Текст книги "Студзянки"

Автор книги: Януш Пшимановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Бой под Выгодой

На заходе солнца немцы еще раз форсировали речку под Рычивулом, напрасно надеясь овладеть плацдармом и выйти навстречу наступающим подразделениям со стороны Студзянок. Они были отбиты, но механизм взаимодействия, однажды приведенный в движение, дальше работал уже автоматически. В тот момент, когда 17-я дивизия должна была через двадцать минут после захода солнца занять район лесной сторожки Завада, за полчаса до сумерек, на позиции 142-го полка – 2-го батальона на Гробло и 1-го батальона в лесу Остшень – ударили гренадеры дивизии «Герман Геринг», поддержанные тридцатью танками. Наученные опытом предыдущей ночи и сегодняшнего дня боев, они действовали осторожно – шли за огневым валом: пехота очищала путь, танки ползли через заросли, осторожно высовывали стволы и, сделав несколько выстрелов, прятались за деревья.

Передний край был весь изломан, поэтому вначале они перекрестным огнем отрезали врезавшиеся клинья и овладели небольшим участком. Однако, когда они дошли до позиций, занятых 1-й танковой ротой, темп внезапно спал. Каждый из наших Т-34 имел уже по две-три запасные позиции и после нескольких выстрелов, едва в воздухе начинали свистеть снаряды, а панцерфаусты валили деревья, переходил на другой участок. Огонь немецких «Фердинандов» и противотанковых пушек, которые бронетранспортеры тянули за собой, попадал в пустое место.

Не напрасно Виктор Тюфяков в течение всего дня, как только наступало затишье, заставлял экипаж рыть для танка позиции. Не напрасно командир полковой роты противотанковых ружей капитан Тадеуш Климчак обходил свои взводы и по пути, то отчитывая, то хваля, заставлял солдат буквально вгрызаться в землю. Мышцы уже не чувствовали усталости, в горле пересохло от жары и напряжения.

Оба капитана были совершенно разными. Тюфяков ходил полуразутый, с непокрытой головой, а Климчак всегда застегнут на все пуговицы, в фуражке, в начищенных до блеска сапогах, с пистолетом, низко висевшим на кожаной портупее, как требовал того флотский фасон. Однако было у них что-то общее, что делало их похожими друг на друга. Возможно потому, что оба они уже не первый день знали, что такое фронт и армейская жизнь.

Тадеуш Климчак, уроженец Варшавы, которому во время первой мировой войны было двенадцать лет, оказался с родителями в России. Он остался в СССР, одиннадцать лет служил в советском морском флоте, а с начала войны воевал в батальоне морской пехоты. Он умел влиять на солдат одним своим присутствием, не говоря ни слова, так что при нем даже не особенно храбрые не боялись артиллерийского огня. Еще в Сельцах он учил своих солдат стрелять из противотанкового ружья по самолетам. Ему не очень верили, что можно попасть, но он им под Ленино доказал: прицелился в пикирующий бомбардировщик, попал в мотор, и самолет, объятый пламенем, врезался в землю. Советские пехотинцы хвалили Тадеуша, написали об этом в газетах, и в ноябре капитан получил орден Отечественной войны.

Теперь Климчак идет по лесу с позиции на позицию, а на шаг от командира – химинструктор роты, который его никогда не оставляет. Инструктор этот – капрал Татьяна Климчак, жена капитана.

Кажется, что немецкие солдаты покрикивают где-то рядом. В черном воздухе, как искры, сверкают автоматные очереди. Из низкого окопа танк, достигающий крон деревьев на рыжем еще небе, кажется двухэтажным домом.

Гремит орудие хорунжего Лежуха, командира 114-й машины. Либо снаряд угодил в немца, либо немец испугался, так как танк задним ходом быстро отходит за стволы деревьев. Он остановился где-то недалеко, но не стреляет.

Сквозь грохот перестрелки слышно, как Лежух поет тенором:

– …По польскей крайне, по польскей крайне засвистала куля, певно мне омине…

– Минует не минует, а ты влезай внутрь! – крикнул Климчак, побежав в сторону сторожки Остшень, где чаще всего стреляют противотанковые ружья.

– А если плохо видно, – отвечает хорунжий, стараясь быть похожим на Тюфякова, который имел привычку стоять на броне, – механик-водитель стреляет, а я показываю цель.

Командир роты противотанковых ружей и его жена сворачивают в лес на тропинку. Оттуда, где стоит танк 114, один за другим раздаются орудийные выстрелы, хлестко бьют очереди, которые подрезают ветки. Тадеуш останавливается и оборачивается – красный отблеск пламени светится из-за просеки. Выбежав из-за деревьев, они видят впереди, в двадцати метрах, горящий бронетранспортер. Капитан останавливается, но в этот самый момент замечает на броне неловко согнувшуюся фигуру. Несколько прыжков – и он рядом.

– Бронек!

– Получил, – хрипло отвечает Лежух сквозь кровавую пену на губах. – Второй раз… В сентябре тоже меня…

Механик-водитель сержант Конои хочет ему помочь.

– Ничего не надо, – говорит Лежух.

– По местам! На вас уже лезут!—приказывает Климчак. – Мы его заберем.

Подгоняемые криками наступающих гренадеров, Тадеуш с женой несут раненого в тыл. За ними идет сержант Колоса, заряжающий, раненный осколком того же снаряда. К счастью, они встречают санитара из полка, восемнадцатилетнего Юзека Шушкевнча.

– Вместе с Татьяной отнесите хорунжего к доктору Стаху.

– Слушаюсь. – Солдат с облегчением вздохнул, так как одному в темном лесу, наполненном выстрелами, ему не по себе, а с капралом, пусть это даже женщина, менее боязно.

– Мать мою зовут Хелена, – шепчет раненый. – Если что, напишите… улица Грабского, 10…

Капитан уже не слышит адреса. Поддерживая низко висящий пистолет, он бежит поперечной просекой в сторону сторожки, обеспокоенный тем, что линия огня как бы двинулась с места и перемещается все больше в сторону Выгоды.

В течение четырех послеобеденных часов экипаж танка 116 был занят саперными работами. Сразу же после отражения немецкой атаки они углубили воронку от бомбы, где стояли. Едва закончили, пришел Тюфяков и приказал копать запасную позицию за корпусом сожженного танка Вайсенберга.

– Работы будет меньше, отрывайте неглубоко, эта коробка вас хорошо прикроет.

Третий окоп, па сто метров впереди, им подготовили советские пехотинцы и солдаты из роты противотанковых ружей капитана Климчака.

Уже приближался заход солнца, когда по извилистой дороге через лес приехал сержант Завадский и привез боеприпасы и двадцатилитровую канистру с водой. Вода немного пахла бензином, но они все равно жадно пили ее.

Подошли командир 1-го взвода ПТР хорунжий Януш Немчинович, заместитель командира роты ПТР подпоручник Валенты Маховецкий и следом за ним Юзек Кот. Офицеры встали в очередь за водой. Около грузовика собралась группа солдат, и заместитель Тюфякова по политчасти, воспользовавшись случаем, сообщил, что 3-я рота 1-го полка геройски сдержала продвижение немцев на Ленкавицу, что 2-й полк уже подтягивается к переднему краю, что «фердинанды» не страшны, так как хорунжий Грушка одного в рощице сжег, и что они здесь защищают ключевую позицию.

– Я предпочел бы быть на менее важном участке, – строптиво заявил Грешта.

– Я воюю с начала войны, и еще никто мне не сказал, что мой участок не является наиболее важным, – засмеялся Маховецкий.

Кот хотел ответить им обоим, но в это время немцы пошли в атаку. Как бы желая подтвердить правильность его слов, они сильнее всего нажимали именно здесь. После короткого, но сильного огневого налета через сосновый лесок рванулись два танка, а по опушке леса, в стороне от сторожки, за ними пошли три «фердинанда» и густые цепи гренадеров.

В течение нескольких секунд слышны были гортанные выкрики, рокот моторов и лязг гусениц. Потом, как розовые бусинки четок, рассыпались в сумерках трассирующие автоматные очереди. Танки начали стрелять вслепую.

С нашей стороны передний край молчал: или он был оглушен и втиснут в землю взрывами снарядов, или, может, выжидал сближения. Наконец рявкнула истребительно-противотанковая батарея 55-го дивизиона, притаившись в лесу под Басинувом, потом еще одно орудие на просеке и застучали пулеметы. Один из «фердинандов», получив свое от советской артиллерии, загорелся. На поляне сразу стало светлее.

Заряжающий капрал Павел Вашкевич доложил:

– Наши отходят.

– Юзек, давай на свои старые позиции, – приказал механику-водителю Наймович.

Павлович включил задний ход. Не останавливаясь, они швырнули два осколочных снаряда по набегающим гренадерам. Механик каким-то шестым чувством понял, что они должны уже быть на месте, приостановился, свернул и съехал на дно окопа. Теперь они били из пушки, не жалея снарядов.

Хотя на предполье горели уже три машины, противник продолжал накапливать силы. Огонь немецкой артиллерии усиливался, батальонные минометы, подвезенные на транспортерах, накрыли лесок под Басинувом, вынудив советскую батарею замолчать, а возможно, и отойти, так как взрывы справа постепенно удалялись. Казалось, что на этом фланге немцы будто бы заходили в тыл.

Два «фердинанда» опять начали нащупывать расположение танка 116, снарядом снесло сосенку совсем рядом, ствол ее упал на насыпь, и ветки замаячили в смотровой щели.

– Открой, – сказал Грешта Павловскому.

Он выпрыгнул через люк механика, припал за растянутой на земле закопченной гусеницей сожженного танка. Гренадеры были на расстоянии не более 50 метров, бросали гранаты на длинных деревянных рукоятках. Одна, отскочив от продырявленной башни, разорвалась на другой стороне, и снизу взметнулся горстями песок. Плютоновый высунулся, выпустил через кусты две очереди, услышал стон и немецкую ругань.

– Полундра! – раздался возглас слева, громче, чем выстрелы.

Грешта сразу же определил, что это командир роты идет в атаку. Он был единственным в роте, кто употреблял слова морской пехоты.

– Гранатами, ребята, за мной! – крикнул капитан Климчак.

В сторону немцев полетело не менее пятнадцати гранат, и сразу же с земли поднялись, наклонившись вперед и стреляя на бегу, фигуры.

– Ура! – крикнул Леон и вместе с другими, лавируя между деревцами, бил длинными очередями.

– Ура! – ответили голоса гвардейцев.

Контратака группы бронебойщиков и автоматчиков 1-го полка, которую возглавили Климчак, Немчинович и Маховецкий, несколько отбросила гренадеров и их танки, но захлебнулась, встретив сильный автоматный огонь.

Становилось все темнее. Командир танка 116 открыл люк, высунулся, чтобы лучше видеть, и по вспышкам разрывов корректировал огонь. У орудия стоял механик. Двумя снарядами они подавили два миномета, что досаждали пехоте. Вдруг от крышки люка рикошетировал снаряд. Металлический диск сорвался с защелки и ударил сержанта по голове.

– Юзек! Юзек!

Вашкевич дергал его за руну, но тот с внезапно почерневшим лицом сползал вниз по броне. Он лишился слуха, и у него отнялся язык. Сержант только моргал глазами при скудном свете лампочки, подсвечивающей прицел. Из темноты выскочил подпоручник Кот.

– Сержанта оглушило! – закричал механик.

– Я останусь в машине, а ты, Павел, отнеси его в грузовик Завадского и возвращайся.

– Перебьют нас здесь, холеры, – ругался заряжающий.

– Видно будет, – пробурчал заместитель командира роты и встал у орудия. – Возвращайся быстрее.

Прежде чем возвратился заряжающий, немцы снова двинулись. Возможно, это из-за темноты, но казалось, что их было в два раза больше, одних танков – не меньше пятнадцати. Казалось, что на этот раз уже не удастся их сдержать.

Неожиданно с севера ударила пушка танка Т-34, потом последовал второй выстрел, третий. Все новые орудия присоединялись к этому хору. Раскаленные полоски от снарядов протянулись поперек полянки. «Фердинанды» начали отвечать, поворачивая на месте свои огромные тела. Кот, размышляя, кто мог бы сейчас выйти «фердинандам» во фланг, выпустил по ним несколько снарядов, надеясь попасть в боковую броню. Впереди начала гореть какая-то машина, но он мысленно про себя честно решил, что это не от его снарядов.

Рота Светаны

2-я рота 2-го танкового полка проходила Магнушев на заходе солнца. Полчаса назад, неизвестно в который раз, самолеты бомбили городок. Снова запылали не до конца сожженные дома. Балки перекрытий светились рыжим светом. Трудно было понять, то ли пожар окровавил небо, то ли небо придавало пожару такую окраску.

Танкисты, соблюдая интервал, шли, как на параде. Чувствовались в этом рука и старание подпоручника Владислава Светаны, который долго командовал ротой и только перед боем, назначенный генералом Межицаном заместителем командира 2-го полка по строевой, передал ее подпоручнику Константину Жиляеву, танкисту советской армии, кавалеру ордена Красной Звезды.

Светана принимал участие в сентябрьской кампании, любил армию. У него была командирская жилка, что в искусстве мы называем талантом, и, пожалуй, его заслуга в том, что 2-я рота не потеряла машин на переправе.

Отсутствовал только Эдек Грушка, который переплыл Вислу раньше. Хорунжий Александр Марчук, заместитель по политчасти, стоял на броне головной машины и внимательно смотрел вокруг, надеясь где-нибудь его заметить. Замполит решил устроить ему хорошую головомойку, как только тот найдется. Марчук ведь еще но знает об атаке на лесную сторожку, о сожженном «фердинанде».

Марчук – такой же строгий, как и Светана, только на другой манер. Его отец, бригадир столяров на варшавском заводе Лильпоппа, после революции 1905 года попал в черный список за организацию забастовок и демонстраций. Александр родился в деревне Крупе на Люблинщине, работал в кузнице, в армии стал подковывать лошадей, а после возвращения домой в течение двух лет был безработным. Тогда же он вступил в ряды Коммунистической партии Польши. В 1937 году Марчук получил пять лет тюрьмы за подпольную деятельность, а формально – за листовки, которые ему полиция подбросила в чемодан.

С началом войны, в сентябре, по решению тюремной коммуны заключенные выломали двери камер, и четыреста четыре узника вышли из Тарнува. Они сразу же хотели получить в руки винтовки, хотели сражаться с гитлеровцами, защищать родину. Оружия не получили, а комиссар полиции в Красныставе, увидев Марчука на свободе, поспешил его арестовать.

Партийная деятельность и тюрьма выработали в нем эту суровость, неразговорчивость. Он не делал поблажки ни себе, ни другим, утверждая, что война и революция – это серьезные вещи.

Небо стыло. От позиций дивизии «Герман Геринг» надвигались тучи. Рота минула Выгоду и около придорожной фигуры свернула вправо на Басинув. Слева впереди, в темном леске, не более чем в четырехстах метрах, рявкали полевые орудия, трещали пулеметы, рвались ручные гранаты.

На песчаной, поросшей сухой травой целине он увидел двух человек, наискось перебегавших дорогу.

– Стой! Стой! – закричали они.

Различив очертания советских касок, Жиляев посветил сзади фонариком, дал сигнал, чтобы машины остановились.

– Немец теснит, помогите.

– У нас своя задача, – ответил подпоручник. – Мы должны занять позиции в Басинуве.

– А вы их не займете, – разозлился лейтенант. – Фашисты уже здесь, в этом лесочке. – Он показал рукой.

– Займем, – кивнул головой Шиляев. – Только покажите, где ваша пехота, а где немцы, чтобы своих не перестрелять.

– Ясно, – обрадовался русский. – Как только я три раза постучу по броне, можете шпарить.

Вместе с Марчуком они спрятались за башней справа. Рота захлопнула люки, двинулась, повернув стволы орудий наискось влево. Машины набирали скорость. Их окутала туча пыли, поднятой гусеницами на осушенном жарой песке, ветер зачесывал ее назад вправо.

По броне застучали очереди из пулеметов. Вверх взлетела ракета. Это гренадеры показывали цель «Фердинандам». В этот самый момент три удара по броне известили, что они миновали цепь советской пехоты.

– Поорудийно от первого танка… огонь! – дал команду Жиляев, выстрелил осколочным снарядом и дал очередь из пулемета.

Выезжая на это же место, по очереди били подходящие танки. Они шли, как девять кораблей в кильватерном строю, ведя огонь левым бортом.

Лесок отступил на четверть километра за стерню. В свете ракет замаячили очертания немецких машин. Наши начали бить противотанковыми, какой-то танк загорелся, неизвестно, от какого выстрела. Он полыхнул широким пламенем, и в прицелах они увидели, что противник отступает, скрывается в лесу.

С наступлением сумерек погасло последнее в этот день немецкое наступление под Выгодой. Из-за горизонта все выше поднимались тучи, быстро темнело. В темноте между соснами, как бенгальские огни, еще потрескивали короткие очереди схваток гвардейцев-автоматчиков с гренадерами, которые проникли в тыл и не собирались отходить, ожидая повторного наступления дивизии «Герман Геринг».

2-я танковая рота добралась до Басинува. Подпоручник Марчук, который шел впереди, встретил у первой постройки Сухой Воли левофланговую машину 1-й роты 2-го танкового полка и подпоручника Ольшевского, который обрадовался, что соседи у него знакомые.

– Костя, ты не видел нашей машины? Козинец должен на ней приехать. До сего времени не появился, а с меня уже хватит этого командования, особенно в темноте.

Под покровом ночи

Ночь перепутала дороги и тропинки, укрыла людей, рассыпавшихся по полям и лесам, по земле, изрытой воронками от бомб и снарядов. Развесистая ива кажется ведьмой, куст – человеком, а человек – кустом, притаившийся танк – пригорком, а поросшая можжевельником кочка с криво торчащим пнем, вырванным из земли, – танком противника.

Когда 3-я рота 2-го полка закончила переправу, уже наступила ночь, тучи закрыли полнеба. И хотя старательно были погашены все огни, около Магнушева колонну заметили три штурмовика, и на нее обрушились бомбы и огонь бортового оружия. Налет не причинил никакого вреда, только на несколько минут остановил движение.

Когда колонна двинулась дальше, упали первые капли дождя. Они приятно охлаждали лица, быстро высыхали на нагретой броне, И будто в ответ на безумие земли в небе что-то сверкнуло, раздался гром и начался сильный ливень, первый такой ливень за время битвы под Студзянками. С наступлением темноты к 1-й роте 2-го полка присоединились машины хорунжего Ляха и Нестерука. Они пришли из-под Ленкавицы. Около полуночи прибыл наконец поручник Козинец на танке 212 вместе с Губиным и его экипажем. Ольшевский облегченно вздохнул и сдал командование.

Командир роты приказал отрыть запасные позиции ближе к немцам, южнее дороги, идущей через Суху Волю. Когда танки двинулись вперед, Виталий Медведев, очнувшись ото сна и не разобравшись, в чем дело, ударил из пушки по своему танку, за что, конечно, сразу же услышал в свой адрес пару «ласковых» слов.

Так пли иначе, псе уже были вместе, если не считать сгоревшего танка 218 хорунжего Адама Березки и машины 215 Тадеуша Корняка, которая до сих пор еще не подошла.

Танк Корняка увяз в болоте. Днем, когда рота ушла, машину заметили немецкие летчики: следы гусениц наполнились водой и выделялись на солнце, как две широкие ленты. Три пикирующих бомбардировщика безжалостно били по неподвижной цели, однако все время неточно. Бомбы ложились в десяти – пятнадцати метрах от танка. Они врезались в болото, выбрасывая черные высокие фонтаны. От сотрясений танк еще больше осел, и на поверхности торчала только башня. Экипаж пробовал просить о помощи, но радиостанция штаба полка почему-то упорно молчала.

Ночью экипаж снова попытался вырваться из болота. Танкисты привязали поперек гусениц бревно, механик-водитель включил первую скорость. Какое-то мгновение казалось, что вот-вот танк выберется, но лопнул канат. Другого у них не было, и отчаявшийся Корняк послал своего заряжающего – капрала Дудека в штаб полка.

Невысокого роста, худощавый, Кароль вернулся под утро, до корней волос забрызганный грязью, усталый и расстроенный.

– Тягач из РТО еще не прибыл. Мне сказали: «Спасайте танк сами, как можете».

– Почему их радиостанция не работает?

– Потому же, – вздохнул капрал. – Что-то испортилось, сами не могут починить. Раз нет роты технического обслуживания, то нет и радиотехника. Командиры танковых рот тоже посылают связных. Из нашей роты я встретил там Мишку.

Мишкой, или Медвежонком, называли капрала Мариана Гоша – заряжающего из машины поручника Козинеца. В свои восемнадцать лет Гош – паренек из-под Станиславува – успел поработать трактористом в Центральном Казахстане, шахтером на угольной шахте под Нижним Тагилом, механиком экскаватора. Высоченный, метр девяносто ростом, командир роты относился к Мишке, как к сыну. Отец Мариана-Мишки. лесничий, умер.

К подполковнику Рогачу Гоша послали с рапортом о занятии позиций.

– Найдешь в темноте?

– Поищу.

По пути он попал под обстрел. Немецкие разведчики пытались пробраться в тыл, но гвардейцы 137-го полка заметили пх. Разгорелся бой. Большую часть пути Мариан был вынужден ползти по мокрому песку. Он хорошо ориентировался и вскоре добрался до штаба, который находился на опушке леса, немногим больше километра севернее Выгоды.

Командира полка не было. Около радиостанции сидели, обнявшись, две девушки с расстроенными лицами. Геновефа Невчас утешала девятнадцатилетнюю Пелагею Хемерлинг, которая была моложе ее на три года.

– Пеля, почему ты плачешь? – спросил Мариан.

– Как не плакать, Мишка? Черти бы побрали этот шкаф. – И она стукнула кулаком по радиопередатчику.– Без радиотехника мы не справимся. На учениях все было в порядке, а вот теперь не работает. Разве это не свинство?

По приказу генерала Межицана рядом со штабом 4-го гвардейского корпуса на Висле, к северу от Острува, был оборудован солидный командный пункт.

С наступлением темноты сюда стали прибывать тяжелые грузовики. Из туч упали первые капли дождя, сверкнула молния, и хлынул дождь, загоняя всех в землянки.

Ордзиковский из оперативного отдела неторопливо подошел к танку командира бригады и просунул голову в люк механика.

– Ну как, Олек, поймал? – спросил он радиста.

– Так точно, гражданин поручник. – Сержант Василевский лихо сдвинул шлемофон на затылок. – Только что отозвался подпоручник Хелин. Они в саду около фольварка Ленкавица, у прудов. У них четыре машины.

Ордзиковский аккуратно нанес знак на карту и направился прямо к землянке генерала.

– Разрешите войти?

– Входи. Что у вас?

– Сержант Василевский установил радиосвязь с 3-й ротой 1-го полка. У них четыре машины. Командование принял на себя подпоручник Хелин. Позиции я нанес на карту.

– Передай ему по радио, что он назначен командиром роты. Покажи карту. – Генерал перенес тактический знак на свою карту. – Мало! – Он внимательно посмотрел на поручника: – Где же остальные?

Последовало молчание.

Ордзиковский собрался с духом и хотел было сказать что-то о связи, но в этот момент по столбу у дверей постучал капитан Токарский. Прищурившись от яркого света, он доложил:

– Гражданин генерал, заместитель командира 2-го полка по политико-воспитательной работе явился.

– Заместитель командира бригады, – поправил его Межицан и, видя удивление на сухом, жестком лице Юлиана, добавил: – Мне нужен заместитель на плацдарме, а не на том берегу. Так что приступай, а назначение на бумаге я оформлю после сражения.

– Слушаюсь.

– Ты по какому делу?

– Доложить о расположении танковых рот.

– Какие данные?

– Я только что оттуда. Разговаривал с заместителями командиров – с Ольшевским, Марчуком и Опаровским.

Межицан весело подмигнул Ордзиковскому и вновь обратился к капитану:

– Показывай на карте.

– Все очень просто. – Токарский взял в руку остро отточенный карандаш и показал вдоль дороги – 1-я рота, девять машин, начиная от окраины Целинува, стоит в Сухой Воле. Дальше – 2-я рота, тоже девять машин, до этой дорожки за прудом. 3-я рота в полном составе – в Басинуве, за поворотом дороги, проходящей через деревню. Две первые окопались, третья начала готовить позиции.

В то самое время, когда капитан Токарский, теперь заместитель командира 1-й танковой бригады имени Героев Вестерплятте, показывал генералу Межицану позиции 2-го танкового полка, происходило много событий – и важных, и совсем незначительных.

Дождь перестал, лишь тяжелые капли падали с деревьев. Хорунжий Рудольф Щепаник, опершись головой на ящик с 76-мм снарядами, спал в своем танке и видел сон.

И снился ему не подожженный накануне «тигр», нет. Он видел во сне, как однажды, еще на Оке, Сверчевский инспектировал войска.

Рудольф, стоя в шеренге по стойке «смирно», краем глаза увидел, как генерал остановился перед его сестрами – Ядвигой и семнадцатилетней Лидкой, взял в руку тяжелые косы Лидки и спросил, уж не собирается ли она воевать с такой прической. Девушка покраснела и не знала, что ответить. Тогда генерал снял шапку, провел рукой по своей блестящей лысине и сказал во весь голос, чтобы слышали все в строю:

– Солдату полагается такой чуб, как у меня…

Сержант Лидия Щепаник, шифровальщица штаба 1-го танкового полка, сидит в землянке на высоте 112,2 и плачет. Вокруг храпят связисты, клюет носом сонный телефонист, а она при свете коптилки пишет письмо родителям хорунжего Грушки о том, что их сын погиб.

Она знала Эдека, будучи еще девчонкой. Они жили на одной улице в Бориславе. Потом, уже в армии, когда за опоздание из увольнения Лидия получила три дня ареста, Эдек украдкой приносил ей что-нибудь вкусненькое. И вот сейчас один из автоматчиков сказал, что Эдека убили.

Лидка плачет от жалости, а также и от страха, потому что ночь темная, снаряды рвутся совсем рядом, а Ядзя, старшая сестра, далеко – в штабе бригады.

Почти в километре к западу группа разведчиков 142-го полка под командованием старшины Силанова, незаметно перейдя линию фронта, подползла к лесной сторожке Остшень. ОНИ замаскировались в папоротнике и при свете ракет считали сосредоточенные здесь танки и самоходные орудия. Машин было не менее восьми и, кроме того, рота солдат.

Гвардейцы терпеливо ждут. Вот один из немцев с автоматом на плече подходит совсем близко к дереву, где они лежат. Никто не слышит короткого стона. Разведчики осторожно пробираются от дерева к дереву, неся связанную добычу.

На дорогах плацдарма, ведущих на юг, стало тесно. Не только по главному шоссе, но и проселочными дорогами, по колеям, выбитым крестьянскими возами, с севера движется советская артиллерия разных калибров: маленькие, как игрушки, «сорокапятки»; стройные полевые орудия ЗИС с длинными шеями, похожие на рассерженных гусей; приземистые, с задранными вверх стволами 122-мм гаубицы; тяжелые минометы.

Это ночное движение станет понятным, если заглянуть на десять километров ближе к Пилице. После захода солнца 8-й и 9-й пехотные полки 3-й дивизии имени Ромуальда Траугутта начали сменять советские подразделения. Гвардейцы остались в окопах вместе с поляками еще на день, чтобы передать им свое хозяйство и сообщить сведения о противнике. Артиллеристы же были свободны. 1-я армия Войска Польского для обороны северного участка плацдарма выделила 269 орудий и 166 минометов.

Так что, пока капитан Токарский делал свое краткое донесение, в разных местах магнушевского плацдарма происходили разные события – и важные, и незначительные, те, о которых мы знаем, и те, о которых никогда не узнаем. Тем временем, бесшумно пробираясь между стволами сосен, между взрывами снарядов и мин, между жизнью и смертью, наступила полночь, завершив день 10 августа 1944 года.