Текст книги "Самые богатые: истории крупнейших мировых состояний"

Автор книги: Wim Van Drongelen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Разбегающаяся вселенная Бумажного Руперта

Руперт Мёрдок (Keith Rupert Murdoch), род. в 1931

Место действия: Австралия, Великобритания

Сфера интересов: СМИ

В 2008 году занимал 109-е место в списке Forbes 400 ($8,3 млрд)

Руперта Мёрдока сравнивали со всеми мыслимыми животными – от кенгуру и коалы до дракона и Кинг-Конга. Столь дружная нелюбовь смущала его гораздо меньше, чем $10 млрд долгов. Руперт Мёрдок запасся, по собственным словам, «очень толстой шкурой» и выждал время. В результате словарный запас соперников был исчерпан, а долги почти розданы.

Руперт Мёрдок – человек, вызывающий пламенную ненависть. Его ненавидят как минимум на четырех континентах – банкиры и политики, либералы и консерваторы, рабочие, студенты и домохозяйки. Борцы за права человека, профсоюзные лидеры, актеры и писатели.

Руперт Мёрдок владеет самой большой газетно-телевизионной империей в мире.

Ему принадлежат 70 % всей австралийской прессы. Издательства, редакции, теле– и киностудии в Америке. Самая респектабельная газета мира – лондонская The Times и самая бульварная в мире The Sun. Газеты на островах Фиджи и Новой Гвинеи. Спутниковое телевидение в Европе, Индии, Гонконге, Китае и Африке.

Родилась империя 55 лет назад в австралийской провинции.

* * *

Начало всемирной карьеры Руперта Мёрдока было ознаменовано приступом народного восторга. Первым – и единственным – в его жизни.

Разразился восторг в 1968 году. Когда Мёрдок приехал из Сиднея в Лондон, дабы прицениться к старейшей английской воскресной газете News of the World с тиражом в 5 млн экземпляров.

Кроме Мёрдока News желал купить господин по имени Роберт Максвелл.

Последний хоть и был по паспорту британцем, имел наглость происходить то ли из Венгрии, то ли из Польши. Что, по мнению тогдашних англичан, было совершенно одно и то же. Происхождение магната – увы! – оказало пагубное воздействие на его застольные манеры и словарный запас.

Побыв депутатом парламента, завладев кучей газет и заработав сотни миллионов, Роберт Максвелл оставался в Лондоне вечно незваным гостем.

Руперт Мёрдок выгодно отличался от Максвелла в двух отношениях. Во-первых, Австралия была английским доминионом. То есть, в некотором роде, все еще принадлежала Англии. Во-вторых, она находилась так далеко, что в представлении британцев ассоциировалась только с кенгуру.

Короче, Мёрдок был в Лондоне своего рода бедным родственником. Тем более что одевался он плохо, а говорил еще хуже.

Его и приняли как бедного родственника – снисходительно.

Рассказывали, что талантливый юноша унаследовал от отца совершенно разоренную газету. И превратил ее в цветущий сад австралийской журналистской мысли.

Была бы Австралия хоть чуть-чуть поближе – и кому-нибудь тогда, в 1968 году, пришло в голову осведомиться о деятельности нового владельца News of the World, – события, возможно, приняли бы другой оборот.

Хотя вряд ли Мёрдока это смогло бы остановить. Во всяком случае, не надолго.

* * *

Отец Руперта Мёрдока, Кейт, был сверхконсервативным австралийским журналистом, имевшим обезоруживающую привычку орать на не нравящихся ему членов правительства.

Его амбиций и популярности вполне хватило бы на небольшую газетную империю. То, что после его смерти Руперту досталась всего одна чахлая газетка Adelaide News в провинциальном городе Аделаида, следует отнести, скорее, к разряду недоразумений.

У недоучившегося в университете Руперта выхода было ровно два – один хуже другого.

Либо продать отцовскую газету первому желающему, обеспечив себе некоторый доход. Мизерный, но зато пожизненный. Либо быстро и безвозвратно разориться.

Однако вместо того, чтобы продать Adelaide News, желторотый птенец Руперт купил к ней за бесценок еще одну – в городе Перте. И носился на самолете между обеими редакциями.

Ибо он уже тогда считал прямой обязанностью владельца совать свой нос во все, что творится в стенах его – пока еще весьма убыточной – собственности.

У него было совершенно непоколебимое представление о том, как делаются газеты.

Вернее, о том, как с помощью газет делаются деньги.

Нельзя сказать, что до Мёрдока газеты в Австралии делали благородные девицы. Но то, что юный Руперт предложил вниманию публики, даже для самых небрезгливых оказалось чересчур.

Просто констатировать, что на страницах его изданий одна сенсация наезжала на другую, значит ничего не сказать.

МЁРДОК ВСЕГО ЗА НЕСКОЛЬКО ПЕНСОВ ЕЖЕДНЕВНО ПРОДАВАЛ СВОИМ СОГРАЖДАНАМ ВОЛШЕБНУЮ РАЗНО ЦВЕТНУЮ СТРАНУ, ПОЛНУЮ ОПАСНОСТЕЙ, ПРИКЛЮЧЕНИЙ И ЧУДЕС.

Жирные заголовки вопили, визжали и верещали. О покушениях, коррупции, чудесных спасениях и прочее. Дикие волосатые аборигены бродили по зарослям, пугая детей. Юные девы становились жертвами брутальных насильников. Инопланетяне…

Инопланетяне были серьезной темой. «Как заставить НЛО держаться подальше от вашего сада» – гласил один из заголовков. Статья, как отмечал позже один из биографов Мёрдока, имела сногсшибательный успех – с момента ее появления не было зарегистрировано ни одного случая приземления НЛО в австралийских садах. И так изо дня в день.

Короче говоря, Мёрдок всего за несколько пенсов ежедневно продавал своим согражданам волшебную разноцветную страну, полную опасностей, приключений и чудес.

Оторвав взгляд от газетной страницы и с разочарованием осмотрев провинциальный пейзаж, пропитанный пылью и скукой, читатель поспешно возвращался к восхитительным приключениям, каждое второе из которых, согласно заверениям репортеров, происходило прямо на соседней улице.

К этому добавлялся калейдоскоп бесконечно изобретательного хамства в адрес конкурентов. Вообще, количество словесных помоев, ежедневно лившихся на страницах двух газет Мёрдока, претендовало на национальный рекорд.

Как несложно догадаться, тиражи обоих изданий резко рванули вверх. Популярность самого Мёрдока с той же скоростью устремилась в прямо противоположном направлении.

ПО ОБЩЕМУ МНЕНИЮ, В ГАЗЕТАХ РУПЕРТА МЁРДОКА НЕЛЬЗЯ ВЕРИТЬ НИ ЕДИНОМУ СЛОВУ. И ЭТО ВООБЩЕ НЕ ГАЗЕТЫ, А ГРЯЗНЫЕ ЛИСТКИ.

Решительно все – включая его преданных читателей – считали своим долгом заметить, что Руперт Мёрдок бессовестный юноша. Подло играющий на низменных инстинктах. Что в его газетах нельзя верить ни единому слову. И что это вообще не газеты, а грязные листки.

Все это было, разумеется, святой правдой. Низменные инстинкты функционировали безукоризненно. Вскоре Мёрдок мог начать выпуск общенационального еженедельника. И прикупил телевизионный канал.

Бдительная общественность едва успела издать возмущенный вопль по поводу монополистических замашек, как объект возмущения буквально исчез из виду.

26 октября 1968 года Руперт Мёрдок вылетел в Лондон.

Где и разыгралось вышеописанное всенародное ликование. По поводу того, что вот приехал интеллигентный, скромный молодой человек, который спасет национальную святыню News of the World от разнузданного выскочки Роберта Максвелла.

Еще через пять лет, когда газетная империя Мёрдока расползлась по трем континентам, заваливая их своей пестрой продукцией, выскочку Максвелла вспоминали с невыразимой тоской.

Но было уже безнадежно поздно.

* * *

В 1960-е годы самая влиятельная в мире пресса делалась на одной-единственной улице. На пресловутой Флит-стрит.

Улица, на которой находятся почти все лондонские редакции. Где в барах не слишком свежие сливки подаются наряду со свежайшими новостями. И журналисты выбегают с пачкающимися гранками на десять минут – выпить кофе и посплетничать.

В конце 1960-х здесь было довольно странно.

Мёрдок со своим диким австралийским опытом быстро сообразил, в чем дело.

Флит-стрит была тяжело и безнадежно убыточным предприятием.

Центральную прессу Великобритании – всю без исключения – уже давно поделили между собой газетные лорды. Лорды были немногочисленны, зато беспредельно амбициозны. Флит-стрит, по их убеждению, следовало признать самой верхней палатой английского парламента. Лордов интересовала политика.

Британией правили те, кому принадлежала Флит-стрит.

Здесь публиковали самые глубокомысленные передовицы и самые взвешенные экономические прогнозы. Тонко издевались над правительством и незаметно нападали на оппозицию. Изящно подставляли политического противника и распускали слухи.

Короче, здесь оказывали влияние, решали судьбы, принимали решения, плели кружевные интриги…

То, что издательства при этом приносили каждый год на сотни миллионов убытка, не казалось их владельцам обстоятельством, достойным упоминания. Денег у лордов была и без того уйма – от торговли нефтью, акциями, антиквариатом, недвижимостью – и бог весть, чем еще.

К моменту прихода Мёрдока финансы Флит-стрит находились в ошеломляющем состоянии.

В конце предыдущего года главный редактор The Times с подобающим ситуации британским юмором сообщил: «В нынешнем году мы идем на рекорд: каждая лондонская газета приносит убыток. Это еще никогда не удавалось из-за неспортивного поведения Financial Times. Но как я только что узнал, Financial Times завершает этот год с дефицитом и присоединяется, таким образом, к нашему союзу». Бурные аплодисменты.

Ознакомившись с положением дел, Мёрдок пришел в состояние сильнейшего раздражения. Респектабельное политиканство, приносящее убытки, решительно действовало ему на нервы.

Он любил наличные деньги и сочные прибыли – по складу характера и жизненной необходимости. Поскольку все купленное им было куплено в кредит. И денежного потока как раз хватало на то, чтобы заплатить проценты банкам.

К возмущению английских коллег, он недвусмысленно дал понять, что интересуется только и исключительно доходами. И готов поставить всю Флит-стрит на голову, пока она не начнет ему эти доходы приносить.

Даже если это нанесет непоправимый ущерб священным традициям британской прессы.

Через год после своего появления на Флит-стрит Мёрдок с блеском осуществил свой коварный замысел.

* * *

Умирающую от нерентабельности газету The Sun ему почти что навязал в подарок один из пресловутых «лордов» – нельзя же назвать £50 тыс. разумной ценой.

Лорд при этом считал, что совершает особенно удачную подлость – навязывает проклятому «кенгуру» на шею чистый убыток.

Через год The Sun продавала миллион экземпляров ежедневно. Через два года – 2 млн. Через четыре года – 4 млн. Таким образом, став самой раскупаемой ежедневной газетой Британии.

И самым прибыльным приобретением Мёрдока, ежегодно выкачивающим из публики $200 млн.

Как бы примитивно это ни звучало: Мёрдок просто привил свой опыт времен Аделаиды на английскую почву. Почему это домашнее садоводство оказалось таким оглушительно успешным, сегодня уже почти необъяснимо.

Надо заметить, рецепт Мёрдока не менялся никогда. Будь то Америка, Австралия или Тайвань. 1950-е годы или 1990-е.

«НИ ОДНА ДОХЛАЯ РЫБА С ОСТАТКАМИ САМОУВАЖЕНИЯ НЕ ПОЗВОЛИТ ЗАВОРАЧИВАТЬ СЕБЯ В ГАЗЕТУ, ПРИНАДЛЕЖАЩУЮ МЁРДОКУ».

Если речь шла о том, чтобы из больших убытков сделать большие прибыли, ему был известен только один путь. Зато надежный. Скандал, сенсация, секс. Чем пошлее, тем лучше.

Как позже справедливо замечал один уважаемый американский журналист, с треском покидая редакцию только что купленной Мёрдоком газеты Chicago Tribune, – «ни одна дохлая рыба с остатками самоуважения не позволит заворачивать себя в газету, принадлежащую Мёрдоку».

Сенсационным изобретением The Sun стала так называемая дежурная девушка на третьей странице. В каждом выпуске на этой самой третьей странице появлялась фотография во всю полосу.

Девушек на фотографиях критики Мёрдока называли «полураздетыми». Что следует признать безбожным преувеличением. Как правило, они были раздеты не наполовину – а на пятнадцать шестнадцатых.

Какой бы невинной ни казалась нынче эта газетная новинка образца 1969 года – попасть в «фотогалерею» The Sun до сих пор считается такой же удачей, как оказаться в числе сотрудниц какого-нибудь престижного модного агентства.

После триумфа The Sun у Мёрдока больше не было проблем с наличностью. Банки охотно субсидировали самые безнадежные его приобретения.

Еще через 15 лет его долги выросли до $10 млрд. А годовой оборот перевалил за $500 млн.

В этот момент Руперт Мёрдок произвел первую и единственную газетную революцию XX века. Разумеется, все на той же Флит-стрит и в ее окрестностях.

* * *

Газетные лорды были самым популярным, но, положа руку на сердце, не самым эффектным аттракционом Флит-стрит.

Изумительнейшим явлением в английской прессе оставались профсоюзы. Призванные выторговывать у владельцев газет выгодные условия труда для подопечного пролетариата.

Делали они это с железной несгибаемостью, заслуживающей отдельного внимания.

Дабы работодателям-эксплуататорам не пришло в голову чересчур угнетать рабочий класс, профсоюзы неумолимо фиксировали, кому, сколько и за что нужно платить. За каждое отдельное движение типографскому рабочему полагалась определенная сумма.

За то, что он приносил манускрипт к своему рабочему месту. За то, что он доставал свинцовый шрифт из ящика. За то, что он время от времени менял шрифты. За курсив, само собой, – отдельная плата.

Специально нанятый человек перелистывал страницы манускриптов для наборщика. Предложение заменить этого человека простым пультом профсоюзы провалили в единодушной и непобедимой ярости.

Как они вообще проваливали любое предложение, связанное с экономией.

Неудивительно, что решительно все лондонские газеты ничего, кроме чистого убытка, не приносили.

Работать на Флит-стрит имели право только члены профсоюза. Уволить их можно было только с согласия профсоюза. Если владельцу газеты приходила в голову шальная мысль напечатать тираж где-нибудь на стороне, то наборщикам полагалось стопроцентное возмещение убытка – от несостоявшегося заработка.

Рабочие типографии зарабатывали примерно в пять раз больше, чем журналисты.

Там, где мог справиться один человек, профсоюз требовал нанять пятерых.

Переход от ручного набора к автоматическому, как несложно догадаться, был насмерть заблокирован.

Так же, как и самая скромная критика. Наборщики просто отказывались набирать статьи, в которых о профсоюзах говорилось что-либо не совсем хвалебное.

РУПЕРТУ МЁРДОКУ ПОТРЕБОВАЛОСЬ НЕ БОЛЬШЕ МЕСЯЦА, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ: РЕВОЛЮЦИЯ ИЛИ СМЕРТЬ.

Любая капиталистическая акула, которой пришло бы в голову как-то защититься от этой беспрецедентной диктатуры пролетариата, могла твердо рассчитывать на полный разгром – причем не в переносном смысле, а в совершенно прямом.

Пролетариат готов был не задумываясь разнести вдребезги любое мятежное издательство. Руперту Мёрдоку потребовалось не больше месяца, чтобы понять: революция или смерть.

На подготовку революции ушло 18 лет и пара сотен миллионов. В сентябре 1985 года Мёрдок объявил начало вооруженного восстания.

А 25 января 1986 года пятисотлетняя история Флит-стрит завершилась.

* * *

В сентябре 1985 года года издатель Руперт Мёрдок обратился ко всем газетным профсоюзам со списком недвусмысленных требований.

Во-первых, никаких забастовок. Во-вторых, разумные тарифы. В-третьих, на работу отныне имеют право все желающие, а не только члены профсоюза. В-четвертых и последних – количество рабочих определяет не профсоюз, а издательство.

На пятое условие никто в первый момент не обратил внимания. Все издания Мёрдока немедленно перебираются в новое редакционное помещение в Ваппинге – за три километра от Флит-стрит.

Борцы за права угнетенного пролетариата, а вместе с ними и конкуренты прямо-таки ликовали. Проклятый Руперт сам себя загнал в западню. Все живо представили себе, как возмущенные наборщики не оставляют от этого нового редакционного помещения камня на камне.

Стихийно образовавшаяся демонстрация рабочих Мёрдока без труда промаршировала три километра и в ужасе остановилась перед новым зданием издательства.

Одного взгляда на него хватило, чтобы понять – Флит-стрит катастрофически недооценила своего самого ненавистного работодателя.

Помещение редакции окружала железная решетка высотой в четыре метра.

За нею были натянуты три ряда колючей проволоки под током.

Двор освещали прожекторы, стальные ворота были заблокированы электронными устройствами и охранялись телекамерами.

Частная охрана и посадочная площадка для вертолетов не оставляли никаких сомнений в том, что Руперт Мёрдок серьезно подготовился к диалогу с профсоюзами.

Исход самого диалога был решен за пять минут. После первого беглого взгляда на крепость забастовщики поняли – либо они безоговорочно соглашаются на выдвинутые условия, либо прощай работа.

Монополия профсоюзов рухнула в одночасье. Причем, как несложно догадаться, цепная реакция немедленно охватила все издательства.

Конкурирующая пресса, не переставая обзывать Мёрдока акулой, змеей, фашистом, монополистом и капиталистом, упоенно пользовалась результатами его триумфа.

Еще через два года английская пресса была едва ли не самой конкурентоспособной в мире. А сам триумфатор вскоре чуть не лишился своей империи.

Начиналась эпоха банковских кризисов.

Руперт Мёрдок, вот уже почти 30 лет сидевший на пороховой бочке из долговых обязательств, с неприятным изумлением обнаружил, что кредиторы требуют деньги назад.

В течение нескольких месяцев ему пришлось распродать солидную часть своих изданий, оставив себе лишь самые прибыльные и престижные

После чего Мёрдок понял, что слегка утомился от газетного дела. И отправился завоевывать кабельное и спутниковое телевидение.

За что его в очередной раз объявили авантюристом. Обе отрасли в начале 1990-х старательно пожирали миллиардные инвестиции без малейшего намека на прибыли.

Резиновый король

Леопольд II, король Бельгии (1835–1909)

Основная деятельность: глава Королевства Бельгия

Сфера коммерческих интересов: резиновая промышленность

176 лет назад, 9 апреля 1835 года, в Брюсселе родился будущий король Бельгии Леопольд II. Он прославился как король-предприниматель, создавший на собственные средства одно из самых прибыльных в истории коммерческих предприятий. За свою долгую жизнь Леопольд II прибавил к монаршему титулу титул короля резиновой промышленности, став одним из самых богатых бизнесменов Европы и одним из самых презираемых правителей эпохи.

Будущий король Бельгии Леопольд II родился в семье невероятно везучего человека. Его отец, тоже Леопольд, происходил из рода Саксен-Кобургов, чье герцогство терялось среди других карликовых государств Германии, которые можно было целиком обойти за один день. Леопольд-старший сделал головокружительную карьеру. Еще в пять лет он был зачислен в Измайловский полк русской армии в чине полковника, в семь лет стал русским генералом, а повзрослев, женился на английской принцессе. Взойти на английский престол у Леопольда-старшего не получилось, но, когда в 1831 году на карте Европы возникло новое государство под названием Бельгия, вакантный трон в Брюсселе достался именно ему. Первый король Бельгии Леопольд I был для своих подданных конституционным и либеральным монархом, зато для своей семьи это был настоящий деспот, не терпевший ни малейших возражений.

Родившийся в 1835 году принц Леопольд не избежал суровости отеческого воспитания. Он рос тихим и дисциплинированным ребенком, затем стал рассудительным и робким юношей, полностью подавленным авторитетом великого родителя. Отец волевым решением женил 18-летнего сына на австрийской принцессе Марии-Генриетте. Общее впечатление международного сообщества было не в пользу молодого принца: свет нашел, что юноша не по-королевски расчетлив и по-стариковски благоразумен. Кроме того, наследник бельгийского престола удивлял современников размерами своего носа. По салонам гуляла шутка одного немецкого барона о том, что нос Леопольда-младшего «отбрасывает тень наподобие горы Атос», а Дизраэли, ставший впоследствии британским премьером, острил, что «это был нос, как у принца из сказки, которого прокляла злая фея».

Сам же принц, женившись, наконец почувствовал себя свободным от отчего дома и пустился путешествовать по Европе. Медовый месяц Леопольд использовал рационально, показав молодой супруге, кто в семье хозяин: когда Мария-Генриетта изъявила желание повторно послушать серенаду венецианского гондольера, последовал жесткий отказ. С тех пор супруга больше ему не докучала.

ГЛАВНОЙ ЛЮБОВЬЮ ЛЕОПОЛЬДА II БЫЛИ ДЕНЬГИ, О ЧЕМ ОН САМ ПЕРИОДИЧЕСКИ НАПОМИНАЛ, ЗАЯВЛЯЯ, НАПРИМЕР, ЧТО «ЛИШЬ ДЕНЬГИ ЗАСЛУЖИВАЮТ ЦАРСТВИЯ НЕБЕСНОГО».

Леопольд объездил почти все страны Европы, побывал в Египте, Китае и Британской Индии, где проявлял интерес не только к местным достопримечательностям, но и к экономике. Из всех наук молодого человека более всего интересовали те, что были связаны с коммерцией, и прежде всего статистика. Леопольд быстро оценил всю выгоду колониальной торговли. Вернувшись в Бельгию из Греции, принц вручил премьер-министру сувенир с Акрополя – кусок мрамора, на котором по его приказу были выбиты слова: «Бельгия должна иметь колонии».

Принц неоднократно выступал в сенате с предложением начать заморскую экспансию, убеждая соотечественников «обрести земли за морями, пока есть такой шанс», однако бельгийцам не было дела до того, что находилось за пределами их маленькой родины, и призывы Леопольда не произвели никакого эффекта.

В 1865 году умер Леопольд I, и наследник взошел на трон. Главной любовью Леопольда II были деньги, о чем он сам периодически напоминал, заявляя, например, что «лишь деньги заслуживают Царствия Небесного». Свое долгое правление Леопольд II начал с того, что увеличил королевское денежное довольствие с 2,6 млн до 3,3 млн золотых франков. Король знал счет своим деньгам и выгодно вкладывал их в недвижимость и в ценные бумаги, а также имел интересы в Сирии, Албании и Марокко. Своими капиталовложениями Леопольд был вполне доволен и даже пожаловал своему финансовому советнику банкиру Эмпену трамвайную концессию в Антверпене и титул барона.

В деловом мире бельгийский монарх заработал безупречную репутацию, что позволило ему вести дела с крупнейшими бизнесменами того времени, включая самого Джона Моргана, с которым они вместе финансировали строительство железной дороги в Китае. Однако среди августейших особ Европы было не принято следить за финансами, а потому коллеги-венценосцы считали Леопольда II продажным барышником и мошенником. Так, император Австро-Венгрии Франц-Иосиф считал Леопольда «исключительно плохим человеком», а жена германского кайзера Вильгельма II отговорила мужа от участия в деловых предприятиях бельгийского короля, считая, что тем самым Вильгельм может погубить свою христианскую душу.

Душа же самого Леопольда томилась в ожидании настоящих больших дел, которые трудно было сыскать в маленькой уютной Бельгии. Король откровенно скучал в своем дворце в Остенде, предаваясь выращиванию тропических фруктов в роскошных теплицах. Пока Мария-Генриетта каталась на пони по прибрежным дюнам, Леопольд подолгу смотрел на море, за которым, по его убеждению, лежали настоящие богатства и которое совершенно не интересовало его подданных.

* * *

Леопольд с юности усвоил простую идею о том, что в колониальной торговле прибыль всегда выше, чем в любой другой, и упорное нежелание бельгийского правительства что-либо предпринять за морями не могло его не огорчать. Когда в Испании в ходе очередного переворота утвердилась республика, Леопольд на свой страх и риск попытался взять в аренду испанские Филиппины. В Мадрид поехали эмиссары короля, щедро раздававшие взятки республиканским министрам, и о цене уже почти сговорились, но тут республику сменила монархия, и о Филиппинах пришлось забыть. Леопольд начал прощупывать почву в Париже, надеясь приобрести какие-нибудь заморские концессии через французское министерство колоний. На французских чиновников пролился золотой дождь из взяток, люди короля устраивали для парижских жизнелюбов оргии с дорогими винами и роскошными женщинами, но французы не поддавались искушению: взятки брали, но колоний так и не дали. Голландцы и португальцы тоже проявили несговорчивость, но Леопольд не собирался отчаиваться. «Теперь я хочу посмотреть, нельзя ли что-нибудь предпринять в Африке», – написал король своему министру. И вскоре обнаружилось, что предпринять там можно многое.

В 1876 году в Брюссель со всех концов Европы начали съезжаться очень загорелые люди с мужественными лицами и развитой мускулатурой. 12 сентября Леопольд II торжественно открыл Международную африканскую конференцию, участники которой так или иначе были связаны с исследованием Черного континента. Король поблагодарил присутствующих за вклад в развитие науки и лично вручил всем первопроходцам Кресты Леопольда. Бельгийский монарх объявил, что намерен расправиться с работорговлей в Центральной Африке, а также открыть этот регион для мировой торговли, приобщить туземцев к благам цивилизации и распространить на них свет христианства. На конференции была основана Африканская международная ассоциация во главе с Леопольдом II, которая должна была начать выполнение благородного замысла на деньги благотворителей. Последних нашлось немного, и уже через год деятельность ассоциации почти сошла на нет, поскольку со всей Европы было собрано всего 44 тыс. франков – меньше, чем расходы на саму конференцию. Но главную свою задачу ассоциация выполнила: в распоряжении Леопольда теперь было «юридическое лицо», которое никак не было связано с Бельгией и не подчинялось брюссельскому правительству.

УЖЕ НА СЛЕДУЮЩЕМ СОБРАНИИ ПАЙЩИКОВ ОТ ВСЕХ ПРИСУТСТВОВАВШИХ ПОТРЕБОВАЛИ ЛИБО ВНОВЬ ВЛОЖИТЬСЯ, ЛИБО ПОЛУЧИТЬ ДЕНЬГИ НАЗАД. ПОСКОЛЬКУ О ПРИБЫЛИ В ОБОЗРИМОМ БУДУЩЕМ МЕЧТАТЬ НЕ ПРИХОДИЛОСЬ, ВСЕ АКЦИОНЕРЫ, КРОМЕ КОРОЛЯ, ПРЕДПОЧЛИ ВЫЙТИ ИЗ ДЕЛА.

Достойная цель для ассоциации появилась в 1877 году, когда американец английского происхождения Генри Стенли открыл истоки реки Конго. На следующий год во дворце Леопольда состоялось первое собрание акционеров нового коммерческого предприятия – Комитета изучения верховьев Конго, которое, несмотря на свое научное название, должно было извлекать прибыль из торговли с недавно открытыми территориями. Король не присутствовал на собрании лично, но его деньги составляли четверть всего уставного капитала общества. Предприятие не было бельгийским, поскольку многие пайщики были иностранцами. Вскоре общество начало осваивать устье Конго, закладывая фактории и строя дороги, причем над новой колонией развивался флаг Международной африканской ассоциации. Руководил колонизацией Стенли, которого нанял Леопольд. Уже на следующем собрании пайщиков от всех присутствовавших потребовали либо вновь вложиться, либо получить деньги назад. Поскольку о прибыли в обозримом будущем мечтать не приходилось, все акционеры, кроме короля, предпочли выйти из дела. Теперь Леопольд был единоличным хозяином огромных территорий, и никто не мог требовать от него отчета, поскольку в предприятии он участвовал как частное лицо.

Тем не менее могучие соседи Бельгии были обеспокоены тем, что у них из-под носа уводят громадные территории, на которых

теоретически могут находиться огромные богатства. Леопольду пришлось проявлять чудеса дипломатического искусства, чтобы сохранить свое приобретение. Так, Франции он обещал, что если его предприятие потерпит коммерческий крах, то приоритет в покупке Конго будет принадлежать Парижу. От Германии и Англии он, правда, этого не скрыл, что не могло их обрадовать. Зато в США король создал влиятельную лоббистскую группу. Американского президента Честера Артура обрабатывал крупный бизнесмен Генри Сэндфорд, связанный с Леопольдом, а конгрессменов убеждал сенатор Джон Морган из Алабамы, который поддерживал колонизацию Африки, поскольку мечтал выслать туда всех американских чернокожих. Вдобавок Леопольд обещал установить на новых территориях свободу торговли. Наконец, для гуманистического общественного мнения он припас проект создания «республиканской конфедерации свободных негров», которая должна была превратиться в «могучее негритянское государство». В итоге мировое сообщество вынуждено было признать существование в Африке «Свободного государства Конго», движущегося к торжеству прогресса под руководством бельгийского короля.

В КОНГО ЛЕОПОЛЬД II ПОСТАВИЛ НА КАРТУ НЕ ТОЛЬКО СВОИ ДЕНЬГИ, НО И СВОЙ ПРЕСТИЖ, А ТАКЖЕ ПРЕСТИЖ СВОЕГО ГОСУДАРСТВА, А ПОТОМУ ИМЕЛ ШАНСЫ ЛИШИТЬСЯ И БОГАТСТВА, И КОРОНЫ.

Между тем, хотя колонизация шла полным ходом, предприятие продолжало приносить Леопольду одни убытки. В Конго строились железные дороги, на реку спускались пароходы, белые и черные наемники, убеждавшие местных вождей присягать на верность новому хозяину, требовали жалованья, и за все это король платил из собственного кармана. За первые десять лет своих колониальных приключений Леопольд вложил в дело около FF20 млн, не получив ничего, кроме новых образцов растений для своих оранжерей. В Конго Леопольд поставил на карту не только свои деньги, но и свой престиж, а также престиж своего государства, а потому имел шансы лишиться и богатства, и короны.

* * *

И вот в последнее десятилетие XIX века на помощь королю пришли новые технологии. Человечество осознало, что ездить на транспорте, снабженном резиновыми шинами, значительно приятнее, чем без таковых. Резину же можно было получать из каучука, который добывался из деревьев, растущих в жарких странах. В Конго таких деревьев было множество, оставалось извлекать из них каучук и доставлять его в Европу.

Колония начала приносить Леопольду огромный доход. Вся земля «Свободного государства» считалась собственностью бельгийского монарха, а потому о свободе торговли можно было забыть. Король сам раздавал концессии бельгийским фирмам и имел с их деятельности немалый и постоянный доход. Так, компания Abir в 1899 году заработала 2,6 млн франков, вложив в дело 1 млн; в 1900 году она выручила уже 4,7 млн франков. Компания Societe Anversoise имела в среднем 150 % прибыли ежегодно, а Comptoir Commercial Congolais – более 50 %. Кроме того, у короля в Африке была собственная территория, где собирали каучук только для него.

ВСЯ ЗЕМЛЯ «СВОБОДНОГО ГОСУДАРСТВА» СЧИТАЛАСЬ СОБСТВЕННОСТЬЮ БЕЛЬГИЙСКОГО МОНАРХА, А ПОТОМУ О СВОБОДЕ ТОРГОВЛИ МОЖНО БЫЛО ЗАБЫТЬ.

Леопольд наслаждался своим несметным богатством с истинно королевским размахом. Бельгийский государь был большим гурманом и каждый день начинал с вдумчивого просмотра многостраничного меню дворцового повара, вычеркивая те кушанья, которых ему сегодня не хотелось, и вписывая желанные. О его любовных похождениях слагались легенды и анекдоты. Ходили слухи, что по всей Европе король наплодил целую толпу бастардов, причем сам Леопольд не пытался с этими слухами бороться. Его любовницы открыто разъезжали в королевских каретах с гербами, а одна из них даже заработала прозвище «королева Конго».