Текст книги "Человеческая гавань"

Автор книги: Йон Линдквист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Симон прижал руки к груди, показывая, что он больше не претендует на их время.

Анна – Грета кивнула Элофу. Он смутился:

– Ну, как я уже сказал… я думаю, что есть что – то положительное в том, что произошло. Никогда не было такого, чтобы кто – то вернулся оттуда на берег. Я хочу сказать… может, это значит, что опасность становится слабее. Каким – то образом.

Он пожевал губами и замолчал, не зная, что говорить дальше. Анна – Грета пришла ему на помощь:

– Как ты думаешь, как мы должны относиться к тому, что произошло?

– Ну…

И тут послышался странный звук. Сначала Симон подумал, что это чей – то пронзительный крик, но потом вспомнил, что именно так звучит пожарный сигнал.

Все вскочили.

– Пожар!

Люди расхватали куртки и пальто, и через минуту в комнате было пусто, остались только Симон и Анна – Грета. Они смотрели друг на друга, ничего не говоря. Потом Анна – Грета опустила голову. Симон повернулся на каблуках и вышел.

После освещенной комнаты на улице казалось совсем темно. Будто вся деревня вымерла. С юго – востока наползал едкий дым.

В поселке, разумеется, существовала противопожарная служба. Мощный насос подсоединялся к шлангу, и при необходимости воду можно было качать прямо из моря, протянув шланг по всей деревне.

Пожар начался в районе причала. Глаза Симона привыкли к темноте, и он двинулся вперед. Анна – Грета оказалась рядом с ним. Она нащупала его руку. Симон отстранился.

Скоро они догнали Тору Остерберг. Она стояла рядом с придорожной канавой. Анна – Грета схватила ее за руку.

– Иди домой, Тора, – сказала она, – ты здесь не нужна.

– Я останусь, – прошипела Тора, – я хочу посмотреть, что тут происходит.

Симон воспользовался возможностью, чтобы оторваться от Анны – Греты. Он почти побежал вперед, и только тогда, когда возмущенный голос Торы остался далеко позади, он замедлил шаг. Он разочаровался в Анне – Грете, он не знал, что делать.

Может, купить себе дом, не снимать больше жилье у Анны – Греты?

Симон горько усмехнулся. Нет. Во – первых, он не сможет заплатить столько, сколько стоит дом на побережье, да и не смог бы он теперь жить рядом с ней.

Черт бы ее побрал!

Внезапно он споткнулся и упал в канаву. На глаза навернулись слезы гнева и боли, и он закричал:

– Вот черт!

Ему вовсе не хотелось, чтобы Анна – Грета видела его в таком состоянии. Он выбрался из канавы и встал на ноги.

Вдали послышался звук двигателя, похоже, это был мопед. Звук шел с северной части острова. Симон начал вглядываться в лес, с нетерпением ожидая увидеть фары мопеда.

Кто там едет?

В той стороне был только дом Хольгера, но у Хольгера не было мопеда. Кроме того, даже если бы и был, то Хольгер никогда не рискнул бы ехать по такой тропинке – это было просто – напросто опасно.

Мопед выскочил на дорогу буквально в паре метров впереди, и Симон оказался ослеплен ярким светом. Мопед летел прямо на него. Симон хотел было отступить в сторону, но он уже и так стоял на самой обочине.

Мопед пролетел мимо, обдав его горячей волной из выхлопной трубы, и на прежней скорости понесся к деревне.

Анна – Грета, Тора!

Он обернулся и увидел темный силуэт водителя. Кто это, он рассмотреть не сумел. Заметил только, что тот сидел, низко наклонившись над рулем.

Вскоре он увидел приближающихся Анну – Грету и Тору. Они отскочили в сторону, когда мимо них пролетел мопед. Симон глубоко вздохнул. Хоть он и разочаровался в Анне – Грете, но вовсе не хотел видеть, как ее сбивает какой – то безумный гонщик.

Кто это был?

Симон вспомнил всех молодых людей острова, но не нашел ни одного кандидата. Все они были добродушными увальнями, чрезмерно увлеченными компьютерными играми и мечтавшими поскорее покинуть Думаре.

Строить какие – либо догадки сейчас было бессмысленно. Поселяне тушили пожар, а Симон стоял без дела. У него кружилась голова, и вообще он чувствовал себя слабым и разбитым.

Он принимал участие в тушении пожара в прошлый раз. Тогда тоже удалось подключить еще несколько садовых шлангов, и, кроме того, люди стояли с ведрами и передавали их из рук в руки.

Когда он наконец добрался до места пожара, то увидел, что горит один из самых красивых домов на острове. Дом был построен для туристов совсем недавно. Люди натянули пару садовых шлангов, но в основном они выстроились цепью и подавали ведра от человека к человеку.

Но было уже ничего не сделать. Наружные стены были почти доверху охвачены огнем, балки и рамы громко трещали, и хотя Симон находился более чем в ста метрах, он чувствовал жар огня.

Дом, конечно, было жаль, но, с другой стороны, очень повезло, что загорелся именно он. Этот дом стоял на отшибе, и не было опасности, что огонь распространится на другие дома, если только не принимать во внимание разлетающиеся повсюду искры.

Делать больше было нечего, все стояли вокруг пожарища, чтобы убедиться, что ветер не отнесет искры на соседние постройки. Симон хотел уйти домой, но понимал, что такое поведение не будет выглядеть слишком красивым. Он увидел Йорана, говорящего по телефону, и пошел к нему. Йоран закончил разговор, несколько раз кивнул и убрал трубку. Он увидел Симона и сделал шаг навстречу ему.

– Привет, – сказал он, – пожарная команда в пути, но приедет она, конечно, уже на пепелище.

Они стояли рядом друг с другом и смотрели на горящий дом, ничего не говоря. Пламя разгоралось все сильнее.

– Отчего он загорелся? – спросил Симон.

– Не знаю. Но пламя поднялось очень быстро, никто и опомниться не успел, как все уже было в огне.

– Там был кто – нибудь? В доме?

– Не знаю.

– Это дом Гренваллей, но они ведь живут тут только летом?

– Вроде да. Хотя дочка иногда приезжает и не в сезон.

Они пошли в сторону огня, и Симон зажмурился, как будто ожидая что – то увидеть в огне. Мечущегося человека или обугленный скелет. Балка с треском сорвалась и упала на землю. Если там и было что – то живое, то оно давно погибло в огне.

Трава вокруг дома была сухая и уже начала дымиться от жара. Симон рванулся вперед в порыве что – то сделать – достать воду из колодца, помочь пожарным. С помощью Спиритуса он мог бы многое сделать, и, если бы речь шла о спасении человеческой жизни, он бы бросился в пламя не раздумывая. Но теперь, когда пожар пошел на убыль, это было бессмысленно, и к тому же он не хотел беспокоить Спиритуса. Он не знал, почему он так решил, но чувствовал, что Спиритуса надо оставить в покое.

Кто стучит в твою дверь?

Андерс не понимал, плывет он к поверхности или идет ко дну. Он находился в каком – то жутком, бесконечном кошмаре, которого раньше никогда не испытывал. Некая часть его сознания говорила, что это всего лишь сон, и без этой мысли он просто сошел бы с ума от страха.

Андерс был под водой, в полной темноте, без малейшего намека на свет, и непонятно, где верх, где низ. Единственное, что он знал, – это то, что он под водой, что там темно и он тонет.

Его руки бились в отчаянии, а глаза ничего не видели. Он ждал, что вот – вот захлебнется, наглотавшись воды, но ничего не происходило. Он чувствовал панику и понимал то, что жить ему осталось какую – то пару секунд.

Но секунды шли, и Андерс продолжал тонуть. Если этот ужас мог быть материальным, то он как раз находился внутри материи. И она становилась все плотнее. Сердце колотилось, голова была готова взорваться. Он хотел закричать, но не мог открыть рта. Такого отчаяния он никогда прежде не испытывал.

Какая – то фигура, лишенная четких очертаний, направлялась к нему. Голова Андерса раскачивалась из стороны в сторону, но он ничего толком не видел. Только чувствовал, как что – то огромное, что – то большее, чем можно себе представить, приближается к нему.

В ушах у него колотился пульс, и он слышал какой – то звук. Значит, там было что – то на самом деле, и оно двигалось.

Он открыл глаза и услышал удар в дверь. Удар прозвучал раскатисто, как эхо. Пару секунд у него заняло понять, что он находится в своем доме, живой и невредимый. Он вскочил и бросился к дверям. Около дверей он поскользнулся на кухонном полу и едва не упал, но удержался за плиту и поспешил в холл.

На этот раз ты не утонешь.

Андерс потянул наружную дверь и закричал, отпрянув назад, отстраняясь от того, что стояло на крыльце. Ухмыляющееся лицо нагнулось к нему, когда он опрокинулся на пол. Все еще пораженный страхом, он отполз и натянул на себя коврик. Затем внутри его зазвучал успокаивающий голос.

Это же всего – навсего клоун. Он не может причинить тебе вред.

Андерс лежал на полу и смотрел на него. Разум вернулся к нему, и он мог услышать сигнал пожарного колокола из деревни и рычание газующего мопеда.

Клоун – пластмассовая фигурка, рекламирующая мороженое, – смотрел на него, и Андерс никак не мог успокоиться. Если он пошевелится, казалось, клоун бросится на него. Чтобы освободиться от гипнотического взгляда дурацкой фигуры, он откинулся на пол и стал смотреть в полоток.

Бояться нечего. Перестань. Это… просто пластмассовая кукла. Перестань. Немедленно успокойся!

Не помогло. В нем как будто было два человека: один здраво понимал, что бояться нечего, а второй просто боялся, до дрожи и ужаса, почти не контролируя себя.

 
Я не верю в эти сказки!
Ты всего лишь клоун в маске!
 

Что это? Считалка из книги про Альфонса Оберга? Когда он боялся спускаться в подвал, потому что там жили привидения, папа научил его считалке. Это была одна из любимых кассет Майи. Андерс поднял голову. Клоун так и стоял, не шевелясь.

 
Я не верю в эти сказки!
Ты всего лишь клоун в маске!
 

Звук пожарного колокола в деревне затих. Тарахтение мопеда больше не слышалось. Андерс встал на ноги. Он собрался с духом и пошел прямо на клоуна, хотя в темноте ничего не было видно.

Кто его тут поставил?

Тот, кто проехал мимо на мопеде, – это ясно. Но кто это был? Кто мог так пошутить?

Несмотря на то что руки просто не хотели двигаться, Андерс усилием воли заставил себя коснуться клоуна, схватил его и столкнул со ступенек крыльца. Фигура оказалась неожиданно тяжелой. Клоун перевернулся несколько раз и оказался на земле, по – прежнему глядя на Андерса.

Лучше всего его разрубить. Взять топор и разрубить дурацкую фигуру на мелкие кусочки.

Андерс решил было пойти за топором, но было темно, точно так же, как в его сне. Он попробовал перевернуть фигуру, но ничего не получилось. Клоун все равно смотрел на него.

Кто? Кто мог знать о его страхах?

Тот, кто поставил фигуру в его сенях, сделал это для того, чтобы напугать его, но кто мог знать, что он боится клоуна? Нет. Не так. Кто мог знать, что он испугается клоуна? Кто?

Тот же самый, кто смотрел на меня из темноты.

Клоун смотрел на него. Андерс достал черный пластиковый мешок для мусора и завернул в него фигуру.

– Я не боюсь.

Он сказал это громко в темноту. Он сказал это еще раз, и ему показалось, что клоун прошептал в ответ: ты не осмелился пойти и взять топор. Хотя, конечно, ты храбрый и мужественный. Ты же храбрый, да?

Андерс рассердился. Он вернулся в дом. Натянул на себя куртку, проверил, что в бутылке есть вино, взял карманный фонарик и вышел снова. Он встал прямо над клоуном и отпил из бутылки. Затем зажег фонарик.

Лучик света метался перед ним по тропинке, и Андерс играл с ним, направляя его то на деревья, то на траву, на кусты, на тропинку, – играл так, как будто это был веселый зверек. Зверек из лучика света, которого никто не мог поймать. Чтобы испытать себя, он потушил фонарь.

Октябрьская тьма обступила его. Андерс ждал, когда кошмар из сна охватит его вновь, но ничего не произошло. Он слышал только свое собственное дыхание. Он не был под водой. Около него – никого и ничего. Он повернулся назад и увидел, что небо ясное, видны звезды.

– Это хорошо, – сказал он, – никакой опасности нет.

Андерс снова зажег фонарь и двинулся дальше. Чтобы отпраздновать победу над страхом, он достал бутылку и сделал глоток. Тело было все еще измучено после тяжелой работы днем, мускулы побаливали, и он сделал еще глоток. Бутылка почти опустела.

Около гостиницы начиналось дорожное освещение. Слабый туман стелился по земле. Андерс потушил фонарь и пошел по дороге.

В отеле не было света. Он вспомнил, что в детстве жалел тех, кто вынужден жить тут. У них ведь нет настоящего дома. Даже несмотря на то, что отель был довольно уютным, его постояльцы были вынуждены все время переезжать. Они приезжали на лодке на день или два, потом снова уезжали, наверное в другие места, снимать номер в следующей гостинице.

Но там же кто – то сидит.

Андерс зажег фонарь и направил луч света на лестницу гостевого домика. Там действительно кто – то сидел, склонившись головой к коленям. Андерс посветил в обе стороны, чтобы удостовериться, что мопед тоже стоит где – то поблизости. Нет, мопеда не было. Он осторожно приблизился:

– Эй? С вами все в порядке?

Женщина подняла голову, и Андерс сначала не узнал Элин. Ее лицо изменилось с тех пор, как он видел ее в последний раз. Она стала… старше. И страшнее. Она зажмурилась и отпрянула от фонарика, как будто испугалась. Андерс отвернул фонарик:

– Элин, это я, Андерс. Что случилось? Что с тобой? Почему ты тут сидишь?

Он направил фонарь немного вправо, чтобы не слепить Элин, подошел и сел ступенькой ниже, затем потушил фонарь.

Элин сидела, обхватив колени руками. Андерс положил руку на ее коленку и почувствовал, что она дрожит.

– Что случилось? Скажи мне.

Рука Элин скользнула к его руке и схватила ее так крепко, что Андерсу стало больно.

– Андерс. Хенрик и Бьерн приходили. Они сожгли мой дом.

– Нет, – сказал Андерс оторопело, – нет, Элин. Такого просто не может быть. Они же мертвы! Они утонули, ты же помнишь?

Элин медленно покачала головой:

– Я видела их. Они приехали на том самом мопеде и сожгли мой дом.

Андерс закрыл рот, забыв то, о чем хотел спросить.

Но ведь на Думаре так много мопедов. Почти у каждого они есть. Так что это никакое не доказательство. Но с другой стороны – клоун. У Хенрика и Бьерна было такое развлечение – перетаскивать вещи с места на место. Взять, например, бочку для воды и поставить ее с другой стороны острова или забраться в какую – нибудь мастерскую, украсть электропилу и оттащить ее в мастерскую соседа.

Вроде бы все совпадало. Но была одна проблема.

– Но они ведь утонули. Пятнадцать лет назад. Или как?

Элин покачала головой:

– Они не утонули. Они исчезли.

Хубба и Бубба

Эти персонажи встречаются во всех компаниях. Они сами понимают, что никак не подходят своим друзьям и частенько мешают. Сначала они пытаются быть как все, но потом начинают подчеркивать свою исключительность, и делают это чаще всего глупо и неловко.

Они, между прочим, могли считать себя счастливчиками, хотя бы из – за того, что их было двое. Странных парней никто не любит, над ними смеются, зачастую издеваются. И они одиноки. Они всегда одиноки.

Да, их обижают, но иногда, правда, оказывают какое – то внимание, хотя чаще всего для того, чтобы придумать какую – то новую насмешку. Это повторяется снова и снова, и этому нет конца.

Такова незавидная доля дурака. Он никогда не может выйти из своей роли, потому что, если и попытается это сделать, чаще всего это будет выглядеть смешно.

А их все – таки было двое.

В отличие от других компаний, здесь собирались дети местных, тех, что жили на острове круглый год. Отец Бьерна был плотником, мать работала сиделкой в доме для престарелых. Хенрик жил с матерью, которая непонятно чем занималась.

Обычно бывало так, что дети отдыхающих и дети местных играли отдельно, в разных компаниях, и только в этом случае нашлось связующее звено – Андерс. Его мама приезжала сюда в качестве туристки, встретила отца и переехала на Думаре, как только родился Андерс. Так они прожили около года, а затем мать забрала сына и уехала обратно в город.

Андерс приезжал сюда к отцу на каникулы и иногда на выходные, и таким образом он был участником в обоих лагерях. На Каттюддене у него были свои летние приятели, но зимой он иногда играл с Хенриком и Бьерном, единственными своими сверстниками в деревне.

Они катались на санках со склона, играли в заброшенных сараях и дразнились всякими обидными прозвищами.

– Займемся чем – нибудь, дебил?

– Давай, идиот. А где второй дебил?

Через несколько лет Хенрик и Бьерн при помощи Андерса сблизились с летней компанией. Теперь они избегали называть друг друга идиотами, ведь их мог услышать кто – то посторонний.

Было только одно лето, когда Хенрик и Бьерн считались полноправными членами компании, – в 1983 году. Хенрику было тринадцать, а Бьерну двенадцать, и причина их популярности была только одна – у Хенрика имелся собственный мопед.

Так как на Думаре не было никаких машин, детям дозволялось кататься на велосипедах столько, сколько они хотели, и так быстро, как они только могли. Они носились как стрелы между домами, по лесным тропинкам, между пристанью и Каттюдденом. Летом 1983–го велосипеды стали казаться им детскими игрушками, появились куда более интересные штучки.

Хенрик еще не дорос до того, чтобы иметь настоящий мотоцикл, поэтому его отец разрешил завести ему мопед – точно так же, как шестилеткам позволяют кататься на велике куда угодно: налететь на кого – то ты сам, конечно, сможешь, но тебя не собьют. Мопед ездит не быстро. Максимум тридцать пять километров в час.

Самому старшему в компании было тринадцать, и естественно, что в таком обществе ржавый мопед выглядел по меньшей мере как «ламборджини». В нем были и скорость, и крутизна, и статус, а поскольку Хенрик и Бьерн были неразлучны, Бьерну тоже немало перепало от популярности Хенрика.

В то лето, и только в то лето, Хенрику удавалось маневрировать между желаниями, разочарованиями и интрижками компании. Мопед придавал ему дополнительный вес, гормоны у всех гуляли, а у Элин начала появляться грудь. Когда Хенрик поворачивал перед магазином с Элин на багажнике и ее грудь подпрыгивала на ухабах, он чувствовал себя королем. Но только в то лето.

Его и Бьерна можно было часто увидеть на узких тропинках, внизу на берегу, в лесу. Так как в компании кроме Хенрика и Бьерна Андерс был единственным, кто тоже жил в старой части деревни, то бывало так, что и он ездил на багажнике мопеда домой после вечеринки у Мартина или Элин.

– Запрыгивай, идиот.

В середине августа компания распалась. Хенрик и Бьерн остались, прочие уехали в Стокгольм и Упсалу. Когда Андерс приехал на недельку на рождественские каникулы, залив около дома его отца замерз. Хенрик и Бьерн веселились, катая друг друга на коньках за мопедом или просто болтались туда – сюда.

На следующее лето все переменилось. Когда Хенрик пытался выпендриваться, катаясь на одном колесе по лесной тропинке, никто не выразил особого интереса. Некоторые накатались на мопедах в городе, у других появились мопеды собственные, и покруче, так что прошлогодние развлечения показались скучными и детскими.

Хенрик и Бьерн слетели со своего пьедестала. Может быть, помня о том, каким значимыми они были тем летом, в компании начали активно подмечать их недостатки: они были не так одеты и не так пострижены, они говорили как – то смешно и ничего не знали о музыке. Именно в то лето кто – то придумал им кличку – Хубба и Бубба, по первым буквам их имен.

И Мартин, и Жоэль отпустили волосы за зиму. Андерс, как обычно, был где – то посерединке. Хубба и Бубба были коротко пострижены.

Малин и Элин укладывали волосы как Мадонна, используя для укладки много спрея, и даже Сесилия и Фрида, которые были младше, начали заботиться о своей внешности.

Отец Жоэля часто ездил по делам в Лондон и привозил оттуда сыну разные классные штуки – кассеты или футболки со слоганами популярных песен. Хенрик и Бьерн чаще всего не имели ни малейшего представления, о чем шла речь, но изо всех сил старались показать, что и они в курсе дела. Они старательно повторяли фразы и цитаты, но, поскольку они не знали контекста, их слова чаще всего звучали смешно и не к месту. Над ними хихикали – кто – то исподтишка, кто – то открыто. Некоторые их реплики становились настолько популярными, что их использовали в качестве ответов на глупые или непристойные вопросы. Хенрик и Бьерн хихикали вместе со всеми, но было видно, насколько им обидно и неловко от собственной глупости. Их поведение не добавляло к ним симпатии, они все больше и больше становились изгоями и объектом жестоких насмешек. Компания относилась к ним как к глупым крестьянам, с которыми совершенно незачем считаться. Что бы они ни сделали, это выглядело по – дурацки.

Когда Мартин взобрался на башню к часам, это было расценено как подвиг. Когда Хенрик неделю спустя сделал то же самое, никто даже не заметил, хотя он влез куда выше Мартина.

Не то чтобы Андерс отстранился от Хенрика и Бьерна, но тем летом он и Сесилия начали ходить к камню по вечерам и у него было о чем подумать и помимо старых товарищей. Он смотрел «Мьюзик – бокс» и читал рок – журналы («Сможет ли Джордж Майкл что – нибудь без Эндрю Риджли?»), а слушал в основном «Депеш мод».

Однажды вечером, перед тем как расстаться на лето, он и Сесилия были одни в доме Андерса, и он поставил для нее свою любимую вещь с альбома «Some Great Reward» – «Somebody». К его безграничному облегчению, она сказала, что ей очень понравилось и она хотела бы услышать это еще раз.

Когда Андерс приехал на рождественские каникулы, Хенрик и Бьерн изменились. Между ними была разница в полгода, но в физическом и умственном развитии они походили друг на друга, как близнецы. Они оба выросли, прошли период подростковых прыщей и стали намного тише и спокойнее.

Они катались по льду на мопеде до Каттхольмена и играли в догонялки в лесу. Понятное дело, они никому об этом не говорили. По молчаливому соглашению они решили прекратить называть друг друга идиотами. Те времена навсегда миновали.

У Андерса появилось новое увлечение: «Смите». Хенрик получил в качестве рождественского подарка гостевой домик в полное распоряжение, и там они обычно сидели и без конца крутили «Heaven Knows I'm Miserable Now» и «Still 111». Когда Андерс собрался домой, Хенрик спросил, нельзя ли позаимствовать у него кассету. Андерс отдал ему все, что у него было, потому что вполне мог переписать себе еще, когда вернется в Стокгольм.

Когда пришло лето, было ясно, что Хенрик и Бьерн нашли себе новое развлечение. Альбом «Смите» «Meat is Murder» вышел несколькими неделями раньше, и Андерс считал, что сборник «Hatful of Hollow» был у них куда круче, однако Хенрик и Бьерн придерживались другого мнения. Они выучили каждое слово и стали вегетарианцами, – наверное, первыми вегетарианцами в истории Думаре. Но, по сути дела, для компании они так и остались никем – обычными, презираемыми крестьянами, и с большими странностями.

Они пытались затянуть Андерса в мир своих увлечений, но он не поддавался. Частично потому, что ему это на самом деле было неинтересно, частично потому, что общаться с Хуббой и Буббой становилось опасно. Если провести с ними много времени, то остальные могли подумать, что и он такой же чокнутый, как они. Когда они собирались одной большой компанией, все было вполне пристойно, но никто не хотел считаться их близким другом.

Если компания собиралась на пляже, чтобы пожарить колбасу и выпить пива, Хенрик и Бьерн колбасу не ели, потому что мясо – это убитое животное.

И так далее. Они лелеяли свои пристрастия, не замечая того, что уже и так достаточно отличаются от других сверстников.

Зимой Андерс приезжал на Думаре на короткие промежутки времени, и в свои визиты и он старательно избегал Хенрика и Бьерна. Они позвонили ему весной, когда собирались приехать в Стокгольм и хотели у него переночевать, но он сказал, что он будет в гостях у Сесилии. В принципе, он не обманывал, только в гости его пригласили не на этой, а на следующей неделе.

Хенрик и Бьерн начали заниматься английским и вскоре стали знать язык лучше всех на Думаре.

Они могли бы жить счастливо. И наверное, были счастливы. Они жили так, как считали нужным, они не пытались приспособиться к окружающим, потому что твердо знали, что это невозможно. И продолжали вести себя как идиоты.

В компании в это лето начали пробовать алкоголь. Сперва домашние запасы, оставшиеся с прошлого лета, но летом 1986–го компания стала предпринимать поездки на Аландские острова.

Мартин был высокий и худой. У него даже начала пробиваться борода, которую он не сбривал, а, наоборот, старательно отращивал за несколько дней до поездки на лодке Жоэля до Капелыпера, откуда шел паром на Аландские острова. В такс – фри накупили алкоголя, а потом бродили по Мариенхамну и пили столько, сколько влезет.

Так получалось, что Хенрика и Бьерна все время забывали, и в третью поездку они взяли инициативу в свои руки. Они вели себя тише, чем обычно, а по пути домой пошли в такс – фри и купили немного конфет.

Причина такой таинственности выяснилась, когда все высадились в Капелынере и были уже в безопасности. Оказалось, что у них в карманах курток и брюк напихано двенадцать пол – литровых бутылок «Бакарди». Вся компания решила, что они просто «супер», и они получили право первыми плыть на Думаре на лодке Жоэля.

После поездки в Мариенхамн оставалась обычно пара литров. Теперь у них имелся запас. Было решено, что пустые бутылки они будут прятать под старым сараем на Каттхольмене. Все это продумали именно Хенрик и Бьерн, и они стали героями дня. Уже через день были забыты и их неуместная болтовня, и странная манера поведения. Ведь именно они придумали, как добыть алкоголь.

Когда настал день последнего летнего праздника, пригласили всех. Раньше бывало так, что Хенрик и Бьерн приходили на эти праздники просто так, без приглашения. Они сидели в стороне, отпускали какие – то замечания, над которыми смеялись только они одни, в то время как остальные ухмылялись и кивали в их сторону.

Но все – таки они выполняли свою особую функцию. Они объединяли компанию и ее язык, разговаривая на своем. Хорошая вечеринка просто требовала, чтобы Хенрик и Бьерн присутствовали и поднимали остальным настроение.

И тот вечер настал. Колбаса, чипсы и грог были доставлены на Каттхольмен. Собрались все: Жоэль и Мартин, Элин и Малин, Андерс и Сесилия. Фриду не хотела отпускать мать, но она все – таки пришла. Самуэль, который жил в Нотене и играл в той же самой футбольной команде, что Жоэль, приехал на своей собственной лодке. Пришла даже Каролина, которая обычно проводила на Думаре от силы пару недель в год. Хенрик и Бьерн тоже явились.

«Бакарди» лилось рекой, его смешивали с колой в пластиковых стаканчиках. Хенрик и Бьерн принесли с собой какие – то вегетарианские колбаски, безобразного светло – серого вида, похожие на пенисы.

Андерсу по каким – то необъяснимым причинам разрешили поставить «Депеш мод». Когда пара бутылок уже была выпита, настроение поменялось, уже не хотелось таких мрачных мелодий и по девчоночьей просьбе завели дуэт Джорджа Майкла и Эндрю Риджли.

Вечеринка набирала обороты. В маленькой комнате стоял один стол, два стула и двухъярусная кровать, несколько старых плетеных стульев и лежал коврик на полу. Было довольно тесно, и потому Андерс и Сесилия решили достать матрас и улечься наверху.

Они встречались совершенно официально, об этом уже не говорили, хотя и было странно, что они вместе так долго. Первый раз они переспали еще зимой и продолжили это по весне, и теперь, когда они лежали на матрасе, никакой неловкости они не чувствовали. Сейчас они все принимали спокойно и только ласково касались друг друга кончиками пальцев и губами.

Внизу бушевало веселье. Там играли в карты на раздевание. Каролина немедленно разделась. Она была кругленькая и не особо хорошенькая. Куда веселее было с Элин и Малин, довольно симпатичными девчонками. Фрида могла бы считаться миленькой, но у нее не было заслуживающих внимания форм.

Андерс отхлебнул из бутылки смесь рома и колы и ткнулся носом в затылок Сесилии. Он был счастлив, что они тут вдвоем и остальные в пылу игры про них забыли.

Игра продолжалась. Снятая одежда громоздилась кучей на полу. Андерс, должно быть, заснул. Когда он проснулся, в компании сменилось настроение.

От стола послышался смех, Жоэль взмахнул руками и двинулся вперед танцующим шагом. Он регулярно занимался спортом и мог показать всем, что к чему.

В лачуге было так жарко, что по волосам Андерса катился пот. Алкоголь бродил в крови. Две пол – литровые бутылки были выпиты и теперь лежали пустыми под кучей одежды. Было выпито по меньше мере на литр больше, чем когда – либо, и Самуэль уже открывал новую бутылку.

Фрида, которая чувствовала себя вполне хорошо, сидела в брюках и лифчике. Она показала на Жоэля и начала протестовать:

– Да ты мухлюешь!

Жоэль двинулся к ней с угрожающим видом. Фрида оттолкнула его от себя, и Жоэль едва не упал на Каролину, но схватился за кровать и устоял. Он был сильно пьяный, полоски пота бежали по его затылку и спине. Он вытер пот рукой и сказал:

– Последний шанс. О'кей. Последний шанс, ну. Затем я…

Несмотря на то что Андерс выпил не так много, голова у него жутко кружилась и казалась тяжелее, чем обычно.

Они должны открыть дверь.

Он хотел сказать это, но не осмелился. Он посмотрел на стол, где сидели другие. Жоэль проиграл больше остальных, но и Хенрик, и Бьерн, и Элин были близки к проигрышу. Хенрик и Бьерн сидели в трусах.

По дыханию Сесилии Андерс понял, что она спит. Он положил руку на ее бедро. Ему было никак не проснуться и не сосредоточить взгляд. Сначала он попытался сфокусировать зрение, рассматривая два прыща на спине Хенрика, но затем его взгляд стала притягивать Элин. Член напрягся, и Андерс перевернулся обратно на спину и стал смотреть в потолок. Потолок был всего лишь в полуметре от его носа.

Я должен выйти на воздух.

Внизу все еще играли. Андерс хотел, чтобы Жоэль проиграл, тогда игра закончится, все пойдут на улицу и станут нормальными людьми.

Проиграл Хенрик, но его нагота никого не интересовала. Карты снова раздали. Каролина вздыхала. Она планировала провести вечер совсем не так.

Пот затекал Андерсу в глаза и бежал под одеждой. Он хотел, чтобы тут остались только он и Сесилия. Тогда он разбудит ее и спросит, не хочет ли она пойти искупаться при лунном свете. Но вместо этого ему приходилось лежать и глазеть в потолок. Было ужасно жарко, и ему казалось, будто он в печке.

– Что за чертовщина! – услышал он крик Элин. – У меня тоже пара.

– Да, – сказал Мартин медленно, он вообще немного «тормозил», – посмотри, тут у Фриды… ее карта выше, чем твоя.

Элин забормотала что – то протестующее, затем снова стало тихо. На кучу одежды упало что – то еще. Послышался звук отодвигаемого стула, и Жоэль сказал:

– Куда ты? Теперь ты будешь сидеть тут…