, Андерс достал пленку и сел за кухонный стол с маленьким цилиндриком в руках.

Там внутри были они – последние семейные фотографии. Он согрел их в своих руках, согрел маленьких людей на льду, у которых скоро случится несчастье.

Он зажал кассету между большим и указательным пальцами и внимательно рассмотрел, как будто он мог увидеть то, что на ней. Может быть, оставить семью там, внутри?

Они нас ненавидят

Налив первую чашку утреннего кофе, Симон сел за кухонный стол, глядя на полуоткрытый спичечный коробок. Насекомое лежало неподвижно, как мертвое, но Симон знал, что оно живое.

Он собрал во рту побольше слюны и плюнул в коробок. Насекомое слабо зашевелилось, впитывая влагу. Симон плюнул еще – гладкая черная кожа всосала слюну.

Это был каждодневный утренний ритуал, такой же, как посещение туалета и чашка кофе.

Через неделю после появления Спиритуса Симон утром оставил коробок в кухонном ящике, не плюнув на него. Он взял лодку и поехал на материк за покупками. Едва он оказался в лодке, как почувствовал вкус во рту, который все усиливался и усиливался, – вкус старого дерева или гнилых орехов. Вонь, казалось, распространялась по всему организму.

Симона тут же вырвало. Он понимал, отчего это, но все – таки надеялся пересилить неведомую силу. Но становилось только хуже – желудок корчился в судорогах.

Симон был убежден, что умирает, и всю дорогу обратно на Думаре он сидел скорчившись в позе зародыша, чувствуя себя уже полутрупом.

Ему не хватило сил втащить лодку на берег, он дополз до берега по мелководью, забрался в дом. Там он с трудом собрал слюны во рту и почти без чувств плюнул на Спиритуса. До его полного выздоровления прошло несколько дней.

С этого времени Симон стал достаточно осторожен и никогда не забывал каждое утро плюнуть в спичечный коробок. Он не знал, чего ожидать в конце договора, который он заключил, но он знал, что должен выполнять условия до самой смерти.

А потом?

Больше он ничего не знал, но боялся худшего. И он чувствовал раскаяние в том, что не сбросил тогда Спиритуса с мостков, обратно в море, откуда он и появился. Но было уже слишком поздно об этом думать.

Симон сделал глоток кофе и посмотрел в окно. Небо было бескрайним и ясным, каким оно может быть только осенью. Береза уже вся пожелтела. Никаких признаков надвигающейся бури, но Симон точно знал, что она будет, как знал многое другое: сколько воды будет после того, как растает снег, сколько выпадет дождя летом.

Допив кофе и вымыв чашку, Симон надел сапоги и вышел. Надевать сапоги в любую погоду – это была одна из островных привычек. Ведь никогда не знаешь, что случится вечером.

Может быть, почту и газеты доставили сегодня с ранним паромом. Такого почти никогда не бывало, но ведь всегда находятся несколько стариков, которые просто обожают прийти и проверить: а вдруг в этот раз все иначе?

По пути к почтовым ящикам он бросил взгляд на дорогу к Смекету. Там было чем себя занять, и, наверное, это хорошо для Андерса. Занятые руки помогают от грустных мыслей, он знал по собственному опыту. В худшие времена с Маритой, его первой женой, от паники и тревоги его спасали только тренировки, вечные упражнения с картами, платками и другими предметами.

С Анной – Гретой все было по – другому. Совершенно по – другому.

Симон знал, что у Андерса не было никакого хобби, чем бы он мог занять себя, поэтому хлопоты по дому должны помочь ему отвлечься.

Еще с расстояния ста метров он увидел, что сегодня около почтовых ящиков дежурят Хольгер и Йоран. Выглядели они оба грустно. Хольгер стал таким после разочарований юности, Йоран – после сорока лет службы в полиции.

Но что это?..

Мужчины о чем – то оживленно разговаривали. Хольгер качал головой и показывал рукой в сторону моря. Йоран стоял и пинал землю, – видимо, он был чем – то ужасно раздражен. Но не это было странным.

Почтовые ящики исчезли.

Стена закрытого магазина была пуста. Остался только желтый ящик для исходящей почты, и это было по меньшей мере странно.

Они убрали почтовые ящики? Кто? Зачем?

Когда Симон подошел ближе, то понял, что проблема носит совершенно иной характер.

В десяти метрах перед магазином Симон наступил на какие – то обломки, которых становилось все больше, по мере того как он подходил ближе. Пластмассовые и деревянные. Обломки почтовых ящиков, которые еще день назад висели на стене. Желтый ящик для исходящей почты был весь изломан и изогнут.

Тут Хольгер увидел его и воскликнул:

– Ага, вот и житель Стокгольма! Ты только глянь, что тут творится!

– Что тут случилось?

– Что случилось? – произнес Хольгер. – Я тебе расскажу, что тут случилось. Ночью, когда все спали, приплыли какие – то уроды на лодках и разгромили наши ящики. Представляешь?

– Зачем?

Хольгер недоуменно посмотрел на Симона, как будто не верил своим ушам.

– Зачем? А ты думаешь, им требовались какие – то особые причины? Может, им было трудно причалить, или, может, им солнца мало показалось, или им просто нравится все рушить. Ой, какой я злой, кто бы знал, какой я злой сейчас.

Хольгер повернулся на каблуках и, прихрамывая, пошел на пирс, где Мате, владелец магазина, стоял в ожидании парома.

Симон повернулся к Йорану:

– Но что тут произошло на самом деле?

Йоран покачал головой:

– На самом деле мы не имеем никакого понятия. Но ведь кто – то это сделал.

– Кто – то с острова?

– Нет, думаю, нет. Но наверняка ничего не известно.

– И никто ничего не слышал?

Йоран кивнул на пирс:

– Мате слышал что – то, вроде как звук мотора. Но он не понял, что это – лодка или мопед. Ветер дул не в ту сторону.

– Так было бы слышно все равно.

– Я не знаю, – вздохнул Йоран и зачерпнул несколько зеленых и серых крошек, которые он показал Симону, – посмотри – ка на это. Что ты скажешь?

Кусочки в руках Йорана были довольно большими и непохожими на то, что лежало на земле.

– Они не выглядят так, как будто они сломаны.

– Нет. Они, скорее, порезаны. Ножом или чем – то таким. И посмотри сюда!

Йоран показал на ящик. Было явно видно, что кто – то порубил его большим ножом.

Симон покачал головой:

– И почему так делают?

Йоран колебался. Наконец он сказал:

– Мой опыт подсказывает, что такие дела творят из ненависти.

– Кого же они так ненавидят?

– Нас.

Симон посмотрел на осколки, лежащие на земле. Ненависть. Ненависть к тем, чьи фамилии написаны на почтовых ящиках.

Йоран пожал плечами:

– А может, это просто жажда разрушения?

– Это ненависть, я думаю.

Йоран присел и начал собирать осколки. Когда корзина наполнилась обломками, Йоран пошел на пристань за пустой тарой, а Симон опустился на ступеньку и утер пот со лба.

Столько неприятностей только потому, что кто – то… нас ненавидит.

Симон нахмурился и потер глаза.

Хм. Сколько неприятностей может быть, если кто – то кого – то ненавидит. Хотя, вообще, надо быть благодарными, что они нашли на своем пути почтовые ящики, а не их владельцев. Страшно подумать, что могло бы тогда случиться.

– Симон?

Симон поднял глаза. Перед ним стоял Андерс с конвертом в руке и растерянно оглядывался:

– А где почтовые ящики?

Симон объяснил, что случилось, и сказал, что Андерс может отдать свое письмо Матсу. Тот как раз шел от пристани с голубым почтовым мешком. За ним – Йоран и Хольгер.

Йоран достал черный мешок и начал собирать в него обломки. Хольгер внимательно уставился на Андерса.

– Ага, – сказал он, – у нас чужак! И когда ты прибыл?

– Вчера, – ответил Андерс.

Хольгер кивнул, глазами поискав поддержку Матса и Йорана, но не получил ее. Йоран бросил на него раздраженный взгляд, и Хольгер все вспомнил.

– Я очень сожалею, – пробормотал он виновато.

Они немного поговорили о том, как теперь поступать с почтой. Сегодня Мате встретится с людьми и объяснит им, что случилось. Затем каждому придется достать себе новый ящик. А пока его нет, можно поставить пластмассовое ведро с крышкой или, на худой конец, мешок и написать свой номер.

Андерс помахал конвертом:

– А как мне быть с этим? Тут пленка. Мне бы не хотелось, чтобы она потерялась.

Мате взял письмо и пообещал, что отвезет его в город. Затем он раздал почту. Симону письма не было, только газеты из Нортелье и реклама какого – то пенсионного фонда.

Когда Симон и Андерс собрались идти домой, Йоран спросил:

– Ты не забыл?

– Нет, – сказал Симон, – я как – нибудь загляну.

Они двинулись вдоль берега. Дома дачников стояли пустые. Несколько человек должны были приехать на выходные, но, вообще – то, сезон уже заканчивался.

– Что это ты не забудешь? – спросил Андерс.

– Йоран вернулся сюда некоторое время назад, когда вышел на пенсию. Но у него нет колодца, поэтому он попросил, чтобы я поискал воду с «волшебной лозой».

– Как ты это делаешь, а?

– Тренировка, тренировка и еще раз тренировка.

Андерс хлопнул Симона по плечу:

– Перестань. Это же не фокусы. Это действительно чудо.

– Ну хорошо, чудо так чудо. Ты пойдешь со мной к Анне – Грете?

В течение нескольких лет Симон был здесь лозоходцем. Когда кому – нибудь требовалось пробурить колодец, обращались к Симону. Симон приходил и указывал на правильное место. Он не ошибся ни разу.

Андерс фыркнул:

– Наверное, Хольгер думает, что это сделал я.

– Ты знаешь, что его жена утонула в прошлом году?

– Сигрид? Нет, я не знал.

– Она вышла в море на лодке и не вернулась. Лодку нашли через несколько дней, а Сигрид нет. Ну да ладно. Ты пойдешь со мной к Анне – Грете?

Сигрид. Она была одной из тех немногих, кого Андерс в детстве по – настоящему боялся. Она вечно была напряженной, и казалось, любая мелочь может вызвать взрыв ее гнева: непогода, звук тормозов велосипеда, оса, севшая на ее мороженое. Каждый раз, когда Андерс продавал рыбу, он старался отобрать для нее товар получше или положить ей на двести граммов больше. Но она все равно выглядела недовольной.

– Она утонула?

Симон пожал плечами:

– Некоторые думают, что…

– Что?

– Некоторые считают, что это сделал Хольгер.

– А ты как думаешь?

– Ой нет. Он ее слишком боялся.

– Я помню, он ненавидел тех, кто из Стокгольма.

– Да. Но теперь он ненавидит их еще больше.

Хольгер

Отвращение местных жителей к выходцам из столицы – в этом Думаре не уникален, как не уникальна и Швеция в целом. Оно существует везде, а иногда и по уважительной причине. История Хольгера лишь подтверждает, как это отвращение пришло в стокгольмские шхеры, в частности на Думаре.

Как Андерс и многие другие на Думаре, Хольгер происходил из семьи лоцманов. Благодаря умным вложениям, выгодным бракам и другим маневрам семья Персонов завладела всей северо – восточной частью Думаре – площадью более трех гектаров лесных участков, пастбищ и пахотных земель, простиравшихся от береговой линии до середины острова.

Отец Хольгера вошел в силу в начале 1930–х. Тогда на Думаре только начали появляться дачники, и многие принялись пристраивать к домам отдельные комнаты для сдачи их внаем.

Не будем вдаваться в подробности, но из – за тяги отца Хольгера к бутылке ситуация обернулась против него. Однажды летом он познакомился с брокером из Лондона. За выпивкой и разговором зашла речь о том, чтобы отец Хольгера стал членом правления одного из биржевых обществ.

Вся эта история привела к тому, что отец Хольгера продал Каттюдден этому самому брокеру – площадь более пятнадцати гектаров леса, где ничего не росло. И получил цену намного выше, чем если бы продавал землю другим островитянам.

Но брокеру вовсе не нужны были лес или пастбища. В течение нескольких лет он разделил Каттюдден на тридцать участков земли, которые потом продал дачникам. Каждый участок стоил примерно половину того, что он заплатил за весь мыс.

Когда отец Хольгера понял, что произошло, его ближайшим и лучшим утешителем стала бутылка. Хольгеру было тогда семь лет, ему приходилось смотреть, как его отец пил от жалости к самому себе, глядя на то, как на земле, принадлежавшей нескольким поколениям их семьи, строили домики счастливые дачники.

Через несколько лет отец взял ружье и отправился с ним в лес. Больше он домой не вернулся.

Эту историю рассказывали на острове в самых разных вариантах, но то был вариант семьи Персонов. Хольгер переживал ее всю жизнь, и его основной мыслью было то, что корень всех зол – те, кому потребовались эти дачи, а именно жители Стокгольма. Затем среди них появились те, кто был более виноват, чем другие. Главных негодяев звали Эверт Таубе и Астрид Линдгрен.

Хольгер никогда не уставал объяснять всем, кто хотел его слышать: шхеры всегда отличались тяжелой работой, пока не появился Эверт Таубе и не принялся романтизировать их, пока там не зазвучал Роннердаль и вальс из кинофильма «Семь морей до Кале». Любопытные стокгольмцы явились сюда и глазели через бинокль на проплывающие корабли. Все эти романтические бредни Таубе привели к тому, что стокгольмцы положили глаз на шхеры. Тут ведь были и местные красотки с цветами в волосах, и музыка под гармошку, и веселые выпивки. Те, у кого были средства, радостно начали покупать себе летнее удовольствие. Даже заброшенные пустыри шли нарасхват, а исконное население шхер редело.

Не только богатые приобретали тут участки. Маклеры покупали все, что могли, и строили дачи, чтобы продавать их или сдавать на неделю или месяц. Теперь все могли выбраться в шхеры и наслаждаться летней жизнью.

Молодежь из шхер общалась с дачниками и начинала скучать по столичным удовольствиям и кинотеатрам. Дома и усадьбы оставались без наследников, приходили в запустение, и немедленно слетались маклеры и скупали их «на корню». Шхеры походили на мертвецов, которые воскресали лишь на летние месяцы, а потом снова возвращались в свои мрачные зимние склепы.

Таково было общее содержание речей Хольгера, а свой рассказ он обычно заканчивал тем, что бы он сделал с Эвертом и Астрид, будь те еще живы. Это были жуткие фантазии, в которых разыгрывались сцены насилия, с применением веревок, мешков и бензина. Возражений он не терпел.

Шхеры обречены. Так считал Хольгер.

Анна – Грета

Заросли сирени окружали домик Анны – Греты. Над изгородью виднелась лишь маленькая башенка с окошечком на крыше дома. Когда Андерс был маленьким, он думал, что это настоящая башня, как в рыцарских замках, и был очень разочарован тем, что не мог найти туда дорогу и никто эту дорогу не мог ему указать.

Позже он понял, что башенка была всего лишь декоративным украшением, а окно – просто нарисованным. И все равно, подходя к дому, Андерс всегда думал о старых замках, которым много – много веков. Но сейчас все его мысли исчезли при виде женщины, распахнувшей ему дверь и бросившейся ему навстречу.

Анна – Грета была одета в джинсы и клетчатую рубашку. На ногах – резиновые сапоги. Длинные седые волосы были заплетены в косу, которая хлопала ее по спине, когда она бежала к Андерсу. Подбежав, она обхватила его за плечи и крепко прижала к себе.

– Мальчик! – Она обняла его и легонько потрясла. – Мальчик мой!

Она обнимала его так крепко, что Андерсу на минуту показалось, что она сейчас приподнимет его с земли, как она делала это в его детстве. Он побоялся обнять ее так же крепко – все – таки ей было уже восемьдесят два. Он лишь гладил ее по спине и приговаривал:

– Ну, бабушка… бабушка – Анна – Грета отпустила его и пристально вгляделась ему в лицо. Только после этого она, казалось, заметила стоявшего рядом Симона. Он нагнулся и поцеловал ее в щеку. Анна – Грета милостиво кивнула:

– Кофе ждет!

Она прошла в дом мимо Андерса и Симона, громко топая сапогами. С возрастом походка у нее поменялась.

Журнальный столик был накрыт: бутерброды с анчоусами и яйцами, печенье и булочки с корицей. Андерс почувствовал зверский голод.

Симон сделал вид, что возмущен, и сказал Андерсу:

– Отличное угощение, а? Да еще в гостиной. Я пока посижу на кухне, подожду, когда и меня пригласят.

Анна – Грета остановилась и подняла брови:

– Я слышу какие – то жалобы?

– Нет – нет, – сказал Симон поспешно, – я просто говорю, что тут очень по – разному относятся к людям.

– Если бы тебя не было тут три года, то и тебе накрыли бы в гостиной.

Симон почесал подбородок:

– Ну, это легко можно устроить.

– Тогда я пойду и утоплюсь, сам понимаешь.

Отец Андерса однажды назвал Симона и Анну – Грету парой комиков. Несомненно, в этих словах была доля истины. Они как будто играли некий спектакль – на одну и ту же тему, но спектакль тем не менее был все время разным.

Анна – Грета смотрела на то, как Андерс съел один бутерброд и потянулся за вторым, и подвинула к нему блюдо.

– Насколько я понимаю, у тебя дома никакой еды нет?

– Извини, я…

Анна – Грета фыркнула:

– Успокойся. Я не это имела в виду. Ешь, ешь. Просто мы должны поговорить и о делах.

– Дрова, – подхватил Симон, – как у тебя с дровами?

Было решено, что Андерс возьмет с собой пакет с едой, затем он и Симон поедут и закупят продуктов, а потом Андерс разберется со своей лодкой. Проблема была решена.

Андерс извинился и вышел на крыльцо покурить. Он сел, закурил сигарету и стал смотреть на сливовые деревья Анны – Греты. На ветках висели зрелые плоды. Он думал про Хольгера и его жену, про море, про якорь на церковном дворе в Нотене, Майю. Это странно, что… что никто…

Когда он вернулся, стол был уже убран, а кофе налит. Симон и Анна – Грета сидели, близко склонившись друг к другу. Андерс стоял и смотрел на них.

Вот так выглядит любовь. Два человека встречаются, и между ними возникает любовь, и она становится отдельным существом, которое диктует свои условия.

Как это происходит?

Андерс опустился в кресло. Симон и Анна – Грета нехотя оторвали взгляды друг от друга.

– Хорошо подышать свежим воздухом, да? – сказала Анна – Грета.

Андерс кивнул. Анна – Грета никогда не упрекала его по поводу курения напрямую, но ее намеки были искусны и разнообразны.

– Я вот о чем подумал… – начал Андерс, – что, если поговорить об этом с Хольгером? Что он об этом скажет?

Анна – Грета ухмыльнулась:

– Если ты хочешь спросить о чем – то Хольгера, то он, несомненно, ответит тебе, что в неудачном улове трески виноваты исключительно жители Стокгольма.

– Это да. Но я не об этом. Я про… Майю.

Симон и Анна – Грета смотрели на него, не двигаясь. Андерс продолжил:

– Понимаешь, я все время думаю… Были мы, родители и ребенок. Ребенок исчезает без следа. Ясное дело, в этом виноваты родители. Кто же еще? Конечно родители.

Симон и Анна – Грета переглянулись. Анна – Грета протянула руку через стол и погладила руку Андерса:

– Ты не должен так думать. Пожалуйста.

– Но ведь так и было. Она исчезла. Как это могло произойти? И почему же… почему никто об этом не говорит? Никто нас не упрекал? Почему все принимают это как нечто естественное?

Симон подпер голову рукой и нахмурился. Анна – Грета смотрела на Андерса с каким – то странным выражением. Помолчав, она сказала:

– Просто люди уважают чужое горе.

– А Хольгер? – спросил Андерс. – Его жена утонула, и Симон говорил мне, что многие люди стали его подозревать. А Майя… Полиция задавала вопросы, конечно. Но здесь никто ничего не сказал! Никто!

Симон допил кофе и аккуратно, стараясь не нарушать молчание, поставил чашку. Порыв ветра за окном поднял листья в воздух.

– Это действительно странно, – сказал Симон.

Анна – Грета подвинула кофейник ближе к Андерсу.

– Но это зависит от того, о ком идет речь, – сказала Анна – Грета, – тебя знают все, потому что ты тут вырос. И все знают, на что ты способен, в отличие от Хольгера.

Андерс налил себе еще полчашки кофе. Он не был уверен, что она права. Но он сказал:

– Да. Может быть.

Они заговорили о другом. Нужен ли ремонт Смекету, и если да, то какой именно. Андерсу не хотелось вставать и идти домой. Кроме холодного дома, его никто не ждал. А тут было так хорошо.

В разговоре наступила пауза, он откинулся на спинку стула, скрестил руки на животе и посмотрел на Симона и Анну – Грету:

– Как случилось, что вы встретились? Когда?

Симон и Анна – Грета одновременно улыбнулись. Они посмотрели друг на друга, и Симон покачал головой:

– Это долгая история.

– И что? – спросил Андерс. – Мне нельзя ее узнать?

Анна – Грета выглянула в окно. Небо было пасмурным, по заливу скользили серые волны. Она нахмурилась, погладила Андерса по голове и спросила:

– Что ты знаешь о своем дедушке?