Текст книги "Человек идет (Повести)"

Автор книги: Янка Мавр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

X
Спустя четыре года
(послесловие)

На одной из лучших улиц Лондона имеется фешенебельный ресторан «Космополит».

Многие останавливаются у его окон, чтобы полюбоваться на роскошную обстановку, а больше всего – на тех, кто служит в ресторане. Среди сотни официантов тут не встретишь и двух людей одной и той же национальности.

Кажется, все народы мира собрались здесь, чтобы прислуживать лондонским богачам. Не только бедняку, но и человеку среднего достатка нечего и думать попасть в этот дворец, где одна лягушечья лапка стоит два рубля золотом. И, однако, ресторан всегда полон.

То и дело бесшумно подкатывают автомобили, из них выходят оживленные, самодовольные люди. Вот подъехала компания – двое молодых мужчин и дама. Один из мужчин – штатский, в цилиндре, с моноклем, другой – в форме морского офицера. Женщина лет двадцати двух очень хороша собой, с тонкими нежными чертами лица и голубыми глазами.

Они вошли в ресторан и остановились в большом зале, где на эстраде мелькали какие-то африканские танцовщицы. Музыка доносилась откуда-то сверху. Кругом стоял говор, время от времени слышалось хлопанье пробок от шампанского.

К вошедшим тотчас подбежал негр и покорно склонился в ожидании заказа.

– Шампанского и омаров[9]9
  Омары – морские раки.


[Закрыть], – распорядился офицер.

– Нет, погодите, – остановила женщина. – Позовите сюда Манга. Пусть он подает.

– Слушаю-с! – сказал негр и помчался куда-то.

– Я, сестрица, боюсь, как бы вы не вздумали угощать нас вашими любимыми кушаньями: улитками, червяками или еще чем-нибудь в этом роде. Ты, может быть, уже соскучилась по ним? – пошутил штатский.

Грэт засмеялась и погрозила ему пальцем.

– Подожди, может, когда-нибудь и тебе придется полакомиться этими блюдами!

– Ну, нет, – отвечал брат, – я надеюсь, для меня всегда найдется кусочек хлеба с маслом.

Подошел Манг. В своем ловко скроенном сюртуке он был не похож на прежнего Манга, однако сразу бросалось в глаза, что европейский костюм ему вовсе не к лицу. Низкорослый, с непомерно длинными руками и неловкими движениями, Манг так и остался сыном моря.

Увидев сегодня свою Белую птицу такой красивой, изящной, в роскошном сером платье и вместе с тем такой чужой, далекой, он, казалось, даже усомнился в том, что когда-то они вместе прожили много трудных дней. Но образы прошлого встали у него перед глазами: вот он вырывает ее у моря, вот они на скале, потом у родителей, потом пять дней в лодке…

– Эй, ты, обезьяна! Подай рому! – услышал он возле себя пьяный голос.

Обернувшись, он увидел сильно выпившего господина, уставившегося на него бычьими глазами.

– Извините, – сказал Манг, – я занят.

– Что?! – гаркнул господин и грохнул кулаком по столу. – Разве я не вижу, что ты идешь с пустыми руками? – и он снова ударил кулаком по столу так, что зазвенела посуда.

Подскочил старший служащий:

– Прошу прощения, сэр! Чем вы недовольны, сэр?

– Что у вас творится, я спрашиваю?! – заревел тот. – Насобирали обезьян со всего света, а вести себя их не научили: идет с пустыми руками и не хочет выполнить заказ! Это же…

С трудом удалось его утихомирить. А на служебную карьеру Манга легло пятно.

Манг подошел к столику Грэт и поклонился. Оба молодых человека стали бесцеремонно разглядывать его.

– Так вот он какой! – пробормотал офицер.

– Ну, как поживаешь, Манг? – начала Грэт. – Как твоя служба?

– Благодарю, мисс. Служу, как умею.

– А я теперь уже не мисс, а миссис. Вот мой муж, он капитан военного корабля.

– Видно, тебе на роду написано, сестрица, чтобы все важнейшие моменты твоей жизни были связаны с капитанами.

– Благодарю за сравнение! – недовольно буркнул муж.

– Не обижайся, Джек, – оправдывался брат. – Ведь он был капитаном торгового флота.

Манг стоял и смущенно улыбался. Он отлично помнил торжественную встречу на корабле.

– А что, Манг, не хотел бы ты вернуться домой? Не тоскуешь ли ты по своим? – продолжала расспрашивать Грэт.

– Не знаю, – уклончиво отвечал Манг. – Навестить, во всяком случае, хотелось бы.

– А мы теперь с тобой, пожалуй, не скоро увидимся. Я сегодня ночью отплываю с мужем в Индию.

Хотя Манг за эти четыре года видел ее всего раза три, но все-таки ему сделалось грустно.

Будучи одиноким в этом чужом многолюдном городе, он, однако, чувствовал, что где-то здесь есть человек, который знает его, который связан с ним общими переживаниями, воспоминаниями, к которому можно было бы обратиться на случай беды. Ведь это она и устроила его в ресторан, и даже в первый год уплатила хозяевам крупную сумму за его содержание и обучение. Да и вообще хозяева считались с нею и, кажется, еще однажды получали от нее деньги. Без нее он тут не продержался бы и одного дня. А теперь все может случиться…

– Ну, так принеси нам ужин, – сказал офицер и заказал блюда.

Когда Манг ушел, офицер обратился к жене:

– Грэт, ты забываешь, что находишься в обществе. Ты разговариваешь с ним, как с равным. Это же неприлично. Что могут подумать окружающие?

– Ведь это в последний раз, на прощанье, – оправдывалась Грэт. – Все-таки я обязана ему своей жизнью, а ты – своей женой, – добавила она, лукаво улыбнувшись.

– Но ведь ты сделала для него во сто крат больше! Не каждый отплатил бы так щедро. Однако из этого не следует, что ты должна водить дружбу с такой обезьяной.

– Ну, какая там дружба! – махнула рукой Грэт.

– Капитан ревнует к капитану, – вставил братец.

– А ты всегда готов болтать вздор, только бы посмеяться, – недовольно ответил офицер.

После ужина, расплачиваясь, он дал Мангу на чай целых три фунта стерлингов, за что жена наградила его благодарным взглядом.

Манг долго стоял неподвижно и смотрел вслед своей Белой птице. А та щебетала о близком отъезде, о путешествии, о знакомых и уже совсем забыла о существовании какого-то Манга…

Спустя три дня Манга уволили.

Последним поводом к этому было столкновение с подвыпившим господином. Большую роль сыграло и то, что его покровительница покинула Лондон. Главная же причина была в том, что Манг не обладал изворотливостью, расторопностью и хитростью, которые требуются от лакеев в учреждениях для господ.

И Манг очутился на улице, среди тысяч безработных – белых, черных, желтых, коричневых. Слоняясь по туманным улицам Лондона, он часто вызывал в своем воображении совсем другой город – город среди скал, с улицами-каналами, по которым плавали кану, где жили его родные и Мгу.

В СТРАНЕ РАЙСКОЙ ПТИЦЫ
Повесть

I
Новая Гвинея – В мангровом лесу. – Китаец Чунг Ли. – В гостях у папуасов

Далеко-далеко от наших краев, на другом конце земли, к северу от Австралии, лежит большой остров Новая Гвинея. Почти на две с половиной тысячи километров протянулся он в длину и на шестьсот с лишним километров – в ширину. Три таких страны, как Англия, могли бы свободно разместиться на этом острове.

Лежит он у самого экватора, и поэтому там стоит вечное лето. Не надо заботиться ни о топливе, ни о теплой одежде, ни о добротном жилище.

Круглый год растут и цветут там разные удивительные растения.

Среди ярко-красных цветов размером чуть ли не в колесо от повозки порхают райские птицы, живущие только на Новой Гвинее да еще на некоторых близлежащих островах.

Казалось бы, жить в такой стране – одно удовольствие. Однако жителей там почему-то совсем немного: один человек на два квадратных километра, значит, на один километр – всего полчеловека. Обитатели Новой Гвинеи – папуасы – живут в таких условиях, что их до сих пор считают одним из самых отсталых народов на земле[10]10
  Повесть написана в двадцатых годах XX века.


[Закрыть].

Из европейцев постоянно живет здесь лишь несколько сот человек, да и те селятся только на морском побережье. Внутри же страны есть такие места, где никогда не ступала нога белого человека.

Попробуем заглянуть в эту неизведанную страну.

…Солнце палило так, как оно может палить только у экватора. Его обжигающие лучи словно пронизывали насквозь все, что попадалось им на пути: и листья деревьев, и воду, и землю. Казалось, они стремились выпить из земли всю влагу, но воды вокруг было столько, что земля никогда не просыхала. Воздух от этого как в бане, только пара не было видно. В нем перемешивались самые разнообразные запахи: и нежные ароматы диковинных цветов и плодов, и удушливые испарения влажной гнили. Это-то, главным образом, и мешает чужестранцам обосноваться в этой стране. Жаркий влажный климат вызывает очень распространенную здесь болезнь – желтую лихорадку. Она похожа на нашу малярию, но значительно тяжелее, опаснее. Зато такой климат очень благоприятен для растений: они растут здесь так быстро, что, кажется, прислушайся – и услышишь, как они лезут из земли.

Каждое дерево или куст, каждая травинка тянется вверх, к солнцу, словно стараясь опередить друг дружку. Каждое растение стремится оттолкнуть соседа и захватить как можно больше места под солнцем. Те, что слабее, остаются внизу, постепенно чахнут и умирают.

Выше всех, словно гигантские метелки, с листьями до четырех метров длины, вытянулись пальмы. А внизу, под их кронами, образовалась такая чаща, что невозможно различить отдельные растения. К тому же большинство их нам совершенно незнакомы. У многих листья огромные, ярко-зеленые, плотные, мясистые, будто смазанные жиром.

А сколько цветов! Все пространство под деревьями так и пестрит бесчисленными красками. Даже папоротник вырастает здесь величиной с дерево. Ближе к воде растут так называемые мангровые деревья; их корни поднимаются над землей выше человеческого роста, так что под ними можно ходить.

Некоторые растения из-за недостатка места и света приспособились жить за счет соседей – питаться их соками. Самые распространенные из таких паразитов – лианы. Бесчисленные стебли их, толщиной в руку, опутали весь лес. Даже одна из пальм – ротанговая – тоже приноровилась жить, питаясь соками других растений.

Сразу бросается в глаза, что животных в этом лесу очень мало. Действительно, на Новой Гвинее зверей почти нет; с немногими, живущими здесь, мы еще встретимся в дальнейшем.

В южном направлении, пересекая лес, неторопливо течет речка. Заливчики и рукава, расходящиеся от нее во все стороны, показывают, что где-то совсем близко – море.

По берегам реки стеною стоит высокий бамбук. В его зарослях копошатся дикие утки. На корне мангрового дерева торчит белая цапля. Видно, здесь их никто не трогает. Кругом – ни дымка, ни следа человеческого, ни голоса.

Но вот из-за поворота реки показался грубый, выдолбленный из целого древесного ствола челн. В нем человек среднего роста, желтокожий, с узкими раскосыми глазами. По всему видно – китаец. Но как он попал сюда?

Человек в лодке одет в какие-то лохмотья, скрепленные стеблями и корешками, лишь отдаленно напоминающие штаны и рубаху. Он правит с помощью жерди, на дне лодки виднеется котомка и небольшое копье.

Лодка движется медленно; путник, словно чего-то опасаясь, все время озирается по сторонам.

Он, как видно, боялся очутиться на середине реки и все время держался берега. Худое, изможденное лицо его говорило о том, что ему пришлось претерпеть многое.

Один, другой поворот – и перед путником открылось море. Трудно сказать, где оно начиналось: мангровые деревья, незаметно редея, были разбросаны среди водного простора, берег же был совсем не виден.

Море здесь неглубокое: насколько хватает глаз, видно, как пенятся волны, разбиваясь о рифы. Место это называют Торресовым проливом, он отделяет Новую Гвинею от Австралии. В этой части Великого океана, к северо-востоку от Австралии, давно уже трудятся мельчайшие животные – коралловые полипы. Они медленно повышают поверхность дна и когда-нибудь, несомненно, совсем загородят пролив и соединят остров с материком.

До сих пор человек в лодке свободно плыл вниз по реке, но теперь он почувствовал, что течение изменилось и направляется как раз в противоположную сторону. Его лодку начало относить назад; пришлось напрягать все силы, чтобы хоть немного продвигаться вперед.

Вода тем временем прибывала и сверху и снизу. Вот встретились два противоположных течения, завертели челн. Положение становилось опасным.

Покрутившись на середине русла реки, китаец все-таки сумел вырваться из водоворота и поскорее направился к берегу, или, точнее, в лес, – ибо берега здесь вовсе не было.

Он пробрался между корнями мангровых деревьев и остановился. В продолжение часа уровень воды все поднимался, потом начал спадать. Но путник, очевидно, и не намеревался плыть дальше. Он отыскал место, где лес был погуще и где его не могли заметить с моря, отсек ножом стебель лианы и привязал челн к корням дерева.

Вода все еще спадала. Вот уже днище челна коснулось почвы. Из воды стали показываться темные кочки, неровности почвы. Наконец, вода совсем ушла. Теперь видна была обмелевшая речка, да вдали сквозь деревья поблескивало море.

Китаец взял из челна котомку и копье, посмотрел еще раз, надежно ли спрятан челн, и направился влево, вдоль берега моря. Идти было очень тяжело. Ноги увязали в раскисшей почве, повсюду в лужах стояла вода. В одной из них путник заметил краба. Он был величиной с шапку и напоминал рака, только без хвоста.

Краб – удачная находка. Китаец поднял хворостинку и сунул ее крабу в клешню. Тот сразу же крепко ухватился за нее, и человек без всяких хлопот вытянул его из воды и отправил в мешок.

Но не успел он сделать и нескольких шагов, как неожиданно закричал во все горло, запрыгал. Оказывается, краб ущипнул его клешней за бок. Тогда путник сбросил мешок и несколько раз ударил им о дерево.

Он шел по лесу наискось, приближаясь к берегу моря. Места эти, видно, были ему знакомы. Но идти было трудно, так как разросшиеся корни мангровых деревьев образовали почти непроходимый лабиринт. Между тем, солнце стало клониться к западу. Оставаться на ночь в этом негостеприимном лесу не очень-то приятно. К тому же человек знал, что, если он замешкается, ему грозит страшная опасность…

Но, как на грех, лужи морской воды стали встречаться чаще, некоторые же из них соединились с морем узкими полосками воды.

Человек понял: снова начинается прилив. Если он не успеет, придется сидеть шесть часов на дереве, пока вода не спадет.

И он зашагал как можно быстрее, но вскоре убедился, что все равно не успеет. Море надвигалось, а до не доступного для воды места нужно было пройти еще несколько километров.

Чтобы не тратить сил понапрасну, он стал высматривать местечко поудобней, где бы пристроиться на эти шесть часов. Медлить было нельзя: лужи, постепенно сливаясь, образовали озера.

Он выбрал подходящее дерево и полез на него. Сидеть до полуночи на дереве – не особенно приятно. Да еще после этого придется ночью идти по лесу. И не идти тоже нельзя – иначе придется ждать следующего отлива, который наступит очень нескоро.

Но ведь китайцы – самый терпеливый народ. И наш путник, казалось, не переживал никаких огорчений. Он преспокойно устроился на дереве, достал из мешка несколько бананов и поужинал ими.

Было еще довольно светло. Кругом стояла тишина: звери и птицы не любят этих влажных лесов, то и дело заливаемых водою. Зато их любят комары и разные назойливые мошки. От них человеку вреда больше, чем от крупного хищного зверя.

Человек отдыхал, наслаждаясь покоем и безопасностью. Он вспоминал о своей далекой родине – Китае, о своей семье.

Звали его Чунг Ли. Он родился в Шанхае. Отец его был кули, как в Китае обычно называют чернорабочих. У Чунг Ли был брат Хунь Чжи, на год моложе его, и еще совсем маленькие братишка и сестренка.

Семья их была так бедна, что не имела даже клочка земли и жила на сампане – маленьком плоту – в пять метров длиной и два – шириной. Целые деревни из таких сампанов стоят на китайских реках, вблизи больших городов[11]11
  Речь идет о старом Китае, где хозяйничали феодалы, капиталисты и иноземные колонизаторы, жестоко угнетавшие трудовой народ.


[Закрыть].

На плотах построены будки, в них и ютятся целые семьи. Хорошо, если у будки имеются соломенные стены и надежная крыша. Жилище же семьи Чунг Ли построено из нескольких обрезков досок, укрепленных на колышках; в щели между досками можно свободно просунуть руку.

Можно представить себе, каково им жилось в холодное дождливое время, какое обычно стоит в Китае в зимние месяцы.

Отец, а впоследствии и Чунг Ли с братом, когда подросли, зарабатывали на хлеб тем, что нагружали и разгружали баржи. Но на эту работу охотников было столько, что ее можно было получить лишь от случая к случаю.

И вот однажды на сампаны пришли незнакомые люди – представители какой-то иностранной фирмы. Они стали уговаривать мужчин наняться на работу в далекие страны. Нанявшимся обещали платить по триста долларов в год, при этом все расходы брала на себя фирма. Требовалось только подписать контракт на пять лет. Через пять лет, если не бросать денег на ветер, можно иметь полторы тысячи долларов.

Тысяча пятьсот долларов! Да это такой капитал, какой на сампанах никому даже не снился. И всего только пять лет работы.

Нашему Чунг Ли тогда только что исполнился двадцать один год, значит, когда ему будет двадцать шесть, он станет богачом. Купит клочок земли, обзаведется хозяйством, огородиком, построит домик, – словом, будет самым счастливым человеком на свете. И у родителей на старости лет появится свой угол. Ради этого стоит рискнуть. А работы он не боится. Брат Чунг Ли тоже решил поехать. Это хорошо: вдвоем на чужбине прожить легче. А через пять лет у них обоих будет целых три тысячи долларов. Даже дух захватывает, как подумаешь!..

Пошли в контору, где в присутствии англичанина и какого-то важного китайца в очках подписали контракт. Что было там написано, оба брата не поняли, но о трехстах долларах в год они здесь услышали еще раз, уже от китайца. Значит, дело верное.

Через несколько дней всех завербованных – целых двести человек – погрузили, словно гурт скота, на корабль и загнали в трюм. Потом – плавание, долгое, трудное. От спертого воздуха и плохого питания начались болезни: люди мерли, как мухи.

Хозяева, сообразив, что им не довезти и половины живого товара, сделали в пути остановку, дали людям небольшой отдых, а больным – лекарства, и все же привезли на место всего сто пятьдесят человек.

Здесь стали распределять нанятых по работам, и братьев едва не разлучили. Но им повезло, и оба очутились на каучуковой плантации на Новой Гвинее.

Работа была тяжелой. От темна до темна рабочие трудились под палящими лучами солнца. На отдых – ни одного дня. Только тем, кто окончательно выбивался из сил, хозяева разрешали короткую передышку, – чтобы не протянул ноги, не причинил убытка. За самую незначительную оплошность надсмотрщик без пощады колотил кнутом по спине. И жаловаться было некому. Да и бесполезно жаловаться: ведь по контракту рабочие на протяжении пяти лет были полной собственностью хозяина. Кроме того, хозяин и надсмотрщик – для рабочего одно и то, же.

Единственное утешение – надежда на богатство через пять лет. Скорее бы только прошли они! Но скоро выяснилось, что это обещание – обман. Все расходы администрация относила на счет рабочих, и расходы нередко превышали заработки. Так, по подсчетам Чунг Ли, ему полагалось за три года девятьсот долларов, а хозяева насчитали всего сто тридцать. Даже дорога и лекарства были поставлены в счет.

Но тяжелее всего было переносить издевательства и побои. Особенно отличался в этом руководивший работами на плантации англичанин – мистер Брук.

Однажды Чунг Ли снимал со ствола дерева сосуд с каучуковым соком и нечаянно опрокинул его. Как раз в это время проходил мимо Брук. Он увидел – и от ярости весь налился кровью.

– Как ты смеешь, собака, так обращаться с хозяйским добром?! – заорал он и изо всех сил ударил сапогом Чунг Ли прямо в зубы, когда тот покорно склонился перед ним.

Чунг Ли после не мог вспомнить, что произошло, только в тот же миг глиняный сосуд вдребезги разбился о голову мистера Брука и оставшийся в нем каучук залил ему все лицо.

Брук заревел, как бык, выхватил револьвер, но стрелять не мог, так как ничего не видел. Он пытался протереть глаза, но от этого стало еще хуже.

Рабочие вокруг захохотали, и тогда Брук, не целясь, с залепленными глазами, открыл стрельбу из револьвера. А Чунг Ли подбежал к брату, обнял его и скрылся в тот самый мангровый лес, где он сейчас сидел на дереве.

И хорошо сделал, иначе не миновать бы ему каторги. Ведь его обвинили бы в покушении на убийство белого, а для цветнокожего невольника это здесь считается самым страшным преступлением. Вот если бы он пытался убить равного себе – желтого или черного, – тогда другое дело. Но поднять руку на белого, да еще на «властелина полумира» – англичанина, – тогда лучше было бы и на свет не родиться. Зато для цветных рабочих этот случай был единственным радостным событием за все три года.

Но после побега Чунг Ли им стало еще хуже. Особенно плохо пришлось Хунь Чжи, который должен был отвечать за брата – возместить хозяевам весь ущерб, нанесенный им. Отношение ко всем остальным тоже стало еще более жестоким: пусть чувствуют, что значит поднять руку на белого!

Впрочем, и самому беглецу пришлось очень и очень туго. Куда ему деваться? Хорошо бы вернуться домой, но для этого нужно иметь много денег. Да если бы они и нашлись, стоит ему показаться на побережье, где живут белые, как его немедленно схватят.

Оставалось одно: идти, куда глаза глядят, подальше от берега. И он пошел…

Пошел в глубь острова, туда, где виднелись таинственные горы, где живут люди, которые и сами не идут к белым, и белых к себе не подпускают.

Пошел один, безоружный, не зная, куда идет и что ждет его в пути.

Прошел год – и Чунг Ли вернулся обратно, в те самые места, откуда бежал и где ему угрожала опасность…

Вспоминая свой родной сампан, он думал, что лучше его нет местечка на земле. Ему казалось, что только там люди живут счастливо и что напрасно считают они себя несчастными.

Сидя на дереве, он так погрузился в воспоминания, что не услышал, как подплыла довольно вместительная лодка и остановилась возле его дерева.

В лодке сидело шестеро папуасов, вооруженных луками и копьями. Все одеяние каждого из них состояло из одной лишь набедренной повязки. Все они были рослые, крепкого сложения; их черная кожа блестела на солнце, словно лакированная. На широких скуластых лицах с приплюснутыми носами рдели мясистые губы. Но самым замечательным были их прически из густых черных волос, возвышавшиеся наподобие стогов сена. Это придавало людям диковинный свирепый вид.

Папуасы о чем-то заговорили. Чунг Ли вздрогнул и шевельнулся. Папуасы подняли головы и заметили его. Схватив луки, они стали сердито кричать, показывая жестами, чтобы Чунг Ли спускался к ним в лодку.

Чунг Ли в течение года не раз приходилось встречаться с папуасами, но он предпочел бы лучше просидеть ночь на дереве, чем воспользоваться их гостеприимством.

Кто знает, что у них на уме? Правда, папуасы, которые живут у побережья, часто встречаются с чужеземцами, они хорошо знают своих властителей – англичан – и теперь уже не нападают, как прежде, на пришельцев. Но все равно, попасть одному к ним в руки – не так уж приятно.

Чунг Ли попытался придать лицу приветливое выражение и, закивав головой, сказал:

– Кавас! Кавас! – что означало: Друг! Друг!

Папуасам, как видно, это пришлось по душе. Они опустили луки, но по-прежнему ждали, пока Чунг Ли спустится с дерева. Ему же ничего другого не оставалось. Очутившись среди папуасов, Чунг Ли вошел в свою лодку и сделал вид, что очень признателен им, причем повторял то и дело: «Уян, уян!» – «Хорошо, хорошо!»

Потом он достал из мешка краба и отдал им.

Те поняли, что это и вправду «кавас», и стали добрее.

А когда Чунг Ли начал выкладывать все свои познания в папуасском языке, с которым он познакомился за год странствований по острову, то окончательно был признан другом. Беда только, что познаний этих у Чунг Ли было совсем немного. Папуасы живут разрозненно, между собой почти не общаются, и зачастую бывает, что жители двух соседних селений говорят на разных наречиях.

Поэтому они не поняли и половины из того, что говорил им Чунг Ли. Но то, чего он не сумел высказать словами, он дополнил жестами, мимикой, а с их помощью люди всегда сумеют договориться.

Папуасы вывели свою лодку из затопленного леса и направились в открытое море. Солнце садилось. Вскоре Чунг Ли увидел неподалеку от берега над водой деревушку, к ней они и направились.

Показались хижины, построенные на корнях мангровых деревьев, поверх которых настланы жерди. Кровлей для каждой из них служили пальмовые листья, стен же не было вовсе.

В деревне уже заметили, что в лодке находится чужой человек, и поэтому все население столпилось на краю настила в ожидании гостя.

Вскоре лодка подошла под настил, на котором разместилась деревня. С настила свешивалась плетеная лестница. Прибывшие поднялись наверх.

Среди хижин виднелось одно строение, длиннее и шире других, – туда и повели гостя. Чунг Ли знал, что в каждой папуасской деревне есть помещение, где живут неженатые мужчины и обычно принимают гостей. Он успокоился: значит, его принимают как гостя. Вошли внутрь. По стенам тянулись нары, где каждый из живущих имел свое отдельное место. В изголовьях были развешаны какие-то предметы, среди них можно было различить рыболовные снасти. Среди множества вещей тут можно было найти и топоры – каменный и железный, и ножи – из кости и из стали; в окружении луков и стрел одиноко висело старенькое ружье.

Значит, эти люди, еще недалеко ушедшие от первобытного состояния, уже умели пользоваться современным оружием и орудиями.

Посреди строения на полу была насыпана земля, на ней разложен костер.

Когда Чунг Ли вошел под навес, в огонь подбросили хвороста, положили в пепел завернутую в зеленый лист рыбу; туда же сунули и краба.

Затем все уселись вокруг гостя, и началась беседа. Чунг Ли, как умел, рассказал папуасам, что он направляется к белым, но сам не принадлежит к ним, не любит их и считает своими врагами.

Хозяева, должно быть, поняли его: они заулыбались хлопали Чунг Ли по плечу и приговаривали: «Уян, уян…»

А у дверей стояли женщины и дети и с любопытством смотрели на редкого гостя.

Чунг Ли теперь был уже доволен всем случившимся: он мог отдохнуть и как следует выспаться. Ведь завтра его ждет очень опасное дело…

Тем временем стало совсем темно. В этих местах ночь наступает почти мгновенно. Смеркаться начинает около семи часов вечера; ночь и день длятся по двенадцати часов; незначительные отклонения вызваны тем, что Новая Гвинея лежит немного в стороне от экватора.

Тяжело колыхалось море – черное, словно чернила, но спокойное; лишь вдали у рифов неумолчно грохотал прибой.

Никто из жителей деревни не собирался спать. Мужчины забрались в лодки и стали готовиться к выходу.

И вдруг море засветилось! От каждого движения лодки, каждого взмаха весла вода вспыхивала, переливалась неяркими огоньками. Казалось, лодки плывут по какой-то огненной массе. Чуть в стороне почти неподвижная вода была теперь еще чернее.

Но никто из туземцев не обращал внимания на редкостную картину светящегося моря. Все они еще с детства привыкли к ней. Чунг Ли также не раз приходилось видеть это замечательное явление; правда, и он не знал, что свечение порождается мириадами микроскопических живых организмов, излучающих свет наподобие червячков-светлячков и гнилушек.

В каждой лодке сидело по три-четыре человека. В левой руке у некоторых были зажженные факелы из сухих пальмовых листьев, а в правой – копье с острыми зубьями, напоминающее острогу. Посреди лодки горел костер, от него люди зажигали факелы. Папуасы приглашали и Чунг Ли отправиться с ними, но он отказался, так как чувствовал сильную усталость.

А на море всю ночь во тьме светились и двигались огни; то один, то другой папуас метал копье, поднимал к борту рыбу и ловким ударом ноги сбрасывал ее на дно лодки.