Текст книги "Королева умертвий"

Автор книги: Ярослав Хабаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава девятая

Ринан Сих уезжал от Орваса один. Брат Халсэбу остался при государе. Он выпросил дозволение вступить в ряды тулленской армии, и ему это было разрешено. Сейчас каждый солдат был на счету.

Ринан попрощался с молодым послушником сухо и сдержанно. Брат Халсэбу почему-то чувствовал себя виноватым.

– Я хочу служить Сеггеру наилучшим образом, – сказал он. – Я много думал о своем выборе. Клянусь моей душой, я ведь всегда только одного и хотел – служить Сеггеру, – повторил молодой послушник. – Для этого принял обеты, вступил в Серый орден. Самый суровый, самый чистый орден из всех! Так я считал. Ведь инквизиция следит за тем, чтобы вера не искажалась… Наверное, я просто невезучий, – прибавил брат Халсэбу. – Как еще объяснить то обстоятельство, что именно в той обители, где я подвизался, настоятель решил перейти на сторону еретиков.

– Было бы еще хуже, если бы твоим настоятелем оказался Акир Бен Тагар, – заметил Ринан Сих. – Так что не гневи судьбу, есть люди, которым не повезло еще больше.

– Не говоря уж о тех несчастных, которые сами сделались еретиками! – подхватил брат Халсэбу. – Воистину, их участь плачевна. Ты утешил меня, Ринан Сих. Я не устаю удивляться твоей мудрости и благодарен Сеггеру за то, что послал мне тебя на моем грустном пути.

Ринан Сих успел узнать брата Халсэбу достаточно, чтобы понимать: тот говорит вполне искренне. Брат Халсэбу не лгал, не притворялся, он даже не умел толком скрывать свои мысли.

– Твое решение вступить в армию противоречит твоим обетам, – указал Ринан Сих.

– Я стану воином Сеггера и паду на поле брани, если это потребуется для победы Света, – горячо сказал брат Халсэбу. – Наш полковой проповедник говорит, что мы должны готовиться быть втоптанными в кровавую пыль и погибнуть с честью в Великой степи и на стенах городов, что наша участь – лечь костьми, не отступив и не сдавшись.

– И ты воистину готов умереть? – спросил Ринан Сих.

Брат Халсэбу кивнул:

– Может быть, прямо сейчас еще и нет, но когда настанет час – да, я думаю, что буду готов.

Ринан Сих уезжал с тяжелым сердцем. Ангел Света, о котором в Туллене велось так много разговоров, по-прежнему никак не проявлял себя. Да и глупо было бы ожидать от этой надмирной сущности какой-то реальной помощи. Некоторые наиболее восторженные проповедники утверждали, что появление Ангела Света, пусть даже отстраненного и безразличного к мольбам людей, само по себе есть великое знамение, свидетельство грядущей победы над силами Тьмы.

Но Ринан Сих не верил в это. Не мог поверить, как ни старался. Он неоднократно заглядывал Тьме прямо в глаза и имел возможность самолично убедиться в ее могуществе. Если бы Ангел Света обладал в Лааре хоть какой-то силой, он бы уже явил ее. Нет, надежды быть не может. Надеяться на что-то значит ослабить себя, а допускать такое самоубийственно. Нужно знать правду и быть сильным.

Ринан Сих намеревался вернуться в обитель Святого Арвинна, чтобы переговорить с настоятелем и выяснить, что еще известно о распространении ереси в ордене инквизиции. Еще одна язва на многострадальном теле Лаара! Спаси нас всех Сеггер!..

Путь инквизитора был отмечен потерями. Он с горечью думал об этом. Стоило ему обрести кого-то, кто хотя бы на миг становился ему близок, и это новое существо бросало его в одиночестве, избирая собственную стезю. Впрочем, разве сам он не поступил точно так же, когда принял обеты и облачился в серые одежды инквизитора? Вся его былая жизнь осталась позади, с ее привязанностями и интересами, которые теперь представлялись Ринану жалкими.

Он думал о том, что еще не рассказал Орвасу. Когда инквизитор рассуждал о том, что император Тугарда обязан знать обо всем, что происходит, и притом без прикрас, – Ринан Сих, разумеется, лукавил. Кое-что брат из Серого ордена попросту утаил. Из самых благих побуждений, разумеется. Так, например, государю абсолютно незачем знать обо всем, что ожидает его на болотах. Еще одно безымянное зло, которое притаилось там, пока не настал его час. Серебряный обелиск, странное создание, заключенное внутри него… Если Орвас снарядит экспедицию к серебряному обелиску, он попусту растратит силы. Время еще не настало. Об этом оживающем и окаменевающем артефакте следует позаботиться позже. Если такая надобность вообще возникнет, потому что, судя по тому, что происходит в Урангрунде, Орвас может попросту не дожить до лучших времен. Так что пока надлежит сосредоточиться исключительно на первоочередных задачах. На ереси. На Сером ордене. На будущем всей Сеггерианской церкви.

Ринан рассеянно глядел на дорогу. Степь казалась такой благодатной, кругом пестрели цветы, зеленела сочная трава… Но тут и там виднелись черные проплешины – отметины зла, которое прикоснулось к Тугарду, опалило его зловонным дыханием. Целые деревни стояли сожженными; от домов остались лишь каркасы или несколько бревен, обугленных на пепелище. Возможно, некоторые из деревень были сожжены инквизицией – за то, что там дали приют архаалитам и наотрез отказались предоставить этих еретиков святому суду.

Ересь! Слово болезненно отдалось в голове Ринана. Как теперь он будет вершить правый суд над теми, кто искажает истинную веру? Как посмеет выносить приговоры? Любой негодяй сможет теперь крикнуть ему: «Твой орден сам погряз в ереси, а твои собратья нанимают Золотых Скорпионов, что творят свои темные дела от имени так называемой святой инквизиции! А между тем Скорпионы не веруют в Сеггера, и об этом-то всем известно!» И – да хранит нас от зла всеблагой Сеггер! – это будет чистой правдой…

Раньше Ринан Сих не верил в то, что мысли могут причинять физическую боль. Теперь он убедился в этом на собственном горьком опыте. Ему хотелось кричать и стонать от боли, он скрипел зубами и даже, кажется, сломал один зуб, так сильно стискивал челюсти.

Один только исход казался ему возможным: истребление. Еретики должны быть уничтожены. Физически. Все, до последнего человека. Может быть, невозможно убить ложную идею, но инквизитор отлично знал, что нетрудно убить носителя ложной идеи. И если не станет носителей, то идея отомрет сама по себе…

Погруженный в раздумья, он едва замечал дорогу и однажды утром, проснувшись, с изумлением огляделся по сторонам. Неужели он сбился с пути? Но – да, он отклонился к югу и едва не вернулся на болота Ракштольна. Ему даже показалось, что он узнает местность. Кажется, с этого холма открывается вид на городок Хеннгаль. Точнее, на то, что от него осталось. На городишко, который сгорел в огне гигантского пожара, разожженного саламандрами тоаданца.

Да, виновником этого бедствия стал некий Эгертон, маг-тоаданец, который пытался спасти от заслуженной кары еретичку-архаалитку и выпустил из пальцев огненных ящериц. Ох уж эта знаменитая магия огня, которой по праву гордится орден Тоа-Дан! Огненный вихрь охватил весь город, и Хеннгаль был выжжен, как язва. Что ж, в конце концов все оказалось ко благу, ведь в городе, помимо прочего, завелись умертвия. Хеннгаль был открыт злу. Инквизиция все равно сочла бы правильным предать этот нечестивый городок огню и мечу.

Странно все-таки, что сейчас, в минуту тягостных раздумий, Ринан Сих очутился на старом месте. Обычно инквизитор не возвращался туда, где именем Сеггера и его руками творилось справедливое возмездие богохульникам. Незачем. Там не оставалось камня на камне. А вот сейчас его как будто вынесло сюда.

Ринан Сих не верил в совпадения. Принято говорить, что в жизни мага не бывает случайностей; но Ринан относил эту поговорку также и на собственный счет. В жизни верного служителя Сеггера тоже не может быть ничего случайного. Все закономерно, во всем следует усматривать знак, посылаемый свыше.

Так почему же Ринан сбился с дороги и очутился на старом пепелище? Что хочет сказать ему Сеггер?

Инквизитор спешился и, оставив коня пастись, медленно двинулся к выгоревшему Хеннгалю…

* * *

Города было не узнать. Даже старожил не сумел бы сейчас определить, где и что находилось. Лавки, дома, улицы, площади, колодцы – все было уничтожено ревущей стеной пламени. Здесь Ринана спасла Желтая Игинуш, которая укрыла его и саму себя недавно сброшенной кожей. Шкура этого магического существа обладала чудесными свойствами. В частности, она защищала от огня.

Об этом обстоятельстве, разумеется, не знали в Совете инквизиции. Откуда бы? Поэтому и поверили, когда Ринан Сих сказал, что сжег одну из сброшенных Игинуш кож.

В тот первый раз Игинуш не забыла своего спутника. Она на удивление быстро восстановила память и осталась с Ринаном. А вот на второй раз все произошло иначе… Почему? Этого Ринан не знал.

Он вынул из дорожной сумки кусок сморщенной желтой шкуры, расстелил на земле. Странно, она не съежилась и сохранила форму. Если ее разрезать, получится отличный огнеупорный плащ. Возможно, этот плащ также позволит отражать магические атаки. Незаменимая вещь для такого человека, как Ринан.

Сейчас он готов был попробовать и надеть желтую кожу… Чем бы это ему ни грозило. А грозить это могло неосторожному любителю надевать первую попавшуюся вещь прежде всего одним: трансформацией. Желтая кожа, скорее всего, необратимо изменяла тех, кто прибегал к ней и пользовался ею как одеждой. Она прирастала к собственной коже человека и как бы пускала корни внутрь его естества… Ринан Сих хотел бы проверить этот эффект на каком-нибудь подходящем объекте. Сейчас он раздумывал над стройной и весьма неординарной теорией, связанной с кожей Желтой Игинуш… Но что-то отвлекло его.

Голос.

Он выпрямился и посмотрел в ту сторону, откуда доносился зов. Женщина, определил Ринан. Голос звучал очень издалека, но, несомненно, был женским, высоким и нежным. Эта женщина окликала его по имени.

– Кто ты? – крикнул он в ответ. – Назовись!

– Какое имя тебе по душе? – прозвучало издали.

– Любое, если оно будет по-настоящему твоим! – ответил Ринан Сих. – Назовись же!

– Я – твое сердце, – ласкал слух певучий голос. – Я твоя душа, твоя любовь, я – та, кто тебя успокоит…

– Не верю! – воскликнул он. – Я не могу поверить в это!

– Так поверь, – прозвучало укоризненно.

Теперь Ринан Сих увидел, как на пепелище медленно заклубился туман. У него похолодело в груди от ужаса. Неужели это начинается опять? Чума! Погибнуть от чумы! Сейчас, когда события начали развиваться с невиданной быстротой! Сейчас, когда каждый честный сеггерианец на счету! Невозможно.

Ринан Сих убедил себя в том, что он тревожится не столько за собственную жизнь, сколько за участь всей Сеггерианской церкви, которой он столь необходим. Ноги его подкашивались, когда он побежал прочь от пепелища.

Длинное туманное щупальце потянулось за ним, как рука.

Ринан Сих остановился, ощутив ледяное дыхание у себя на затылке. Он медленно обернулся.

Щупальце упало на траву, и та, пожухнув, покрылась бледными каплями росы. И в каждой капле отражалось перепуганное, искаженное ужасом лицо Ринана Сиха.

– Кто ты? – спросил он пустоту. – Что тебе надо? Почему ты преследуешь меня?

– Подойди ближе, – прошелестело совсем рядом, невесомо лаская его волосы. – Подойди к пепелищу. Покажи, что не боишься меня. Тогда я продолжу разговор с тобой.

– Но я боюсь! – воскликнул он. – Как я покажу тебе то, чего нет? Это будет ложью!

Голос рассмеялся. В голове Ринана как будто рассыпался звон десятка тонких колокольчиков.

– Напрасно! Позволь в таком случае доказать, что меня не следует бояться.

– Нет, не трогай меня! – отшатнулся он в панике. Ему показалось, что бледное холодное щупальце вот-вот коснется его… и тогда он погиб.

– О, да ты труслив, мой Ринан! – воскликнула она. – Ты воистину труслив!

– Я… необходим Лаару, – пробормотал он.

– Отговорки! – презрительно хмыкнула она. – Конечно, ты нужен Лаару. И я нужна Лаару. Но Лаару не нужны и никогда не будут нужны трусы. Подойди ко мне ближе. Все случится так, как ты захочешь.

– И ты не утащишь меня в туман? – боязливо осведомился он.

– Нет, если тебе этого не захочется.

– Как я могу захотеть такой ужасной смерти? Ты принимаешь меня за дурака!

– Я принимаю тебя за своего растерявшегося подданного… Я ценю и люблю тебя. Но ты не даешь мне шанса показать, насколько сильно я люблю и ценю тебя, Ринан Сих. Дай мне шанс. Клянусь, все будет исключительно по твоему желанию.

– Ладно, – сдался он.

Он осторожно приблизился к пепелищу, следя за тем, чтобы не наступать на капли росы, выпавшие там, где простерлось бесплотное щупальце. Посреди черных головешек и пепла клубились серые облака, и внутри них Ринан Сих с удивлением увидел женскую фигуру.

Женщина была поистине прекрасна – тонкая талия, высокая грудь, пышные светлые волосы и огромные прозрачные глаза… Она улыбалась так лучезарно и вместе с тем так просто, так сердечно! Внезапно Ринану показалось, что он знает ее всю жизнь. Такое случается, когда судьба сталкивает двоих, предназначенных друг другу, и они мгновенно понимают это.

Тяга Ринана к таинственной незнакомке была почти необорима, но он все же отдавал себе отчет в том, что она стоит посреди тумана, возможно, являясь частью чумного проклятия. Поэтому Ринан Сих из последних сил сражался с собой и оставался на самой границе туманного облака, стараясь держаться так, чтобы мутные колышащиеся облака его не коснулись даже случайно.

– Кто ты? – спросил он ее. – Ответь мне!

– А как ты думаешь сам – кто я такая? – отозвалась она.

– Ты – зло в обличье добра, – выговорил он. Ему стоило немалых трудов произнести эти жестокие слова. Он ожидал, что незнакомка сейчас оскорбится и исчезнет – к его ужасу, боли и облегчению; но ничего подобного не произошло.

Она лишь усмехнулась, и светлые лучи разбежались по туману, исходя от ее лица.

– Я не зло и не добро, – промолвила она, – я – это я. Как ты – это ты. Всего лишь ты, и ничто иное. Что делает тебя добрым? Ты. Что делает тебя злым? Ты. Ты – средоточие твоей вселенной, главное, что в ней есть.

– Ложь! – воскликнул Ринан Сих. – Средоточие вселенной – Сеггер, великий и пресветлый Сеггер.

– И для тебя?

– И для меня! – заявил он.

Она засмеялась негромким воркующим смехом.

– Нет, Ринан Сих, для тебя главное – это ты. Ты не готов расстаться с жизнью, столь драгоценной для тебя, лишь во имя идеи сеггерианства.

– Мы говорим о добре и зле, о свете и тьме, о том, что дорого в этом мире и что грозит этот мир уничтожить, – настаивал Ринан Сих.

Она пожала плечами. На миг ему показалось, что она обнажена, но затем он увидел свою ошибку: на женщине было платье из тончайшего прозрачнейшего шелка, которое не столько скрывало, сколько подчеркивало ее неземную красоту.

– Поговорим о Сеггере, если тебе так хочется.

«Она не может быть злом, – смятенно думал Ринан Сих. – Сущность, посвятившая себя Тьме, не смогла бы выговорить имя Сеггера с такой легкостью, с таким изяществом… почти с любовью».

– Да, мне хочется говорить о нем, – подтвердил Ринан Сих. – Кто он для тебя? Соперник?

– Для меня? – Кианна – а это была она, в чем у Ринана Сиха не оставалось ни малейших сомнений, – опять рассмеялась. – Соперник? Это невозможно, бедный мой Ринан, просто невозможно… Для меня на Лааре не найдется теперь достойного соперника. Я пришла сюда не по своей воле, но теперь намерена устроиться здесь как можно лучше. Тысячи живых и немертвых существ служат мне – и счастливы. Спроси любого. Тебе ведь доводилось разговаривать с моими пророками? По глазам вижу – да, доводилось. У всех, кто встречался с ними, остается особенный взгляд. Печальный, знающий взгляд.

– Одного из них я даже убил, – сказал Ринан Сих.

– О! – Она не выглядела огорченной. – И какова на вкус показалась тебе его смерть?

– Смерть пресна, – ответил Ринан. – У нее нет привкуса, разве что горький. Но не в этом случае. Когда умер твой пророк, я ощутил лишь легкую досаду из-за того, что не обо всем успел его расспросить.

– Ты испытывал истинные чувства! – воскликнула Кианна. – А это означает, что ты обладаешь безошибочным чутьем и понимаешь, где находится истинное божество, а где – лишь жалкое подражание, лишь желание божества. Да, мои пророки смертны, а все мои подданные мертвы, но это означает, что все они живы. Живы во мне. Их жизненная мощь напитала мою силу, поэтому и смерть того существа не была напрасной. Ты понимал это и потому не слишком был огорчен, не так ли? Ты понимал, что я вобрала в себя энергию, высвободившуюся при гибели убитого тобой пророка, что я стала сильнее благодаря ему – и, следовательно, он в последний раз принес мне пользу и обрел бессмертие. – Она положила руку себе на грудь. – Он стал бессмертным во мне.

– Для чего ты рассказываешь мне все это, Кианна? – спросил Ринан.

– Я хочу, чтобы ты перешел ко мне, – ответила она. И предупреждающе подняла руку. – Я помню наш уговор. Все произойдет лишь по твоему добровольному согласию. Я только отвечаю на вопросы…

– Ты… – Ринан Сих судорожно глотнул, прежде чем спросить о том главном, что тревожило его больше всего. – Ты действительно богиня?

– Я – божество, – кивнула она. – Я во всем равна Сеггеру, ведь он тоже желает называться богом.

– Он и есть бог! – воскликнул Ринан.

– Я тоже, – спокойно сказала Кианна. – Я ведь тоже бог. Ты не можешь не признать этого.

– Я… признаю… – пробормотал он, не в силах оторвать от нее взгляда.

– Когда Лаар будет моим, я начну заботиться о нем так же, как это делал Сеггер. Лаар и сейчас уже почти целиком стал моим, – продолжала Кианна. – Чем же я хуже твоего Сеггера? Это обидно! Я прекрасна, я полна любви, и мои адепты не знают ни горя, ни нужды – ни в чем. Я всегда рядом. В любое мгновение можно призвать меня – и я появлюсь. Не как Сеггер, к которому вы взываете годами и от которого лишь изредка видите какие-то знамения, которые толкуете вкривь и вкось и вообще ничего в них не понимаете. И все потому…

– Потому что мы несовершенны! – горячо сказал Ринан.

Она подняла руку, заставляя его замолчать.

– Потому что он невнятен в своих знамениях, – заключила Кианна. – Потому что он никогда не дает вам ясных и определенных ответов на ваши больные вопросы. Потому что он далек от вас.

Ринан безмолвно смотрел на нее. Она пугала его, но вместе с тем и притягивала. Ее слова опьяняли. Он чувствовал, как у него кружится голова.

– А я – здесь, рядом, – снова заговорила Кианна. – И всегда буду рядом. Ты можешь коснуться меня… Нет, не делай этого сейчас, – остановила она Ринана, когда тот завороженно потянулся к ней рукой. – Мы с тобой договаривались: ты станешь моим только добровольно. Я не принуждаю тебя. Я не хочу пользоваться твоей растерянностью. Ты должен захотеть меня сам.

– Захотеть… тебя? – пробормотал он, окончательно сбитый с толку.

– Ты войдешь в мою реальность, ты войдешь в мою жизнь, ты станешь частью моей плоти. – Ее ласковый голос вползал в его уши и обволакивал его волю, так что в конце концов Ринан Сих утратил последние силы противиться искушению. – Не думай, что ты предаешь кого-то или что-то. Твои принципы – ничто, пустота, гниль. Твой Сеггер безразличен к людям Лаара и к бедам Лаара. Он остается глухим, когда вы возносите к нему свои молитвы.

Сам собой всплыл в памяти Ринана Сиха разговор с Орвасом и безнадежный рассказ императора о том, как он пытался воззвать к Ангелу Света. Ангел не внял призывам, доносившимся с земли. Молчаливый, светозарный, отстраненный, проплыл он над Тугардом, и не тронули его мольбы смертных. Все оказалось тщетным, и надежда, вспыхнувшая было в сердцах людей, рассыпалась прахом.

Кианна права! Эта мысль билась в висках Ринана Сиха. Но он еще не вполне был готов предаться ей. Оставалось еще нечто, что удерживало его за краем тумана, на самой границе, но все же еще не внутри.

– Ты уничтожаешь Лаар, – прошептал Ринан.

Кианна покачала головой. Ее чудесные пепельные волосы скользнули по плечам и груди, рассыпались длинными прядями. Никогда еще суровый Ринан Сих не видел столь желанной женщины. Сердце глухо стучало в его груди.

– Я сберегаю Лаар, – отозвалась Кианна. – Я и Сеггер – одно и то же. Я равна Сеггеру. Я лучше Сеггера. Став моим, ты сохранишь верность Лаару, ты сохранишь верность тому, чему присягал на самом деле, когда принимал свои обеты, – добру, свету, жизни, бессмертию, спасению души от греха и скверны…

Правота Кианны сверкнула перед Ринаном, как молния.

– Я иду! – закричал он.

И, не позволяя больше ни страху, ни сомнению вторгнуться в свою душу, он бросился в густой клубящийся туман.

Глава десятая

Тегамор все больше тяготилась незримым присутствием тоаданца. Жизнь магини сделалась поистине невыносимой. Она могла отгородиться от Эгертона, только находясь далеко от собственного дома, но стоило ей войти в тяжелые, окованные железом двери, и все возобновлялось: ощущение чужого взгляда, устремленного ей в затылок, нашептывание чужого голоса в голове, мурашки под кожей… В конце концов она больше не могла ни заниматься в своей лаборатории, ни экспериментировать с материалом, отобранным или закупленным специально для этой цели, ни принимать у себя возлюбленных. Последнее обстоятельство особенно ее раздражало.

Тегамор была молодой и нуждалась в мужских ласках. Ей это было необходимо. Без этого она страдала от головной боли. Разумеется, магиня не позволяла себе привязываться к сексуальным партнерам. Такое понятие, как «любовь», вызывало у нее лишь снисходительную улыбку. «Любовь – для слабых», – любила повторять она. Это ведь не чувство, это состояние сродни болезни. Постыдной болезни, от которой надлежит избавиться любой ценой. Для мага же сердечная привязанность вообще невозможна в принципе.

«Маг обязан быть свободным», – повторял ее старый наставник. Она много размышляла над этим. Свобода. Главная ценность для того, кто посвятил себя магическим искусствам. Все, что ведет к потере свободы и независимости, – зло, которое следует уничтожать не задумываясь, любой ценой и без малейшего сожаления.

Любовь, несомненно, принадлежала к числу таких «злых» вещей. И Тегамор внимательно следила за тем, чтобы ее партнеры исчезали навсегда, если не с лица Лаара, то из ее жизни.

Она находила солдат, подвергшихся магическим изменениям, вампиров или других магов и приводила к себе. Конечно, можно было бы находить другие пристанища и устраивать любовные игры там, но у Тегамор имелось по крайней мере две веских причины предпочитать собственное жилье.

Во-первых, «дома и стены помогают»: если ей встречался какой-нибудь особо опасный субъект, например тот же вампир, она не видела причин отказываться от приятной ночи в его объятиях. Впивающиеся в шею зубы и острые когти, вонзенные в спину, лишь усугубляли ощущения. Однако Тегамор всегда умела остановить увлекшегося кровососа и в конце концов получала от него что хотела, оставив того ни с чем. Вряд ли она управлялась бы так ловко, находясь в незнакомом месте. В собственном же доме она могла пользоваться энергетикой места. К тому же здесь у нее было под рукой множество полезных и чрезвычайно удобных предметов вроде порошка видимости-невидимости, парализующих капель и жемчужин немоты. Так что Тегамор предпочитала не рисковать и приглашала гостей к себе.

А вторая причина была еще проще. Тегамор попросту любила свои многочисленные спальни, разбросанные по всему жилому этажу. Она и обустраивала их таким образом, чтобы в каждой можно было принимать любовника. В зависимости от настроения она могла предаваться утехам в ярко-красной комнате или же в комнате темно-синей, как бы погружающей обитателей под воду. У Тегамор были комнаты палевые и черные, шелковые и шерстяные, где все одеяла и простыни «кусались»; можно было резвиться на соломе и на голых камнях, а иногда Тегамор приглашала партнеров в каменный зал, где было темно и где гремели невидимые во мраке цепи…

У нее такой чудесный дом, где есть все возможности для приятного времяпрепровождения. Что ж, она будет шататься по тавернам и каким-то лачугам? Да хоть в роскошный дворец ее пригласи – все равно никакого удовольствия Тегамор не получит.

И те, кому хотелось попробовать ее тело на ощупь и вкус, смирялись с этими прихотями магини.

Однако с некоторых пор все было безнадежно испорчено постоянным присутствием Эгертона.

Началось все с того злополучного вечера, когда Тегамор завлекла к себе беловолосого лича с тонкими зубами и длинными, похожими на иглы ногтями на руках и ногах. Лича звали Кодэл. Он был злобной, похотливой, мрачной тварью. Тегамор была от него просто в восторге. Она встретила его на большом приеме у Плегмута, своего давнего компаньона, Мастера Плоти.

Плегмут устраивал большие сборища примерно раз в полгода. Обычно они были посвящены чему-нибудь особенному, например Черному Светилу или Отрубленной Голове. На соответствующие темы велись беседы – нарушителей штрафовали, например на чашку крови или на зуб, что также вызывало немалое оживление, особенно если наказанию подлежала женщина. Одежда тоже должна была отвечать основному сюжету. Поэтому, кстати, Тегамор и явилась тогда в платье с большим вырезом пониже спины: ее округлый зад был полностью обнажен, и на нем красовалось настоящее лицо. Тегамор стоило немалых магических усилий приживить к своему телу чужую физиономию – не говоря уж о том, чтобы отыскать лицо, достойное своей задницы! Заклинание было нестойким, так что к концу ночи лицо должно было отмереть и отвалиться. Но пока что у Тегамор действительно имелась на теле вторая голова. И довольно симпатичная.

Женщина, у которой Тегамор отобрала лицо лишь для того, чтобы проблистать в течение одного вечера, была действительно красивой. По человеческим меркам, разумеется. Вампир нашел бы ее черты грубоватыми, а с точки зрения жабоида они были просто невыносимы: рот маленький, глаза впалые, зато нос торчит – куда такое годится!

Кстати, Тегамор вовсе не убила пленницу. Она просто отобрала у нее лицо, а та продолжала свое существование с кровавой кляксой на голове. Она еще послужит Тегамор для какого-нибудь другого эксперимента. Неплохой материал.

Хотя Плегмут и слышал о затее Тегамор, он пришел в неистовый восторг при виде своей изысканной гостьи и сразу же подвел ее к скучающему личу Кодэлу. Лич попросту снял с себя голову и положил ее рядом с собой на диван. При виде Тегамор он поднес голову к ее платью сзади, обозрел второе лицо и внезапно поцеловал его.

– Вы восхитительны! – проговорил он.

Остаток вечера они разговаривали о разных экспериментах, о неудачах, но больше – об удачах. Лич почти не слушал рассуждений Тегамор. Красивая женщина, с его точки зрения, может говорить, а может молчать, может быть умной, а может оставаться дурочкой – это абсолютно безразлично. Ее предназначение в другом.

Тегамор не собиралась опровергать мнение своего собеседника. Ее это не оскорбляло, не задевало. У нее тоже имелись кое-какие соображения касательно существ, чье присутствие в Соултраде оправдано лишь способностью удовлетворить похоть магини, и ничем иным. Но у Тегамор хватало сообразительности держать это мнение при себе.

Таким образом, они с Кодэлом договорились о продолжении приятной вечеринки без лишних слов. По правде говоря, они вообще это не обсуждали. Просто обнялись и направились к портшезу, возле которого сидели на корточках носильщики – рабы Тегамор.

Магиня и лич забрались в носилки, достаточно просторные, чтобы Тегамор имела возможность пригласить в них кого-либо по своему выбору. Тегамор нравился путь через ночной Соултрад. Город, где никогда не бывает по-настоящему светло и где никто никогда по-настоящему не спит. Здесь закрывают глаза лишь для того, чтобы мгновенно распахнуть их. Здесь опускаются на ложе лишь для того, чтобы чуть-чуть набраться сил и тотчас же вновь начать их расходовать. Опасность грозила отовсюду, и Тегамор приятно было ощущать себя важным элементом этой непреходящей опасности – для простых смертных, разумеется.

Когда Тегамор и Кодэл вошли в дом, странное и неприятное ощущение слежки усилилось. Оно стало почти невыносимым. Тегамор послала мысленный импульс своему бывшему пленнику, требуя, чтобы он не медленно прекратил. «Уйди из моего дома!» – приказала она в досаде.

«Не могу, – донесся издалека голос Эгертона. – Я слишком слабый маг, прелестница. Моих силенок не хватает для того, чтобы разорвать связь, которую ты сама же и установила. Что это у тебя на заднице? Лицо? Как-то ты его помяла… Впрочем, теперь оно не слишком отличается от того, которое украшает твою хорошенькую многомудрую головку…»

«Эгертон! – Тегамор едва не плакала. Она была так огорчена и раздосадована, что едва не заговорила с ним вслух и лишь усилием воли сдержалась и продолжила диалог мысленно: – Грязный тоаданец, убирайся из моей головы!»

«Я не в твоей голове и даже не в твоей заднице, от чего да спасет меня Дзар!»

И стоило ему упомянуть огненного бога, как Тегамор действительно почувствовала довольно сильное жжение у себя сзади. Этого только не хватало! Он еще и ухитряется накладывать на нее заклятия!

«Вон!» – мысленно крикнула она.

«Слушаю и повинуюсь», – проговорил Эгертон с напускной почтительностью.

Ей показалось, что он действительно отступил. Во всяком случае, она больше не улавливала его близости.

С облегчением Тегамор позволила личу снять с себя одежды. Она знала, что лич непременно сделает попытку обратить ее в не-мертвого мага – личи вообще любят подчинять себе других. Но Тегамор – не смертная, не какая-нибудь обычная женщина… Ночь любви обещала быть интересной, полной опасности и единоборства, магического и сексуального.

Со вздохом наслаждения она, обнаженная, растянулась на черных шелковых простынях. Второе лицо уже начало умирать. Ну и хорошо. Оно ей уже изрядно надоело своими вздохами и попытками строить глазки проходящим мимо мужчинам. Теперь оно было вдавлено в простыни. Тегамор не было до этого никакого дела.

Она могла бы, конечно, сохранить лицо, бережно снять его и потом приживить обратно той рабыне, над которой была произведена эта операция, – но зачем? Лишняя волокита. Поживет и без лица.

При виде кинжалов, вживленных под груди Тегамор, лич даже застонал от восхищения. Он потянул за одну из рукоятей, причиняя Тегамор боль. Магиня выгнулась дугой и провела ногтями по щеке лича.

«Наподдай ему!» – азартно посоветовал неожиданно выскочивший из небытия Эгертон.

Тегамор содрогнулась всем телом. Такого она никак не ожидала.

«Чего ты ждешь? Оторви ему голову! – предлагал Эгертон. – А потом возьми его за…»

«Убирайся! Тварь! – Тегамор вскочила, отбросив лича, и заметалась по комнате. – Негодяй! Раб! Ненавистный ублюдок!»

Она хватала то шкатулки с драгоценностями, то инкрустированные кувшинчики, то изящные шары-светильники, бросала их в стену и при этом, позабыв о необходимости блюсти тайну, вопила: