Текст книги "Конфиденциальный источник"

Автор книги: Йен Броган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 5

Из базы данных я узнала, что магазин Мазурски входит в крупную сеть торговых точек, и, несмотря на всю деловитость, демонстрируемую за кассой, юридически Барри уже не являлся его владельцем.

В восьмидесятые он был успешным предпринимателем, ему принадлежали несколько магазинов, а четыре года назад Барри продался бостонскому конгломерату и теперь работал на новых хозяев, управляя тремя магазинами в Провиденсе и делая вид, будто до сих пор распоряжается всей сетью.

Подробности сделки не приводились, однако казалось странным, что успешный бизнесмен захотел служить ночным кассиром. Я нажала на клавишу и подождала, пока принтер выдаст распечатку. «Это настоящая трагедия для Род-Айленда», – сказал Леонард так, словно ему было что добавить.

Я напомнила себе, что он ведет ток-шоу, а значит, любит преувеличивать. Может, его огорчила смерть хорошего человека. В базе данных хранилось достаточно похвал на его счет.

В газетной вырезке начала девяностых Барри изображался активным деятелем. За два года до продажи сети продовольственных магазинов он получил благодарность от Ассоциации жителей Южного Провиденса за улучшение городского квартала, где располагался его крупнейший магазин. В начале девяностых, когда в принадлежавшем ему «Смит-Хилл» был продан лотерейный билет «Пауэрбол» с огромным выигрышем, Барри пожертвовал свой процент семье, у которой на Рождество сгорел дом. Он также помог собрать двести пятьдесят тысяч долларов в фонд приюта для бездомных ветеранов.

Я взяла все распечатки и направилась в редакцию новостей. К черту этого Мэтта Кавано! Вздумал указывать мне, что писать, а что нет. Или это входит в полномочия обвинителя генеральной прокуратуры? Нет, он, наверное, решил, будто имеет право командовать мной, если с легкостью получил мой телефонный номер.

Я чуть с ума не сошла, размышляя над его предупреждением. Конечно, он запугивал меня, чтобы заставить молчать. Чем надежнее контроль над информацией, тем проще ему выступать в суде. Неужели из-за страха перед мелким бандитом-неудачником, ныне лежащим без сознания, я побоюсь писать статью и не пробью себе дорогу в следственную команду?

Должно быть, я громко топала по комнате, поскольку, бросив бумаги на стол, заметила, что на меня в упор смотрят два литературных редактора, заместитель Дороти и Джонатан, только что вернувшийся с задания.

– Проблемы с написанием статьи? – спросил Джонатан.

Все четверо ждали моего ответа.

– Нет, – сказала я, села и уставилась на пустой монитор.

Затем повернулась к Джонатану:

– Вам знаком Мэтт Кавано?

– Из генеральной прокуратуры? Да, сталкивался с ним пару раз.

И это все, что Фрицелл может ответить. Неужели я должна вытягивать из него подробности?

– И как?

– Прекрасно ладит с полицейскими. Идейный, как говорят.

Судя по кривой улыбке и верно выдержанной паузе, Джонатана до краев переполняли лишние сведения.

– Разве они не все идейные?

– Нет, – ухмыльнулся он моей наивности. – Многие юристы просто хотят получить опыт и завести связи, чтобы потом найти высокооплачиваемую работу в частной фирме. Этот парень – карьерист. Мечтает подняться по служебной лестнице. Метит попасть в самое яблочко.

Речь шла о выборной должности генерального прокурора. Вдруг до Джонатана дошло, откуда проистекает мой интерес.

– Кавано ведет дело об убийстве Мазурски? – В его голосе прозвучало удивление.

– В этом есть что-то странное?

– Не похоже на него – заниматься пустяковыми уличными преступлениями. – У Джонатана мастерски получалось выражать презрение. – Хотя, может, у него просто сегодня дежурство. Мне вот тоже приходится освещать чертово политическое собрание.

Иной журналист наведался бы к Барри домой и попытался взять интервью у его жены и сына, часто заходивших в магазин, или у старшей дочери, которую он боготворил. Однако после потери брата Шона, внезапно скончавшегося от острой аритмии в возрасте тридцати пяти, сделавшего блестящую юридическую карьеру и только наладившего жизнь, у меня не хватает духа вторгаться в чужую семью и спрашивать, что они чувствуют в связи со смертью близкого человека.

Ужасно? А что тут еще скажешь? От утраты уже никогда не оправишься. Конечно, мне всегда будет недоставать Шона, старшего брата, которым я так восхищалась, друга, ценимого превыше всех. Понадобилось два года и несколько сеансов у психотерапевта, чтобы смириться с его неожиданным уходом. А каково родственникам Барри сейчас? Целые сутки уходят на одно только осознание, что близкого человека больше нет. Семья Барри ощущает настоящий шок.

Поскольку сегодня суббота, в корпорации «Йоркорнер», бостонской компании, которая некогда приобрела магазины, никого не будет. Я нашла на сайте компании список членов руководства и позвонила вице-президенту домой в Бэк-Бэй. Он сказал, что Барри был великолепным предпринимателем и менеджером: после покупки магазинов не возникло ни проблем, ни сюрпризов.

Я подъехала к магазину Мазурски, который был по-прежнему закрыт, и стала разыскивать по Уэйленд-сквер кого-нибудь, знавшего Барри. Поговорить со мной выразила желание владелица книжной лавки, где я покупала карту Провиденса, когда только приехала в штат. Она была вне себя от негодования оттого, что подобные вещи происходят в столь спокойном районе, и нахваливала Барри.

– Такой хороший муж, такой милый сосед.

Повар за прилавком «Руфулс», закусочной, куда я часто захожу позавтракать, запомнил меня из-за моей любви к ржаному хлебу.

– Вы ведь были хорошо знакомы с Барри? – спросил он.

Я вдруг представила, как выглядел Барри, когда я впервые зашла в его магазин. Левая рука у него висела на перевязи, но он все же настоял на том, чтобы упаковать мою покупку, и подробно рассказал об автомобильной аварии и больнице. Затем перегнулся через прилавок и протянул список с множеством имен, написанных чернилами.

– Я сразу понял, что вы будете постоянным покупателем. Подпишитесь здесь, – сказал он.

– Хороший был человек, – отметил повар и принял такой важный вид, будто является владельцем заведения. – Хороший человек и много сделал для общества. И какова благодарность?

Я использовала эту реплику для последней строки очерка: Барри Мазурски, семьянин, предприниматель, опора общества. Мне было неловко перечитывать такую откровенную лесть. Не удалось услышать ни одной мало-мальски критичной фразы о покойном. В качестве компенсации я написала, что плохо его знала, несмотря на дружеские отношения.

К пяти часам Джонатан закончил статью о демонстрации против легализации азартных игр и ушел домой. Я уже написала пять абзацев об автомобильной аварии, Викторе Дельриа и отказе полиции признать его подозреваемым, однако очерк о Барри, в принципе готовый, продолжал светиться на мониторе.

Я взяла телефон и позвонила на радиостанцию. Снявшая трубку женщина отказалась дать домашний телефон Леонарда. Если он знает нечто интересное, почему ему не поделиться со мной? Или он считает меня конкурентом?

Еще раз перечитав очерк о Барри, я закрыла глаза и нажала на кнопку «отправить».

Неловкость прошла быстро. Моему редактору Роджеру статья понравилась, и он отверг просьбу придержать ее на один день, чтобы найти дополнительные источники.

– Все и так великолепно. Он словно ожил на бумаге и снова стоит за кассой, – отметил Роджер.

За весь день никаких новостей. Кроме демонстрации, в штате ничего не произошло. Мой очерк о Барри, который первоначально планировали поместить на странице муниципальной жизни, решили перенести на первую полосу. Наконец я закончила редактуру.

Оставалось убить пару часов до встречи с Леонардом. Выйдя на улицу, я пошла к машине и заметила, как толпы людей направляются к Юнион-стейшн. Шесть часов – слишком рано для ужина.

Тут я вспомнила об «Уотер-Файр». На сегодня назначено представление: сто крошечных огоньков на плоских чашах поплывут по реке после захода солнца, под звуки музыки. Нечто вроде фейерверка, только изящнее. В такие летние вечера Кэролайн любит гулять в парке вдоль берега среди толпы людей и разыскивать там меня. Ресторан «Рафаэль» находился далеко от реки. Хороший способ убить время.

Для октября погода стояла необычайно теплая. По другую сторону Дорранс-стрит полицейский регулировал поток прохожих на перекрестке. К тому времени как я пробралась по Юнион-стейшн к Стене надежды, подземный переход в парк набился людьми, которые останавливались поглазеть на рисунки, украшающие стены тоннеля. Я пыталась аккуратно обогнуть какую-то медлительную семейку, когда услышала бой гонга.

Вдруг повсюду разлилась музыка. От навязчивой мелодии пошли мурашки по коже, несмотря на теплый свитер. Я последовала за толпой в парк и подошла к перилам взглянуть на воду.

Узкая спокойная река текла через центр города к заливу. Она так походила на канал, что казалось, ты очутился в Венеции, особенно когда туристов перевозили гондолы. По воде скользило пять черных лодок прямо к чашам с ветками, разбросанным в трех метрах друг от друга на всей длине реки. Каждый раз, когда кто-нибудь из лодки нагибался вниз, чтобы зажечь чашу факелом, толпа радостно ликовала. Появление света сопровождалось аплодисментами.

Я стояла, наблюдая за огнями, – угольки отражались в воде, создавая скорбное оранжевое сияние. Из невидимых динамиков вылетала трогательная музыка, и мне стало грустно. Я тосковала по Бостону, вспомнила, как ходила слушать «Попс» на открытой площадке. В Бостоне, если долго смотреть в толпу, обязательно увидишь кого-нибудь знакомого.

Рядом остановилась юная парочка. Молодые люди, обнявшись, стали наблюдать за процессией лодок. Я подумала о Мэтте Кавано, представила, как его рука легла мне на плечо, вспомнила, как он колебался, будто хотел сказать что-то еще.

Крис Техиан разбил мне сердце, соблазнил меня, пытаясь получить оправдательный приговор через положительное мнение прессы. Меня это едва не уничтожило. Я была уверена, что больше никогда не смогу доверять людям. Веру в лучшее напрочь разбил короткий роман с барменом, которой спал с каждой официанткой. Однако в глазах Мэтта сквозила надежность, в голосе – искренность. В нем не хотелось сомневаться.

Широкоплечая женщина, нагруженная сумками, добралась до перил и ткнула мне в ребра огромным пакетом. Извинилась, выразила восхищение огнями и принялась рассказывать о том, как хотела поставить сумки в машину, а муж испарился с ключами. Это мне и нравится в Род-Айленде. При малейшей зацепке совершенно незнакомые люди начинают делиться историей своей жизни.

– Ему обязательно надо было сделать все по-своему.

Я подумала о Мэтте Кавано и кивнула, соглашаясь с всеобщим женским мнением о недоделанности мужчин. Она была довольна.

– Пойду поищу его, – сказала дама, сунула сумки под мышки и исчезла в толпе.

Снова оставшись в одиночестве, я стояла, глядя на все эти влюбленные и семейные пары, прогуливающиеся вдоль огненной реки.

Затем, словно по моей просьбе, музыка сменилась с душераздирающей мелодии о потерянной любви на воинственный марш. К черту Мэтта Кавано с его фальшивой любезностью! Пусть он везунчик. Юрист! Да хоть будущий политик! Я оторвалась от перил, от горящей реки с эфемерными огнями и вернулась к твердой поверхности парковочной площадки.

Глава 6

Я никогда не была в ресторане «Рафаэль», но читала о нем в газете. В этом модном месте любит обедать мэр со своими главными помощниками. В разделе «Интерьер» как-то появилась статья о декоре заведения в манхэттенском стиле, куда якобы нужно надевать черные вечерние платья с открытой спиной и туфли на шпильках. На мне же были джинсы и хлопчатобумажный свитер.

Я пришла на пару минут раньше. Ресторан, отделанный в стиле «ретро», был набит до отказа, и пришлось пробираться сквозь толпу, чтобы найти свободное место у дальнего края барной стойки. Я взяла газированную воду с лимоном и обвела взглядом людей вокруг. В основном молодые парочки. Много стильных женщин за двадцать в кофточках с обнаженным плечом, как у Вильмы Флинстоун. Стиль одежды их ухажеров варьировался от повседневного до делового костюма, но все казались одетыми от Армани. В помещении пахло дорогим одеколоном.

Прошло десять мучительных минут. Мне было неуютно, и я представила, что снова нахожусь в бостонском кафе «Скипперс лэндинг» на Рауэс-Уорф, где получила работу официантки. Сама работа была ужасной, зато я всех там знала, от вышибал до пьяниц и дистрибьюторов, пытавшихся всучить нам ром «Маунт-Гэй».

Мужчина слева посмотрел на меня так, будто я мешаю ему выпускать сигаретный дым. Я повернула голову к двери и вытянула шею, чтобы он понял: я кого-то жду. Журналисту часто приходится встречаться с незнакомыми людьми в странных местах, но у меня рождалось подозрение, что Леонард не придет. И утренний звонок мне просто приснился.

Справа от меня сидела пожилая пара: седой мужчина в кардигане и вельветовых брюках в рубчик, вытянутое честное лицо показалось мне смутно знакомым, и дама в длинной норковой шубе, несмотря на теплую погоду. Она залпом выпила мартини и одарила меня туманным взглядом. За неимением иного занятия я съела лимон, который вынула из стакана с газированной водой.

– Как вам удается не морщиться? – спросил мужчина дружелюбным басом.

Пришлось улыбнуться.

– Люблю кислое.

– Тогда мы вам понравимся, – пьяно сказала его жена.

– Мардж, – тихо произнес супруг.

Голос его показался знакомым, однако я не могла понять, кто это. Скорее всего чей-то дед или дядя. Но я ни с кем в Род-Айленде не знакома настолько хорошо, чтобы знать еще и его родственников.

– Мы раньше не встречались? – спросила я. – Такое странное ощущение, словно я вас где-то уже видела.

Жена фыркнула.

Муж дал мне пару секунд на раздумья. Предположений не последовало.

– «Пауэрбол», – намекнула женщина.

– Конечно же!

Я поняла, что передо мной Грегори Айерс, заправляющий лотереями штата. Он часто появляется на радио и телевидении, вручая призы победителям и рассказывая о новых лотерейных билетах. Люди стремятся коснуться его руки на удачу. И вот я стою так близко к нему, и Грегори может наделить меня везением.

– Не стесняйтесь, – сказал он. – Все это делают. Я привык.

– Вс-е-е, – подтвердила жена.

Я коснулась кардигана. От него проскочил то ли статический заряд, то ли искра удачи.

Уголком глаза я заметила, что к нам пробирается Леонард.

– Иногда это срабатывает, иногда нет, – сказал Айерс.

– Забавно, – отметил Леонард и хлопнул Грегори по плечу. – Рад видеть вас снова, Мардж. – Он поцеловал даму в щечку.

Поразительно, что в Род-Айленде все, кроме меня, знают друг друга. Ах да, реклама лотерей постоянно звучит на радиостанции, где работает Леонард. И тут я вспомнила, что Грегори Айерс – противник казино, один из немногих чиновников, занявших такую позицию.

Леонард был ростом примерно метр семьдесят, но казался выше из-за стройной фигуры и манеры держаться. В отличие от меня он вписывался в атмосферу ресторана – этакий изысканный мужчина в серой водолазке и черных шерстяных брюках. Он обнял меня, будто мы были старыми друзьями.

– Вы знакомы с Хэлли? – спросил он, обращаясь к Айерсу. – Это та самая журналистка, которая написала статью об убийстве Мазурски.

Грегори слегка напрягся при слове «журналистка», и я вспомнила, что недавно наша газета обвинила его в лицемерии: король лотереи выступает против казино. Однако его лицо тотчас смягчилось.

– Хорошая работа, – отметил он и пожал мне руку.

– Я никогда не делаю покупки в этих мелких магазинчиках, – выдала Мардж. При этом усыпанное бриллиантами и изумрудами кольцо задело бокал с мартини, и содержимое пролилось на манжету кардигана.

Грегори взял салфетку, окунул в воду и начал тереть пятно. Затем посмотрел на жену и грустно покачал головой.

– Вряд ли у нас получится занять столик, – отметил он и, пристально взглянув на Леонарда, махнул в зал. – Да и захотите ли вы ждать?

Леонард обернулся и тотчас помрачнел. Большинство посетителей составляли малолетки, а в глубине зала шумная компания людей постарше оккупировала сразу три стола. В центре сборища потягивал виски Билли Лопрести, мэр Провиденса.

Это был забавный мужчина, низкий и коренастый, с желтовато-коричневой кожей, удивленными глазами и выкрашенными в угольно-черный цвет волосами. В прошлом его часто приглашали на ток-шоу к Леонарду, он и сейчас за словом в карман не лез. У мэра были поклонники, но не преданные избиратели.

Пока мы наблюдали за ними, из-за соседнего стола поднялась молодая женщина в шикарном черном платье, подошла к Билли и поцеловала его в щеку. Раздались одобрительные возгласы.

– Очевидно, у него день рождения, – сказал Айерс.

Билли Лопрести всегда был мэром – с начала девяностых, а год назад, после того как он неутешно рыдал на похоронах жены, люди стали звать его по имени. «Надо отдать Билли должное: благодаря ему в Провиденсе наступила эпоха возрождения», – говорили дозвонившиеся на передачу. «Билли так заботится о пенсионерах», – часто повторяли они. Но что по-настоящему выводило Леонарда из себя, так это заявление: «Если Билли считает, что городу нужны казино, значит, это действительно так».

Мэр поднялся, помахал рукой пожилой женщине за соседним столиком и показал указательным пальцем себе на щеку. Голосом опытного политика, хорошо слышным даже в самой шумной толпе, он сказал:

– Что? Неужели ты меня больше не любишь?

Пожилая женщина залилась краской. Билли сам подошел к ней и поцеловал прямо в губы. По залу прокатился изумленный шепот.

Когда мэр сел обратно за стол, я рассмотрела его окружение: немолодой мужчина с завязанными в хвост седыми волосами, в голубых джинсах и белой рубашке и женщина в деловом костюме. Лица обоих появлялись в нашей газете.

– Это вождь наррагансетов и Дженнифер Таунбридж из «Ивнинг стар гейминг интернэшнл», – с отвращением произнес Леонард.

Мэр прошептал что-то Дженнифер, которая наклонилась поближе, чтобы расслышать его слова. Оба повернулись к бару и посмотрели в нашем направлении. Билли поднял свою рюмку, и все трое чокнулись. Лопрести не стал пить, лишь закинул голову и рассмеялся.

У меня сложилось впечатление, что он смеется над Леонардом. Леонард, видимо, тоже так решил, потому что, когда подошедший к нам официант сообщил об освободившемся столике, он покачал головой:

– Аппетит пропал. Сваливаем отсюда к черту.

Мы оставили Айерса с женой у барной стойки, сели в машину Леонарда, «сааб» с багажником для велосипеда на крыше, и помчались по шоссе в Федерал-Хилл, популярный итальянский квартал с уймой ресторанов.

Леонард, который каждый вечер говорит без умолку по радио, молчал, очевидно, был раздосадован, а я не знала, что ему сказать. С одной стороны, мы уже три-четыре месяца общаемся по телефону, с другой – все беседы велись исключительно в эфире.

Он сохранял молчание, пока мы не подъехали к бронзовой арке – воротам на Атвелс-авеню.

– Видишь то здание слева?

Я посмотрела в окошко: городской квартал, рестораны, офисы по торговле недвижимостью, частные дома, салон татуировок.

– Какое именно?

Леонард указал на маленькое строение с низкой крышей и небольшой вывеской, возможно, юридической конторы.

– С синей дверью?

– На входе застрелили моего дядю, – сказал он. – Я тогда был ребенком, но все помню. Убийцу так и не арестовали, хотя все знали, кто он. Работал на букмекеров Патриарки.

– Твой дядя был игроком?

Я начинала понимать, откуда у Леонарда ненависть к казино.

Он покачал головой:

– Нет. Но его отец – да. Они убили сына, чтобы вся семья поняла, насколько серьезны их намерения получить деньги.

Я не нашлась что ответить и лишь пробурчала: «Мои соболезнования» – и подумала, зачем он мне это говорит. Чего хочет от меня Леонард? Что я могу для него сделать?

Мы молча проехали еще один квартал. Я смотрела на толпы людей на тротуарах: влюбленные парочки, бизнесмены и туристы, спешащие в рестораны. На улице стояли портье, готовые припарковать подкативший «кадиллак» или «БМВ». Сложно было представить, чтобы в столь фешенебельном квартале кого-то застрелили.

Леонард словно читал мои мысли.

– Многим хочется верить, что с мафией покончено в далеком прошлом, – сказал он. – ФБР уничтожило ее одним политическим актом, а омерта[3]3
  Кодекс молчания у членов мафии.


[Закрыть] отмерла сама по себе. Патриарка-младший – уже не тот человек, каким был его отец. Так всем удобно думать. Но знаешь, мальчик подрос и стал жестче. Мы же в Род-Айленде, в гнезде консерватизма.

Он многозначительно посмотрел на меня, и я не поняла, относятся ли его слова к мэру, к референдуму о легализации казино или к убийству Барри Мазурски. Я не успела добиться пояснений, поскольку мы остановились у ресторана с отделкой из камня и неоновой табличкой с надписью «Голубая пещера». К машине подбежал портье.

Я последовала за Леонардом и словно попала в Старый свет. На официантах смокинги, с эстрады звучит негромкая песня о любви. У барной стойки три итальянца средних лет пьют анисовый ликер. После слов Леонарда в голове возникали устойчивые стереотипы.

Хозяин проводил нас в тихую комнату с медными подсвечниками на стенах и хрустальными люстрами.

Мы сели за угловой столик под гобелен с изображением двух римлянок. Было почти девять, и я здорово проголодалась.

– Рыбу-меч, – сказала я, захлопнув меню и сложив руки на столе.

– Гм, – произнес Леонард, изучая меню.

– Скажешь мне, что происходит? – не удержалась я.

– С мэром?

Он поднял глаза и улыбнулся, словно его ничуть не встревожила неприятная встреча. Как же!

Седеющий певец направлялся к нашему столу. Я неодобрительно покачала головой.

– Да, с мэром. С Барри Мазурски. С историей мафии на Атвелс-авеню.

– Билли Лопрести делает вид, будто ему до фонаря все, что я говорю на шоу, – тихо произнес Леонард. – Будто его только забавляет моя кампания против азартных игр, а сам я – недостойный оппонент.

Послушать Леонарда, так оскорбление – часть политической игры, и думать об этом не стоит. Но я ему не верила. В его глазах пропала уверенность, вряд ли он действительно счел выходку мэра профессиональной провокацией, уколом одного радиозавсегдатая другому.

Подошел официант, и Леонард переключился на него. Он долго делал заказ, тщательно выбирал закуски, перешел на итальянский, говоря о телятине, и задал официанту полдюжины вопросов о вине, прежде чем остановиться на кьянти.

– Мне любопытно, – сказала я, когда официант ушел, – как ты меня вычислил. После того интервью на благотворительной акции для бездомных ветеранов?

– Я работаю на радио, прислушиваюсь к голосам. Они мне многое говорят. Твой ни с чьим не спутаешь.

Очевидно, это лесть. Он был холост, точнее, разведен – корреспондентка с телевидения оставила его вместе с радиостанцией и упорхнула навстречу более крупным перспективам, – и создавалось впечатление, что за мной ухаживают.

– Так зачем ты меня нашел? Из-за истории с Мазурски?

– Потому что сделал непростительную оплошность, – объяснил Леонард. – Прими мои извинения за то, что я назвал твое имя в эфире.

Раскаяние звучало на удивление искренне, и я чуть не поверила ему, но ведь не все так просто. Леонард не был похож на Криса Техиана, который затащил меня в постель с корыстными целями. И все же радиоведущие не выслеживают своих слушателей без веской причины.

– И еще поставил мелодию для тупых, – напомнила я.

– И за это прости.

Леонард снова улыбнулся. Не так широко. Не так профессионально. Просто естественно.

– Так что тебе от меня нужно?

Он приставил палец к губам, поскольку к нам подошел официант с закусками. Леонард сказал, что мне следует попробовать оливки, и положил в тарелку лучшие кусочки окорока. Я молча наколола вилкой лист цикория, с нетерпением дожидаясь, когда уйдет официант.

Наконец тот исчез, и Леонард снизил свой глубокий баритон до шепота:

– У меня есть помощник, который помогает делать шоу, но мне нужен человек, который выполнял бы работу, связанную с поиском информации в разных местах. Журналист.

– Разве на радиостанции нет собственных журналистов? – спросила я, зная ответ наперед: они все освещают новости, обсуждают острые вопросы, но не ведут расследований.

– Прошлой осенью мы уволили двух журналистов, – сказал Леонард. – Они не могли найти времени даже прочесть заголовки статей в «Кроникл».

Я глотнула вина, не почувствовав вкуса.

– Почему я? Ты наверняка знаешь много журналистов.

– Не настолько хорошо, как тебя. Мы ведь общались каждый день на протяжении двух или трех месяцев. Я знаю твои взгляды, образ мышления. Ты ведь не думаешь, что если разговор происходит по радио, то это уже не считается?

Вопрос звучал отнюдь не риторически: Леонард смотрел мне в глаза с забавным выражением неуверенности и ждал ответа.

Меня удивил столь экспрессивный тон, и я начала извиняться:

– Ну, просто… я ведь недавно живу в Провиденсе. Я человек непроверенный.

– О! – улыбнулся он и поспешил меня успокоить: – Не говори так. Утром я читал твою статью. Ты прекрасно пишешь.

Леонард казался искренним, и я смутилась. Он словно пытался поднять мою самооценку. Не желая покупаться на лесть, я откинулась на спинку стула, устанавливая некоторую дистанцию.

– Если я что и раскопаю, это должно будет появиться в «Кроникл». Тебе какая от этого польза?

Он улыбнулся, придя в восторг от моей прямолинейности.

– Я выскажу в эфире свои сомнения по поводу хода расследования убийства на Уэйленд-сквер. Буду пользоваться поставляемой тобой информацией. А потом, когда в печати появится твоя статья, все поймут, что я прорицатель. Гений.

– Некоторые слушатели и так считают тебя гением, – отметила я. – Андре, например.

– Андре? – Его удивило, что я помню имя. – Да. Среди полуночников это так, но, судя по презрительному отношению мэра, основная аудитория не затронута. Я не хочу навсегда остаться Леонардом из «Поздней ночи», я хочу стать Леонардом «В любое время суток», получить национальную известность. А для этого мне нужно быть гением.

Такое откровение одновременно обезоружило меня и напугало. Интересно, всем ли он признается в своих амбициях? И часто ли говорит о себе в третьем лице?

– Не понимаю, какой в этом деле толк от убийства Барри.

– Оно связано с азартными играми…

– Что? – прервала я.

Он поднял руку, чтобы я дослушала до конца.

– Поверь, это действительно так. Наш мэр сделает все возможное, чтобы сохранить это в тайне до завершения референдума. Ему нужно, чтобы казино узаконили, он вполне может рассчитывать на полицию Провиденса. Расследование затормозят.

Я вспомнила сержанта Холсторма, его нежелание отвечать на вопросы. А потом еще Мэтт предупредил, что я не должна ничего писать.

– А как же генеральная прокуратура? Мэр не может на них повлиять, он не вправе указывать прокурору штата…

– Нет, однако тамошние обвинители перегружены. Они работают над массой дел и вынуждены полагаться на полицию в плане информации. Прокуратура не станет усердствовать, поскольку ей нет дела до референдума.

Я молча переваривала услышанное.

– Помимо Айерса из лотерейного бизнеса и пары церковных организаций, никто меня не поддерживает. И как ты, должно быть, догадалась, я в данном вопросе не отступлю. Я поставил на карту карьеру.

Леонарда поглотило собственное эго. Какое счастье, что я никогда не рвалась делать карьеру на радио! И все же информация иногда просачивается самым причудливым образом. Если смерть Барри действительно связана с азартными играми и мэр пытается скрыть это из-за референдума, у меня получится воистину сенсационная история. Возможно, она откроет мне дорогу в следственную команду.

– Объясни мне, какое отношение смерть Барри имеет к азартным играм, – попросила я.

– Для начала ты должна дать мне гарантию неразглашения моей личности.

«Как ты моей?» – чуть не вырвалось у меня. Журналистам часто приходится давать подобные обещания, скрывая источники информации, – все они ставят такое условие, не только Леонард. Я кивнула в знак согласия, Леонард наклонился вперед и заставил меня пожать ему руку, закрепив сделку.

Этого момента он ждал долго. Рассчитывал на него, вероятно, с тех пор, как выболтал мое имя в эфире. Леонард отпустил мою руку и откинулся на спинку стула, чтобы начать повествование.

– Знаешь, я являюсь членом попечительского совета приюта для бездомных ветеранов. Барри Мазурски был там казначеем.

Я кивнула, сопоставив этот факт с базой данных.

– Около двух с половиной лет назад, сразу после большой благотворительной кампании, таинственным образом исчезли семьдесят пять тысяч долларов.

Барри присвоил деньги приюта для бездомных? Я чуть не подавилась и с трудом переварила информацию.

– Нигде нет ссылок на то, что Барри совершил подобную кражу, – наконец сказала я.

– Был вызван обвинитель из генеральной прокуратуры, однако до суда дело так и не дошло. Один из членов организации прослышал, что Барри – заядлый игрок, и провел собственную проверку отчетности. Мы дали Барри возможность вернуть деньги в течение месяца. Они появились уже на следующей неделе. Никаких обвинений выдвинуто не было.

Я вдруг вспомнила выражение лица Мазурски, когда импульсивно сделала выбор в пользу проигрышных лотерейных билетов. Слабохарактерная личность, которая быстро подсаживается на что угодно, встретила свою копию. Неудивительно, что он мне так нравился.

– Конечно, Барри был вынужден уйти с должности казначея. Мне было его жалко. Я всегда к нему хорошо относился. Мы пошли вместе выпить, и я спросил: «У тебя ведь и так денег навалом, какого черта ты это сделал?» Он к тому времени изрядно набрался, захотел сочувствия. Признался, что обанкротился. Потерял все заработанное от продаж. Очевидно, ему чертовски не повезло. Пришлось занимать деньги у ростовщиков. Они угрожали семье. Барри до смерти перепугался и не знал, как отдать долг. – Леонард замолчал, давая мне возможность осознать услышанное. Затем спросил: – Ты до сих пор считаешь, что от азартных игр нет никакого вреда?

Я не знала, что ответить.

– В отличие от банка ребята с улицы не так милосердны. Попробуй их обмануть, и тебе несдобровать. Поначалу они изобьют тебя пару раз, напугают семью. Однако Барри был бывшим моряком, крутым парнем, у которого не осталось выбора. Он держал в магазине заряженный пистолет. – Леонард остановился. – Готов поклясться своей карьерой, что прошлой ночью произошло отнюдь не случайное вооруженное ограбление. Это было убийство.