Текст книги "Синусоида"

Автор книги: Вячеслав Рязанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Интересная судьба Трубицына Олег Владимировича. Когда я пришел в училище на должность мастера производственного обучения, он был учащимся выпускного курса, причем далеко не из лучших. Меня направили с ним на производственную практику – надо было пробурить вентиляционную скважину на алебастровом (подземном) заводе.

Разница в возрасте у нас – шесть лет. Я ношу очки. Они эти очки бесконечно воруют и прячут, так шутят, выводят меня из себя. В конце концов благополучно выпустились, разъехались по Украине и всему Союзу.

Лет через семь Трубицын появляется – его берут мастером производственного обучения, так как он – студент юридической академии, второй курс. Он узнает, что я работаю уже заместителем директора по воспитательной работе, вспоминает те шутки с очками и всячески избегает встречи со мной.

Работает отлично. Кроме основных обязанностей ведет фотокружок. На очень высоком уровне. В те году в училище было много его фоторабот, были даже фотокартины размером два на три метра. Прекрасные пейзажи и панорамные виды территории училища с нашей нефтеразведочной вышки высотой пятьдесят один метр.

Наши личные отношения переходят в дружеские.

В те годы привилась форма дежурств на улицах в вечернее время добровольных народных дружин – ДНД – общественных помощников органов милиции.

Мы с Олегом, как и все сотрудники, участвовали в этих дежурствах, так как они организовывались хоть и в добровольном, но принудительном порядке. Ну, а будущему прокурору сам Бог велел быть активистом в таких мероприятиях.

Довольно быстро дружины переродились в два типа компаний. Первые собирались, принимали для серьезности пять граммов после чего с азартом гонялись по улицам за придуманными хулиганами. Одно из таких дежурств кончилось потасовкой с местной молодежью, в которой дружиннику досталось доской по башке, вызовом скорой и группой инвалидности. Второй тип – дисциплинированные, законопослушные взрослые дяди, всей душой желающие помочь органам в наведении порядка на улицах. У них дежурство проходило с милиционером, которому очень хотелось раскрыть банду шапочников. Шапочники – это ребята, нагло срывающие шапки (дорогие, ондатровые) прямо на улице и удирающие с ними. Сейчас, с развитием прогресса, их место заняли похитители мобильников, а наше шапочное дежурство проходило так. Во время инструктажа милиционер увидел на одном из дружинников такую шапку и придумал целую операцию. Вперед пускаем нашего человека в этой шапке. Так сказать, живца. За ним, метрах в двадцати, следует остальная часть команды, вроде прогуливающихся.

Когда встречный грабитель сорвет с живца шапку, он побежит с ней прямо нам в лапы. Ага, попался!

Пошли. Из-за забора протягивается рука, срывает шапку. А ловить некого.

Наш милиционер успокаивает – рано или поздно мы грабителя поймаем, шапку отберем, тебе отдадим. А пока походи без шапки – риску меньше. А хочешь быстро вернуть шапку – приходи на дежурство каждый день, ты ведь теперь лицо заинтересованное.

Вспомнить те дежурства меня побудили недавние ностальгические воспоминания с экрана TV о дежурствах и их польза какого-то ветерана ДНД. А на мой взгляд пироги должен печь пирожник, а сапоги тачать сапожник.

Опять к Олегу.

Года через четыре Олег увольняется из училища, так как его назначают помощником прокурора. Для училища это была потеря.

Еще лет через пять он становится прокурором Никитовского района города Горловки. Наша дружба продолжается, никакого зазнайства или головокружения от успехов.

Еще Олег писал стихи, музыку. Настоящий бард. Присущая ему скромность не позволяла проявить себя в этом ни в училище, ни, тем более, позже, на высоких прокурорских должностях. Дружили до его неожиданной смерти от тромба в 92-м году. Бывает и так складываются судьбы наших выпускников

ГЛАВА IX ИРАК. УЧЕБНЫЙ ЦЕНТР БУРОВИКОВ

Теперь опять о себе. После возвращения из Египта с Асуангской стройки и покупки машины на все сбережения оттуда, вопрос нищеты опять встал ребром. Дочка подрастала, появился сынок, супруга пошла в медучилище учиться на медсестру-воспитателя. А мне всех кормить, включая бабушку.

Начал опять искать возможность съездить на загранработу. Нашел. В Ирак, в учебный центр по подготовке буровиков для Иракской Национальной Нефтяной компании. Уже мог изъясняться на английском и арабском языках.

ИРАК. 3 ГОДА

ПРИЕЗД

Неурядицы начались ещё в Москве. В Шереметьево на таможенном досмотре я попал к девочке студентке-стажёру. Может быть, по теории она была отличницей, но на практике, столкнувшись с нарушением предельных норм перевозки продуктов питания (обнаружила у меня 1,5 кг гречневой муки при норме 1 кг), подняла крик. Пока мы с ней пререкались самолёт улетел.

Я потребовал начальника смены. Объяснил ему суть: денег нет, все сданы при оформлении отъезда за пределы СССР, ждать следующего рейса не на что. Он признал, что можно было не шуметь, а просто отсыпать полкило крупы и дал нам (мне, жене, сыну) направление в гостиницу аэропорта. Сутки мы прожили в ней за счёт государства и улетели, но не в Багдад, а в Дамаск – столицу Сирии. Очень уж хотелось аэропорту поскорей избавиться от приживальщиков. Прожили в Дамаске мы сутки – в основном глазели из окна; удивило большое количество народа верхом на осликах. Да и что можно увидеть и узнать о стране, не имея денег.

Прилетели в Багдад. Для руководителя группы, который должен был нас встречать, мы исчезли ещё вчера. Он уже сообщил об этом в Москву. Мы с багажом, без денег; русских на рейсе из Сирии – только мы.

Садимся в такси, прошу отвезти в советское посольство. Там оставляю в залог таксисту семью и багаж и бегу. Дежурный соотечественник знает о нашей группе, выходит и рассказывает таксисту дорогу. Едем дальше.

Приезжаем. И дом, и ворота во двор закрыты. Тишина. А время два часа дня. Время послеобеденной сиесты (мёртвого часа). Начинаю кричать. По-русски, лишь бы кто-то услышал. Услышали – выходит мужчина арабской внешности, говорит со мной по-русски. Оказывается, группа, в основном, состоит из азербайджанцев-нефтяников и встретил нас заместитель руководителя по учебной работе: "А мы уже тебя не ждали, думали – убежал...".

Вот такой приезд.

Начались рабочие будни в учебном центре по подготовке бурильщиков для работы на бурении нефтяных скважин.

Естественно, что, кроме работы, у нас была и своя жизнь, советско-общественная, внутри группы. Руководитель проявил себя никчемным специалистом и злостным интриганом. Всё пытался внедрить стукачество и не допустить спаянности коллектива. В этом вопросе бакинцы показали себя весьма мудрыми: никогда не спорили с ним, но делали всё так, как считали нужным. Мы же (и я в том числе) нервничали, возмущались, взывали к его благородным чувствам. А их у него, этих самых благородных чувств, не было и в помине. В конце – концов, мы, русские, пошли на компромисс и стали вести себя, как азербайджанцы. И жизнь стала более-менее терпимой.

В нашем коллективе было 2 специалиста-буровика, остальные: руководство – 2 человека; переводчики – 6 человек; специалисты по прикладным специальностям (радисты, автомобилисты, слесари-ремонтники и т.п.). Они были заняты своим делом, поэтому всё, что касалось бурового дела (обучение, создание базы для обучения, получение и подготовка оборудования и др.), навалилось на нас двоих. Вдвоём мы собрали вышку, установили её, установили станок, дизельную электростанцию и приступили к практическому обучению курсантов. Кстати, курсанты себя иначе как студентами называть не позволяли.

Первое практическое занятие. Общее ознакомление с буровой, сверка теоретических знаний с практикой. Всё прошло нормально.

Второе практическое занятие. Правила запуска дизеля. Подробно объяснил правила техники безопасности. Все расписались в журнале о том, что ознакомлены. Выбираю самого старшего курсанта. (26 лет), с опытом работы механиком. Он стоит рядом, я запускаю двигатель, глушу и даю ему возможность повторить. При самом первом движении по запуску его рука срывается, кисть попадает в пусковой механизм и раздробляется.

Скорая. Его увозят. Разборка – меня обвинить не в чем; курсанты подтверждают всё, что я описал в объяснительной. Важное значение имело также мнение доктора учебного центра – человека очень своеобразного.

Тактика работы у него была следующая. Норма выдачи больничных (т.е. освобождений от работы) согласно приказа директора центра – сторонника американской системы обучения, не более 10 человек в неделю. Доктор перевёл это число в дни, т.е. не более 1,5 человека в день, и строго придерживался этого плана: 1-й день – 1 освобождение от работы, 1-й день – 2 человека, 3-й день – 1 человек и т.д.

Каким бы больным ты ни был, но не попал в лимит – иди работай. Пришёл с утра, т.е. первым – имеешь право на освобождение, даже если нет никаких признаков заболевания. И студенты, и сотрудники (и мы в том числе) знали это правило доктора и старались подгонять своё здоровье под него.

В моём случае он, будучи, как медик, участником всей этой разборки, повёл себя неожиданно: горой встал на защиту меня, как учителя, а причиной случившегося признал жару ( тогда было +46 С° в тени). Обошлось.

Со следующего дня занятия продолжались, всё шло по программе. Единственно, на что ушло недели две – побороть в учениках страх перед операцией "запуск двигателя".

Пострадавший же вылечил свою руку и после излечения вернулся в строй, т.е. в свою учебную группу.

Группа из двадцати двух человек, в которую я влился, представляла собой миникопию любого советского коллектива.

Хорошую память о себе оставил дядя Боря.

Дома он работал в Москве руководителем автохозяйства. По работе вырос из водителей, то есть из шоферов.

Попал в этот учебный центр заслуженно: автомобиль знает досконально, может объяснить весть процесс его работы; может держать отношения как с руководством, так и с подчиненными. Правда, из иностранных языков знал одно выражение: «Войдите», потому что оно звучало, как название знакомого ему очага по названию камин.

Он был лет на десять старше нас, основного состава группы, за что и получил имя «дядя Боря».

Мудрая личность – мог от всего сердца беспокоиться за моральный облик советского специалиста, имея в виду наших молодых (переводчиков в основном), которые изредка позволяли себе выйти из квартиры в наш, закрытый от улиц двор, в состоянии «выпивши», сам же мог вечером надраться до поросячьего визга и на следующее утро читать нотацию этим молодым.

Это он учил меня вести себя в командировке спокойно, помня, что главное – переждать срок, а не бороться за эфемерную справедливость. Об участии в рабочих совещаниях он говорил так: «Если хочешь покритиковать, сначала похвали, расскажи о достижениях и только в конце, мимоходом, выскажи то, что наболело».

Вроде элементарно и, тогда казалось, даже нечестно, а вот сейчас, с высот лет, признаю: дядя Боря был прав.

Теперь о коллеге Редине.

Дома я оставил должность заместителя директора ПТУ, а здесь стал старшим техником, то есть мастером производственного обучения. Совершенно не комплектовал от этого, но с преподавателями вел себя, как равный. А теорию моим учащимся читал Редин, он и дома вел этот предмет. Общаться с учащимися он мог только через переводчиков, которые не всегда улавливали техническую сторону темы, что часть приводило к казусам, которые разрешались с моей помощью. Редина это раздражало и нервировало так как ему очень хотелось утвердить себя в качестве моего начальника, поэтому он всегда пытался найти блох в процессе моих уроков производственного обучения. Как-то при прохождении темы «Рубка металла» он вмешался и стал демонстрировать приемы работы молотком и зубилом. В результате разбил себе левую кисть. Сильно разбил, к счастью, без переломов.

Медпункт, первая помощь и т.п. Пришел в себя и опять прибегает ко мне на тот же урок. Опять начинает поучать. А я возьми да и скажи ему: «Прекрати демагогию, ведь убедился к чему она приводит».

Он тут же бежит к нашему (советскому) директору, жалуется на несоблюдение мной субординации. Директор вызывает меня и просит повторить свои претензии ко мне. Редин, забыв, что он не дома, обвиняет меня в том, что я компрометирую его авторитет в глазах учащихся (которые ни слова не понимают по-русски) и, самое страшное, я оскорбил его при учащихся, назвав догматиком. Не демагогом, а догматиком!

Директор пообещал разобраться, принять меры и отпустил его. Мне же (когда Редин ушел) сказал: «Постарайтесь с ним меньше общаться, я же не могу отправить его домой по таким дурацким причинам. Меня руководство в Москве не поймет, даже если они не демагоги, и не догматики».

Так и работали до конца срока контракта.

А сейчас немного о буднях, об отдыхе, об общении с населением страны.

Первые дни. Попросила меня супруга найти козьего молока для сына, простудившегося под кондиционером. Сыну тогда было 4,5 года.

По-арабски молоко "лабэн". Я этого пока не знаю. Продавец не знает русского "молоко" и не знает английского "milk. Пытаемся понять друг друга с помощью жестов. Через минуту он радостно восклицает: "А-а-а. Му-у-у?". Я ему: "Нет, не му-у-у. Ме-е-е!".

Прохожие рады бесплатной комедии. А мы становимся друзьями.

Багдадский базар. В Багдаде повторилась ссора с местным крутым хлопцем, как в своё время в Асуане, с одной разницей – случилась она на базаре. Эти ребята, в своё время учившиеся вСоюзе, хорошо говорят по-русски и здесь зарабатывают своим знанием языка на базаре, беря на себя функции посредников.. Им за это платят продавцы и, как правило, мы, покупатели. Я отказался от его услуг, т.к. уже легко общался на арабском и именно поэтому соотечественники часто просили меня съездить с ними на базар за более-менее важными покупками, чтобы не платить за посредничество.

Итак, местный крутько обиделся, стал навязываться, пришлось его послать – он полез в драку. Окружающие (коллеги и торговцы) его остановили, всё уладилось. А мой товарищ, попросивший моей помощи в походе на базар, в этот напряжённый момент исчез. Позже он объяснил это тем, что заблудился в бесчисленных проходах-улочках базара. И такая дружба бывает. Недаром среди загранкомандировочных есть поговорка: "Хочешь узнать человека – поедь с ним поработать за границу".

Мозгуф. У иракцев, живущих вдоль Тигра, есть блюдо – рыба, испечённая на костре. Называется это блюдо – мозгуф. Очень популярно и вкусно. Мы со временем переняли у них рецепт приготовления и стали готовить его сами. Берём крупную рыбину (на базаре, но свежую), рассекаем её вдоль, но не по животу, как у нас принято, а по хребту, и раскрываем, чтоб спинка пропеклась. Естественно, потрошим, потом солим, перчим и на колышках подвешиваем у костра. Чтобы раскрытое тело рыбы висело сбоку вертикально, а не над самым огнём. И следим, чтобы пеклась, а не горела. До готовности. Очень, очень вкусно и не очень дорого.

Одна деталь: из-за дневной жары отдыхать на воздухе мы предпочитали ночью. А отсыпались днём, под кондиционером, приехав с работы и пообедав.

Пастеровский пункт. В семидесятые годы берега Тигра ещё не были закованы в бетон, можно было побродить по воде у берега, а зимой, когда температура днём градусов +10-15 С, мы с сыном любили путешествовать вдоль берега, заросшего кустарником.

Однажды сынок нашёл нору с бездомными собаками. Вытащил из норы щеночка, и, конечно, мать щенка сильно прокусила ему ногу. Это случай дал нам возможность ознакомиться с работой Пастеровского пункта в Багдаде.

Чистота, приветливость, компетентность и, самое удивительное, ни гроша не берут. И так, оказывается, по всему миру. Таково было завещание Пастера, нашедшего сыворотку против бешенства.

Ну, а мы наблюдали за собакой 10 дней. Кормили её бутербродами. Если бы она в этот срок умерла, моя задача была отрезать ей голову и доставить её в эту пастеровскую амбулаторию. Опыта у меня в этом деле никакого, поэтому я переживал – справлюсь ли? Но, слава богу, этого не понадобилось, просто мы следили за ней, а пастеровцы – за моим сыном.

Всё обошлось. Странно только то, что об этих Пастеровских пунктах я узнал в Ираке, а не у себя на родине, хотя они и являются всемирными.

Поездки по стране. Наш учебный центр был создан при Иракской Национальной компании, где мы готовили кадры для нефтяных промыслов Ирака.

Система обучения была, естественно, наша – советская, поэтому, когда настал период производственной практики, у нас появилась возможность и обязанность проехать по буровым и проверить качество обучения на рабочих местах.

С этой целью мы с напарником посетили нефтепромыслы Северной Румейлы (это рядом с нефтяным Кувейтом и Басрой на юге страны). Поразили жилые вагончики в Румейле – на улице +45-47С°, в вагончике +20-22С°, кондиционер, телевизор, холодильник, электроплита, душ – всё, всё есть. Заработки нефтяников такие, что я невольно вспомнил первые годы своей карьеры буровика. Тогда и у нас в углеразведке (это был 1960 год) можно было за удачный месяц заработать на Москвич-407.

Ну, а Басра интересна тем, что весь город забит контрабандным товаром из Кувейта и с кораблей, приходящих сюда со всего мира, так как Басра – порт в заливе Шат-эль-Араб, выходящим в Индийский океан.

На севере Ирака нефтепромыслы расположены на территориях, заселённых курдами. Туда, совместив нашу рабочую командировку с экскурсией, мы поехали всей нашей группой. Кирнук, Эрбиль, Мосул – города, через которые проходил наш маршрут.

От поездки туда, а всего за 4 дня мы проехали 1700 км, из которых километров 400 по горным дорогам, больше впечатлений осталось от курдской проблемы в Ираке, чем от буровых. Курды – народ, много лет борющийся за независимость с оружием в руках.

Ночевали мы у курдов в шалашах; вокруг все с Калашниковыми – от мала до велика. Еда – баранина; в основном шашлыки, кебабы с очень большим количеством зелени и иногда – какая-то жидкость в пиалах, видимо, бульон.

Дорога в горах – бесконечный серпантин; водитель – араб, не боящийся смерти, так как твёрдо знает, что попадёт, в случае чего, прямо в рай. Поэтому ведёт автобус как Шумахер, от чего наших женщин и детей всё время тошнило.

Один раз (к нашему счастью на ровном участке дороги) он заснул за рулём, и автобус съехал с дороги и проехал метров 50 по полю. Пришлось нам установить поочередное дежурство рядом с ним и всячески развлекать его на всём оставшемся участке пути. Всё обошлось. Вернулись все живые, очень возбуждённые этим и радостные.

Были и другие экскурсии. Святой город Кербала, Вавилон, в котором тысячи экспонатов валялись тогда просто на земле, и мы бродили между ними, проникаясь духом тысячелетий под зорким оком одного(!) дежурного солдата-охранника этого города-музея.

Из этих экскурсий остались в памяти, как наиболее поразительные, два примера: четырёхгранная пирамида, слепленная полторы тысячи лет тому назад из глины и соломы (т.е. саманная). Высотой она метров двадцать и длина по основанию граней метров тридцать. Полторы тысячи лет! И второе: катакомбы в горе, созданной природой из рыхлого песчаника. Тысячи лет, а мы ходим по тоннелям и царапаем ногтем стены – и они легко соскабливаются и осыпаются.

Страна очень интересная, народ добрый и жуликоватый, но надо не забывать, с уважением относиться к их мусульманской религии. Аллах Акбар, одним словом.

Супинаторы. Отбыли мы в Ираке год. За это время у нашего сына (5 лет) проявилось сильное плоскостопие. Распознать его можно по неожиданно появившейся у ребёнка манере ходить и бегать на цыпочках. Сходили к врачу. Он посоветовал срочно перейти на обувь с супинаторами, тогда развитие плоскостопия можно остановить. Кстати, супинатор – это всего-навсего стелька в обувь, но, правда, специальной формы и специального кроя.

А супинаторов в Ираке тогда не было (да и сейчас, скорее всего, нет).

А лишние билеты на самолёт есть, так как многие из наших не хотят использовать право на ежегодный отпуск, чтобы больше денег подкопить здесь (основная цель каждого – насобирать на машину, пока ничего не случилось).

Иду в посольство, объясняю необходимость, слегка сгустив краски.

Поскольку наш руководитель группы умел непревзойдённо угадывать пожелания начальства, звонок из посольства был им расценен как ходатайство о моей краткосрочной поездке на Родину.

Слетал я на недельку домой, запасся супинаторами для сына и, вдобавок, привёз на каникулы нашу дочку.

Все были довольны, так как каждый, кто был причастен к этой авантюре, получил по бутылке советской отечественной водки и по буханке чёрного хлеба, традиционно самого дорогого напоминания о Родине.

А развитие плоскостопия остановили. Сын вырос и нормально отслужил в армии. Дочка же вернулась в Союз в конце лета, как раз к школе. Билеты для возвращения ей нашлись по аналогичной схеме.

Коммунисты, вперёд! Среди сотрудников учебного центра – арабов был один коммунист – член компартии Ирака. Он пережил тюремное заключение при одном президенте, реабилитацию – при другом (по требованию ЦК КПСС, курировавшим в те годы экономику Ирака), и в настоящее время числился в штате Иракской нефтяной национальной компании. Никаких обязанностей на нём не лежало, поэтому он, в основном, дружил с нами.

Один раз за три года он организовал встречу своих однопартийцев с нами, как представителями ведущей компартии мира.

После воспоминаний о том, как его подвешивали за кисти рук, и демонстрации шрамов, подтверждавших его партийную верность, перешли к столу.

Первый стол – это изобилие алкоголя и больше ничего, кроме орешков. Русские, т.е. мы, не ударили лицом в грязь, приняли по максимуму, хоть и непривычно без закуски. Местные коммунисты, предавшие ислам, запрещающий алкоголь, старались от нас не отставать.

Второй стол – гора риса, кучи травы и много шашлыка из баранины. Очень вкусно, очень много, алкоголя ни капли.

Под конец ужина наш друг и товарищ решил развлечь присутствующих и объявил о международном поединке по алкогольной устойчивости. Условия: стоять на одной ноге, пить из бутылки национальную водку – араку. Готовят её из фиников, крепость 40 градусов, вкус – анисовых капель, которые наши старички пьют по 10-20 капель от сердца.

У нас не было сомнений в том, что кандидатом на поединок может быть только Павел – кадр закалённый и проверенный не один раз на практике.

Единоборцы выходят на ринг, то есть лужайку перед нами. У обоих в руке по бутылке, ждут сигнала. Есть сигнал! Каждый поджимает одну ногу и, запрокинув голову, пьют, один (араб) тянет, наш же Паша отпивает сразу с полбутылки. Дальше представитель ИКП пытается догнать лидера, но, увы; не одолев и половины дистанции, падает, как столб; и лежит на траве, не шевелясь.

Паша стоит (на одной ноге) и улыбается. Мы бросаемся к нему: качать чемпиона! Он же шепчет: "Скорей убирайте меня, через 10 минут будет поздно".

Срочно берём машину иракских однопартийцев и эвакуируем героя. Пока доехали до нашего дома, он, действительно, превратился в абсолютно бесчувственное тело. В квартиру мы его уже заносили.

Но легендой Паша стал. И благодаря этому эпизоду авторитет КПСС в глазах членов ИКП резко пошёл в гору.

Не посрамили земли русской!

Здесь, дома, увидел я как-то ребенка с пакетиком фиников и вспомнил Ирак и иракские финики.

В то время, когда я там работал, население страны составляло 13,5 миллионов человек. Количество же финиковых пальм в стране было тридцать пять миллионов. Как подсчитали сами иракцы – по две половиной пальмы на каждого гражданина.

В то время в ходу была шутка. Шутка отечественная, т.е. иракская.

Весь урожай фиником мы, говорят иракцы, делим на четыре части, т.е. на четыре сорта. Первый – в Европу и в Америку. Второй – по всему миру, кроме Китая. Третий сорт – для потребления внутри страны, т.е. себе. И четвертый – китайцам. Берут все, что остается, т.е. сколько даем.

Букет из Багдада. Мои ученики, студенты-друзья, приехали в аэропорт проводить меня. Было приятно убедиться в том, что моё трёхлетнее пребывание в Ираке не прошло попусту... А они вручили мне большущий букет цветов.

Улетал я растроганный, хотя цветы всю жизнь воспринимал как чисто дамский атрибут. Решил, что забуду их в самолёте, когда буду выходить в Москве. Стюардесса с моим букетом догнала меня на трапе.

Сажусь в такси, как бы оправдываясь, объясняю водителю ситуацию, а он мне: "Да ты что! Да с таким букетом ты в любой центральной гостинице устроишься".

Идея! Высаживаюсь у гостиницы "Москва", следую напрямую к администратору, вручаю ей цветы из Багдада. Всё. Я устроен. Никаких проблем.

Этим закончились мои три года в Ираке.

НЕКСТАТИ О ВОЙНЕ

Среди мемуаров участников Великой Отечественной войны, бесценных по своему содержанию, порой встречаются воспоминания ветеранов, в годы войны самоотверженно сражавшихся в скромных званиях и, соответственно, с меньшим масштабом охвата общей информированности. Тем не менее, в них приводятся обзоры общей обстановки на фронтах. стрелы на картах и схемах сражений и т.п. А воспоминания реальные, а не глобальные, остаются неизвестными по причине отсутствия явного героизма в кровавых буднях войны. Мне довелось услышать воспоминания такого рода только раз.

Это было в Багдаде, на праздновании дня Победы девятого мая 1975 года. Праздник был организован для советских специалистов, работавших в Ираке.

Проходил он в советском культурном центре.

После выступлений участников войны – офицеров (таких нашлось двое), рассказавших об этих стрелах, о Георгие Константиновиче Жукове, о Паулюсе и пр., слова попросила женщина из зала, жена одного из специалистов. Выступала она незапланированно. экспромтом, без подготовки и призналась, что рассказывает о своём участии в войне перед аудиторией первый раз за тридцать лет.

В 41-м, в 17 лет, она пошла добровольцем защищать Родину. Ей присвоили звание «рядовой» и назначили в прачечную, сопровождавшую линию фронта. Оказывается, и так можно сражаться за Родину. Стирали они солдатское бельё, бинты, когда нехватало свежих; отстирывали кровь, грязь, гной. По двенадцать и более часов в день. По мере продвижения фронта переезжали, настраивали своё прачечное хозяйство и опять стирали, стирали и сушили. И так до мая сорок пятого года. Четыре года беспрерывной работы. Без отпусков, без выходных. В сорок пятом демобилизовали в том же звании.

Уже после войны, в 1965 году, наградили медалью «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 г.г.». Закончила эта женщина своё выступление словами: «Вот так я ковала Победу». И если офицерам – участникам аплодировали дружно и воспитанно, то когда закончила выступать эта женщина, зал молчал целую минуту (комара бы услышали), а потом взорвался таким грохотом... Сейчас, через тридцать пять лет, эта женщина стоит перед глазами, да простят меня Герои Советского союза и кавалеры разных орденов, ничуть не ниже их и их наград. Вот она, суровая правда войны.

С курсантом у учебной «елки», Учебный центр. Обучение

распределяющей газ из скважины управлению буровым станком

Группа советских специалистов в учебном центре Иракской национальной нефтяной компании. 3й ряд, 2й слева – автор.

Учебный центр. Производственное обучение. Перерыв.

Производственная практика на рабочих местах. Северная Румейла

Наша группа на экскурсии в Вавилоне.

ГЛАВА Х ВОСПОМИНАНИЯ

И вот я опять в своем городе, в совеем училище. Скорей всего можно было бы успокоиться и работать на педагогической ниве до пенсии. Спокойно, чем дальше, тем почетней и тем легче, так как опыта все больше.

Этот совокупный опыт – результат не только большого рабочего стажа, но и всей жизни, начиная с раннего детства.

Выше я описывал, как дедушка пытался спасти дочь – мою маму – тем, что переехал в Грозненскую область (сейчас Чечня). Собирая багаж для переезда, обрезал все выступающие части мебели, превратив все в ящики (буфет, стол табуретки и прочее) для того, чтобы все это добро вписалось в габариты соответствие с нормами жд перевозок. Уже было поздно, она умерла и была похоронена в Москве на Ваганьковском в возрасте 26 лет.

Родной же мой отец замерз в блокадном Ленинграде, лежит на Пискаревском в братской, на много тысяч, могиле.

Дядя стал моим отцом, усыновил меня, а через три года и он уме – похоронили в Киеве на Лукьяновском. Не так давно к нему присоединились супруга, тетя Ира и мой брат Миша, его сын.

В тридцатых, в период тотальной шпиономании и борьбе с бесчисленными антисоветскими заговорами, отец, служивший в то время где-то в Сибири, был арестован по обвинению в подготовке военного переворота и попытке создания независимого от Москвы государства, президентом которого он, якобы, собирался стать. Полтора года провел в тюрьме, потом оправдали, восстановили в Армии. Продолжил служить, воевать, руководить штурмовой авиацией. Но о том периоде никогда не рассказывал.

И вот, лет через пятьдесят, в день Победы, пионеры из Киевской средней школы имени дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Рязанова Василия Георгиевича пришли на кладбище почтить его память и обнаружили на его могиле баночку с запиской: «Я сидел в одной камере с Василием Георгиевичем в Красноярске, мой телефон…» Связались с этим человеком, он приехал и рассказал о той странице жизни отца, которая до этого нам была неизвестна.

Возвращаюсь в настоящее, к намерению спокойно работать на ниве профтехобразования.в неполные сорок лет я стал дедом. Сообщение об этом пришло на Цейлон, где я был участником международного семинара. Во время заседания председатель останавливает выступающего, зачитывает телеграмму и объявляет пятиминутный перерыв. Все поздравляют меня с первенцем. Я объясняю, что это внучка, а не дочка. Бесполезно.

И как следствие в неполные шестьдесят меня поздравили с правнучкой. Итого на сегодняшний день: четверо внуков, четверо правнуков. Все дружим, вполне могу считать себя счастливым. Обошелся без богатства, вроде оно и не нужно. Внуки дороже. Конечно, минимум достатка, чтобы чувствовать себя человеком, а не быдлом, необходим каждому. Это у меня было и есть. Ради этого пришлось неоднократно уезжать из страны, расставаться с близкими и родными. А без этих отъездов пришлось бы или что-то приворовывать или поступить чувством собственного достоинства. Могу считать, что жизнь прожита удачно: никогда никого не продавал, никому ничего не лизал, ни пред кем не раболепствовал.

Понимаю, не каждый согласится, что этим можно и надо гордиться, ведь в сегодняшней реальности ценности другие.

В этот раз меня неожиданно вызвали в Москву для зачисления в резерв ООН. И через полгода – уже работать. От таких предложений не отказываются…