Текст книги "Человек идет (Повести)"

Автор книги: Янка Мавр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

IV
Племя Какаду. – Быт папуасов. – Приход миссионера. – Вождь Мапу. – Черный миссионер просвещает соплеменников. – Пир на весь мир

У папуасов Новой Гвинеи нет ни государства, ни каких-либо прочных объединений. Их племена и роды живут обособленно, почти не общаются между собой, – если не считать довольно частых стычек и ссор.

Нередко более сильное племя подчиняет себе ближайшие окрестные селения, но бывает, что и само попадает в кабалу.

Род Какаду насчитывал человек около четырехсот мужчин, женщин и детей. Хижины их были разбросаны по обеим сторонам небольшого ручья, на холмах. Большинство хижин стояло прямо на земле, и только некоторые – на небольших сваях. Крыши из пальмовых листьев, стены из ветвей деревьев, окон вообще нет. Единственное отверстие служит входом. Оно не закрывается, потому что воров здесь нет, да и воровать нечего. Только один дом, побольше остальных, принадлежащий вождю рода, имел дверь – крышку от какого-то ящика с английской надписью, неизвестно как попавшую сюда.

Но самым приметным в деревне было другое строение – большое, на высоких столбах, с башней, похожей на каланчу. На верху ее развевался пук перьев какаду – эмблема рода.

Это интереснейшее учреждение папуасов – «ум-камаль», что-то вроде клуба или казармы. Здесь жили только неженатые мужчины, а женщины не смели даже приближаться к нему.

Тут обсуждали всевозможные общественные дела, проводили собрания, принимали гостей и путешественников – опять-таки одних только мужчин. Мужчины проводили здесь все свободное время: лежали, курили, пели.

В этот день в ум-камале деревни Какаду было, как всегда, многолюдно. Разумеется, ни одной женщины тут не было.

По улице разгуливали собаки и свиньи, которым открыт доступ в любую хижину. Тут же похаживало несколько кур. Их туземцы держат главным образом из-за перьев.

На пороге одной из хижин сидела женщина и копалась в волосах своего хозяина. Время от времени она подносила руку ко рту, и тогда челюсти ее приходили в движение.

Перед многими из жилищ возвышались на столбах небольшие помосты, служившие местом для сна и отдыха женатым мужчинам: в хижине им не давали покоя собаки и свиньи. Женщины сюда также не допускались, и только в исключительных случаях, в знак особого расположения, им разрешалось посидеть под помостом.

Вот из лесу возвратились две женщины, видимо, мать и дочь. Вся одежда их состояла из коротеньких, сплетенных из камыша юбок, не закрывающих даже колен. На спине у каждой тяжелые вязанки таро – растения, заменяющего здесь картофель; лямки из-за спины были укреплены на лбу. Таким необычным способом здесь переносят тяжести. Всю домашнюю работу выполняют у папуасов женщины. А так как здесь, к тому же, нет лошадей и других вьючных животных, то у каждой женщины на лбу отчетливо виден глубокий след веревки.

Придя домой, женщины отделили большие клубни таро от стеблей, обернули листьями и положили в горячую золу. Когда они испеклись, их очистили от горелых листьев и растолкли в муку, которую затем смешали с водой. Получилась тягучая каша, наподобие клейстера. Хозяйка поставила горшок в угол хижины, а оттуда извлекла другой такой же горшок с кашей-клейстером, простоявшей уже два дня и закисшей. Кашу она принесла хозяину, сидевшему на помосте с гостем. Те запустили в горшок по три пальца, а чтобы каша не тянулась бесконечной лентой, намотали ее на руку и принялись лакомиться.

Возвратилась домой и соседка, жена гостя, тоже с вязанкой таро, да вдобавок с грудным ребенком на руках. Свиньи, увидев хозяйку, бросились к ней, стали визжать, ласкаться. В этом нет ничего удивительного: папуасские женщины нянчатся и возятся с ними, как у европейцев некоторые дамы – с собачками.

Положив ребенка на землю, женщина взяла на руки поросенка и, поглаживая его, стала кормить своей грудью. И это здесь обычное явление, неоднократно наблюдавшееся путешественниками.

Управившись по хозяйству, женщины снова пошли в лес. Навстречу им шли другие женщины с детьми и вязанками таро. Значит, где-то поблизости было поле или огород.

Папуасские огороды обычно находятся в стороне от селений, иной раз за три – четыре километра, на более влажных местах. Деревни же строятся, как правило, на возвышенности. Землю под посевы готовят все сообща, и тут уж главная роль принадлежит мужчинам. Труд этот очень тяжелый: нужно вырубить, выкорчевать или выжечь лес, взрыхлить землю, устроить ограждение, – и все это почти голыми руками, если не считать суков, кольев, каменных топоров, костяных ножей. Настоящих топоров и ножей, вероятно, нашлось бы лишь несколько штук на весь род Какаду.

Пахота производится таким способом: мужчины становятся в ряд с кольями в руках. Они вбивают эти колья в землю как можно глубже, затем все вместе налегают на них и выворачивают пласт земли.

Потом идут женщины. Они разбивают пласты маленькими деревянными лопатками и выбирают из земли корни и траву. За ними следуют дети. Они окончательно разрыхляют землю руками.

Вся эта работа выполняется сообща. И только потом каждая семья в отдельности устраивает для себя грядки.

Когда грядки вскопаны, мужчины считают себя свободными от обязанностей по хозяйству. Дальше трудятся одни женщины, а мужчины отдыхают. Женщину тут считают чем-то вроде полезного домашнего животного, и богатым считается тот отец, у которого много дочерей.

Папуасы выращивают кокосовую пальму, таро, бананы, ямс – вроде нашего проса – и табак. В любое время года что-нибудь у них поспевает, так что туземцы едят свежие плоды и овощи круглый год. И тем не менее, живут они бедно, так как земледелие у них весьма примитивное.

Но заглянем в ум-камаль. В нем сидят и лежат человек пятнадцать мужчин. На каждом только короткий фартук, зато на руках и ногах множество колец и браслетов. Пятеро сидят у костра и курят сигару из листьев зеленого табака. Каждый, сделав одну затяжку, передает сигару соседу. Сырой табак едва тлеет, и поэтому каждый раз приходится прикуривать от огня.

Папуасские франты много времени – пожалуй, больше чем наши дамы – уделяют своим прическам. Так и теперь: один молодой мужчина уже два часа бьется над тем, чтобы при помощи щепочки поставить торчком каждый волосок у себя на голове. А чтобы они держались в таком положении, он намазал волосы красной глиной.

Другой в это время облепил всю голову известью. Через день-два известь осыплется, но зато волосы на несколько дней сохранят белый цвет. Ради этого стоит, конечно, потрудиться.

Мужчины постарше проделывают то же самое со своими бородами. Затем все втыкают себе в волосы перья какаду и петухов, укрепляя их бамбуковыми гребнями, которыми здесь пользуются только мужчины. Эти же гребни употребляются и как вилки во время еды.

Устроив прически, все стали хвастаться друг перед другом. И было чем: прически удались одна другой внушительнее. А некоторые щеголяли еще и ожерельями из собачьих зубов. Такое украшение могли носить только мужчины. Женщины имели право только на два зуба в ушах, на манер наших сережек. А о таком украшении, как клык кабана, они и мечтать не смели: это была уже безраздельная привилегия мужчин.

Обстановка ум-камаля состояла из нар, оружия и значительного количества человеческих черепов. Раскрашенные в разные цвета, они висели у изголовий. В углу стояло большое вырезанное из дерева изображение человека – тэлум, в память предка, героя рода. У входа валялась выдолбленная деревянная колода, служившая барабаном. Звуки этого барабана извещали о каком-либо важном событии и были слышны далеко вокруг.

– Ходят слухи, что Мукку собираются напасть на нас, – сказал один из мужчин.

Мукку – это соседний род, с которым Какаду постоянно враждовали.

– Я буду рад добыть еще несколько черепов, – сказал франт с головой, вымазанной известью.

– И чего Мапу выжидает?

– Посланцев все еще нет.

Мапу был вождь рода Какаду. Он считался не только самым сильным и храбрым среди мужчин, но и самым умным. Он имел некоторое отношение даже к европейской цивилизации: дверью его дома, как известно, служила крышка от ящика с таинственной надписью. Кроме того, у него был жилет европейского происхождения, который надевался в особо торжественных случаях.

Но важнее всего было то, что он не боялся европейской цивилизации, наоборот, стремился к ней… Это им были посланы те двое папуасов, что променяли золото на спирт.

Мапу знал, что самое страшное оружие белых – это гром, то есть ружья. В то же время ему было известно, что больше всего на свете белые любят золото. Вот он и надумал использовать этот бесполезный для папуасов металл. Правда, Мапу еще не знал, как обращаться с громом белых, но достаточно уже и того, что он не побоялся бы иметь его у себя.

Он уже не считал ружье какой-то сверхъестественной силой и надеялся разузнать, как обращаться с ним.

– Если у нас будет гром, то мы покорим все соседние племена, – сказал один из присутствующих.

– О, наш Мапу великий вождь! – воскликнул другой.

В это время вбежал один из юношей-туземцев и сообщил, что к деревне движется чужой человек, чернокожий, но одетый на манер белого. Все повскакали с мест, схватили оружие и выбежали из ум-камаля.

– Он там, – указал рукой юноша.

Папуасы притаились и замерли в ожидании. По тропке между деревьями спокойно шагал человек, такой же, как и они, чернокожий, только одетый по-европейски. Удивило всех то, что у него не видно было никакого оружия. Это, конечно, был миссионер Саку.

Когда он поравнялся с засадой, папуасы выскочили и окружили его. Незнакомец ничуть не удивился и не испугался этого.

– Кто ты? – спросили его.

– Я – Саку, – спокойно ответил он.

Хотя почти все здесь были его ровесниками, но за десять лет, конечно, забыли о нем, тем более, что он и жил-то с ними недолго.

– Откуда и куда ты идешь? – спросили его.

– Я иду в племя Какаду, где осталась моя мать, – сказал Саку. – Жива ли она?

Теперь некоторые вспомнили его, опустили оружие и приветливо заулыбались, закивали головами.

– Жива, жива! Она у Мапу. Пойдем, – заговорило сразу несколько человек, узнавших его. Обратившись к остальным, они сказали: «Макрай».

Услышав это магическое слово, все остальные заулыбались и заговорили приветливо.

Тут нам необходимо несколько отклониться в сторону, чтобы объяснить таинственное слово «Макрай», ибо история его чрезвычайно любопытна и замечательна.

Мы знаем, что в капиталистических странах до сих пор существует пренебрежительное отношение к так называемым «цветным» людям, особенно – к черным.

В Америке, всячески превозносящей свою цивилизацию, негры не имеют даже права ехать в трамвае вместе с белыми. Негры – врачи, инженеры, ученые – терпят всяческие унижения только за то, что у них кожа черного цвета. Что же говорить о чернокожих других стран – об африканских неграх и папуасах Океании?

Их вообще не хотят считать за людей. Во многих книгах они описываются как полузвери, только и помышляющие о том, как бы убить и сожрать белого.

А таких человеческих качеств, как доброта, честность, преданность друг другу, чувство благодарности – по мнению колонизаторов – у чернокожих и предполагать не приходится. Многие европейцы и по сей день так думают. А что же было, скажем, лет пятьдесят тому назад?

И вот в то время нашелся русский человек, путешественник Николай Николаевич Миклухо-Маклай, который решил поближе познакомиться с жизнью отсталых народов, захотел сблизиться с ними.

Он прибыл на Новую Гвинею, высадился на пустынном берегу и остался один. Увидев папуасов, он отправился к ним без всякого оружия, чтобы показать, что ничего плохого он им не собирается делать.

Папуасы не знали, что и думать, увидев такое чудо. Не раз отважному путешественнику грозила серьезная опасность, но его искренность и любовь к этим людям победили в них враждебность и недоверие.

Три года, с небольшими перерывами, прожил русский путешественник один среди папуасов. Он привез им топоры, пилы, ножи, посуду и научил пользоваться ими; показал им передовые способы земледелия, привез и оставил у папуасов несколько коров и коз.

И что же? Туземцы – эти полузвери, бесчеловечные людоеды – не только не причинили ему зла, но полюбили, как брата. Искреннее, гуманное отношение пробудило в них и доверие, и честность, и благожелательность – те самые качества, которых недостает многим и многим жителям Европы и Америки. И вот с тех пор имя Маклай – папуасы произносят его «Макрай» – стало у них обозначать всякого хорошего человека.

Теперь уже многие папуасы, очевидно, не знают, откуда взялось у них слово «Макрай», но нам следует знать, что это память не только о русском человеке Миклухо-Маклае, но и о большой человечности.

…Мать миссионера Саку жила у Мапу на положении одной из многочисленных жен-невольниц. Попав в руки чужих, потеряв вслед за мужем еще и сына, она словно утратила всякие желания и надежды, привыкла к своей доле и даже не горевала.

Когда ее позвали и подвели к сыну, она не хотела верить глазам. Он был совсем не похож на того двенадцатилетнего мальчика, каким она его помнила. И на теперешних своих сверстников он был ничуть не похож. Все в нем, а в особенности одежда, выглядело чужим.

Но сын ласково взглянул на нее и крепко обнял.

– Мать, как я рад нашей встрече! – сказал он на родном языке. И у нее потеплело на сердце, а слезы сами покатились из глаз.

Вышел Мапу – высокий, плечистый мужчина с кудлатой головой. Трудно было разобрать, где кончается его шевелюра и начинаются борода и усы. Перья какаду и райских птиц в его черных волосах переливались всеми цветами радуги, а на груди, кроме собачьих и кабаньих зубов, болтались еще и человеческие. На обоих плечах виднелись широкие шрамы – тоже украшение: мальчикам разрезают кожу и некоторое время ранам не дают заживать. На местах порезов навсегда остаются широкие и глубокие рубцы, считающиеся почетными.

Он с удивлением посмотрел на Саку и обратился к его родительнице:

– Так это и есть твой сын, что тогда убежал?

– Я жил у белых и многому от них научился, – объяснил Саку, видя, что Many с недоверием смотрит на него.

– И громом владеть умеешь? – спросил Мапу.

Саку догадался, что имеет в виду вождь, и ответил:

– Умею, но они меня учили никого не убивать…

– Как никого? И врагов? – удивился Мапу.

– Да! И врагов нужно любить. Бог – всевышний дух, стоящий надо всеми нами – велит, чтобы все люди любили друг друга.

– А если враг начнет тебя бить?

– Подставь ему другую щеку, как сказал наш великий учитель Христос! – с чувством произнес Саку, возводя очи к небу.

Все присутствовавшие с изумлением переглянулись, а у вождя мелькнула мысль: «Пожалуй, этот Саку сошел с ума! Или белые нарочно подослали его, чтобы он уговорил нас не сопротивляться, быть покорными и любить врага даже тогда, когда он тебя бьет? Недаром он говорит: подставь другую щеку…»

– Этому тебя белые научили? – сурово спросил Мапу.

– Да, они, – смиренно произнес Саку.

– Ну, а сами они подставляют другую щеку, когда их бьют по одной? – насмешливо спросил вождь.

– Не все исполняют веление божие, но нужно молиться, чтоб он смягчил сердца их.

– А ты можешь помолиться, чтобы сердца белых смягчились и они не обижали нас?

– Не всегда бог слышит наши молитвы. К тому же, он лучше знает, как ему поступить. Но я, конечно, должен молиться о том, что ты сказал, – ответил миссионер.

При этих словах Мапу повеселел. Странным пришельцем можно будет воспользоваться! Он помолится, как его там научили, – и враг смягчится, силы его растают.

– А ты можешь помолиться своему богу, чтобы у Мукку сердца смягчились? – спросил он снова.

– Все люди пред богом одинаковы, – ответил Саку, – со всеми он может сделать, что захочет, будь это белые или черные.

У хитрого Мапу сразу же созрел план. Пусть этот чудак помолится, Мукку станут мягкими и покорными, и тогда он заберет их голыми руками. Это, пожалуй, даже лучше грома белых.

Что белые сильны, что они владеют и громом, и огнем, и водой, – всем известно. Но как они этого достигли – никто не знает. И вот, к счастью, явился человек, который прошел все науки белых и знает, как обратиться к их богу. Поистине, роду Какаду повезло, как никому другому.

И вождь пожелал, чтобы день встречи с таким человеком был отмечен общим торжеством.

Мапу хотел окончательно склонить на свою сторону этого удивительного человека, который владел могуществом белых и вместе с тем был своим.

На полянке, неподалеку от деревни, развели костры, притащили свиней и собак, которые считаются у папуасов наиболее лакомым блюдом.

Собаки здесь небольшие, с короткой гладкой шерстью и стоячими ушами. Они очень тихие, робкие, никогда не лают, а только воют. Питаются главным образом растительной пищей, любят кокосовые орехи. Наверное, поэтому и мясо их значительно вкуснее, чем у наших собак.

Принесли вареных бобов, таро и янсу – лепешек, выпеченных на горячих камнях из плодов хлебного дерева. Саку тем временем смог поговорить с матерью. Однако, хотя они не виделись целых десять лет, оказалось, что им не о чем говорить. Мать рассказала только, что живет у Мапу, но хорошо или плохо ей живется – она не могла определить. Да и разве могла папуасская женщина сравнить с чем-нибудь свою судьбу?

Саку стал было рассказывать ей о своей жизни, о том, как он учился, а главное – о христианской вере. Но скоро он убедился, что мать его не понимает и даже не интересуется его словами. Она и смотрела-то на него почти со страхом.

Но Саку знал, что ему не удастся сразу же обратить ее в истинную веру, что придется долго, постепенно просвещать ее.

В это время жители деревни готовились к празднеству. Они навешивали на себя все украшения, какие только могли найти.

У многих женщин на плечах белели какие-то пятна, словно выболевшие раны. Пятна эти делаются специально для красоты, как и шрамы на плечах у мужчин.

Девочке лет тринадцати пришло время украсить свои плечи таким пятном. Мать взяла небольшой горящий уголек и положила его дочери на плечо. Девочка застонала, сжала зубы от боли, но стояла на месте, шевеля только пальцами рук. Она должна была стоять и терпеть, пока уголь не превратится в пепел. А чтобы он не погас, мать дула на него. Проходя мимо, Саку увидел эту сцену, не выдержал и смахнул уголек.

– Что ты делаешь, – сказал он женщине, – за что мучаешь дочь?

Мать посмотрела на него, как на безумного, и разразилась бранью. Девочка тоже была недовольна.

Впрочем, женщины напрасно наряжались и украшали себя. Они не имели права участвовать в торжестве. Все празднества совершают без них. Как мужчины, так и сами женщины уверены, что стоит женщине приблизиться к месту празднества или даже взглянуть на него издали, – не говоря уже о том, чтобы принять участие, – как неминуемо случится беда.

Особо запретной для женщин считается музыка. Они не только не смеют играть на музыкальных инструментах, но даже видеть их издали не должны. Едва завидя какой-нибудь музыкальный инструмент, они убегают со всех ног, искренне веря, что им угрожает несчастье.

Между тем у костров шла оживленная подготовка. Положили два бревна и между ними поставили ряд горшков. Принесли привязанных к жердям свиней и закололи их копьями. Собак же просто брали за задние ноги и разбивали им головы о дерево.

В горшки, чтобы жаркое не пригорало, положили зеленых листьев, а сверху по куску мяса. В некоторые горшки были положены более вкусные вещи: ящерицы и змеи, разрезанные вдоль туловища. Для приправы добавили жуков, огромных пауков и жирных гусениц. Гусеницы, даже сырые, считаются большим лакомством.

Но важнейшей приправой считается соль, которую на Новой Гвинее в чистом виде не добывают. Папуасы получают ее из деревьев, долгое время плававших в море и насыщенных солью. Такие деревья они выменивают у соседей, живущих вблизи побережья. Случается это, конечно, не часто. Куски таких деревьев сжигают на особом костре, и пепел от него употребляется как соль.

Всеми приготовлениями руководил сам Мапу, одетый в свой парадный наряд – европейский жилет. В нем он чувствовал себя не хуже, чем царь в коронационном убранстве. Видно было, что и все его подданные любуются великолепием своего повелителя. Только Саку, взглянув на его комичную фигуру, не сдержал улыбки.

Понятно, что Саку в качестве почетного гостя должен был сесть рядом с вождем.

Когда мясо было готово, Мапу взял руками большой кусок и подал Саку первому. Это был знак большого уважения к миссионеру.

Пока насыщались разными кушаньями, группа мужчин занялась приготовлением главного угощения: напитка под названием кэу. Его приготовляют из растения, родственного перцу. Принесли большие охапки этого растения, и те, кто помоложе, принялись жевать его и выплевывать в горшок. Дело подвигалось медленно, и в помощь им были поставлены дети.

Когда все было пережевано, в горшок добавили воды, процедили напиток через траву и дали ему устояться[14]14
  Европейцы пытались приготовить кэу, растирая стебли растения, но безуспешно. Видимо, при пережевывании происходят какие-то химические процессы, придающие напитку его крепость. (Прим. автора).


[Закрыть].

Когда все отведали жаркого и приправ, напиток был готов. Мапу налил бамбуковый стакан и подал Саку.

– Нет! – решительно отказался тот. – Наш закон не позволяет.

Хотя отказ его был неприятен хозяевам, однако настаивать не стали: закон так закон.

Тогда и все присутствующие протянули свои бамбуковые стаканы. Напиток, видимо, был невероятно крепок: у многих после первого же глотка слезы выступили на покрасневших глазах, а после целого стакана люди уже не стояли на ногах. Закусывать стали бананами и бататом[15]15
  Батат – клубни одноименного растения, нечто вроде сладкого картофеля. (Прим. автора).


[Закрыть].

В этот момент Мапу поднялся на ноги и обратился ко всем с такими словами:

– Вот наш брат Саку. Когда-то давно он бежал от нас и долго жил с белыми. Он узнал, почему они сильны. Он знает их духа и может попросить его помочь нам, как помогает белым. Саку может уговорить духа, и Мукку не станут воевать против нас, а мы тогда всех их заберем в плен. Пусть же звучит музыка!

Все закричали от радости, поднялся шум. Саку был очень удивлен, услышав такие слова, и встал, собираясь объяснить народу, в чем неправ Мапу.

– Братья! – начал он, выждав, пока люди успокоятся. – Верно, что я у белых узнал великого духа, который властен над всеми нами – как белыми, так и черными. Верно и то, что великий дух всемогущ, но…

Услышав от самого пришельца о могуществе духа белых, все снова принялись кричать, потрясать оружием, приветствовать Саку.

– Смерть Мукку! Уничтожим их! Ты поможешь нам! – раздавались голоса.

– Братья! – старался перекричать их Саку. – Вы ошибаетесь! Великий дух не помогает совершать убийства…

Но взбудораженный народ не слышал его слов. Все считали, что он говорит что-то хорошее, – и от этого еще больше кричали и шумели.

Появились музыканты и танцоры, и все внимание сосредоточилось на них.

Саку, с горькой усмешкой, смолк и опустился на землю.

«Несчастные, темные люди, – думал он. – У них только одно на уме: как бы убить своего врага… Нелегко будет внушить им, что главное – спасти свою душу. Но с божьей помощью я исполню мой долг».

На средину круга вышли четыре танцора. Скрытые до колен пальмовыми листьями, они были похожи на двуногие копны сена.

Но самым замечательным в их наряде были огромные, размалеванные разными красками, маски, скрывающие всю голову до плеч. Они придавали танцорам свирепый, устрашающий вид. На остроконечной макушке каждой маски развевались пучки перьев.

Грянула музыка. Один музыкант изо всей мочи дул в двухметровую бамбуковую трубу, исторгая звуки, похожие на одновременный рев целой сотни папуасских псов. Другой свистел в скорлупу кокосового ореха с двумя отверстиями. Третий усердно дул в небольшую свистульку, а четвертый колотил в барабан-колоду. Более нежные звуки издавала небольшая трещотка – палка с привязанными к ней ракушками. Музыкант размахивал палкой, и от этого ракушки гремели.

Под эту музыку танцоры топтались в кругу, наклоняя туловища в разные стороны. Зрители следили за ними с напряженным вниманием, так как танцующие изображали духов умерших предков и еще какие-то таинственные, сверхъестественные существа.

После священного танца все стали плясать кто как умел. До позднего вечера веселились простодушные дети природы.

А в это время их почетный гость, молодой проповедник Саку, не выходил из ум-камаля. И даже когда все население спало крепким сном, он все еще стоял на коленях и горячо молился о том, чтобы господь помог ему спасти и очистить от скверны души своих братьев. Со всех сторон на него скалили зубы человеческие черепа, а напротив в углу стоял деревянный идол – тэлум.