Текст книги "Студзянки"

Автор книги: Януш Пшимановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Но пасаран!

Если действия дивизии «Герман Геринг» в направлении высоты 132,1 и деревни Студзянки преследовали цель расширить брешь и овладеть господствующей над местностью высотой, то в лесу Остшень игра шла на главную ставку, за удлинение клина. Не добившись в течение первых суток боев решительного перевеса, гитлеровский командир стремился любой ценой захватить Выгоду, прорвать вторую линию обороны и, выбравшись из леса на открытое пространство, удобное для быстрых действий большими группами танков, всеми своими силами обрушиться на шоссе под Пшидвожице.

Сильным фланговым ударом из района лесной сторожки Остшень с севера был охвачен 1-й батальон 142-го полка, танки прорвались на 600 метров от Выгоды – это три минуты ходу на боевой скорости. Немцы почувствовали, что они почти у цели, что им надо совсем немного времени, чтобы подтянуть пехоту. Перед ними была дорога, ведущая в сосновый лес, росший на песке среди вересковых зарослей и темный от вьющегося можжевельника. Без пехоты в такой лес входить опасно.

За час до начала немецкого наступления разведчики, которые в чаще папоротника переползли линию фронта, донесли о сосредоточении десяти танков в районе лесной сторожки. Майор Горшанов воспринял это как должное: он понимал противника, он даже удивился бы, будь все иначе. Горшанов организовал командный пункт на высоте 112,2 именно для того, чтобы вокруг него создать узел сопротивления для обороны подхода к Выгоде. Эта деревенька, всего лишь из нескольких хат, была воротами, ведущими с юга к переправе через Вислу. По этой же причине он рекомендовал командиру польского танкового полка здесь же разместить свой штаб. Он обрадовался, увидев, как около двух часов дня у подножья высотки встали два командирских танка, как подтягивалась рота автоматчиков и противотанковых ружей, рота легких Т-70 из семи машин. Даже эти слабобронированные десятитонные танки, которые в открытом бою не могли противостоять немецким T-IV, в лесу становились силой, которой нельзя пренебрегать.

Однако оборона на высоте 112,2 была последней возможностью. После прихода поляков майор Горшанов отдал 1-му батальону его роту, которая до этого времени находилась в резерве. Он приказал поддерживающему 55-му отдельному истребительно-противотанковому артиллерийскому дивизиону двумя батареями занять позиции на опушке леса в полукилометре западнее Выгоды, а третьей заблокировать дорогу, ведущую с поля под Басинувом в район командного пункта. Одновременно он решил ослабить 2-й батальон старшего лейтенанта Ишкова и забрал у него два польских Т-34, которые со вчерашнего дня сражались в его рядах.

Машины 115 и 116 прибыли вскоре после трех часов, сразу же после начала немецкой артподготовки. Сейчас, получив донесение по телефону из 55-го дивизиона о том, что немецкие танки появились перед его позициями, Горшанов крикнул полякам:

– Ребята, кто у вас старший?

Подошел темноволосый, невысокий мужчина, лет тридцати с небольшим, и доложил:

– Хорунжий Марек Вайсенберг.

– Поедете прямо по этой дороге. Недалеко, на поляне, поросшей молодняком, находятся немецкие танки. Восемь машин. Когда двинутся, их надо задержать. Только следите, чтобы не смять наши 76-миллиметровки. Там в укрытии стоит батарея.

– Слушаюсь, товарищ майор.

Горшанов поколебался, но потом любопытство взяло верх, и он спросил:

– Давно воюешь?

– Восемь лет, – ответил танкист и, видя удивление на лице советского командира, добавил: – С тридцать шестого года, с Испании.

Майор пожал ему руку, как бы извиняясь за неуместный вопрос, и кивнул головой:

– Идите.

Марек приложил руку к козырьку и, вернувшись к своим, повторил задачу. Там, куда они должны были ехать, все усиливалась перестрелка из автоматов, все чаще раздавались залпы орудий.

Танкисты заняли места в машинах и двинулись по дороге. Она немного извивалась, а это мешало постоянно вести наблюдение за тем, что делается впереди. Но с другой стороны, это было и хорошо, поскольку их переход происходил более скрытно. За одним из поворотов сержант Леон Гринберг – в гражданке он был часовым мастером, а сейчас – заряжающим на танке 115 – вдруг увидел впереди машины разбитое 76-мм орудие. Взрывной волной от снаряда тела двух убитых артиллеристов были отброшены к деревьям. Дальше, у молодых сосенок, передвигались три темные башни танков, которые имели неясные очертания на фоне тучи густого дыма.

Леон выругался и схватил снаряд, забыв о том, что орудие уже заряжено.

– Съезжай вправо, – услышал он в наушниках спокойный голос хорунжего.

Приказ касался не только механика-водителя, но и его, Леона. Марек толкнул заряжающего в плечо, чтобы того не задело при откате орудия, легко повернул башню и выстрелил.

Снаряд в цель не попал. Гринберг без команды зарядил следующий. Механик-водитель, сержант Езерский, поставил машину под толстой сосной, чтобы заслонить правый борт стволом дерева. Радист, который в прицеле видел фигуры бегущих немцев, короткими очередями сек сосенки, закрывавшие сектор обстрела.

Сжав зубы, хорунжий старательно измерил расстояние до ближайшего танка, целясь в башню, которая разворачивалась стволом в его сторону. Немец несколько замешкался, и Марек нажал на спуск. Пыль, поднятая волной, заслонила черный крест на броне. Однако Вайсенберг, хотя и с опозданием, все же понял, что попал в танк: машина задымилась. Среди канонады Вайсенберг уловил звук танковой пушки сержанта Наймовича и подумал: «Старик не подведет, режет по фрицам». Назвал сержанта «стариком», хотя оба были с одного года.

Он выпустил несколько очередей из пулемета, чтобы отогнать подбежавших гренадеров, а когда поднял ствол, увидел через прицел, что, хотя два танка в рощице и горят, количество немецких машин все увеличивается: их уже не три, а пять шли, приминая на ходу сосенки, в атаку. Хотя все это происходило на Висле, а не в Испании, он подумал: «Но пасаран! Сейчас по другому врежу».

Танк сержанта Юзефа Наймовича объехал слева разбитое орудие, остановился на краю треугольной лысины, выжженной пожаром. Радист плютоновый Леон Грешта, тот самый, который, когда шел в строю, взмахивал левой рукой, ставя левую ногу, увидел на расстоянии не более ста метров группу гренадеров с панцерфаустами. В спешке он выпустил очередь очень низко, но, не снимая пальца со спуска «Дегтярева», легким движением плеча приподнял ствол, и фрицы по-смешному, как при замедленной съемке, начали вращаться на месте, подгибая колени, и падать на испепеленную землю.

Наймовнч, прикрытый в первый момент огнем танка 115, сначала выпустил один за другим три снаряда, а теперь резал из пулемета. Заряжающий капрал Вашкевич подумал, что «старик» понапрасну горячится. Смрад от пороха наполнил танк, в башне не хватало воздуха, очевидно, какая-нибудь ветка засорила вентилятор. Павел приоткрыл люк, чтобы они не задохнулись. Приподнимая крышку, он справа, метрах в тридцати, увидел танк, окутанный дымом.

– Вайсенберг горит! – крикнул он.

Наймович скомандовал механику-водителю:

– Назад!

Сержант Юзеф Павловский, львовский шофер, с начала войны сражался в рядах Красной Армии. В сорок первом был ранен под Ленинградом. Сейчас он сказал командиру:

– К черту! Следи, чтоб не прошли.

Наймович вернулся к прицелу и опять стал бить по немецким танкам, которые уже не шли вперед, а только огрызались с места. Это продолжалось минут десять, а может, полчаса – никто на часы не смотрел. Дымом заволокло всю поляну, трудно было находить цель.

Сзади вдруг раздалось «Ура!». Павловский без команды прибавил газ, несколько метров сопровождал контратакующих советских пехотинцев, чтобы им было веселее идти, и, заметив широкую, плоскую воронку от бомбы, остановился в ней.

Немецкие танки начали отходить – часть назад, часть глубже в лес, на юг. Сквозь дым трудно было смотреть. И пока фигуры отступающих были видны, их гнали огнем.

Когда возгласы пехотинцев удалились и вокруг немного стихло, Наймович в башне присел на корточки, наклонился к механику и положил ему в руку кисет с табаком, сшитый из тонкой кожи. До этого он с ним никогда не расставался.

– Возьми на память, – сказал он. С его потемневшего от пыли лица капали крупные капли пота. – Ядзя вышивала, когда я уходил на войну.

– Получил от жены – береги. Мне и козьей ножки хватит. – Павловский взял большую щепотку табаку, а подарок возвратил назад: он знал, что это единственная вещь, оставшаяся у сержанта из дому. – Пойду посмотрю, что стало с Вайсенбергом.

Долго не пришлось искать. Между деревьями прямо вверх клубами поднимался черный дым, над верхушками деревьев легкий ветерок наклонял столб дыма в сторону переправы через Вислу. Машина Вайсенберга горела. Раскаленная броня не позволяла подойти близко, а на расстоянии нескольких метров вообще многого не увидишь. Танкистов нигде не было видно: или успели выскочить, или навсегда остались под броней.

Каша севернее Гробли

В четвертый раз вернемся назад к трем часам дня, к моменту начала немецкого наступления.

Вдоль Гробли, от высоты 119,0 до Разъезда, на юге обороняются 2-й и 3-й батальоны 142-го полка. Оба более суток, с того момента, когда штурмом овладели Гроблей, почти без перерыва отражают атаки. С восемнадцати часов им помогают польские танки, два из них были недавно отозваны, и теперь в рядах батальонов остались три машины. Для 750 метров линии обороны это совсем немного.

Солдат мучит жажда. В лесу нет воды, а жара доходит до тридцати градусов. Мутной жидкости, стекающей на дно ямы, выкопанной рядом с позициями, едва хватает для охлаждения пулеметов. Язык во рту твердеет, нёбо становится шершавым, скрученные папироски с махоркой имеют вкус ржавого железа.

Но наступает время, когда и о воде перестают думать. Вырванные с корнями сосны и дубы валятся на окопы, плотная стена песка, поднятого взрывной волной, закрывает лес. В нескольких местах одновременно вспыхивают пожары.

Через радиостанцию танка 119 удалось установить связь со штабом и доложить о положении как раз в то время, когда немцы пошли в атаку и первые «пантеры» прорвались в лес севернее Гробли.

Несколько немецких танков вместе с группами гренадеров проникли с юга и запада в советские тылы. Однако батальоны Ишкова и Илларионова оставались в окопах, обороняя свои позиции на два фронта.

…Когда артиллерия разорвет телефонные провода и откажут радиостанции, еще остается самый старый способ передачи донесений – через связного.

После того как Тюфяков потерял связь с южной группой своих танков, ведших бой в полуокружении, он послал связного в штаб 142-го полка.

– Только будь внимателен: у пас в тылу каша.

Капрал Феликс Настуняк, в гражданке мясник из деревни Чолганы под Станиславувом, пробирался лесом так, как в родной деревне крестьяне ходили воровать дрова. Он старался лезть в самую чащу леса. С автоматом в руках он шел, склонившись, а над головой все время свистели неизвестно кем и откуда посланные пули. Услышав шум мотора, он останавливался, отходил назад, колесил, путал следы. И делал он это не потому, что здесь должны быть немцы, а просто на всякий случай.

Чем дальше он отходил от передовой и приближался к цели, тем смелее шагал. По дороге ему попался терновник, такой, как под Чолганами, – удлиненные, как бы лакированные листики, большие горошины ягод, снизу зеленые, выше голубеющие, и совсем спелые, фиолетовые, с голубым пушком, как на сливах-венгерках. Обходя этот колючий островок, он засмотрелся на него и вдруг в нескольких метрах перед собой увидел танк с черным крестом.

Феликс упал в траву и замер. Понимал, что его могли заметить и на размышления нет ни секунды. Он не сразу решил, что сделать раньше: вынуть гранату из кармана и вырвать чеку или же проглотить донесение.

«Может, не увидели, – пришла ему в голову мысль. – Я же упал сразу… Главное, не дать себя сбить с толку». Он осторожно приподнял голову, сквозь веточки терна несмело посмотрел на гору из стали, перед которой человек значит не больше, чем желудь для свиньи.

«Тигр» стоял тихий и грозный. Настуняк решил отползти назад, но, чуть приподнявшись, увидел разорванную гусеницу. «Немцы наверняка удрали», – подумал он, однако проверять не стал. Осторожно отполз назад, обогнул поврежденную машину и пошел дальше.

…По просьбе командира 142-го полка подполковник Чайников выслал разведку в сторону отрезанных батальонов. Желающих найти было не трудно, поскольку командир взвода танковой разведки подпоручник Ферынец давно уже донимал его тем, что не хочет сидеть без дела.

Вацек везде хотел быть первым и до сих пор не мог себе простить, что не он, а Щепаник первым переплыл Вислу. Задание, которое он получил теперь, было для него подходящим – самостоятельным и рискованным. Надо рисковать головой, и если все удастся, то сразу станет известно, кто это сделал.

У капитана Падлевского, командира полковой роты автоматчиков, взяли один взвод, посадили на броню и на трех танках пошли в разведку. Т-34 Ферынеца шел первым по просеке, по бокам, сразу же за ним, – два легких Т-70. Вацек стоял в открытом люке и внимательно всматривался.

Проехали около полукилометра. Еще не успели выехать из-за невысокого холма, как он дал знак и танки остановились. Впереди был полувыкопанный окоп, а в нем около ручного пулемета – пехотинцы в пятнистых куртках. Они были видны как на ладони, на них хватило бы одного снаряда, но Ферынец решил вернуться с «языком».

Он взял двух автоматчиков и стороной, укрываясь за кустами, подкрался к пехотинцам. Их было пятеро. Они не слышали шагов, как и до этого моторов танков, ибо весь лес гудел от разрывов снарядов и перестрелки. Танкисты были уже совсем рядом, когда в окопе один фриц вдруг обернулся, вытаращил глаза и заорал:

– Ахтунг!

Ферынец отскочил и бросил гранату, пожалев при этом, что не успел взять «языка». Стреляя на ходу, они быстро побежали к своим. Один из автоматчиков, который бежал рядом с подпоручником, был ранен, и самому Ферынецу пуля попала в ногу.

Оба Т-70 при поддержке автоматчиков остановились и отбросили подбегавших немцев, а танк Ферынеца, свернув в лес, обогнул окоп и пошел по просеке.

Три машины добрались до батальона Илларионова, передали приказ, чтобы держались, и оставили около двадцати снарядов для орудий, так как уже ощущался недостаток боеприпасов. Однако самым важным для пехоты было известие, что просека свободна, что они не окружены и польская танковая разведка истребляет тех, кто прорвался в тыл.

…На помощь Тюфякову, сражавшемуся в лесу южнее лесной сторожки Остшень, пошла «сотка» с экипажем хорунжего Щепаника. Она одиноко ехала по просеке на запад, потом повернула на север. Высоцкий открыл люк, потому что под раскаленной солнцем сталью нечем было дышать. Сворачивая в следующую просеку, он увидел огромную машину, направлявшуюся прямо на них.

– Слева танк! – крикнул Высоцкий, захлопывая люк и выключая сцепление.

Командир тоже заметил противника, опознав тяжелый T-VI. Тот ехал, освещенный солнцем, метрах в двухстах. Огромный черный силуэт сам вползал на прицел. «Даже если заметят, не успеют развернуть башню», – промелькнула мысль у командира.

Пушку рванул выстрел, замок со звоном выплюнул гильзу. Заряжающий Леон Сарницкий, не спрашивая, сразу же вогнал новый противотанковый снаряд. Щепаник держал ставшего вдруг неподвижным «тигра» на прицеле. Он видел, как открылись люки и на броню вылез экипаж. Радист плютоновый Петр Копровский только этого и ждал и сразу же резанул по ним очередью.

– Давай вперед, – приказал командир танка.

Подошли ближе, все еще ради предосторожности держа «тигра» на прицеле, но потом победило любопытство, и Рудольф выпрыгнул из машины, чтобы вблизи рассмотреть добычу. Сразу же из леса немцы открыли огонь из винтовок, и он был вынужден возвращаться низом, через десантный люк. Члены экипажа смеялись, подшучивали над ним, ибо, когда один «тигр» уже на счету, можно и посмеяться над охотником, не опасаясь, что тот обидится.

Прежде чем уехать, они выстрелили в упор, чтобы сжечь эту неподвижную коробку.

Атака третьей танковой

Оборона 142-го полка была прорвана в нескольких местах. В тыл советских батальонов, в глубь леса Остшень, ворвались группы гренадеров, несколько танков и самоходных орудий. Севернее Гробли получилась настоящая каша. Однако гвардейские роты продолжали удерживать позиции. Правый фланг немцев, где они наносили основной удар, очутился на положении воина, копье которого попало в щит врага и увязло в нем. Однако острие этого копья все еще не достало Выгоды.

Левый фланг сражавшихся в прорыве частей дивизии «Герман Геринг» оказался в лучшем положении. После захвата деревни и фольварка Студзянки и взятия кирпичного завода фланг вышел на открытую местность.

На широких и сухих полях можно было развернуть для атаки большие силы, столкнуть советскую пехоту в болота и тогда, не опасаясь контратаки с севера, всей мощью форсировать узкую горловину под Выгодой.

Немцы внезапным огнем из самоходных орудий и минометов обложили высоту Ветряную, после чего рота гренадеров овладела ею. Под прикрытием этой атаки остальные силы немцев заняли исходные позиции для наступления.

Около четырех часов дня дивизионная артиллерия гитлеровцев начала обработку советских позиций, а несколько звеньев пикирующих бомбардировщиков, направляемых по радио, атаковали Суху Волю, Басинув и лесок западнее Выгоды. На полуторакилометровой дуге фронта, проходящего через поля от лесной сторожки Остшень до кирпичного завода, взревели моторы и выползли из укрытий тридцать танков и самоходных орудий, на броне которых сидели десантники. Танки быстро набирали скорость. Гитлеровцы, вероятно, были уверены, что не встретят уже никакого серьезного сопротивления.

Не успели еще гусеницы этих машин проутюжить первые сто метров, как из-за верхушек Повислянских рощ поднялись клубы пыли и раздались выстрелы танковых орудий. Во фланг наступающим прямо через ржаное поле шли боевые машины с белым орлом на борту.

15 часов 45 минут. Южнее фольварка Ленкавица по дороге мимо озера выскочил из леса мотоцикл. На нем – водитель в каске и лейтенант в фуражке набекрень. Машина сворачивает вправо, едет вдоль поля, колеса с трудом продвигаются по разъезженной дернине, на пределе воет мотор.

За мотоциклом идут танки – шесть машин Т-34. На башнях номера —133, 131, 135, 136, 134, 130. Первая цифра означает 1-й танковый полк, вторая – 3-ю роту, последняя – место в роте. Свернув на тесную просеку, машины перемешались и встали в ином порядке, чем обычно.

В последней машине поручник Ростислав Тараймович при свете, падающем через приоткрытый люк, читает письмо из Рая. Рай – это деревня на Смоленщине, в которой они стояли на квартирах после битвы под Ленино. Там он женился, справил свадьбу. Теперь получил от жены письмо.

Танк качается, его бросает на выбоинах, буквы прыгают. Поручник выхватывает отдельные слова: «Сын… родился сын…»

По переговорному устройству сообщает об этом событии шаферам на свадьбе, то есть всему своему экипажу. Сложенный треугольником листок бумаги кладет в карман. Прочитает еще раз, когда будет свободная минутка.

Машина входит в полосу дыма. Слева в нескольких метрах горит тяжелый танк ИС.

15 часов 48 минут. Голова колонны перпендикулярно перерезает песчаную дорогу из Ленкавицы в Студзянки. Радист машины 130 Сташек Павельчик оборачивается, тянет за ногу Адольфа Турецкого. Заряжающий приседает к башне и шепелявит:

– Што?

– Дай нож.

– Затупишь.

– Потом наточу. Давай поедим.

Сташек берет огородный с деревянным черенком нож для прививок. Режет жесть консервной банки с американской свиной тушенкой, прозванной «вторым фронтом» еще в сорок третьем году, до высадки союзников в Нормандии.

Потом он вытирает нож о комбинезон, прячет в карман, а про себя думает, что, когда вернется на Курпе, в деревню Гонтаже, опять будет прививать фруктовые деревья. Земля есть. Отец и мать заработали в Америке доллары и купили землю. Только вот отец не пережил – вместе с долларами привез из Детройта пневмокониоз.

Может, теперь еще дадут земли, так как солдатам причитается по реформе.

15 часов 49 минут. По сигналу лейтенанта, который слез с мотоцикла, танки останавливаются – первый в 250, последний в 150 метрах от дороги. Справа, с юга, колонну заслоняет небольшой, но густой висленский лесок, в котором не спеша стрекочут пулеметы. С севера– открытое поле, за ним полыхают хаты в Ленкавице и Целинуве. Домов за возвышенностью не видно, только дым дрожит в знойном воздухе. В той стороне, откуда они пришли, горит танк ИС, и черный столб почти вертикально поднимается к небу. Тараймович подтягивается на руках, выпрыгивает из башни на броню, потом на землю и, поправляя ремень с пистолетом, идет навстречу лейтенанту получить приказ. Незаметным движением он распахивает комбинезон, чтобы было видно орден Красной Звезды.

Механик-водитель машины 130 Петр Осёвый берет из рук Павельчика краюху хлеба с консервами в говорит:

– Оставь и для Славека. Съест, когда вернется. Разомнемся немного, ребята, выйдем на воздух.

15 часов 52 минуты. Молоденький стройный лейтенант в фуражке набекрень идет навстречу командиру польской танковой роты, в левой руке держит планшетку и, отдав честь, докладывает:

– Танковый клин фашистов врезался в боевые порядки дивизии…

Славек пропускает мимо ушей эти вступительные слова. Он знает, что машина Лотовского осталась в Ленкавице с поврежденной во время бомбежки гусеницей, но не знает, что с 3-м взводом подпоручника.

– Ваши два танка, – объясняет лейтенант, – на оборонительных позициях около штаба дивизии…

«Это значит, что где-то завяз только один», – думает Тараймович.

– Командир дивизии приказал вам, – продолжает адъютант генерала Кулагина, – ударить с опушки Повислянских рощ по кирпичному заводу, уничтожить огнем находящуюся там группу танков и пехоту противника и после выполнения задачи вернуться на исходные позиции.

– Сейчас проведу рекогносцировку местности, установлю связь с пехотой, – говорит командир 3-й роты. – В каком часу мы должны нанести удар и кто нас поддержит?

– Сейчас, – отвечает лейтенант, оставляя вторую часть вопроса без ответа.

Около Тараймовича стоят подпоручника Хелин и Дротлев. Последний спрашивает:

– Без рекогносцировки?

– Немедленно, – повторяет адъютант командира 35-й дивизии.

Молчание длится несколько долгих секунд. Внутри горящего танка ИС взрывается снаряд, доносится глухой, как из бочки, гул.

15 часов 56 минут. С высоты безоблачного неба срываются эскадрильи пикирующих бомбардировщиков и сбрасывают бомбы в полутора километрах восточнее. Немецкая артиллерия начинает бить залпами, батарея минометов сосредоточивает огонь на южной опушке Повислянских рощ.

– Если бы здесь были советские танкисты… – говорит лейтенант, а про себя думает: «Они бы не спрашивали. Так надо. Таков приказ».

Лейтенант молчит, но мысль его можно прочитать, и Тараймович, став по стойке «смирно», отдает честь младшему, чем он, по званию, так как в данный момент он отвечает не ему, а генералу, командиру дивизии:

– Приказ понимаю. Выполню.

15 часов 58 минут.

– Командиры и механики – ко мне! – зовет Тараймович и, идя им навстречу, передает приказ.

Они должны пойти в бой в такой очередности, как стоят. Когда первая машина будет в трехстах метрах от опушки леса, когда последняя выедет из-за березок, все развернутся вправо и ударят по кирпичному заводу. Разворот на максимальной скорости.

16 часов 01 минута.

– По машинам! – приказывает командир 3-й роты 1-го танкового полка 1-й танковой бригады имени Героев Вестерплятте.

Все бросаются к танкам. Из-за леса слышны длинные пулеметные очереди и выстрелы танковых пушек.

«Что там происходит?» – думает Дротлев. Вместе с Хелиным они идут рядом с Тараймовичем.

– Славек, мы побежим к пехоте, поднимем ее и поможем.

Подпоручник улыбается, молча жмет им руки и по гусенице взбирается на танк.

16 часов 02 минуты. Бывает такой момент, когда экипажи стоят у машины, еще не заняв места. Пройдет еще двадцать секунд – и они уже окажутся под броней, захлопнут люки.

Приостановим время. Мне хочется назвать вам имена этих людей.

Старший сержант Леонид Трепачко, садовник из-под Вильнюса, под Ленино получил повышение – из заряжающего стал командиром танка 133. Его механик-водитель, слесарь из Стрыя, – капрал Владислав Дыба. Заряжающему – сержанту Зигмунту Миньковскому из Калиша – двадцать один год. Кто замещает капрала Костека Рускуля, убитого во время бомбардировки в Ленкавице, установить не удалось.

Командир 1-го взвода подпоручник Зигмунт Гаевский, который часто поет под аккомпанемент гитары Тараймовича, имеет двоих детей – шестилетнюю дочку и четырехлетнего сына. Он самый старший в роте, ему полных 32 года. В экипаже танка 131 – двое двадцатилетних: радист плютоновый Казик Козлярук и заряжающий капрал Эдек Сус. Механик-водитель сержант Юзеф Славиньский моложе командира на десять лет.

Экипаж танка 135 называют «коммуной». Не потому, что офицерскую порцию хорунжего Дацкевича и солдатскую работу делят между всеми одинаково, так делают все, но Эдек – сын партийного деятеля – умеет остро поставить и политические вопросы. Он твердо говорит: «Польша должна быть красной». Водителем у него – сержант Эдвард Писарек; у пулемета и радиостанции – капрал Тулик; заряжающим – плютоновый Янек Левосиньский. Ни одному из четырех не исполнилось 25 лет.

В машине 136 под польским знаменем воюют два русских – сержант Андрюша Завойкин, московский таксист, и заряжающий плютоновый Алеша Кондратьев. Командир Болеслав Гуславский – рабочий из Пружан. Радист Казик Вайщук – слесарь из Манцевичей, двадцати лет.

Подпоручник Григорий Пилипейченко, украинец, – командир 2-го взвода на танке 134, а русский сержант Горев – механик-водитель. Плютоновый Подольский обслуживает радиостанцию и пулемет, а львовянин плютоновый Метек Сирый, которого называли Сивеком, – орудие.

Из танка командира роты раздается сигнал «Заводи моторы», и в момент все те, чьи имена я назвал, исчезают под броней.

Их было двадцать четыре человека. С этого момента стало шесть боевых машин, в которых работают моторы, заглушая ускоренное биение людских сердец.

16 часов 03 минуты. В танке 130 механик-водитель сержант Петр Осёвый, четырежды раненный в предыдущих боях, дважды спасенный из горящей машины, закрывает глаза, чтобы они быстрее привыкли к темноте, вслушивается в шум мотора.

Стрелок-радист плютоновый Станислав Павельчик доедает последний кусок хлеба с консервами, поправляет в кармане садовый нож Адольфа Турецкого, чтобы не мешал. «Потом отдам», – решает он. Заряжающий вопросительно показывает на противотанковый снаряд и после утвердительного кивка командира заряжает им орудие.

Поручник Тараймович отдает команду:

– Вперед! Полный ход!

Через смотровую щель Турецкий видит, как березки в Повислянских рощах бегут назад, трепещут, подхлестываемые брызгами песка. Нарастающий вой мотора врывается под шлемофон. Горячий воздух обжигает, пот течет по спине. Скошенные поля, обозначенные копнами ржи, спускаются по наклонной к югу. За вытоптанным садом видна разбитая деревня, наискосок – группа деревьев, а над ней – выщербленная высокая труба.

Шесть танков мчатся по гребню высоты, мимо старой ветряной мельницы. Земля дрожит под тяжестью ста восьмидесяти тонн стали. Тысяча пуль, выпущенных в первую минуту, сметает не глубоко окопавшуюся роту гренадеров. Остальное доделали гусеницы.

Старший сержант Трепачко из передней машины лупит по двигающемуся левее кирпичного завода танку и трассирующими очередями из ручного пулемета указывает цель тем, кто идет следом за ним.

Стерня голая, ветер несет пыль на север, видимость хорошая. Тараймович одним взглядом охватывает все свои машины.

Видимость хорошая, поэтому из Студзянок отзываются притаившиеся за руинами «фердинанды».

Осёвый говорит:

– Трепачко получил.

– Медленнее, – отвечает Славек, нажимая на спуск и одновременно со звоном выброшенной из замка гильзы спокойно говорит: – Газ прибавь. Один есть.

– Гаевский горит.

Слышен скрежет шестеренок поворачиваемой башни, ворчит ручной пулемет Павельчика, вторично отскакивает назад ствол под действием силы отдачи.

– Второй готов. Прибавь скорость для разворота.

Машина прыгает через косу дыма, ползущего из горящей машины Трепачко. Танк 133, перебирая гусеницами, пятится назад, как смертельно раненный зверь. Но вот он еще раз сверкнул огнем из ствола пушки.

Впереди видна разворачивающаяся «пантера», за нею еще две машины. Немцы, прекратив атаку, меняют позицию.

– Убавь газ, – говорит Тараймович.

Тише становится гудение мотора, громыхание орудия.

– Дацкевич горит, – докладывает Осёвый.

– Поворачивай.

Оба пулемета секут разбросанных по полю гренадеров.

– Гуславский в огне.

Еще два снаряда Тараймович послал со ржаного поля, а третий, когда въезжали в люпин.

– Убавь газ, – были его последние слова.

Осёвый замедлил, подождал и, услышав гул орудия, закончил поворот. И тут в них попал снаряд. В самую башню, у основания ствола. Еще какой-то миг они двигались вперед. Павельчик не отрывал щеки от приклада, ручной пулемет бился как рыба, вынутая из воды, и замер на последнем патроне. Осёвый открытым ртом вдохнул насыщенный пороховым смрадом воздух и огляделся. Башня была в дыму. Славек безжизненно повис, зацепившись за замок портупеей. Турецкий сидел с разбитой головой.

Второй снаряд пробил баки с горючим и попал в мотор. Танк остановился. Огонь ворвался внутрь, пламя уже лизало руки Петра, вытянутые в сторону Тараймовпча, доставало лицо. Осёвый отскочил, дернул замок люка водителя, но он не поддавался. Осёвый уперся в него ногами, но плита брони не дрогнула: очевидно, снаряд заклинил ее снаружи.

Сташек Павельчнк открыл десантный люк, проскользнул под днище машины. Осёвый – за ним, повис на радиокабеле, дернул и разорвал его. Павельчнк схватил механика за ноги, вытянул. Петр упал на обгоревшие руки в покрытый гравием песок.

Вместо того чтобы отползти, они приблизились к открытому люку.

– Славек!

Из танка вырвалось пламя от взрыва боеприпасов. Только теперь им стало страшно, и они отползли в разные стороны. Со стороны леса затрещали «максимы», раздалось продолжительное русское «Ура!». Хелин, Дротлев и плютоновый Михал Бомбербах шли в атаку вместе с пехотинцами 3-го батальона 100-го полка.

Пусть читателя не вводят в заблуждение слова «батальон» и «полк». Их было около пятидесяти, в большинстве – те, чье орудие было разбито, чья автомашина сгорела, а также связисты и повара. Все – смертельно измученные, в течение последних четырех дней они постоянно находились в бою. Тем не менее, когда два офицера, выскочив из окопа, крикнули: «Вперед! Там польские танки!», они пошли за ними, отбросили подбегавших гренадеров и во второй раз овладели высотой Ветряной.