Текст книги "Встречи на болоте"

Автор книги: Вячеслав Лавров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Там чудеса…

Лесовик-леший – дух и хранитель леса в славянской мифологии, который живёт в лесной чащобе.

Мифологическая энциклопедия.

Я крутился на своём скрипучем троне, сражаясь с гравитационным полем Земли: пытался закрепить солнечный зонт под углом так, чтобы лицо оказалось в тени. Гравитация выиграла очередной раунд у человечества, и зонт благополучно упал в воду с шумным плеском, похоронившим последние надежды на клёв. Это поражение принесло мне временное облегчение, и я развалился в кресле, вытянув ноги и подставив лицо не такому уж и страшному солнцу.

Раздавшийся со стороны мысочка треск веток заставил меня обернуться, и я увидел неясную фигуру, продирающуюся сквозь кусты. Последние посещения моего рыболовного места посторонними пока ничего хорошего не приносили, поэтому я с облегчением вздохнул, когда человек выбрался на свободное пространство – судя по одежде, это был кто-то из деревенских.

Я полез доставать зонт, чтобы его не унесло ветром в камыши, а когда вернулся, то увидел мужичка, удобно лежащего на берегу и задумчиво жующего травинку. Мужичок с Ноготок этот был не из нашей деревни, но лицо его мне было знакомо: прошлым летом я его встречал у Митьки.

– Поймал что-нибудь? – поинтересовался он, не выпуская травинку изо рта.

– Хер тут чего поймаешь, когда мимо всё время шастают, – грубо ответил я, разозлённый мокрым зонтом и нахальством собеседника.

– Ну, это дело поправимое, – незнакомец встал, сплюнул и уставился на середину озера, бормоча при этом себе под нос.

– Ты как хочешь: одну большую или несколько средних? – спросил он, не поворачивая головы.

– Конечно, большую, – этот цирк начал забавлять меня.

Мужичок согласно кивнул, наклонился к воде и вдруг резким кошачьим движением хлопнул по воде. Когда он приоткрыл ладонь, я увидел, что там трепещет маленькая – сантиметров пяти – плотвичка. Мужик левой рукой зачерпнул воды и с хлюпаньем вобрал её в рот. Потом он спрыснул этой водой рыбёшку и протянул её мне: – Лови! Завороженный этим представлением, я покорно нанизал малька на крючок и закинул удочку.

Клюнуло почти сразу и намертво: поплавок ушёл под воду сантиметров на двадцать. Не ожидавший такого поворота событий, я чуть не выронил удилище. На другом конце лески я почувствовал сильное тело рыбины, отчаянно рвущейся в спасительные камыши. Нет смысла пересказывать весь поединок (сотни похожих историй можно услышать у рыбацких костров) отмечу только, что я ожидал увидеть чудовище, размером с небольшую подводную лодку, и был слегка разочарован, вытащив метровую щуку. Но разочарование это скоро улетело, как лёгкий летний ветерок. И я, уже раздувшись от гордости, мастерил из прута кукан, чтобы всем в деревне и на фотографии, была хорошо видна моя добыча.

За этими заботами я совсем забыл про нового приятеля, который своими странными фокусами вдохновил меня на этот рыбацкий подвиг.

– Хлебни, – напомнил он о себе, протягивая бутылку с мутноватым самогоном, – такую удачу отметить надо.

Я вытащил зубами пластмассовую пробку и сделал небольшой глоток. Кто сказал, что крепость алкоголя не бывает выше 100 градусов?! Я пил чистый спирт и знаю, что мне это по силам. После глотка этого напитка я не мог вдохнуть воздух минуты две, потом, когда огненная лава ушла вглубь организма, дыхание вернулось ко мне, и огненные круги перед глазами стали потихоньку бледнеть.

– Чттто этто? – с хриплым присвистом спросил я.

– Сеструха – мастерица на каких-то поганках настаивает, – сказал он, забирая у меня бутылку и делая два больших глотка.

– Хорроша зарраза! – мужичок занюхал самогон рукавом и протянул бутылку мне.

Если бы он предложил мне выпить яду, я может быть и посомневался, учитывая свойства своего обновлённого организма, но пить, это, я отказался.

– Как хочешь, – он хлебнул ещё раз и, заткнув бутылку пробкой, спрятал её где-то внутри телогрейки.

– Так, ты чего пришёл? – спустился я на грешную землю.

– Дык хотел спросить, чего строишь? Уж не хотишь ли опять болото осушать? Да вижу теперь – не тот ты человек.

– А с чего ты взял, что я тут главный? Тебе к Митьке надо.

– Был я у него. Он-то мне и разъяснил, что к тебе. Токо, если б я тебя упреж увидел, то и вопросов бы не было, – тут мужик протянул мне руку, – Прохор я, меня тут каждая собака знает.

– Саша, – моя ладонь утонула в его огромной, несоразмерно росту и телосложению лапище.

– Почему это ты во мне уверен? – спросил я, задетый тем, что моя натура прозрачна для этого странного мужика, говорящего как бы на двух языках: нормальном русском и сленге «а ля деревня».

– А ты лабиринтом помечен, а, значит, навредить нам не можешь.

– Пойдём в дом поговорим, – перед этой новой чертовщиной поблекло даже моё высшее рыбацкое достижение.

– Это можно, Катька хорошо готовит, – он повернулся и, не дожидаясь меня, направился к сходням.

Чтобы не отстать, я бросил своё снаряжение на берегу и устремился за ним. Несмотря на свой рост, он шёл так споро, что мне приходилось почти бежать.

Бубен встретил Прохора, как старого знакомого и всё пытался подсунуть ему под руку свою лохматую голову. Тот почесал пса за ушами, и Бубен аж замер от блаженства.

– Ой, Проша, привет! – Тётькатя вдруг засуетилась как при посещении Незнамова. – Сто лет тебя не видела.

Личность всем известного Прохора, про которого до сих пор я не слышал и пол – слова, помноженная на его непонятные речи и необъяснимые фокусы, всерьёз заинтриговала меня. Но даже при этих обстоятельствах я не забыл измерить свою добычу, в которой, к моему разочарованию, было всего 82 см., и достать новенькую цифровую камеру.

– Ой, какое страшилище отхватил, – Катя только сейчас заметила щуку. – Я уж думала, что таких в озере и не осталось.

– Куда ж они денутся? Есть и побольше, тока негодные – жёсткие очень, – напомнил о себе Прохор.

Тётькатя. уже обученная мной работе с камерой, сняла меня с щукой раз пять для гарантии и стала накрывать на стол.

Клеёнку в этот раз она не трогала, да и еда была совсем другая: из импорта на столе стояла только окружённая русскими закусками шведская водка.

Прохор снял телогрейку, повесил её на крючок за дверью и уверенно направился к рукомойнику. Сполоснув руки, он влажными ладонями пригладил волосы и сел за стол. Катя села с нами и, не дожидаясь кавалеров, налила всем водки. После первой стопки я посмотрел на Прохора – как ему этот заграничный продукт.

– Баловство, – сказал он, выпив водку как воду, и даже не закусив, встал, достал из телогрейки свой самогон и поставил на стол.

– Не могу я пить теперешнюю казёнку. Или химия разведённая, или как эта – ни вкуса, ни запаха, – он попытался налить мне своего убийственного пойла, но я прикрыл стопку рукой.

Тётькатя, похоже знакомая с прохоровым продукта, тоже предпочла «Абсолют», несмотря на выявленные в нём гостем недостатки.

– Ну, будем здоровы, – Прохор опрокинул самогон в рот и, дождавшись, когда и мы справились с этой задачей, налёг на закуски.

Катя упорхнула на кухню проследить за чем-то шкворчащем на плите. С появлением Прохора, она забыла про свои семьдесят и обрела прямо-таки девичью лёгкость, что зародило во мне подозрение, что тут не всё так просто.

– Ну, рассказывай, – тут было не до церемоний, любопытство распирало меня.

– А чо рассказывать? – Прохор налил нам из разных бутылок и, что-то пробормотав, махнул стопешник.

– Что за лабиринт? Почему я им отмечен? Да и вообще. Что ты за чудо такое? – я немного сорвался, но уж очень злило это непробиваемое спокойствие.

– Дай поесть, – оборвал он меня. – Разговор не пяти минут. Так что давай сначала подзаправимся.

Заправлялся он ещё с полчаса, обстоятельно сметая всё, что приносила Катя. Потом откинулся на спинку венского стула и глубоко вздохнул, как после тяжёлой, но необходимой работы.

Я ожидал, что сейчас он достанет кисет и свернёт вонючую самокрутку.

– Не, этим не балуюсь, – ответил он моим мыслям.

Тут я впервые пожалел, что со мной нет комба, который был занят какой то срочной работой в таинственном подземелье.

Мы вышли во двор и уселись на нагретой солнцем завалинке. Редкая тень от сиреневого куста уже доползла сюда и прикрыла нас от солнца своей ажурной шалью.

– Я чего пришёл, – начал Прохор, – шары сейчас сильно заняты, не до тебя им. Моя младшая сеструха, Пелагея, умеет их разговоры слушать. Она, конечно, не всё понимает, но ясно, что у них сейчас запарка – лабиринт ушёл.

– Почему ты их шарами называешь? И что за лабиринт?

– Они от нас не прячутся, а по подземелью всё время в виде золотистых шаров шастают. Они любой вид принять могут, но так им видать сподручней. А про лабиринт у тебя спрашивать надо – ты его видел, а я только со слов Пелки знаю. Она его прошла и после этого много чего чудного может. У нас все в семье со способностями, но у неё что-то другое – не наше. Не скажу, что это плохо или хорошо – другое.

А на тебе печать осталась. На каждом человеке есть печать. Мне тут один учёный парень говорил, что её аурой у вас называют. А у нас печать. Как печать цвет меняет, так и человек меняется, а как отвалится печать, так из тебя душа и вылетит. Шары вон как сильны: Митька совсем уже загибался: вся печать в трещинах, даже Пелка помочь не смогла, а они склеили и цвет поправили, а лабиринт отыскать не могут. Шмыгают по всему подземелью, через стенки летают, но всё без толку. Видать те, кто его делал, посильнее будут, – тут Прохор замолчал, и у меня появилась возможность вклиниться с вопросом.

– А зачем им этот лабиринт? Чего они от него хотят?

– Чего и все – силы. Раньше, когда о нём знали, сюда много народу приходило, но очень редко кому он показывался. Но уж если кому везло, тот сразу сильным становился: кто в ратном деле успех имел – царства воевал, кто мудрость получил великую…, в общем, кто к чему стремился.

Но, как Пелка говорит, главное до Огненного зала добраться и на трон сесть, но на нашей памяти никто не сподобился. Хотя, раз про него знают, то кто-то доходил, но про это даже дед не помнит, а он у нас самый старый.

– А сколько лет деду? – осторожно спросил я, заметив временную несуразицу в его рассказе.

– Да кто ж его знает? – что-то прикинув в уме, сказал Прохор. – Слышал только, что тевтонов он мороком в болота заводил уже не мальчиком, очень любит он про эту потеху рассказывать.

Тевтоны, морок… – в моей голове тренькнул звоночек. У моего собеседника, похоже, от самогона, настоянного на поганках, капитально поехала крыша.

Эти мои мысли, как видно, отразились на лице и не остались незамеченными.

– Засумлевался, – рассмеялся Прохор. – А представь: если ты кому о шарах или про подземелье расскажешь? Что про тебя подумают?

В его словах был резон, да и ясные серые глаза с хитринкой никак не походили на глаза сумасшедшего. Тут я вспомнил, как недавно не поверил сам себе и искал в «Справочнике фельдшера» подходящее психическое заболевание (и что интересно, нашёл), поэтому решил, прежде чем делать выводы, дослушать до конца.

– Так кто вы такие? – задал я прямой вопрос.

– Если по старому – нечисть, а как тот парень учёный мне говорил – мутанты.

– С чего у вас эти мутации пошли?

– Да, наверно, с болота. Недаром, если кто из нас отсюда уходит, то болеть начинает, а то и помереть может. Я, когда болото осушать задумали, месяц в областном центре прожил, мы с Пелькой и дедом начальников морочили, чтоб отказались от этой затеи. Их-то мы дожали да и сами, кабы не Пелагея, кони б двинули.

Попадись они мне тут, на болоте, так я их в пять минут в бараний рог скрутил бы без всякой помощи. Гоняли нас при всех властях, да и было за что: и воровали, и разбойничали – с болотной живности сильно не растолстеешь.

– Про то, что нечисть людей в трясины и чащобы заманивала – это правда?

– А что, в голодные зимы и человечинку пробовали, жить-то надо, – тут Прохор с хитринкой взглянул на меня, и я так и не понял, прикалывается он или говорит правду. – Да, много мы пережили. Бывало, годами в подземелье прятались.

Некотрые не выдерживали – уходили, и как сгинули.

Сейчас, конечно, лафа. Никому до нас дела нет, построили в глубине болот дом, тёткин мужик лесником числится, а нас как бы сектой считают. Ну и то хорошо – лишь бы не трогали. Одно плохо – давно дети не рождаются. Я не про простых говорю, а про нашу породу. Нас-то в этих болотах всего семеро настоящих осталось. Да….

– Не потому ли ходят слухи, что нечистая сила детей ворует?

– Так если у какой бабы от меня наш родится, что ж его на смерть бросать. У нас-то он хорошо ли плохо, а жить будет. А так его колдуном или ведьмой объявят, а потом если не сожгут или повесят, то всё равно жить не дадут. Потому и воровали. Да вот давно их нет.

– Что, деревенские поумнели, перестали хороводиться с вами?

– Да нет. Любая баба или девка хоть сейчас со мной пойдёт, да только не получается почему – то нашей породы… А просто баловаться – интересу нет.

– Ты что, заранее знаешь получится у тебя ваш или нет?

– Не, я не знаю, а вот тётка моя в воду посмотрит и сразу говорит, есть ли в округе баба, от которой наше дитё родится, или нет.

– А баловство – оно и есть баловство. Митька-то – твой дружок – моё семя. Сыном его назвать нельзя: не я рожал, не я растил, но всё равно жалко. Как он помирать задумал, так всё сердце изнылось, чего только не делал: и Пельку просил, хорошо шары помогли – потопчет ещё родимые болота, – Прохор помолчал и зябко повёл плечами. – Ты давай в гости заходи. Митька тебя приведёт, сам заблукаешь, да ещё и потопнешь ненароком, – он встал, давая понять, что разговор окончен, потом как-то сразу нырнул в кусты и исчез, растворившись в предвечерней мгле.

Увлечённый этой невероятной историей я и не заметил, что солнце ушло за сосны, подступили вечерние сумерки, когда глаза ещё видят, но доверять им уже нельзя – самое колдовское время. Я вернулся в дом. Встретившая меня в дверях Катя заглянула мне за спину и с сожалением вернулась на кухню, но ничего не сказала: прохоров «уход по-английски» был для неё не в новинку, как видно.

Операция «У»

Если человек счастлив, значит – от него что – то скрыли.

Наконец вернулся комб. Я обнаружил это, проснувшись утром.

– Сколько сейчас может быть времени, – подумал я лениво.

– 7:46, – последовал немедленный ответ.

Ещё не вылезая из постели, я решил получить не менее точные ответы и на остальные вопросы.

– Чем ты был занят? – кинул я пробный шар.

– Изучением подземелья и подготовкой полёта на Северный Урал, – комб был краток, и ответы его только увеличивали мой вопросник.

К нам подключился Сол:

– Мы понимаем твоё недоумение, поэтому приглашаем тебя к себе – есть о чём поговорить.

Воспользовавшись отсутствием Кати, я не стал завтракать, а, одевшись и наскоро умывшись, двинул прямо к Митьке. Тот ждал меня, сидя на крыльце, уже зная о нашем походе и ничуть не удивляясь этому знанию.

Без лишних разговоров он повёл меня к озеру. Маршрут этот я уже знал наизусть, но без Митьки не рискнул бы пройти и ста метров. Болото как живое существо всё время изменяется, и там, где ещё вчера ты спокойно проходил, сегодня можно было провалиться по пояс, и только митькина интуиция, основанная на многолетнем опыте, могла подсказать верный маршрут.

Знакомая дорога кажется короче. Задумавшись, я и не заметил, как мы дошли до капища, и направился ко входу в подземелье, но тут почувствовал на плече НеМитькину руку.

– Нам не туда, Саша. Я – Пай, очень рада познакомиться, – она развернула меня лицом к озеру и слегка сжала плечо, предупреждая о чём-то.

Над водой появился огромный диск. Возник как будто из воздуха, и только водовороты и волны, разбегающиеся по взбудораженному озеру, указывали место, где он скрывался.

От диска в нашу сторону пополз столб, похожий на луч света. И вскоре у самых ног застыл двухметровый солнечный зайчик. Пай взяла меня за руку и ступила в этот круг. Я, во все глаза рассматривая легендарную тарелку, немного замешкался и, споткнувшись, влетел вслед за ней. Луч стал втягиваться в тарелку, и я подумал, что, если через минуту там не откроется проход, у нас есть шанс хорошенько приложиться о корпус. Проход так и не открылся, но и мы не пострадали, а прошли сквозь стенку, как через полоску тумана и оказались посреди большой круглой комнаты. В нишах по кругу стояли восемь кресел. В них я увидел пять фигур с настолько чёткими очертаниями, что можно было легко разглядеть выражение лица каждого. НеМитька между тем сел в одно из свободных кресел, и тут же из него встала полупрозрачная фигура, на глазах приобретая чёткую форму, подобную остальным, и заняла свободную нишу. Следом и я опустился на предназначавшееся мне место и стал ждать продолжения. Сидевшая рядом со мной Пай первой подняла руку и, рассмеявшись, сказала: «Пай». За ней представились и остальные.

Собственно я знал почти всех; новым для меня был только навигатор Деус, который по правилам не мог покидать корабль, но сейчас, когда увидел их всех вместе, я понял, насколько они чужие мне. Именно таких непонятных и чуждых мне людей я и называл всегда инопланетянами.

Как только перекличка закончилась, пять ниш подёрнулись туманом, и на месте проёмов появилась гладкая стенка. Остались только Сол, я и сладко спящий в своём кресле Митька.

– Ты должен нас извинить, но все заняты подготовкой предстоящей операции.

– «У», – вырвалось у меня.

Не видевший фильма «Операция Ы» Сол посмотрел на меня с удивлением.

– Операция «У» – потому что на Урале, – объяснил я.

– На Северном Урале, – уточнил он, – там уже собрался подходящий грозовой фронт.

Тут только я сообразил, что предстоит упомянутая ранее добыча энергии из природных источников, и судя по соловой реплике источник этот – атмосферное электричество.

Я растерялся. Мне стало понятно, что ещё минуту назад я злился, ворчал, но был почти счастлив; и вот всё кончается. Близится конец пребывания экспедиции на нашей планете. А я, занятый различными делами, так ничего и не узнал у них. Ведь у меня столько ещё вопросов. А каких? Что спрашивать? В голове не шевелилось ни одной стоящей мыслишки. Ни одного простенького вопросика.

– Когда летим на Урал? – спросил я первое, что пришло в голову.

– Так мы уже подлетаем. Хочешь посмотреть?

Он сделал какое-то неуловимое движение, и я оказался сидящим в небольшой кабинке, расположенной прямо по курсу движения. Если бы не отсутствие ветра, то можно было подумать, что я сижу на балконе, а земля с огромной скоростью несётся мне под ноги. Разглядеть что-нибудь внизу было невозможно, это напоминало изображение из космоса, которое я видел в интернете, мелькала чёрно – зелёная поверхность земли, расчерченная причудливыми линиями рек, дорог и ещё чего-то.

Но вот впереди показались Уральские горы, и скорость резко упала. Тут только я обратил внимание, что совершенно не ощутил перегрузки при торможении, как не ощущал до этого огромной скорости при полёте, впечатление было такое, что всё происходит не со мной, а наблюдаю я это со стороны.

Тарелка плавно скользнула вниз и застыла метрах в пяти над, покрытой лесом горой, с проплешиной от лесного пожара на вершине.

Сол отвёл меня в другое помещение, где находилась моя теперь уже старая знакомая – Пай. Мы уселись в ряд на скамеечке напротив обзорного окна, похожего на то, из которого я наблюдал полёт. В следующую минуту сосны ушли вниз, и я понял, что мы летим на этой скамеечке, стоящей на небольшой площадке. Перелетев на соседнюю горку километрах в двух от места посадки, скамеечка приземлилась на краю обрыва, с которого открывался чудесный вид, в центре которого находилась плешивая гора с застывшим над ней диском.

Погода, между тем, резко ухудшилась: деревья стонали под порывами крепчавшего ветра, небо потемнело от клубившихся грозовых туч; и вот первая молния сверкнула фиолетовым зигзагом, и почти одновременно грянул гром такой силы, что я невольно съёжился от страха.

И началось: молнии били не переставая в тарелку, как будто какой-то невидимый стрелок взялся непременно сбить этот неземной аппарат. Были моменты, когда в тарелку ударяли несколько молний одновременно, тогда от неё вырастал уходящий в небо огненный столб, а от грохота, казалось, рухнут соседние скалы.

Не знаю, сколько длилось это; завороженный фантастическим зрелищем я забыл о времени и опомнился только, когда молнии прекратились, и небо стало светлеть, а Сол объявил, что мы возвращаемся.

На корабле царило всеобщее оживление, и это можно было понять: запас энергии восстановлен, появились уверенность, сила, а главное – возможность добраться до дома.

Я вдруг оказался в центре внимания, каждый норовил похлопать меня по плечу и сказать что-то одобрительное, будто это я только что укротил все эти молнии.

Во всеобщем веселье не участвовали только два инженера, которые сразу после нашего появления улетели на на той самой скамеечке, оказавшейся десантным ботом. Вскоре они вернулись, а в полёт отправился я, Сол и Трит.

На этот раз мы отлетели довольно далеко. Бот опустился прямо перед освещённым болами входом в пещеру. Мы вошли внутрь и оказались прямо перед высокой ровной стеной. На её полированной поверхности бали вырезаны знаки, очень похожие на те, что я видел с Трит в подземелье, и которые Незнамов назвал иероглифами. Мне сразу стало понятно, чем два часа занимались инженеры, так как знаки отличалась от настоящих. Они были точной копией и даже вызывали лёгкое головокружение при взгляде на надпись, но что-то в них было не так, а главное – они не светились.

– Мы создали копию по воспоминаниям Трит, её оболочка даже не заметила коридора, – сказал Сол. – Теперь ты можешь выполнить данное обещание и показать надпись.

Как видно, мои приятели очень хорошо усвоили понятия условной законности, которым я их всё время учил, и даже слегка развили их, решив впарить Незнамову натуральное фуфло. Но я не стал спорить и лишь согласно кивнул головой.

Через пять мину «скамеечка» вернулась в тарелку, и мы уединились с моим персональным контактёром – Солом.

– Пришла пора рассказать тебе, Саша, кое-что, – начал медленно, Сол, явно настраиваясь на продолжительную беседу.

– Давно пора, а то держите меня за болвана, – покровительственный тон Сола разозлил меня – не такие уж они суперы: электростанции в Москве пожгли, лабиринт от них убежал.

– Не могли мы этого сделать раньше. Сами многого не понимали, да и сейчас остаётся много неясного. На Землю мы прилетели не случайно. Ваша планета – похоже наша древняя родина, и тому мы нашли много доказательств: подземный город, по образцу которого у нас до сих пор строят храмы, некоторые животные, вымершие и существующие, которые на Моахе считаются мифическими, а также скульптуры и картины из подземелья, намного больше похожие на нас, чем на вас (вот откуда моё смутное ощущение, что я где-то видел эти изображения). А главное лабиринт, который по преданиям как-то связан с нашим переселением на Моах в те времена, когда на Земле начинался ледниковый период.

Лабиринт – это тот коридор, который видели вы с Трит. С ним происходят необъяснимые вещи: сначала выяснилось, что оболочка вообще не зафиксировала никакого прохода, когда же вы с Трит вошли внутрь, то для неё вы просто исчезли. Пролетев насквозь трёхметровую толщу, состоящую из базовой породы, оболочка оказалась в другой пещере, и тут же, вернувшись назад, нашла вас с Трит слегка не в себе, но совершенно невредимых. И никаких признаков коридора. Мы потом обыскали всё подземелье, но ничего не нашли.

Знаки, которые вы видели, были воспроизведены по воспоминаниям Трит. Мы знакомы с ними: отдельные фрагментарные их зарисовки находили наши археологи в древних храмах, и все они как-то были связаны с легендами о загадочном лабиринте.

Попытки перевести эти письмена потерпели неудачу, но в ходе этой работы стало понятно, что это не письмо для чтения, а что-то похожее на разметку.

Представь себя сидящего на месте пилота современного самолёта. Зная все буквы, много ли ты поймёшь из надписей на кнопках? А если вместо тебя там окажется древний грек, который не знает ни букв, ни что такое самолёт…? – Сол выдержал не большую паузу и спросил:

– Может быть, у тебя самого есть вопросы ко мне?

Вопросы у меня были.

– Узнав, что здесь ваша родина и что она опять пригодна для нормальной жизни, не захотите ли вы вернуться? И что тогда будет с нами? – у меня было чувство, похожее, наверно, на то, которое испытали троянцы, когда попались на одиссеев трюк с конём.

– Не беспокойся, – улыбнулся Сол, нас на Моахе всего около двухсот миллионов на всю планету, и, учитывая низкую рождаемость, перенаселение в ближайшие несколько тысяч лет нам не грозит. Так что Земля для нас скорее символ, чем что-нибудь ещё. Трудно представить себе, что кто-то из потомков американцев захочет вернуться на родину своих предков, а ведь вопрос идёт подчас лишь о нескольких поколениях, так что говорить о нас….

– А как так получилось, что никто из вашего племени не дожил до наших дней? Ведь не могли вы уйти с Земли все до единого.

– Сейчас трудно сказать, что произошло с ними. Многие скорей всего не пережили оледенения, от которого бежали наши предки, а те, кто смог выжить, растворились в человечестве, и воспоминания о них сохранились только в сказках и легендах: судя по внешнему виду и образу жизни, это народ, известный тебе как гномы.

Мало мне было инопланетян и нечистой силы: оказалось, что я запросто беседую с потомком гномов. Осталось встретить эльфов, и будет полный букет.

Но про эльфов я выспросить не успел, диск уже завис над родным капищем, и очередной НеМитька звал меня за собой.