355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вячеслав Рязанов » Синусоида » Текст книги (страница 3)
Синусоида
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 01:52

Текст книги "Синусоида"


Автор книги: Вячеслав Рязанов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Оказавшись на гражданке, срочно накопил 1300 рублей и купил аккордеон-"четвертинку" "Weltmeister". Перламутр, блеск, регистры... Выучил "Коробушку" и "Розамунду". Правда, одной правой, но регистры давил, аккорды выдавал, со стороны запросто можно было принять меня за настоящего мастера. Но недольше пяти минут, т. к., потом мне приходилось так же высокопарно повторять репертуар. На этом моя карьера аккордеониста закончилась, т. к., левая рука так и осталась левой. Пальцы конвульсивно сами дёргались в унисон с правой...

Родилась дочка, аккордеон пошёл на пелёнки и коляску. Но любовь, даже страсть к звучанию аккордеона осталась. Когда слушаю аккордеониста, то ощущаю самую настоящую ностальгию... Не знаю почему, но аккордеон сейчас звучит всё реже... Ян Табачник и тот российский парень, который изредка играет с телеэкрана, аккордеонисты не те, что были в пятидесятых.

К сожалению, на этом и закончился мой музыкальный опыт в жизни, хотя для меня и сейчас ничто не может сравниться с проникновенной музыкой аккордеона. Разве что гитара, которую тоже мы слышим всё реже.

Да, да – аккордеон и гитара.

БАНЯ

Боевой офицер, прошедший всю войну, получает назначение в наше училище на должность офицера-воспитателя. За первые два дня он убеждается в том, что, несмотря на юный возраст кадетов, порядки здесь армейские, требования к дисциплине высокие, т. е., управляемость доверенным коллективом вроде бы вполне реальна.

На третий день (это была пятница) рота следует на помывку, т.е., в баню. Дежурный – наш фронтовик. Баня своя, расположена на территории училища, значит, проблемы следования туда и обратно исключены. Баня для нас – общественное заведение, место, где, как в клубе каких-нибудь лордов, мы общаемся на темы, которые в повседневной жизни обсуждать не принято. Именно здесь мы видим темпы взросления друг друга. Завидуем оволосатившимся акселератам-скороспелкам, добродушно посмеиваемся над отстающими в физиологическом развитии "недоносками", честно делимся крохами приобретённого жизненного опыта. При всём при этом никакого чувства ложной стыдливости – всё естественно, как на нудистском пляже.

Итак, о первом дежурстве фронтовика в кадетской бане. Рота заводится в раздевалку. Суворовцы чинно раздеваются, получают положенный кусочек мыла, мочалку и исчезают в помывочном зале. Кое-кто отрывает с ворота своей гимнастёрки подворотничок и прихватывает его с собой, чтоб простирнуть в процессе помывки.

Через пять минут оттуда доносятся крики – дежурный бросается выяснять в чём дело. Он ещё не знал, что в бане популярна забава – битва мочалками, в которой могут участвовать до двадцати-тридцати человек. Вопли стоят такие, что душа стынет. И при этом множество боевых призывов и восклицаний.

Не подумав о возможных последствиях, он попытался пресечь беспорядок методом приказа, забыв о том, что толпа перед ним безликая – все голые и в тумане. Через мгновение после команды "Смирно!" с десяток мочалок угодили ему и в лицо, и по корпусу, чем глубоко уязвили достоинство офицера.

Дежурный не искал педагогических приёмов; забыв о том, что перед ним дети, он просто начал метелить кулаками всех, кто попал ему под руку. Все успокоились – и мы (подействовало), и он, но, осознав ситуацию, наш фронтовик ушёл из бани, доложил начальнику училища о случившемся и подал рапорт с просьбой освободить его от обязанностей воспитателя с направлением в действующую армию. Больше мы о нём не слышали ничего.

Итак, мы в бане. Помывка ещё не закончена. Моются все; некоторые стирают подворотнички и параллельно используют их в качестве рулетки для замера размеров растущих частей тела. Но не каждый кадет любит тщательно мыться… Контроль за качеством возложен на медсанчасть, которую представляет строгая медсестра, сидящая за отдельным столиком. Называется столик – санпост. Её задача – ногти (руки, ноги). Для этого на столе лежат несколько ножниц. Она же следит за техникой безопасности при их использовании. Кроме того, необходимо потереть чуть-чуть кожу кадета, чтобы выяснить – мылся он или только веселился (если не мылся – на коже образуются катыши, т.е., грязь, в этом случае – на перемывку). Короче, работы хватает.

А кадет (абсолютно голый) стоит в очереди на эту проверку. Не пройдя её, в раздевалку не попадёшь. Стоит, ждёт. Невольно смотрит на женщину. И фантазирует. Результат – эрекция. Медсестра к этому явлению привыкшая. На такой случай у неё на столе стоит банка с холодной водой и лоскутами марли в ней, заготовленными для особо чувствительных натур. Она (медсестра) спокойно достаёт из банки пинцетом тряпочку и возлагает её куда надо. Всё. Мальчик успокаивается мгновенно.

Процедура одевания – обычная; потом рота строится и шагает на очередное мероприятие.

Вот такая ещё одна страничка нашей кадетской жизни.

Извините, если что-то покоробило читателя – из песни слов не выкинешь.

МОДА В КАДЕТСТВЕ

Прежде чем приступить к изложению деталей кадетской моды, хочу отметить особую роль строя и построения в нашей жизни. Ведь именно при построении проверяется внешний вид и разоблачаются все отклонения от установленных норм в форме суворовца.

С первого взгляда у постороннего может сложиться впечатление, что вся наша жизнь – это бесконечные построения. Один перечень чего стоит:

1. Подъём и сразу построение на зарядку;

2. После зарядки – построение на утренний осмотр;

3. За ним – построение на завтрак;

4. Следующее – построение на занятия;

5. Потом – на обед...

Потом идет пауза, общих построений нет, но есть построение на развод, для занятий строевой подготовкой (для "отличившихся"), для следования туда-сюда, в наряд...

Потом:

6. Построение на ужин;

7. Построение на вечернюю поверку. Отбой!

Бывали периоды, когда страсть к строю доходила до извращений. Например, одно время в училище пытались внедрить правило любого передвижения по территории одним из двух способов: строевым шагом или бегом. Нечего шляться вольным шагом, рассуждал некий, неизвестный нам высокопоставленный рационализатор. Дикость этого нововведения была очевидна со старта, но приказы надо выполнять, не обсуждая их, поэтому все, от руководства училища до последнего кадетика, делали вид, что придерживаются нового правила, пока всё это не умерло само собой.

Мода у нас своя, не зависящая от влияния извне, т.е. гражданки. Кадет, уважающий себя, всегда думает: "Как я выгляжу в форме? Что скажут обо мне презренные штатские?".

Но... Читатель должен учесть, что всё, о чём так радостно и с энтузиазмом описываю ниже, было в основном нам категорически запрещено. Сейчас я на 100% согласен с тем, что эти запреты были правильные и мудрые, но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Что было, то было.

Итак. Если клеш в моде – надо вставить в штанины форменных брюк клинья. Причём только своими руками, выпросив для этого кусок штанины у старшины роты (каптенармуса). Швейной машинки нет, шьём вручную – работа почти ювелирная. Если же в моде дудочки – вырезаем в обратном порядке клин из своей штанины. Нет материала для клиньев клешей – делаем фанерный щит в форме высокой трапеции, распариваем брюки утюгом и натягиваем штанину на эту трапецию. Называется "распиратор" (не путайте с респиратором, через который дышат), потому что растягивает (распирает) штанину до заданной желаемой ширины. Бывает, конечно, и лопается сукно, но это уже неприятность, т. к., все подобные изыскания категорически запрещены.

Пуговки должны блестеть и пряжка тоже. Ну, пуговицы чистим асидолом, понятно, а как, знаете? Есть планочка с прорезью под ножки пуговиц и отверстием под саму пуговицу. Заправляем в прорезь пуговицы и драим все специальной щёткой. Пряжка же – разговор особый. Ей (для кадетов-щёголей) асидола мало. Тут нужна швейная иголочка. Трёшь пряжку боком иголки и день, и два. Результат – сверкает зеркалом.

Шапка зимой должна сидеть не на ушах и не на макушке, а по размеру. Форма шапки – показатель аккуратности её хозяина. Она должна быть кирпичом, почти квадратной, без висящих торчащих завязок. Можно отвороты шапки зафиксировать наглухо нитками, но тогда в мороз приходится прикидываться закалённым. На что не пойдёшь ради того, чтобы обратить на себя внимание в общей массе!

Фуражка. В ней элемент №1 – козырёк. Он должен быть не форменным, "лопатой" до 8-10 см длиной, а как у адмирала Нахимова – 3-4 см, то, что называется "козырёк с ноготок". В чехле фуражки по окружности есть пружинное кольцо, делающее верх фуражки (т. н., дно) туго натянутым. Надо найти пружинную проволочку для замены стандартного кольца, чтобы увеличить его диаметр и суметь натянуть чехол на фуражку так, чтоб она смотрелась, как генеральская.

Об обуви, портянках и носках. Зимой носить носки запрещено, но нам и портянки не в тягость – байковые, мягкие, тёплые; только надо уметь их заматывать на ноге – на обучение этой науке уходит один зимний сезон, но навык – навсегда! Лет через тридцать мне пришлось по случаю одеть сапоги с портянками, Ко мне в гости приехал товарищ из Москвы, работали когда-то вместе. Профессор, учёный, умная голова. Он захотел спуститься в шахту и я сопровождал его по обязанности хозяина Донбасса. В бане в процессе переобувания я потратил на его обучение мастерству заматывания ноги много минут и всё бесполезно. Как, будучи таким умным, не суметь научиться заматывать портянки? А я – как будто всю жизнь провёл в сапогах с портянками. Сами сапоги – яловые, отличные, хоть и тяжеловаты поначалу.

Летом – ботинки и носки с носкодержателями, т. к., в то время носков с резиночкой не было. Носкодержатели – это вроде женской резинки, держащей чулок, только расположен он под коленкой, над икрой. В детективных фильмах женщина под этой резинкой держит пистолет, а мы под носкодержателем прятали пачку папирос – редко какой офицер-воспитатель при обыске вспомнит об этой заначке.

Ну, и в заключение о погонах и подворотничках. В погон надо вставить планку по размеру погона, лучше пластмассовую, чуть хуже – из тонкой фанерки. Получается строгий, солидный, почти как офицерский погон.

А с подворотничком проще: не ленись, отрывай, подшивай, и так почти каждый день, а при увольнении в город обязательно чистый. Высовываться подворотничок из ворота гимнастёрки (или мундира) должен на высоту спичечной головки. Соблюдай эти два правила и чувствуй себя человеком с большой буквы.

P.S. – о причёсках. Из семи лет мы первые пять ходим наголо стриженые. Только в отпусках истерично спешим отпустить волосы и, т.к., времени на это в обрез, на что только не идёшь, чтоб трёхсантиметровый ёжик улёгся упорядоченно: тут и сахарный сироп, и разные масла...

Но два года перед выпуском – полный отрыв, правда опять ограниченный правилом – на высоту спички и не более. Но зато когда я оказался на гражданке, сразу завёл канадскую польку (это когда сзади над шеей нависает скирда волос, выровненная снизу ножницами) и ходил с ней, пока не пресытился и не перешёл на обычную причёску.

ПИТАНИЕ. ЕДА. ПРИЁМ ПИЩИ

"…Правнуки Суворова,

Сталина сыны."

(из кадетской строевой песни)

Значение питания в жизни кадета переоценить невозможно. Даже в настоящее время, которое, несмотря на злопыхательства критиканов, намного сытней, чем те послевоенные годы для детей-сирот, чьи отцы не пришли с войны.

Недоедали в те годы все, это было в порядке вещей. Организм растущий, кушать хочется. Тем не менее, на полном серьёзе заявляю: кормили нас хорошо, очень даже достаточно. Да и мы понимали – попасть на довольствие с белым хлебом, сливочным маслом, сахаром и даже с мясом, о-о, это здорово!

Оставшиеся с голодной "гражданки" инстинкты проявлялись в столовой при приёме пищи, когда маленький кадетик, отгородив от мира свою тарелку левой рукой, правой за полминуты вычерпывал её содержимое, а в кружку вцеплялся двумя руками мёртвой хваткой, готовый сражаться с любым, кто попытается посягнуть на неё.

Итак, построение роты для следования в столовую. Настроение у всех приподнятое. Следуем. Дежурный офицер-воспитатель сдерживает строй по мере возможности, но, когда вошли в зал столовой, строй превращается в бегущую толпу, спешащую занять свои места за столами.

Стол на 12 человек. На столе порядочек: вилки, ложки лежат красиво; блюдечко – на нём шесть кусочков масла, на другом – штук 10 кусочков сахара. Перед каждым местом кольцо диаметром сантиметра четыре и такой же высоты. Красивое, мельхиоровое, с рельефным рисунком. В кольцо заправлена салфетка конусом вверх. Делимся на две группы по шесть человек. Сидим, ждём. Ничего не хватать, не трогать! Если кастрюли уже на столах, отдаётся команда начинать. Если на столах некомплект и команды нет, убиваем время – считаем, сколько сегодня кусочков сахара на всех и прикидываем, как справедливей его разделить; равные ли кусочки масла и т.п.

Дежурные приносят кастрюли-судки. В каждой шесть порций. Делим. Разгадываем. Можно на пальцах, можно – один отвернулся и называет кому. Разбираем, едим. Можно поменяться с товарищем (например, я ему компот, он мне масло, или я ему яйцо, он мне компот и т.п.).

Дежурный офицер-воспитатель расхаживает по центральному проходу, следя за порядком и пресекая возможные отклонения и нарушения. Одновременно фиксирует опоздавших.

Если суворовец опоздал на ужин (точней, на приём пищи) и на входе его перехватил дежурный офицер, начинается допрос с пристрастием – где, почему и т.п. А в это время его порция справедливо делится между товарищами.

Но если попросил и предупредил заранее – вынесем весь обед, вплоть до первого. Товарищеская выручка.

Вот так, потихоньку, закладывались в кадетов определённые качества, впоследствии присущие им и далеко не всегда характерные для молодёжи, взращённой в домашней, семейной обстановке.

Пример. Он и о еде и об этих качествах. Когда в столовую привозили хлеб (белый, свежий), то разгружали его кадеты – дежурные по кухне. Надо было с машины разгрузить хлеб в большой ящик с ручками и занести его на второй этаж, в кухню. Всего таких ходок около двадцати. Бывало, на их пути мы устраивали засаду, чтобы схватить с носилок буханку и потом компанией растерзать её. И крошки собрать и – в рот! Хлебушко!

Или ещё. С голодного гражданского детства осталась неистребимая привычка – постоянно иметь при себе кусочек хлебца. Так называемый запас на чёрный день. Поэтому многие кадеты хранили в карманах эти куски, несмотря на категорический запрет таскать с собой продукты питания. Всё казалось – а вдруг голод, вот и пригодится.

Именно эти, вроде бы, отрицательные примеры (как же – воровство, крохоборство) наглядно показывают, как мы учились делиться с товарищами общим, точней тем, что достаётся на всех. И ещё – у кадетов на всю жизнь осталось уважительное отношение к еде. Видимо, в этом сыграло свою положительную роль и наше питание – достаточно, но без излишеств. Сентиментально? Прости, читатель. И добавлю: создателем суворовских училищ был Иосиф Виссарионович Сталин. Грехов на нём, я знаю, не счесть, но факт есть факт. Смотри эпиграф.

НОТАЦИЯ О ВРЕДЕ КУРЕНИЯ

У американцев есть простой и впечатляющий афоризм: "Курение в любом возрасте – проявление ребячества".

Теперь – по сути, т.е. об этой проблеме в кадетстве. Денег у кадетов обычно нет. Начинающий курец сначала стреляет не бычок даже, а затяжку. Потом объединяемся в тройки (одна папироса на троих). Уже компания, можно побеседовать, да и солидности придаёт. Так постепенно и втягиваешься.

Курили, естественно, в туалете, где на каждом перерыве собирался "актив" роты и в процессе перекура обсуждались проблемы самых разных уровней – от Лёвы, нашего ротного обжоры до испытания атомной бомбы на Новой Земле.

Об этих испытаниях я вспомнил, т.к. нам время от времени показывали фильмы о боевой мощи наших вооруженных сил. Были и фильмы об американской армии. Настоящей сенсацией оказалась новинка в их форме -молния на солдатских брюках. Шутка ли – затратить всего секунду на застегивание. Но я о курении.

Площадь туалетной комнаты – метров двадцать. Шесть унитазов и штук пять писсуаров. Никаких кабинок, никаких перегородок. В перерыв сюда набиваются человек шестьдесят. Более прыткие – на унитазах, у них, в случае чего, есть железное алиби – естественная потребность. Остальные, кто стоит, обречены. Им придётся прикидываться склонными к общению дурачками. А "в случае чего" – это проверка туалета дежурным офицером-воспитателем, в обязанности которого входит не допускать здесь курения.

Итак. В туалете толпа, как перед мавзолеем. Все курят. Воздух от дыма синий. Точней, это уже не воздух, а чистый дым.

А между туалетом и коридором – большая умывальная комната; утром всегда переполнена, остальное время суток свободная. Как только дежурный офицер из коридора заходит в умывальник, в туалет подаётся сигнал и вся толпа прячет улики. Если же дозорные в умывальнике прозевали, то дежурный вклинивается в туалетную толкучку как ледокол, надеясь, о, наивность, что, может, на этот раз ему повезёт и он сможет пополнить ряды штрафников – потенциальных уборщиков территории училища.

Увы, дежурному можно посочувствовать. В дыму с трудом различаются лица, но никто не курит.

– Иванов, куришь?

– Никак нет.

– А дым?

– А я тут при чём?

– Петров, куришь?

– Никак нет.

– А почему дым из кармана? Оказывается, в кармане вспыхнула расчёска от огонька засунутой туда папиросы. Петров попался. Дежурный воодушевлён – удача.

– Сидоров, куришь?

– Му– у– у...(Дежурный при входе заметил в зубах у Сидорова папиросу и не сводил с него глаз). Мычит же Сидоров, потому что окурок у него спрятан во рту. Щёки только раздуты.

– Рот открой!

Глотательное движение – и – пожалуйста. Во рту пусто. Проглотил. Не попасться – дело принципа!

Вопль с унитаза. Очередная жертва дежурного отщёлкнула свой бычок наугад в сторону и он обжёг задницу сидящего на корточках оправителя.

Общий итог рейда – ноль или почти ноль. Дежурный нервничает – надо хоть перед самим собой оправдать свою безрассудность, но урок ему уже преподан – не начинай, если знаешь, что не получится. Поэтому мудрые офицеры-воспитатели предпочитают на дежурстве занимать себя другими участками, чтобы не осталось возможности дойти до этого злополучного объекта.

На всех перерывах подобная картина. Кроме курения и чесания языков были, конечно, и другие развлечения. Описывать их не стоит, т.к. всё это классика, дошедшая до сегодняшнего дня у молодёжи. Ну, например, приклеивание горящей спички к потолку – мелкая пакость, опускаться до описания которой просто стыдно. Найти виновника невозможно, наказание – общее. А общее не страшно.

Рассказанным я хотел показать, насколько тяжелая и бессмысленная, сложная задача для педагогов – бороться с такой заразой, как курение. Сейчас я, конечно, согласен с первой фразой очерка, но ведь это сейчас...

Курю. Время от времени пытаюсь бросить. А первый штык лопаты строительства собственной могилы я, ведь, сделал именно тогда. Так-то. Делай выводы, молодой читатель, не начинай!

Всё, хватит. Моим братьям-кадетам, надеюсь, было приятно вспомнить годы юности, а читателям, для которых всё описанное – новость, надеюсь, было интересно узнать.

Киевское Суворовское военное училище.

В настоящее время – Киевский военный лицей им. И. Богуна

С прической, значит, рота выпускная Трое из одного взвода

Рязанов, Тюрин, Лемешко

Привал в походе

Обед в походе

Отдыхаем на жаре

На склоне училищного стадиона

Мечта молодости – научиться играть

Коллективное нарушение дисциплины – курение в туалете

У бюста Суворова в 2007 годы.Выпускники 1957 года

Ребята нашего взвода. Дворчук, Хомич, Соколов, Овсянников

С лучшим другом Хомичем через 50 лет

ГЛАВА III ПО ОКОНЧАНИИ СУВОРОВСКОГО. ПОСЁЛОК

За год до окончания училища выяснилось, что к офицерской службе я не пригоден по близорукости. Таких в роте выявилось человек тридцать. Итак, училище закончено, семь лет детства и юности за спиной. Свободен во всех смыслах. Устраивайся в жизни где хочешь и как хочешь. Еду в Москву поступать в геологоразведочный институт.

Год Всемирного Фестиваля Молодежи и студентов в Москве. В столице толпы иностранцев. Атмосфера очень дружественная. Нам это нашествие иностранцев в диковинку, страна в те годы была практически закрытой, а темнокожие нам вообще непривычны. Короче, сплошной праздник. И так почти две недели.

Я приезжаю числа тринадцатого. Постфестивальная Москва еще бурлит. Еду в троллейбусе, сижу у окна, на голове берет, слепленный из чехла суворовской фуражки. Этот берет – повод, чтобы прохожие москвичи радостно махали мне, принимая за неуехавшего иностранца.

Шестнадцатого августа у нас первый экзамен – математика письменно. Пишут сто двадцать человек. На следующий день – результат – девяносто неудов. Я в эти девяносто попал. На этом поступление закончилось. И для справки – из нашей группы абитуриентов (тридцать человек) поступил один человек, взяли парня с шестилетним стажем работы в геологоразведке.

Куда дальше? Родных – дедушка в Донбассе и только. Так я оказался в поселке в некотором смысле абсолютно уникальном. Правилa, по которым жил этот посёлок, вполне можно назвать полным отсутствием оных. Судите сами.

Где-то в конце первой половины двадцатого века в открытой степи в Донбассе начали добычу уникального песка, применяемого в литейном производстве. Песок добывали открытым, т.е. карьерным способом. Экскаваторами вскрыли пласт и начали его разрабатывать, т.е. отправлять на металлургические заводы большегрузными автомобилями и по железной дороге.

Для людей, работающих в карьере, построили барак на 8 комнат с отдельными входами. В них жили по 2-3 семьи в каждой. Именно с этого барака и начался посёлок.

Народ там был дружный, работящий, весёлый. Работали все в карьере, где работа была физическая, тяжёлая.

Все жильцы барака страстно желали выстроить себе собственную хату, чтобы вырваться из казарменных условий общежития в бараке. По мере расширения производства люди потихоньку, никого не спрашивая, начали воплощать в жизнь свою мечту – строить, точней лепить себе хатки по периметру карьера, нещадно при этом воруя стройматериалы, и переселялись в них. А барак оставался своеобразным приютом для вновь прибывающих и центром, где вечерами собирались и стар, и млад. У молодых – баян, танцы, разные игры; у старших более серьёзные: домино, шашки, лото, картишки, засекреченные "на троих" и т.п., вплоть (редко) до шахмат. Замечу, что среди жителей посёлка не было ни одного инженерно-технического работника.

Опять к застройщикам. Люди, отчаявшись дождаться достойной оплаты своего труда, тащили всё, что плохо лежит. Хищение, растаскивание всего подряд приобрело характер эпидемии. Тащили рельсы, шпалы, лес, кирпич, цемент, трубы – всё шло на микроновостройки отселяющихся из барака. При этом явно присутствовал дух соревнования – более удачливые гордились своими достижениями; например, построенный погреб считался престижным, если был перекрыт железнодорожными рельсами, лежащими вплотную одна к одной. А если между соседними рельсами из-за нехватки приходилось укладывать ряд кирпича, то это уже не то...

Были, конечно, и не настолько удачливые, поскромней, такие строили себе землянки. Представьте: яма глубиной в метр и шириной максимум метра три. Длина – любая, зависит от количества наворованных стройматериалов. Стенки ямы переходят в стены над уровнем земли метра в полтора высотой, сооружённых из разных кольев, обмазанных саманной смесью (глина с соломой). Сверху по периметру – шпалы. Поперёк этой, уже не ямы, а скорей уже землянки, тоже шпалы, но трёхметровые (такой длины шпалы укладывают на стрелках железной дороги, т.е. добыть их – реально), с уклоном в одну сторону, и потом с помощью того же саманного замеса превращают потолок в крышу и облагораживают интерьер землянки.

Получается нормальное жильё. На крышу наносят слой саманной смеси побольше, чтоб тепло не уходило. Эта обмазка постепенно смывается дождями, поэтому раз в год крышу надо "поновлять", т.е. наносить очередной слой такой же глины с соломой.

Печка, естественно, есть, её сложить – не проблема. Стены – нормальные. При желании можно их и обоями обклеить, а не только побелить. Окна есть, сколько хочешь. Немного непривычно то, что они изнутри смотрятся высоковато, а снаружи – полуподвальными, низковато, но ведь главное – результат: собственное жильё есть.

А если, со временем, хватит сил построить хату, то эта землянка становится сараем для живности – коров и других животных, которые быстро осваивают искусство преодолевать ступеньки.

Вот так проявлялись черты протеста рабочего класса против собственной нищеты – воровать у государства всё, что можно. И что нельзя – тоже. Поэтому попрекать поселковых за своеобразие их жизни не поднимается перо.

Так и образовался посёлок. Никаких архитектур, никаких БТИ и пр. Домов – всего штук тридцать, населения – чуть больше сотни. Никто из них не тяготился оторванностью от города, и образ жизни, по местным критериям, был вполне насыщенным. За счёт ворованных урожаев с колхозных полей люди держали домашнюю птицу, коров, свиней.

Один горожанин, поселившийся здесь, завёл козу. Кормил её ворованным силосом, она через месяц скончалась от несварения желудка. Не козья, оказывается, эта еда. Животновод не состоялся, но это исключение.

В городе, до которого было четыре километра, у власти сложилось своё мнение об этом поселении. Грубоватое, но, по большому счёту, справедливое. Репутация посёлка обрастала надуманными дополнениями о нём, как о воровском гнезде, от которого нет спасения, т.к. посёлок расположен в стороне от города, от власти, от органов правопорядка.

Пример. Осенью начиналась уборочная страда на колхозных и совхозных полях, окружающих посёлок со всех сторон. По ночам народ собирался в бригады и весёлой гурьбой отправлялся в поля за кукурузой, подсолнечником... Причём для повышения рентабельности этих рейдов семечки из шляпок выбивали прямо в поле и к утру на тележках привозили домой по 2-3 мешка семечек на каждого участника похода.

Общепризнанным ночным командиром был Кирьяныч, инвалид, потерявший на фронте ногу. Его усаживали в тележку и торжественно вывозили на поле боя, т.е. в поле, Всеобщее признание лидера он заработал, когда однажды в ночном его бригаду пытались взять в плен руководители совхоза, собравшие для этой цели десятка полтора энтузиастов-селян. Кирьяныч, завидев противника, спокойно и громко произнёс: "Ребята, не подходить, буду стрелять", и приложил к плечу ружьё. Селяне подойти не решились и ушли, ругаясь. А ружьё Кирьяныча оказалось его костылём. Ночью при слабом лунном свете костыль вполне прошёл за ружьё с отвисшим ремнём. Помогла солдатская смекалка.

Много чего ещё можно было бы вспомнить об этом уникальном посёлке, где люди пытались сами, не ожидая милостей от власть предержащих, справедливо уравновесить труд и его оплату. Этот посёлок, можно предположить, не такой уж и уникальный в масштабах нашей великой страны. Сейчас его уже нет.

Существовал он до конца двадцатого века, пока хватало песка на открытом пространстве полей. Но постепенно карьер подобрался к хаткам, съел их, а потом и барак пошёл под снос, т.к. и под ним оказался песок. Люди разъехались – кто в город, а кто и подальше. Поселка нет. Не стало поселения, которое ухитрилось более шестидесяти лет жить своей жизнью, в которой инициатива и трудолюбие не смогли, тем не менее, преодолеть нищету, спущенную сверху.

С активом расхитителей во главе с Кирьянычем

ГЛАВА IV УЧАЩИЕСЯ ТУ. НАЧАЛО РАБОТЫ НА БУРОВОЙ

Итак, стремление к геологоразведке во мне не угасло. По этой причине

я попал в техническое училище на специальность «сменный буровой мастер» (в настоящее время «бурильщик»).

С тех пор (с сентября 1957 года) я так или иначе, но всегда связан с этим училищем.

Само поступление не было простым. Специальность новая, престижная, даже можно сказать элитная. Сейчас это, наверное, звучит смешно, как же – рабочая специальность и элитная, а тогда это было вполне почетно и естественно. Время обучения – полтора года.

Много ребят сирот. Питание очень простое, но бесплатное. Многие не имели материальной поддержки извне, поэтому надо было наедаться казенным харчем. Все, в том числе и макароны, если с хлебом, так как хлеб был не ограничен в порциях. Было общепринято просить добавки, и, чаще всего, добавку давали. То ли воровали тогда меньше, то ли добрей поварихи были. Прекрасное время юности и молодости.

Мастерами производственного обучения были люди, имеющие стаж работы на буровых, досконально знающие свое дело. Преподавателями работали специалисты с высшим образованием, умевшие довести предмет до учащихся. Поскольку я сам учился здесь и позже прошел все ступени роста, то могу утверждать, что обучение было высококачественным, и выпускники наши были нарасхват не только в геологоразведочных предприятиях Украины, но и по всему союзу. Многие выпускники после училища поступили и закончили вузы, стали руководителями в области геологии и бурения.

После выпуска отработал пять лет на буровой и вернулся в училище на должность мастера производственного обучения. Благодаря своей профессии я увидел свою страну, узнал множество людей: и горожан, и жителей села. А в конечном счете я увидел весь мир – страны, континенты, народы.

Тяжело ли работать на буровой? – Все в жизни (и в работе тоже) относительно. Такое же и ответ на этот вопрос. Буровая – это годы, оставившие самые яркие впечатления. Надо любить путешествия, быть склонным к перемене мест, не бояться бытовых неудобств, перебоев в регулярном питании, физических нагрузок и т.п. Тогда можно назвать эту работу легкой и приятной. Еще важно ценить относительную независимость от собственного начальства, которого, при специфике нашей работы видишь не каждый день.

А возможность видеть рассвет с верхушки вышки, когда ты в ночной смене? Мало кому доводится увидеть эту картину и понять ее прелесть. Или удивляться тому, как голоса работающих внизу прорываются сквозь шум и грохот, царящих там. Бурильщик и помбур разговаривают, я же здесь, наверху, слышу четко все. Но когда я пытаюсь позвать их или подать какой сигнал голосом, они меня вообще не слышат, ори не ори.

Был у меня в самые первые годы работы на буровой мотоцикл «Минск-3», 3,5 лошадиных сил, по прозвищу «Макака». Когда по каким-либо причинам нас не возили на смену, я, бывало, на нем добирался к молодой жене и маленькой дочурке. И опять на смену. Километров за двадцать-тридцать, а то и пятьдесят. Изматывался так, что, вы не поверите, засыпал за рулем. Я о таком и не слыхивал, а вот самому пришлось испытать. То, что при этом ни разу не упал и не слетел в кювет, можно объяснить только одним – заботой обо мне ангела хранителя. А когда в дождь надо было ехать по проселочным дорогам, а у нас есть дороги через меловые горы, то заднее колесо забивалось грязью так, что приходилось (сам сообразил) привязывать свечной ключ так, чтоб он (ключ) пропахивал себе путь, очищая колесо от мелового киселя (приподняв заднее колесо на подножку) и только потом продолжать преодолевать эти адские километры…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю