Текст книги "Осмос"

Автор книги: Ян Кеффелек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Марк видел испанца, застывшего у стола и смотревшего на них обоих своими большими глазами. Наконец-то этот тип оторвал от стула свой зад. И вовремя… Теперь предстояло перейти к очень и очень серьезным вещам…

Той же ночью, когда Марк вновь появился на палубе яхты, он громко смеялся и надсадно кашлял, так, словно хотел вместе со слюной и рвотой выхаркнуть и легкие. При виде звезд у него закружилась голова, и он упал, ударившись о поручни на корме. Удар был такой силы, что он описался, да так, что здорово замочил брюки. За его спиной красноватый дымок поднимался из иллюминаторов. Но ни один отец семейства, припозднившийся на берегу, ни одна добропорядочная супруга, мучившаяся бессонницей, ни один гуляка его не заметил, никто ничего не видел, никто не взял на себя труд вообразить бедных детишек в ночных рубашках и пижамках, мечущихся среди языков пламени! Короче говоря, никто не пришел на помощь! Дымок постепенно рассеялся, и когда он совсем растаял, Марк все еще лежал, как куча тряпья у поручней, с открытыми глазами, выжидая, когда ему станет чуть получше, чтобы вновь спуститься в самое пекло. Он был жалок, а самому себе он был отвратителен. Дул легкий ветерок, но был он холодный и резкий при порывах. Ноги у Марка заледенели, руки онемели, одеревенели… Небо было густо усеяно звездами… Идеальная погода, чтобы где-нибудь в тепле заниматься любовью… Звезды, звезды, по всему небу, от края до края… Нелли говорила…

– Нелли… Нелли…

Он с трудом встал на ноги и потащился к каюте.

Внутри нестерпимо воняло гарью. В темноте перед его глазами плыли едва различимые мутные пятна иллюминаторов. Было слышно, что по полу что-то катается. «Выключатель там», – подумал он, поднимая руку и ощущая, что поднимает не часть своего собственного тела, а тяжеленное бревно, бывшее ему явно не по силам. Он наугад хватался и цеплялся за какие-то предметы, его ноги наступали то на что-то мягкое, то на что-то твердое, с хрустом и треском ломавшееся, и хотя хмель еще не выветрился из его головы, он все же боялся, что наткнется на чье-нибудь тело, боялся, что этот «кто-то» придет в себя и устроит ему взбучку… а еще он боялся, что тело может оказаться трупом. Только этого ему и не хватало!

Наконец Марк дотянулся до выключателя, щелкнул им, и неоновые лампы тотчас же загорелись. При виде той картины, что представляла теперь каюта, он испытал сильнейший шок. В розовато-коричневатом мареве все плыло перед глазами, но даже через эту пелену можно было разглядеть, что в так называемой кают-компании царил такой дикий кавардак, такой ирреальный хаос, словно его специально создал и заснял на пленку пьяница-оператор, едва вышедший из комы после очередного запоя. Марк задрожал. Его била крупная дрожь, на лбу выступил обильный пот. Сказать, что в каюте дрались, значило ничего не сказать. Скорее можно было сказать, что яхты как таковой больше не существует, ибо ее в ходе этой схватки просто варварски уничтожили. Кто-то не то стрелял по переборкам петардами, не то запускал в них дымовыми шашками. Здесь все смешалось: обгоревшие обрывки обоев и щепки от лакированной мебели, оплавившиеся лохмотья искусственной кожи, какие-то перекрученные, искореженные металлические рейки, изодранные в клочья кружева; колыбель, сорванная наполовину с места, висела на двух вместо четырех веревках, и все мешки и мешочки с клубнями, корневищами и луковицами, заполнявшие ее, вывалились на пол; некоторые из них прорвались, так что их содержимое, то есть клубни и луковицы, рассыпались, раскатились по всей каюте, и именно они трещали под ногами. На полу также громоздились кучками объедки, сломанные и выпотрошенные петарды, какие-то шмотки, кем-то использованный огнетушитель, покрытый остатками пены, и жалкие «останки» на три четверти сгоревшей искусственной елочки. Марк нагнулся, чтобы поднять свой нож.

– Нелли, – еще раз позвал он, едва-едва сознавая, что на борту яхты, где все плавало в красноватом дыму, он совсем один, весь пропитавшийся запахом гари.

Он пошел дальше и добрался до каюты, служившей спальней. Там было тихо и поразительно чисто. Однако Нелли там не было. Она не лежала в постели под одеялом и не читала при свете ночника книгу, закинув одну руку за голову, как она делала по обыкновению… А где же она?.. На постели лежал конверт. Судя по тому, кто значился на нем отправителем, а кто адресатом, это не было прощальное послание от Нелли. Письмо, правда, было адресовано ему, но не просто Марку, а господину Марку Лупьену, и отправлено оно было из больницы Беклера в Кламаре. Перед отъездом он просил отправить ему это письмо в Гавр, когда будет получен интересовавший его результат, но когда письмо действительно пришло в Гавр, он уже не мог прийти на почту к окошечку «До востребования», чтобы получить его, так как был уже далеко от Гавра; на конверте виднелись штампы десятков речных управлений, куда письмо поступало, догоняя его по реке, но всегда с опозданием на день-два, чтобы в конце концов попасть в руки к Нелли. В письме содержался итог десятилетних обследований, пройденных Марком, одно слово в самом конце означало приговор, потому что помещало его в разряд безнадежных больных, страдающих азооспермией. Марк бросил письмо на кровать. Именно оно все погубило…

Марк вернулся в разгромленную кают-компанию и сел на пол, раздвинув ноги и упираясь спиной в остатки обуглившейся двери. Свет неоновых ламп постепенно тускнел, дрожа и подмигивая; яхту слегка покачивало и в такт качке по столу медленно «ездила» бутылка, формой своей напоминавшая фигуру обнаженной женщины, эдакая стеклянная Венера, которой уже нечего было отдать. Он задавался вопросом, когда же он расплачется. Увы, в его сперме не было жизни, а в его слезах, по-видимому, не было искреннего горя. Ему теперь оставалось одно: умереть во сне. На ощупь он нашел то, что можно было подложить под голову вместо подушки: вывернутые наизнанку, старые, потрепанные, но довольно мягкие джинсы. Вместе с джинсами в его руках оказались и словно приклеившиеся к ним женские трусики цвета слоновой кости. Он раскрыл нож и изрезал трусики на мелкие лоскутки. Нет, наверное, больше уже никогда он не будет владеть Нелли, никогда он не услышит ее смеха, не увидит ее тени на этих переборках, не ощутит ее рядом с собой, как бывало в те минуты, когда она со смехом терлась своим телом о его тело. Он почти терял сознание и против своей воли горько плакал. Голова его клонилась все ниже и ниже, так что в конце концов он рухнул на пол и тут же почувствовал прикосновение чего-то мокрого и холодного. Щекам стало щекотно от плещущейся воды. «Да ведь яхта идет ко дну», – прошептал он. Прямо перед его носом в полу около двигателя зияла дыра люка, и было видно, что в проконопаченные доски днища воткнут топорик, разделявший на две струи небольшой фонтанчик, со свистом и шипением, похожим на шипение газа, заполнявший водой трюм яхты. А ведь Нелли была права, когда говорила, что этот топорик принесет несчастье, что не надо было его покупать, несмотря на то что это прекрасное изделие из шведской стали продавали всего за полцены. Уж не убил ли он ее этим топором?

На рассвете он в первый раз обратил внимание на то, что испанская парусная яхта исчезла. Она стояла здесь рядом еще накануне вечером, но теперь… теперь ее не было! Он подозревал, что Нелли кокетничала с иностранцем, охмурила его, но ему и в голову не приходило, что она способна сбежать с ним. Где-то в небе загудел самолет, шедший, вероятно, на посадку и искавший в тумане посадочную полосу. Яхта медленно, но верно погружалась в воду, нос уходил вниз, а корма поднималась. В заводях дремали розовые фламинго, они не проснулись даже тогда, когда Марк стал спускаться к воде по железной лестнице на корме. Он не остановился, не замер на последней ступеньке, не заколебался, а закрыл глаза, согнул ноги в коленях, приложил одну руку к груди, другую сжал в кулак и соскользнул вниз. Он впервые делал попытку свести счеты с жизнью и почему-то именно в этот миг ему страшно захотелось пить, он буквально умирал от жажды. Сколько же метров он преодолел под водой? На сколько он опустился? Метров на шесть… он коснулся ногами дна, сделал несколько судорожных движений, пытаясь разогнать ил и тину, но было так темно, что он закрыл глаза. Далеко в глубинах своего сердца он вдруг увидел нечто… но нет, то была не беззубая улыбка скелета, а маленькая девочка, приближавшаяся к нему и размахивавшая руками. Где, черт побери, он ее уже видел?

V

Восемь месяцев спустя господин Марк Лупьен, обосновавшийся в городке Лумьоль в департаменте Дром, уже мог себе позволить роскошь заказать в типографии сто экземпляров визитных карточек, на которых кроме его имени и фамилии было еще указано и его социальное положение: агент по взысканию долгов компании «Свитчен Гэлэкси». Он по-прежнему носил длинные волосы, то перехваченные на лбу банданой, то схваченные лентой или резинкой на затылке в виде конского хвоста, но его шея больше не возвышалась над глубоким вырезом майки, оставлявшей обнаженным чуть не половину торса, жаждавшего соприкосновения со свежим воздухом, нет, теперь ее украшал чистый и плотно к ней прилегающий воротничок рубашки, перехваченный черно-синим галстуком с монограммой в виде переплетенных зеленых букв СГ.

В выходные и праздничные дни он вместе с другим агентом и слесарем являлся к должникам и когда полюбовно, а когда сурово и грубо, не убеждением, а силой, выколачивал долги, так сказать, охранял финансовые интересы компании и защищал ее права. Вообще-то компания в своей деятельности придерживалась уже многократно отработанного и испытанного коммерческого принципа: учить уму-разуму простофиль, возлагать ответственность на людей наивных и приучать их чувствовать свою ответственность, продавая в кредит максимально большое количество встроенных кухонь всем подряд, то есть как людям, слывшим кредитоспособными и зарекомендовавшим себя в качестве аккуратных плательщиков очередных взносов за вещи, купленные в кредит, так и тем, кто подобной репутацией не обладал, ибо в компании каждый покупатель считался чуть ли не царем. При первом же просроченном платеже компания направляла к должнику грузчиков-слесарей и небольшой грузовичок без опознавательных знаков, и вещь, которую должник уже считал своей, увозили, а первоначальный взнос или уже выплаченную часть суммы не возвращали. Марк был в душе согласен с тем, что в подобной практике имелся некий умысел, преследовавший цель получения незаработанной прибыли; что касалось лично его, то ему в таких поездках чаще приходилось утешать несостоятельных должников и осушать их слезы, чем показывать зубы; закон был на стороне компании, и деньги обычно возвращались в кассу с хорошим наваром. Компания «Свитчен Гэлэкси» крепко стояла на ногах, кичилась солидным положением в мире бизнеса и солидным счетом в банке в Вадуце, столице Лихтенштейна, где она официально была зарегистрирована. Разумеется, первоначальные цены на продукцию, которой торговала фирма, были не просто завышены, а чрезмерно вздуты; конечно, дело это требовало некоторых капиталовложений, определявшихся не только необходимостью закупать у поставщиков товар, но и необходимостью подкупа лиц, предоставлявших первоначальные ссуды покупателям, а также существованием отлаженного механизма конфискации имущества у должников и перепродажи (в общем-то незаконной) на черном рынке однажды уже проданного товара, но возвращенного на склад почти новым по причине неуплаты очередного взноса. Короче говоря, компания процветала за счет обычного жульничества, совершавшегося на вполне законных основаниях. Марку жаловаться и сетовать было особенно не на что, да он и не жаловался. Иногда он тоже занимался «своим маленьким бизнесом», то есть работал на себя, нанося незначительный ущерб компании, но блюдя собственные интересы: изредка он за скромную плату ставил в квитанции пометки об уплате долга и получал от клиентов конверты с банковскими билетами, коих бывало то побольше, то поменьше, в зависимости от важности его посредничества. Ему бы никогда не пришло в голову называть содержимое этих конвертов «винными бурдюками» (как звучит по-французски название взятки), тем более что он теперь не брал в рот ни капли спиртного, дав зарок не пить.

После «принятия смертельной ванны» он недолго оставался без работы и нужды по-настоящему не изведал. Он тогда задумал обосноваться в маленьком городке, а потом каким-нибудь образом «прибрать его к рукам» и спокойно зашибать там деньгу. Будучи человеком предприимчивым и неистощимым на выдумки, он свой план благополучно и осуществил. Правда, для этого сначала потребовалось вырваться из смертельных объятий ледяной воды, суметь выплыть, гребя одной рукой, затем добраться до центральной больницы маленького городка, выдумать чрезвычайно жалостную и правдоподобную историю о том, что он якобы подвергся нападению каких-то грабителей, и лишиться чувств, доковыляв до ее входа. Сбережениями Нелли были туго набиты карманы его непромокаемого пояса, снабженного дополнительными специальными замочками, предохраняющими от кражи. Разумеется, теперь он мысленно поздравлял себя с тем, что ему в голову пришла счастливая мысль: не помещать эти сорок пять тысяч франков в банк. Кстати, он вообще никогда не помещал никаких денег в банк. О, конечно, пока он жив, он будет руководствоваться благородной целью когда-нибудь вернуть ей ее «накопления» с тем, чтобы чувствовать себя честным человеком, чтобы все было как полагается, как говорится, тип-топ. Провалявшись некоторое время в больнице, где ему был обеспечен вполне приличный уход, Марк сел на речное суденышко, сновавшее по реке, и доплыл на нем до Лумьоля, где он решил ненадолго задержаться. Потом он добрался до Гавра, где, как он давно мечтал, можно было найти подходящее судно, на котором он смог бы бежать в Канаду, бежать от самого себя, вырыв широчайший ров (скорее даже пропасть, а не ров) между собой прежним, то есть человеком, желавшим умереть, и тем человеком, которым он был сейчас, то есть человеком, скрывавшим свой возраст и страстно любившим жизнь (следует признать, что чувство это было сродни чувству любящей матери, склонной прощать своему чаду все его шалости).

В Лумьоле первый день он провел у Жоржа, владельца небольшой гостиницы, располагавшейся на берегу тихой речки, где водились пескари. Они с хозяином нашли друг в друге родственные души, так как, по словам Марка, он, как и владелец сего богоспасаемого местечка, был не в ладах со своей бывшей супругой, чрезвычайно жадной до денег. Марк рассказал Жоржу, что он только что вернулся из Африки, где пробыл около года. Нелли, его нынешняя подружка, находилась там в командировке, вернее, со специальной миссией по линии Министерства сельского хозяйства. В тропиках часто налетают ураганы, и вот во время одного из таких ураганов их небольшая яхта, стоявшая у причала в порту, пошла ко дну, ну а чертовы негры растащили «утопленницу» по досочкам так, что от нее и от их имущества не осталось и следа. Ну что же, теперь им придется начинать с нуля, но тем лучше. Они с Нелли не инвалиды, руки-ноги у обоих на месте, головы на плечах тоже имеются, так что они верят в себя и в удачу. Они рассчитывают завести свое дело и зарабатывать неплохие деньги на выращивании и продаже корней, клубней и луковиц гибридных растений, ведь это их специальность, в особенности этого хотела Нелли. И вот теперь они ищут тихий уголок, где можно было бы обосноваться. Тихий… но со своими особенными чертами… как Нелли.

В ответ Жорж сказал, что Лумьоль – это то, что им надо. Ведь на большом зеленом панно при въезде в город написано: «Лумьоль – небольшой городок со своим особым характером. Уважайте его». Некоторые, прочитав эту надпись, посмеиваются над лумьольцами, вздумавшими кичиться особым характером своего городишки, а кое-кто даже поговаривает, что между особым «характером» и тем, что называют «психическими отклонениями», разница совсем невелика, не больше, чем… чем… чем толщина волоса в заднице. В городке, в пределах городской черты проживало около пяти тысяч жителей, а если считать предместья и поселки вдоль реки Див и вдоль шоссе, где народ кормился тем, что приторговывал железным хламом, то и вовсе наберется тысяч двадцать. Да, Лумьоль лежал вдалеке от крупных магистралей, но именно благодаря этому он был так же далек от крупных событий, сотрясавших земную кору, и от потрясений, коими изобилует История; городок испытывал отвращение к волнениям и суете современной жизни, он дорожил своим мягким климатом и похвалялся тем, что на протяжении года в нем бывало много солнечных дней, когда солнце озаряло землю ослепительным светом. Городок вырос на холме, у подножия возвышавшегося на вершине этого холма феодального замка, подсвечивавшегося по ночам прожектором. Если посмотреть на юг, то со склона холма можно было увидеть долину Роны, железную дорогу, ведущую к морю, маленькие ярко-синие прудики среди виноградников, разбитых на склонах небольших холмов, тянущихся до самого горизонта насколько хватало глаз. Если же взглянуть на восток, то можно было увидеть нависшие над долиной снега и ледники отрогов Альп. К северу от городка высилась атомная электростанция, словно выступившая из земных недр среди этой песчаной равнины, именуемой ландами; там виднелись охладительные установки почти чисто-белого цвета; вид у этого сооружения был горделивый, даже надменный, словно электростанция с презрением взирала на окружающую местность, будто она была для местных жителей эдакой «дойной коровой» в плане уплаты налогов. В Лумьоле есть где развлечься: четыре кинотеатра, культурный центр, бейсбольная площадка; полиция осуществляет наблюдение за городским движением при помощи цветных мониторов, улицы городка вымощены мраморными плитками, есть два государственных лицея, трехэтажный паркинг (правда, два нижних этажа пришлось закрыть и вход замуровать из-за серии произошедших там изнасилований и из-за того, что там повадились устраивать свои сборища наркоманы); имеется «парк» мусороуборочных машин, оснащенных системой автоматической очистки, а также «парк» машин, предназначенных для обрезания лишних ветвей на деревьях, короче говоря, для содержания в надлежащем виде лесных дорог.

В Лумьоле есть еще маленький речной порт, не порт, конечно, а так, пристань, где жизнь и дела идут себе потихоньку; имеются полиция и частное охранное агентство, работники которого одеты в модные облегающие костюмы красновато-лилового цвета, на службе у них состоят восемь выдрессированных доберманов, приученных хватать и кусать всякого, если им скажут «фас!». Нельзя обвинить жителей городка в ксенофобии, в дурном отношении к чужакам, но собак они завели и держат на службе для того, чтобы иметь возможность защитить себя при необходимости, точно так же как они хранят ружья для того, чтобы по ночам спокойно, без страха спать. Вот так городок обеспечивал гарантию мира и покоя. «Ну что же, жители городка абсолютно правы, – думал Марк, – и всякий на их месте поступал и поступает точно так же».

Марк обосновался в Лумьоле. Сделал он это отчасти потому, что на него там смотрели без особой подозрительности и опаски; отчасти потому, что водный путь вел к морю; потому что холмы загораживали горизонт; потому что звезды заключали в свои объятия Вселенную; потому что душа его была истерзана ностальгией по дальним далям, которые он то ли забыл, то ли не осмелился изучить, исследовать; потому что одиночество было его любимым необъятным пространством, его любимым океаном; по тысяче иных причин, известных ему одному, и по тысяче иных причин он не трогался с места, и в особенности потому, что ему не хватало Нелли. С чувством безмерного отчаяния вспоминал он про свой звонок смотрителю шлюзов в Этан после неудачной попытки самоубийства. «Испанская парусная яхта? Да, месье, только что прошла через шлюз. Белокурая девушка? Да, она была на борту. Как называлась яхта? „Марк Аврелий“. Куда направлялась? Конечный пункт назначения неизвестен. Нет, никакого сообщения никто ни для кого не оставлял».

Месяц спустя один пчеловод продал ему дом-развалюху около ущелья. Дом был двухэтажный, в нем имелся большой камин, как в старых фермерских домах, где еще сохранился ржавый крюк, на котором когда-то висел котел, где варилась еда. В гараже ржавел и догнивал джип, каким-то чудом уцелевший со времен реализации плана Маршалла. Марк приложил к нему руки и кое-как починил, он также подлатал дом, использовав строительные материалы, взятые у соседа, господина Стромболи, бывшего строительного гиганта и мирового короля по производству чистящих порошков, чей завод сейчас был заброшен и приходил в упадок, подвергаясь медленному разрушению. Марк решил, что строительные материалы, брошенные в этой промзоне, не должны пропадать даром, а потому по ночам он отправлялся в это царство крыс и оспаривал у грызунов право на владение черепицей, а также раковиной, ванной, чуть тронутой червоточиной лестницей заброшенной часовни; он собрат в корзину белую щебенку и выложил ею дорожку; тащил в дом доски и части дощатых настилов, и из всех этих обрезков соорудил небольшую террасу, почти у самой воды. Он придал заброшенному садику вполне приличный вид: сначала вырубил разросшийся кустарник, проредил густые заросли, выполол сорную траву, обрезал деревья, а потом посеял повсюду семена газонной травы и различных цветов, названий которых он не знал; в конце концов он нарезал тростника на реке и воткнул довольно толстые палки по периметру сада так, что получилась вполне симпатичная изгородь. Жители Лумьоля могли только восхищаться инстинктом строителя и созидателя, руководившим действиями Марка; и они восхитились этим улыбчивым, талантливым и изобретательным парнем, черпавшим свое упорство, свою настойчивость в чувстве любви к прекрасной незнакомке по имени Нелли. А то, что она должна быть прекрасна, разумелось само собой. Жителям Лумьоля ужасно хотелось поскорее увидеть ее, они просто сгорали от нетерпения.

В мае, видя, как белые гвоздики густо полезли из земли вдоль ограды, как глициния стала карабкаться по валунам и кирпичам и добралась до черепичного фриза под крышей, как исполняли брачные танцы птицы и справляли свадьбы, Марк счел, что дом вполне обустроен. У него возникло желание щелкнуть пальцами и воскликнуть: «Ты можешь войти, Нелли!» Он опубликовал в газетах краткие объявления, чтобы привлечь ее в этот рай на земле: «Марк Лупьен, ферма „Улей“, Лумьоль». Но она не приехала… Он пригласил к себе Жоржа, чтобы выпить шампанского по случаю окончания строительства. В дом надо было входить через кухню, при входе следовало наклонить голову, чтобы пройти под довольно крупной вырезанной из дерева пчелой, подвешенной к притолоке. За кухней была полупустая комната, побеленная и на скорую руку кое-как оклеенная обоями. На втором этаже (вообще-то на чердаке) имелась еще одна комната, окна которой выходили на реку Див. Там рядом с широкой кроватью находилась голубая колыбель, а в углу за занавеской – ванна. «Осталось только сделать здесь ребенка»… По словам Марка, Нелли должна была вот-вот приехать… Короче говоря, то был вопрос всего лишь нескольких дней…

Он думал о ее приезде, как думает тяжело больной человек о терзающей его боли, о своей болезни, ставшей навязчивой идеей. Он вновь гордился самим собой, своими умелыми руками, ему ужасно хотелось показать ей свое «творение»; ему хотелось показать ей, какой он сильный, ловкий и умелый. Он хотел вновь покорить, вновь соблазнить ее. Он говорил сам с собой, ласково поглаживая белые камни стен, которые он очистил один за другим после того, как собрал их на берегу, куда их принесла обкатавшая их река после того, как собрала их в ущелье, куда их выбросил при извержении вулкан. Он говорил, что вскоре проведет в дом электричество и купит телевизор, что заведет всякие современные хитрые хозяйственные приборы, которые будут гудеть и сопеть, но будут выполнять и всякую работу по хозяйству, что приобретет компьютер… что даже наймет лакея-испанца с напомаженными волосами, которому будет щедро платить, но которому будет иметь право плевать в морду. Он то спрашивал у Нелли совета по какому-нибудь вопросу, то взывал к ней, как взывает к умершей супруге вдовец, свято верящий в то, что она ему отвечает из загробного мира, то проклинал ее и бранил самыми страшными ругательствами. Он кричал: «Гадюка! Распутница! Шлюха чертова! Ты меня еще умолять будешь!.. Да любая женщина захочет жить в этом доме, стать его хозяйкой, трудолюбивой пчелкой, стать его душой, его медом! Ну, подожди же, змея! Попробуй только заявиться! Я тебя на порог не пущу!» Он разослал в газеты повторные объявления, но Нелли так и не приехала.

Однажды утром он обнаружил, что у него в кармане завалялась одна-единственная купюра. На эти деньги можно было кое-как протянуть неделю, не больше. Он опять забрался в постель и уснул. Во сне он увидел себя, увидел, как сушил намокшие банкноты (сорок пять тысяч – не шутка!) при помощи электрического фена, позаимствованного у жены лодочника. А что бы с ним было, если бы в поясе у него оказались не бумажки, а золотые монеты или слитки? Они бы утянули его на дно, точно так же как валун с берегов Роны или мешок с песком, если бы он сообразил привязать что-нибудь себе к ногам… Он вновь увидел девочку, размахивающую руками и медленно приближающуюся к нему по пустынной дороге… При пробуждении он орал так, будто его резали. Настроение у него было на нуле. Он все же решил поесть и разогрел рис с горошком, взял кастрюльку и отправился завтракать в свой отремонтированный джип, стоявший так, что из него была видна река. Он задавался вопросом, сколь глубока Див в этом месте, какова температура воды и так ли там темно, как было темно в пруду, испугается ли он на этот раз так же, как тогда, или у него на сей раз хватит смелости не открывать глаза. Он унесет с собой прекрасные воспоминания о Нелли, о такой Нелли, какой он увидел ее в тот первый раз: в растянутой футболке с выцветшими ягодами, в серых широких штанишках, которые так болтались на ее бедрах, что ничего не стоило с нее их снять, словно они этого только и желали; она оказалась девственницей, и ее кровь капала крупными каплями на рассыпавшиеся по белому кафелю гвоздики, щекотавшие ей ноги… Она потом говорила, что ей тогда казалось, будто то были не гвоздики, а мышки, взбиравшиеся друг другу на спинки, чтобы хватать ее за щиколотки и икры. Эта юная девчонка, переминавшаяся с ноги на ногу на охапке гвоздик, окрашенных ее девичьей кровью, была так прекрасна! Это зрелище было во сто раз прекрасней, чем зрелище восхода или заката. Марк грустно усмехнулся и повернул ключ зажигания; он на секунду поднял голову и вдруг увидел, что к машине приближается какой-то солидный господин в длинном плаще и с визитной карточкой в руках. Когда карточка оказалась у Марка под носом, он прочел: «Компания „Свитчен Гэлэкси“. Ваша кухня будет у вас через двадцать четыре часа».

– Хорошая работа, – сказал незнакомец, окидывая взглядом отремонтированный дом. – Но вы, похоже, любите путешествовать и не склонны долго оставаться на одном месте, не так ли?

– Ну, это в прошлом, – ответил Марк, продолжавший сидеть в джипе и держать руку на ключе.

– Скажите, а вы что-нибудь смыслите в мебели и во внутреннем убранстве дома, в интерьере, а?

– Думаю, что в своем доме я с этим справился… Разобрался бы и в других случаях…

– А если бы вам пришлось собирать мебель из уже готовых, но разрозненных элементов?

– Ну, как-нибудь сообразил бы, что куда следует приладить, не такое уж это трудное дело, просто стоит подумать.

– А что бы вы сказали, если бы я вам предложил работу, вполне законную и неплохо оплачиваемую?

– Согласился бы. Если работа хорошая, на законных основаниях, да к тому же и денежная, то какой же дурак откажется!

– Вы будете получать неплохую твердую зарплату, ну и кое-какой побочный заработок тоже будет подворачиваться. Как, договорились?

– Да, идет!

– В нашей компании любят таких напористых людей, как вы. К тому же у нас надо еще иметь и хорошо подвешенный язык. Понимаете?

– Понимаю, чего ж тут не понять. Вообще-то поговорить я люблю.

– Тем лучше. Если вы болтун и трепач, эта работенка как раз для вас.

– Ну что же, я готов взяться за дело.

– А не знакомы ли вы с ремеслом сантехника и водопроводчика?

– Да нет, в этом деле я не слишком хорошо разбираюсь.

– Работа сантехника – тоже неплохое занятие, у вас дня него подходящее телосложение… Ну, там посмотрим… Нашей компании нужны люди вроде вас, у нас таких любят, я вам это уже говорил… Итак, вы приступаете к работе завтра, с утра, за вами заедут.

Представитель компании окинул взглядом окрестности, пустынную пристань без единого судна у причала, развалившиеся здания складов, остатки железнодорожных путей, где догнивали шпалы, а рельсы отсутствовали.

– У вас тут как-то уж очень пустынно, вы не находите? – спросил он. – Какую собаку вы держите? Я имею в виду, какой породы?

– Я живу один, – ответил Марк.

Представитель компании ничего не сказал, молча повернулся и удалился в своем длинном бежевом плаще с такими огромными карманами, что в них, пожалуй, можно было бы спрятать части расчлененного трупа.

Несколько дней спустя Марку нанес визит молодой человек в черной куртке с оранжевым капюшоном, он что-то держал за пазухой, какой-то комочек. Быть может, там скрывался ангелочек? «Это вам, – сказал он, – а все бумаги – в конверте». После его ухода ошеломленный и растерянный Марк принялся нянчить и тетешкать крохотного, чуть ли не новорожденного щенка, бывшего явно незаконным плодом страстной любви питбуля и бультерьера. За ошейник была вложена визитная карточка представителя компании «Свитчен Гэлэкси», на которой Марк прочел следующие рекомендации:

В день давать шесть раз по мисочке мясного постного фарша, сдобренного молоком, непременно гипоаллергенным. Молока давать примерно по полстакана. Не позволять лаять. И помнить, что собаки, как и люди, нуждаются в любви, заботе и нежности.

Марк назвал щенка Тотеном.

– Ну как ты там, справляешься? – спросил Жорж.

– Да, дела идут, – ответил Марк, – это весьма недурная работенка… чего же не поработать, пока Нелли не приедет… А там посмотрим…

Он завтракал в гостинце у Жоржа. За ним вот-вот должны были заехать. Это был третий день его работы на благо компании. Он уже обзавелся визитными карточками.