Текст книги "Мой внутренний Элвис"

Автор книги: Яна Шерер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

4

На следующий день мы снова трясемся в машине. Я непременно заработаю тромбоз, как те старушки, что маринуются часами в автобусе, отправляясь на шопинг в соседнюю страну.

А еще я жутко устала, потому что прошлая ночь оказалась престранной.

С одной стороны, у меня была своя комната. Нелли ни за что не хотела жить в одной комнате со мной, и папа немедленно оплатил ей одноместную.

– Ага, значит, Нелли будет спать в отдельной комнате! – сказала я, а папа был такой усталый после бесконечной езды и так хотел прилечь, чтобы почитать новые железнодорожные справочники, что я тоже получила свою комнату.

Вот как все просто.

Оставшись одна, я разделась догола и встала перед зеркальными дверями шкафа.

Увидев свои ляжки и задницу, долго не могла поверить – когда это они успели обрасти такими складками? Как у старухи! Живот висит тряпкой, когда я стою, но тут хотя бы гладкая кожа. Только мои груди мне более-менее понравились.

Как звучит-то: груди. Раньше такие штуки были только у мамы или у женщин по телевизору. Единственный недостаток моего бюста – его трудно отличить от жирных складок, из которых состоит живот.

Как только я увидела эти мячики в зеркале и вспомнила мороженое «Сандей», то взбесилась так, как давно не бесилась.

– Что ты наделала? – закричала я своему отражению. – Ты, жирная, уродливая идиотка!

Зубы сжались до боли.

А потом я принялась бить себя по животу, так сильно, что уже не могла дышать. И кричала, кричала, повторяя: «Я ненавижу тебя!»

Потом я взяла ручку и стала колоть ею ляжку – пока она вся не покрылась множеством маленьких дырочек, красно-синих по краям.

А потом я без сил сидела на кровати – больше не могла бить себя, колоть, не могла кричать и плакать, и тут я вспомнила книгу, которую однажды взяла у мамы в кабинете.

Там говорилось про расстройства приема пищи. Одно из них называется булимией —если у человека булимия, то его сразу после еды тошнит и вся пища снова выходит. И тогда я пошла в ванную, взяла зубную щетку, перевернула ее и засунула в горло. Горло сразу свело тошнотой – так сильно и мерзко, что я тут же вытащила щетку. А потом снова засунула, снова вытащила, снова засунула… но у меня никак не получалось держать ее внутри так долго, как надо. Даже для рвоты я слишком неумелая.

Тогда я просто взяла зубную пасту и почистила зубы. Это меня успокоило – я встала перед зеркалом и пометила ручкой все, что надо убрать. Места, где можно было бы просто отсосать жир, я только обвела, а там, где надо подтянуть кожу, заштриховала. Одной рукой я натягивала кожу, а другой рисовала. И каждый раз, когда я думала – все, хватит, то тут же видела еще какое-нибудь место, и когда я наконец-то села на постель, вся кожа, всюду, была в синих кругах и штрихах.

Потом я сделала список того, что еще, кроме отсасывания жира, надо будет сделать: зубы у меня слишком кривые, а нос – слишком прямой. Мой лоб слишком высок, правда, я сомневаюсь, что существуют операции, которые помогут сделать линию волос ниже. И еще надо изменить цвет волос.

Может быть, покраситься в рыжий? Но если красить мои светло-соломенные волосы, то, небось, получится морковно-оранжевый. Так сказала парикмахерша, когда я два года назад хотела стать рыжей. «Ты будешь выглядеть, как репа! – вскричала она. – Хочешь, чтоб тебя путали с Пеппи Длинныйчулок?» Но я хотела быть похожей вовсе не на Пеппи Длинныйчулок, а на маму. У нее темно-рыжие волосы. У Клары тоже. Мама все время гладила ее по волосам и приговаривала: «Вот именно так я выглядела ребенком, именно так!»

А я сидела рядом, светло-соломенная, и копила деньги на парикмахерскую. И потом эта глупая парикмахерша говорит запросто, что с рыжим ничего не выйдет. Это «не выйдет»гудело у меня в ушах всю дорогу домой.

Не выйдет, не выйдет, не выйдет.

Сидя на кровати в своей комнате, я подумала: а вдруг теперь-то выйдет. Наука ведь не стоит на месте, ученые уже наверняка знают, как сделать волосы еще красивее.

Засыпая, я представляла себе свою жизнь – стройную и рыжеволосую. Просто замечательную.

– Ну, вот мы и на месте! – сообщает папа спустя три часа. – Это Государственный парк Эри!

Повсюду густые зеленые деревья, а меж ними – маленькие коричневые деревянные хижины. У большого деревянного дома папа паркуется.

– Разживемся-ка хижиной, – говорит он и выходит.

Мне непременно нужно проверить, не лопнули ли мои ноги. Поэтому я вытаскиваю норвежский железнодорожный справочник, кладу его назад и догоняю папу. В большой деревянной хижине за стойкой стоит какой-то парень. У него оливковая рубашка, а на голове – шляпа.

– Это рейнджер, – поясняет папа.

– Ага! – восклицаю я. Без папы бы я ни за что об этом не догадалась.

Рейнджер улыбается нам с папой.

– Могу ли я помочь вам и юной леди?

Как мило. Папа говорит, что нам нужна хижина на пять человек.

– Нет проблем, – говорит рейнджер, снимает со стены за спиной ключ и выходит из-за стойки. – Я покажу вам дорогу.

Мы выходим за ним из хижины, и Нелли вдруг отрывается от своей книги. Мама опускает окно.

– Он покажет нам дорогу, – объясняет папа, – потом я вернусь к машине и заберу вас.

Нелли выскакивает из машины.

– Я с вами.

Она улыбается рейнджеру. Тот улыбается в ответ. По пути к хижине Нелли говорит с ним не умолкая. Какие тут водятся животные, спрашивает она его, и правда ли, что он всегда мечтал работать рейнджером. Тот отвечает очень дружелюбно, кажется, ему и вправду нравится разговаривать с Нелли. Неужели он не замечает, какая она тупая?

В нашей хижине две комнаты с двумя двухэтажными кроватями в каждой и верандой, на которой стоит деревянная скамейка.

– Как романтично, – елейным голоском тянет Нелли.

– Наслаждайтесь отдыхом, – говорит рейнджер.

– Мы непременно так и сделаем, – изнемогает ему вслед Нелли.

Папа отправляется за мамой и Кларой, а мы с Нелли усаживаемся на скамейку перед домом.

– Чертовски мил, правда? – говорит Нелли и потягивается. – Он пригласил меня на свою лекцию о диких животных сегодня вечером. А потом, очень может быть, он проведет небольшую частную экскурсию по лесу – только для меня…

Я молчу.

– Замечательно! – мама выходит из машины, помогает Кларе выбраться из детского кресла и идет в хижину.

– А что, если вы сегодня будете спать в одной комнате? – спрашивает она меня и Нелли, поднимаясь на веранду с Кларой за руку.

– С удовольствием! – восклицает Нелли.

Понятия не имею, какая муха ее укусила.

– Ну тогда все в порядке, – с облегчением говорит мама.

Мы с Нелли забираем наши вещи из машины и идем в маленькую комнату. Я устраиваюсь на нижней кровати слева, Нелли – на верхней справа.

Расстелив на матрасе свой спальный мешок, ложусь на живот и листаю новую книгу. Тут написано, что Элвис увлекался нумерологией и выбил на надгробии свое имя неправильно только потому, что Ааронс двумя агораздо удачнее согласно нумерологии. Если считать по имени Аарон, то получится семь, а семь – божественное число.

Спустя пару часов после его смерти с тумбочки Элвиса пропали все нумерологические книги… Я листаю свою книгу и замечаю, что в ее начале что-то написано шариковой ручкой. Очень коряво: «Лу Бард. 16 501 Эри, Беверли Драйв, 39».

Лу Бард. Я переворачиваюсь на спину, смотрю в потолок и пробую представить Лу Барда. Ему около двадцати, думаю я, у него темные волосы и зеленые глаза. И он знает, что Элвис жив, потому что прочел эту книгу. Только вот отчего Лу Бард сдал книгу в букинистический, я не понимаю.

«Я хотел, чтобы как можно больше людей прочли ее и тоже узнали об этом», – говорит мне Лу Бард. Я киваю.

– Только дебилы думают, что Элвис жив, – раздается голос Нелли.

Лу Бард исчезает бесследно.

Я не отвечаю ей, я просто лежу и пробую вернуть Лу Барда.

– Если ты так хочешь выглядеть полной дурой, пожалуйста. Но говорю тебе, все это фигня в твоей книжке.

Лу Бард так и не появляется. Я смотрю наверх, на Нелли.

– Я точно знаю, что Элвис жив, мне и книг про это не надо!

– Да, тебе не нужны идиотские книги, чтобы быть идиоткой, все понятно!

– Я не идиотка!

И почему мне приходят в голову только такие детсадовские ответы, когда я говорю с Нелли?

– Ты жирная идиотка, такая же, как Элвис.

– Элвис не жирный! И он ждет меня в Грейсленде, чтоб ты знала!

– Да-а-а, вот так парочка: Элвис-пелвиси Антье-Крантье!

Крантье. Так меня дразнили во втором классе. «Кранты Антье – Антье-Крантье!» – так они кричали мне вслед. А я-то думала тогда, что Нелли ничего не понимает. Я чувствую, как заливаюсь краской. Рывком спрыгиваю с матраса и ударяюсь головой о верхнюю кровать.

– Ты тупа даже для того, чтоб выбраться из постели!

Я с грохотом закрываю за собой дверь. На веранде сидит мама с Кларой на руках.

– Все в порядке?

– Да, – говорю я, – только расшибла голову.

– Дай-ка посмотрю.

Мама дотрагивается до моего лба, до того самого места, что уже горит огнем.

– Ой, солнышко, да тут настоящий рог!

– Ага.

Когда мама так жалеет меня, у меня слезы выступают на глазах. Она хлопает ладонью по скамейке рядом с собой. Я прижимаюсь к маме. Клара гладит меня по голове.

– Бедная Антье.

Слезы текут в три ручья. Как же она права! Бедная, бедная Антье.

Мы долго сидим так и молчим, а потом из хижины выходит Нелли. Я чуточку отодвигаюсь от мамы.

– Пойду прогуляюсь, – говорит Нелли.

Ну да, у нее же свидание с рейнджером.

– Не уходи далеко, – волнуется мама.

Если бы она знала! Прогуляться! Выжидаю минут десять и тоже встаю.

– Погляжу, как она там, – объясняю я маме.

– Хорошо, только не сходи с тропинки.

Нелли пошла в сторону большого сруба.

На дороге мне попадается указатель, где что-то написано про лекцию о диких животных. И точно – на поляне неподалеку скамейки и кафедра. За кафедрой стоит рейнджер. Он показывает указкой на экран, как раз на фотографию белки.

– Это мой коллега Сержант Белка! – представляет его рейнджер.

Нелли сидит на скамейке прямо перед ним. Она совсем не обращает внимания на экран, а смотрит на рейнджера томно-влюбленным взглядом. Позади нее свободная лавка, на ней Нелли точно не заметит меня, даже если обернется.

Я сажусь на самый краешек и чувствую, как скамейка прогибается подо мной. А с другой стороны – приподнимается. Боже мой! Какой стыд! Я встаю и скамейка тут же приземляется, сделав «плюх». Пара человек оборачиваются. Я делаю вид, что смотрю на экран. К счастью, Нелли ничего не заметила.

Сажусь на середину скамейки – так она в лучшем случае только сломается подо мной. Ума не приложу, почему со мной вечно приключаются такие вещи. Это точно что-то генетическое. Я вижу скамейку, и ген позора вопит во мне: садись, садись скорее, тут у тебя лучше всего получится выставить себя на посмешище! И я следую этому воплю. Тони прав, свободной воли в природе не бывает.

Я и не слышу, о чем там говорится в докладе. Я смотрю на рейнджера. Ах, если бы после лекции он подошел ко мне и рассказал что-нибудь про Сержанта Белку! Тогда бы все увидели, что я ему нравлюсь. Но после доклада рейнджер ни к кому не идет. Зато Нелли встает и устремляется к нему. Она говорит ему что-то без остановки, а он молчит и только качает головой.

Тогда Нелли поворачивается и уходит. Черт, она идет прямо ко мне! Я вскакиваю и несусь к нашей хижине. Вот бы это увидел господин Бартель, он бы ни за что не влепил мне единицу по физкультуре. Мне кажется, всегда бежится лучше, если бежишь не просто так: а на трамвай, который вот-вот уедет, в магазин, который вот-вот закроется, или от Нелли, которая тебя вот-вот нагонит.

Когда Нелли входит в комнату, я уже лежу в спальнике. Она молча карабкается на свою постель.

– Ну и как частная экскурсия? – спрашиваю я ее, едва у меня получается отдышаться.

– Мило, – отвечает она.

Засыпая, я думаю о рейнджере и о том, что будет, если завтра он поведет меня на экскурсию по лесу.

А потом я вижу сон: мы с папой сидим на самой последней скамье на докладе рейнджера. Доклад, правда, не в парке, а во дворе моей школы. Папа сидит на одном конце скамейки, а я – на другом. Между нами – никого. Рейнджер представляет Сержанта Белку, тот выпрыгивает из-за экрана и встает рядом с ним. Сержант Белка всего лишь на голову ниже рейнджера. Присмотревшись, я замечаю, что это Нелли – у нее тело, уши и пушистый хвост белки. Она томно смотрит на рейнджера. Она его зацапает, если я так и буду сидеть!

– Рейнджер! – шепчу я, но он меня не слышит.

– Рейнджер! – уже кричу я. Все оборачиваются и смотрят на меня, и только рейнджер стоит там, впереди, с Нелли-белкой и не двигается.

– Рейнджер! – воплю я. – Пожалуйста, покажи лес мне, а не Нелли!

Все шикают и сердито ворчат.

Все пропало, думаю я, мне надо туда, к нему, а то Нелли умотает вместе с ним.

Я осторожно встаю. И тут же мой конец скамейки подскакивает вверх. Папа испуганно вскрикивает. Я быстренько сажусь обратно.

– Папа, – шепчу я ему, – пожалуйста, подвинься в середину.

Но папа не слышит.

Впереди Нелли-белка все ближе подходит к рейнджеру.

Я не знаю, что же мне делать: опозорить папу или остаться сидеть и отдать рейнджера на растерзание Нелли?

Целую вечность я раздумываю. А потом встаю. Папа с громким треском валится на землю вместе со скамейкой, а все оборачиваются и смотрят. Я бегу прочь – со всех ног.

5

– Ничего подобного, – говорит мама. Она сидит около папы и вчитывается в автомобильный атлас. – Ниагарский водопад слева от нас, а не справа.

Папа вздыхает и поворачивает. В мое окно врывается воздух, весь из тысяч водных капель.

– Приехали, – выдыхает папа.

Женщина в оранжевой куртке машет нам рукой, чтоб мы заезжали на огромную парковку, забитую машинами. «Стоимость парковки – 10 долларов» – написано на табличке. Папа стонет, протягивает женщине десять долларов и паркуется. Мы выходим. Из динамиков доносится музыка. «Эра Водолея».

Я чую неладное. И точно – мама с папой принимаются танцевать. Они низко приседают и виляют задницами, а папа даже прищелкивает пальцами. Клара с восторгом повторяет.

Это и дома-то ужасно, когда мама с папой начинают танцевать в гостиной, но на общественной парковке переходит все границы.

Нелли смеется, тем пуще, чем мама с папой виляют задом, прищелкивают пальцами и вскрикивают: «йе-еа, йе-еа».

Лучше бы я умерла.

Ниагарский водопад огромен и шумен, а еще тут есть палатка с мороженым.

– Ну как? – спрашивает папа. – Купим себе по мороженому или по дождевику?

К бушующему водопаду на маленьких лодчонках едут люди в синих дождевиках. Я очень боюсь воды, потому что на первой экскурсии по Ваттовому морю мне говорили, как опасно море и что во время отлива не надо убегать далеко от берега. Иначе захлебнешься в набегающей воде. С другой стороны, я не хочу мороженого – мне вовсе не улыбается снова чувствовать себя, как после «Сандей» из «Макдональдса». Но я обязательно закажу его, иначе Нелли снова заладит свое «Антье на диете».

Одно мороженое можно незаметно выкинуть.

– Мороженое, – говорю я.

– Хочу на корабле! – кричит Клара.

– Ладно-ладно, – говорит мама. – Прокачусь с тобой разочек. А вы пока съешьте мороженое.

– Ты наверняка хочешь прокатиться на корабле, а? – спрашивает папа у Нелли.

– Я уже два раза каталась, – скучнеет та.

– Жалко, – бормочет папа.

Мама с Кларой отправляются покупать билеты на корабль.

Мороженое можно заказать трех размеров: маленькое, большое и очень большое. Я беру самое маленькое, будет не так жалко денег. Нелли заказывает самое гигантское.

Продавщица протягивает мне мое мороженое.

Отхожу чуть-чуть от киоска – вдруг где-нибудь поблизости найдется одиноко стоящий мусорный бачок.

А водопад ничего так. Может быть, попросить папу сфотографировать меня.

И пусть напечатают под ним: «Мир этому миру, Антье».

– Эй, можно с тобой сфотографироваться?

Я оборачиваюсь.

За мной стоит Нелли и ухмыляется. Неужели я сказала про фотографию вслух?

Нелли тычет в табличку, около которой я остановилась, и громко смеется. « Сфотографируйтесь с бочкой!»Я тупо таращусь на табличку и чувствую, как на глазах предательски выступают слезы. Не реветь, не реветь!

Я сглатываю, и горло перехватывает от боли.

Нелли все смеется и смеется, никак не может остановиться. В паре метров от таблички и вправду стоит бочка коричневого дерева – около нее можно сфотографироваться и говорить всем, что ты проплыл по Ниагарскому водопаду на ней.

И чего я тут встала?

– Нелли! – я оборачиваюсь.

Папа стоит у киоска и машет нам. В руке у него мороженое высотой не меньше полуметра. Слава богу, Нелли подходит к нему и берет мороженое из его рук. Папа с Нелли садятся на скамейку около киоска. Папа стучит по скамейке и кричит: «Антье!»

Я вам не собака! Но я уже знаю, что он сейчас затянет: «Справа, справа есть местечко, сядь-ка, Антье, сядь, сердечко!», и поэтому поспешно сажусь.

Нелли лижет белую замороженную глыбу.

Около нее сидит худенькая старушка, с интересом наблюдающая за всем происходящим.

– Ты любишь мороженое, правда? – спрашивает она у Нелли чуть погодя. Верно подмечено! Нелли не отвечает и лижет мороженое.

– Это дочь одного моего коллеги, – объясняет папа, – мы из Германии.

– О! – вскрикивает старушка. – Кузина моей прапрабабки тоже из Германии!

– О! – кричит папа так, словно всю жизнь мечтал это услышать.

Неллина башня из мороженого рушится и хлопается на стол перед старушкой.

– О! – восклицает та, но уже не так восторженно.

– Сорри, – говорит папа и вытирает старую даму своим платком.

Нелли вдруг встает и ни слова не говоря исчезает.

– Что это с ней? – недоумевает папа.

Ловко она это обставила с мороженым, Нелли.

Может быть, мне тоже надо было опрокинуть мороженое на платье старой леди.

Правда, тогда она не вскрикнула бы «О!», а спросила, уж не на диете ли я.

Вот теперь можно просто выкинуть мороженое в урну у лавочки – папе все равно не до меня. Он таращится то туда, где исчезла Нелли, то на озеро.

– Скоро придет корабль с мамой и Кларой, а мы потеряли Нелли.

– Слушай… – начинаю я.

Но папа не слушает – он мечется в поисках Нелли, а я стараюсь рассмотреть маму и Клару на каком-нибудь из кораблей.

Люди в синих дождевиках выстраиваются в странные очереди у причала, а потом всходят на корабль. Как синие лемминги, которые через секунду кинутся в водопад, а до этого послушно отстоят положенное им в очереди. Раньше индейцы тут и вправду кидали в воду людей – молоденьких девушек: их приносили в жертву каким-то своим богам. А один вождь ирокезов прыгнул однажды вслед за своей дочерью – потому что не мог жить без нее.

Думаю, папа бы так не поступил никогда.

Он секунду смотрел бы мне вслед, а потом решил, что я больше не вернусь и он может с чистой совестью доесть мое мороженое.

– Так надолго оставить нас одних! Ты ни за что не можешь нести ответственность! – орет папа маме в лицо, когда она сходит с Кларой на берег.

У папы так всегда: если он думает, что в чем-то виноват, то первым делом орет на всех остальных.

«Он панически боится разочаровать других и поэтому становится агрессивным», – объяснила мне мама однажды. Орать на других, чтоб не орали на тебя, – не такая уж и бессмысленная стратегия.

– Где Нелли? – спрашивает теперь мама.

Вовремя.

– Смылась! – говорю я и чуточку ухмыляюсь.

– Смылась? – Маме совсем не до шуток.

– Я все это время ищу ее, может, теперь и вы наконец-то поучаствуете! – сердится папа, а мама цедит: «Вольфганг!».

Мимо нас едет машинка-поезд, на которой можно проехаться по территории парка у водопада. Люди с интересом пялятся на папу. Наверное, сейчас они его сфотографируют. Я улыбаюсь и надеюсь, что они думают: ну, в Германии просто так громко говорят и при этом немножко краснеют лицом. А когда машинка уезжает, мне приходит в голову мысль.

– Можно отправиться на поиски Нелли на поезде, – говорю я маме.

– Отличная мысль! – соглашается она. – Вы с папой поедете на поезде, а мы с Кларой подождем Нелли тут.

Ну почему бы мне иногда не держать язык за зубами!

Теперь придется колесить вокруг водопада с орущим папой. Мама покупает нам билеты за два доллара и мы встаем в очередь. К пане вдруг снова вернулось хорошее расположение духа и он хвалит меня за гениальную идею – так мы точно скоро найдем Нелли, говорит он. Поезд подходит, и я стараюсь сесть в последний вагон. Тут гораздо меньше людей – будет не так стыдно, если папа снова начнет кричать.

А еще у последнего вагончика нет оконных стекол – и можно высунуться по пояс, высматривая Нелли.

Папа глядит направо, я налево. Мы объезжаем водопад со всех сторон, но Нелли и след простыл. Папа снова нервничает, и я предлагаю поспрашивать, не видел ли ее кто. А через секунду уже жалею об этом.

Как же я могла забыть, что папа никогда в жизни никого ни о чем не спрашивает. А кроме папы спросить некому – поэтому приходится мне. Я высовываюсь из окна и ору: «Excuse me! Have you seen a sixteen year old dark haired girl?» [2]2
  Простите, вы не видели шестнадцатилетнюю темноволосую девушку? (англ.)


[Закрыть]Фраза кажется мне ужасно странной, но папа заставляет орать именно так. Я спрашиваю снова и снова и уже все путаю: «Excuse me, have you seen a sixteen hair old girl?» [3]3
  Простите, вы не видели шестнадцативолосую старушку? (англ.)


[Закрыть]и «Excuse me, have you haired a sixteen year old girl?» [4]4
  Простите, вы не причесывали шестнадцатилетнюю девушку? (англ.)


[Закрыть]

Люди переспрашивают «Пардон?», а я кричу в ответ: «Have you yeard a sixteen girl old hair?» [5]5
  Вы не слышали волосы шестнадцатилетней девушки? (англ.)


[Закрыть], и тогда они качают головой и смотрят на нас так, словно хотят покрутить у виска, но не решаются, ведь в Америке никогда не знаешь, вдруг у сумасшедшего перед тобой в кармане пистолет.

Пассажиры в вагончике злятся на нас с папой и время от времени шикают, потому что из-за моего крика они совершенно не слышат слов рейнджера, сидящего за рулем.

Когда я замолкаю, папа пихает меня локтем в бок, показывает на прохожих и говорит: «Спроси-ка еще у этих!» В конце концов голос в динамике произносит: «Светловолосая девочка там, сзади – перестань орать на людей».

Я краснею так, как не краснела никогда в жизни.

– Видишь, – шиплю я папе. Он поворачивается к людям, которые сидят у нас за спиной, мямлит что-то вроде «Моя дочь потеряла подругу» и, извиняясь, пожимает плечами.

Я тоже поворачиваюсь к ним и возражаю:

– Она вовсе не моя подруга!

Тогда папа снова поворачивается назад и рассказывает, что Нелли должна была быть моей подругой и не стала ею только потому, что я бука и социофоб, поэтому та и сбежала.

Потом я сказала пассажирам – если тут кто-то и социофоб, то это папа, а люди ответили, что, судя по всему, наша проблема вовсе не социофобия, ну а потом поезд снова пришел туда, откуда мы уехали – и там уже стояли мама с Кларой и махали нам.

Мы искали Нелли целых три часа – а потом сдались и пошли к машине.

Усевшись на заднее сиденье, я понимаю, как же удобно ехать без Нелли. Вытягиваю ноги. Ага, вот в чем дело: рюкзака Нелли тоже нет.

Мы снимаем комнату в мотеле неподалеку.

Честно говоря, мне странно, что Нелли все еще не объявилась. Я-то думала, она помаринует нас немного и явится как ни в чем не бывало. Но, кажется, она и вправду убежала.

– Надо действовать систематично, – папа сидит на одной из огромных двухспальных кроватей. – Пункт первый: Нелли убежала. Пункт второй: ровно через пять дней нам нужно сдать ее с рук на руки Фицмартинам. Пункт три: отсюда вывод, мы должны ее найти.

– Верно подмечено! – Мама лежит на другой кровати.

– Спасибо, – говорит папа.

– Наверное, лучше всего завтра начать поиски прямо у водопада.

– Вывод неправильный, – папа откусывает кусочек пончика. – Совершенно неправильный. Я уверен, что Нелли постарается убежать как можно дальше отсюда.

Мама заворачивает ноги в одеяло.

– Проще всего нам разделиться.

– Разделиться? – Папа внимательно смотрит на нее.

– Да. Вы с Антье будете искать там, куда Нелли могла бы в принципе направиться, а мы с Кларой поищем тут.

– Хорошо, – папа кивает.

Нравится ли это мне, никто не спрашивает.

Папа достает из сумки путеводитель по Америке и раскрывает его.

– Гляди-ка, Антье, как ты думаешь, откуда нам лучше всего начать поиски?

Я смотрю на карту. Нелли могла поехать в сторону Государственного парка, назад или же к границе с Канадой. Но на границе сбежавшей школьнице гулять слишком опасно.

– Может быть, она вернулась в Парк, – я провожу пальцем линию от Ниагарского водопада к Государственному парку.

– Не думаю, – говорит папа.

– Почему?

– Потому что ей было ужасно скучно в парке, она же сама об этом говорила.

– Ску-у-учно! – тянет мама со своей кровати, ее голос звучит почти как голос Нелли.

Мы все не можем удержаться от смеха.

– И вот теперь она исчезла, – папа трет виски, – как мне объяснить это Фицмартинам?

– Да мы найдем ее, не волнуйся, она точно в Государственном парке, – говорю я.

Папа выпрямляется.

– Чепуха. Ей одной было бы там страшно.

Я не решаюсь сказать, что рюкзак Нелли тоже исчез, – а еще я не знаю, как рассказать им про рейнджера. Может быть, все это и вправду чепуха – и Нелли вовсе не в парке.

– Она наверняка просто поехала домой, – говорит папа.

– Тогда позвони им и спроси, – предлагает мама.

Папа стонет.

– Тогда мне придется рассказать, что мы ее потеряли! Нет-нет, нам нужно просто незаметно посмотреть, там она или нет.

– О’кей, – решает мама, – тогда поезжайте с Антье завтра в Питтсбург.

– Хорошо, – кивает папа, – мы с Антье провернем это дельце.

Он кладет руку мне на плечо.

– Да, – соглашаюсь я и снимаю ее. Папина рука ужасно тяжелая.