Текст книги "Конфиденциальный источник"

Автор книги: Йен Броган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Я объяснила, что работаю над статьей об убийстве Барри Мазурски. Лопрести промолчал в ответ, будто понятия не имел, почему мне пришло в голову позвонить именно ему. Я решила подыграть:

– Об убийстве, произошедшем в магазине на Уэйленд-сквер. На прошлой неделе.

– Да, я знаю, о каком преступлении идет речь. Жестокое бессмысленное убийство. Так вы из «Кроникл»? Почему же я о вас раньше не слышал? – спросил он так, будто это непозволительное упущение с его стороны.

– Я недавно устроилась в газету.

– Когда?

– Четыре месяца назад.

– А… – произнес Лопрести так, словно этот факт все объяснял.

Я изложила причину звонка, рассказала, что находилась в магазине в момент убийства, и добавила, что сын Барри Мазурски утверждает, будто смерть отца связана с пристрастием к азартным играм.

Ответная реакция не заставила себя долго ждать.

– Так вы считаете, мне не следовало ехать на конференцию? Отменить референдум? Поставить крест на проекте по изменению береговой линии? Какого черта? Кому в голову пришла такая мысль?

Мэр открыто насмехался надо мной. Причем сарказм был точно просчитан: не слишком резкий, чтобы не оскорбить меня, и достаточно откровенный и понятный. Он произвел предполагаемый эффект – сбил меня с толку и заставил задуматься, что говорить дальше.

– Сожалею о смерти Мазурски, – произнес вдруг Лопрести уважительным тоном. – Это ужасная трагедия.

Обладающие харизмой люди не источают ее ударной дозой, они позволяют ей просачиваться так, чтобы не подавить тебя, а просто обезоружить. Я ощутила неожиданную симпатию к мэру, и мне стало стыдно, что я прочла его личную переписку.

– Какие бы у вас ни возникли вопросы, лучше обратиться с ними к начальнику полиции, – сказал Лопрести. – Извините, боюсь пропустить коктейль из консервированных фруктов.

– Еще минуточку, – забормотала я и, потянувшись за распечаткой, чтобы зачитать текст, сказала, что данные слова будут использованы в завтрашней статье, а я позвонила, чтобы дать ему возможность прокомментировать написанное.

Мэр закрыл трубку рукой и перекинулся с кем-то парой фраз. Сказанное им прозвучало, как «Мать твою, какого черта!». В трубку Билли произнес:

– Я не буду комментировать работу полиции.

– А вы не хотите объяснить ваше письмо?

– Оно не имеет никакого отношения к референдуму.

Я еще раз зачитала ему последнюю строчку, сделав акцент на дате – шестое ноября. В трубке повисла тишина. Потом мэр сказал:

– Эта дата связана не только с референдумом.

– А с чем еще?

– Никакого отношения к референдуму письмо не имеет, – повторил он.

– Значит, это простое совпадение? Тогда объясните мне, что еще назначено на шестое ноября.

Лопрести не понравилась такая назойливость.

– В каком, говорите, подразделении вы работаете?

– Бюро Южного округа.

– Тогда каким образом у вас оказалась моя личная переписка? Это было конфиденциальное письмо, а не пресс-релиз. Бьюсь об заклад, тут не обошлось без негодяя Фрицелла.

Билли снова закрыл трубку рукой и обратился к кому-то в номере. Слова были неразличимы, хотя спор шел на повышенных тонах.

Когда речь заходит об источнике информации, необходимо сохранять спокойствие.

– Раньше я работала следственным журналистом в бостонском «Леджере», – произнесла я с интонацией ведущей радионовостей. – И, как уже упомянула в начале беседы, находилась в магазине во время убийства Мазурски. Могу с полной уверенностью сказать, что это не было вооруженным ограблением.

– Что? Так вы возомнили себя детективом? Зря. Вы обыкновенная журналистка, причем не очень информированная. Журналистка, которая хочет написать громкую статью в духе теории заговора. Что ж, вам это еще аукнется. Повторяю последний раз: письмо не имеет никакого отношения к референдуму.

– Тогда скажите мне, о чем оно.

В середине вопроса я поняла, что он повесил трубку.

«Провиденс морнинг кроникл»

Пристрастие к картам стало причиной смерти бизнесмена.

Хэлли А. Ахерн, «Кроникл»

Барри Мазурски, застреленный на прошлой неделе в магазине на Уэйленд-сквер, был заядлым игроком, опасался за свою жизнь. Так утверждает его сын.

– Мой отец не был жертвой случайного ограбления, – говорит Эндрю Мазурски из Крэнстона. – Он жертва непреодолимого пристрастия к азартным играм.

За последние восемь месяцев жизни Барри Мазурски дважды избивали бандиты, нанятые ростовщиками, и он готовился к их следующему визиту.

– Поэтому в магазине и хранился пистолет, – поясняет Мазурски-младший. – Для самообороны.

Спустя неделю после убийства полиция Провиденса не хочет называть подозреваемым задержанного Виктора Дельриа из Сентрал-Фоллс. Пытаясь уйти от полиции, Дельриа попал в аварию и вылетел из машины через лобовое стекло. Сейчас он находится в коме в центральной больнице Род-Айленда.

Детективы предполагают, что Мазурски застрелили в ходе вооруженного ограбления, хотя результаты судебной экспертизы не предаются огласке. Согласно неофициальным источникам из полицейского управления, расследование дела переведено в отдел по борьбе с организованной преступностью, поскольку встал вопрос, давала ли мафия распоряжение устранить должника.

Участники кампании против легализации азартных игр утверждают, что мэр пытается притормозить ход расследования до референдума шестого ноября. Вчера редакции «Кроникл» удалось получить конфиденциальное письмо мэра Билли Лопрести, сторонника легализации казино, адресованное начальнику полиции Томасу Линнехану. Оно содержит просьбу хранить происшедшее в тайне до шестого ноября.

Лопрести отрицает связь письма с референдумом, однако не дает никакого объяснения упоминанию вышеназванной даты.

Оппоненты считают, что открытие в Провиденсе казино повлечет за собой всплеск нездорового пристрастия и банкротств среди местного населения. Вместе с тем возможны случаи насилия, схожие с убийством Мазурски.

– Казино идут рука об руку с тяжкими преступлениями. Речь идет об организованной преступности, которая не минует и белых воротничков, – утверждает Марджори Питтман, председатель Движения за процветающий Род-Айленд. – По очевидным причинам мэр не хочет напоминать нам об этом за неделю до референдума.

Согласно конфиденциальному источнику, Мазурски был завсегдатаем «Фоксвудс» и «Мохиган сан» и обратился к ростовщикам два года назад, вскоре после пропажи семидесяти пяти тысяч долларов из фонда организации приюта для бездомных ветеранов, где он являлся казначеем.

Протоколы фонда подтверждают, что вопрос утечки денег обсуждался на двух отдельных собраниях, и в результате Мазурски оставил занимаемую должность.

Читайте статью «Оковы игр» на странице В-24.

Глава 12

В воскресенье в шесть утра было так темно, что я перевернулась на другой бок и собралась спать дальше. Но тут в моем сознании вспыхнула искра, завелся внутренний мотор: ведь сегодня выходит моя статья.

Идти в киоск было слишком рано, поэтому я из коробки с зимней одеждой достала плотные спортивные штаны, надела под куртку водолазку и залезла в кроссовки. Не так просто одеться на пробежку в холодную погоду. Должно быть достаточно тепло, чтобы выйти на улицу, однако есть риск стянуть с себя все, не добравшись до проспекта.

За дверью меня встретил свежий ветер; к счастью, первую четверть мили он дул в спину, придавая ускорение. Мозг еще не до конца проснулся, и ноги касались асфальта, не фиксируя ни силы толчка, ни пройденного расстояния. Нет ничего приятнее, чем увидеть столь сенсационную историю на первой странице. Статью с броским заголовком на тему, которая взорвет город. Да что там город – весь штат.

Мили пролетали быстро, без напряжения. К тому времени как я вышла на проспект и повернула домой, мышцы разогрелись, шаг стал длинным и мягким.

Меня посетила еще одна приятная мысль: пару дней назад Кэролайн говорила, что журналистам из следственной команды собираются повысить оклад на сто пятьдесят долларов в неделю, потому что они часто работают сверхурочно. Шесть дополнительных сотен в месяц помогут мне вернуть матери долг и разделаться с некоторыми счетами.

Жаль, что я продула в «Фоксвудс» весь выигрыш из «Мохиган сан». Не желая думать о плохом, я зафиксировала взгляд на раскидистом клене далеко впереди и увеличила скорость, поклявшись про себя никогда не играть рядом с матерью.

Миновав клен, я вошла в состояние, которое зовется узкой зоной фокусировки, стирающей все возбуждение на периферии. Не знаю, как долго я пробыла в нем, но сознание восстановилось, ноги по-прежнему бежали, легкие втягивали и выталкивали воздух, сердце стучало. Вернувшись в мир, я ощутила присутствие неподалеку человека, услышала едва заметные шаги по дорожке.

Гравий шуршал на приличном расстоянии. Кто бы ни был этот человек, он явно увеличивал скорость. Осторожно повернув голову, я заметила мужчину в сером капюшоне на расстоянии пятидесяти метров. Мужчины терпеть не могут, когда бежишь быстрее их, и всегда пытаются тебя обогнать.

Утро было пасмурным, словно солнце не хотело вставать, желтые и красные листья сливались в одно цветное пятно. Я оглянулась: бегун был высоким. Длинные ноги – большое преимущество.

Эти длинные ноги заставили меня обернуться еще раз. За мной бежал не случайный спортсмен. За мной, в сером костюме, бежал Мэтт Кавано. Я переключила скорость, и меня охватило ощущение легкости. Если мне кого и хотелось оставить в облаке пыли, так это Мэтта Кавано.

Ветер дул в лицо, и с этим приходилось считаться. Я пригнула голову, пытаясь преодолеть сопротивление воздуха. Интересно, хорошо ли бегает Мэтт? Никогда не видела его на проспекте. Отсутствие опыта, конечно, не помешает желанию меня обставить. Я активно заработала руками, чтобы увеличить скорость.

Тропинка закончилась, и я выбежала на асфальт Батлер-стрит. Вдалеке появилась машина, остановилась перед светофором на Энджел-стрит. У меня закололо в боку, легкие сжались. Я обернулась. Мэтт сократил расстояние до пятнадцати метров. Боль выстрелила в ногу. Спокойно, Хэлли. Сосредоточься. Сделай рывок.

Выбежав на тротуар, я притормозила, чтобы вписаться между припаркованными машинами. Преодолела преграду из металла и прыгнула на обочину.

Корявые корни деревьев проросли сквозь цемент, и я споткнулась о корягу. Выставив вперед руки, попыталась восстановить равновесие. «Боже, не дай мне упасть лицом в грязь на глазах у Мэтта Кавано!» Словно при замедленной съемке, земля выровнялась под ногами.

– Хэлли!

Капюшон упал, открыв темные глаза и кривой нос. На лбу Мэтта выступил пот. Он вытер его рукавом, наклонился вперед и упер руки в колени, пытаясь отдышаться.

– Боже, как ты быстро бегаешь!.. – произнес он.

У меня сердце выпрыгивало, но я заставила себя равномерно вдыхать воздух небольшими порциями.

– Просто не хотела, чтобы ты показал свое спортивное превосходство.

Мэтт выпрямился, оглядел меня с ног до головы: кроссовки, куртку, убранные в хвост волосы – и, видимо, нашел в этом нечто забавное.

– Что такое? – спросила я. – Ты никогда не соревнуешься в беге со случайными встречными?

– Да в тебе неиссякаемый дух соперничества, – отметил он с улыбкой.

– Наверно.

Я приняла непринужденную позу, хотя и была польщена. Мэтт смотрел на меня с искренним уважением. Я наклонилась завязать шнурок и провозилась с узлом лишнюю минуту, чтобы полностью восстановить дыхание. Мэтт стоял и ждал. У него были очень длинные ноги.

– Часто бегаешь? – спросила я поднявшись.

– Каждый день. Обычно по вечерам.

– Поэтому-то я тебя раньше не видела. Сегодня даже не узнала.

– А если бы узнала, остановилась бы? Или, наоборот, прибавила бы скорость?

Сначала я подумала, он шутит, хотя заметила, как изменился его тон. Мэтт многозначительно смотрел на меня, и я не понимала почему. К лицу опять прилила кровь, и я опустила глаза вниз, не зная, что все это значит и как реагировать.

– Почему ты мне не позвонила? – с упреком спросил он.

Я растерялась. Неужели я что-то перепутала? Ведь это он взял у меня телефонный номер, а не наоборот. К счастью, я промолчала и не сболтнула какую-нибудь чушь. Оторвав взгляд от земли, я увидела, что Мэтт сложил руки на груди.

А, все ясно: ему доставили воскресный номер «Кроникл», и он уже прочел мою статью о Барри Мазурски. И, очевидно, не слишком обрадовался.

Я тоже сложила руки на груди.

– Не позвонила, потому что была суббота.

– Я работаю по субботам, – возразил он.

Стоило ли беспокоить генеральную прокуратуру в субботу? Чтобы услышать: «Мы не даем никаких комментариев»?

– Да и зачем? Ты никогда не отвечаешь на мои вопросы.

– Я бы с удовольствием выразил свое мнение по поводу этой… этой гипотезы, пока она не попала в газеты.

Гипотезы. Он хотел сказать «околесицы», но решил соблюсти профессиональную деликатность. Я вдруг разозлилась. Надо же, сам не дает ни крохи информации, а потом смеет критиковать статью.

– Убийство Барри Мазурски не имеет никакого отношения к ростовщикам, – сказал Мэтт так убежденно, что я едва ему не поверила. По крайней мере чуть не решила, будто он сам верит в то, что говорит. – Честное слово.

То ли он был слишком серьезен, то ли мне хотелось ему верить, но я едва не позволила сбить себя с толку. Стоп. Передо мной Мэтт Кавано, сердцеед из молочного отдела, мастер искренности и безнадежный карьерист. По роду деятельности он вынужден сотрудничать с полицией Провиденса. Если они хотят помешать или, точнее, отложить расследование на пару недель, ему от этого ни жарко, ни холодно. На восстановление справедливости всегда уходит время.

Мэтт продолжал смотреть мне прямо в глаза, словно гипнотизируя.

Он хочет меня очаровать? Должна ли я растаять под его взглядом и написать в газету опровержение? Забыть о признании? О пленке?

С самым что ни на есть невинным видом я спросила:

– Хочешь поговорить? Поведать мне настоящую причину смерти Барри? Буду только рада изложить другую версию. Давай зайдем ко мне, и я возьму блокнот и ручку.

Не знаю, чего я ждала в ответ: гнева или усмешки. В итоге не получила ни того ни другого. Мэтт покачал головой и полным сожаления голосом, который потом весь день стоял у меня в ушах, произнес:

– Постарайся просто мне поверить, Хэлли. Чем больше я расскажу, тем хуже для тебя.

Леонард рассыпался в похвалах. Он позвонил утром – к тому времени я купила газету и перечитала статью несколько раз, после чего перешла к повседневным делам. Когда зазвонил телефон, я сидела на полу, сортируя грязное белье из чулана. Не по цвету, а по степени загрязнения.

– У меня сегодня отбоя от звонков не будет! – выстрелил энтузиазмом голос Леонарда. – Могу я пригласить тебя гостем на передачу?

Меня? Полотенце выпало из рук.

– Правда?

– Ты свободна сегодня вечером?

В ушах грянул туш. Гостем? На «Позднюю ночь» Леонарда? Я подождала, пока затихнет музыка, и услышала низкие осторожные ноты. Не стоит делать поспешных шагов, ставить под удар шансы попасть в следственную команду.

– Мне нужно посоветоваться с редактором.

– Посоветоваться? – переспросил Леонард. – Никто не имеет права тебе запретить. В контракте это не прописано. У нас постоянно возникают такие проблемы со спортивными журналистами. Для газеты это хорошая реклама. Перезвони мне в пять часов и пообещай не давать интервью другим станциям ни на радио, ни на телевидении, ладно?

Давать интервью? Он это серьезно? Я воспарила над домом, над Провиденсом, Род-Айлендом. Пусть здесь не Бостон и не Нью-Йорк, но вид сверху не менее прекрасен.

– Обещаешь? – настаивал Леонард.

Я дала ему слово и смешала белье в одну кучу. Затем надела единственную чистую рубашку и джинсы и направилась в редакцию разузнать, где можно найти в воскресенье Дороти Сакс.

По словам Кэролайн, у Дороти не было ни мужа, ни семьи, ни личной жизни за пределами редакции, однако в то октябрьское воскресенье, когда у меня возникла крайняя необходимость с ней поговорить, она не отвечала ни по домашнему телефону, ни по сотовому и пейджеру.

– Иногда, – сказал редактор Роджер, давший мне ее номера, – по воскресеньям она возвращается вечером с мокрыми листьями на штанах и в огромных походных ботинках.

– Может, мне позвонить домой Натану?

Худощавый, долговязый Роджер, выходивший на работу по ночам и выходным, искренне встревожился:

– В воскресенье-то? Натану? Ты шутишь? Он будет рвать и метать.

Я снова отправила сообщение на пейджер и в ожидании ответа прочла всю воскресную газету от корки до корки. Около пяти Роджер поднял голову и заметил, что я до сих пор не ушла.

Как член профсоюза, он не любил, когда кто-либо работал дольше, чем полагается.

– Говорю же, согласно контракту ты ничего не нарушаешь.

Должно быть, я выглядела неуверенно, и он добавил:

– Если хочешь пойти на передачу, иди. Издатели не станут возражать.

– Правда?

– Конечно, нет. Ты же напомнишь всем, что «Кроникл» напечатал сенсационную статью. Подскочит количество продаж.

Леонард представил меня своей молодой помощнице как журналистку, которая рассказала всем правду об убийстве Мазурски. Та с интересом вскинула голову. С улыбкой на лице Робин отвела меня в студию, посадила в кресло прямо напротив Леонарда и показала, как пользоваться микрофоном.

Сам ведущий программы выглядел бодро. На щеках его играл румянец, будто он только что вернулся с пробежки.

– После твоей статьи телефоны накалятся докрасна, – сказал он, размахивая газетой. И повторил, словно мантру: – Докрасна! Докрасна!

Улыбаясь такому энтузиазму, Робин шмыгнула в кабинку. Увидев микрофон, я вдруг испугалась.

– А что, если я начну заикаться? – вырвалось у меня.

– Заикаться? – расплылся в улыбке Леонард. – За три месяца ты ни разу не заикнулась. Если тебе сегодня захочется заикаться, валяй, пожалуйста. Людям все равно. Они простят тебе заикание. Только не болтай без умолку.

– Это его задача! – прокричала мне Робин.

Леонард доброжелательно кивнул:

– Да, это моя задача.

Затем он поймал условный знак от Робин и изменился в лице. Наконец он объявил тему передачи и представил гостя – Хэлли Ахерн.

Опустив ту деталь, что я работаю в бюро Южного округа, он перечислил все мои заслуги и в Бостоне, изумив своей осведомленностью. Можно подумать, я и вправду важная персона.

– Добро пожаловать на шоу, Хэлли.

У меня пересохло в горле.

– Спасибо, – выдавила я. – Рада прийти к вам на передачу.

Продолжая стоять перед несколькими микрофонами, Леонард принялся зачитывать статью из «Кроникл» – глубоким, серьезным, благоговейным голосом. Неужели все это написала я? Текст звучал впечатляюще. Со всеми паузами и ударениями.

– Разве я не говорил вам, что в убийстве на Уэйленд-сквер все не так просто? Разве не говорил, что полицейские тянут кота за хвост? – спрашивал он. – Послушайте вот это…

Справа от Леонарда на стене висел монитор. Вскоре там стал появляться текст: Робин вводила имена дозвонившихся и основную мысль высказываний. Буквы были мелковаты, и я прищурилась.

Магда из Норт-Скитуэт считает, что казино уничтожат штат.

Кори из Провиденса предлагает передать дело в Главное управление Род-Айленда.

Эд из Тивертона утверждает, будто «Кроникл» раздула из мухи слона.

От последней надписи я напряглась, но Леонард быстро отделался от Эда, назвав его одним из лакеев Билли, и с задорной улыбкой завершил разговор мелодией для тупоумных.

Леонард размахивал руками, словно дирижер.

– Билли сделает что угодно, лишь бы референдум прошел успешно для него, – сказал он. – Мэру не хочется, чтобы мы поверили в мафию, которая совсем рядом, прямо на Атвелс-авеню. Ему не хочется, чтобы мы поняли, как успешный бизнесмен может в одночасье лишиться всего, даже жизни, из-за азартных игр. Верно, Хэлли?

Мне стало неловко. Я прожила в Провиденсе всего четыре месяца и лишь однажды разговаривала с мэром по телефону. Откуда мне знать, что на уме у Билли Лопрести.

– Ну, я слышала, он не отрицает, что казино связано с пагубным пристрастием.

Леонард метнул на меня рассерженный взгляд, и я поняла: объективность не является требованием политики программы.

– Лучше не создавать проблем, чем потом с ними бороться. Легализация казино приведет к появлению Барри Мазурски. Глория из Уоррика, добро пожаловать в эфир.

Глория из Уоррика начала говорить о том, какой Леонард замечательный, как он заботится о Род-Айленде и пытается спасти штат от гибели. Леонард закатил глаза, будто смутился, и не стал ее прерывать. Сквозь стеклянное окошко кабинки я видела, как Робин приставила к виску палец: мол, еще одно слово, и она застрелится.

– Что мне интересно, – наконец перешла к делу Глория, – так это много ли людей воруют деньги из благотворительных фондов, которые высасывают из нас последнее, давя на жалость. Как допустили, чтобы казначей просто вернул украденное? Почему не возбудили дело? Почему его не арестовали? В этом штате кому-нибудь есть дело до простых людей, которые подписывают чеки с денежным пожертвованием?

Однако Леонард не захотел обсуждать прегрешения Барри Мазурски и стал просматривать монитор, знакомясь со списком дозвонившихся.

– Страсть к игре заставляет людей идти на отчаянные поступки, Глория. Не забывайте, что Барри Мазурски – жертва. Да покоится он с миром. – Леонард нажал кнопку и убрал ее из эфира. – Тони из Провиденса, добро пожаловать на передачу.

– Интересно, каким образом журналистке удалось выяснить, что в деле замешан Лопрести? – спросил Тони. – Неужели СМИ имеют доступ к личной переписке мэра? Разве это не является незаконным вмешательством в личную жизнь человека? Может, полиция просто-напросто демонстрирует обычный непрофессионализм?

– У осведомителей есть собственные причины сливать информацию в газеты, – начала я. – Как человек публичный…

– А чья карьера зависит от исхода референдума? – перебил меня Леонард. – Кто еще ездит по городу с владельцами казино и имеет влияние на полицию? Считаете, Билли хочет закрыть прорехи в бюджете? О нет. Ему нужны наличные, чтобы проповедовать возрождение и повышать свой авторитет. Он сам не прочь получить доход от казино.

– Откуда у «Кроникл» такая информация? – спросил Тони.

Я открыла рот, но Леонард приставил палец к губам.

– Наш гость, Хэлли Ахерн, находилась в магазине во время убийства. Она и раньше говорила, что это не просто вооруженное ограбление. Убийца Барри Мазурски пришел тем вечером с вполне определенным намерением, а полиция не особо шевелится.

– Это не совсем то, что я пыталась сказать, – неубедительно возразила я.

– О, я читал предыдущую статью, – вспомнил Тони. – Вы наступили в кровь, так?

– Да, но…

– Спасибо, Тони, у нас осталось время еще для одного звонка, а потом Хэлли Ахерн из «Кроникл» нужно уходить. К нам дозвонился Джордж. Здравствуйте, вы в эфире передачи «Поздняя ночь».

– Я хочу поговорить с журналисткой, – услышала я, хотя голос был тихим и заглушался помехами.

– Джордж, у нас плохая связь, – сказал Леонард.

– …«Кроникл», – долетело до нас.

– Джордж, должно быть, вы находитесь в мертвой зоне, – заключил Леонард. – Попробуйте перезвонить завтра.

– Я не собираюсь перезванивать завтра. Я звоню сегодня, чтобы сказать журналистке из «Кроникл»…

Слова растворились, на мгновение повисла тишина. Однако я уловила в его тоне враждебные ноты. Через окошко кабинки я видела, что Робин тоже почувствовала его настрой. Она встала и указательным пальцем провела по шее: мол, вырубайте его. Леонард проигнорировал совет.

– У нас заканчивается время, и помехи ужасны. Дальше будут новости. Быстрее, Джордж, что вы хотели сказать?

Робин махала обеими руками, но Леонард не прервал связь, не нажал на кнопку, чтобы переключиться на новости. Он дал Джорджу еще секунду, шанс произнести последнее слово.

Помехи сменились удивительной тишиной.

– Я наделаю вам новостей для газет, – заявил Джордж. – Передайте этой стерве из «Кроникл», что она следующая.

Информация шла в эфир с пятисекундной задержкой, и Робин затерла последнюю реплику.

– Какой-то сумасшедший, – отметил Леонард.

– Обычно они грозят убить Леонарда, – добавила Робин.

Я же была обескуражена, и они оба это понимали. Леонард предложил проводить меня домой, если мне страшно, но я отказалась. Я не собиралась ночевать одна дома и думать, сдержит ли слово Джордж, поэтому позвонила матери и солгала, что у меня отключили отопление. Я добралась до Вустера за сорок пять минут, постоянно глядя в зеркало заднего вида.

Моя мать живет в скромном доме колониального периода, где выросла и я. Дверь в гараж была открыта. Медленно въехав туда, я тотчас опустила дверь. Включила сигнализацию и поднялась к себе в комнату.

На кровати было разостлано стеганое одеяло, на тумбочке лежал свежий номер «Вустер телеграм». Заботливый прием меня ничуть не утешил. Я завесила шторки на обоих окнах и оставила свет в чулане, как делала в детстве, опасаясь чудовищ. Только вот теперь всякие монстры не просто засели у меня в голове, а реально звонят на радио.

Закрывшись одеялом по уши, я спала неспокойно, в три проснулась и не сразу поняла, где нахожусь. Поднялась, приложила руку к сердцу, чтобы прийти в себя. Когда глаза привыкли к темноте, я рассмотрела узорчатый абажур на столике и три трофея за плавание – я получала их в школе три года подряд – и успокоилась: я дома, в своей спальне, в Вустере. В безопасности.

На то, чтобы немного успокоиться, ушел целый час. По ночам страх воспринимается особо остро. Наконец я убрала руку с груди, приняла горизонтальное положение и вскоре задремала.

К счастью, на утро у мамы была назначена встреча в клубе садоводов, поэтому она едва взглянула на синяки у меня под глазами.

– Опять плохо спала? – спросила она, собрав папки и завернув в фольгу яблочный пирог.

Мама обожествляла Уолтера за то, что он помог мне избавиться от снотворного, и по-прежнему беспокоилась по поводу моей бессонницы, хотя с тех пор прошло уже много лет.

Я сослалась на то, что работала допоздна. В старые времена она прочла бы мне лекцию о нездоровой «одержимости» карьерой. Теперь мама понимала, что я счастливее и здоровее, когда чем-то поглощена. Слава Богу, она не знает о статье, вызвавшей жуткую реакцию и угрозу расправы.

Ночью казалось предельно очевидным, что за мной охотятся. Ну еще бы, если Барри Мазурски заказали, то существует некая преступная группировка, и она захочет уничтожить свидетеля. В свете дня, когда солнце залило чистенькую кухню, я почти поверила Леонарду и Робин. Конечно, это просто сумасшедший. Стал бы настоящий убийца предупреждать жертву о нападении? Да еще и по радио? Не слишком ли это непрофессионально?

– Если у тебя не включат отопление, приезжай ночевать и сегодня, – сказала мама. – Я приготовлю твою любимую фаршированную капусту с тмином. Посмотрим фильм.

Я кивнула, мама повернулась уходить, но тут из папки выскользнул листок и опустился на пол – это была бумага из компании по недвижимости с указанием стоимости маминого дома.

Она выхватила ее у меня из рук, и мне стало не по себе.

– Ты же не собираешься продавать дом?

– Предстоит много работы, – между делом сказала она. – Говорят, в Браервуде хорошие квартиры.

Браервуд? Комплекс домов престарелых? Я ушам своим не верила.

– Ты хочешь оставить сад?

Мама пожала плечами: мол, в определенном возрасте приходится мириться с некоторыми вещами. Не глядя на меня, она повернулась к двери. В движениях скользила тревога. Много работы? Моя мать может три часа подряд перевозить грязь с одного участка на другой, а потом подняться в дом и приготовить шикарный обед из индейки. К тому же она с большим подозрением относится к оплате коммунальных услуг и несколько раз говорила, что лучше умереть, чем жить в окружении стариков. И тут я поняла: мама, женщина, которая всегда говорит правду, лгала мне.

Она сорвала с вешалки темно-серый плащ. Пояс упал на пол.

– Что происходит? Почему ты продаешь дом? – спросила я.

– Хэлли, перестань, пожалуйста, я опоздаю на собрание.

Она скомкала пояс и, засунув его в карман, надела плащ. Затем сняла с крюка сумку и перекинула через плечо.

Я вдруг вспомнила тот вечер в «Фоксвудс», монеты из автомата, звеневшие в ее сумке.

– О Боже, неужели ты проигралась?

Она остановилась в изумлении. Повернулась, и на лице ее было отнюдь не смущенное выражение разоблаченного человека. Нет, мама смотрела так, будто не могла поверить в тупость собственной дочери.

– И как тебе в голову пришло, что я способна на такое безрассудство? Разве я не показывала тебе две косметички?

– Тогда что? Что могло тебя заставить пойти на этот шаг?

Она вздохнула.

– Такой большой дом слишком дорого содержать, Хэлли.

Мы обе знали, что это неправда. Отец выкупил закладную много лет назад. Судя по вечно текущему крану в душевой и стареющему ковру на лестнице, на ремонт денег не выделялось.

Мама встретилась со мной взглядом, развеяв всякие сомнения. Она высоко ценила собственную независимость, и я бы не удивилась, если бы она молча развернулась и вышла. Однако она этого не сделала. На лице отразилась беспомощность, мама снова вздохнула.

– Ты понятия не имеешь, сколько медицинских счетов за лечение твоего отца я до сих пор оплачиваю. – Она махнула в сторону металлического шкафчика на кухне. – Шестидесяти пяти тысяч долларов страховки не хватило. Бухгалтер посоветовал мне заложить дом. Ты же знаешь, как я отношусь к таким вещам.

Из ее прически выбился локон, и мама убрала его.

– Я слишком стара для подобных проблем. Вот я и решила продать дом. Избавиться от всего сразу, – произнесла она извиняющимся тоном, будто тем самым сильно меня огорчила.

Я едва не сгорела со стыда. Как давно она несет это бремя? Как же я была поглощена собой, что ни о чем не догадывалась? Стоит ли бередить ей душу, изливая свою вину? Я обняла ее и сказала, что одобряю любое решение.

– Только не принимай поспешных решений.

– Я всегда осмотрительна, – возразила мама, возвращаясь к своей привычной суровости, затем расправила плечи и устремилась к выходу.

Повернулась, будто никакого разговора и не было, и ткнула пальцем в сторону сковородки с яичницей. Если не съем, нанесу ей личное оскорбление.

Когда она ушла, я долго смотрела в сад через огромное окно. Земля заботливо покрыта соломой, чтобы корни зимой не замерзли. Матери нужны деньги, чтобы оплатить счета за лечение отца, а я не могу ей помочь. Мне тридцать пять лет, и к этому возрасту я научилась только тратить.

Быстро проглотив яичницу и тщательно вымыв сковородку (чтобы маме не перемывать по возвращении домой), я решила ехать в центральную редакцию. Сейчас не время трусить и прятаться от страха, нужно действовать. Я только что написала сенсационную статью, мое имя появилось на первой странице газеты, меня пригласили на радиопередачу. Мне нужна работа в следственной команде и продвижение по карьерной лестнице. Подражая маме, я расправила плечи и поспешила наверх переодеваться.