Текст книги "Мой внутренний Элвис"

Автор книги: Яна Шерер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

– Вы с собственным сопровождением? – она кивает на гитару.

Я киваю в ответ. Она ставит галочку в списке и говорит «ваш номер – 16», засовывает карандаш за ухо и уходит.

Мы с Нелли втискиваемся на свободное место около толстого Элвиса в синем костюме с блестками. Он поначалу вообще будто не замечает нас, а потом рывком поворачивается к нам и говорит:

– Вы – девчонки.

– Верно подмечено, – Нелли смеется.

Толстый Элвис поправляет бакенбарды. По щеке его скатываются капельки пота.

– Но вы же знаете, что Элвис был мужчиной.

– Вы имеете в виду, он и естьмужчина?

Я отвожу от него глаза и смотрю на Нелли. Она и вправду это сказала?

– Мы его недавно встречали.

– Ну конечно, деточка. Мы все тут его встречали.

Толстый Элвис качает головой, достает огромный белый платок и вытирает лицо. Его приклеенный бакенбард остается в платке.

– Мистер, – говорит Нелли, – вы потеряли бакенбард.

– Тебе кажется, ты суперостроумна, да, девочка? – он злобно смотрит на Нелли.

Потом глядит в платок, в котором застрял искусственный бачок, похожий на черную жирную гусеницу.

– Что же это, к чертовой матери…

– Тревор Джонс! – выкрикивает женщина со списком.

Он вскакивает, свирепо смотрит на нас и идет на сцену. Потом оттуда доносится низкий гортанный голос: «Ты свела меня с ума-а-а!»

– Да, так оно все и было! – мы с Нелли хохочем.

– Чего тут смешного? – около нас усаживается Элвис в военной форме.

Мы с Нелли переглядываемся. Кажется, на нас сейчас обозлится еще один Элвис.

– М-м-м, ничего, – отвечаю я.

Элвис смеется.

– Какого Элвиса вы будете представлять?

– Какого Элвиса?

Он кивает.

– Ну да, какого Элвиса? – он тычет себе в грудь пальцем. – Я изображаю военного Элвиса, а он, – парень кивает на Элвиса в другом углу комнаты, одетого в гавайскую рубашку и с цветочной гирляндой на шее, – Элвиса из фильмов. А вот этот, перед нами – Элвиса в самом начале.

Этот Элвис одет в черный пиджак, короткие брюки, белые носки и лаковые ботинки. Элвис в военной форме откидывается к стене.

– Если вам интересно мое мнение, то я скажу: уж слишком много Элвисов в концертных комбинезонах. Особенно в этом году – все просто забито ими. И когда они все поймут, что Элвис в концертном комбинезоне – это совершенно старомодно? Вы знаете, сколько было в мире двойников Элвиса, когда он только-только умер?

Парень напряженно глядит на нас.

– Ни одного? – говорит Нелли.

Элвис в военной форме качает головой.

– Тридцать семь по всему миру. А как вы думаете, сколько их было в девяносто третьем году?

Мы с Нелли молчим.

– Сорок восемь тысяч! Знаете, во что превратилась эта цифра в две тысячи десятом? – он задерживает дыхание. – Она превратилась, – шепчет он, – в два с половиной миллиарда двойников Элвиса! И почти все одеты в концертные комбинезоны!

Последнее предложение он почти выкрикивает, а потом придвигается к нам совсем близко.

– Хотите дружеский совет? Изображайте Элвиса в стиле госпел. Это настоящая рыночная ниша.

– Кэмдхауз, Мэтт! – выкрикивает женщина.

Элвис в военной форме встает.

– Удачи!

– Вам тоже! – говорит Нелли.

И он исчезает. Секунду спустя со сцены раздается «Muss i denn, muss i denn zum Städtele hinaus» – из «Деревянного сердца» Элвиса, припев которого тот пел по-немецки.

Я смеюсь.

– Два с половиной миллиарда двойников Элвиса! Почти каждый третий человек в мире имитирует Элвиса! К сожалению, нас с тобой лишь двое.

Нелли серьезно смотрит на меня.

– Ты хочешь сказать, тут проходит конкурс двойников? Он же называется конкурсом песен!

И хотя я утешаю Нелли, мне самой как-то не по себе. Если тут и вправду выбирают лучшего Элвиса, то мы пропали. Совсем пропали. Они закидают нас гнилыми бананами. Или еще чем похуже.

– У нас даже нет костюмов! – ноет Нелли.

– А вот и есть! – я роюсь в рюкзаке и достаю бесплатный пакет Элвиса. – Есть!

Нелли смотрит на все это скептически, но тоже достает свои очки и парик и надевает. Мы поправляем друг другу бакенбарды, и тут я вспоминаю про записку, которую мне дал Пит. Роюсь в рюкзаке и нахожу ее в самом низу, совершенно скомканную. Разглаживаю и протягиваю Нелли.

– Пой вот это.

Нелли читает.

– Что это?

– Пой, если мы это споем, то точно победим!

Нелли читает и качает головой, а потом женщина со списком выкрикивает: «Шрёдер, Антье!» Мы с Нелли смотрим друг на друга, встаем и идем на сцену.

Стоять на сцене перед сотнями людей – это то же самое, когда на тебя вдруг орет папа. Я впадаю в транс и вижу мелочи, которые совершенно не важны сейчас: к примеру, подставка для микрофона стоит чуть криво, а сцену не мешало бы подмести хорошенечко. Потом я говорю: «Вперед», беру Нелли за руку и иду в центр сцены, к микрофонам.

Кто-то протягивает мне кабель, чтобы я воткнула его в гитару. Мы с Нелли стоим у микрофонов и молчим. Странно, со стороны это всегда выглядит очень организованно – кажется, где-то сидит куча людей, которые подают музыкантам знак начинать, а на самом деле ты просто стоишь и мысленно даешь себе пинка, чтоб запеть.

Я смотрю на Нелли. У нее в руках записка Пита, она вся дрожит. Перевожу взгляд на зрителей. Они просто стоят и вовсе не выглядят недружелюбно – по крайней мере те, лица которых я могу рассмотреть, в передних рядах. Многие из них переодеты Элвисами, с бакенбардами и в солнечных очках, в костюмах с блестками, и я думаю поэтому: «Куда правильнее было бы, если бы на сцене было больше Элвисов, чем в публике, а не наоборот». И тут же вспоминаю, что сейчас-то как раз мы с Нелли те самые Элвисы, что стоят на сцене, и я ударяю по струнам.

И ничего не слышу.

Неужели гитару не подключили?

Я оборачиваюсь и вижу женщину со списком, она поднимает большие пальцы и улыбается – и поэтому я играю дальше. А потом Нелли поет. «…Я попал в ловушку, и не могу выбраться – запутался в колючей проволоке на границе…» «Статуя Свободы, неужели ты не видишь…» —подпеваю я и ныряю в песню. Я не слышу ни себя, ни гитару, но мне слышно, как поет Нелли, и этого вполне достаточно.

У нее очень красивый, чистый голос. Люди уплывают куда-то, я вижу только Нелли и слышу ее голос. Перед последней строфой я на мгновение поднимаю голову – на зрителей. Они тихо стоят, слушают и смотрят на нас.

А потом вдруг в этом море солнечных очков и чубов «под Элвиса» я вижу пожилого мужчину в синей бейсболке.

– Мистер Пресли! – кричу я. – Мистер Пресли!

– Ага, вот он я! – кричат Элвисы в зале, кто-то смеется.

А остальные молча смотрят на сцену. Нелли закончила петь. Мужчина растворяется в толпе.

– Мистер Пресли! – кричу я. – Мне очень надо с вами поговорить, вы… вы очень нужны мне!

Потом сую Нелли в руки гитару и спрыгиваю со сцены.

Падаю, поднимаюсь, проталкиваюсь сквозь толпу у сцены. Люди не хотят посторониться, они толкают меня и ругаются, когда я наступаю им на ноги. Но мне во что бы то ни стало надо туда, за ним.

Выбравшись из толпы, я бегу со всех сил. Между павильонами, набитыми сувенирами Элвиса под завязку, и Грейслендом – широкая двухполосная улица, по ней мы ехали сюда на труповозке.

Мимо проносятся машины и грузовики, непонятно, как мне оказаться на другой стороне.

И вдруг на секунду улица оказывается совсем пустой.

Не раздумывая, я бегу. Перебегаю дорогу, и за спиной она вновь взрывается звуками.

А впереди, за коваными воротами, он – Грейсленд.

Из светлого камня, с белыми колоннами и зелеными ставнями. Точно такой же, как по телевизору. Бегу что есть сил туда. Женщина на входе словно не замечает меня.

Вбежав в дом, я на секунду задерживаю дыхание. Здесь совсем тихо, кроме меня вокруг – никого. Я знаю, на что тут можно посмотреть, знаю, что можно пойти в кинозал, в спальню матери Элвиса, в кухню, но я бегу мимо. Мне надо в Комнату джунглей. По лестнице вниз – и я в зелени: зеленый ковер, зеленые шторы, зеленые плюшевые диваны.

А на одном из диванов сидит пожилой мужчина в синей бейсболке.

– Привет, мистер Пресли, – выпаливаю я.

Он оборачивается.

– Привет, Антье.

И я просто стою и смотрю на него.

Элвис указывает на место рядом с собой. Когда я усаживаюсь на диван, он приобнимает меня.

– Добро пожаловать в Грейсленд. Что тебе предложить? Что-нибудь выпить?

– Нет, спасибо.

Мне хочется только смотреть на него, бесконечно, на его глаза, рот, бакенбарды, на большое кольцо с печаткой на пальце.

Элвис.

– Тебе здесь нравится?

Я оглядываю зеленую комнату.

– Очень.

Элвис сияет.

– А что вы хотели мне сказать?

Он удивленно смотрит на меня.

– Сказать тебе?

– Ну я должна была приехать сюда, – говорю я.

– Ну конечно, – он убирает руку с моего плеча. – Я просто хотел у тебя кое-что спросить.

Спросить у меня? Я молчу.

– В общем, это про мою смерть. Я бы хотел вернуться.

Я киваю.

– Как ты думаешь, стоит?

Я думаю о своих одноклассниках, которые отпускали шуточки про сладенькие пончики и сладенькие песенки.

– Не знаю, – сомневаюсь я.

А потом вспоминаю о двух с половиной миллиардах двойников Элвиса, о конкурсе песен Элвиса, о соревновании по карате в честь Элвиса, о могиле Элвиса, усыпанной цветами и плюшевыми игрушками.

И понимаю, что хотя на лентах венков, лежащих на могиле и написано: «Мы скучаем по тебе»,для всех поклонников стало бы настоящей катастрофой, вернись он по правде.

Я беру руку Элвиса в свою.

– Лучше не надо.

Он кивает.

– Я так и думал.

Элвис не отпускает мою руку, а только крепче ее сжимает, поэтому я решаюсь спросить.

– Зачем все это? Из-за мафии?

Он смеется.

– Мне просто было уже не справиться. Все эти турне, фильмы, фанаты. Надо было отдохнуть. Думаешь, я сделал ошибку?

Я вспоминаю, как выпрыгнула из машины в Эри.

– Нет, – говорю я, – иногда бывает так, что надо просто бежать.

Элвис снова кивает.

– Но вечно сбегать не получится.

Он смотрит на меня. Я обнимаю его и поднимаюсь.

– Спасибо.

Он машет рукой.

– Береги себя, Антье Шрёдер. You are always on my mind.

16

Не знаю, как я вернулась обратно, но теперь я снова сижу за сценой, туда доносится до боли знакомый голос. Он поет «В гетто».

Прислоняюсь затылком к деревянной стене и просто слушаю. После финального «…а его мама плачет» со сцены возвращается Язон. Сначала я только смотрю на него: как он стоит с отсутствующим взглядом, как берет чехол, осторожно зачехляет гитару, закрывает молнию – и как вдруг отпускает гитару и она падает на пол.

Язон словно забыл про нее. Он бежит ко мне и обнимает меня так крепко и так долго, как никто и никогда, кроме мамы, конечно, меня не обнимал.

А потом целует меня в губы, так быстро и легко, что я не понимаю, был ли этот поцелуй по правде. Я дрожу.

– Антье, – радуется Язон, – Антье.

Мне так хорошо, что я больше не могу этого выдержать и поэтому спрашиваю:

– Гитара разбилась?

Он отпускает меня, поднимает гитару и вытаскивает из чехла. Подставка для струн вдрызг сломана, струны безжизненно висят. Язон улыбается.

– Она была уже старая… И вообще, ничего в ней хорошего не было.

Он засовывает гитару в чехол и достает что-то из сумки.

– Happy birthday, – говорит он и подает мне завернутую в розовое коробку.

Я разворачиваю ее бесконечно долго, потому что руки дрожат. В розовой бумаге – розовая коробка, а в коробке – Элвис Пресли в гавайской рубашке.

Я представляю, как оба моих пластиковых Элвиса сидят с растрепанными Барби в костюмах для аэробики в розовом баре и потягивают пина-коладу.

У Клары теперь, наверное, получится играть в семейную терапию и без меня.

– Я знал, что тебе понравится! – Язон сияет. – Он даже может петь!

– С ума сойти, – говорю я.

И почти решаюсь поцеловать Язона, как со сцены говорят «Родители Антье Шрёдер ждут ее в ресторане Элвиса Пресли». Сначала я даже не понимаю, что это про меня, но Язон командует: «Пошли», сует мою гитару мне в руки, закидывает свою за плечо и тянет к выходу со сцены.

Маму, папу и Клару видно уже издалека, они стоят перед рестораном.

– Антье! – кричит мама, и все трое бегут ко мне.

Мама успевает первой.

– Вот ты где, мы тебя всюду искали! Вы были великолепны, ты и Нелли!

Клара машет пластиковой куклой Элвиса. Папа, задыхаясь, стоит рядом с мамой. За спиной у него гитара, и он удивленно смотрит на гитару за моейспиной. Потом подходит, обнимает и говорит: «С днем рождения!»

Мама недоумевает.

– Разве ты не поздравил ее уже сегодня утром?

Папа жует мундштук трубки.

– Поздравлений мало не бывает! – говорю я поспешно. И выталкиваю вперед Язона. – Это Язон!

– Привет, Язон, – мама протягивает ему руку.

– Хай, – говорит папа, – я папа Антье.

Мне становится не по себе. Клара сдвигает рептильи очки на лоб и смотрит на Язона.

– Антье замужем вот за кем, – сообщает она и машет перед его носом гавайским Элвисом.

– Ах, – говорит Язон и берет второго пластикового Элвиса у меня из рук. – Мне кажется, это его брат-близнец!

Клара секунду не знает, что сказать, а потом забирает куклу у Язона. Она переводит взгляд с одного Элвиса на другого.

– Нет, я думаю – они женаты!

– Точно, – говорю я.

Мама кивает на гитару у меня за плечами.

– Но я думала, твоя гитара у папы?

Я смотрю на папу. Он, как и я, тоже мучительно решает, что же сказать.

– Это мой подарок, – выпаливает он, – мой подарок Антье!

Снимает с плеча гитару и протягивает мне.

– Спасибо! – говорю я.

Мама явно злится.

– Распаковать! – вопит Клара.

Я достаю гитару из чехла. Она точно такая же, как гитара у меня за спиной.

– Тебе еще недостаточно тесно в машине, а, Вольфганг? – мама переводит взгляд с гитары на папу.

– Это на тот случай, если другая сломается! – объясняет Клара маме.

– Нет, – папа выдерживает мой взгляд. – На этой я буду играть, когда Антье согласится поиграть со мной.

Мама качает головой.

– Но ты же совсем не играешь на гитаре, Вольфганг!

По папиному лицу видно, как яростно он кусает трубку.

– Так научусь. Антье меня научит. Мы уже попробовали в дороге.

– Ой, да! – восклицаю я, и на секунду мне кажется, что я и вправду приехала в Грейсленд с папой, а он купил вторую гитару, чтобы играть со мной, что он и вправду мой папа.

– А где Нелли? – я вдруг понимаю, что ее здесь нет.

– Слушает других участников конкурса, – кажется, маму Нелли сейчас интересует меньше всего.

– А где вы ночевали в пути? – спрашивает меня она.

Мне становится не по себе.

Я пробую прочесть по папиному лицу, что же он ей рассказал.

Он складывает губы в трубочку, а потом раскрывает – что же он имеет в виду?

– Луисвилл, – пробую я.

– А, – кажется, мама довольна, – а я уж думала, вы ехали через Лондон?

Почему, интересно папа просто не заорет, что мама ни за что не способна взять на себя ответственность, что с него достаточно и он сейчас же уйдет? Почему он не делает этого в тот самый момент, когда это единственное, что нас может спасти?

А потом вдруг я слышу собственный голос.

– Понятия не имею, – ору я, – понятия не имею, где там ночевал папа, я сбежала от него в Питтсбурге, потому что он так жутко кричал на меня, потом нашла Нелли в Государственном парке, и мы с ней вдвоем поехали в Грейсленд. И я больше никогда, слышишь, никогда не позволю тебе заставить меня делать вместе с папой то, что тебе самой не хочется. Ты его жена, а не я! Он даже не мой отец, и ты переспала с Тони!

Последние слова я кричу прямо маме в лицо. Мама, замерев, смотрит на меня, а потом размахивается и бьет меня по лицу. Мы все стоим так, словно не можем поверить, что все это и вправду происходит. Мама разворачивается и уходит.

Мы молчим, а потом папа говорит:

– Может, пойдем поедим?

Я смотрю на него. А потом хохочу, так сильно, что моя щека там, где ее коснулась мама, вся горит. Язон вздыхает с облегчением.

– Ну, тогда пошли, – говорит папа, идет к белому столу, стоящему на улице у кафе, и садится.

Клара залезает мне на колени и осторожно дотрагивается пальчиком до щеки.

– Почему мама так сделала?

Я глажу ее по волосам.

– У мамы – гормональное нарушение, знаешь, такое, когда не могут слышать правду. И поэтому пускают в ход руки.

– Ага, вот как, – Клара кивает.

Папа заказывает всем сандвичи с жареным арахисовым маслом и бананами.

– Тони не твой отец! – говорит папа, когда мы все жуем. – Поверь мне.

Я смотрю на него, и он не отводит взгляд.

– Правда?

Папа кивает.

– Правда. Мне очень жаль.

Это «мне очень жаль» больно колет в сердце.

– Но у мамы же был роман с Тони?

Понятия не имею, что со мной сегодня – я просто говорю все, что думаю.

Папа снова кивает.

Мы разговариваем так, что по нашему тону Язон, наверное, думает, что мы это о погоде.

– Я думал, что потерял твою гитару, – говорит папа.

– Ты и вправду ее потерял.

– Но не так, как я подумал.

Папа держит сандвич в руке – за последние три минуты он не откусил от него ни кусочка.

Я вижу папу с надкусанным сандвичем в руке и вдруг понимаю, что это совершенно неважно, кто там мой отец.

Я Антье, Антье Шрёдер, иногда Антье-Крантье, иногда замужем за пластиковым Элвисом, иногда рыжеволосая, а иногда блондинка, иногда я дочь Тони-альфонса, а иногда – Вольфганга-любителя железнодорожных справочников.

Но всегда, всегда Антье. Я беру Язона за руку.

Через десять минут возвращается мама. Она подсаживается к нам и говорит: «Привет!» так, словно и не дала мне по роже впервые в жизни вот только что.

Странно, обычно это папа смывается и возвращается так, словно ничего и не было.

– Что это вы тут едите такое вкусненькое?

Мама смотрит наигранно-радостно на остатки наших сандвичей.

– Тони, – говорю я ей таким же радостным тоном, – переспал и с миссис Фицмартин тоже. И еще он приставал к Нелли.

Мама выглядит так, будто это я дала ей по лицу.

– Я понимаю, что ты потрясена, Антье, – говорит она потом, – но все это не имеет к тебе никакого отношения. Не стоит придумывать такие истории.

Я не успеваю ответить, потому что к нашему столу подбегает Нелли.

– Антье, – кричит она. – Антье! Мы выиграли приз за самое трогательное выступление!

Не могу поверить.

– Правда?

Нелли тянет меня за футболку.

– Пошли!

– Секундочку. Скажи ей то же, что сказала мне, – я показываю на маму.

Нелли непонимающе смотрит на меня.

– Что?

– Про Тони, твою мать и про тебя.

Нелли смотрит куда-то мимо.

– Не знаю, о чем ты. Пошли же!

– Я так и знала, – цедит мама.

Нелли тянет меня все сильнее, и я иду с ней.

За сценой нам навстречу бежит женщина со списком.

– Боже мой, наконец-то!

Мы с Нелли, спотыкаясь, вылетаем на сцену.

Сначала-то я не вижу вообще ничего, а потом понимаю, что там стоит пожилой человек в синей бейсболке.

Он что-то держит в руках и зовет нас.

Когда мы подходим, он говорит:

– Приз зрительских симпатий за самое трогательное выступление получают эти молодые дамы!

Зрители бешено аплодируют.

Мы с Нелли кланяемся.

А потом Элвис кладет мне в руку памятный значок. «Я побывала в Грейсленде и открыла Элвиса в себе», —написано на нем.

Я поднимаю глаза на Элвиса.

– Точно, так оно все и было.