Текст книги "Мой внутренний Элвис"

Автор книги: Яна Шерер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Ничего удивительного.

Я, конечно, сказала Нелли, что не сижу на диете, мне просто плохо.

– Антье на диете! – тут же доложила та матери и всучила ей мою тарелку.

Мать Нелли сказала: «Отлично» и одобряюще посмотрела на меня.

В наушниках Элвис поет «Подозревая друг друга», но мне все равно слышно, что мама и папа орут всё громче. Теперь уже речь вовсе не о том, кто заварил всю эту кашу с Нелли, а о том, кто же пропустил нужный поворот.

– Я еду, ты следишь за дорогой! – орет папа.

Это не совсем так, потому что пока он едет, мама должна еще кормить папу пончиками и бутербродами, фотографировать из окна, если папа командует: «Фото справа!», и говорить «О-о-о-о», если папа возвещает: «В зеркале заднего вида – чудо природы!».

Нам с Кларой тоже надо говорить «О-о-о-о», а если мы не дай бог пропустим этот момент или же протянем «О-о-о-о» не так долго или громко, как надо, то папа сразу же кричит, зачем мы только поехали в это путешествие, вот другие дети были бы благодарны, если бы им предоставилась возможность увидеть всю эту красоту – а не играли бы в «Геймбоя», пока за окном одно чудо природы сменяет другое.

Но сейчас папа ничего не говорит про чудеса природы, он кричит о том, что мама могла бы и помочь ему с навигацией. Мама говорит: «Вольфганг!» Я выглядываю из окна.

Мы едем по территории эмишей, где были вчера. Ужасно темно – кажется, я еще никогда не видела такой темной ночи. Только пара светлячков видна.

В одном из фильмов с Элвисом это был бы очень романтичный момент: Элвис и какая-нибудь красотка едут в ночи и сбиваются с дороги. Темнота все гуще, они уже не знают, куда заехали, а потом еще начинает лить как из ведра. Они обвиняют друг друга и орут как ненормальные, а когда ор становится нестерпимым, он хватает ее и закрывает ей рот поцелуем.

К сожалению, мама с папой таких штук не проделывают.

Хотя, конечно, тут пришлось бы маме схватить папину голову, потому что у нас все время орет папа – мама только говорит «Вольфганг!».

Меня все время удивляет – неужели она думает, что вот это «Вольфганг!» успокоит папу, ведь уже сто раз она должны бы была заметить, что оно его только раззадоривает.

– Что за дрянь говеная! – рычит он и орет, что сейчас же остановится и выйдет из машины. Ну и пусть выходит – без него будет спокойнее.

Самое потрясающее во всем этом – как это Клара умудряется спать в таком шуме.

Стоит родителям разораться по-настоящему, как она съеживается в своем детском кресле и засыпает.

Мама после такого ора всегда говорит, что надо отнестись к папе с пониманием, потому что дедушка раньше устраивал настоящий террор, как только семья шла не туда на прогулке. От этого у папы с детства травма, говорит мама, и поэтому он теперь сам устраивает террор каждый раз, как только мы заедем не туда.

Короче, он сегодня орет как резаный потому, что раньше ему не нравилось, как орет на него его отец.

3

Сегодня мы с папой хотим провести день вдвоем, – говорит мама после завтрака, – вы не против побыть тут одни?

Ну почему же? Остаться одной с шестилетней сестренкой в общаге, в комнате-развалюхе без кондиционера – что может быть лучше такого отдыха?

– Нет, – отвечаю я, – супер!

Мама сияет. Папа выглядит довольнее, чем вчера вечером. Мы несколько часов блуждали по кукурузным полям – пока мама не позвонила в дверь какого-то дома и не спросила, куда же нам ехать. Правда, она до этого два часа порывалась это сделать, но папа ей не позволял. Он никогда не хочет ни у кого ничего спрашивать – ну разве что он уже сам заранее знает ответ и хочет проверить собеседника. Прямо как в анекдоте, когда мужчина спрашивает женщину на улице: «Вы не знаете, как пройти к вокзалу?», а она отвечает: «Нет». «Ок, – говорит мужчина, – тогда я вам расскажу: идите по главной улице, а потом два раза поверните направо!» Тот, кто придумал этот анекдот, наверняка знал моего папу.

Что, интересно, задумали мама с папой? Студенческое общежитие они точно не собираются искать, мы ж уже живем в нем. Но вдруг есть еще какие-то «их» места – типа «Макдональдса», к примеру, где папа раньше покупал свой «Биг Мак».

Как только родители за порог, Клара водружает на нос рептильи очки и садится на коленки за тумбочку. Ой, только не это – я знаю, что сейчас начнется.

– Следующие! – Она листает свою книжку с картинками. – Следующие, я сказала!

– Тут нет никаких следующих.

Клара сердито смотрит на меня.

– А вот и есть! Ты и твоя жена – вы следующие!

Моя жена – это розовая плюшевая собака Клары. Мы женаты с тех пор, как Клара полюбила играть в семейную терапию.Обычные дети играют просто в дочки-матери или что-то подобное. Клара играет в семейную терапию.Конечно, она сама – терапевт.

Это все мама. Она принимает пациентов на дому, в кабинете, а мы с Кларой все время подслушиваем под дверью.

– Следующие! – орет Клара.

Я подчиняюсь: хватаю розовую собаку и присаживаюсь на корточки перед тумбочкой Клары. Клара еще чуть-чуть разглядывает свою книжку, потом захлопывает ее и смотрит на нас.

– Добро пожаловать. Прежде чем я задам первые вопросы, хочу вам кое-что сказать: счастье – это свет и ему нужна тень, тень страдания! Итак. Какие у вас проблемы?

Она глядит на собаку.

– У вас проблемы с оргазмом?

Воспитательница из клариного детского сада однажды позвонила нам, потому что со своими подружками в детском саду Клара тоже играла в семейную терапию – и воспитательница волновалась за состояние ее психики, да и другие родители были в ужасе, потому что их дети дома вдруг начинали говорить о проблемах с оргазмом.

Мама тогда сказала воспитательнице, что она сама – психолог и заметила бы, если бы с ее дочерью что-то было не в порядке.

– Скажите же что-нибудь! – Клара поправляет очки и строго смотрит на собаку. – Или вы не решаетесь из-за него?

Она указывает на меня и сердито таращится. Потом берет собаку на руки, трясет и говорит высоким голоском:

– Харальд совершенно не заботится о том, что нужно мне!

– Ага! – Клара сажает собаку на место и поворачивается ко мне. – Ну скажите же что-нибудь, Харальд!

Если я не стану играть, она будет реветь не меньше получаса.

– Боже мой, – говорю я, – и почему вы, женщины, всё так усложняете? Зачем я вообще сюда пришел? Что я, совсем свихнулся?

– Нет, – Клара размахивает очками, – вы не свихнулись, Харальд. Но у вас проблемы во взимоот… взаимоотношениях. И вам нужно что-то предпринять!

Я молчу.

– Харальд! – Клара заглядывает мне в глаза. – Я спрашиваю вас: что вы собираетесь предпринять?

– Ничего, – говорю я, – я вечно чувствую себя в присутствии своей жены как полный идиот. Мне всегда кажется, что я ни на что не гожусь. Меня это убивает!

Клара секунду смотрит на меня. Потом берет в руки собаку.

– Да неужели? – кричит она. – Это все потому, что ты и естьполный идиот! Ты вечно делаешь всё не так! И только и делаешь, что орешь!

– Я ору только оттого, что ты на меня давишь! – ору я. – Тебе всего мало!

– Я больше не люблю тебя! – рыдает собака.

– Тогда уходи! – рычу я.

Клара смотрит на меня. «Мне надоело», – она снимает очки и встает.

Когда через два часа мама с папой возвращаются, Клара сразу же бежит к маме и прижимается к ней. Мама гладит ее:

– Что-то случилось? – она смотрит на меня.

Я верчу головой:

– Не-е-е, всё как обычно.

– Ну слава богу, – говорит мама. – Тогда давайте паковать вещи и поедем за Нелли.

Миссис Фицмартин уже стоит перед дверью, когда мы тормозим около их дома.

Нелли нигде нет.

Миссис Фицмартин машет нам. Папа опускает окно.

– Нелли наверху, она пошла за вещами! – говорит миссис Фицмартин.

Папа выключает мотор.

– Антье может тоже пойти наверх и помочь ей!

Миссис Фицмартин приветливо улыбается.

– Нет-нет, Нелли придет уже через пару секунд!

Вот так повезло. Но пара секунд длится бесконечно. Через пять минут папа выходит из машины и болтает на улице с матерью Нелли. Мама барабанит пальцами по приборной доске.

– Когда мы пое-е-едем? – Клара ерзает в своем кресле.

– Когда эта тупая корова соизволит препроводить свою задницу в машину, – злобно шиплю я.

– Антье! – мама оборачивается ко мне.

Я пожимаю плечами:

– Ты же сама всегда говоришь, что детям надо всё объяснять!

Мама качает головой и снова отворачивается. Я распахиваю окно. В машине все жарче.

– Может, и вправду будет лучше, если ты посмотришь, как там она? – мама ловит мой взгляд в зеркало заднего вида.

– Но почему я?

– Ну ты же знаешь ее лучше всех!

Папа на улице смотрит на часы, а миссис Фицмартин качает головой.

– У меня идея получше, – говорю я, – может, просто оставим Нелли дома? А?

– Антье, сейчас не до шуток. Будь добра, помоги – и сходи наверх. О’кей?

– Нет.

Мама распахивает дверь и выходит из машины.

– Антье хочет подняться наверх и помочь Нелли с вещами!

– Прекрасно! – папа в восторге от этой идеи.

– Это мило с твоей стороны, Антье! – кричит миссис Фицмартин машине.

Ладно. Делать нечего. Я выхожу.

– Пошли! – говорит миссис Фицмартин и кивает мне.

Ее улыбка такая же вымученная, как и моя. В доме так чудесно прохладно, что хочется сесть в их необъятный диван и так тут и остаться. Но надо бежать за миссис Фицмартин – она огибает диван, направляясь к лестнице. Здесь останавливается и показывает наверх.

– Вторая дверь налево.

Я поднимаюсь, очень медленно и радуясь каждой секунде, которая у меня есть. Потом оказываюсь в коридоре с двумя белыми дверями и, к сожалению, сразу же понимаю, какая из них вторая. Стучу. Тишина. Секунду раздумываю, не уйти ли мне.

Я постучала, мне не открыли, что еще?

Я уже хочу развернуться, но голос за дверью вдруг говорит: «Входи».

Осторожно отворяю дверь.

Комната за нею совершенно розовая: розовые стены, полки, ковер, на нем – розовый рюкзак.

На розовой постели сидит Нелли и ревет. Увидев меня, она замолкает.

– Ты? – кричит она. – Ты? Кто тебя сюда впустил? Проваливай!

И швыряет в меня розовой подушкой. Я уворачиваюсь, и та вылетает в коридор. Прежде чем Нелли успевает кинуть еще одну, я выхожу и прикрываю дверь. На лестнице поджидает миссис Фицмартин.

– Нелли сейчас придет, – говорю я и иду мимо нее на улицу.

Я усаживаюсь в машину, и тут происходит невероятное: Нелли и вправду выходит из дома со своим розовым рюкзаком.

– Молодчина, – говорит мне мама.

Нелли пихает папе рюкзак. Папа секунду стоит с рюкзаком в руках, потом идет открывать багажник. Роется там, потом закрывает его и отворяет мою дверь.

– Ты не выйдешь на минутку?

Я выхожу. Папа ставит рюкзак на пол у моего сиденья. Я гляжу на рюкзак, стоящий там, где только что были мои ноги.

Папа удовлетворенно кивает.

– Сойдет.

– Сойдет? Давай лучше прищемим ноги Нелли ее рюкзаком!

Но у папы такой вид, будто он вот-вот заорет. Поэтому лучше промолчать.

Только скажите это Кларе. Она заходится в крике, как только Нелли садится в машину.

– Не хочу! – можно разобрать в ее реве, – я хочу Антье! Антье-э-э-э-э!

Папа смотри так, словно сейчас закричит вторым голосом:

– Что там еще?

– Не надо разводиться с Антье! Хочу Антье-э-ээ-э-э-э!

Я с трудом протискиваюсь на свое место и глажу рыдающую Клару по голове.

– Тут никто со мной не разводится.

– Ну как же, – всхлипывает Клара, – ну как же – у них уже новая!

Она показывает на Нелли, которая сидит совершенно безучастно.

Ох, кажется, Клара решила, что мама с папой завели себе новую дочь, а я должна остаться у Фицмартинов. Кто знает – может, они бы этого и вправду хотели.

– Я буду тут всегда, – говорю я Кларе и вытираю слезы с ее щек. Клара таращится на Нелли рептильими глазами.

– С ней, – я показываю на Нелли, – это, конечно, идиотство, но все же не так плохо.

Клара вздыхает и кивает.

– Ну, теперь можно ехать, в конце-то концов? – папа пристегивается.

– Да, – говорит Клара.

Папа разворачивается и отъезжает от дома Фицмартинов.

Миссис Фицмартин машет рукой. Нелли не смотрит в ее сторону.

Именно так я себе и представляла путешествие по Америке: Клара восседает с банкой писюлек в руке и с рептильими очками на носу меж Нелли и мною. У моих ног стоит рюкзак Нелли. А на коленях – гитара. У кого хочешь в такой обстановочке появится клаустрофобия.

Нелли смотрит в окно. Я застегиваю молнию на куртке. В машине уже так же холодно, как в супермаркете. Трижды Нелли ворчала, что в машине ужасно жарко и трижды мама подкручивала колесико на приборной доске в сторону синей отметки.

Папа ищет мой взгляд в зеркало заднего вида.

– Что-то там сзади подозрительно тихо.

– Я уже превратилась в ледышку, – отвечаю я.

Папин взгляд становится умоляющим.

Ужас, теперь мне надо поддерживать разговор. Ладно, спросим Нелли что-нибудь милое.

– Ты уже радуешься тому дню, когда вернешься домой?

Нелли поворачивает голову.

– Да, – говорит она и снова смотрит в окно.

– Нелли совсем недолго будет дома, – говорит папа, – через два дня после возвращения она отправится в Японию.

Что на это сказать? Вау, как круто? На самом-то деле мне почти жалко Нелли.

Только представить, что мне надо было бы отправиться с Фицмартинами в поездку по Германии, а спустя два дня отчалить на месяц в Японию, нет уж, спасибо.

– Бедняга, – говорю я затылку Нелли. Она молча смотрит в окно.

– «Макдональдс», «Вендиз», «Кентукки фрайд чикен» или «Куино»? – спрашивает папа чуть погодя.

Мы – перед одним из этих перекрестков, где на каждом углу по ресторану фаст-фуда.

– «Макдональдс», – решает Нелли.

На двери ресторана – рекламный плакат «Маклина». «Меньше жира»– значится на нем. Наверняка, это вкуснее, чем «без жира».И наверняка сытнее, чем вообще ничего не есть, как я с утра.

Чувствую себя совсем слабой.

Мама, Клара и Нелли нагружают папу своими заказами и пропадают за одним из столиков.

Я жду папу на кассе, а он бормочет: «двабигмакаодинхеппимилскуриныминаггетсамиифантойдвесредниекартошкиболыпаяколаикофе». Звучит почти как молитва.

– Папа, – говорю я, когда папа выложил женщине на кассе свою молитву, – попробую-ка я сегодня «Маклин».

– …и один «Маклин», – прибавляет папа к молитве.

Он как-то странно смотрит на меня, когда женщина исчезает, чтобы принести наш заказ. Я чувствую, как кровь ударила в голову.

Мне уже все равно, что папа один будет тащить всю эту гору еды. Я лучше смоюсь к столу, к маме и Кларе. И Нелли.

– Фрау Антье ест сегодня «Мак Стройность», – говорит папа, подходя с полным подносом к столу.

Клара смеется. Нелли тоже. Понятия не имею, смеются ли они над «Фрау Антье» или же над «Мак Стройностью». Про фрау Антье из старой рекламы молока папа шутит с тех пор, как я родилась. Может быть, он и назвал-то меня так только потому, что ему хотелось пошутить. Наплевать, я достаю свой «Маклин» из пластиковой коробочки и вгрызаюсь в него. На вкус он мало чем отличается от «Бигмака», который я обычно беру.

Не так уж это и трудно – похудеть.

Бигмак у Нелли, кажется, по вкусу совсем не такой, какой она обычно берет.

Нелли яростно ругается каким-то высоким голосом и показывает то на свой бигмак, то на фотографию бигмака на бумажке в подносе.

Ага, дело вовсе не во вкусе, а во внешнем виде. Бигмак выглядит не точь-в-точь, как картинка, изображающая бигмак.

Но это же каждый знает, что для картинок специально лепят бигмаки или гамбургеры из пластмассы или покрывают их лаком, или делают еще что-то, чтобы они не выглядели, как на самом деле. Нелли может вполне заказать себе такой пластиковый бигмак.

Папа встает, хватает бигмак и направляется к кассе. Я не верю своим глазам. Меня он однажды заставил доесть шницель, который по вкусу напоминал подошву ботинка.

– Он такой странный на вкус! – сказала я.

– Ты съешь это немедленно! – сказал он.

И потом два дня меня рвало. К сожалению, тазики с рвотой выносила мама. А надо было бы заставить это делать папу.

Он уже возвращается и вручает Нелли бигмак. «С нижайшими извинениями руководства!»

Они или совсем сошли с ума в этой Америке, или папа просто решил навешать Нелли лапшу на уши, чтоб она успокоилась.

Что сошли с ума – очень может быть, потому что пару лет назад какая-то старушка отсудила у «Макдональдса» 640 000 долларов за то, что пролила на брюки горячий кофе. Наверное, им приходится раскошелиться и за не на совесть вылепленный бигмак. Может быть, Нелли уже выторговала в своей жизни так пару сотен тысяч долларов. Правда, без ожогов тут не обойтись.

В пользу второй теории говорит то, что новый бигмак Нелли выглядит точно так же, как и предыдущий. Но Нелли довольно уплетает его, не обращая на это никакого внимания.

Хитрый папа.

«Маклин» кажется таким вкусным, что вкуснее я давно ничего не ела. Когда и вправду ничего не ешь, только тут-то и понимаешь, что же это такое: есть. Ты вдыхаешь аромат бургера, как дорогущие духи. А потом – этот вкус, это ощущение на языке! Грандиозно! Теперь-то я знаю, почему Чарли Чаплин в «Золотой лихорадке» мог поедать подошвы, словно они были сочными стейками.

Жаль, что «Маклин» так быстро заканчивается – а с ним и чудесное ощущение от еды. Поэтому сразу же говорю: «Я!», когда папа спрашивает, хочет ли кто-нибудь на десерт мороженое «Сандей». После легкого «Маклина» я могу себе это позволить.

Или не могу?

Усевшись после еды в машину, я чувствую себя как-то странно.

Все съеденное стоит колом в животе, я ощущаю еду внутри каждой порой. Щупаю жирные складки под футболкой. Раньше, поев, я просто чувствовала, что сыта – или не совсем сыта – или же мне было плохо от еды. А сейчас все по-другому.

Как бы я хотела, чтоб мороженое вдруг куда-нибудь улетучилось из меня.

Четыре часа спустя мы приезжаем в маленький городок.

– Это чудесный старый город, – говорит папа, – с потрясающими букинистическими магазинчиками.

Мама глядит на нас и закатывает глаза. С папой и книгами трудно: он их обожает. Поэтому покупает не меньше ящика книг в месяц, и все – у букинистов. В основном это железнодорожные справочники – он усаживается в гостиной за стол, с бутербродом с ветчиной и справочником в руках и возглашает с набитым ртом какую-нибудь чепуху вроде: «В тысяча девятьсот сорок четвертом году электричка от Штуттгарта до Эсслингена ходила каждые полчаса! В двенадцать часов сорок две минуты, что бы ни случилось!»

Конечно, что-то в этом есть: если папе однажды вздумается совершить путешествие во времени, у него всегда под рукой окажется нужное расписание поездов.

– Каждый может выбрать себе книгу по душе! – говорит папа в букинистическом магазине. Книги свалены на полках в совершенном беспорядке.

Я иду вдоль шкафов и касаюсь пальцами коричневых корешков.

У одной книги останавливаюсь – корешок у нее не коричневый, а совсем черный и блестящий. « Элвис – жив ли он, вернется ли он?»– написано на обложке красными буквами. Сердце колотится как сумасшедшее, когда я листаю книгу.

– Что там? – спиной ощущаю, как Нелли глядит мне через плечо.

– Да просто роман, – отвечаю я.

К счастью, к нам подходит Клара, тянет меня за футболку:

– Посмотри-ка.

Нелли с тоской глядит на нее и проваливает.

Я смотрю на сестру. Даже в магазине она не расстается с рептильими очками. Клара протягивает книгу в пестрой обложке. Я беру ее. «Целебная влага мочи» – гласит немецкое название. А ниже – фотографии банок с желтой жидкостью.

– Ну прекрасно, – говорю я, – ты нашла справочник как раз по себе!

Клара сияет.

Беру книги в одну руку, кларину ладонь в другую и ищу папу. Он в каком-то темном углу листает старый справочник.

– Папа, – говорю я, – мы с Кларой хотим эти книги.

И трясу перед его носом книгами, но так, чтобы видна была только задняя обложка.

– О’кей, – говорит папа, не глядя.

На заднем сиденье стало еще теснее, понимаю я, когда час спустя мы отчаливаем.

Между мной и клариным детским креслом зажат огромный английский железнодорожный справочник. Нелли отказалась подвинуться даже на миллиметр, поэтому норвежский железнодорожный справочник 19 века торчит между мной и дверью.

– Осторожнее, когда будешь выходить! – говорит папа.

Нелли читает новую книгу.

– Тебе нравится? – спрашивает папа, – о чем там?

Нелли на секунду поднимает голову.

–  «Неудачи и провалы в строительном плане природы».

– А, хм, – откашливается папа.

– Землеройкам, – говорит Нелли, – нужно все время поддерживать температуру тела ровно в тридцать девять градусов, иначе они умрут.

Поэтому они целый день только и делают, что едят. Ужас, да?

– Интересно, – папа смотрит на дорогу.

– А панды, – продолжает Нелли, – от постоянной жратвы такие ленивые, что им уже не до секса. И в зоопарках им приходится показывать порнофильмы для панд, чтоб они все-таки размножались.

Мама громко откашливается.

– Класс, как облажалась природа, да? – Нелли смотрит на меня.

Я не обращаю на нее внимания и глажу по голове Клару, листающую свою книжку.

Мама поворачивается к нам.

– А что вы себе выбрали?

– Специальная литература.

Клара поправляет рептильи очки, точь-в-точь как мама свои, когда что-нибудь читает.

Мама и папа смеются.

– О чем же? – интересуется мама.

Клара смотрит на картинки в книге.

– Думаю, о пипи.

– Что-то? Дай-ка!

Мама выворачивается назад и пробует взять у Клары книгу.

– Не-е-е, это моя специальная литература! – Клара ни за что не хочет отдавать, но мама посильнее будет. Она лихорадочно пролистывает книгу.

– Вольфганг! – говорит она потом. – Ты что, совсем уже спятил? Дойдет до того, что она начнет все это пить!

– Ну это ж ее продукт! – говорю я.

– Хочу мою книгу! – хнычет Клара.

– Я даже не видел, что… – папа мямлит, а что – невозможно понять, потому как Клара орет уже благим матом.

Нелли с интересом слушает и выглядит ужасно довольной.

– Хочу мою специальную литературу!

– Нет, – мама убирает книгу в сумочку. – Она тебе не подходит!

– Это моя специальная литература! – воет Клара. – Даже Антье сказала!

– Антье? – Мама возмущенно смотрит на меня в зеркало заднего вида. – Это ты навязала ей?

– Фигня, – отвечаю я поспешно, – она сама нашла книгу где-то на полке.

– Антье сказала, что это специальная литература для меня! Хочу мою специальную литературу! Литерату-у-у-у-у-у-у-уру-у-у-у!

Я затыкаю правое ухо, чтобы не оглохнуть. Нелли – левое, кажется, она уже не так наслаждается нашим спором. Я уже жалею, что попросила папу купить книгу. Слава богу, Клара постепенно прекращает орать и только тихо всхлипывает. Потом она кричит «Динозавры!» и показывает в окно. Я выглядываю: на обочине и вправду стоит огромный тиранозавр реке, а под ним написано что-то про какой-то музей.

– Ага! Клара хочет в музей, – говорит папа и поворачивает. Здесь еще больше указателей и еще больше динозавров на них. Ну теперь мы хотя бы не заблудимся. Мне совершенно не хочется в музей с динозаврами, но Клара и папа возбужденно ерзают в своих креслах и ждут не дождутся, когда же мы приедем.

Нелли тоже не в восторге. Правда, она всегда выглядит так, словно ей все не нравится.

На пустой парковке толстяк в странной униформе долго и нудно препровождает нас к тому месту, где надо встать. Он ждет, пока папа заглушит мотор и тут же бежит к следующей машине, из которой уже выходит семья, которая умудрилась самостоятельно припарковалась на стоянке, где сотни свободных мест.

Я разглядываю людей. Они немного похожи на эмишей с рынка: женщина и девочка с пучками и в длинных юбках.

– Ну где ты там? – кричит мама.

– Да, – говорю я и бегу всех догонять.

Вход в музей стоит двадцать долларов с носа, но папа платит, не моргнув глазом.

А внутри сразу же начинается динозаврий ужас.

Тут настоящий доисторический лес, с огромными динозаврами, которые двигаются и жутко орут. У одного из тиранозавров в пасти что-то окровавленное. Клара балдеет. Папа тоже. Он поднимает ее высоко, прямо к динозаврам и объясняет, когда они жили да отчего умерли. Маме откровенно скучно и она говорит, что, пожалуй, отправится в кафетерий.

– Да-да, – говорит папа.

– Погляди-ка! – кричит Клара и показывает в угол. Там сидят двое – очень похожие на людей куклы. – Они живут вместе с динозаврами?

– Э-э, нет, – говорит папа, – в то время, когда жили динозавры, людей еще не было.

– А вот и нет, – говорит Нелли и показывает на информационный щит, на котором значится «Почему Библия говорит правду», а потом объясняется, что Земле всего-то пара тысяч лет, а не миллиарды, и что можно научно доказать, что не было никакой эволюции, а мир сотворил Господь Бог.

Папа бледнеет. Нелли принимается переводить Кларе текст. Папа шикает на Нелли, но та не унимается. Папа затыкает Кларе уши, уводит ее и говорит:

– Ты ведь хочешь увидеть и других динозавров, правда?

– Да! – кричит Клара.

В следующем зале стало ясно, что он погорячился. Там уже не было никаких динозавров, а только Адам и Ева, в раю, голышом, а еще жуткая электрическая змея. Нелли говорила Кларе, что змея – это и есть дьявол, и Клара рыдала, а папа снова шикал на Нелли, но она все не унималась: «Дейвил, уй-уй, дьявол, черт!». Клара рыдала все сильнее, и папа в конце концов взял ее за руку и вывел из зала.

Я смотрю на Нелли.

– Ты и вправду веришь во все это?

Та качает головой.

– He-а, но я знаю, что от этого он сразу начинает беситься!

Я разворачиваюсь и ухожу в следующий зал.

Останавливаюсь у стенда. «Единственное, что нам нужно, – читаю я, – это положиться на него, и он укажет нам верный путь».

Это наверняка путь в Грейсленд.

В кафетерии нет ни мамы, ни папы, ни Нелли.

Иду на улицу. Они все стоят у машины, и если глаза меня не подводят, мама ругается с папой.

И точно. Когда я подхожу, мама как раз выговаривает папе, что он хоть раз в жизни может придержать свое мнение при себе, а папа огрызается маме, что она никогда не поддерживает его, даже когда он говорит то, с чем она согласна. Он видит меня и командует: «Все в машину!»

Мы едем молча, а потом мама начинает смеяться.

– Здорово, как ты сказал им все, что думаешь!

Папа тоже смеется.

– Вот дают, сразу же выкинули нас оттуда!

– Но ты же прав на все сто: это музей промывки мозгов! – говорит мама.

А потом они рассказывают нам в сотый раз историю про то, как они были в гостях у бабушки и дедушки в Бад Каннштатте и подменили цифры в сборнике псалмов, которыми с алтаря показывают нужные страницы во время службы – так, что получилось «сорок семь одиннадцать» и «ноль восемь пятнадцать». Обычно мне ужасно скучно ее слушать, но сегодня история мне даже нравится.