Текст книги "Челленджер (СИ)"

Автор книги: Ян Росс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Жуткая картина, прям сатанинская. Мы заявляем обывателю: «Ты, сука, будешь умирать, у тебя будет инфаркт, и ты попадёшь к нам на стол… не, ещё лучше – в лапы! А мы в Бога не верим! Мы не верим в твоего Бога. Ты душу запродашь, приползёшь к нам, а мы даруем тебе жизнь. Либо ты наш, либо иди, бей поклоны и помирай». Мы же не говорим – «Колет сердце – значит, следует усердней молиться. С Богом ты там как-то сам, а мы тебя пофиксим, как умеем, и побежишь по дорожке… Ну, может, не побежишь, но уверенно пойдёшь, а не тебя понесут. А там молись Богу, раз уж неймётся. Твоё маленькое помешательство нас, безбожников, не интересует. Молишься ты – не молишься…»

– Так, хватит ересь молоть. Я к тебе на стол не собираюсь. Разве что за стол… и то ещё подумаю. Ты лучше чёртову рыбу жарь, Мефистофель доморощенный. Или мы так и будем на неё любоваться?!

– Но-но! Тут тебе не Катманду, без обстоятельной теоретической подготовки рыба как надо не запечётся.

Я сунул своё творение в разогретую духовку, выставил время и проверил температуру.

– Теперь двадцать минут отдыхаем. – Я потёр ладони. – А хочешь, я так же наглядно докажу, что Бог есть?

– Ну-ну?

– Идём, нечего смущать её голодными взглядами.

Мы поднялись по лестнице и прошли спальней на балкон. Майя облокотилась на перила, а я смотрю на неё чуть сбоку, как она чудесно жмурится, улыбаясь сама себе. И воздух вокруг неё звенит. Неужто я больше никогда этого не увижу…

– Значит, кхм… – Я тряхнул головой, отгоняя нахлынувшую ностальгию по будущему. – Значит, Бог есть, Ганеш… или там Шива есть, знаешь, почему?

– Почему? – Майя посмотрела мне в глаза.

– Потому что… – я снова запнулся, но развинчиваться было не время. – Потому, что для миллионов христиан, или там индуистов, он есть. Они сообразуют с ним свои действия, и он имеет все атрибуты понятия "есть". Облик, притязания и, главное, влияние на окружающее. Допустим, мы договоримся, что есть некие розовые летающие плюшки, с мохнатыми ушками и… перепончатыми ластами. Теперь, как только ты скажешь: "Хорошо, я согласна" – они есть! Они есть в нашем мире и уже влияют на него. Мы можем наделить их некими свойствами: допустим, им нравится, когда их приверженцы щёлкают пальцами, думая о них, и, если завтра ты хоть раз… Это как "три ну" – оно есть, и его хрен сотрёшь. Мы чётко понимаем его значение, в нём есть сила, и если ты укажешь на какой-то поступок и скажешь это опять "три ну", мне будет сложно отмахнуться. То есть, оно способно изменять объективную реальность. И так же с Богом, но в иных масштабах. Все боги, которых когда-либо выдумали, и о которых где-либо сохранились упоминания, несомненно, есть, и всю дорогу влияли на умы.

– Складно завернул… Но человек хочет Бога, который больше него самого, который живёт не только в его сознании.

– Да, вопрос таков: Бог есть только в моём уме? И когда не будет меня, останется ли он? Если все люди умрут, останется ли Бог?

– И что, как по-твоему?

– Не знаю… не обижайся, но я сомневаюсь… Единственное, что достоверно – пока есть люди, есть Бог. Но ты права: в мире, где всё иллюзорно, хочется ухватиться за нечто абсолютное. Мы умрём, плоды наших стараний, рано или поздно, исчезнут, и так необходимо иметь что-то, выходящее за рамки нашего мушиного роения… Но я не думаю, точнее, не вижу ничего, что бы на это указывало… Слишком удобно эта сладкая фантазия совпадает с нашими страхами и слабостями, мой скептицизм бунтует и требует двойной осмотрительности. Уж больно заманчив самообман. А насчёт веры Неверия… я просто пытаюсь быть честен. И нечего этого бояться. Достоевский опасался, что без веры нет морали, и всё дозволено, но сегодня есть достаточно атеистов и агностиков, и мы знаем, что это не так. Мораль свойственна человеку, для неё не нужен страх божий. Не Бог вселил в нас мораль, а люди придали его философии моральные качества. Истинное чудо религии в провозглашении сверхличностных ценностей. Однако это не единственный путь.

– Ладно, чудовище, я в курсе, что ты начитан. Но одно дело верить в науку, а другое – не верить вообще. Вера в науку – это ещё нормально, наверное… Многие же вообще ни во что не верят…

– Не-не. Все во что-то верят. Не в науку, так в Пепси-Колу, в джинсы Кельвин Кляйн… или в бабло. Если уж не в Бога, то в бабло – кстати, тоже насквозь абстрактное понятие… Ау, – окликнул я, заметив рассеянное выражение, – Майя, ты жива? Или я уже доконал тебя разглагольствованиями?

– Жива, жива, только есть хочу, уж как-то чересчур долго…

– Потерпи пять минут. В общем, спор между учёным и верующим – это как спор между иудеем и христианином. То, чем мы занимаемся, – служение Богу науки, а вы говорите – богохульство, вы говорите – мы оскверняем… Ой-вей, вера разрушится. Вера во что? В святой крест? В косточку рудракши? Да, разрушится. Но вы же не за рудракшу, вы ж за Бога. А рудракша мешает к нему идти. Вы идёте, а тут трах – корова. И всё, вы останавливаетесь, и начинаются охи-вздохи. Мы, конечно, не предлагаем их прям завтра порубать на котлеты, упаси Господи, но нельзя загромождать путь к этому самому Богу вашими святыми коровами.

– Смотри, кто-то не ест коров, кто-то к ним иначе относится.

– Да, кто-то не ест коров, но если этот кто-то возомнил, что то, что он не ест коров, делает его ближе к Богу, – то "кто-то" нужен доктор.

– Да никто не думает, что он ближе. Не волнуйся.

– Учёный – он жрец! Жрец Бога науки, жрец законов природы. Он стремится познать Бога, он ищет, собирает по крупицам, а потом приходит и проповедует – он говорит: "Смотрите, я познал истину!". Научился у Всевышнего, и сделал… мм… ну, скажем – смартфон. Ведь это сущее чудо. В самых смелых фантазиях ещё лет пятьдесят назад мы о таком даже не мечтали. Пожалуйста, ходите по воде. Кому от этого хуже? Никому. Значит, будем ходить по воде и дальше искать Бога.

– Так Арик, по-твоему, жрец?

– Разумеется, вне всякого сомнения! Более того, он истовый фанатик! Он давно забылся, запутался, где Бог, где его атрибуты, и разбивает лоб, кладя поклоны. Мало того, он и наши хочет разбить.

– Кстати, в оккультизме Ариэль – львиноголовый ангел, один из великих князей преисподней, надзирающий за наказаниями грешников в аду. Он хочет, – хихикнула Майя, – чтоб вы сами их разбивали.

– Ага, автономно – по принципу самообслуживания. Но по сути Арик такой же, как ты, такой же, как я.

– А я что, тоже жрица?

– А кто? Чем ты на Востоке занимаешься, как не духовным поиском. И потом, нарыв истину, приезжаешь и заливаешь её мне, да и не только мне, небось разливаешь направо и налево. Ты всегда была такой. Ты лидер, ты веришь и хочешь вести за собой. Кто же ты, если не жрица? И ты, и я постоянно пытаемся проповедовать…

Тин-тин – прозвенело ласково снизу.

– А вот и рыба.

Глава 22

Никогда не встанут на колени,

Даже если заберут их в плен,

Гордые и смелые тюлени,

Ибо вовсе нет у них колен.

Александр Македонский

После визита к директору в поведении шефа произошла перемена. Вылазки пошли на спад, что было как нельзя кстати ввиду приближения конференции и интеграции нового поколения сенсоров, подразумевающей настройки, проверки, калибровки и вновь проверки и перепроверки. И всё же, полностью утихомириться Ариэль был генетически не способен и продолжал практиковать свои рейды, но уже без прежнего энтузиазма, а уныло и обречённо. Приготовления шли своим чередом, и моё внимание безраздельно сосредоточилось на этой цели. Выступать с презентацией продукта предстояло мне, и я не собирался позориться на столь престижном форуме из-за придури моего неисправимого начальничка.

Но сегодня у Ариэля было резкое обострение хронического недуга с маниакальными припадками и остальными характерными симптомами минотаврства. После того, как в течение получаса он четыре раза нагрянул в совершенно невменяемом состоянии, я решил, что пора менять тактику. Не желая откладывать начатый эксперимент, я пошёл ужинать, но, вернувшись, застал шефа по-прежнему в офисе.

Тогда я отправился прогуляться и, проходя мимо машины, обнаружил заднюю дверь незапертой. Забравшись внутрь, откинул сиденье и включил тихую музыку. Тем временем принялся накрапывать заунывный дождь, и я задремал под мерный шелест капель. Проснувшись, хорошенько задраил Challenger и, подойдя к зданию, убедился, что в кабинете уже потушен свет. Взбежав по лестнице, провёл магнитную карточку, машинально повторив это действие несколько раз, пока до меня не дошло – Арик запер компанию.

Все вещи, включая кошелёк, телефон и ключи, томились в офисном плену. С собой имелись сигареты, горстка мелочи и карточка работника фирмы BioSpectrum. Поистине барский набор, однако проку от него в сложившейся ситуации негусто. Как ни крути, выходило, что единственный, кто может выручить, – это всё тот же Арик, вот только обращаться к нему совсем не хотелось.

Поразмыслив, я прикинул, что смогу перекантоваться без него. Зои жила где-то в северной части города, и хотя прежде я у неё не был, однако помнил, что неподалёку находится паб, где она подрабатывает барменшей. Я отправился туда в надежде застать её или заполучить адрес, либо номер телефона.

В пабе, несмотря на будний день, было на удивление людно, но моей Амазонки нигде не наблюдалось. Протолкавшись к стойке, окликнул девушку азиатской наружности в смешной панамке, задумчиво поливающую струёй из крана большой длинный нож, поворачивая лезвие то одной то другой стороной.

– О-о, а ты, должно быть, Илья! – радостно защебетала она и, отложив холодное оружие, протянула ладошку. – А я Зоина соседка. Меня зовут Шисато Шиохара. Мы вместе живём. Хочешь подождать? Садись. Её пока нет, но собиралась заглянуть. Ты ей звонил?

– Не, я мобильник посеял.

– А… Ой… Ну вот… А я звонила, но она не отвечает. Может, это у вас… хи-хи, – прыснула она точь-в-точь как школьница из мультфильмов аниме.

Узнав, что я остался без денег и вообще без вещей, она нацедила мне пива и насыпала целую гору орешков. Через пару часов её смена закончилась, и, так как Зои ещё не появилась, Шисато предложила поехать дожидаться к ним домой. Выбирать не приходилось, и я с благодарностью согласился.

В квартире, куда мы пришли, гостиной как таковой не оказалось.

– А-а… там комната Зои, – японка кивнула на одну из дверей в прихожей. – Не знаю… Давай, наверное, побудем у меня.

Она скинула панамку, включила компьютер и смахнула на пол наваленную на стуле одежду.

– Погоди, почту проверю, – бросила Шисато, высвобождаясь из браслетов, со звоном рассыпавшихся по столу. – Ты пока… это… – она исполнила кистью затейливый жест, – располагайся, в общем. Чувствуй себя как дома.

Сесть было негде, и я принялся расхаживать, рассматривая детали интерьера. Ничего особо занимательного там не наблюдалось, кроме больших профессионально выполненных фотографий высокой девушки в строгом облегающем костюме.

– Это кто? – поинтересовался я.

– Эй, ты чего… – хихикнула она, – про меня не догадался?

Я пожал плечами.

– Это моя невеста, – произнесла она с нескрываемой гордостью, и мелкие странности в её поведении мигом встали на свои места.

Шисато уткнулась в экран, а я заглянул в полуприкрытую дверь в противоположном конце комнаты. За ней находилось помещение, драпированное тяжёлыми полотнами глубоких золотисто-бордовых оттенков, со свисающими с потолка стилизованными кожаными ремешками.

– О-о! – не удержался я.

– А! Ой… – она изобразила лёгкое замешательство, снова в духе японских мультиков. – Ну… можешь посмотреть, если охота.

Внутри оказалась недурно обставленная БДСМ комната. У входа удобно развешаны несколько видов наручников, ошейник, плётки, пару стеков и тому подобные аксессуары. Интересная у Зои соседка, подумал я, подобрав валявшийся на полу кнут и похлопывая им по ладони. Впрочем, чего-то в этом роде можно было ожидать. Окончив осмотр, я остановился у добротно сработанного косого креста с креплениями для запястий и лодыжек, в верхней части несколько отходившего от стены.

– Ауч… – войдя, Шисато задела табурет с круглым отверстием. – Будешь есть? Могу что-нибудь сварганить. Уф, сама ещё с утра ничего не кушала.

– Слушай, а у тебя тут проблема.

– Знаю, – она приблизилась, потирая коленку. – Надо бы починить, да вот…

– Это небезопасно. Могут пострадать люди, – усмехнулся я, осторожно пошатывая плохо закреплённый агрегат. – Женщины! Могут пострадать женщины!

Отмахнувшись, она заковыляла обратно, охая и поглаживая ушибленное место.

– Слушай, а… инструменты есть? Попробую починить, пока ты там…

Шисато остановилась и, немного подумав, поманила за собой. В комнате Зои она уселась на пол и стала выволакивать из-под кровати объёмистый пластиковый чемодан, оказавшийся профессиональным столярным комплектом.

– Осталось от… – неуверенно прокомментировала она, – в общем, осталось.

Пока она возилась на кухне, я покопался в кейсе, где обнаружилось всё необходимое, и с удовольствием взялся за работу, наконец найдя, чем заняться после долгого вечера неприкаянности. Освободив хлипкие крепления, отставил крест в сторону и принялся углублять отверстия в стене.

Одно из наиболее любопытных открытий, сделанное в процессе экспериментирования с БДСМ играми, было то, что настоящее наслаждение получает тот, кто подчиняется. Контролирующий остаётся трезвым и осознанным на протяжении всего акта, и его задача вывести партнёра за привычные пределы. На первый взгляд, доминирующий как бы творит, что ему заблагорассудится, на самом же деле, хорошая сессия разыгрывается вокруг подспудной фантазии подчинённого, которую чувствует и угадывает ведущий.

По существу, имеются два типа сценариев: где контролирующий, тонко чувствуя партнёра, воплощает его сокровенные фантазии, или когда дразнит, заставляя делать обратное, с отдушинами, того, чего хотелось бы ведомому, тем самым всё больше распаляя его за счёт наращивания предвкушения. Для этого требуется открытость и раскрепощенность, а главное, чуткость и внимательность.

В физическом плане не обязательно должно происходить нечто неординарное, вся фишка в тайминге и фантазии. Главное – правильный ритм прикосновений, и ещё важнее – пауз, оставляющих место воображению. Как раскачивая маятник, в нужный момент прилагая точно выверенное воздействие, постепенно достигается высшая точка и в ней, при обоюдном доверии и взаимопонимании, можно удерживать партнёра сколь угодно долго, и, в конце концов, он забывается и растворяется без остатка. Мир замирает и останавливается. Наступает состояние невесомости. Это и есть истинный пик наслаждения, далеко выходящий за рамки физических ощущений и ментальных переживаний. Тут начинается самое интересное, ибо в этот момент доминирующий управляет уже не телом или разумом, а держит в ладонях душу, суть, трепещущее сердце партнёра и может вести его куда угодно.

Teasing^[69], не в пример лучше монотонного елозинья туда-обратно, позволяет нагнетать сексуальный накал и держать ведомого в высокой фазе возбуждения. Во многом он основывается на взаимной химии и знании граней и границ. Его воздействие приходится на фантазию. Фантазия ярче, красочней и действует мощнее, чем что-либо иное, и когда на пике она сливается с реальностью, происходит короткое замыкание.

Существует множество техник достижения этой цели, как сенсорные депривации^[70], простейшая и наиболее эффективная из которых – депривация зрения. В отсутствии визуальных впечатлений чувства значительно обостряются, воображение высвобождается и каждая интеракция^[71] ощущается интенсивней, непредсказуемей и потому более обжигающей.

Вокруг этого наверчено ещё куча всего, но суть остаётся той же: подчинённый должен находиться в постоянном предвкушении, томясь и изнывая, и, одурманенный нарастающим желанием, постепенно войти в состояние транса, наваждения и забытья… В возможности дарить это переживание и заключается роль, кайф и счастье доминирующего. А помимо прочего, обе стороны переходят множество внутренних барьеров, что само по себе интересно и доставляет утончённое наслаждение. Это здорово и в то же время очень непросто, и требует много любви, заботы, терпения и понимания.

Покончив с отверстиями, вставил дюбели, водрузил обратно крест и стал вгонять шурупы креплений. Когда я уже почти управился, Шисато принесла панкейки с ягодами и сиропом.

– Ой, класс! Здорово! – Она хотела хлопнуть в ладоши, но передумала, уловив мою ухмылку. – Спасибо!

– Теперь сможешь… – из деликатности я решил не завершать фразу. – Короче, твоей невесте понравится.

– А… давай… – Шисато смутилась. – Давай попробуем?

– Что попробуем? – подозрительно уточнил я.

– Да ну тебя! Я только посмотреть. Пристегни меня на секунду.

Она стала у креста, нагнулась, зашнуровала поножи и, закинув руки, нетерпеливо мотнула головой. Помедлив, я закрепил наручники на запястьях. Вертясь и изгибаясь, чтобы получше себя рассмотреть, Шисато лучилась улыбкой озорной старшеклассницы. Ещё раз окинув взглядом и оставшись доволен проделанной работой, я принялся складывать инструменты.

– Что за… – внезапно раздаётся за спиной гневный окрик. – Совсем охуел?!

Я оборачиваюсь, сжимая в руке беспроводную дрель-шуруповёрт.

– Зои… – начал было я.

– О, Зои! – радостно визжит Шисато. – Где ты пропадала? Весь вечер не могу дозвониться!

Медля, словно пантера перед прыжком, Амазонка стоит на пороге, воинственно сверкая глазами, и на губах её бродит коварная улыбочка.

– Зои! Да что ты?! – верещит Шисато. – Ты вовсе не так поняла, он же к тебе пришёл, я только…

Зои быстро пересекает комнату и со словами:

– А с тобой, маленькая шлюшка, я разберусь позже.

Вопреки отчаянному сопротивлению, напяливает на неё намордник, и заталкивает в рот пластиковый шарик кляпа.

– Аай… Мм-а-ы… ээ… – мотая головой, мычит Шисато Шиохара.

Танцующей походкой Зои обходит помещение, останавливается у табурета и, полюбовавшись трогательным панкейковым натюрмортом, подхватывает баллончик со взбитыми сливками, затем подмигивает мне и вызывающе покачивая бёдрами направляется обратно к распятой жертве.

– Зо-оы Хы-ы из… Но-о… – продолжая биться, блеет Шисато Шиохара.

Приблизившись вплотную, Зои мучительно долго рассматривает эту пантомиму, потом встряхивает баллончик и методично запшикивает лицо Шисато белой пеной в несколько слоёв. Японка визжит и отфыркивается. Хлопья пены падают ей на грудь и с неё на пол. А я, сжимая дрель, с ужасом наблюдаю эту вакханалию и обречённо ожидаю своей участи.

– Вуманайзер^[72] хренов, – разделавшись, зловеще цедит Зои, наступая на меня. – Что, другой пизды не нашлось?! А?! Те чё, тёлок в Калифорнии мало? Я, конечно, понимаю – свободные отношения и всё такое! Но скажи, дорогой, тебе непременно нужно отыметь мою соседку? Лесбиянку?! У меня дома?!

– Зои-Зои! – повторяю я, отступая назад и пытаясь придать голосу предостерегающий тон.

Зои взмахивает баллончиком, я вскидываю руку, чтобы защититься, и в следующий момент меня сгибает ошеломляющей вспышкой боли в паху. Дрель падает на пол, и за ней со стоном оседаю я, сначала грохаюсь на колени, а потом заваливаясь набок.

Амазонка стоит надо мной, победоносно поигрывая баллончиком. Я гляжу на неё снизу вверх, стиснув зубы и стараясь выть не слишком жалобно. Зои приседает на корточки и пристально наблюдает, как недавно рассматривала Шисато, уже прекратившую трепыхаться и лишь тихонько поскуливающую. Затем Зои выдувает жемчужную пену на точёную ореховую ладонь и одним движением слизывает сладкий шарик.

– Ями, – шепчет Зои одними губами, чувственно облизываясь.

– O-oh… formidable^[73], – с трудом удаётся прохрипеть сквозь сжатые зубы. – Просто formidable.

– Прощай, бейби.

Она резко встаёт, переступает через меня и выходит. Слышится грохот двери и ритмично удаляющиеся шаги по лестнице. А я так и лежу, прикрывая пострадавшее место и зажмурившись от вновь и вновь накатывающих приступов нестерпимой боли.

* * *

Наутро я пребывал в подавленном состоянии. Дело не только в отвратительном разрыве с Зои, – вечером улетала Майя, и, несмотря на все усилия, ни свыкнуться, ни примириться с этим никак не удавалось. Сосредоточиться на работе тоже не получилось, и я уехал раньше обычного. Арика не было, и, запирая компанию, я тешил себя надеждой поквитаться с ним за вчерашнее, что несколько притупляло общую угнетённость. Однако, когда добрался домой, снова навалилось отчаяние, и я бесцельно слонялся, бередя душу воспоминаниями и тщетными грёзами о том, как всё могло сложиться иначе.

К тоске расставания примешивалось всегда незаметно присутствующее где-то на фоне, но остро ощутимое сегодня чувство тревоги. Как ни сложно, приходилось признать: я переживаю за неё, одиноко странствующую в чужих, далеко не самых благополучных странах. Майя стала колкой и независимой, но под этой скорлупой жила всё та же взбалмошная девчонка с задорной, чуть застенчивой улыбкой и выкрашенными в красный цвет волосами, так бесившая меня в начале нашего знакомства.

Это сочетание беззащитности и безоглядной решимости отзывается щемящей мукой и жгучим желанием её спасти. Спасти от этого мира, который она, как и я, чувствует слишком пронзительно, будто у неё вовсе нет кожи, и всё тело покрыто воспалёнными нервными окончаниями.

В её душе гудит колокол. Который год одиноко гудит в пустоте, и я, кажется, единственный, кто отчётливо его слышит. Этот голос созвучен мне, как ничто иное. Он звонит по мне. Как долго казалось, что я всё-таки смогу помочь ей и, возможно, сам обрету утерянную целостность, а может, и нечто большее… Но я знаю: это мне не дано, я никого не спасу и не смогу ничего изменить. Я тратил и продолжаю тратить свою жизнь впустую. Мне не под силу избавить её от страданий, защитить, уберечь от неумолимой жестокости окружающего, но сейчас я могу отогреть её. Обнять, приютить, укутать, чтобы она оттаяла от нескончаемых скитаний. И хоть на время утолить скорбь, затаившуюся в глубине Майиных глаз под матовым блеском отрешённости и азартом бесстрашной странницы.

Но настаивать или уговаривать остаться – бессмысленно. Ничего путного не выйдет. Не тот случай… И невесть откуда всплывает давно затерявшийся в закоулках памяти вечер. Стылый ветер клонит сухую траву, ворошит и шуршит зарослями терновника на обрывистом склоне. Майя зябко ёжится, но она не тронется с места, пока не научит меня рассасывать облака. Её брови нахмурены, а взгляд устремлён на лохматую тучу.

– Майя, – шепчу я, – может выберем облако поменьше? Ты же вся продрогла.

Она оглядывается, и в глазах её мерцают угольки. Майя упрямо качает головой, возвращается к туче и, нахохлившись, надолго замирает. Не смея нарушать её сосредоточенность, я пялюсь на этот продукт конденсации водяного пара, в надежде хоть как-то поспособствовать… хотя, какой из меня помощник в таком деле…

Решив провентилировать тоску свежим воздухом, выхожу из дома, миную каменистую осыпь, спускаюсь к воде и плетусь, шаркая подошвами, вслушиваясь в шелест песка и монотонные всплески прибоя. Вдоль берега тянутся шеренги столбов, на которые крепятся солнечные зонты. По вечерам бриз усиливается, полотняные купола снимают, и остаются вкопанные в землю обрубки полутораметровой высоты, сиротливо торчащие нескончаемыми рядами. Я бреду между ними, слегка прихрамывая после вчерашнего, пропитываясь музыкой ветра и шёпотом океана, лижущего солёной пеной мокрую кромку суши.

Постепенно я различаю, что к шороху ветра то и дело примешиваются протяжные чистые звуки. Сперва ничего не разобрать, но вот тихое, как стон, гудение раздаётся издалека, а потом, с другой стороны, вторит долгий, низкий, вибрирующий вой. Я настороженно прислушиваюсь и улавливаю всё новые и новые ноты. Звуки диковинно сплетаются с порывами колючего бриза, вторя и перекликаясь с ними. Уловив чёткую ноту, быстро шагаю в её направлении, но она замирает задолго до моего приближения. Новый вздох слишком тих и тонет, прежде чем удаётся сфокусироваться.

Бестолково верчусь на месте, но вижу лишь ряды столбов. Трясу головой, отгоняя наваждение. Вдруг откуда-то слева вновь доносится негромкий, но отчётливый свист. Осторожно крадусь к нему, источник смещается. Ветер на мгновение затихает, я тоже замираю и жду. Новый порыв и новое жалобное завывание. Я резко оборачиваюсь. Исходя со стороны соседнего столба, звук подрагивает вокруг глубокой протяжной ноты. Иду навстречу, и он усиливается. Приблизившись, понимаю, что гудение льётся от самой металлической опоры. Она поёт, задумчиво и печально, отзываясь на танец потоков воздуха.

Присмотревшись, я соображаю в чём дело: в верхней части железной трубы расположен ряд отверстий для фиксации несущего зонт стержня. Воздух, обтекая полый цилиндр, создаёт вибрацию и рождает низкие подрагивающие тона, отдалённо напоминающие флейту, а вдалеке еле слышно откликаются другие. Я сажусь, прислонясь к столбу, и долго сижу, слушая мелодию ветра, песка и моря, в которую вплетаются тоскливые и прекрасные звуки. Весь берег, словно гигантский оргАн, переливается в ночной тиши, опустошающей душу, гармонией самой природы. И на глаза невольно наворачиваются слёзы, потому что этого для меня слишком много, и не с кем разделить эту неизъяснимую красоту.

Постепенно все чувства выветриваются, и внутри воцаряется тишина. Я прощаюсь с поющими столбами и иду домой. Возвращаюсь далеко за полночь и сразу падаю в кровать. Уснуть не удаётся, и я долго ворочаюсь, пытаясь отогреть окостеневшие пальцы. Зимой от одиночества постоянно мёрзнут ступни ног… Встаю, спускаюсь в гостиную, выкуриваю подряд несколько косяков, заторможено сижу, уставившись в одну точку и со смешанным чувством тоски и обиды думаю, что Майя могла бы хоть позвонить перед отъездом… Наконец, стряхнув оцепенение, тащусь наверх, забираюсь в постель, натягиваю на голову одеяло, сворачиваюсь и незаметно засыпаю.

Снится один из моих навязчивых сюжетов: я пробираюсь в тылу врага мрачными обшарпанными развалинами, зарослями, спёртыми склизкими катакомбами, слепыми проулками, вглубь неприятельской территории. Нас мало, мы разрознены, связь прерывиста и нестабильна. Мы крадёмся, подолгу затаиваясь, приникнув к сырой земле и напряжённо вслушиваясь в глухую мглу. Противника не видно, но его присутствие ощутимо и нарастает с каждым неловким шорохом, хрустом сухих сучьев и скрежетом битого стекла под жёсткими подошвами.

* * *

С треском распахивается балконная дверь, я подскакиваю и ошарашенно пялюсь на то, как знакомый силуэт, путаясь в занавесках, вваливается в комнату.

– О! Здорово, Челленджер. Что, не спится?

– Майя?!

– Какой-то ты квёлый, не рад меня видеть? – Она пересекает спальню и на мгновение останавливается у двери.

– Что происходит?

– Решила сделать романтический сюрприз! – усмехается Майя, не в силах сдержать улыбку при виде моей заспанной физиономии.

– Что случилось? Ты не улетела?

– Рейс перенесли. Вот подумала зайти на прощанье, тем более компания тёплая подобралась. Вижу, ты не теряешь вкус.

Пошвырявшись этими невнятными репликами, она разворачивается и начинает спускаться по лестнице.

– Майя, ты чего? Какая компания?

– Встречай гостей! – доносится снизу. – Как, блин, тут открывается…

Потирая виски, налитые тяжестью ещё не выветрившихся паров марихуаны, выползаю из кровати и озираюсь в потёмках, ища, что бы напялить на голую задницу. Штанов в пределах досягаемости не обнаруживается. Я присаживаюсь на край матраса и принимаюсь массировать гудящую голову, но в этот момент с лестницы раздаются приглушённые голоса и стук каблуков.

Я вскакиваю, едва успеваю опоясаться одеялом, как на пороге возникают два силуэта. Тут же щёлкает выключатель, и меня ослепляет нещадным светом. Сморщившись и придерживая норовящее соскользнуть покрывало, я тупо пялюсь на растерянно замерших Джейн и Келли. Лица уцелевших представительниц модели Учкудук не предвещают ничего хорошего.

Воцаряется убийственная тишина.

– Проходите, девочки, – опомнившись первым, произношу я небрежным тоном, – раздевайтесь!

– Ах ты дрянь! – взрывается Келли. – Сволочь! Подонок! Ничтожество!

Сквозь ненависть в её голосе прорываются плаксивые нотки. Майя весело дирижирует в такт выкрикам, а Джейн, не реагируя на происходящее, рассматривает помещение, будто находится тут впервые.

– Сукин сын! Скотина! Урод! – горланит Келли.

– Что новенького? – светским тоном осведомляется Майя, когда та на миг умолкает, захлебнувшись гневом. – Как дела на работе?

– Да, знаешь ли… всё штатно, – я спешу ухватиться за конструктивную ноту. – По чётным дням – спасаем человечество, по нечётным – собачимся с начальством. Как-то так… Вот, конференция на носу.

– А почему ты один? Мы думали застать тебя…

– Майя! – одёргиваю я.

– Как поживает Ирис? – как ни в чём не бывало, продолжает она.

– Ирис?! – вновь взметнулась примолкшая Келли. – Какая ещё Ирис?!

– Ирис? – эхом вторит ей Джейн.

Оглянувшись на соратниц, Келли начинает медленно надвигаться на меня.

– Кто такая Ирис?! – сдавленно сипит она.

– Вот-вот, Джейн, ты ж тоже хотела побольше узнать об Ирис, – подливает масло в огонь Майя. – Илья, мы заинтригованы. Расскажи-ка, как там она?

Выпустив объёмистый пакет, Келли подхватывает с пола лэптоп и угрожающе заносит его, то ли для удара, то ли для броска. Воспоминания о вчерашнем ещё болезненно свежи, и, не горя желанием проверять, что именно она выберет, я опасливо пячусь, путаясь в одеяле.

– Майя, прошу, оставь Ирис в покое.

– Ладно, оставим пока твою Ирис.

– Ирис не моя, – уточняю я как можно более спокойно. – Мы вместе работаем.

– Ах, работаете? И над чем же вы… – взмахивая ноутом, Келли делает очередной шаг, заставляя меня отступить вплотную к стене.

– Кел, не стоит разбрасываться электронными приборами, – примирительно произносит Майя, – мы против телесных увечий. Отложим обсуждение Ирис. Нет, так нет. Можно и без Ирис.

– Я так и думала… – выдыхает Келли.

Потрясая лэптопом, она озирается, и, немного помешкав, швыряет его в сторону кровати. Тот с жалобным хрустом ударяется о стену и падает на мятую подушку. Действие замирает. Я прислоняюсь к стене перевести дыхание.

– Мне никогда не импонировала эта фотография, – невпопад отчебучивает Джейн, с отсутствующим видом рассматривая постер абстрактного содержания.

Все с минуту изучают уже не раз виденную над изголовьем кровати репродукцию из Нью-Йоркского музея современного искусства.

– Вот, девочки, полюбуйтесь на своего рыцаря. Это и есть то счастье, по которому вы сохнете? – участливо вопрошает Майя и продолжает, обернувшись ко мне: – Что ж, прелюдия затянулась. Одевайся, герой-любовник, оргии не предвидится. Может, предложишь чаю? Мы всё-таки к тебе в гости пришли.