Текст книги "Мой внутренний Элвис"

Автор книги: Яна Шерер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Охранник положил коробку на стол передо мной.

– Вот ты странная. Другие девчонки крадут косметику или тряпки. Ты – первая, кто украл туристическую плитку.

Они смеются. Я не свожу взгляд с коробки. На ней черными буквами написано «Плитка походная».

Охранник кладет передо мной формуляр.

– Заполни это и подпиши. И даже и не думай о том, чтобы указать вымышленное имя. Полицейские скоро будут тут и они выяснят, что к чему.

Охранники вышли из каморки. А потом я услышала, как закрывается замок. Секунду я чувствую только облегчение! Они ушли. И в следующую же секунду я ясно понимаю: я сижу, запертая в комнате охраны «Уолмарта», где-то в Америке и вот-вот появится полиция, чтобы меня арестовать.

12

Я читаю формуляр. «Имя, адрес» – значится там, а еще написано: я подтверждаю, что совершила в «Уолмарте» кражу и посему подписываюсь под тем, что мне до конца жизни запрещено заходить в супермаркеты сети.

Рядом лежит синяя ручка. Я беру ее.

«Уолмарт. Сэкономь. Улучши свою жизнь» —написано на ней синим цветом. Какая глупость – подписывать рекламной ручкой подтверждение того, что я никогда больше не переступлю порог супермаркетов «Уолмарт».

Заполняю формуляр.

Фицмартин, Нелли,пишу я, 24 Пуллман-драйв, Питтсбург.Индекса я, к сожалению, не знаю. Я уже собираюсь подписаться за Нелли и тут слышу сзади постукивания. Оборачиваюсь и вижу крохотное окошко. В него заглядывает Нелли и машет мне. Подхожу к окошку, но оно слишком высоко, мне не дотянуться.

Оглядываюсь, потом двигаю стол к окну, залезаю на него и пробую поднять раму. Поначалу она не поддается, и я почти сдаюсь, но тут окно рывком раскрывается. Нелли почти падает назад, но удерживается.

– Ты – задница, – говорю я ей через окно.

Потом, потом, – торопится Нелли, – тебе надо отсюда выйти. Давай вещи.

Она права, наорать на нее и избить я еще успею.

Спрыгиваю со стола, беру рюкзак и подаю его Нелли в окно. Теперь очередь гитары, она идет сложнее. Только я собираюсь вылезать, Нелли спрашивает:

– А где походная плитка?

Я уже хочу наорать на нее, но вдруг вспоминаю, чего мне стоила эта плитка. Поэтому просто соскальзываю с подоконника, беру плитку и передаю ее Нелли. Не успела я сказать «вот она», как в коридоре раздаются шаги. Я будто ныряю в окно, стараюсь протащить ногу, но ничего не получается, я не пролезаю вся, окошко слишком мало. Я рвусь и тянусь наверх.

– Оттолкнись ногами как можно сильнее! – шипит Нелли, и я послушно опускаю ноги на стол, высовываюсь до пояса в окно, упираюсь руками и подтягиваюсь изо всех сил. Нелли тянет меня, а я уже слышу голоса в комнате, теряю равновесие и падаю куда-то. Нелли тут же поднимает меня. Мы стоим на крыше гаража. Она хватает гитару и прыгает в мусорный бак. Я с рюкзаком и туристической плиткой отправляюсь следом.

Когда Нелли наконец остановилась, мы пробежали три часа без остановки.

В боку колет так сильно, как никогда не кололо.

Мы стоим и судорожно хватаем ртом воздух.

А потом Нелли выдыхает: – Ну, теперь ори на меня.

Я и вправду хочу заорать, но потом перед глазами возникает стол, а на нем – формуляр с именем и адресом Нелли. Я качаю головой. Нелли глядит изумленно.

– Ты не злишься на меня?

Я улыбаюсь и протягиваю ей плитку.

– Ужасно хочу равиоли.

Она тоже улыбается, но ее улыбка какая-то разочарованная. Взяв у меня коробку, она достает плитку. Я осматриваюсь. Мы – на сжатом поле, супермаркет виднеется крохотной точкой вдали. Нелли ввернула газовый патрон в плитку и поставила ее на землю.

Остается надеяться лишь на то, что мы не сожжем это поле дотла. Нелли роется в карманах и вываливает на землю всякую всячину. Наконец достает зажигалку.

Она встает на колени, зажигает горелку, достает банку с равиоли, снимает крышку и ставит банку прямо на огонь. Я наблюдаю за ней, жду, пока та опрокинет горелку. Но Нелли делает все правильно. Через пару минут раздается «Кушать подано», Нелли выключает горелку, спускает рукав, переставляя горячую банку на землю. Порывшись в рюкзаке, она достает две вилки. Серебряные, с цветочным узором. Я уже хочу спросить, откуда они у нее. Но тут она говорит: «Налетай!», и я решаю, что лучше этого не знать вовсе.

Расстилаю на колючем жнивье спальник, мы усаживаемся на него и едим равиоли. С ума сойти, как же это вкусно. Выловив последнюю штучку, Нелли достает из рюкзака две банки пива, одну дает мне и чокается со мной.

– За Пита и Джорджа, щедрых меценатов!

Я чокаюсь с Нелли.

– За «Уолмарт».

Нелли глядит в сторону и пьет. Мы молчим. Потом я не выдерживаю.

– Зачем ты это сделала?

Нелли смотрит на свою банку с пивом.

– Я же тебе пообещала, что ничего не украду, поэтому я ничего не могла положить в свой рюкзак.

Я теряю дар речи. И просто смотрю на Нелли сбоку. Как она сидит и мнет в руках пивную банку – и вдруг осознаю нечто нелепое и одновременно правильное: Нелли – это особый вид людей, назовем их Нелли-люди. Они живут в Нелли-мире, в котором действуют Нелли-правила. И если не окажешься однажды в ее Нелли-мире, то никогда не поймешь ее. Если туда не попасть, то будешь идиотом, оставившим ее одну с твоим рюкзаком в «Уолмарте».

Я отпиваю глоточек. Это пиво такое горькое, что его невозможно проглотить. Я перекатываю его во рту языком – и тогда оно теряет горечь. Глотаю пиво и смотрю Нелли прямо в лицо.

– Чего я так и не пойму, – говорю я, – отчего это ты едешь со мной в Грейсленд, вместо того чтоб лететь в Японию.

Нелли вертит банку в руках.

– Тут, с тобой, просто, – произносит она, поразмыслив, – тут я не боюсь наделать ошибок.

Вряд ли это комплимент. Нелли чокается со мной.

– Мне кажется, это классно, что ты не боишься быть другой: все думают, надо быть худым, а ты толстая. Все думают, что Элвис это не круто, а ты слушаешь только его музыку. Ты хочешь в Грейсленд – и ты едешь в Грейсленд. Ты настоящая.

Я молчу.

– Погляди на меня, – Нелли показывает на себя, – я только и делаю, что стараюсь угодить другим. Дело даже не в том, чтобы быть образцом для подражания, нет, просто – не выбиваться из общей массы. Каждый день я доказываю всем, что я – не ошибка природы. Здорово, правда?

Я гляжу на Нелли.

– Я бы хотела быть тобой, – говорю я.

– И не думай, – она отворачивается, ее плечи вздрагивают.

Но я не нахожу слов, чтоб ее утешить. Мы молчим целую вечность. Потом Нелли говорит:

– В Японии точно не так здорово, – и обводит пивной банкой поле.

Я оглядываюсь. Солнце стоит совсем низко и от этого поле кажется золотым. Нелли ставит пивную банку на землю и расстилает свой спальник рядом с моим. Мы ложимся и глядим в небо. Нелли права, это здорово, по-настоящему романтично – однако я бы хотела оказаться в такой романтической ситуации с кем угодно, но только не с Нелли. С рейнджером, например. А еще лучше – с Язоном.

Я представляю, что рядом лежит Язон, и вдруг могу почувствовать его запах, тот самый запах, который я ощущала все время, пока мы ехали в автобусе. Я уже почти нагибаюсь к нему, чтобы поцеловать, и тут Нелли говорит:

– Тони переспал и с моей матерью.

– Что? – я рывком сажусь.

Нелли довольно ухмыляется.

– Он даже пытался переспать со мной. Он настоящая сволочь.

– Бред!

– Никакой не бред!

Нелли вытаскивает из-под спальника травинку и прихватывает уголком рта.

– Если желаешь знать, он просто жиголо. Не хочу и думать, сколько еще его незаконнорожденных детей живет на свете.

– Я не незаконнорожденная! Я просто его дочь!

– А, ну да, и поэтому он никогда не пробовал тебя найти, так? – Нелли покусывает травинку.

– Он ничего про меня не знал!

– Ты уверена?

Нелли ложится на бок. Я смотрю в темное небо. Тони спал с матерью Нелли. И приставал к Нелли. Я – одна из многих внебрачных детей, которые у него есть. А Нелли – женщина, которой он добивался. Может быть, ребенок, которого она ждет, от Тони? Тогда Нелли станет матерью моего сводного брата или сестры. Я поворачиваюсь к ней.

Глаза ее закрыты – она спит или делает вид, что спит. Прекрасное чувство, которое переполняло меня со вчерашней ночи, потихоньку уходит, оставляя мутное ощущение в животе. Чувство, которое говорит: ты просто жирная девчонка и всегда такой останешься. Как я могла подумать, что может быть иначе. Я ощупываю жирные складки на животе. Ах, если бы их можно было просто отрезать. Я ненавижу их. Я ненавижу это чувство, я ненавижу себя.

Я тихо плачу в спальник. Нелли храпит.

А что такого плохого в том, что Тони спит с кучей женщин? Ведь это классно, что его все хотят. Отец-сволочь все равно лучше, чем отец – жирный коллекционер железнодорожных справочников. Или нет? Я вижу папу в «Данкин Донатс», он читает и набивает рот пончиками, не глядя, что ест. Я вижу ослепительного Тони, сидящего у Фицмартинов в кресле. Вижу папу, идущего рядом со мной в торговом центре, несущего мою гитару. Сияющего от того, что ему удалось сделать меня счастливой.

– Нет, – говорю я темной ночи. – Тони мой отец. И точка.

Совсем продрогнув, я забираюсь поглубже в спальник и натягиваю его до самого носа. Подо мной что-то хрустит. Спальник узок, но я молниеносно сажусь, перекатываюсь на бок и ощупываю землю. Тут все эти мелочи, что Нелли выкинула из своих карманов. Освещаю их неллиной зажигалкой. Скрепки, резинки для волос и старые автобусные билеты Лу Бард. На одном из них что-то написано выцветшими голубыми чернилами. Я поднимаю билет и подношу к огню. «Дорогая Лу, – читаю по-английски. – Я навсегда запомню это путешествие, которое нам не суждено было совершить. С любовью, Элвис».

Солнце светит так ярко, что я слепну даже с закрытыми глазами и просыпаюсь. Переворачиваюсь на другой бок. Нелли лежит рядом и еще спит. Я пихаю ее локтем.

– Нам надо уходить. Пока не пришел какой-нибудь фермер.

Нелли кивает, выползает из спальника и встает. Мы собираем вещи и идем к шоссе. Сегодня все выглядит совсем по-другому, чем вчера ночью, как-то совсем уже не романтично. Теперь мне ясно виден супермаркет, а с другой стороны – фабрики с дымящимися черным трубами.

Выйдя на шоссе, мы кладем вещи на обочину, встаем рядом и, вытягивая руки, выставляем большие пальцы. Уже через три минуты около нас останавливается синий пикап. Из окна выглядывает пожилой мужчина в бейсболке.

– Привет, – говорю я, – вы едете в Мемфис?

Нелли отодвигает меня.

– Доброе утро! – улыбается она. – Куда вы едете?

Мужчина тоже расплывается в улыбке.

– Луисвилл, Кентукки.

– Это то самое направление! – говорю я и поднимаю наши рюкзаки. Нелли идет за мной.

– Никогда не говори, куда тебе надо, спрашивай, куда они едут – это самое основное правило автостопщиков!

– Но ты же сама позавчера спросила Джорджа, едет ли он в Кливленд!

– Это другое, – Нелли берет свой рюкзак.

– Почему?

– Да потому. Джордж не похотливый старик!

Я беру гитару и иду к машине. Нелли идет рядом.

– Это не похотливый старик, это приятный пожилой господин, мне кажется, он подвозил меня в Эри к Государственному парку!

Нелли закатывает глаза.

– Ну конечно… – Она забрасывает вещи в открытый багажник.

Мы садимся в пикап. Я не решаюсь посмотреть в зеркало заднего вида. Но когда мы трогаемся с места, под зеркалом что-то качается. Я приглядываюсь. Это точно она, фигурка Элвиса.

Мужчина молчит. Я снова смотрю на него в профиль: темные бачки, прошитые седыми волосками, маленькие и все же полные губы и ямочка на подбородке. Через час я решаюсь спросить.

– Это вы меня подвозили к Государственному парку в Эри?

Мужчина на секунду поворачивается ко мне.

– Нет. Я никогда не бывал в Эри. Мне больше по душе юг. Я никогда не заезжал южнее Цинциннатти.

Нелли выглядит довольной. Я долго смотрю на водителя. Это точно он! Но почему он не признается в том, что знает меня? А потом я делаю нечто необъяснимое – сама не знаю, что меня дернуло. Я достаю из кармана автобусные билеты и роняю их ему на колени.

– Ой, простите! – извиняюсь я.

Мужчина глядит на свои колени, а потом снова на дорогу. Я уверена, он прочел надпись на билете. Следя за дорогой, он отдает билеты мне.

– Они очень старые. Откуда они у тебя?

– От Лу Бард.

Водитель кивает.

– Никогда не слышал о женщине, которую бы звали Лу Бард.

Но он точно знает, что Лу Бард – женщина!

– Она очень скучает кое по кому, – я не отрываю от него глаз.

– Это грустно, – он коротко взглядывает на меня, и уголок рта его иронично дергается.

– Можно вас спросить? – Мое сердце колотится где-то в горле.

Он снова смотрит на дорогу.

– Послушай, девочка – мне надо сосредоточиться на дороге.

Нелли пихает меня локтем в бок.

– Перестань!

И я замолкаю.

Луисвилл вовсе не так красив, как его название.

Мужчина высаживает нас в центре. Глядя вслед синему пикапу, я чувствую, что упустила самый важный шанс в своей жизни.

– Куда теперь? – Нелли смотрит на меня.

Я пожимаю плечами.

– Понятия не имею.

Нелли вздыхает.

– Я хочу пить, есть и в туалет.

Я открываю портмоне.

– У меня еще осталось десять долларов, а у тебя?

Нелли достает из кармана смятую десятидолларовую бумажку.

– У меня тоже.

– Тогда давай купим что-нибудь поесть и попить и билеты до хайвея?

Нелли кивает. Мы надеваем рюкзаки и идем. Тут везде кафе и рестораны, но все они выглядят такими дорогими, что мы не решаемся войти. Мы уже замедляем ход, и тут Нелли кричит: «Вот оно!», показывая на плакат у кинотеатра. На плакате значится «Ночь „Элвиса“: получи бесплатный Элвис-пакет и выиграй билеты на Элвис-экспресс! Включая бесплатный Элвис-завтрак и ужин, шведский стол – всего за десять долларов! Невероятные цены!»

– Это оно! – радуется Нелли. Это наш туалет, наша постель, еда, питье и билет до Грейсленда!

Я смотрю на плакат.

– А если мы не выиграем? У нас не останется денег на дорогу!

– Мы выиграем, – Нелли тянет меня к кинотеатру.

Я так устала и так хочу есть и в туалет, что иду с ней.

– Давай свои деньги, – командует Нелли, когда мы подходим к кассе. И я отдаю ей последние доллары.

Кассир дает Нелли два билета и два пластиковых пакетика, в которых лежит что-то плюшевое и черное. Нелли держит эту штуку в руках и глядит на нее с отвращением.

– Это еще что такое?

– Бесплатный пакет Элвиса.

Нелли отдает мне оба пакета, берет билеты и идет к лобби. Я иду за ней. Лобби шикарно, с пестрыми, изогнутыми столами и плюшевыми креслами. В углу – буфет. «Бесплатный ужин Элвиса» —надпись на табличке. Мы подлетаем к столу. На нем множество мисочек с массой светло-желтого цвета. «Любимый банановый пудинг короля рок-н-ролла» – поясняет табличка.

– Банановый пудинг? – Нелли с отвращением глядит на мисочки. Я тоже не верю своим глазам. Но я так голодна, что мне все равно. Я накладываю в одноразовую тарелку липкую массу и ем.

Пуддинг просто ужасно сладкий и чуть-чуть отдает бананом. Нелли с интересом смотрит, как я ем, а потом тоже накладывает себе полную тарелку.

Наевшись, мы хотим пройти в кинозал, но человек у входа не пускает нас.

– Что-то не так с нашими билетами? – спрашиваю я у Нелли. Она пожимает плечами.

Человек показывает на свою голову.

– Тут кое-чего не хватает.

Мне тоже так кажется. Но он-то имеет в виду, что это у настут кое-чего не хватает.

– Мне очень жаль, вход только для двойников Элвиса!

Парень снова показывает на свою голову, увенчанную черным париком с длинными бачками. На носу у него огромные солнечные очки.

– Ну хорошо, – Нелли тянет меня к туалетам. Встав перед зеркалом, она достает оба пакета Элвиса из моего рюкзака, вытаскивает мохнатый парик и нахлобучивает мне на голову. Потом тянет за бачки и дает мне солнечные очки.

Я водружаю их на нос, гляжу в зеркало и вижу там кого-то в черном парике с торчащими из-под него светлыми волосами, кого-то, кому ужасно велики солнечные очки. А потом рядом появляется близнец, только из-под парика торчат не светлые, а каштановые волосы. Мы с Нелли глядим в зеркало.

– Отлично, – Нелли довольна, – ну, пошли.

На этот раз нас пускают в зал. Там сидит всего несколько человек – все в париках и солнечных очках. Мы с Нелли садимся в первый ряд. Скоро перед экраном появляется человек – тоже в парике и солнечных очках.

– Привет, люди! – кричит он в микрофон. – Привет вам, фанаты Элвиса, собравшиеся здесь, чтобы чествовать своего короля!

Публика безмолвствует.

–  Привет, фанаты! – надрывается он.

–  Привет! – кричу я ему в ответ.

Он кивает.

– Добро пожаловать на третью длинную ночь Элвиса!

Он делает эффектную паузу, но публика не взрывается аплодисментами.

– Мы собрались здесь, чтобы чествовать Элвиса, его фильмы, его музыку – и его еду!

Я чувствую, как банановый пудинг клокочет в животе.

– И хотя вы все – я знаю это – рады быть здесь, я точно знаю, что еще с большей радостью вы бы хотели оказаться в другом месте.

Человек в парике говорит это так, что я удивляюсь, как после каждого предложения не раздается туш. Кажется, он тоже этому удивляется.

– Вы хотите в Грейсленд! – кричит он в зал. – И знаете что? Вы поедете в Грейсленд! Двое из вас – точно! Эта милая молодая дама поможет мне решить, кто же тот счастливчик, у кого окажутся два билета на экспресс Элвиса!

Он протягивает мне ковбойскую шляпу, в которой лежат бумажки. Нелли пихает меня в бок.

– Это наш шанс! Тебе надо вытащить один из наших билетов!

Я роюсь в бумажках. Их всего пять или шесть, как тут узнать номер наших билетов! Да и честно говоря, я понятия не имею, какие номера стоят на них. Ведущий постепенно теряет терпение. Я достаю бумажку и протягиваю ему.

– И счастливчик… номер семьдесят двадцать пять!

Нелли смотрит на наши билеты. На них написано «7026» и «7027».

– Идиотка! – шипит она мне.

– Ну я же не виновата! – шепчу я в ответ.

Сидящий через несколько кресел от нас парень вскакивает и кричит от радости. Элвис со сцены идет к нему и проверяет номер билета – а потом поздравляет и протягивает выигрыш. Затем он желает всем отлично повеселиться во время длинной ночи Элвиса, и начинается первый фильм. Это «Голубые Гавайи», один из моих любимых фильмов, но я ничего не вижу перед собой.

Мы не выиграли билеты, мы не успеем в Грейсленд. Нелли совсем не смотрит на экран, и через пару минут слышен ее храп. Сначала я хочу разбудить ее, чтобы она не мешала смотреть кино, но потом замечаю, что она далеко не единственная, кто храпит. Мне кажется, что все, кроме меня, спят. В этом есть что-то странное и притягательное – сидеть в полупустом кинотеатре с крепко спящими незнакомцами и смотреть фильмы с Элвисом.

Накатывает усталость. Я уже почти заснула, как вдруг слышны слова, после которых сна уже ни в одном глазу: «Get in». Я смотрю на экран. Красавица-блондинка садится к Элвису в машину. Get in, слышу я снова, get in.

Именно так и сказал пожилой мужчина в бейсболке.

Get in.Я закрываю глаза и слышу Элвиса с экрана.

И мне чудится голос человека, подвозившего нас.

13

Следующим утром длинный стол в фойе кинотеатра заставлен термосами и тарелками с сандвичами.

– Завтрак Элвиса Пресли, – говорит Нелли и приглашающим жестом разводит руки, словно это она все приготовила.

Усталые люди уныло стоят вокруг, пьют кофе и набивают рты сандвичами. Все в париках и солнечных очках. Я смотрю на Нелли. Она еще похожа на Элвиса, хотя ее парик совсем сбился на сторону и теперь напоминает меховую шапку. Бачки торчат справа и слева, словно меховые наушники.

– Принесу тебе чего-нибудь поесть, – она идет к буфету и возвращается с картонным стаканчиком и пластиковой тарелкой, полной сандвичей. – Любимый сандвич Элвиса: жареное арахисовое масло и бананы. Приятного аппетита!

Я ставлю вещи на пол и беру из рук Нелли стаканчик и тарелку. Кофе жидкий и выдохшийся, сандвич – приторно-сладкий и жирный.

Нелли сияет.

– И чтоб без тошниловки!

– Что? – бормочу я с набитым ртом. – Чтоб без чего?

– Я знаю, что ты этим страдаешь, – Нелли озабоченно смотрит на меня, я и не думала, что ее лицевые мускулы вообще способны на такое.

– Что? – переспрашиваю я и вонзаю зубы в мерзкий сандвич, чтоб ничего больше не говорить. Нелли не отрывает от меня взгляд, а я отпиваю кофе и прячусь за стаканчиком.

– Я знаю, что ты этим страдаешь.

– Чем же? – пробиваюсь я сквозь липкую массу из жареного арахисового масла, бананов и кофе.

– Тошнотой. У тебя булимия. Я знаю.

Я стараюсь проглотить то, что у меня во рту.

– Брехня! Я только иногда хочу избавиться от еды, если съела слишком много!

– Вот это и называется булимией. Поверь мне на слово, я-то знаю на собственном опыте.

– Ты? – Если у меня немедленно не получится проглотить эту липкую гадость, она залепит мне рот так, что я больше не смогу говорить.

Больше всего мне хочется пойти в туалет и выплюнуть все это, но тогда Нелли еще больше уверится в том, что права. Я отпиваю еще кофе, сглатываю изо всех сил и наконец чувствую, как комок в горле скользит вниз.

– Да, я, – говорит Нелли, – И поверь мне: кислотой разъедает все. Желудочный сок разъедает рот и горло, все превращается в сплошную рану. Через какое-то время ты по-любому больше не можешь есть, потому что все болит. Конечно, ты все равно ешь. Ты ешь судорожно, одна судорога – десять маленьких сосисок, две упаковки чипсов и три пачки мороженого.

– Но ты же вовсе не толстая!

Нелли оглядывает меня с ног до головы.

– Ты тоже.

Я теряю дар речи. Я не толстая?

Шутит она, что ли?

– А почему же тогда ты мне об этом всегда говорила?

– Ну ты и не худышка.

Ага.

– А еще я заметила, что это твое больное место, – Нелли говорит так по-деловому, словно сообщает, сколько сейчас времени. И только ее руки мнут сандвич, от которого она еще не откусила ни кусочка.

– Больное место, – мне надо еще раз произнести это, чтоб понять, что именно она имеет в виду. – А зачем?

Странно, я говорю так же по-деловому, как и она минутой раньше.

– Не зачем. Просто так поступают люди вроде меня.

Пальцы Нелли уже почти превратили сандвич в шар.

– Люди вродё тебя, – говорю я и вижу Ульрике. «Найди ее больное место, прежде чем она найдет твое».

Я киваю. Не знаю, зачем Нелли мне рассказывает все свои профессиональные тайны – но ценю это. Это кажется абсурдом, но сейчас у меня появляется смутное ощущение, что весь мир так устроен.

– Где мое больное место? – Нелли глядит на меня с вызовом.

– Ах, Нелли.

– Ты так никогда не научишься. Где-мое-больное-место?

У нее тот самый тон, который бесит меня в моем учителе физики так, что мне от ярости приходит в голову правильный ответ.

– Ты боишься, что кто-то заметит: ты – всего лишь ты сама.

У Нелли такое лицо, что становится ясно – я попала в яблочко.

– Используй это.

– Использовать это?

Нелли снова кивает.

– Ах, Нелли.

– Ты слабачка.

– Я не слабачка, я твоя подруга, слышишь ты, идиотка!

Я выплескиваю остатки кофе ей в лицо, беру в буфете новый стаканчик и выхожу на улицу.

Только что мне хотелось разреветься, а теперь я улыбаюсь, усаживаясь на залитые солнцем ступеньки кинотеатра. Нелли и вправду думает, что я справлюсь с тошнотой. Я почти горжусь собой. И она волнуется за меня. Только вот если нам теперь придется ходить в туалет только вместе из-за того, что Нелли решит проверять, тошнит меня или нет, это может достать.

Когда я вижу выходящую из кинотеатра Нелли, то улыбаюсь еще шире.

– Антье! – кричит она и совсем растерянно озирается.

А потом садится рядом со мной на ступеньку. Секунду мы молчим.

Потом Нелли пихает меня локтем в бок.

– Я твоя подруга.

Я смотрю на нее. У нее в руках все еще шар, когда-то бывший сандвичем. Я беру его.

– Ты что, собираешься запустить его кому-нибудь в голову?

Нелли отбирает шар.

– Отличная идея, особенно если мы встретим человека, набитого деньгами. У нас осталось ровно пятьдесят пять центов.

– Ну да, – я снова беру шар, – список наших преступлений от этого длиннее не станет.

– Гм, – Нелли, кажется, не до новых преступлений. Ну нет так нет.

– А как мы доедем до Грейсленда?

Нелли пожимает плечами.

– Как обычно.

Я вздыхаю, встаю, вытягиваю руку и выставляю большой палец. Через пару минут со мной рядом оказывается Нелли.

– Как думаешь, долго мы тут простоим?

– Понятия не имею.

– Если б у нас только были деньги, чтоб доехать на автобусе до шоссе! В городе вряд ли кто остановится!

Нелли устало кивает. Сейчас она тоже чувствует, как это «стоять, битым щас». Мимо нас проезжает несколько машин, и люди в них тупо пялятся на нас. Я не понимаю, чего в нас такого странного, пока из одной машины не высовывается смеющийся тип с криками: «Эй, Элвис и Элвис, почему же вы не поете?»

Я смотрю на Нелли. На ней парик с длинными черными бачками и огромные солнечные очки. На мне тоже. Я срываю парик с головы.

– Не надо, – Нелли снова натягивает парик мне на голову. – Он прав.

– Ты с ума сошла, это ж позорище! – Я тяну парик вниз.

Нелли, качая головой, расчехляет гитару.

– Он прав. У тебя есть шляпа или что-нибудь похожее?

О нет. Я сажусь на ступеньки кинотеатра.

– Я же говорила: я никогда не играю на людях. Нелли достала мою соломенную шляпу из рюкзака и положила перед нами прямо на ступеньки.

– Почему?

– Потому, потому, потому… нипочему!

– Но ты же хочешь в Грейсленд? Так что вставай рядом со мной, играй на гитаре и пой.

– Я не могу, – не двигаюсь я с места.

– Но ты же могла там, в спортзале.

– Там все были пьяные. И было очень шумно.

Я смотрю на Нелли. Она протягивает мне руку.

Я снова не двигаюсь.

– Ну хорошо. Вот здесь, – она обводит руками пространство вокруг, – спортзал. А это, – она показывает на людей, идущих мимо и глядящих на нас, – пьяные. Они все пьяные – и я тоже.

Нелли, спотыкаясь, ковыляет по тротуару и нечленораздельно бормочет.

– Ну хорошо, хорошо, – я встаю.

Представление Нелли так позорно, позорнее всего остального – что я уже готова петь, если это ее остановит. Беру гитару и настраиваю ее.

– Готова?

– Не совсем.

Поправляю сползший с головы Нелли парик.

– Готова.

И я начинаю играть вступление к «В гетто», потому что это у меня получается лучше всего – да и песня самая жалостливая. Нелли поет за хор, и у нее здорово выходит. Как мне кажется. Только вот кроме меня так, похоже, никто не думает. После «В гетто» мы поем «Влюбляюсь», одну из любовных баллад Элвиса, которая мне не слишком нравится – но что поделать, публике надо угождать. Если эта публика есть, конечно.

Время от времени около нас останавливаются люди и дружелюбно глядят – а потом идут дальше, не кинув в шляпу ни монетки. Может быть, они все такие бедные? После седьмой песни я говорю Нелли: «Хватит» – и мы останавливаемся.

И снова садимся на ступеньки.

– В общем, придется опять топать.

Нелли кивает.

– Эй, вы чего остановились? – кричит кто-то сзади.

– Что? – я оборачиваюсь. За нами стоит владелец кинотеатра, который вчера открывал ночь Элвиса. – Пойте дальше, я никогда еще не продавал столько билетов, сколько сегодня. Вы – лучшая реклама из тех, что у меня были!

– Правда? – я вскакиваю. – Так это же здорово!

Нелли тянет меня назад на ступеньки и встает сама.

– Минуточку. Вы зарабатываете деньги на этих билетах – правда же?

– Ну да, – владелец кинотеатра чешет в затылке. – Не слишком-то и много, тут больше интереса, чем настоящего заработка.

Нелли кивает.

– Понимаю. Ну тогда мы лучше пойдем, потому что у нас, – она показывает на себя и меня, – у нас это больше заработок.

Владелец кинотеатра удивляется.

А потом засовывает руки в карманы, выпячивает живот и говорит:

– О’кей. Сколько вы хотите?

– Немного. Всего лишь два билета на экспресс Элвиса.

Я смотрю на нее. Нелли гений. Просто гений. Владельцу кинотеатра так не кажется.

– Так я же разыграл их вчера вечером!

Нелли качает головой.

– Нет, не разыграл.

– Разыграл. Вы же сами всё видели!

– Мы видели, как ты вручил билеты кому-то, да. И этот кто-то выглядел, как тип на кассе.

Владелец кинотеатра вытащил руки из карманов.

– Он твой сотрудник, – Нелли не обманешь.

Владелец совсем взопрел. Мне его даже жалко – и зачем он только перед нами оправдывается? Ему это ни к чему. А потом я понимаю, что Нелли делает то, о чем говорила мне сегодня утром: она поняла, где слабое место владельца кинотеатра, и использует это прежде, чем он поймет, где ее слабое место.

Слабое место Нелли сейчас – что ему может быть наплевать, подозреваем мы его в подделке розыгрыша или нет. Но он так занят собственным слабым местом, что ничего не замечает.

– Если никто так и не выиграл билеты – они тебе самому вовсе не нужны, – Нелли говорит это так, словно это само собой разумеется.

– Хотя… – он трет подбородок. А потом вдруг хлопает в ладоши. – Ну хорошо. Я отдам их вам. Только за это будете петь тут весь день, до отправления экспресса Элвиса!

– Отлично! – Нелли жмет ему руку так, словно он заключил сделку своей жизни.

Владелец идет в кинотеатр и возвращается с огромной табличкой в руках.

– Билеты тут, – он вручает их мне, – а это для тебя.

Он обеими руками вешает Нелли на шею табличку. Я беру ее за руку и поворачиваю к себе. «Самая длинная ночь Элвиса в мире, – написано там, – получи бесплатный Элвис-пакет и выиграй билеты на Элвис-экспресс! Включая бесплатный Элвис-завтрак в виде шведского стола!» Нелли глядит раздраженно, но ничего не говорит.

Впервые я играю не просто так, а чтобы заработать. И это намного труднее, чем я себе представляла. Приходится играть, даже если уже надоело. Приходится выглядеть так, словно ты каждую минуту счастлив стоять тут, петь и играть, даже если ты и поешь песню по пятому кругу и пальцы уже свело судорогой. Как только мы присаживаемся отдохнуть на ступеньках, из кинотеатра выходит владелец, спрашивает: «И?», и мы снова встаем, чтобы в седьмой раз спеть «В гетто». Хрипло выдохнув последнее «…a его мама плачет», я думаю, что вот-вот зареву сама.

– Распроданы!

– Что? – мы с Нелли глядим друг на друга.

– Впервые в жизни все билеты распроданы! – владелец кинотеатра бежит к нам, снимает табличку с шеи Нелли, берет у меня гитару из рук и хлопает нас по плечам.

А потом объясняет, как дойти до нужной остановки, которая, по счастью, всего в паре минут ходьбы отсюда. Напоследок он вручает мне белую коробку.

– На дорожку!

Я снимаю крышку. Коробка полна – в ней как минимум десять сандвичей с жареным арахисовым маслом и бананом, каждый аккуратно упакован в пленку. Я закрываю коробку.

– Спасибо.

Владелец кинотеатра сияет.

– Не за что, они остались со вчерашнего вечера!

Из последних сил мы плетемся с вещами по улице. Придя на место, не обнаруживаем никакой автобусной остановки. Нелли глядит на часы.

– Черт! Он отправляется через пять минут!

Я вдруг просыпаюсь. Если мы провороним автобус только потому, что не можем найти остановку, я не отвечаю за себя.

Мы бежим по улице вниз.

Ничего.

Возвращаемся.

Снова ничего. «Две минуты».

Мы заворачиваем за угол, но нигде, нигде, нигде не видно автобусной остановки. В конце концов Нелли произносит: «Экспресс Элвиса отправляется как раз в эту минуту».

Мы садимся на тротуар. Люди, проходящие мимо, смотрят назад, а какой-то человек кричит нам что-то из машины. Я даже не смотрю на него.