Текст книги "Сны Персефоны (СИ)"

Автор книги: Яся Белая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Пора мне, царица. Задержался я здесь. Вот только заберу мать и уйду.

Ах да, Семела. Персефона помнила эту историю страшной мести Геры. Ведь Семела была простой смертной. Как и другие, она не могла видеть истинный лик бога. Но Гера, прознав об очередной интрижке Зевса, явилась к его новой пассии под видом её кормилицы и убедила Семелу, что она должна потребовать от Зевса доказательства его божественности – а именно явится во всём своём божественном величие. И то ли Семела была убедительной, то ли Зевс оказался слишком тщеславен. В общем, явится-то он явился, а вот возлюбленная богоявления не пережила. Рассыпалась в прах у его ног, только и остался лежать на земле несчастный младенец Дионис.

Примерно так. Во всяком случае, если верить аэдам. Если допустить, что они сочиняли историю на трезвую голову. А вот в это верилось мало. Да и глаза Диониса – странные, винно-лиловые, – будто смеялись над такой версией.

Но кем бы на самом деле не была Семела, сейчас она прибывала в Элизиуме. Отправляя её туда, Аид так и сказал: «Она уже достаточно настрадалась при жизни».

– Ты ведь знаешь закон, – сказала Персефона, – никто не может уйти из Подземного царства.

Дионис посмотрел на неё лукаво и прыснул в кулак:

– Ой, да ладно. Мне список показать, кто от вас ушёл целым и сравнительно невредимым: Тесей, Орфей, Геракл… Мне продолжать?

Персефона вскинула руку: довольно! Он прав! Этот безумный и вечно пьяный бог прав! Последнее время в Подземный мир шастают все, кому не лень. И возвращаются! Может быть они с Аидом слишком милосердны и снисходительны?

Дионис покачал головой:

– Это ты – слишком милосердна и снисходительна, о, Несущая разрушения.

Персефона вздрогнула – нечасто называли её так. Это имя пугало.

– Да-да, – продолжал, между тем Дионис, – так и есть: всё решаешь ты, Аид только подстраивается под тебя

– Ты говоришь так, – возмутилась она, гордо вскидывая голову, – словно не Аид здесь Владыка.

Дионис посмотрел на неё так, словно заглядывал в самые потаённые уголки души. Персефоне даже стало страшно: на юном прекрасном лице Бога виноделия грустно поблёскивали тысячелетние глаза.

– Значит, он не сказал тебе?

Персефона не поняла о чём речь, но от слов Диониса стало неуютно.

– Не сказал что?

– Кто ты есть на самом деле…

– Ты не заставишь меня усомниться в муже! – Персефона сжала маленький кулачок. Однажды обманчивый туман едва не настроил их друг против друга. Но урок выучен и больше не выйдет!

Дионис примирительно вскинул руку:

– Да ради Хаоса Предвечного! – проговорил он чуть насмешливо. – Я никогда никого не заставляю. Особенно, женщин. Особенно, таких красивых…

Он подался вперёд, приблизился к Персефоне вплотную, и вдруг – начал стареть на глазах, миг – и рассыплется в прах. Но иллюзия мгновенно сгинула, лишь насмешливые винно-лиловые глаза шарили по её лицу.

Дионис был не просто красив. Что порочное, запретное, тёмное было в его красоте. Инфернальное, делающее его почти пугающим. Недаром же он так удивительно к месту смотрелся в Подземном мире, словно сам – подземный. Только хуже здешних монстров, опаснее стигийских болот, жарче, чем Флегетон…

Персефона почувствовала, что сердце сбивается с ритма, дыхание стало тяжелым и сбитым, приоткрывая нежные губы, как лепестки розы.

Дионис завораживал, лишал рассудка и воли. Да, такому не нужно заставлять… Женщина сама покорно прогнётся со сладостным стоном…

Как Персефона теперь.

Дионис обвел тонкими пальцами абрис её лица, чуть коснулся губами уголка губ – будто обжег, и отпрянул.

– Но, думаю, тебе будет интересно узнать, что ты для него лишь подопытная зверюшка. Одно из чудовищ его вивария. Как-нибудь загляни в эту штуку с кнопочками, которых полно в его лаборатории. Узнаешь много интересного.

Персефона вскочила, стряхивая с себя наваждение. Её заполняло возмущение и ужас – ведь этот наглец почти соблазнил её и едва не поцеловал, а она даже не сопротивлялась!

Дионис ухмыльнулся:

– Если бы я захотел, я бы поцеловал, поверь. И тебе бы понравилось.

– Мерзавец! – зло бросила она. Но злилась скорее на себя. Подпустила – легко и близко. Да ещё и гадости про мужа слушала. Хотя после недавнего … эксперимента – Персефона это назвала для себя так – она и сама несказанно злилась на Аида. Но это их отношения. И им самим и разбираться. Так зачем же этот бог со странными старыми глазами кидает в её душу семена сомнения?

Он словно считал все её метания:

– Потому что ты сама подготовила почву для них, Разрушительница. Ты усомнилась первой – и правильно, кстати, усомнилась. Знаешь, к какой войне они готовились здесь? К войне с тобой. Когда ты очнёшься и восстанешь.

Дальше Персефона слушать не стала, она бросилась прочь. Потому что в душе царили мрак и раздрай. Она больше не показывалась тогда из своей половины. Хотелось всё переваривать и уложить в голове, чтобы не наделать глупостей.

Позже она узнала, что Дионис всё-таки ушёл и увёл свою мать – Аид сам их отпустил. Кажется, взамен ему отдали… ветку мирта.

Но тогда Персефону это мало интересовала. Пару дней спустя после своего появления в Подземном мире, она бесцельно блуждала по царству и даже не сразу сообразила, как очутилась в комнате над лабораторией с виварием.

Над одним из столов – а их было здесь довольно много, светился голубоватый квадрат, перед которым располагались плоские камешки. Кажется, Дионис назвал их кнопками.

Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, оттуда доносился голос Аида, и Персефона решила разузнать, что там происходит.

К её удивлению, комната оказалась полна мелких божков, божеств, духов, и все они, рассевшись на ступеньках амфитеатра, затаив дыхание слушали Владыку Подземного мира.

– Не всегда следует верить написанному. Вернее, вы должны помнить, кто адресат и предположить, что он мог написать на самом деле. Прочесть то, что между строк. За текстом.

Тот как-то учил её этому искусству, и у неё даже получалось.

– Лучше всего писать «наоборот». Если любите, пишите «ненавижу». Если жить не можете, пишите «ты мне надоела, уходи». Вас правильно поймёт только адресат. Ведь сложнее всего раскодировать зашифрованные чувства.

Персефона горько хмыкнула: а ты тоже шифруешь от меня свои чувства, моя царь? Говоришь, что любишь, а сам… Впрочем, ты никогда не говоришь мне этого…

Стало почему-то так горько, больно и пусто.

Эмоцию поймал Загрей: он как раз сидел возле двери и буквально внимал каждому слову отца. А тут обернулся и удивлённо уставился на неё.

– Мама? – прошептал одними губами.

Персефона поманила его пальцем.

Аид, конечно же, заметил их переговоры и кивнул: мол, иди.

Загрей поднялся и вышел в коридор к ней.

– Мама! – тут уже проговорил радостно и бросился в объятия.

Она тоже обняла и прижала к себе.

Даже не заметила, как её мальчик вырос и перегнал её саму на целую голову.

Персефона гладила его жёсткие чёрные волосы, касалась забавных рожек и нежно улыбалась, чтобы скрыть подступающие слёзы.

Она не сразу поняла, что сын, целуя ей руки, винится – что подыграл отцу, что не предупредил.

– Мальчик мой! – прошептала она. – Глупенький! Если я на кого и злюсь, то это точно не ты, милый.

– Спасибо, мамочка, – ответил он. – Я так скучаю по тебе.

– Я тоже, милый, – Персефона вдруг лукаво подмигнула сыну: – Как ты относишься к тому, чтобы провести немного времени вместе?

Загрей даже на месте подпрыгнул от радости.

– Вот и замечательно! – Она кивнула на голубой квадрат над столом: – Тогда научишь свою старую мать пользоваться вот этой штукой.

– Старую! – рассмеялся Загрей. – Скажешь тоже!

И, действительно, она выглядела скорее как его девушка или как сестра, притом – младшая, но ни как мать.

Обучать её Загрей вызвался с энтузиазмом.

А Персефона оказалась хорошей ученицей, из тех, что всё быстро схватывают налету.

Даже Аид, застав их однажды за этим занятием, одобрил такое решение. Правда, вытащил Персефону из-за монитора – так называлась эта штука с голубым свечением, сказав, что много работать вредно, и унёс в спальню.

Они ещё толком и не поговорили после той истории, и сейчас Персефона вырывалась и даже пыталась укусить. Только кто бы её отпустил.

Аид применил способ, срабатывавший всегда: сжал запястья, прижал к стене, впился в губы голодным поцелуем.

И она ответила.

Не могла не ответить – изголодалась сама. Одежду они сдирали молча, вернее, лихорадочно целуясь.

А потом – после страсти – любуясь друг другом, лежали рядом, и он, перебирая рыжие локоны, сказал:

– Завтра – напомни – я покажу тебе один материал…

Она сонно кивнула и устроилась у него на плече.

А утром – обнаружила на постели папку с надписью: «Разрушительница». Открывала дрожащими руками, не удосужившись даже одеться, лишь замотавшись в покрывало.

Листала, читала страницу за страницей, приходя в ужас от прочитанного – век за веком, год за годом, она была под наблюдением у своего мужа.

Чудовище.

Разрушительница.

… она ушла на поверхность, так и не дочитав до конца.

Она слишком хорошо знала, что нужно делать – пора затевать игры богинь. И пусть Олимп вздрогнет.

И никто не сможет их остановить…

– Любимая, – нежно шепчет Аид, – ты позвала меня…

Его взволнованный голос прерывается от переполняющих эмоций. Я заглядываю в глаза – эти чёрные бездны, где обычно клубится первозданный мрак, – и вижу только свет. Так много света. Он распахнут передо мной до самых недр души. Без масок, без скорлупы. Даже не бог, просто мужчина, для которого существует только одна женщина во вселенной.

И мне бы злиться, обзывать предателем, кидаться упрёками.

Но я не могу. Я позволяю сгрести себя в охапку, осыпать поцелуями скулы, шею, ключицы.

– Думала, я отпущу тебя? – он чуть насмешливо заглядывает мне в лицо. – Не надейся – я не настолько благороден.

Я немного отстраняюсь и ударяю кулаком в плечо, но добиваюсь лишь того, что моя ладонь попадает в плен, чтобы быть зацелованной.

– То есть, – недобро прищуриваюсь я, – Аскалафа с зёрнами граната тогда тоже ты подослал? Чтобы на показ меня отпустить, а на самом деле – иметь поводок, чтобы притянуть обратно?

Он невесело усмехается:

– Ты можешь мне не верить, но про Аскалафа я, правда, не знал. И был тогда страшно зол на него. Прямо с наслаждением отдал на растерзание твоей матери.

– О да, она не пощадила беднягу, – меня до сих пор, тысячелетия спустя, передёргивает от воспоминания, как тонкий мальчишка обращается в юркую ящерицу.

Вздыхаю, опускаю голову Аиду на плечо: как же мне всего этого не хватало – его сильных рук вокруг моей талии, тепла большого тела, ощущения мощи, исходящей от древнего бога. Как приятно теперь свернуться ласковым котёнком и не думать ни о чём.

Но думать надо, и ответы знать хочется. Хотя о некоторых я уже догадалась, но не мешало бы услышать всё, как есть.

Вопрос мне задавать даже не приходится: Аид, как обычно, считывает его в моих глазах, когда поддевает лицо за подбородок, чтобы мы встретились взглядами. Как же он красив, когда вот так вот светится от любви.

– Это был завершающий этап твоего перерождения, – сообщает Аид. – Твоя мистерия. Теперь ты – совершенная богиня.

– Ты знал об этом с самого начала?

Он лишь самодовольно ухмыляется.

Вот же гад!

Пытаюсь вырваться, удрать, но меня не пускают, лишь сильнее прижимая к себе.

– Разумеется, знал, – говорит он, но вовсе без радости, напротив слова его горчат, – ты ведь моё секретное задание, помнишь? Как там этот мерзавец Дионис тебя обозвал – «подопытная зверюшка»? Ооо, – злорадно тянет он, – я заставил его проглотить эти слова…

– Так ты и об этом знал? – так, кажется, несмотря на все свои обещания не злиться больше, начинаю закипать.

– Конечно, это же была проверка.

Ах даже так! И ты, милый, наверняка её и придумал. Всё-таки выбираюсь из его объятий, отползаю на другой конец кровати, кутаюсь в одеяло, потому что резко холодает. Прячусь за водопадом волос. Так лучше. Это мой уютный мирок.

Говорю почти зло:

– Тогда ты знаешь и то, что я её провалила.

– Нет, вовсе нет, – говорит он, приближаясь ко мне, отводит волосы, целует в висок, – напротив, ты легко и просто сбросила наваждение. А ведь Дионис действительно способен насылать безумие даже на богов.

Аид тащит меня к себе вновь, прямо в коконе одеял.

– Спрашивай дальше, – требует он, – у тебя же множество вопросов. В том числе неприятных.

– И ты, – вздыхаю, – можно подумать честно ответишь на все.

– Да, – просто говорит он, – клянусь Стиксом.

– Пфф, – фыркаю рассерженной кошкой, – можно подумать, что эта клятва что-то значит. Ты уже клялся однажды не предавать меня и не сомневаться во мне.

– А я никогда не предавал и не сомневался. Ни одной минуты. Я всегда верил тебе и в тебя. Но, к сожалению, последний этап перерождения требовал… вот такого испытания веры – твоей и моей.

И начинает торопливо рассказывать: мол, всё задумали в Звездном Чертоге. На самом деле они там приглядывают за всеми пантеонами сразу, и если где-то идёт дисбаланс – считают нужным вмешаться.

– Как в твоём случае, – говорит он. – Несмотря на то, что ты обняла свою тьму, что, вроде бы приняла её и смирилась с ней, окончательно не переродилась. Не склеилась в одно целое. А нестабильная богиня твоего уровня – это опасно. Но, прежде всего – для тебя самой. Тебя могло разорвать, в буквальном смысле.

Да, я отлично помню, что творилось со мной в самом начале, когда стали только приходить те странные сны. Сны, где я блуждала в тумане, не помня своего имени… Но они словно вели меня к главному сну – про мою дочь.

– Вот и придумали в Звёздном Чертоге многоходовку, – продолжает Аид. – Даже прислали Демиурга – курировать проект.

Всё должно было пройти идеально, и поэтому некоторые участники действа даже не знали, что на самом деле играли роли. Всё должно было быть максимально правдоподобно. Даже Гермес до конца не понимал, что именно происходит, но ему хорошо заплатили. Афродита получила возможность примириться с собой, понять пределы своей истинной силы, почувствовать себя по-настоящему великой богиней. Геба – ну хотя бы просто привлечь к себе внимание, ощутить свою значимость. Сешат – выйти из тени своего мужа.

Это был экзамен для всех нас.

– И наш разрыв тоже, – горько произносит Аид. – Чтобы ни у кого не возникло сомнений. Особенно, у тебя. Поэтому я и откладывал много лет последний этап перерождения – на нём тебе нужно было причинить боль, равной которой ты не испытывала.

Боль, конечно, причинил и качественно. Но сомнения у меня всё равно возникали. Может, причина в его подсказках, которые не позволили мне усомниться полностью?

– А те монстры? Они изрядно вымотали нас с Афродитой…

– Они тоже были настоящие.

– Но они могли бы убить нас! Мы тогда уже почти потеряли силы.

– Вы обе приняли правильное решение и позвали нас с Гефестом.

Я заглядываю в его глаза и вижу в них тревогу, боль, вину. Можно было бы сказать – он заслужил! Но ведь это не так. Пусть я и была его «секретным заданием», но всё же он искренне любил меня: знаю точно – я теперь умею чувствовать и распознавать любовь. Любил и любит. И верит. Иначе как бы отпускал каждый год на поверхность на целые восемь месяцев, зная, что там вокруг полно соблазнов и красоты? Да и каково ему было согласиться на эту авантюру с моим перерождением – и тогда, и теперь, – понимая, что он на самом деле может потерять меня навсегда? И ведь ввязался он в это, чтобы спасти меня. Ценой собственного спокойствия и счастья!

Но я всё-таки хочу прояснить всё до конца.

– А как же наша фиктивная свадьба?

Аид наматывает мой локон на палец и, наклоняясь к уху, шепчет:

– Зачем нам свидетельство какого-то божка с Олимпа, если нас повенчали Предвечные – Хаос и Эрос? Взгляни на свои запястья, любимая.

И я с удивлением только теперь замечаю, что мои запястья обвивают две нити: черная – правое, красная – левое. Такие же – и у Аида.

Он нежно смотрит на меня и говорит:

– Ты всегда была для меня больше, чем просто жена, Весна моя, ты была частью меня. Ты струилась в моих жилах, звенела в биении сердца, оседала дыханием на губах…

Я и сама почти перестаю дышать. Аида считают тёмным, но сейчас он сияет ярче Аполлона. Аида считают скрытным, но сейчас он весь – нараспашку передо мной, до самых потаённых уголков души.

Но я не унимаюсь. Прояснять – так прояснять всё. И, недобро сощурившись, пеняю ему:

– Поэтому ты поспорил на меня с Зевсом? Гермес показал мне…

Аид в наглую ухмыляется:

– Весна, ну где логика? Я ведь спорил с ним ещё до того, как узнал тебя. Как увидел впервые. Тогда я мог бравировать, это было легко.

– А потом? – задираю голову, заглядываю в лицо.

Он дарит мне ещё один тёплый сияющий взгляд, кутая меня в него, как в кокон.

– Потом стало невозможно жить без тебя, моя любовь, моё наваждение, моё наказание.

– Ах, наказание, значит?! – снова пытаюсь вывернуться и убежать от него.

Но мне опять не дают. Более того, прерывают дальнейшие возражения самым бесцеремонным образом – запечатывая рот жадным поцелуем, при этом, сжимая мои запястья, чтобы не вырывалась и не царапалась.

С трудом оторвавшись от моих губ, он всё-таки отвечает мне:

– Конечно, наказание, – говорит, чуть усмехаясь, – и самое невероятное счастье.

Снова ловлю его взгляд: мне надо знать всю правду до конца. Хватит недомолвок за тысячелетия.

– А проект Разрушительница? Ведь этого потребовал у тебя Зевс за проигрыш в споре? Контролировать меня? Держать в узде?

– Да, – очень горько и очень тихо.

– Как же ты согласился? – произношу с трудом, потому что снова чувствую нож в сердце.

– Формально, – произносит он. – Иногда достаточно показать видимость согласия. И получить время и возможность искать способы… вызволить тебя – великую и прекрасную Богиню Подземной Весны, древнюю, как мир.

– И что же за способ ты нашёл, не понимаю? – мотаю головой.

– Спровоцировать тебя на игры богинь, а потом – самому наказать.

– Странное наказание – выпустить наружу стихию, разрушение.

– Поймать и обуздать её, заключить в тебе ещё раз, слив ваши сущности. Я рассказывал тебе тогда.

– И отказался.

– Да. Я бы просто не смог. Там мерзкий, унизительный обряд. И вообще мне не за что было наказывать тебя.

Спаситель мой ненормальный. Экспериментатор. Никогда не думал, как отдача ударит по нему самому? А ещё – воин, стратег!

Страшно представить, что он пережил за эти века. Начиная с того суда, где собственную жену постановили видеть всего четыре месяца в году!

А потом… страх, отчаяние, вечная вина, ненависть к себе…

Аид никогда не ныл, не жалел себя, а, как и полагается воину, встречал всё один на один, не позволяя другим влезать в его битву.

Тянусь к нему, обнимаю.

Несколько секунд мы просто обнимаемся, чтобы проникнуться друг другом. Потом он бережно опускает меня на подушки и целует, высвобождая из единственной моей одежды – кокона одеял. Всё ниже и ниже – ключицы, грудь, живот… И здесь замирает, а потом вскидывает на меня какой-то ошалевший взгляд.

– Ты… Это правда?.. не ошибся… – задыхаясь, шепчет он.

Значит, почувствовал. И говорить не пришлось.

– Правда, – улыбаюсь я, – у нас будет девочка. Дочка. С твоими волосами и моими глазами.

Аид судорожно сглатывает и – вдруг сползает с кровати, опускаясь на колени. А потом берёт мою ступню и покрывает поцелуями.

– Богиня моя… – шепчет он, – созидательница… Почему меня назвали Богатым и Щедрым? Я нищий скупец перед тобой, Весна моя.

К своему ужасу я вижу, как его трясёт. Не такой реакции я ожидала на это известие – ведь он так мечтал о дочери.

– Такой подарок! Мне! После того, что я натворил?!

Я не понимаю, что происходит, почему вместо радости черты моего мужа искажает отчаяние? Почему он отшатывается? Вцепляется себе в волосы и судорожно хватает воздух?

Я снова что-то сделала не так? Может, я всё-таки ошиблась и не нужна ему? Ни я, ни дочь.

Мне не удаётся сдержать всхлип, отворачиваюсь, тру глаза…

Нет… ну нельзя же так… нет…

И тут он бросается ко мне, обнимает, прижимает к себе:

– Моя светлая, моя единственная, не плачь. Просто… просто я не знаю, как отблагодарить тебя за твою щедрость. Мне следовало бы положить вселенную к твоим ногам…

Я глажу его по щеке, колюсь щетиной (не брился, наверное, всё то время, пока длилась заварушка с моим перерождением) и улыбаюсь:

– Ну почему вы, мужчины, думаете, что нам обязательно нужна вселенная к ногам?

– А что нужно, Весна моя? Скажи мне! Научи меня!

Я пожимаю плечами и… озвучиваю заветную мечту:

– Просто семья. Тихая и спокойная жизнь. Мир, полный любви, в котором я бы растила нашу дочь. Уютный уголок под солнцем. Мне не нужно многого, Аид. Короны, троны, власть, политические игры – это не для меня. Всё, чего я хочу, обычную семью, Аид.

Он вдруг отстраняется, кивает:

– Всё так и будет, Весна. Твоё желание – закон, – но встаёт и направляется к двери.

Бессильно тяну руку вслед.

Но он не оборачивается.

Почему, муж мой? Разве я захотела слишком многого? Или ты снова понял мои слова как-то слишком по-своему?

Он не имеет права уходить сейчас, потому что теперь точно не прощу.

Никогда больше.

Однако дверь закрывается за ним, а у меня больше нет сил даже плакать.