Текст книги "Человек идет (Повести)"

Автор книги: Янка Мавр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

II
Европейская фактория. – Выгодная сделка. – Каучуковая плантация. – «Цветные» рабочие. – Господа и слуги. – Возвращение Чунг Ли. – Попался!

Километрах в десяти от деревни, где Чунг Ли провел ночь, на прибрежном холме разместилась фактория, или станция – постоянное местопребывание европейцев.

Как правило, такие станции принадлежат частным владельцам – крупным капиталистам. Перед мировой войной 1914–1918 гг. почти четверть территории Новой Гвинеи находилась в руках одной немецкой фирмы. Еще одна четверть была в руках англичан, а половина острова – у голландцев.

После войны немецкую часть забрали себе англичане, и таким образом Новая Гвинея была поделена между Англией и Голландией.

Капиталистические державы, у которых есть колонии, обычно обходятся с такими островами, как с товаром: их меняют, покупают и продают друг другу вместе с туземцами и их имуществом.

А люди живут, трудятся, враждуют между собой и даже не подозревают, что в это время, где-нибудь в Лондоне или Париже их кто-то кому-то продает.

В удобных местах побережья колонизаторы закладывают плантации и торговые пункты.

Станция, о которой здесь пойдет речь, принадлежит английской фирме. В те годы вдоль всего побережья Новой Гвинеи было множество подобных станций. Вокруг них на плантациях разводились каучуковые деревья. Помимо этого, живущие здесь европейцы занимались торговлей – бессовестно обманывали доверчивых туземцев.

Из производимых здесь продуктов главное место после каучука занимала копра. Это высушенная мякоть кокосового ореха. В Европе из нее получают кокосовое масло, широко используемое во многих отраслях промышленности, в частности в мыловаренной.

На станции заготовляли копру, а кроме того, ее покупали у папуасов, которые привозили ее главным образом с небольших островов, во множестве разбросанных вдоль берега Новой Гвинеи.

Несколько лет назад за какую-нибудь стеклянную безделушку можно было получить целый мешок копры. Но теперь папуасы поумнели и за то же количество требуют топор, нож или другой предмет, необходимый в хозяйстве или на охоте.

Фактория, близ которой мы встретили Чунг Ли, была невелика. У самого моря возвышалось главное здание – дом, в котором жил начальник станции мистер Скотт со своим помощником мистером Бруком.

Дом был сколочен из досок, он стоял на сваях, как и папуасские постройки, и только во внутреннем убранстве ни в чем не был похож на них.

Он был обнесен верандой, на которую выходили большие окна. На некоторых окнах вместо стекол были натянуты густые сетки. Они спасали от москитов, не закрывая доступа свежему воздуху.

Возле дома росли пальмы, бананы, эвкалипты и другие тропические деревья. На веранде, в плетеных креслах, одетые во все белое, сидели мистер Скотт и мистер Брук.

Скотт был человек высокого роста, лет сорока. Гладко выбритое лицо его выражало надменность и самоуверенность. Он всегда был спокоен. Спокойно выслушивал неприятные новости, спокойно отдавал приказание избить до полусмерти чем-нибудь провинившегося слугу и даже радовался спокойно. Он никогда не сердился, не кричал, считая, что это поколебало бы его авторитет и приблизило к окружающим.

Самое большее, что он позволял себе – это улыбнуться, беседуя с кем-либо из европейцев: здесь, среди туземцев, они были равными. На родине же беседовать с простым человеком Скотт считал ниже своего достоинства.

Он был прирожденным аристократом и в молодости растратил немалое наследство. Два обстоятельства привлекли его на Новую Гвинею: крупное жалование колониального чиновника и возможность неограниченной наживы за счет папуасов.

Его помощник мистер Брук был человеком совсем иного склада: он был низенький, неуклюжий и толстый, вечно беспокойный и злой. Ему было сорок пять лет, и за свой век он сменил немало профессий: был офицером, моряком, пастором в церкви, статистом в театре – и везде ему не везло из-за вздорного характера.

Только здесь он нашел себе применение: рабочие, которыми он распоряжался, были бессильны против его выходок, а мистера Скотта он весьма уважал и боялся.

Два англичанина сидели молча и пили кофе.

Вдруг мистер Брук прикоснулся к руке Скотта и тихонько показал в угол веранды. Там, осторожно озираясь, ползла ящерица длиной почти в метр. В зубах она держала довольно большой кусок мяса.

Эти пресмыкающиеся любят поживиться около человека, подобно нашим крысам. Только они более пугливы: стоило Бруку пошевелиться, как ящерица бросила мясо и мгновенно исчезла.

– Скоро придет корабль, – сказал Скотт. – Хватит у нас каучука и копры, чтобы нагрузить его?

– Должно хватить, – ответил Брук, – только рабочих становится все меньше. Вчера умер еще один.

– Сколько их у нас теперь?

– Двести девяносто три. За полгода умерло восемьдесят шесть, да двое опять сбежали несколько дней назад.

– Не беда, выпишем других, – спокойно произнес Скотт.

Он был прав: убыль рабочих ничем не грозила фирме. Наоборот, бежавшие нарушали контракт, и, следовательно, их заработки, иногда за несколько лет, оставались в кармане хозяев. Так что мистеру Скотту оставалось только желать, чтобы убежало как можно больше; в глубине души он был признателен Бруку за то, что своей жестокостью тот способствует побегам рабочих.

Убегали, конечно, те, которые готовы были на смерть в непроходимых лесах, лишь бы избавиться от плантации, а таких было немного.

Нужно заметить, что среди рабочих насчитывалось не более десятка туземцев. Главную массу завербованных на плантациях составляли китайцы, японцы, малайцы и даже негры. Дело в том, что папуасы непривычны к систематическому труду, а кроме того, они, поработав несколько дней, бежали от невыносимых условий, почти ничем не рискуя, так как находились, по сути дела, у себя дома. Привозные же были полностью в руках хозяев.

На веранду взошел еще один человек – грек Кандараки. Это был уже немолодой, но подвижный, пронырливый и хитрый субъект, с бегающими глазками. Откуда он взялся, как попал на остров – одному богу известно, но для Скотта Кандараки был очень полезен. Он был торговым агентом, знал все, что нужно и даже чего не нужно, обманывал всех и всем был необходим. И мистер Скотт всегда пользовался его помощью и советами.

– Мистер Скотт! – сказал грек, склонившись в почтительной позе. – Пришли двое папуасов, вероятно, из глубины острова. Они принесли шкурки райских птиц и слиток золота – пожалуй, с куриное яйцо.

– Что они хотят получить за все? – невозмутимо спросил мистер Скотт.

– Два ружья.

Мистер Брук даже подскочил в своем кресле.

– Что? Как? Ружья? Не может быть! Они ведь не знают, как обращаться с ними!

– Очевидно, знают, если просят, – сказал Кандараки.

– Тут что-то неладно, – произнес Скотт. – Если им понадобились ружья, – это скверный признак.

– Наверное, кто-нибудь научил их, – вставил грек.

– Позовите их сюда, – приказал Скотт.

Кандараки обернулся и позвал пришельцев рукой.

Оба папуаса подошли. Видно было, что они редко встречались с белыми, так как смотрели на хозяев исподлобья.

– Хм, эти молодчики мне не нравятся, – проворчал Брук.

Пришедшие несколько отличались от папуасов, живших вблизи станции. Особенно любопытны были их прически: волосы разделены на множество косичек, каждая из них, чтобы не сплетаться с другими, облеплена глиной. Косички свисают вокруг всего черепа и при малейшем движении издают стук. На руках и ногах браслеты, мастерски сплетенные из травы и украшенные ракушками. На шеях ожерелья из звериных зубов.

Один из папуасов держал связку птичьих шкурок без лапок, другой – слиток золота.

Шкурки райских птиц необыкновенно красивы. Сами птицы очень маленькие – не крупнее воробья. Свое название они получили оттого, что в их оперении причудливо переплетаются перья разнообразнейших цветов и оттенков, образуя необыкновенно яркую, фантастическую гамму.

Существует несколько пород райских птиц. Наиболее замечательна та, у которой хвост около тридцати сантиметров длиной, а перышки такие тонкие, нежные, яркие, что ими охотно украшают себя не только дикари, но и европейские женщины. Ради этих-то перышек шкурки, ценимые очень дорого, вывозятся в Европу.

Интересно, что в Европе сложилась легенда, будто эти птицы всю жизнь проводят в воздухе, питаются только росой и обладают какой-то чудодейственной силой. Поэтому их и назвали райскими.

А дело объясняется просто: охотники-папуасы, убивая птицу, снимают шкурки без лапок. В таком виде шкурка попадает к европейцам – и те решили, что райские птицы не имеют ног.

Вот с какими шкурками явились два папуаса на факторию.

Кандараки с помощью нескольких слов, а главное – жестов, еще раз, в присутствии Скотта, спросил их, что они просят за свой товар.

Те поняли и принялись изображать, как целятся из ружья, все время повторяя: «Пуф! Пуф!»

Даже Скотт усмехнулся.

– Слишком много захотели! – сказал он. – Этих игрушек вы не получите. Ну-ка, – он повернулся к служащим, – принесите наши товары для обмена!

Кандараки тотчас притащил топоры, ножи, лопаты. Все эти вещи, видимо, произвели впечатление на пришедших, но они отрицательно мотали головами.

– Подозрительно, – пробормотал Скотт.

– А не угостить ли их водкой? – предложил Кандараки. – Может, тогда с ними легче будет договориться.

– Лучше спиртом, – сказал Брук. – Что им водка, этаким дьяволам!

Скотт кивнул головой в знак согласия.

Кандараки принес бутыль и налил полстакана спирта. Подойдя к одному из папуасов, дружески похлопал его по плечу и протянул стакан. Тот недоверчиво посмотрел на него и отказался. Тогда Кандараки сам пригубил стакан, засмеялся и стал приглашать папуаса выпить. Тот взял и отпил немного. В первый момент он испугался: у него захватило дыхание. Но спустя минуту, почувствовав приятную теплоту внутри, рассмеялся. Его товарищ выпил все до дна. За ним выпил и первый.

После этого торг пошел веселей. Папуасы забыли о ружьях и больше интересовались чудодейственной водой. Им показали две полных бутылки, они ухватились за них, и сделка состоялась.

Держа в руках бутылки, пошатываясь и весело хохоча, папуасы направились домой.

– Ха-ха-ха! – расхохотался мистер Брук. – Вот это сделка!

– Дай бог побольше таких, – хихикал Кандараки.

И они весело стали подсчитывать, сколько им удалось заработать на этой операции.

А счастливые продавцы, отойдя немного от станции, присели, выпили еще и повалились на землю мертвецки пьяные. Оставшийся спирт пролился – на этом дело пока кончилось.

В пятистах метрах от станции, в болотистой низине, находилась каучуковая плантация.

Существует несколько десятков пород каучуконосных деревьев, лучшие из них произрастают в низовьях реки Амазонки, в Южной Америке. Оттуда их стали вывозить и разводить в других жарких странах, в том числе и на Новой Гвинее.

Эти деревья – близкие родичи нашего молочая, но здесь они достигают размеров старого дуба.

Три тысячи таких деревьев были рассажены правильными рядами, между ними сновали рабочие.

Каучук, идущий на производство резины, – не что иное, как сок этих деревьев, и добывают его тем же способом, что и березовый сок весной.

Сок каучуконосных деревьев похож на молоко, только немного погуще.

Неподалеку от плантации было разложено много костров. Рабочие приносили к ним глиняные сосуды с соком. Другие обмакивали в сок дощечки и держали их над огнем. Сок густел. Тогда снова обмакивали дощечку, снова коптили над огнем, и так до тех пор, пока на ней не образовывался большой ком сырой резины. Эти комья срезали и складывали в кучи, а дощечки снова обмакивали в сок.

Возле костров лежали огромные груды сырой резины. Сок с плантации подносили беспрестанно. Между рабочими расхаживал надсмотрщик, малаец Файлу, и время от времени подбадривал их кнутом.

Прежде этот Файлу сам был рабочим, но, всячески угождая хозяевам, был произведен в надсмотрщики Теперь он выполнял свои обязанности «не за страх, а за совесть».

Он неустанно подсматривал, подслушивал, следил за каждым шагом рабочих и обо всем докладывал хозяевам. Рабочие ненавидели его даже сильнее, чем мистера Брука, так как Файлу стоял ближе к ним и пакостей делал несравненно больше.

Раза два рабочие как следует отколотили его, но это им дорого обошлось: один из них был избит так, что через несколько дней умер, а второй стал калекой.

Почти все рабочие были «цветные»: желтокожие – китайцы, корейцы, японцы; коричневые – малайцы; чернокожие – негры, но не африканские, а из Америки – ведь там живется им очень несладко. Особенно много было китайцев.

Нездоровый климат, плохое питание и изнурительный труд сказывались на всем облике рабочих. Поддерживала их лишь одна надежда: отработать свой срок и вернуться домой богатыми.

Когда на плантацию явились Брук и Кандараки, Файлу подбежал к ним и начал жаловаться, что сушильщики работают слишком медленно.

– А для чего у тебя в руках кнут? – спросил Брук.

– Не помогает: очень уж нудная работа…

– Он прав, – заметил Кандараки. – Я давно говорил, что надо перейти на химическое сгущение сока. На других плантациях это ввели уже давным-давно.

– Если это выгоднее, обдумаем, – ответил Брук.

Они пошли между рядами деревьев. Рабочие еще проворнее забегали, засуетились. Возле одного из деревьев Брук неожиданно остановился и, указывая рукой, строго спросил Файлу:

– Это что такое?

Файлу невнятно забормотал:

– Я… Я… не видел… Это Чик Чу.

– А ты для чего тут поставлен? – гаркнул на него Брук и, замахнувшись плетью, хлестнул ею по спине Файлу. Тот только склонился еще ниже и жалобно заскулил:

– Ради бога, простите, мой господин!.. Больше этого не повторится.

В это время к ним спешил несчастный Чик Чу. Разговор шел о его дереве. Он подбежал – и побледнел, как стена. Горшок был полон, и сок давно уже лился через край.

Брук даже не взглянул на китайца и, уходя, только бросил Файлу:

– Смотри, в другой раз…

Надсмотрщик склонился еще ниже; глаза его смотрели на Брука с умилением и преданностью. Но едва тот отошел, как Файлу сразу сделался во сто раз более важным и грозным, чем сам Брук.

– Ну-у, – угрожающе протянул он, повернувшись к Чик Чу, – а теперь мы с тобой посчитаемся…

Китаец упал на колени, стал умолять:

– Прости… господин!.. Я не успел… Больше не повторится.

Но господин оставался непреклонным. Ведь ему только что пригрозил другой господин, который, в свою очередь, боялся третьего.

Наступил вечер. На сырую плантацию стал опускаться туман. Это самое нездоровое время в жарких странах. Европейцы обычно в этот час почти не выходят из домов.

Работы закончились, и все отправились к месту отдыха. Для рабочих было построено отдельное здание, но не на сваях, как для хозяев, а прямо на земле.

Во дворе негр-повар, – или кок, как повсюду на морях называют поваров, – уже сварил большой котел темного варева из бобов. Бобы и рис, приправленные кокосовым маслом, были почти единственной пищей рабочих. Мяса они никогда не видели. Его, правда, и не было. Коров на Новой Гвинее не держат. Несколько голов было завезено на станцию, но они предназначались белым, да и то главным образом для молока. Хозяева, конечно, могли лакомиться дичью, рабочие же – только рыбой, да и то редко.

Похлебав жидкого варева, все отправились спать. Помещение было огромное; вдоль стен стояли нары, на них постелен сухой тростник, и больше никакой обстановки. Кое-где валялась рвань – одежда рабочих, да в изголовьях лежали узелки вместо подушек.

Рабочие улеглись на нары и тотчас уснули. Не спал только Чик Чу: он никак не мог приспособить иссеченного плетьми тела к жесткой постели; да еще рядом стонал и охал мучимый лихорадкой кореец.

Не спалось и Файлу.

Он жил здесь же, в сарае, но ему, как надсмотрщику, был отгорожен отдельный угол у входа. Ни на минуту не мог он забыть об ударе, полученном сегодня от Брука. Правда, ему попадало уже не впервой; несколько лет назад его за какую-то оплошность хозяин избил плетьми. Но вот уже два года, как он сам стал начальством, сам имел право избивать товарищей, как когда-то били его. Часто случалось – как, например, сегодня – его даже называли господином, его, темнокожего, человека «низшей расы». Постепенно он привык считать себя человеком, – сперва среди рабочих, а потом, постепенно и среди белых.

И вот сегодня ему напомнили, что он еще не человек.

Все из-за этого проклятого Чик Чу! Не случись того, что сегодня, все, пожалуй, так и привыкли бы думать, что Файлу – человек.

Жаль, что мало всыпал этому паршивому китайцу! И Файлу готов был подняться и пойти добавить.

Но в этот миг под окнами сарая, где спали рабочие, промелькнула какая-то фигура. Осторожно, прижимаясь к стене, кто-то крался к двери. Вот она отворилась, и в сарай шмыгнул человек. Он, видимо, был тут не впервые, так как хорошо ориентировался в темноте и прошел прямо к тому месту, где спал Чик Чу. Наклонившись над соседом Чик Чу, незнакомец стал всматриваться в его лицо.

– Кто здесь? – спросил Чик Чу.

– Тсс! – прошептал неизвестный. – Это я – Чунг Ли.

– Ты?! – вскрикнул Чик Чу и, забыв про боль, вскочил с постели.

– Тише! Ты выдашь меня! – шептал Чунг Ли.

Файлу услышал их разговор и заворочался.

– Ложись! – сказал Чунг Ли и сам прилег на нары.

В это время один из рабочих громко забормотал что-то сквозь сон. Файлу успокоился.

Выждав немного, Чунг Ли спросил:

– Где брат?

– Нет его, – ответил Чик Чу.

– Умер?

– Бежал.

Чунг Ли чуть не застонал от отчаяния.

– Куда? Почему?

– После того, как ты убежал, – начал рассказывать Чик Чу, – Брук готов был живьем съесть твоего брата. Не мог забыть, что ты сделал его посмешищем перед рабочими, а он даже не сумел наказать тебя за это. Брук и сейчас помнит все. Ему казалось, что рабочие смеются над ним. Только увидит улыбку на лице у кого-нибудь – сразу за плеть… Особенно доставалось Хунь Чжи. Не было дня, чтобы ему не попадало. Конечно, собака Файлу тоже из кожи вон лез, стараясь угодить Бруку. Хунь Чжи совсем не стало житья. Да и чего он мог ждать в будущем! Брук прямо сказал: будешь хоть десять лет спину гнуть, пока не отработаешь за брата. А тут как раз папуас Качу собрался бежать. Хунь Чжи и решил уйти вместе с ним; ведь Качу из здешних мест. И вот уже четыре дня, как они убежали, – закончил Чик Чу.

– Всего четыре дня? – вздохнул Чунг Ли.

– Да, ты совсем немного опоздал, – сочувственно сказал Чик Чу.

Чунг Ли опустил голову и задумался. Он готов был плакать от досады. Целый год скитался по острову, чудом остался в живых, наконец раздобыл столько золота, что им с братом не заработать и за десять лет, рискуя жизнью вернулся сюда, чтобы забрать брата и вместе вернуться на родину, – и все напрасно! Неужели отправиться домой одному, покинув здесь брата? Искать? Но где? А приди он на четыре дня раньше…

– Зачем ты вернулся? Разве ты не знаешь, что тебе грозит? – спрашивал Чик Чу.

– Очень хорошо знаю. Но я пришел, чтобы взять брата и вместе с ним уехать домой. У меня теперь столько денег, что нам на двоих хватит.

– Откуда они у тебя?

– Там в глубине острова есть горы, куда еще не ступала нога ни одной белой собаки. Я там нашел много золота.

Чья-то тень промелькнула возле них; потом тихонько скрипнула дверь.

– Ну и счастливец ты! – с завистью сказал Чик Чу.

– А кто тебе не дает искать свое счастье? – ответил ему Чунг Ли. – Правду сказать, мне очень повезло, такой случай вряд ли повторится. Да и бежал я не за тем, само так получилось. Значит, советовать не могу… Но, если кому-нибудь из вас придется круто, как мне, – пусть ищет место под названием Абу, это километров сто к западу от истоков реки Фляй. Ну, будь здоров!

– Что же ты теперь станешь делать? Куда пойдешь? – спросил Чик Чу.

– Пока не знаю, – ответил Чунг Ли и стал осторожно пробираться к выходу. Потом вернулся и снова подошел к Чик Чу.

– Послушай, Чик Чу. Ты такой же, как и все мы, и не желаешь нам зла…

– Конечно, стоит ли об этом говорить! – с жаром перебил тот.

– Может случиться, что ты раньше нас вернешься домой, а может, я и вообще не вернусь… Так вот тебе кусок золота – отдай его моим старикам. Если понадобится в дороге, то и себе возьми часть. Помни только, что они, быть может, получат этот кусок золота взамен двоих сыновей. А если вернемся, так ты не будешь в обиде. Смотри только, чтобы никто не знал про золото.

Он достал из котомки большой самородок и отдал его Чик Чу.

– Будь спокоен, я все сделаю, как ты велел, если буду жив и выберусь отсюда, – сказал Чик Чу. – Да хранят тебя добрые духи!

– И тебя тоже, – ответил Чунг Ли и направился к выходу. Тихонько отворив дверь, он переступил порог – но тут в него вцепились несколько пар рук.

– Рады вас видеть, отважный Чунг Ли! – послышался насмешливый голос Файлу. – Мистер Брук давно поджидает вас.

– У-у собака! – прошипел ему Чунг Ли. – Дождешься – придет и твой час!

– Разбудим Брука или Скотта? – спросил один из тех, кто помогал надсмотрщику.

– Ради такого гостя не стоит, – сказал Файлу. – Завтра увидятся.

– Ну, шагай! – толкнул Чунг Ли один из державших. Пойманного повели в соседний барак.

Все это слышал Чик Чу. Слезы жалости и отчаяния выступили у него на глазах. Но скоро он успокоился и подумал о себе самом: как хорошо, что его, Чик Чу, никто не ловит, никто не следит за ним! Живет он тихо, спокойно, работать осталось меньше года; не заметишь, как пролетит этот год, а там и домой – свободный, с деньгами. А беспокойный Чунг Ли будет терпеть муки…

Трудно описать, что творилось с мистером Бруком, когда он узнал, что Чунг Ли пойман. Он то потирал от удовольствия руки, то рычал от ярости, как зверь.

– Надо, чтобы все увидели, – кричал он, – что значит поднимать руку на белого! Повесить его на глазах у всех!

Мистер Скотт отнесся к этому более спокойно.

– Вешать его мы не имеем права, – говорил он. – Лучше отправить в Морэсби[12]12
  Морэсби – главный пункт английской администрации на Новой Гвинее.


[Закрыть], в суд. Там он получит свое.

– Слишком просто и мягко, – возражал Брук. – По крайней мере, хоть шкуру с него надо спустить.

– А это уж как знаете, – махнул рукой Скотт.

Вошел Кандараки. Весь его облик говорил о том, что он знает нечто интересное.

– Известно ли вам, господа, – начал он, – что история с этим несчастным китайцем может пойти на пользу нам всем? Я только что разузнал все подробности – и вот вам доказательства. – При этих словах он положил на стол два золотых самородка: один величиною с кулак, другой с грецкий орех.

– Что это значит? – вытаращил глаза Скотт.

– Они были найдены у Чунг Ли. Оказывается, он напал в глубине острова на уголок, где водятся такие вот камешки. Он пришел сюда за братом, чтобы вместе с ним бежать домой.

– Что ж, – сказал Скотт, – значит, он расплатится с нами и за себя и за брата.

– Только возместить убытки? – вскричал Брук. – Этого мало. Дайте мне сперва посчитаться с ним!

– Я советовал бы рассчитаться с ним другим способом, – посоветовал Кандараки. – Ничего с ним не делать, пообещать ему полную свободу, если он укажет нам место, где растут такие самородки.

– Как?! – грохнул кулаком по столу Брук. – Оставить его совсем безнаказанным? Это невозможно!

Скотт глубоко задумался, а Кандараки приблизился к Бруку и шепнул:

– Не упорствуйте. Когда он укажет нам место, успеем сделать с ним все, что задумали.

– Ага, это другое дело, – успокоился Брук.

– Идея неплохая, – согласился Скотт, – но ведь вам известно, как трудно организовать экспедицию в глубь острова.

– Знаю, – отозвался Кандараки, – но надо принять во внимание, что он один добрался туда, а у нас будет хорошо подготовленная экспедиция, к тому же, мы идем не искать, а на верное место.

– Пожалуй, вы правы, – задумчиво произнес Скотт. – Приведите его сюда!

Спустя несколько минут привели Чунг Ли. Он вошел в сопровождении двух солдат – сипаев[13]13
  Сипаи – завербованные англичанами солдаты – жители Индии. (Речь идет о начале двадцатого века, когда Индия была колонией Англии).


[Закрыть]. Чунг Ли стоял перед Скоттом со связанными руками и ждал, что произойдет.

Брук сидел и смотрел на него, как хищник на добычу.

Скотт знаком велел сипаям выйти и обратился к Чунг Ли:

– Ты знаешь, что по закону за покушение на англичанина тебя могут приговорить к смерти?

– Я вовсе не собирался его убивать, – сказал Чунг Ли.

– Откуда суду знать, что ты думал; он будет судить по тому, что ты сделал. А твои действия легко можно назвать покушением на убийство. Понимаешь?

Чунг Ли молчал.

– Видишь, – продолжал Скотт, – ты полностью в наших руках. Мы можем сделать с тобой все, что пожелаем.

Скотт замолк и подождал, чтобы Чунг Ли лучше понял смысл последних его слов.

– Но ты можешь получить полную свободу, все свое золото. Согласие на уничтожение контракта и даже нашу помощь в том, чтобы вернуться домой, если покажешь нам место, где ты нашел золото. Согласен?

Чунг Ли молчал. Ему очень не хотелось снова пускаться в трудный и опасный путь в глубь острова, а главное – служить своим врагам. Конечно, он ни на минуту не мог поверить, что те выполнят свои обещания. Но что оставалось делать? Белые могут убить его совершенно безнаказанно…

– Отвечай! – наседал Кандараки.

– А вы в самом деле отпустите меня? – спросил Чунг Ли, чтобы не сразу ответить согласием.

– Я сам даю тебе в этом честное слово! – важно произнес Скотт.

«Много ли проку в твоем честном слове», – подумал Чунг Ли.

«Дождешься, как бы не так», – подумал Брук.

«Посмотрим, как оно выйдет», – подумал Кандараки.

И только один Скотт в эту минуту верил своему слову.

– Хорошо, – согласился наконец Чунг Ли.

Скотт вызвал сипаев и приказал:

– Развяжите ему руки. Устройте его как следует, кормите, ни в чем не притесняйте, только караульте, чтоб не удрал. Головой отвечаете за него!