Текст книги "Синусоида"

Автор книги: Вячеслав Рязанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

А в холод одевал фуфайку задом наперед, чтоб не продувало, брезентовую поверх, на руки рабочие рукавицы и пошел!

Геологоразведка – это отрасль народного хозяйства, отличающаяся от других экзотикой и романтикой постоянных путешествий. Чтобы дать читателю общее представление об этой экзотике, не обязательно вникать в технологию бурения и пр. В каждой работе своя специфика, а вот быт – о нём стоит рассказать. Человек со стороны назвал бы условия, в которых мы живём в поле, ужасными. Нет пунктов питания, нет никаких санитарно-гигиенических удобств. Летом утром ныряем в речку, умываемся, чистим зубы, моем голову, тут же и стираем по мелочам.

Да, постоянные разъезды. Но и новые впечатления тоже постоянно. Самые разные приключения… Возможность всегда быть с природой, видеть рассвет, восход солнца. Дождь, буря, снежные заносы, мороз, гололёд – всё с нами. Зимой бывает так: от дороги до буровой ещё километров пять по сугробам – тогда этот участок, преодолевает дежурный трактор с десантом (т.е. с нами) на капоте. А глубокой сырой осенью добраться на смену по пахоте, превратившейся в сплошную грязь?! Тому, кто не испытал подобного, пожалуй слабо, а мы – тяжело, но надо – добираемся, привязав сапоги (на верху голенища есть ушки, т.е. петельки – в них надо продеть верёвку) и помогая руками, вытаскивать ногу из этого месива.

А вот пример того, как новичок, пришедший к нам из обычной человеческой жизни, обтесывался и приспосабливался к коллективу.

Попала к нам в бригаду девушка – молодой специалист-геолог. Явная белая ворона среди обветренных закаленных полевиков. Нет, при ней не матерились безосновательно, не обижали… Доставала она всех своей страстью мыть руки. Поработает несколько минут с образцами керна, бежит к рукомойнику. Перед едой моет, после еды моет, вечером моет…

Лопнуло у ребят терпение. Тайком налили ей в рукомойник щелочного реагента. Руки сразу ссохлись, потрескались. На полном серьезе объяснили, что это от злоупотребления любимым процессом. Привели примеры из народного эпоса геологоразведчиков. Бедная девочка взялась перевоспитываться. Постепенно, медленно, но заставила себя быть как все.

А что же делать? Когда ты в Риме, делай все, как римляне делают.

Да и воды на буровой не всегда изобилие. В общем, стала полноценным, равноправным членом коллектива.

Часть нашей работы – перевозка, это переезд с законченной скважины на новую точку. При перевозке оплата не сдельная, а по тарифу, т.е. значительно скромней. Поэтому переезжаем всегда в ударном темпе, чтобы поскорей опять начать гонку за набуренными метрами, т.е. за заработком. По этой же причине перевозка, как футбольный матч, состоится при любой погоде. Бывает: зима, температура 0°, дождь, спецовка заледенелая, как латы рыцаря – сдираешь с себя, ставишь – стоит!

Итак, приезжаем на новую точку. Зима. Здесь уже стоит вышка, которую монтажники установили летом, заранее. Разгружаем. Теперь бы домой, в тепло, но дежурному, который останется стеречь всё, что мы сгрузили, надо переночевать не замёрзнув. Поэтому мы всей бригадой, в штурмовом порядке, копаем котлован для промывочного раствора, устанавливаем на дно буржуйку и накрываем всё, это щитами от стен разборного тепляка (сарая, изолирующего от непогоды станок и людей в процессе будущего бурения).

Всё, бригада может уезжать. Дежурный полез в котлован на ночёвку, т.е. на дежурство.

Утром приезжаем – из-под снега торчит труба, из неё струится дымок. Значит всё в порядке. Через пару минут снег зашевелился, вылазит наш дежурный, услышавший машину. Чёрный как шахтёр, но весёлый – рад людям. Теперь до вечера он будет работать с нами, т.к. отправлять его одного домой нечем – далеко и нерентабельно.

В течение дня всё установили: станок, тепляк, буржуйку – можно бурить. Цистерна – водовозка привозит раствор, заполняем котлован. Чтобы не свалиться в него – ограждаем.

Зимой края котлована обмерзают и бывает, что тот, кого послали вытаскивать шланг, чтобы почистить его, поскальзывается и ныряет в раствор. Вылезти сам не может – скользко, потонуть тоже не получится – слишком много всякого тряпья на нём. Плавает, как поплавок и орёт, пока не перекричит шум двигателя станка.

Вытаскиваем, побрёл он в каптёрку к буржуйке, раздевается полностью, меняет всё, благо хламья всякого полно.

Кстати, кроме каптёрки, есть ещё одна тёплая точка – дизельная. Это будка, в которой постоянно работает двигатель, вращающий генератор тока, подаваемого к электродвигателям. Лучшее место для сна, тут всегда тепло. Правда, ревёт в полуметре от уха, но совсем не мешает спать. Дело привычки.

Объехали с буровой Восточную и Центральную части Украины. Множество встреч с людьми; очень часто интересными и, по своему, мудрыми.

Как-то осенью повадился к нам по ночам заходить в гости местный селянин – мужичок лет шестидесяти. Станок работает, процесс бурения идёт; он беседует с нами о политике, о жизни, в общем. Посидит часик, уходит. Под утро опять появляется. И так каждую ночь. Мы думаем сельский житель общается с городскими, хочет повысить свой культурный уровень, но недели через две выяснилось, что по ночам он ходит в колхозные поля, собирает урожай, а к нам заходит отдохнуть. Овощи, подсолнечник – всё, что в поле. Каждую ночь мешка по четыре. Трудится. А как ему не трудиться ночью, если за дневной официальный труд в колхозе в течение всего сезона, ему начислили три рубля 11 копеек. За весь сезон! Вроде вор – но как можно его осудить? А он просто приспособился к реальности: строит дом, соображает, где взять шифер на крышу, и всё это на средства от реализации колхозного урожая. Вот такой ответ на заботу государства о своём народе.

Да и контингент буровиков тоже очень своеобразный. Бывает, в бригаде собираются личности, за спиной у которых годы отсидки по разным статьям уголовного кодекса. Одно время мне пришлось работать в бригаде, где из двенадцати человек половина побывала в заключении. Разные статьи, разные сроки… Ничего, работали; надо только помнить, что в таком коллективе нельзя пытаться внедрять что-то в разрез с их понятиями.

Теперь опять перепрыгиваем в лето.

Так вот, в этой бригаде зелёных, т.е. не знакомых с уголовным миром, оказалось всего двое – я, двадцатидвухлетний с трёхлетним буровым стажем и Витя, только сейчас с отличием закончивший училище геологоразведчиков – натура честная, добросовестная и воспитанная.

Двенадцатый в бригаде – старший мастер. Он прошёл всю войну, поднялся от рядового до капитана; в какой-то акции по ошибке расстрелял вместо предателя патриота, за что и стал опять рядовым. Общий язык находил со всеми членами бригады.

Нам с Витей пришлось подстраиваться под коллектив. Во первых, личных денег иметь нельзя – их, даденных из дому на две недели питания в командировке, надо сдать в общак, т.к. котёл общий. Но распределяют эти деньги авторитеты. А у них, независимо от наших пожеланий, понятия о хавке, т.е. о питании, свои. Первая неделя – сплошной праздник еды – ездим в столовую, кушаем гуляши, отбивные и прочие вкусности. В столовой эти авторитеты старались показать себя крутыми; например, на полном серьёзе могли требовать гарнир, который они не смогли найти в своей тарелке, где была котлета с картофельным пюре.

В начале второй недели денег нет, кончились. В общем котле осталась только соль. Пришло время настоящей экзотики. Все свободные от смены – на добычу любой еды. Вечером у костра намечается план действий и раздаются общепитовские задания на утро.

На следующий день к обеду в вагончике складируется: мешок лука, мешок зелёного перца, большая куча кукурузы, примерно по ведру огурцов и помидоров, ну, ещё с пол сотни штук синеньких. Намечали печь их в костре.

Естественно, всё это с окрестных полей. На ужин вегетарианское изобилие, ешь – не хочу. Кукуруза отварена, посолена, остальные овощи сырые; хлеба нет, но пока это не чувствуется и не страшно.

К концу третьего дня остаётся только лук и перец. Окрестности, на безопасном расстоянии, помечены кучками непереваренной кукурузы. Чистенькая, хоть бери и ещё раз подавай на стол, только без кочанов.

На четвёртый день, к общему удивлению сюрприз: на обед – отварные куры. Много, по целой штуке на лицо. Оказывается, вегетарианство довело криминальную голь до соответствующих выдумок – два бойца на рассвете ушли на птицеферму, километров в 5 от нашего лагеря. Птицеферма оказалась расположенной на острове, посреди реки, точней речушки. Они это знали и ещё при выходе на дело заготовили некое подобие рыболовных удочек. Снасть без удилища, без поплавка – только леска, грузик и крючок.

На крючок червяка и забросить снасть через ручей на сушу. Ждать. Курица любопытная, находит червяка, клюёт. Крючок, застрявший во рту, парализует голосовые связки, курочка становится немой. Тяни, вынимай из воды и в мешок. И так далее до требуемого количества, т.е. до количества членов бригады.

На ужин в этот день – кипяток и лук. Лук надо порезать на красивые кольца и подсолить, так ужин проходит более цивилизовано.

Следующий день так называемого голода – четвёртый. Остатки энергии от вчерашней курочки в организме с утра ещё поддерживают оптимизм, но думать об обеде и ужине надо. Наши куродобытчики уже наметили свиноферму в нескольких км в другую от курятника сторону, а пока отваривают куриные потроха. Отличное блюдо – бульончик, подсоленный.

Целый день команда из четырёх человек возбужденно готовится к походу. При этом в команду насильно (в приказном порядке) зачислили Витю. Хочешь есть – трудись. Мне повезло – я был занят на смене.

Вечером, в сумерках, группа ушла. Часов до одиннадцати оставшиеся переживали, держали костёр в состоянии, как бы сейчас сказали, "stand by".

Пришли, принесли поросёнка, разрезанного пополам вдоль хребта, т.е. полпоросёнка. Также, к общему ликованию, притащили здоровенную бутыль самогона.

Описывать подробности акции не подымается перо, но, в общем, всё мероприятие проходило так: сторожа на посту не оказалось; ребята рассчитывали на это, просто вошли во двор свинарника, выбрали жертву, соответствующую своей грузоподъемности и приговорили её к съедению.

При этом использовали свои брючные ремни и обычную штыковую, т.е. копальную лопату. Потом, по дороге к лагерю, нашли где-то тётку-самогонщицу и разделили с ней порося…

Ночной ужин прошёл шумно и сытно. Правда, Витя есть не смог. Попробовал, но его стошнило. Ведь он присутствовал при всём ужасе убиения животного и разделке туши.

На пятый день доедали останки, на шестой опять лук и перец с кукурузой.

На седьмой – домой! Ура-а!

Дома встречают как героев.

Эти встречи после командировки – одна из радостей нашей работы, ради которых стоит переносить многочисленные трудности. А ещё если по приезде дадут зарплату…! Тем более здесь, дома, мы можем, отдав свою долю в общий праздничный котёл, отказаться от участия в компании уже порядочно надоевших коллег и удрать домой, где целую неделю есть возможность жить нормальной жизнью, едой, с купанием и общением с семьёй…

В жизни много хорошего, что по настоящему ценить, лишившись его на время.

Работал бы на буровой и дальше, но желудок не смог выдержать бесконечную сухомятку – пришлось перейти в своё же училище на должность мастера производственного обучения. Стал учить молодёжь любимому делу. Интересная, благодарная работа. А через два года нашёл возможность вернуться в поле – душа просила простора. Правда, поле оказалось пустыней Сахарой, на стройке высотной Асуанской плотины в Египте.

Так, с перерывами на 2-3 года я провёл восемнадцать лет, из которых десять были чистыми заграничными. А из этих десяти – пять в должности инструктора-эксперта ООН по бурению гидроскважин в Индии.

Вся жизнь впереди

ГЛАВА V СТАНОВЛЮСЬ КОРМИЛЬЦЕМ

Я уже упоминал, что мотоциклом приходилось добираться к семье.

Семейным я стал рано.

В восемнадцать лет приметил на танцах в клубе очень красивую девочку с живым цветком в прическе. Станцевали, познакомились, проводил. Жила девочка в рабочем общежитии. Стали встречаться. Работала она на стройке. Разнорабочей. До этого работала почтальоном, но ради большей работы пришла на стройку. Стал я захаживать к ней в комнату, жили там девчата по четверо, поэтому мы предпочитали встречать на улице, чаще всего у входа в общежитие. Во время одного из таких свиданий к нам подошли трое хлопцев. Старший, то есть главный, спрашивает у меня «Ты шо?». Я отвечаю (еще не освоил местный диалект) – я ничё. А он мне, простите, в лицо бац. Я стою, не убегаю, но и в сражение не бросаюсь. А он моей девушке: «Бессовестная ты. Я на тебя пятерку истратил, в кино сводил, а ты с другим…» Ушли ребята, мы нервно посмеялись, и она рассказала, что, действительно, в кино они вместе ходили за его счет.

С этого момента мы начали дружить, причем никто из местных крутых ребят больше не пытался мешать нам.

Вот так и пришла, как пишут в романах, любовь. Весной решили создать семью. Расписались, была и свадьба. Была квашеная капуста, соленья, картошка в разных исполнениях, овощи. Водки не было, но было много самогона. Сторона невесты подарила молодым подушку с двумя наволочками. Друзья жениха сложились и подарили мне рубашку. Больше подарков не было, но все были счастливы, а мы, молодые, смогли прожить вместе долгую жизнь. Всего сорок лет, до самой смерти супруги.

Я начал работать на буровой. Появились заработки. Жилья не было. Первое лето жили во дворе тещи на кровати, полученной со склада экспедиции. Огородили эту кровать толем (вообще-то тут у нас все говорят «толью») и накрыли толем. Толем потому, что толевый завод был рядом. Прожили все лето. Здорово было. На зиму переехали к моей бабушке в хатку площадью двенадцать квадратных метров (вместе с кухонькой и тамбуром). Уголь тоже дали в экспедиции, ведь мы, геологоразведчики на правах шахтеров.

Еще один эпизод с мотоциклом.

Как-то в поле, пока я отсыпался после ночной, мой товарищ в бригаде взял мотоцикл покататься, упал с ним в канаву, погнул переднюю вилку и тихонько поставил его на место.

Я, не зная об этом, ночью поехал на смену и на повороте слетел с дороги. Проехался лицом по грунтовке и свез правую половину анфаса.

Дома меня ждали через три дня – за это время все, что было свезено,

подсохло. Губу же, чтоб заживала, надо было держать сухой. Для этого 65 держал ее вывернутой наружу. А домой передал, что приеду на три-четыре дня позже. За эти дни все стало заживать, но вид у меня был!..

Отправился домой. Вилку подправил и поехал. Подъезжаю. Бабушкина хатка ограждена штакетником.

Супруга узнает по звуку мотоцикл. Выходит встречать. Из-за штакетника постепенно вырастает ободранная и покрытая коростой моя физиономия. И под занавес оттопыренная (вывернутая) губа.

Сцена, словами не передать.

Прожили бабушкой два года. Тепло! Потом получили комнату от экспедиции. В коммуналке, одиннадцать квадратных метров, но с центральным отоплением. Еще лучше!

Нас в этой квартире было три семьи. Прожили вместе недолго, года два, но дружим (кто остался в живых) и сейчас.

Потом нам дали отдельную квартиру, однокомнатную, но мы были счастливы ей.

Потом сказалась на желудке полевая диета – появилась язва желудка. Пришлось уйти с буровой. В свое родное училище.

Тяжеловато было. Пошел я искать где бы можно поработать в выходные дни. Походил, побегал и нашел лесосклад. Подошел к завскладом. Он послал меня к неофициальному бригадиру шабашников. Все они работают от случая к случаю, когда есть работа, но четкая иерархия соблюдается, старший есть, у него помощники и коллектив, если можно так назвать это сборище, их слушается. Люди, в основном, или вышедшие из мест заключения и еще не вписавшиеся в общество, или не успевшие в эти места попасть и не делающие трагедии из возможных шансов туда загреметь.

Бригадир собрал консилиум, провели со мной собеседование и порешили помочь мне, то есть разрешили работать с ними. Никакого вступительного взноса, никакого магарыча.

Поработал я с ними дня три. Погрузка, разгрузка: работать медленно, чтоб подольше, чтоб клиент понимал, что с него деньги берут не зря. Если заработали прилично – деньги сдать старшому, он поделит по понятиям. Не обижали, хоть гроши, но давали на хлеб…

Дни, которые я провел с этими людьми, были бесценными в отношении познания их жизненных ценностей, главными из которых были: поесть, выпить, где-то переночевать, изредка помыться. Те, кого сейчас называют бомжами.

Обеденный перерыв. Кружком сидят мужики. Едят хлеб, помидоры, ливерную колбасу по сорок копеек за кг, поют столовое вино за шестьдесят копеек за бутылку. Бутылка (пустая) – двенадцать копеек. Пять бутылок – и еще одна бутылка вина. Разговор солидный, тема актуальная. Обсуждают, как обойти антиалкогольные прививки разного рода. Тогда существовали ЛТП (лечебно-трудовые профилактории), куда власти могли принудительно, запрятать на годик-два тех, кто злоупотребляет зеленым змием. Судимостью это не считалось.

Выступают выпускники ЛТП:

Первый. Надо выпить кружку молока и за ней – стакан водки. Если сразу не помер – можно пить.

Второй. Берешь бутылку водки. Разговляться надо с десяти граммов. Потом подождать минут десять. Если плохо не стало – добавляй грамм двадцать, опять подожди и т.д. до победы, то есть до конца бутылки.

Третий. А у меня язва желудка. Что ни съем – рвота. Питаюсь только соками. Так и живу (соки – это алкоголь)…

В этом духе все собрание.

Благодаря этому трехдневному опыту я узнал еще одну сторону жизни или, как минимум, увидел.

А первостепенную задачу – заработать, я за эти дни, естественно, не выполнил.

ГЛАВА VI ЕГИПЕТ

Через два года, доведенный нищетой до отчаяния, начал хлопотать о направлении меня в пустыню Сахару на строительство Высотной Асуанской плотины. Направили. Отработал два года.

А начиналось так.

Шереметьево. Рейс Москва-Каир. На пограничный контроль подходит очередной пассажир в дублёнке, на ногах унты, на голове – меховая шапка.

– Куда же вы так оделись, вы ведь летите в Африку?

– А что делать? Я сегодня прилетел с Братской ГЭС. У нас там сейчас температура минус сорок. А лечу на Асуанскую ГЭС. Ничего, доберусь – разденусь.

В самолёте. Стюардесса развозит обед. Меню для нас потрясающее: жареный цыплёнок, чёрная икра, клубника. Семья (супруга и дочка пяти лет) делит обед по-своему, в соответствии со вкусом каждого: отцу – три порции цыплёнка, маме – три порции икры, ребёнку – три порции клубники. Часа через два самолёт идет на посадку. То, что при посадке многих тошнит, неудивительно. Случилось это и с нашими девчатами – мамой и дочкой. А пакетов специальных под рукой не оказалось. Воспользовались панамками, сдёрнутыми с головы.

А деть панамки некуда – самолёт садится, да и добро жалко выкидывать; доедем до места – постираем. А в панамках нечто жидкое: в одной размятая, но вполне различимая клубничка, во второй – масса, в которой чётко просматривается чёрная икра.

Приземлились в международном аэропорту Каира, температура +35С°. Пассажиры выходят из самолёта. У всех одежда соответствует погоде, кроме нашего сибиряка, который выходит на трап степенно, готовый во всеоружии хоть на полюс, но никак не в Африку.

За ним следует мама с дочкой с панамками на вытянутых руках, как официантки в ресторане. Охранник на трапе интересуется – что в панамках? Объясняем, как можем. Естественно, он не понимает главного, но видит, что это еда. В шутку жестами спрашивает разрешения попробовать. Мы в ужасе отказываем. Он расстроен нашей жадностью.

На земле сразу у трапа выливаем содержимое панамок. Откуда ни возьмись – второй охранник: "А что это вы делаете?". Охранник с трапа кричит ему что-то непонятное нам. Но по интонации можно догадаться, что он обижается на нас за то, что мы выкинули добро, не дав ему продегустировать. Видимо, что-то вроде нашего "и сам не гам, и другому не дам". Хорошие ребята, чувства юмора не занимать.

Дальше – гостиница в Каире. Пронзительное пение муэдзинов, призывающих к молитве, ночёвка, экскурсия к пирамидам. Стоит отметить, что за тридцать лет (время между моими двумя визитами к пирамидам) город подобрался к ним километров на 10.

В пирамиде Хеопса (самой большой в мире), а точнее, под ней, множество помещений, тоннелей, проходов, подъёмов и спусков. У каждой пяди этого пространства – своя история. Экскурсии там идут без перерывов. Кроме экскурсоводов, тут кормятся нищие и хозяева верблюдов, разукрашенных разноцветными ковриками, туристы фотографируют, денежка – натурщику.

Есть ещё один вид так называемого спорта у местной молодёжи, свидетелем чего я оказался в оба свои визита сюда. Это сексуально озабоченные юноши, которые спят и видят себя с европейскими девушками. Такой молодец присоединяется к экскурсии и в процессе перемещения группы по тесным полутёмным переходам пирамиды пристраивается за девушкой-туристкой и на ходу, как бы случайно, прикасается к ней. К моменту выхода группы на поверхность он отстаёт и выходит самостоятельно, тяжело и удовлетворённо дыша.

Вечером – в поезд и до Асуана, конечной станции на юге Египта, 900 км от Каира, уже в пустыне Сахара.

Высотная Асуанская плотина. В Асуане мы строили плотину, значение которой для Египта переоценить невозможно. Плотина – это жизнь для всего сельского хозяйства страны и, в то же время, источник электроэнергии, которой по расчёту должно хватить и Египту и странам– соседям.

Моя задача, как бурильщика, – участвовать в создании водонепроницаемой завесы в теле плотины и вниз, в дно реки на глубину до 180 м, чтобы вода из водохранилища не фильтровалась через тело плотины. Для этого надо было пробурить три с половиной тысячи скважин и закачать в них 700 тысяч м3 специального водонепроницаемого раствора.

В строительстве были представлены все слои населения Египта. ИТР, рабочие высокой квалификации (их называли техниками), разнорабочие-арабы. Кроме того, в пиковые моменты, такие как перекрытие Нила и подобные, набирали людей из Нубийской пустыни. Нубийцы – не арабы, они чернокожие. Народ абсолютно неграмотный, работают за гроши, поэтому ни малейшего старания не проявляют. Бредут куда их гонят; если загнали в канавы для их очистки – сидят там, в грязной воде, пока не поступит команда вылезать...

Максимальное количество строителей доходило до 25 тысяч, из которых половина – нубийцы. Максимальное количество советских специалистов при перекрытии Нила доходило до двух тысяч человек.

Строительство плотины велось средствами советской стороны, то есть нашей страны.

Правительство Египта пыталось в определенной мере погасить часть долга, но тысячи тонн лука, чеснока, цитрусовых никак не могли покрыть стоимость оборудования, материалов и профессиональной помощи специалистами.

Наша же сторона всеми силами старалась удорожить общую стоимость стройки, чтобы раньше или позже получить этот долг с Египта. Или деньгами, или какими-то политическими договоренностями, этого я не знаю и не мог знать тогда.

Из Союза приходили станки разных моделей. Были и явно устаревшие, были и современные с мощнейшими приводами, превышающие оптимальную мощность (то есть достаточную) в восемь-десять раз. Ради удорожания.

В один из первых дней моей работы с арабской бригадой произошел эпизод, заставивший меня понять свою ответственность за жизнь рабочих – нубийских негров.

Это случилось на буровой установке ЗИВ-150. модель, давно устаревшая дома и поэтому присланная сюда по цене современного оборудования. В международной коммерции тоже есть место жульничеству.

На этом станке дополнительное усилие на работающий в скважине инструмент создается вручную через цепную передачу. А само усилие – это сила рук человека и двухметровый стальной рычаг, увеличивающий, то есть силу рук. Там есть защелка (храповик), позволяющая перехватываться. Если эту защелку зафиксировать не до конца, она соскочит и двухметровых рычаг совершит свободное падение. И если под рычагом окажется человеческая голова, она расколется как грецкий орех.

Именно так и случилось: вот зачем я так описывал конструктивные детали. Но… арабы-рабочие очень любили спецодежду (ведь бесплатно) и натягивали на себя, несмотря на плюс сорок шесть-сорок восемь градусов по Цельсию в тени все, что можно. Поэтому удар рычагом пришелся на голову, защищенную нашей родной шахтерской каской. Каска раскололась вдребезги, а человек, который был в ней, упал, вскочил, хотел бежать (от материальной ответственности за каску), но упал опять. Минут через тридцать продолжил работать. Мне крупно повезло – я это понял и за соблюдением техники безопасности старался следить постоянно.

А Боря, мой товарищ, земляк и коллега испытал экстрим похлеще этого случая. На вертикальной стенке скалы высотой метров шестидесяти пробурили шпуры и забили в них арматуру для будущей связки бетонной части плотины с этой скалой (таких арматурных концов насчитывалось штук триста). Эти торчащие из скалы концы надо было подравнять с помощью электросварки. Боря такую работу доверить арабам не мог, побоялся за их жизнь, полез сам.

С вершины, на которой установили лебедку, спустили на тросе сидушку, с которой Боря и работал.

Работа однообразная, нудная. А на лебедке работают арабы – по сигналу Бори опускают его на очередной метр. Часа через два они устали, отпустили тормоз и полетел Боря вместе с сидушкой вниз, в Нил. Схватился за арматурину, сидушка улетела, а Боря висит и орет. Увидели мы его сразу, но пока вытащили пришлось ему минут десять повисеть. К счастью, недалеко от лебедки находились наши, которые отогнали арабов, спустили Боре конец и вытащили его. После этого случая он с месяц радовался своему спасению и рассказывал об этом каждому встречному по несколько раз. Потом привык, опять стал нормальным.

Человек постепенно привыкает ко всему. Наши Кразы, на которых водителями были арабы, мотались взад-вперед круглосуточно – отсыпали камнем верхнюю (по течению) и нижнюю стороны глиняного ядра тела плотины. Водитель у них – почти аристократ, ему даже положен слуга-помощник для черных работ, который, в основном, подносит ему чай.

Один такой «КрАЗ» не взял поворот и врезался в скалу. Водителя придавило рулем и он умирал у всех на глазах. Наши специалисты, оказавшиеся рядом, попытались организовать рабочих-арабов, чтобы вытащить его из кабины, но их отогнали силой, объяснив, что не надо мешать правоверному отправиться к аллаху. Так и отправился, то есть скончался.

По приезду на место строительства плотины нас, советских специалистов, поместили в поселке, построенном в пустыне в двадцати пяти километрах от города Аусана, в четырех километрах от будущей Высотной плотины. Поселок так и назвали – «Сахара».

Для поездок в город нам выделили автобус, наш советский «Пазик» на двадцать два места. Посещение восточного базара в первый раз оставляет неизгладимые впечатления на всю жизнь: изобилие всего, торговцев намного больше, чем покупателей. Все пытаются перекричать друг друга, зазывая к себе, торгуются так, что, кажется, сейчас схватятся за ножи. Вот уж действительно, торговля – искусство.

В секторе торговли рыбой убедились, что и туту можно быть настоящим мастером своего дела. Продавец сидит на прилавке (на столе) с ногами; держит ногой (!) здоровенный нож размером с нашу косу, подносит к этой гильотине рыбину и через мгновение рыба рассечена на филе и позвоночник. При этом он то ли поет, то ли истошно кричит, рекламируя товар. Специфический рыбный запах, такой, что с непривычки тяжело перенести. За пять минут, если не сбежал, втягиваешься и любуешься этим фокусником. Настоящее искусство!

Интересно торговаться. Сбиваешь цену вдвое, кажется овладел секретом; позже выясняется, что тебя все-таки обвели раза в три. Если же берешь не торгуясь – обижаешь продавца, а его надо уважать, но и быть настойчивым, тогда и он тебя зауважает.

Там, на базаре, мы обратили внимание на большие, метров по сто, глиняные кувшины, из которых торгуют питьевой водой. Позже я увидел точно такие на плотине. Вода в них бесплатная, вроде нашего спецпитания. Изюминка этой специфической посудины в материале, из которого она сделана. Кувшин снаружи всегда потный, в глиняных стенках микропоры, вызывающие это потение, в результате температура воды в нем – двадцать пять-тридцать градусов при температуре наружного воздуха до пятидесяти градусов. Вполне освежает. Объяснение этому научное – в осморегуляции осмотического давления и, соответственно, температуры.

Большинство пассажиров на базар «Пазика» – наши жены, озабоченные поездками на базар за продуктами. Арабам-обслуживающему персоналу поселка, местной полицией садиться в этот автобус было строго запрещено.

А они просились. Так настойчиво просились, что наши добросердечные женщины вспомнили о том, что все расы, все нации равноправны и решили, что мы, советские люди, как истинные интернационалисты, просто обязаны протянуть руку дружбы простым рабочим из обслуги поселка.

Протянули. Автобусный рейс сразу же стал местом, где любой абориген может как минимум, коснуться белой женщины. Этот минимум постепенно рос, арабы стали, мягко выражаясь, распускать так называемые руки. Женщины старались терпеть, ведь они были инициаторами пламенного интернационализма. Дошло до того, что арабы стали вытаскивать из штанов свои штучки, засовывать их подмышку нашим сидящим женщинам и т.д. Вот такой сеанс группового демонстративного онанизма.

После этого случая игры в интернациональную дружбу были резко прекращены, а женщины стали более бдительны и в большей степени реалистами.

Дождей в Асуане до создания плотины и водохранилища могло не быть годами; небо всегда ясное – от этого так устаёшь, что самому маленькому облачку радуешься, как привету с Родины.

В Асуане всегда жарко, Летом температура поднимается до +49С° в тени, а железо нагревается так, что неосторожный советский новичок, схватив лом голыми, без рукавиц, руками, удивлённо смотрит на свои обожженные ладони.

Часто у нашего брата от перегрева, если всю смену проводишь на солнце, носом идёт кровь, а от того, что жидкость из организма мгновенно уходит с потом, не доходя до мочеполовой системы, бывают проблемы с почками.

Январь в Асуане зимний. Температура падает до +25С° – +35С°. А ночью – +10С° – +15С°. Нам, адаптировавшимся к жаре, эти ночные градусы кажутся нашими 10-15С° со знаком минус. Мёрзнем, натягиваем на себя по два толстых свитера, которые наши жёны заботливо связали ещё летом, сидя под кондиционерами.

Как-то в ночной смене, зимой, мы сбежались в вагончик погреться, т.к. там была включена киловатная лампа, которая обогревает не хуже, чем освещает. С нами арабы-инженеры смены и техники с наших буровых. Тесно, ведь всем холодно.