Текст книги "Конфиденциальный источник"

Автор книги: Йен Броган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Йен Броган
Конфиденциальный источник

Глава 1

Я поставила бокал вина на стол рядом с полупустой тарелкой каши и прибавила громкость радио. Леонард, ведущий программы «Поздняя ночь», негативно относится почти ко всему происходящему в Род-Айленде, но ничто так не выводит его из себя, как референдум о легализации азартных игр.

– Букмекеры! Мы все превращаемся в букмекеров!..

Взбешенный голос разносился по всей квартире. Я откинулась на спинку высокого стула и глотнула вина. Леонард не из тех трепачей с радио, кто спорит ради удовольствия. В его словах чувствуется искренность.

Позвонила Дори из Уоррика, сказала, что если люди хотят играть на деньги, они будут играть на деньги. Она говорила отрывисто, прибавляя лишние слоги.

– Почему б-бы штат-ту не войти в долю?

– Да что вы говорите!.. А может, штату взять под контроль и проституцию? – поинтересовался Леонард.

Дори, видимо, звонила в первый раз и замялась.

– Такое возможно? – спросила она.

Леонард поставил проигрыш из «Тэмми влюблена», который служил официальным подтверждением того, что дозвонившийся не в своем уме. Потом началась реклама.

Я принялась искать трубку радиотелефона. Думаете, трудно потерять трубку в однокомнатной квартире, где «кухню» от «гостиной» отделяет длинный стол? Однако я не умею поддерживать порядок. Газеты и бумаги лежат у меня стопками на полу. В конце концов телефон я нашла в углу туалета, на картонной коробке с книгами.

Возвращаясь к столу, я задумалась. Последний раз я звонила Леонарду вчера. По четвергам выходит передача о кино, и мы оба с нетерпением ожидаем, появится ли очередное продолжение «Терминатора».

Я представляюсь Мэри из Массачусетса, хотя на самом деле меня зовут Хэлли и живу я сейчас в Род-Айленде. Если работаешь в таком крошечном штате, приходится скрывать свое настоящее имя. Журналисты не должны высказываться, если, конечно, у вас нет собственной колонки в газете.

Я поставила бокал и положила трубку заряжаться. Сегодня просто послушаю. Отнесла тарелку и ложку в раковину, где уже скопилась грязная посуда. Собралась мыть, и тут меня отвлек звонок Андре из Крэнстона. Андре названивает Леонарду еще чаще меня.

– Азартные игры разрушают человека быстрее алкоголя, – говорит он уже в сотый раз.

Раньше Андре рассказывал, как из-за пагубного пристрастия скандалили и дрались его родители, как разорился отец и семье угрожала нищета. В жизни такой жути не бывает: скорее всего этот Андре – подсадная утка из числа активных радиослушателей.

Речь зашла о политике.

– Вполне очевидно, если город не может реализовать проект по изменению береговой линии без легализации азартных игр и появления новых казино, не нужно вообще браться за этот проект.

Для Андре все и всегда очевидно.

Я опустила тарелку с губкой обратно в раковину. На каждом углу кричат о возрождении Провиденса[1]1
  Город в США, штат Род-Айленд. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть], а на самом деле Род-Айленд находился в финансовой дыре, у него огромный дефицит бюджета. Неужели Андре не понимает, что штату позарез необходим новый источник доходов? Совсем не сложно заткнуть рот Дори из Уоррика, посчитав ее слабоумной, но ведь она права. Ближайшие казино находятся в Коннектикуте, в часе езды от нас, а в электронном виде они доступны каждому по Интернету. Если люди хотят играть на деньги, они будут играть на деньги.

Вдруг меня охватила горькая обида за Дори. При мысли о весомости собственного аргумента по венам словно побежал электроток, маня к телефону. Я схватила трубку. Пальцы машинально набрали номер радиостанции.

Занято.

Я положила трубку на стол и сделала глубокий вдох. Конечно, никто официально не запрещал журналистам из печатных изданий звонить на ток-шоу, однако от них всегда ожидают объективности, беспристрастности и непредвзятости. Публике неинтересно, что ты лично думаешь о проблеме, важно только мнение экспертов. Случается, журналиста приглашают на ток-шоу в качестве гостя программы. А вот такой незапланированный звонок – другое дело.

Подожду пару минут, и обязательно какой-нибудь слушатель выступит в защиту Дори из Уоррика.

Чтобы отвлечься, я вытащила из-под стола рюкзак и достала из внутреннего кармашка лотерейный билет. Шансов выиграть мало, зато какой простор для фантазии! Мне нравятся пятидолларовые билеты с призом в миллион: можно помечтать о том, как заплачу все долги и коренным образом изменю свою жизнь. Даже в тусклом свете древнего светильника над столом заметно: в моей жизни необходимы перемены.

Мебелью в жилой части комнаты служили хлопчатобумажный матрац в алькове, предназначенном для обеденного стола, двадцатилетней давности дешевая софа с Гаити, дубовый журнальный столик и полка, которые я так и не покрасила. В чашке с мелочью нашелся четвертак, чтобы стереть защитный слой на билете. Если выиграю миллион долларов, первым делом обзаведусь новой мебелью.

Воображение рисовало изысканный интерьер, когда на передачу позвонил некий мужчина и начал критиковать мэра Провиденса:

– Чего он хочет добиться? Развратить город? Стать сутенером для всего Род-Айленда?

Мэр Билли Лопрести – самый рьяный сторонник легализации казино и заклятый враг Леонарда. На самом деле он невероятно обаятельный человек, и избиратели не утратили к нему уважения даже после того, как арестовали за взятки его главного помощника.

– Если вы вздумали голосовать «за» на этом идиотском референдуме, настраивайтесь на другую волну! – кричал Леонард. – И нечего слушать мое шоу!

Мне нравится, когда он бросает подобные фразы, приказывая людям, что делать. Можно подумать, ему плевать на рейтинг. Представляю, как это бесит его конкурентов с других радиостанций.

Я отложила лотерейный билет и потянулась за телефоном. На сей раз дозвонилась, попросили подождать.

В прошлом месяце мне довелось освещать благотворительное мероприятие – веломарафон, деньги от проведения которого предназначались приюту для бездомных ветеранов. Тогда я встретилась с Леонардом лично. Ожидала увидеть дородного человека, а он оказался велосипедистом со стройным мускулистым телом. При этом молодым – где-то за сорок – и неразговорчивым, словно от нежелания лишний раз напрягать голосовые связки. Леонард сообщил, что проезжает на велосипеде по тридцать миль в день. «Необходимо точно выдерживать дистанцию», – сказал он, и у меня возникло ощущение, будто Леонард дотошен во всем.

В середине интервью я заметила, что он внимательно смотрит на мой бейдж. Я старалась говорить немного в нос – не дай Бог, узнает. Может, он решил, что я пытаюсь его соблазнить в своем лучшем платье от Бренды Ваккаро? Оторвав взгляд от бейджа, Леонард как-то странно улыбнулся.

Еще один глубокий вдох и еще один глоток вина. По опыту знаю: перед звонком и спором с Леонардом нужно выпить для храбрости. Тогда первые две минуты голос не будет дрожать от осознания того, что ты в эфире.

– Я не собираюсь настраиваться на другую волну, Леонард, – сказала я, когда он вывел меня в эфир. – Вы меня не испугаете!

– Ой, Мэри! – звучало в ответ из телефонной трубки. – Ты же не станешь рассказывать мне о невинных забавах своей матушки и тетушки, которые обожают покупать лотерейные билеты?

– Людям необходимо развлечься, – сказала я. – Нужна надежда.

– Пустая надежда, – быстро парировал он.

Я взглянула на билет, брошенный на стол.

– Азартные игры не принесут вреда, если соблюдать меру.

– Прямо-таки? – усомнился Леонард.

– Почему огромные деньги – миллиарды долларов – должны уходить к индейцам в Коннектикут, когда они так нужны здесь, в Род-Айленде?

– Ты права. Воровская шайка всегда найдет, как распоряжаться дополнительным доходом.

– Бросьте. Управлять всем будут индейцы племени наррагансетов, а не мафия. К тому же назначат комиссию от штата, предпримут соответствующие меры…

– Ты правда веришь, что какие-то меры будут эффективны в Род-Айленде?

Я замялась. Акцент на слове «правда» и сочный баритон Леонарда заставили меня остановиться и подумать. А что я знаю о Род-Айленде? Я и живу-то здесь всего четыре месяца.

– Почему нет? – произнесла я утвердительно.

По радио зазвучали первые ноты «Тэмми влюблена», мелодии для слабоумных, и раздался громкий смех.

– Ах, Хэлли, – назвал он меня моим настоящим именем. – Ты так наивна.

Я стояла у венецианского окна на третьем этаже своей квартиры и смотрела на город, на закрытые магазины и широкие тротуары Уэйленд-сквер. Из делового района доносились вой сирен и размеренный гул машин, двигавшихся по шоссе И-95.

Стояла холодящая осенняя ночь. Под ярким светом луны я ощущала себя беззащитной, словно сама природа вступила в тайный сговор и выставила меня на всеобщее обозрение. Я прокручивала в голове сказанное в эфире и убеждалась в разумности и обоснованности своих утверждений, надеялась на неузнаваемость собственного голоса. Я звонила на передачу Патрика Кеннеди, посвященную легализации азартных игр и священникам-педофилам. Я звонила, чтобы высказаться о плохих фильмах, о хороших ресторанах и о «Потакет ред сокс»[2]2
  Бейсбольная команда штата Род-Айленд.


[Закрыть]. Руки невольно закрыли лицо. Боже, ведь я звоню, чтобы обсуждать все подряд!

Но каким образом Леонард догадался, что это я? Он запомнил интервью на благотворительном веломарафоне? Неужели мой хриплый голос так узнаваем? Или я выдала себя частыми цитатами из газет?

Я повесила трубку, как только он назвал мое имя. Хотя какая разница: дальше все равно пошла бы реклама. И почему я всегда иду у себя на поводу? Зачем звоню каждый вечер?

Тысяча квадратных миль – слишком небольшая территория для штата. Род-Айленд следует присоединить к Массачусетсу. Произошло бы культурное слияние. В Провиденсе все бы слушали передачи из Бостона.

После дюжины клятв никогда больше не звонить на радио я решила, что пора ложиться спать, выключила светильник и направилась в ванную. Квартиру освещал лунный свет. Проходя мимо стола, я заметила маленький квадратик – забытый билет.

Осталась надежда: выиграю миллион долларов и перестану переживать из-за собственного идиотизма. Подобрав билет, я вернулась к окну. «Грин покер» – ярко-зеленая карточка, на которой изображен эльф с игральными картами. Защитный слой сходил плохо, будто билет провалялся на прилавке слишком долго, но я справилась. У эльфа оказалось две дамы.

Я занялась своими картами. Под первым квадратиком – тройка треф. Под вторым быстро очищенным квадратиком меня порадовала дама бубен. Надо полагать, под следующими двумя будут провальные пятерка пик и восьмерка треф. Не теша себя надеждой, я стерла последний.

Дама червей. Вот повезло! Пара, или, на жаргоне лотереи «Грин покер», двойная госпожа удача. Пятьдесят баксов, на тот момент – гигантский выигрыш.

Нет, все-таки Род-Айленд имеет право на статус независимого штата.

В это время года, когда по улицам не ездят машины туристов, от моего дома в Провиденсе до офиса в Саут-Кингстоне около двадцати пяти минут езды. Я работаю в длинном здании, и мне приходится парковаться под самыми окнами. Иногда появляется желание проехать через стекло прямо к столу.

Я пришла первой и была вынуждена искать ключи на дне рюкзака. Главная редакция газеты «Провиденс морнинг кроникл» находится в самом центре города, небольшие бюро разбросаны по всему штату. Создавая их, исходили из того, что жителям отдаленных районов нравится видеть у себя журналистов и иметь возможность заглянуть к нам, забросить пресс-релиз родительского комитета или отчет о спортивных достижениях школьной команды. Бюро в Саут-Кингстоне, втиснутое между клубом серфингистов и кафе «Завтрак у Поппи», представляет собой комнату с ярко-белыми стенами и линолеумом под мрамор, в которой стоят три стола и два компьютера.

Порой я не понимаю, какого черта делаю в этой дыре, да и вообще в Род-Айленде. Уходя из бостонского «Леджера», я обещала себе никогда больше не заниматься журналистикой, не поддаваться эмоциям. Однако после трех лет метаний, в течение которых я перепробовала самую разную работу – от агента по связям с общественностью до официантки и барменши, я начала все заново в маленьком офисе, в сравнительно маленькой газете и в невероятно маленьком штате.

Из-за хронической смены работы, перемежавшейся с ее же поиском, у меня накопилась уйма долгов, включая крупную сумму у матери. «Могло быть и хуже, – напомнила я себе, повернув ключ в замке и настежь распахнув дверь. – Продолжала бы прислуживать космополитам».

Я подобрала с тротуара стопку свежих номеров «Кроникл» и положила на прилавок, преграждавший путь в помещение. Теперь газеты видно с улицы через стеклянную стену, и люди станут заходить и спрашивать, можно ли купить номер. Как ни странно, согласно правилам, мы должны ответить им «нет» и направить в «Поппи», в дверь напротив, или в аптеку, в самом дальнем углу здания.

Я подошла к столу, повесила пиджак на спинку стула и кинула рюкзак на пол. В верхнем ящике лежал кусок мрамора, украшенный бронзовым пером и старомодной чернильницей. Награда за очерк о Техиане – последнюю статью, написанную для «Леджера». Обычно я держу ящик закрытым.

Взяв блокнот, я позвонила местному диспетчеру и спросила, не поступали ли звонки в полицию или пожарную службу. Наше бюро освещает события в Саут-Кингстоне, Наррагансете и Норт-Кингстоне – прибрежных районах. В мертвый сезон здесь достаточно спокойно. Все, на что я могла надеяться, – это на драку во время студенческой вечеринки в Род-Айлендском университете.

Самой крупной новостью оказался пожар в мусорном контейнере у парковки супермаркета «Ро-Джекс». Пока я передавала в Провиденс сообщение на пять строк, заскрипела входная дверь и вошла Кэролайн Ризуто, мой менеджер и босс.

– Привет, – сказала она, рассеянно перебирая стопку конвертов.

По утрам Кэролайн часто бывает рассеянна. Хотя начальница старше меня всего на восемь лет, между нами пропасть. К своим сорока трем годам она уже дважды вышла замуж, дважды развелась и родила двух дочерей, которых теперь растит одна.

Она стояла надо мной со странной улыбкой, зажав под мышкой пакет с рогаликами.

– Что случилось?

Кэролайн опустила на стол конверт.

– Это было в почтовом ящике. Ты не заметила?

Я покачала головой. Без почтовой марки, лишь с надписью маркером «Для Хэлли Ахерн».

Начальница пошла дальше, скинув на ходу голубой кожаный пиджак, который повесила в шкаф, а не на спинку стула. Затем принялась разрезать рогалики на дощечке рядом с кофеваркой.

– Будешь арахисовое масло и сливочный сыр? – спросила Кэролайн, стоя ко мне спиной и роясь в маленьком кубическом холодильнике.

– Нет, мне как обычно, – ответила я и вскрыла конверт.

Внутри оказался розовый листок, на котором от руки было написано:

Дорогая Хэлли!

Прости, что я вчера назвал твое имя. Пожалуйста, не прекращай звонить на шоу.

Леонард.

Когда подошла Кэролайн, я опустила письмо в верхний ящик стола.

– Вот почему у тебя такой вид, – сказала она, кладя передо мной рогалик на бумажной салфетке.

Она говорила это почти каждое утро и часто вечером, если я забывала взять печенье к чаю. Кэролайн – женщина в теле, не то чтобы толстая, но с большой грудью и широкими бедрами, которые отказывались худеть, несмотря на занятия аэробикой во время обеденного перерыва. Сама я бегаю каждое утро на рассвете, избавляясь от лишнего веса; впрочем, мне не помешало бы заняться чем-то другим.

– Ты видела новые бюстгальтеры в «Виктория сикрет»? Выглядят весьма естественно, – сказала начальница, взглянув на мое бесформенное тело. – Даже под футболкой.

«Туфли тоже имеют большое значение, – любила она повторять, показывая мне каталог „Найн Уэст“. – И украшения».

Видимо, она была уверена, что серебряные полумесяцы у меня в ушах вообще не в счет.

А на прошлой неделе Кэролайн глубокомысленно произнесла:

– Немного теней на верхние веки, и ты изумишься, насколько голубыми покажутся твои глаза. – И, пристально взглянув на меня, добавила: – После того как выщиплешь брови, конечно.

Кэролайн так помешана на красоте и столь искренне верит в мое преображение, что я не могу не злиться. Хотя насчет бровей она права.

Зазвонил телефон, и начальница подняла трубку. Судя по ее тону, речь шла о неискоренимой привычке ее старшей дочери забывать дома школьные тетради с выполненным заданием. Я откусила рогалик и попробовала разжевать. Леонард, должно быть, бросил конверт в ящик вчера ночью по пути домой. И к чему так утруждать себя?

– Ладно, завезу тебе тетради в обеденный перерыв, – сказала Кэролайн. – Но в последний, самый последний раз. – Она швырнула телефонную трубку на рычаг. Затем повернулась ко мне: – Тебе повезло, что у тебя нет детей.

Я уклончиво кивнула. В бюро мы работаем вдвоем, и мой статус одинокой женщины радует Кэролайн, только когда ее дети заболевают и мне приходится выполнять лишние обязанности. В остальное время Кэролайн с обидой подчеркивает мое преимущество.

– Сегодня придет твой друг? – спросила она, имея в виду Уолтера.

Уолтер заботится обо мне. Мы познакомились на встрече для людей, злоупотребляющих лекарственными препаратами, и Уолтер помог мне соскочить со снотворного, к которому я пристрастилась после смерти брата, Шона. Уолтер работает таксистом в Бостоне и иногда ночует на моем хлопчатобумажном матраце – когда подрабатывает игрой на гитаре в Провиденсе.

– Да, – ответила я и сочла нужным добавить: – Он обручен с моей близкой подругой.

Кэролайн пожала плечами с таким видом, будто это не препятствие. Судя по ее рассказам о своей личной жизни, сама она не считает предосудительным разбить чужую семью. Однажды Кэролайн свела меня с сослуживцем бывшего мужа, который был женат и якобы собирался разводиться.

– Ой, брось, это вопрос времени, – убеждала она меня.

Не было смысла снова объяснять ей, что Уолтер заменил мне брата. Она не понимает, что такое платонические отношения.

Кэролайн рухнула в кресло и включила компьютер. Несмотря на стойкое презрение к политике газеты, начальница каждое утро звонит в Провиденс за последними сплетнями.

«Кроникл» относилась к своим бюро, как бейсбольный клуб высшей лиги к провинциальным командам. Удачливого репортера могли забрать в центральный офис, однако большинство новобранцев попадали в мелкие бюро по всему штату, где должны показать себя. Начальниками в таких бюро становятся журналисты, которые развили «управленческий потенциал» и обтачивают зубы на руководящей работе, прежде чем стать кандидатами в редакторы новостей или редакторы отдела в главном офисе. Как бывает в низшей лиге, не все дорастают до профессионалов. И многие начальники бюро, как Кэролайн, во всеуслышание заявляют, что предпочитают работать автономно.

Невольно или умышленно, деятельность в относительной изоляции рождает в бюро неутолимый аппетит к местным сплетням. Даже не зная друг друга, журналисты интересуются, кто из них женится или забеременел. И, что еще важнее, кого хвалят редакторы, кому дают лучшие задания и кому уготована дорога в город.

Однако в тот день у меня были заботы поважнее. Открыв ящик, я украдкой взглянула на письмо, увидела внизу листа большую наклонную «Л» – подпись Леонарда – и резко задвинула его, когда Кэролайн неожиданно повернулась.

– Сьюзен Родман переводится в «Нью-Йорк таймс», – злобно произнесла она.

Хотя моя начальница и клялась, что ее не интересует продвижение на редакторский пост в главный офис, не говоря уже о переезде из Род-Айленда, я сразу поняла всю горечь ситуации.

– Подумаешь, – отозвалась я.

– Прямо-таки большое счастье, – согласилась Кэролайн.

Мы помолчали, взбешенные тем, как повезло Сьюзен. Из «Провиденс морнинг кроникл» в «Нью-Йорк таймс» – немногие репортеры совершают такой прыжок!

– Все благодаря расследованию дела о верховных судьях пару лет назад, – наконец прервала тишину Кэролайн. – Она входила в команду, которая получила Пулитцеровскую премию.

Я никогда не встречала Сьюзен Родман, не знала, высокая она или низкая, не исключено, что это милейший человек. Однако в тот момент я искренне ее ненавидела.

– Знаешь что, – сказала Кэролайн, бросив на меня хитрый взгляд. – В центральной редакции понадобится человек на освободившееся место.

Устраиваясь на работу, я пообещала посвятить себя исключительно заметкам о жизни простых людей маленького городка и держаться подальше от громких расследований, способных искорежить жизнь любого журналиста и вынудить его поступать себе в ущерб. Однако правда заключалась в том, что мне до смерти надоели школьные комитеты и клубы садоводов-любителей. Пусть это не «Бостон леджер», но и в Род-Айленде достаточно скользких, запутанных историй. Криминальным репортерам, которым удается раскопать любопытную информацию, вручают Пулитцеровские премии. Их отправляют в «Нью-Йорк таймс».

Подавив в голосе всякие амбиции, я неуверенно спросила:

– Думаешь, они станут рассматривать мою кандидатуру?