Текст книги "Сон веселого солдата (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Климов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Собака терпеть не могла шумных, жестикулирующих людей, а чужаков тем более. Трое афганских мужчин стояли к нам спиной в ожидании воды, ничего не подозревая и мирно беседуя. По-видимому, здесь находилось "лобное место", где делились последними новостями. Чуть поодаль разноцветная толпа сгрудилась у открытого прилавка дукана. Приблизившись к людям почти вплотную, – нас никто не заметил, – я взялся за карабин на ошейнике Энди и легонько подтолкнул её вперёд и вверх. Слегка присев на задние лапы, приподняв голову для лучшей акустики, она коротко и звучно гаркнула на всю округу. Чудесным образом мы оказались в очереди первыми. Чуть испортив воздух от неожиданности и страха, замерев памятником с набранным ведром в руках, с выпученными глазками остался стоять лишь один мужичок. Сверкающие в солнечных лучах алмазные капельки, стекая с мокрой посудины, заманчиво влекли к себе. Магнетизм усиливали прохлада и свежесть воды. Быстро положив на влажный бетон перевёрнутую каску, попросил жестом наполнить. Разбрызгивая хрустально-чистую воду, овчарка жадно пила. Зная её резкий нрав, я придержал поводок и протянул для дозаправки свою флягу. Вернувшись к своим, бросил ребятам пластиковую ёмкость и влажную каску. "Ниточка" незамедлительно тронулась вперёд, каску отдали сразу, а литровая фляга, пройдя по кругу, вскоре вернулась пустой.

Стоя у кромки воды, продолжал наблюдение. Энди, осторожно ступая, замочив рыжие с подпалой лапы и живот, удерживая над водой лохматый хвост, слегка выгнула чёрную спину и, фукая носом, шумно пила. «Ловим момент, Энди, впереди неизвестность...». Положив автомат на по-осеннему вялую, влажную от утренней росы траву, снял гимнастёрку, разулся и, подкатив штанины, зашёл в холодную воду. Низкий поклон и сто баллов вперёд тому, кто её придумал... Дождей в здешних краях давно уже не было. Оттого-то река вела себя тихо и приветливо. Зеркальная поверхность в лёгкой дымке отражала серое небо.

Стоял на гладко отшлифованных течением вековых камнях, и стопы ломило от студёной воды. "Жаль, спинку некому потереть, – обливая голый торс покалывающим водным холодком, подумал я. – Размечтался... Здесь потрут, снайперским выстрелом или полуметровым кинжальчиком в спину. Судя по слухам, этим могут баловаться даже безобидные на первый взгляд, шустрые не по годам "бачата" или скромные и застенчивые "ханум", что означает – женщина.

Взбодрённое чистое тело приятно горело.

"Хорошо-то как! Главное, задвинуть лень в дальний угол. Вступишь в ледяную водицу, на весь день бодрячок обеспечен...".

Тропка проходила по краю сгоревшего пшеничного поля. Настолько крохотного, что комбайну не хватило бы места для разворота. Пустотелые стебельки, истлев до самых корней, припорошили золой неровную поверхность земли. Заботливые крестьянские руки собрали уцелевшие колоски. Однако, на радость птицам, кое-что ещё оставалось. Наклонившись, я поднял обугленный колосок. Отсоединив зёрнышко, стал медленно его жевать. Случайно уцелевшее семя, с запахом дыма и горечи, с трудом поддавалось зубам. Колосок лежал на ладони, выгнувшись дугой. Зёрнышки, спасаясь от пламени, застыли, прижавшись друг к другу. Сгоревшие чешуйки оголили беззащитные спинки семян.

"Вот так и люди, опалённые войной. Один сразу сгорит дотла, другой с виду будет целёхонек, но стоит лишь глубже заглянуть ему в душу, а там зола. Третьего жизнь и через огненные жернова пропустит, и гнуть да давить продолжит, а он ничего, живёт...".

Прости нас земля, прости... Как это бывает с людьми, стал мысленно выгораживать себя, искать оправдалки. Ведь я до войны участвовал в посевной и убирал зерновые... Лето, к нашему сожалению, тогда подходило к концу. Стоял тёплый безветренный день. Но на сердце было неспокойно. Пришло время решать, куда после восьмилетки идти учиться. Все нормальные люди давно решили, но только не мы с Серёгой. Тополя-великаны у дома, тихо переговариваясь, шелестели листвой. Сидя на лавке, понурив головы, мы размышляли вслух: "В девятый класс пойдём, нас, лучших дружков, разлучат. Одного в английскую школу, другого в немецкую отдадут". Всё решила монетка, брошенная на деревянный стол. Идем во второе профтехучилище.

Месяц спустя – снова консилиум под тополями, за тем же столом. Шикарно-густые шевелюры деревьев к той поре отшумели и улеглись на нем разноцветной скатертью. Небрежно смахнув сухие листочки, присели на лавку. На столе лежали прощальные вспышки золотистой осени, напоминая об упущенном времени. Скоро пойдут дожди и наступят холода. На повестке дня вопрос стоял уже гораздо сложней: надо поскорей забирать документы и мотать в технарь. Время ещё есть...

Утром в директорском кабинете на просьбу вернуть документы получили от ворот поворот. Аттестаты были у нас на твёрдых четыре бала. А в училище статистика, текучка, отчёт перед министерством образования.

Возмущённые отказом, мы решили пойти другим путём. За нулевую посещаемость и неуспеваемость сами отчислят...

Вот были денёчки!.. Утром с честными лицами собираемся на занятия. Встречаемся на нейтральной полосе, ждём, пока родители уйдут на работу, и возвращаемся домой. Недельку у Серёги мастерим цветомузыку, недельку – у меня. Паяли радио-передатчики, лазили по крышам, из медной проволоки натягивали антенны и хулиганили в эфире. Разучивали песни и мелодии под две гитары.

Уроки посещали редко. Выйдем на большой перемене во двор, а на лицах – тоска. "Давай хоть глазком на свободу глянем...".

Подтянемся над каменным забором, посмотрим друг на друга и махнём на простор. Идём по дороге с радостными лицами, вот это денёчек! Вот это жизнь! Вдруг, как по закону подлости, навстречу на "газоне" едет наш мастер. Машина, ясное дело, останавливается, Владимир Григорич, не скупясь в выражениях, загнав прогульщиков в кузов и продолжая ругаться, заводит движок, и вперёд. А мы, едва присев на деревянные лавки, лишь авто трогается, на ходу прыгаем через борт – и на автостанцию.

Дважды нас хотели исключить из комсомола. Теперь уже не мы шли к директору, а он вызывал нас побеседовать в свой уютный кабинет. Но аттестаты не возвращал. Что не мешало мне, тем не менее, исправно защищать спортивную честь училища. Играл за футбольную команду. Однажды на районных соревнованиях среди юношей призывного возраста занял третье место в троеборье: бег, подтягивание на перекладине и стрельба.

Пролетели два года. За окном весело поют птички. Пришло долгожданное лето. В комнате звучит тихая мелодия. Ей в такт, переливаясь радужными красками, сияет цветомузыка. С пользой для дела всё-таки прогуливали уроки. Вдруг с улицы донёсся многоголосный свист. Перебивая шум, кто-то кричал: «Соловей!» (так ещё с первого класса кликали меня ребята). Смотрим в окно, а на дороге стоит знакомая машина, в открытом кузове сидит вся наша группа. Ехали с учебного хозяйства и завернули к нам на огонёк. Не менее знакомая фигура Григорича тем временем уже приближалась к двору.

Мастер дёрнул дверь и долго стучал в окно.

"Если дверь заперта, на стук не отвечают, значит, никого дома нет – неужели непонятно? Ну и люди...".

На следующий день мы были в училище. Прибыли, чтобы отблагодарить ребят за своевременное предупреждение.

Одногруппники в измазанных робах занимались своим делом, готовили технику к уборочной, с умным видом крутили гайки. Я же, в отглаженных брючках, в голубенькой сорочке с тонким галстучком, грустно шагал, набросив пиджак на плечо. Навстречу быстро шёл мастер параллельной группы. Подтянутый, среднего роста, с наглаженными, как и у меня, брючными стрелками, в клетчатой серо-голубой сорочке с коротким рукавом. Приостановившись, задал резонный вопрос: "Климов, а мы почему прохлаждаемся?". "А я на БСЛ-1...". "Это что такое?", – удивлённо спросил он. "Большая Совковая Лопата... На току зерна бери больше, кидай дальше. Пока летит, отдыхай...".

Владимир Михайлович улыбнулся и посмотрел умным изучающим взглядом, по всему было видно, что он обдумывает какое– то решение. Почувствовав, что это касается меня, я стоял, наблюдая за его серьёзным гладко выбритым лицом с красивой проседью на висках. Повернув голову в сторону открытой площадки хоздвора, на которой ровными рядами стояла училищная сельхозтехника, указав подбородком, мастер уверенно сказал: "Видишь новый комбайн? Через час подгоним подъёмный кран для установки кабины. До утра смажь и протяни все узлы. Завтра надо быть в поле, уборка стартовала, а мы ещё здесь".

«Нива» с порядковым номером «две семёрки» вышла в поле в назначенное время, в назначенный час.

В конце рабочего дня полевая техника ровными рядами выстраивалась на кульстане. Тёплый вечерний воздух приносил волнами запах сена, солярки и душистой земли. Деловито мотаясь туда-сюда, кормились стрижи. Остывающий металл приятно поклацивал в сельской тишине. Пребывая в доброй усталости, с загоревшими лицами, собирались ребята у яркой стенгазеты "Жатва-84". Смотрели, кому принадлежит пальма первенства. Не испытывая зависти, отпускали шутки. Потом мылись в душевой и, как всегда, кучковались. Бархатистые сумерки мягко опускались на землю. Потемневшее небо зажигалось самыми яркими звёздами. А с раннего утра машины вновь выходили в поле.

Комбайн жил своей, но контролируемой жизнью. Медленно двигаясь, жужжал, щёлкал, крутил и гудел. "Непорядочек", – оглянувшись, подумал я.

На поле оставалась тонкая полоска заваленной, не скошенной пшеницы. Остановив машину, быстро отсоединил "литовку" и, повторяя шуточный девиз комбайнеров: "Не оставим ни капли ни в поле, ни в стакане", побежал к началу огреха. "Сам отказался от штурвального, а ведь Михалыч предлагал взять помощника. Вот теперь теряй драгоценное время, сам коси и складывай в волок. Ну и ладненько, зато когда надежда только на себя, уверенней живётся. Можно бы схалявить, бросить зёрна на съедение обитателям полей. Но это не есть хорошо". Вспомнил своего деда Васю. Вернулся он с войны без одной кисти. Быстро приспособился работать одной рукой. Любили мы с братаном захаживать в его мастерскую. Инструменты аккуратно лежали и висели на своих местах. Приятно пахло свежей стружкой, древесным клеем и дедовой махоркой. В правом углу длинного верстака лежала старая немецкая каска. Похожие военные экспонаты теперь хранились в музеях, напоминая людям о войне, прогремевшей смертельным катком по нашей земле, оставившей траурный след в каждой советской семье. Бывший солдат остроумно эксплуатировал вражескую амуницию. В перевёрнутый шлем собирал старые гнутые гвозди. По необходимости, с чувством полного удовлетворения, перебирал "извилины" и, отыскав подходящую, пускал её в ход. Тут же к стене крепился вражеский металлический термос с напильниками. Мастеровитым плотником был дед. Стулья, столы, этажерки, окна, двери – всё было ему под силу. Во дворе на акации висел скворечник. Это ж не птичий домик, а произведение искусства, даже с балкончиком! На случай, если шкодливый птенец выйдет встречать кормилицу-маму. За обеденным столом мы с детским любопытством наблюдали, как дед ловко управляется одной рукой. Закончив трапезу, он отодвигал пустую тарелку. Подставлял уцелевшую ладонь (работала она за двоих и расплачивалась ссадинами, занозами тоже за двоих). Смахнёт аккуратно культёй каждую хлебную крошечку в ладонь и одним махом забросит в рот.

«А здесь вон сколько лежит ровным рядком. На четверть буханки потянет». Стерня слегка покалывала ноги. Работая «литовкой», постепенно приближался к послушно ожидавшему красному комбайну. Справа золотистой стеной стояла пшеница. Набравшие зрелости колосья тихо шептались между собой.

По левую руку, у межи хлебного поля, в тени деревьев разделительной лесополосы, за моей работой наблюдал с любопытством какой-то мужчина. По просёлочной дороге, поднимая пыль, подъезжал фиолетовый микроавтобус. Вынырнув из ложбины, уткнувшись в скошенную делянку, машина остановилась. В широко распахнутую боковую дверь вышел агроном. Осторожно придерживая флагшток, помог училищному комсоргу вынуть его из салона. Подойдя ко мне и улыбаясь, сказал: "Достойный победитель. Без потерь работает, даже огрех не поленился убрать". Комсорг развернул над полем красное знамя. Ветерок сразу взялся играться алым бархатом. Желтые соломинки матерчатой бахромы в солнечных лучах сливались с пшеничным полем. "Поздравляем, Вячеслав, так держать! Закрепи над кабиной", – вручая флагшток, важно произнёс комсорг.

Я стоял перед ними, держа в левой руке косу, уперев её рукоятью в землю, правой сжимал знамя, переминаясь с ноги на ногу, с одним желанием – побыстрее смыться. Ситуацию разрешил подошедший любопытный – пожилой мужчина небольшого роста в голубой сорочке и серых брюках. Восторженный взгляд, бледная кожа и аккуратно зачёсанные седые волосы придавали лицу сияющий вид.

С волнением, мягким голосом произнёс: "Я из Ленинграда. Жизнь прожил, но такое вижу впервые!". На что, выпятив грудь, я с гордостью выпалил: "Это ж вам, товарищ профессор, не Государственный университет, а механка, Тракторно-Балетная Академия. У нас и не такое можно увидеть". Но ничего этого не было. С лицом цвета помидора буркнул им что-то благодарственное и, сославшись на простой машины, приподняв занятые руки, крутнулся на пятках и побежал к "Ниве". Комбайн вздрогнул, напрягся и ожил.

"Интересно устроен человек, – внимательно наблюдая за работой жатки, поскрипывая водительским сиденьем, думал я. – Подавляющее большинство сельчан мечтают уехать и стать городскими". Впереди, за стеклом, спасаясь от грохочущей на всю округу уборочной, по свежескошенной делянке удирали любители злаковых – куропатки. Потешно переваливаясь из стороны в сторону, куцехвостые рябовато-коричневые комочки, проворно перебирая лапками, бежали гуськом в лесополосу. Заботливая мамочка, чуя надвигающуюся опасность, вертя на ходу головой, словно поторапливала и одновременно контролировала "игрушечных" цыпляток. "Вот такую картинку горожане могут увидеть в лучшем случае по телевизору". Новенькая "Нива" продолжала исправно делать своё дело, а мысли исправно текли своим чередом.

"Интересно, какие почести, – вспомнил лица комсорга и агронома, – были б мне оказаны, если бы узнали о том, что позавчерашней ночью по моей инициативе с кульстана угнали трактор?".

Очень уж мне хотелось поработать в ночное время суток. Чтобы всё было как в теленовостях: золотистая пшеничная нива в свете ярких фар словно сама идет и послушно ложится в жатку комбайна, чтобы в следующем кадре чудесным образом превратиться в свежевыпеченный хлебный каравай, лежащий на вышитом рушнике в пышных женских руках пекаря...

С молчаливого согласия наставника в конце рабочего дня машина не вернулась на базу. Оставшись без ужина, двигаясь по полю из края в край, продолжал работать. Южная ночь наступила, как всегда, рано и быстро. Комбайн, повинуясь щелчку тумблера, засветился разноцветными огнями. Панель приборов – тусклый приятный фон – позволяла следить за контрольными стрелками. Прошёл час, однако всё было не так, как в кино. Напряжение усиливалось, окружающая темнота требовала комбайнеру помощника. Приборы, конечно, это неплохо, но живого человека не заменить. И случилось...

Жатка, отказавшись косить, валила сухую ровненькую пшеницу на землю. Чуя неладное, я остановился и, придерживаясь за поручни, сбежал вниз по железному трапу. Щурясь в ярких лучах четырёх осветительных фар, окинул взглядом застывший агрегат и сделал совсем не радужный вывод: "Баста, карапузики... Сушим вёсла, разворачиваем оглобли и прямиком в стойло...". Гремя металлической лестницей, невесело взобрался в кабину. Приподнял жатку, выжал муфту сцепления и, положив руку на рычаг, приготовился включить заднюю передачу, да так и замер. Замер не только я, но и всё вокруг.

"Кина не будет! Электричество кончилось!". Выстрелил афоризмом, украденным из популярной советской кинокомедии. В воздухе повисла полная темнота и тишина, лишь глухо и часто стучало сердце. Кончилось не только электричество, но и заглох движок. На погасшей приборной доске нащупал ключ зажигания. Затаив дыхание, провернул замок. Ситуация в лучшую сторону меняться не захотела.

"Уж если непруха, то во всём...".

В настежь распахнутую дверь, прямо мне в спину, сквознячок приносил волнами тёплый дух дизеля. Из открытой форточки пахло выпавшей росой и свежескошенной пшеницей. Крепко сжимая руками штурвал крейсера, я выжидал, пока зрение и слух привыкнут к новой обстановке и обмозговывал сложившуюся ситуацию. "Ждать до утра нельзя, с началом рабочего дня комбайн просто обязан быть в поле. В противном случае позволивший выйти в ночь мастер неприятностей не оберётся. Остаётся идти на кульстан, за трактором, и завести с толкача...".

Шурша колючей стернёй свежескошенного поля, бежал на огни учхоза. На звёздном небе слабо светился месяц. Задрав голову, определил, что луна – "растущая". (Делается это довольно просто: если на небе сияет месяц буквой "с", то он "старый". Если же к "дольке" приставить палочку и получится буква "р", то луна "растущая").

Пшеничное поле вскоре закончилось, и пришлось, сбавив шаг, пробиваться сквозь высокую траву через овраг. Сбитая роса быстро пропитывала хэбэшные штаны спецовки.

"Влага высохнет, главное, копыто не подвернуть". Благополучно преодолев препятствие, пытаясь восстановить дыхание, отряхнул с ног остатки прилипшей травы. Маневрируя меж спящими сельхозмашинами, отбрасывающими лунную тень, направился к сторожке. Одноэтажное кирпичное здание охраны под одной крышей сожительствовало со складом. Времени на переговоры много не понадобилось. Получив вполне ожидаемый, не обсуждаемый отказ, отправился прямиком к более лояльно настроенным "юным труженикам". Выйдя не солоно хлебавши из одной двери, пять шагов – и ворвался в летний приют для неместных. В довольно просторном помещении стояло полтора десятка сетчатых кроватей, большинство из которых были укомплектованы мирно сопящими практикантами. Слева, за фанерной стеной, в камбузе для наставников, должна была находиться тёплая компашка и моё законное лежачее место. Не зажигая света, которого в "летнике" отродясь не было, заглянул в закуток. Кровати по-прежнему стояли на своих местах, однако без матрасов и постояльцев. Из открытой задней двери, ведущей в небольшой сад, доносились весёлые возгласы и звук моей шестиструнки. Спальные места в хаотичном порядке расположились на траве под низкорослыми вишнями. Знакомые жизнерадостные голоса, разомлевшие, естественно, не от столовского компота на ужин, с оживлением встретили запоздавшего.

"Соловей, ты что, решил в одиночку весь механский хлеб убрать?!". Стараясь не зацепиться за раскидистые ветви вишника, подошел к дружкам.

"Ага, но подвиг не удался, однако". Увидев у ствола свою аккуратно поставленную спортивную коричневую сумку, прямиком направился к ней.

"Тихо, тихо! – заволновались голоса: – У нас там винчишко. Бери свой ужин, вон стоит на твоей подушке, и присоединяйся". (Физическую усталость или сильное нервное напряжение лучше всего снять небольшой дозой спиртного. Главное, чтобы нетрадиционное лечение не перерастало в грандиозную пьянку. Вот ещё одна неувязочка в законодательстве нашего государства – на войну забирали с восемнадцати лет, на уборочные работы и того раньше, но в винно-водочный магазин разрешалось входить только с двадцати одного).

Отыскав в сумке, что хотел, сел на матрас, заправленный одеялом, и принялся за еду.

(В боковом кармане с надписью "Хоккей" лежал самодельный нательный крестик. Из никелированного корпуса старого утюга вырезал крест. В эпоксидный клей подмешал чернила, взятые из авторучки. Эту смесь быстро залил в заранее приготовленную форму в виде распятия. Дав время высохнуть смеси, соединил металлический крест с более узким распятием. Братан, по-зоновскому методу, позаимствованному у освободившихся, смастерил из новой спирали для электроплитки тоненькую цепочку).

Шустро жуя холодную котлету с хлебом, одновременно рассказывал о

случившемся и здесь же изложил свой план. Ребята слушали молча, ни разу не перебив. Несколько минут спустя, под ночным покровом, десяток молодых удальцов, похихикивая, толкали по просёлочной дороге трактор Т-40. Добравшись до спуска в овраг, разогнали машину и завели. В маленькую кабину, включая Захара-водителя, вместились трое, остальные с чувством выполненного секретного задания отправились назад. Света у трактарёнка не было, поэтому я бежал впереди, сжимая губами крестик и маяча светло-серой майкой, указывал дорогу.

Хорошо, что нужное поле лежало сразу за ложбиной. Застывшая "Нива" выделялась тёмным пятном на светлом фоне бежевого поля. Быстро накинув предусмотрительно захваченный металлический трос, заняли исходную позицию. Чтобы не топтать ещё не скошенную пшеницу, решили заводить задним ходом. Мешала темнота. Тракторёнок, выбрасывая вверх искры из выхлопной трубы, натянув сцепку, стоял носом к носу с копнителем комбайна. Костя подавал команды Захару, Витёк, с мостика у кабины, за моей спиной, подсказывал мне. Волнующий момент подходил всё ближе, а вопросов становилось всё больше. Выдержит ли трос, хватит ли мощи и не закопается ли в мягкую почву лёгкий по сравнению с комбайном Т-40. Заведётся ли двигатель, и, когда заведётся, смогу ли я вовремя остановиться, чтобы не поцеловаться машинами.

Всё обошлось, двигатель завёлся, но света по-прежнему не было. Быстро проведя полевую планёрку, решили: трактор вернуть на место сейчас, а комбайн – когда рассветёт. Втиснувшись в малогабаритную кабину, ребята отправились на кульстан. Вскоре, приговорив остаток вина, Витёк и Костя вернулись, но уже с гитарой на плече. «А мы решили тебя одного не бросать!».

Застелили днище пустующего бункера свежей соломой и поочерёдно, словно в танковый люк, спустились в металлическую ёмкость. Ребята вскоре уснули. Свежескошенная ароматная солома слегка покалывала тело через одежду . Прислушиваясь к ровно работающему дизелю, вибрирующему за тонким металлом, задремал и я. Боясь проспать зорьку, то и дело поглядывал вверх, в узкую щель неплотно закрытой бункерной крышки. Когда бархатисто-тёмная полоска сменилась на нежно-розовую, я вылез из укрытия и повёл машину на ремонт. Врывавшийся в открытую форточку свежий ветерок постепенно прогнал остатки сна.

Покрывшийся утреней влагой комбайн, плавно переваливаясь, шёл вдоль поля к просёлочной дороге.

Повернув голову вправо, с уважением посмотрел в маленькое окошко бункера, предназначенное для контроля наполняемости урожаем. Закопавшись в солому, прижавшись друг к другу спиной, спали ребята. Наверное, это и есть настоящая дружба...

Солнце уже ласково пригревало, когда на кульстан подъехала бортовая машина с учащимися и мастерами. Владимир Михалыч внимательно осмотрел выполняемую работу и, не задавая лишних вопросов, по военному кратко спросил: «Успеешь?». «Успею...».

Погрузившись в размышления, внимательно отслеживая работу комбайна, незаметно добрался к концу делянки.

Флагшток со знаменем, временно приютившийся в кабине, поигрывал желтой бахромой.

У края поля, с высот, увидел на склоне оврага васильки и бессмертники.

"Как же в такой день без цветов? Именно эти мне и нужны. На то они и бессмертники, до конца уборки не потеряют своего вида".

Ударил по тормозам. Не тратя времени на спуск по трапу, с мостика, по-хулигански, перемахнул через перила. Приземлившись на мягкую пашню, рванул к склону.

"Романтик, едрёна корень. Хлеб убирать надо, а он за цветочками полез...".

Из ложбины тянуло прохладой. Стоял густой, насыщенный запах травы. Её плотная сочная стена с вкраплениями жёлтого клевера ожидала покоса. Высоко в небе, среди облаков, чуть завитых по краям, серебристым колокольчиком повис жаворонок.

Мимо пролетел лохматый полосатый шмель. (Вот такое чудовище меня ужалило в детстве под правый глаз. Мы резвились на покосе, он выбрался из стожка и без предупреждения – сразу в драку. Неделю бедный ребёнок ходил с перекошенным лицом. Страшно было в зеркало смотреть). Из густой разделительной лесополоски донёсся птичий голос: "Спать пора, спать пора". "Должно быть, укладывает перепелка непослушных деток на послеобеденный сон".

Голубыми цветами – как своими осколками – по склону рассыпалось небо.

Корабль полей, степенно раскачиваясь, плыл по земле. На панели приборов, в такт машине, слегка кивал мне букетик цветов. Солнышко, изливаясь лучами, придавало насыщенность цветовой гамме вездесущей природы.

По нетронутым хлебам лёгкой дрожью пробежал ветерок. Отяжелевшие колосья, ставшие вновь недвижимыми, покорно склонились. Словно просили: "Скорей, скорей, пока не налетел ветер с дождём".

Всё случается, когда тому приходит время.

Уборочная страда подошла к концу. Рекорд 77-й "Нивы" по намолоту зерна пятилетку держался в училище вне досягаемости.

На Краевой комсомольской конференции нас, передовиков ученических бригад, наградили наручными часами, грамотами и почетным знаком "Молодогвардеец".

Дальнейшие события моей жизни протекали стремительно. Всё менялось в лучшую сторону. Назначили старостой группы. Естественно, как это случается в большинстве учебных заведений, прогулы уроков всё же бывали. Но раньше я уходил в первых рядах, отныне шёл последним.

Назначили председателем совета Музея боевой и трудовой славы. Деваться было некуда, пришлось учиться на отлично. Вскоре избрали секретарём комсомольской организации училища. Преподаватели удивлённо спрашивали: "Климов, это ты? Разве так бывает?". "Бывает, – отвечал я. – Когда людям верят и доверяют".

После училища – поступление в институт и повестка в армию.

В Афганистане мне предстояла непростая встреча с комбайном.

Сидя на броне, мы медленно ехали по пригороду Кундуза. "Нива" одиноко стояла на небольшом, плохо асфальтированном пятачке земли. Неожиданным восторгом прошило всё тело. На чужбине, вдали от дома, я встретил лучшего друга, в недавнем прошлом круто изменившего мою жизнь.

Желая поделиться внезапной радостью, бросил взгляд на сослуживцев. Их лица оставались серьёзно-задумчивыми. Сразу стало понятно их безразличие. Просто ребятам не довелось познакомиться с сельским трудягой. Мне ж было известно о нем всё до каждого болтика, я помнил, как стучит его железное сердце.

Запылённая, уже не новая "Нива" уткнулась жаткой в асфальт. Кабина и выгрузочный шнек приклонились к земле. На приспущенных колёсах уборочная машина походила на раненого зверя, готовящегося к последнему прыжку. Всё напрасно, её навсегда пригвоздили жаткой к чужбине.

Комбайн живёт на бескрайних хлебных полях. Здесь же – как в Средневековье – небольшие квадратные чеки. Землю пашут на мулах деревянной сохой. Зерновые превращают в муку на водяных мельницах, перемалывая меж каменных жерновов. Свой короткий срок "Ниве" суждено прослужить, так и не познав размаха полноценной рабочей жизни. Износится, выполняя функцию молотилки, отделяя зёрна от колосков да шелухи. Сломается, и растащат её по дворам, применяя в хозяйстве подручный металл.

Мы постепенно отдалялись. Чувство вины всё сильнее давило на душу. Я оставлял земляка на растерзанье чужакам.

Оторвавшись от моста у сожжённого пшеничного поля, долго шли без привала. Петляющая асфальтовая змейка позволяла держать скорость. По правую руку, внизу, упершись в берег, замер сгоревший бронетранспортёр. Металлический корпус, наполовину погрузившись в речную мутноватую воду, стоял, задрав нос в чужое небо.

"Давненько замер вояка, таких моделей с движком впереди и открытым верхом уже и на вооружении нет. Небось, ещё во Вторую мировую гнал фашистскую чуму на запад. И навсегда прервался боевой путь на далёкой чужбине...".

За гладью реки с размытыми берегами ровной цепочкой тянулись светло-жёлтые сопки. За ними, словно из другого мира, на фоне безоблачного неба вырисовывались ровными геометрическими линиями и углами две высоковольтные опоры явно советского производства. Ближняя, так и не дождавшись электрических проводов, завалилась набок. Вонзившись левым плечом в землю, металлическая конструкция грустно застыла. Две из четырёх опорных ног были взорваны.

Пройдёт немало лет, прежде чем поймут «непримиримые», что хотя бы иногда не стоило отмораживать уши назло «неверным». И десятилетие спустя, столкнувшись с вклинившимся в Афганистан блоком НАТО, вспомнят «шурави» как достойного противника...

Впереди и слева на скале, повисшей вдоль дороги, приютились три грифа-стервятника. За мощной фигурой вожака нервничали два птенца.

Не зная, как к этому зрелищу относиться, я на всякий случай насторожился. Морщинистая длинная шея, украшенная воротничком с неряшливо торчащими в разные стороны перьями, слегка вытянувшись, подалась вперёд. Птица с покрытой старческим пушком лысой головой, приопустив крючковатый клюв, сверкающим "базедовым" глазом нагло пялилась сверху вниз. Словно перед ней не живые люди, а шашлык.

"Кыш, нечистая сила! Кыш!". Сразу захотелось пальнуть в воздух, испугать грифов и вспомнить, как крестились мама и бабушки.

Старый стервятник, впившись когтями вампира в камни, присел на мускулистых ногах, оттолкнулся и, хлопая щербатыми крыльями гигантских размеров, стал уводить детёнышей в горы, подальше от опасного соседства.

"Чур меня... Кыш, нечистая, кыш...".

Под высокими, шапкой нависшими эвкалиптовыми кронами, земля была устлана жёсткими листочками. После полудня мы остановились у сторожевой заставы на привал.

Когда солдатам, как в детском саду, после обеда отдают приказ спать, это означает, что ночью будет войнушка.

Доказательство тому – заходившие по парам, сверкающие в голубом небе самолёты. Штурмовики шли низко над землёй, обрабатывая НУРСами горы. Реактивные снаряды, срываясь с места, опережая самолёт и оставляя белый след, уходили из-под крыла к заданной цели.

Пахло свежей смолой. Плащ-палатка лежала на мягкой опавшей листве. Позволяя Энди отдохнуть от людской суеты, я расположился поодаль от всех. Спрятавшись за многовековым чешуйчатым стволом, читал книгу. Слух и нутро пронзил протяжный жалобный собачий голос. Присев на задние лапы, вытянув приподнятую морду, забыв обо всех, прикрыв глаза, овчарка выла как волк – так же длинно, мрачно и тоскливо .

"Энди!", – с недовольством стукнув кулаком по прошлогодним листьям, прикрикнул я на овчарку. Она послушно и виновато пряча глаза, опустила голову. "Быть беде...", – дрогнуло сердце.

"Да ладно тебе, думать о плохом, – тут же включился хитро сделанный разум. – Просто она устала от работы и шума. А может, её подбили на вой летящие самолёты", – продолжал заплетать кружева изворотливый ум. Успокоив себя и овчарку, решил отодвинуть плохое предчувствие дальнейшим чтением книги.