Текст книги "В поисках Беловодья (Приключенческий роман, повесть и рассказы)"

Автор книги: Вячеслав Шишков

Соавторы: Лев Гумилевский,Михаил Плотников,Г. Хохлов,Георгий Гребенщиков,Александр Новоселов,Алексей Белослюдов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

В 10 ч. утра 9-го июля, получили мы от Пчелинцева свои заграничные паспорта, а в 8 часов (вечера) рассчитались с хозяином гостиницы, наняли одного египтянина снести до пристани багаж и ожидали на берегу канала до 12 часов ночи. Пароход, не дойдя верст 10 до пристани, пустил на воздух ракету, а через полчаса кинул якорь в Суэцком канале.

Наняли мы шлюпку, положили багаж и поехали к пароходу, на который взошли по лестнице; опросили у нас билеты и дали проводника, который нас привел в столовую и отыскал в каютах свободные места. Французы подошли к нам и стали дознавать, кто мы, спрашивая на своем наречии: „англий?”—„Но", отвечали мы. „Прус?" – „Но". – „Итал?" – „Но Моску", сказали мы (европейцы русских называют „Моску"). Когда французы услыхали от нас слово „Моску”, то сейчас же, протягивая руки, стали с нами здороваться; принесли полдюжины бутылок виноградного вина и просили в компании с ними выпить для дружества. Мы дали им знак, что вино не употребляем. Через 15 минут все бутылки с виноградным вином оказались французами осушены, затем принесена была ими картина для показания нам. На картине означаются русский Государь и Французский Президент, войска русские и французские, среди войск русский солдат и французский протянули один другому руки и здороваются. Внизу, у них под ногами изображен змий о трех головах под названием: „Пруссия, Италия и Австрия", которые подняли головы и с неудовольствием смотрят на дружество России с Францией.

10-го июля, в 10 ч. утра пошли мы по Суэцкому каналу к Красному морю. Суэцкий канал неширокий, не более 40 саж., в длину около 200 верст, прокопан среди сыпучих песков. Во время сильных ветров его засыпает песком, вследствие чего машина всегда расчищает канал. Каналом пароходы идут тихо и осторожно, опасаясь, чтобы не налететь на мель. При встрече пароходов один пароход подбивается к берегу и останавливается. Во время ночи, на нос парохода надевают электрический фонарь, который освещает путь вперед треугольником; позади фонаря необыкновенная темнота, а от фонаря вперед, начиная в ширину от одной сажени до одной версты, так освещает, что каждая чурка на воде означается. Свет серебристый, так что на воде ничего не может скрыться. Электрик надевается в Суэцком канале и в других опасных местах.

11-го июля выехали в Красное море, или Чермное, через которое Моисей Боговидец по выходе из Египта перешел, как по суху, с шестисоттысячным израильским народом, ударением жезла совокупил воду и Фараон с войсками потонули на дне моря. Нам говорили раньше: „когда поедете Красным морем, увидите фараонов, которые вылезают из моря и кричат людям: скоро ли будет светопреставление?" Но мы проехали вдоль с края до края Чермное море и не видали ни одного водяного фараона. Видали только трех фараонов, которые, оставшись от времен Моисея на берегу, в проезд наш купались на краю моря и, увидав нас, побежали из воды в пески. А в море всплывали целыми косяками дельфины, которые по обеим сторонам быстро бежали поверх воды вместе с пароходом. И большими массами из моря вылетали также летучие рыбы, которые летят стадами без препятствия, пролетают через морские высокия волны. Погода была ветреная, но жар и духота томили народ в свою очередь, так что в каютах на койках днем невозможно было лежать. Народ выбирался на палубу, под тень натянутого над всей палубой зонта, который по утру поливают из трубной кишки водою. В каютах и на палубе также каждое утро поливают и моют для чистоты и освежения воздуха. Благодаря такой чистоте и ветреной погоде, проезд Красным морем был не очень тягостен. На пароходе пища была лакомая. Французы дали нам волю: хочешь, бери готовую или сам для себя приготовляй; хлеб белый, как булки, также за каждым обедом дают переменные фрукты: яблоки, миндаль, сладкие лимоны, бутылка виноградного вина на каждого человека в сутки.

Почтовый пароход бежит по Красному морю ровно, не тряхнется, и мы между себя радостно рассуждали: неужели такой большой пароход (90 саж. длин. и более 10 саж. ширины) морские волны могут расколыхать. Вот теперь ветер сильный, так с ног и валит, а пароход под нами только дрожит, как на железной дороге, а от ветра более влажность: не будь ветра, – от солнечного припеку хоть задыхайся. Но когда выбежал наш летучий пароход в открытый Индийский океан – завиднелись пенистые волны, мы полагали, что это скалы или снеговые горы. Но мы быстро подвигались к ним, а волны к нам. Пароход заиграл под нами, начал с боку на бок поваливаться, так что даже борты стали черпать на палубу морскую воду. Побежали все с палубы на свои места в каюты, закрутили снасти, завинтили окна, и легли каждый на железные, к стенам прикрепленные койки. Волны сильно ударяют в стены, пароход сваливается с боку на бок, у людей кружение головы, кого тянет, кого рвет. Вдруг послышался стук, как гром. Все вскочили на ноги, думая, что пароход ударился о камень. Оказалось, что из буфета вылетали бутылки и всякая посуда, катаясь, как живая, по столовой. У нас был чайник, стоял в каюте с водой. Ему одному стоять показалось обидно, вдруг побежал чайник из каюты вместе с посудой разгуляться. Один из нас побежал за ним, но чайник ударялся из стены в стену, наконец как-то подкатился к его ногам.

Раньше французы пели песни и за обедом не молчали; теперь каждый в каюте на койке молча лежит и головы не поднимает. Пятеро суток был сильный ветер; в течении двух дней я не ел и не пил. Тошнота теснила, слезы неудержимо катились из глаз. Нет такой тягостной болезни, как болезнь морская, не даром русская пословица говорит: „кто на море не ездил, тот с усердием Богу не молился”.

20 июля, в 10 часов ночи мы пристали к острову Цейлону на пристань г. Коломбо. На утренней заре, 21 июля послышался русский сигнал, мы взошли на палубу посмотреть, где звучит голос русской трубы, и увидали на расстоянии 100 с. трехтрубный пароход „Херсон”, который вышел из Порт-Саида вперед нас за 3 суток.

Остров Цейлон богат и весьма плодороден: хлопчатая бумага, южные плоды, строевой разной породы лес, кедровые и прочие плодовые леса. Медь, серебро, железо, золото и дорогие разных цветов камни. Местные обитатели коричневого цвета, черные длинные волосы откинуты назад и скреплены на вершине головы гребнем. Большей частью ходят нагие, имея на себе кусок бязи вокруг поясницы; один конец спущен спереди между ног, а назади привязан за этот же пояс. По морю они плавают на своих длинноузких, 7-вершковых лодках; сбоку от лодки на 1 саж. пристроена 4 верш, толщиною жердь, загнутая немного кверху. Между лодкой и жердью на связях утверждены мачты из бамбука, толщиною 4 вершка. Туземцы садятся в лодку верхом, ноги висят по колени в воде, а в лодке лежит у них пойманная рыба и рыболовные снасти.

VIII

Отплытие из Коломбо. – Остров Суматра. – Полуостров Малакка. – Сингапур. – Играющие молодые туземцы. – Поездка на „двуногой лошадке". – Спор с извощиком. – Русское консульство. – Разговор о православных церквах на Малакке. – Неправильность одной части рассказа Аркадия. – Сингапурский арбуз. – Отплытие из Сингапура.

21 июля, в 7 часов утра снялся пароход „Херсон". Мы вышли на палубу и раскланялись им во всю спину. С парохода смотрели на нас и откланивались нам в свою очередь. Чиновники с русского парохода смотрели в бинокли и говорили: „А ведь это раскланиваются нам с французского парохода русские люди". – „Да это казаки! – громко сказал один: – видите, у них малиновые околыши. Это самые те, которые приходили в Порт-Саиде и просились на наш пароход”. „Херсон“ быстро побежал от нас прочь и больше разговоров мы не слышали. Через четверть часа подошел к (нашему) пароходу катер, который перевез нас в числе прочих на другой пароход той же компании.

В 12 часов дня снялся пароход с пристани и быстро побежал от Коломбо в океан. На третьи сутки завиднелись в стороне мачты. Французы говорили, что это „Херсон”, который отстал, и к вечеру совсем его стало невидно.

24 числа, в 6 час. утра, в правой стороне завиднелся цветущий зеленый остров с возвышенными марами (холмами), покрытый густым разных пород лесом; это был остров Суматра.

В 4 часа вечера, в левой стороне представился берег с пушистым высоким лесом – это тянулся длинный полуостров Малакка. Всю ночь ехали вдоль Малакского полуострова; за Малаккским проливом, на всходе солнца, 25 июля, появилось множество мелких гористых островов, покрытых густым лесом. Вероятно, этот лес не видал человека хищника, у которого сверкает в руках топор и шипит пила, а только часто слышит пароходные сигналы, которые пугают гнездящихся в этих лесах разных красивых и дорогих птиц. В особенности множество попугаев разного цвета, которые ценятся в тех местах не выше 3–4 рублей.

В 2 часа пополудни мы пристали к о-ву Сингапуру. Тут встретило нас множество молодых ребят от 9 до 17 лет, нагих обитателей Малаккской страны, в своих маленьких легких, трех аршин длины, лодках. В руках имели небольшие весла. Французы бросали с парохода звонкие монеты в море. Ребята быстро выпрыгивали из лодок, ныряли, как крохали, доставали монеты из моря и поспешно из воды впрыгивали опять в свои лодочки, не зачерпнувши даже стакана в лодку воды. И снова кричат: „але, але, капитан!” т. е. бросай, бросай. Французы разбрасывали монеты в два три места, но ребята мгновенно кидались за ними, и ни одна монета не могла достигнуть дна моря, но все были в руках ребячьих. Французы потешались и смеялись, но наконец, догадавшись, сколько уже перекидали денег, больше кидать не стали. Тогда мальчики тотчас вернулись на берег.

Нужно нам было в Сингапуре походить, местный народ посмотреть. Спустились мы по сходням на берет и вышли на площадь, где стояли в 4 ряда извощики с двухколесными на рессорах экипажами американского изделия. Поместились мы двое с Максимычевым в одну коляску. Извощики не имели на себе ни рубах, ни подштанников, а только подпоясана поясница кушаком, один конец пропущен между ног и подвязан сзади за кушак; и вот его все пышное одеяние. Извощик, немедля нисколько, сам зашел в оглобли, обратился к нам и спросил на своем наречии: „куда прикажете ехать?“ Мы догадались, чего от нас он требует, и показали ему направление. Лошадка о двух ногах с места покатила рысью; мы дивились неслыханной езде: человек запрется в экипаж и бежал, как добрый конь, с тягостью двух людей, пробежал до города и по городу не меньше трех верст. По телу его потекли ручейки пота; вероятно сильно устал и начал частенько на бегу обращать голову к нам, ожидая от нас, что прикажем остановиться. Мы на каждое его обращение говорили ему: „русский консул" и махали рукой вперед, дальше! „Пусть бежит до края города", говорили мы между себя. Извощик видит, что мы его не останавливаем, решился остановиться сам: добежал к дому, в котором был магазин, остановился против двери, положил оглобли на землю и, указывая пальцем на дверь магазина, сказал: „русска, русска!“ Из магазина вышел человек лет 25, высокого роста, борода и усы выбриты, тоже не имея на себе ни рубахи, ни штанов, как говорится, в чем маменька родила, сам тучный, как тюлень. Раскланялся нам в пояс и просит нас к себе и указывает на свой магазин: „русска, русска". Максимычев с улыбкой сказал мне: „Смотри, товарищ, купец богатейший, на нем драгоценная одежда никогда не изотлеет".

Извощик в свою очередь просит у нас расчета за доставку. Вошли мы к купцу в магазин, оглядываемся на все стороны, думаем, – нет ли где русского человека по слову хозяина. Среди магазина стоит окрашенный стол, хозяин приставил к столу два стула и попросил нас сесть. Мы сели на стулья. Извощик подошел к нам и просит от нас деньги за доставку. „Где же русска?”– спросил Максимычев. – „Русска, русска", повторяет извощик. Я вынул золотую английскую монету (9 р. 60 к.) и подал торговцу для обмена на местные серебряные деньги. Торговец взял от меня монету, насчитал 8 сингапурских серебряных монет и подал их мне. Я попросил от него прибавить еще две монеты; купец мотает головой и дает понять, что сполна выдал нам серебра за наш золотой. Впоследствии оказалось, что купец не додал нам 1 руб. 60 коп. Я одну монету подал ему обратно и попросил разменять ее на мелкие монеты. Купец вместо одной подал мне две монеты, из которых я одну подаю извощику. Извощик не берет, а просит большую монету. Я опять из последних прошу принять одну монету, но извощик взял меня за пиджак и просит настоятельно уплатить за доставку, сколько он от нас требует. Я вскочил со стула и хотел его ударить врасплох, чтобы вылетел из магазина. „Я разделаюсь с тобой по казачьи, будешь помнить, как грабить русского человека!“ Но Максимычев удержал меня: „Уплати, пожалуйста, чего требует, – говорил Максимычев, – мы с ним не рядились, ведь может – у них такая такция. Далеко мы заехали, наших кулаков здесь на всех не хватит”.

Сел я на стул и подал извощику монету стоимостью в 1 рубль. Хозяин магазина стоял неподвижно и быстро смотрел на нас. „Есть ли здесь русские люди, или хотя бы кто мог говорит по-русски?”—спросили мы хозяина. Купец ничего не ответил, а только пожимал плечами. Мы повторили вопрос и, разводя руками, старались всячески, чтобы он понял от нас, чего нам желательно. Через полчаса наших переговоров он понял от нас, чего нам нужно, и перевел извощику. Тот, по просьбе купца, согласился доставить нас к русским за 60 к. Поместились в экипаж, извощик просит деньги вперед, мы же просим его, чтобы доставил нас прежде на место. Извощик положил оглобли на землю и просит нас слезть с экипажа. Мы плотнее усаживаемся и просим купца, чтобы он его уговорил. Купец уговаривал его, но он все требует деньги вперед. – „Напрасно мы стоим, отдай деньги!” сказал опять Максимычев. – „Вот прекрасно, отдай ему деньги, а он за них один квартал провезет, положит оглобли на землю и также попросит нас слезть с экипажа. Не дам деньги, пока не доставит нас куда нужно!” —ответил я товарищу.

Наконец, купец упросил извощика, который плюнул на землю, взял оглобли и побежал рысью вдоль улицы. Пробежав ста четыре сажень, он остановился, положил оглобли и указывал на высокий дом, который виднелся впереди, в саженях тридцати. „Русска, русска!“ сказал он и протягивает руку за расчётом. Мы взглянули на этот дом; на нем виднелась надпись по-русски. Я выдал извощику 50 к.

Подошли к дому, пред которым был обширный подъезд. На дворе стоял окрашенный стол, за которым на стуле сидел человек.

– „Вероятно русские?”—сказал он. – „Да", ответили мы. – „На каком пароходе приехали сюда?" – „На французском". – Он поставил стулья. “Садитесь, пожалуйста. Сколько вас человек?" – „Нас трое. Впрочем, есть, кроме нас, один господин русский на этом же пароходе, который едет из Марсели". – „Это какая на вас форма?" – „Мы уральские казаки. – „Куда же вы едете?"

В это время подошли еще мужчина и женщина, сели на стульях и приняли участие в разговоре.

– „Мы разыскиваем русский народ, который вышел из России давным-давно, ста два лет и более тому назад. Нет ли где на этих островах русского православного народа?"

– „Я в этой стране нахожусь уже семь лет, – сказала женщина, – получаю сведения и ведомости с прочих островов, но не слыхала, чтобы здесь, на островах проживали русские, кроме того, как и мы, где двое, трое. Не токмо быть здесь православным, но даже нет и верующих в Распятого, кроме острова… (название ему я запамятовал). На нем есть армяне. А вот где есть православные: против Адена, – зашедшие лет пять тому назад, об них у нас есть сведения. Этим христианам доставлены были из России церковные принадлежности".

– „Мы разыскиваем не тех людей, которые из России вышли по одиночке лет 10–20 тому назад; но мы хотим напасть на след тех людей, о которых в России между старообрядцами распространен слух, будто бы уже два века и более тому назад вышедшие из России сотни людей с духовными лицами теперь обитают на восточных индокитайских островах и имеют до 40 церквей русских. На этих же де островах находится на сирском языке множество народу и церквей; имеют епископов даже и патриарха антиохийского постановления".

– „Чего вы разыскиваете, здесь этого нет. Не токмо 40 церквей, – если бы была одна церковь православная, и о той было бы известно. Если на котором острове мы сами не были, то людей со всех островов часто видим и спрашиваем, какие люди там проживают и каких вероисповеданий. Если на каком острове есть один человек русский, и он нам известен. Разве, как вы объясняете, что уже два века тому назад зашедшие, то из них уже старые померли, а молодые соединились в один тип с местными жителями и теперь признать их невозможно".

– „А религия и церкви-то где?" сказали мы.

– „Да, это должно быть при них… Но нет, о православных здесь и слуху нет".

Закончивши разговор, пошли на базар купить чего-нибудь съестного. На базаре фрукт много, но все нам не знакомые. Наконец подошли к арбузам. „Вот этот овощ нам известный и лакомая наша пища", – сказал Максимычев. Спросили арбузам цену, купили один за 25 коп., вышли на средину улицы, сели на извощика и поехали обратно на пристань. Ехали и разговаривали между себя: с чего же распространились рукописанные маршруты, которые указывают на восточно-океанские острова, на них де живут люди русские и сирские с полным духовенством православно-кафолического исповедания. Но теперь мы самовидцы океанских островов и видим на них обитателей, что они поклонники разных богов… Теперь как-бы достигнуть Беловодии и Индокитайского полуострова, на которую местность указывает архиепископ Аркадий, под названием Беловодский.

Так пока между себя разговаривали, двуногая лошадка примчала нас к морской пристани, положила оглобли на землю, просит за доставку деньги. Я дал ему 30 к. Извощик, протягивая ко мне руку, требует прибавки. Я попросил от него обратно выданные деньги и вместо них хотел дать 50 коп., но извощик, не понявши мое намерение, а предполагая, что я и последние деньги у него отбираю обратно, не дал их и с тем от нас ушел. Вот, что делает незнание чужих местных наречий: с пристани до места уплатили мы 1 р. 50 коп., а обратно проехали всего только за 30 коп.

Товарищ наш Барышников с нетерпением ожидал нашего возвращения. – „Ну, что, братцы, есть ли что доброе?" Рассказали ему все подробно; выслушал все Барышников и сказал: „Поедемте дальше, не нападем ли на след того, о чем рассказывал архиепископ Аркадий Беловодский”. —„Необходимо нужно!”– подтвердил Максимычев. – „А это что у вас в сумке-то?”– „Гостинец”, ответили мы и вынули из сумки арбуз. Я попробовал запустить в арбуз ножик и почувствовал, что арбуз недобрый. Все-таки вырезал из него маленький кусочек; цвет арбуза оказался необыкновенной красноты, словно облит кровью, и думаю себе, что вкус вероятно будет отвратительный; лизнул и дважды плюнул на пол. „Вот какой привередливый, говорит Максимычев, заграничный арбуз есть не хочет, даже плюет. Арбуз красный, таких у нас на Урале никогда не бывает”. —„Да, братцы, попробуйте вы, чем пахнет”, —сказал я, и подал кусок Барышникову. Он тоже лизнул языком и подал его Максимычеву, который также лизнул, и оба плевали до трех раз. Барышников сдержался и не отплевывался сразу, вероятно для того, чтобы втянуть в пробу и Максимычева. Я взял кусок, приложил к арбузу и бросил его в пароходное окно, в океанские волны.

26-го июля, в 10 часов утра, вышли с пристани Сингапура направлением вокруг полуострова Малакки, к Сиаму. Целый день продолжали мы разговор об Аркадии, и когда стали вспоминать, что рассказывал он нам поодиночке, то оказалось, что рассказы его не сходятся.

IX

Прибытие к гор. Сайгону. – Колокольный звон на заре. – Новые надежды. – Поездка по Сайгону на звон колоколов. – Католическая церковь. – Блуждание по городу. – Неудобства незнания языков. – Счастливая встреча с французом. – Французское консульство. – Мена денег; ошибка менялы, желавшего обмануть иностранцев. – Удивление жителей при виде русских. – Умная обезьяна. – Встреча с господином Куликовским и его объяснения. – Убеждение в самозванстве Аркадия укрепляется. – Случай из прошлого. – Отплытие из Сайгона. – Буря.

На 28-е число, в ночь, достигли мы до Камбоджских проранов (протоков), всю ночь блуждали меж островков реки Камбоджи и, довольно поднявшись по широкой реке, на утренней заре подъехали к пристани города Сайгона. На всходе солнца раздался по густому пушистому лесу звон колокола.

– „Слышите, церковный звон! – сказал Барышников; – уже не верны ли рассказы архиепископа Аркадия?"

– „Нужно поспешно бежать на этот звон, – говорил я, – дознать, какие люди находятся здесь и какая ихняя вера?" – Мы с Максимычевым вдвоем спустились по сходням. На пристани толпились такие же двуногие лошадки, как и в Сингапуре, только здесь возят в экипажах по одному человеку. Поместились мы на двух бегунков и поехали в город на звон колокола. Бегунки сначала бежали на звон, как будто знают, чего нам нужно. Прибежали на пространную площадь, остановились и, протягивая руки, просят от нас вознаграждения за потные свои труды. Но нам желательно было, чтобы они нас поскорее доставили, где звучит колокол, а разъяснить им не можем, только, сидя в экипажах, говорим: „дон, дон, дон!" указывая им в ту сторону. Извощики смотрят один на другого и смеются; наконец настоятельно потребовали от нас расчёта. Волей-неволей вылезли мы из экипажа, вознаградили их за труды, а сами поспешно зашагали в ту сторону, где слышался звон, который уже прекратился.

Постройка города Сайгона чисто-каменная. Дома о двух трёх этажах, улицы все устланы щебнем, по улицам, по обеим сторонам в два ряда рассажены пушисто-высокия деревья, шумящие от ветра. Через полчаса попали мы в ту улицу, по которой издали виднелась церковь, и подошли к ней. На паперти стояли трое мужчин, по физиономии, угадывали мы, должны быть эти люди из французов. Максимычев спросил их: „православная или католическая?" указывая рукой на церковь. Французы поняли вопрос и ответили: „католическая".

– „Где же православная?" – спросил я, разводя руками. – „Православной но", ответили они, т. е. нет. Спросили мы их: „нет ли здесь русских?" Французы пожимали плечами, по всему– понять нас не могут. Мы стали часто повторять: „русска, русска! Моску, Моску!" Один из них поднял руку, как будто понял, махнул рукой и пошел с нами вдоль улицы. Пройдя ста два сажень, подошел к полицейскому, что-то ему передал об нас и указал нам на полицейского, а сам ушел по другой улице. Полицейский пошел вместе с нами. „Ну, теперь полицейский доведет нас до места!" – сказал Максимычев. „Не знаю, насколько француз понял нас", ответил я. Пройдя с нами три квартала, полицейский приостановился и дал нам понять, что дальше продолжать с нами путь не может. Недалеко стояли извощики. Я махнул им рукой, подбежали к нам трое извощиков. Мы попросили полицейского, чтобы передал извощикам, чего нам нужно. Полицейский передал им что-то, а что именно нам неизвестно, только извозчики кивнули головами, как будто поняли. Поместились мы по одному в экипаж, побежали по улицам и переулкам и попали опять на обширную площадь. Остановились возчики, положа оглобли на землю, и приказывают нам вылазить из экипажа и уплатить за проезд. Мы не слезаем и деньги не отдаем, просим их, чтобы везли нас, куда нам нужно. На площади толпилось более десятка извощиков, услыхали шум, подбежали к нам и спросили, в чем дело. Извощики передали что-то на своем наречии и снова стали теснить нас, чтобы мы им уплатили деньги. Мы просим их, чтобы везли нас в консульство, говорим: „русска, русска! Моску, моску!" Прочие извощики смотрят на нас, смеются и между собой что-то толкуют. Наконец подняли оглобли и повезли нас дальше. Встретился нам опять француз, самый тот, который от церкви с нами до полицейского дошел. Я приостановил его и намекнул ему, что нас по городу возят бесполезно. Француз приостановил наших извощиков, велел везти шагом и сам пошел с нами рядом. Пройдя не более 70 саж., он указал извощикам на углу большой дом, а сам вернулся и пошел своим путем.

Извощики помчались в припрыжку, вероятно обрадовались, что скоро с нами развяжутся. Пробежали сажень 200, повернули направо, подвезли к большому дому, положили оглобли на землю и указывают на высокий дом, т. е. дают знак, что представили к тому месту, куда приказал француз. Слезли мы из экипажей, уплатили за потные труды деньги и вошли в этот дом. В первом отделении стояли пять столов, за каждым сидели по три человека, занятые письмом. Можно было понять, что это какое-то присутственное место, народ без исключения все французы. При входе нашем все обратились лицом к нам. Старший чиновник что-то спросил нас на французском наречии. Мы в ответ сказали ему: „консул Моску!“ „Моску консул – но. Франси консул!” И он указывал пальцем на свое правление. С тем и вышли мы от них.

– „Теперь в какую сторону пойдём?" – сказал я. – „Дойдем до базару, может быть чего увидим для нас нужное", – ответил Максимычев. Пришли на базар, где нам потребовалось мелких местных денег. Подошли мы к столу меняльщика, я подал ему золотую монету 7 р. 50 к. Он насчитал серебряных денег 8 р. 20 к. и подал мне. Вероятно, русскую монету он признал за английскую, которая ценится 9 р. 60 к. Малаец полагал, что меня обманул на 1 р. 40 к., но между тем передал мне 70 коп. – „Не всегда же им нас обманывать, вдулся и сам по своей неправде", сказал я. Подошли к торговцам, купили овощ в виде репы, вкусом превосходнее. Подал я торговке серебряные 25 коп. и попросил на них сдать мелкими. У торговки местные деньги, на которых в середине четырехугольные дыры, все надеты на шнурок. Долго считала она дырчатые деньги, наконец отдала мне всю вязанку. – „Ничего, за одну монету дала фунтов 7 овощу и вязанку денег“, сказал я.

Местный народ ходят нагие, как и в Сингапуре, но только здесь носят на голове широкие шляпы, как зонтики. Во рту у них имеется какой-то состав, в виде крови; часто плюют. Базар и все улицы оплеваны; можно подумать, что какое-нибудь животное, крепко раненое, бежало здесь и облило, кровью. Употребляют в пищу всяких нечистых животных: в лавках для продажи висят копченые кошки, собаки, крысы и т. п.

С базару пошли мы обратно к пароходу. На пути местные жители смотрели на нас, как на каких чудовищ. Дети (и подростки) от 8 до 20 л. толпились и шли за нами. Мы заметили, что в их глазах кажемся страшными, и шли с целью мешкотно, не один раз приостанавливаясь. Ребята сначала старшие младших подталкивали к нам ближе, которые со слезами от нас бежали без оглядки. Наконец осмелились некоторые: при остановке нашей подходили к нам, глядели нам в лицо. Один, лет 20, ощупал руками наши бороды и под бородой глазами оглядел наши шеи. Чего искал туземец под нашими бородами? Или думал он, что под бородами на месте горла нет ли у нас другого рта? Вероятно, этот народ не видал русского человека, поэтому они и дивились.

Вышли из города. На пути попалось место болотистое и лесное, но дорога набучена щебнем. Невдалеке от дороги (сажень 10) на пеньке срубленного дерева сидела обезьяна. Максимычев бросил в нее грецким орехом. Орех упал у самого пенька; обезьяна спрыгнула с пенька и, взявши орех, начала его разгрызать, потом положила его на землю и ударяла в него камнем. Но так как местность была болотистая, то орех забивался в землю; обезьяна снова взяла его, положила в воду мочить и, вынув его из воды, начала грызть. Подивились мы её смыслу и пошли своим путем к пароходу.

Весь день пробродивши по Сайгону, не смогли мы найти человека, который мог бы нам разъяснить, какая это страна и народ какого вероисповедания? Вернувшись на пароход, передали обо всем Барышникову. Барышников вспомнил, что на этом же пароходе есть один господин русский; при разговоре назвался прокурором морского ведомства, по фамилии Куликовский, который ехал из Марсели. Обратились мы к Куликовскому с просьбой, как он знал хорошо французский язык. Куликовский рад был нам, так как русских давно не видал. Спросили мы, как страна эта называется и народы какого вероисповедания. Страна эта называется в простом наречии: Восточно-Китайский полуостров, местные жители Малаккцы, буддийского вероисповедания. Мы обрадовались. Думаем себе, что достигли до Беловодии, на которую местность указывали часть рукописных маршрутов, и Аркадий архиепископ в своем рассказе также упоминал этот полуостров.

– „Есть ли здесь город Левек?" – спросили мы.

– „Не слыхал я название такого города. На что же он вам?“

– „Мы ездим, разыскиваем русских людей, по распространившимся между старообрядцами рукописным маршрутам под именем инока Марка (Топозерской обители). Он будто бы с двумя товарищами путешествовал на восток через Сибирь, в Китайскую империю. Пройдя городе Пекин, достиг страны Восточно-Индокитайского полуострова, где и находится Беловодия, по островам большим и малым в окрестностях Японии. На тех островах народы обитают христианского вероисповедания, частью от проповеди апостола Фомы, но есть и выходцы из Сирии, зашедшие от гонения Папы римского и бежавшие из России от времен патриарха Никона. Все эти народы имеют епископов и архиепископов, до 40 церквей русских, а Сирских до 70 церквей и имеют Патриарха Антиохийского поставления. Двое спутников инока Марка пожелали остаться навсегда в этой стране, а Марк возвратился в Россию и свое путешествие подтверждает с клятвою. На эту же страну указывает и Аркадий архиепископ, под названием Беловодский, который явился в Россию лет 35 тому назад, приняв архиепископство от тамошнего патриарха. Мы проехали острова Цейлон, Суматру, Сингапур и проч., обогнули Малаккский полуостров, но не только русских 40 церквей, но даже и людей русских мало видали, и те лет семь выехали из России. Спрашивали их мы о русских людях и какие люди находятся на Филиппинских островах. Они нам сказали, что-де, нет на этих островах православного народа, ни церквей, ни русских людей. Теперь, где же город Левек и где православный народ с духовенством и церквами?”

– „Я вам истинно говорю: нет здесь города Левека, и не бывали православно-русские народы. Не желаете ли – посмотреть карту в пространной черте этого полуострова?”

– „Очень желаем”, —ответили мы и пошли вместе с г-м Куликовским смотреть карту, на которой надписи по-французски. Куликовский прочитал все города и урочища. Нет города Левека.

– „Не верно ли говорил я вам, что города Левека нет, и в этой местности никогда не бывали русские люди. И теперь русские пароходы сюда не заходят, и здешние народы русских никогда не видали.