Текст книги "Сон веселого солдата (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Климов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Поверх всего прапорщик бережно положил непрочитанное письмо, сказал: "Иди в штаб дивизии, там найдёшь дверь с небольшим окошком, всё отдашь им".

Тяжелее груза мне в свои девятнадцать нести ещё не приходилось. Ноги механически двигались к цели. Я держал перед собой личные вещи знакомого, но уже недостижимо-отчуждённого солдата. Я смотрел на буквы, выведенные с любовью женской рукой. Смотрел и видел тоскливые глаза товарища с грустной улыбкой и беспокойную, почувствовавшую беду мать.

В Союз до дембеля, в основном, можно было попасть в трёх случаях : запаянным в цинк, комиссованным по ранению, а также конвойным, сопровождающим груз-200. Побывать дома при таких условиях мало кто согласился бы.

Все находились в приглушённо-подавленном состоянии. К потере сослуживца прибавилась запоздавшая новость, вычитанная из прессы, доставлявшейся к нам из Союза с трех-пятидневным опозданием. Новость, которую уже давно протрубили по всему миру. В газетах "Правда" и "Комсомольская правда" публиковался один и тот же черно-белый снимок, вид сверху на еще невредимую Чернобыльскую АЭС. Не зная, чем грозит эта катастрофа нашим родным в СССР, мы с задумчиво-хмурыми лицами готовились к выходу на боевые. Стараясь не замечать стопку газет, аккуратно сложенную на невысоких ступеньках входа в казарму, с теплом думали о домашних. Своя судьба нас беспокоила сейчас меньше всего, ведь Афганистан так далеко от Украины. Изредка переговариваясь, проверяли на прочность самодельные жгуты для остановки крови. Непригодные выбрасывали. Из автомобильных камер ножницами вырезали новые ленты. По необходимости мастерили кисеты для автоматных патронов. От старых гимнастёрок, на уровне локтя, отрезали рукав, сшивали срез и насыпали боеприпасы. Всё аккуратно складывалось в вещмешок, в комплект которого входили: три ракетницы – белая, зелёная и красная; дымовая сигнальная шашка; гранаты – две РГ-5 и две "эфки"; индивидуальный медицинский пакет; таблетки для дезинфекции питьевой воды; котелок, кружка с ложкой; туалетные принадлежности; нательное бельё. А дальше – кому как повезёт. Миномётчики несли миномёты, радисты – рации, в общем, кто на кого учился.

Лишь единожды перед выходом на полигон, находившийся в выжженной солнцем пустынной саванне, выдали нам солнцезащитные очки. На картонной серенькой упаковке коричневой краской была нарисована девушка, сидящая под пальмой у моря. Под корявым изображением красовалась – такая же коричневая – надпись: "Анапа". "Брехня! – громким голосом выругался я, указывая ребятам на пальму. – От моего дома до Черного моря меньше четырехсот верст, в Анапе пальмы не растут!". Надел стеклянные очки и, выругавшись совсем уж по-взрослому, отшвырнул скомканную хлипкую упаковку в сторону.

На полигоне занимались подготовкой к боевым действиям. Пристреливали оружие, отрабатывали технику ведения боя на местности. В полном обмундировании – это когда на голове каска, на плечах бронежилет с автоматом, за спиной рюкзак. На солдатском ремне – подсумок с четырьмя магазинами, штык-ножи, фляжка с водой. В такой упаковке мы грузились в вертолёт. Долетев до ближайшей сопки, вертушка зависала в полутора-двух метрах над землёй. Бойцы отрабатывали прыжок-приземление и выбор огневой позиции.

Постепенно, день ото дня, приходилось привыкать к новой реальности. Внимательно смотреть, куда ставишь ногу. К посторонним подозрительным предметам не прикасаться. Свыкнуться с мыслью, что в любую секунду может раздаться взрыв или выстрел. Не ждать опасности, пребывая в нервным напряжении и постоянной боевой готовности, а научится жить с этим.

Занятия старались провести до или после полуденной жары. Летом в Афганистане всё пылает жаром, как раскалённая печка. Говорят, что в пустыне можно сварить яйца, закопав их в песок. В долине Кундуза их можно сварить, усевшись на раскалённую броню.

Голубое красивое небо не препятствовало светиле властвовать над землёй. Петляя между сопок, два бронетранспортёра с автоматчиками, вырвавшись на ровную поверхность чужой земли, прибавили скорость. Боевые пятнистые машины, сливаясь с местностью и сохраняя дистанцию, двигались след в след.

Причина удаления от лагеря была обычной. После завтрака комроты подыскивал место для стрельбища (вероятно, считал, чем дальше от штаба, тем легче живётся.) Выжженная саванна лежала, словно чистый лист бумаги. На горизонте зеркальной дрожащей кляксой блестел завораживающий мираж. Редкая, давно высохшая трава трухой оседала на землю.

«Поле, русское поле!», – вглядываясь в дышащую жаром прокаленную бескрайнюю пустыню, проговорил я себе. – Где же ты, русское поле?! Весной – густо пахнущее диким разноцветьем. Свободно гуляющий по бесконечным твоим просторам ветер, напитавшись степным ароматом, с легким шелестом раскачивая густую сочную траву, унесётся за луговой горизонт. В высоком голубом небе звенящий незримой точкой, доступной лишь слуху, повиснет над твоими родными просторами жаворонок. Осенью, словно прожившее еще одну жизнь, русское поле украсит себя ковыльной проседью...".

Бесспорно, ты красива, земля Афганистана. Откуда нам было знать тогда, что мы навсегда заболеем тобой, и эта война есть наивысшая точка кипения всей нашей жизни? Многие, вернувшись в Союз, будут гореть в воспоминаниях, покуда не сожгут себя дотла. А кто сможет вырваться из пепла прошлого, не проживёт и дня без мысленного возвращения сюда, чтобы вспомнить, и чаще по-доброму, землю Афганскую. Но сейчас, забыв обо всем, я смотрел вдаль и размышлял: "Как же тебя далеко занесло, Слава, словно на другой край Земли. И когда я смогу сказать: "Здравствуй, русское поле!", раскинув руки, упав в душистый чабрец, слившись с землей, раствориться в сладком мирном сне? Когда смогу увидеть тебя, русское поле, вновь? И увижу ли?".

Словно почувствовав чей-то взгляд, придерживая каску рукой, всмотрелся вверх. Высоко в небе, распластавшись на восходящих потоках горячего воздуха, кружил горделивый "смотритель пустыни" – гриф-стервятник.

Капитан лет сорока, сидевший рядом на броне, указав рукой, бросил: "Видишь след спаренных колёс? Это духовский". Я оглянулся, наш след был другим.

На пути показалась одинокая глинобитная хижина. Небольшая квадратная постройка с плоской крышей, без окон, с зияющим дверным проёмом. По всей вероятности, служила она пристанищем для кочующих пастухов. Мы приостановились, издали присматриваясь к объекту. После освежающего ветерка, едва машины остановились, вновь навалилась жарища. В металлической телогрейке, да такой же шапке и высоких зашнурованных ботинках в это время дня было мягко сказать – неуютно. Предупредительные выстрелы в стену спугнули скрывавшихся от солнца и посторонних глаз огромных полутораметровых серых варанов. Выскочив из укрытия, задрав антеннами мощные хвосты, сладкая парочка, широко расставив когтистые лапы, спасалась бегством.

"Ни фига себе сухопутные крокодильчики! – не сдержался я. – По сравнению с нашими советскими ящерками эти – ни дать ни взять драконы!".

Все спешились, было решено здесь пристреливать оружие. Лёжа на бронежилетах, крутили мушки, палили в глиняную стену. Командир проверял стволы на меткость.

Управившись, оседлали бронетранспортёры и поднялись на сопку. Выставив часового, стали убивать время. Кто-то, изнывая от жары, искал тени возле машин, кто-то чистил автоматы.

Большинство делало это без принуждения, осознавая, что автомат теперь как братишка родной. (Ты можешь уши не помыть, но автомат почистить ты обязан!).

Сильна наша страна в военной промышленности. Уж что-что, а оружие делать мы умеем. Примеров тому масса.

Однажды небольшая колонна протискивалась по узкой дороге сквозь "зелёнку" кишлака. Как всегда, пыль, жара и нервы натянулись, как струны. Наша бронемашина остановилась над речушкой на хлипком мосту. Тарас, водитель-механик, поднимаясь из люка, слегка ударился головой о ствол ручного пулемёта. Сругнувшись, дал ему сдачи. Пулемёт, скатившись по броне, ненадолго задержался на краю моста и нырнул в воду. И тут началось.

Пулемётчик кричал, что он в воду не полезет. Водитель огрызался из чрева машины...

Я с завистью смотрел на утопленника, лежащего в холодной прозрачной искристой воде. Он замер с детской непосредственностью на левом боку, упершись в чистые камни. У меня же под каской и броником – разводы высохшей соли. Скандалисты притихли, солнцепёк мешал разговору. Головная машина, выдохнув облаком сизого дыма, тронулась вперёд. Роман, командир взвода, сидевший, опустив левую ногу в открытый люк, а правую свесив с борта, нахмурившись, коротко бросил напыженному пулемётчику: "Офонарел!". Подчиняясь приказу, бормоча нецензурщину, тот скользнул по броне и спрыгнул по колено в воду. Вернувшись на место, передёрнул затвор и выпустил короткую очередь в землю. Осечек не было.

Часовой, находившийся на броне возле башни, забил тревогу. В его обязанности входило следить не только за местностью, но и, надев шлемофон, за эфиром. В любой момент наши могли вызвать на связь. Было видно, что часового обеспокоил эфир. Возбуждённым голосом сообщил, что случайно отыскал чужую волну. Всё понятненько, я тоже пару раз грешил этим. Крутил бортовую рацию, уж очень хотелось послушать музычку. Советскую навряд ли, на худой конец, хотя бы местную.

Часовой, видимо, тоже решил развлечься, за что позже получит нахлобучку. В эфире вместо музыки он нарвался на разговор двух голосов на дари, местном наречии. Санинструктор-узбек по кличке Пинцет, немного понимающий язык, надел шлемофон. Возвышаясь над нами, словно с трибуны, отрешённо вещал: "Они называют цифры квадрата, в котором находятся. Ждут денег и просят привезти побольше водки".

"О, как! – горделиво подумал я. – Даже здесь пристрастились к нашему национальному напитку!".

Прищурившись от яркого света, комроты внимательно осмотрел застывшие в обманчивой тишине сопки. На мгновенье задумался и спокойным голосом скомандовал: "Уходим". Боевые машины с бортовыми номерами 301 и 302, в поднимающихся от раскалённой жёлтой земли волнах жара, по своим следам возвращались обратно.

Вечерело, медленно теряя силу, клонясь к закату, солнце уходило на новый круг. Оживали не только люди, но и местные обитатели пустыни. Поверх коротко стриженных голов сидящих на земле солдат я увидел двигающийся объект и удивлённо присвистнул: шустро работая гибким телом, сторонясь незваных гостей, ползла змея. Ранее тем же маршрутом стрелой проскочил суслик. Воздух после жестокого палящего дня постепенно становился восхитительно прохладным.

Солдаты с задумчивыми лицами, погрякивая ложками о зелёные котелки, ели кашу с тушенкой. Хлеб заменяли галеты и сухари, выгнувшиеся, как невзрачные лодочки. Напротив каждого стояла металлическая кружка со сладким чаем. Застиранные, выгоревшие на солнце опрятные гимнастёрки сливались с песчано-глинистой землёй.

Летняя столовая была проста и надёжна, как солдатский сапог. Две параллельно вырытые неглубокие траншеи служили пристанищем для стоп. Военнослужащие садились на землю друг против друга. Импровизированные лавки и стол накрывались плащ-палатками. Недостаток один – всё та же полуденная жара.

В назначенный вечерний час для оглашения пароля в полевом штабе собирались офицеры от всех подразделений. (Кстати сказать, пароль в переводе с французского означает «слово»). Собравшимся сообщали ежедневно меняющееся однозначное число. Схема работы секретной цифры проста и надёжна, при условии, что с математикой дела обстоят хотя бы на слабенькую троечку. Часовой, заметив человека, громким голосом подаёт команду-вопрос: «Стой! Кто идет?». И сразу же называет уменьшенную цифру пароля. Идущий обязан без промедления остановиться и так же громко и внятно назвать свою цифру, чтобы в сумме получалось назначенное на эту ночь секретное число.

После развода спать ложились в тридцатиместной палатке. Матрасы с подушками двумя рядами лежали на тёплой земле. Поднятые прорезиненные боковины палатки давали свободу прохладному ветерку.

Выспаться в эту ночь так и не удалось.

Отрывистый крик как рукой смахнул ещё не крепкий сон. Все замерли, вглядываясь в темноту. Крикун сдавленным испуганным голосом попросил зажечь спичку. Сдерживая резкие телодвижения, дрожащим голосом призвал поднять плащ-палатку. На груди, притаившись чёрной точкой, сидел скорпион. Испугавшись яркого света, слегка вытянувшись всем телом и задрав ядовитый хвост, с завидной быстротой драпанул в темноту.

Укутавшись почти с головой в плащ-палатку, я заставлял себя заснуть. Дневная усталость взяла своё.

Вскоре тот же тревожный голос стал просить, чтобы из-под штанины извлекли сороконожку. Она оставила на коже солдата свой огненный след.

Закручивая подушку в матрас, я бурчал себе под нос: "Да это ж настоящий террариум! Даже если они смертельно опасны лишь в брачный период, и от укуса скорпа разбарабанит конечность, как дерево, да и только. Всё равно пойду-ка я лучше спать на броню, кто их знает, что у них на уме. У этих таракашек, небось, и мозг меньше спичечной головки". Крепко прижав к себе спальный рулон, осторожно ступая босыми ногами по гладкой тёплой земле, думал о том, что завтра, прежде чем одеться, необходимо внимательно осмотреть одежду и обувь. Забросив ношу на спину БТРа, пулей взлетел следом. Расположился на мягком матрасе, ногами к движкам: "Пусть они бензин нюхают и наоборот".

Лёгкий ночной ветерок делился свежестью и пряным запахом саванны, смешанным с бензином. Вынув руку из-под плащ-палатки, тронул ладонью стальную машину: "Прохладненькая". Улыбнувшись, вспомнил оставленное навсегда сквозное отверстие в командирском люке броневичка, на котором сейчас пытался уснуть.

Жизнь непредсказуема, и в этом её красота. Будущее закрыто от нас, но мы упорно пытаемся переконструировать изменчивый мир под себя. Иметь жизненную цель, – возможно, это неплохо. Но люди погрязли в мечтах и надеждах, незаметно для себя превратились в рабов будущего. Планируем, как провести выходные после рабочей недели. Мечтаем и ждём отпуска. Летом думаем о белоснежной прохладе, зимой скучаем по весеннему разноцветью. Хнычем о несбывшихся планах и вновь строим новые. В погоне за будущим упускаем настоящее. Живя в надеждах, безвозвратно теряем повседневную радость. Однако, если был старт, неизбежно ждёт и финиш. Оглядываясь на прожитое, накануне последней проверки у Бога, осознаём тщетность приложенных усилий. Мечты отменяются, радостные надежды уступают унынию и депрессии.

Война диктует свои правила. Можно запланировать прибытие из пункта А в пункт Б, разработать и утвердить план боевой операции и предположить её конечный результат. Предположить, но не более. Подавляющее большинство попавших на войну уверены, что их не убьют. "С кем угодно это может случиться, но не со мной. Так не бывает, ведь меня с душевной теплотой проводили в армию, ждут возвращения, поэтому я однозначно вернусь". Внезапным электрическим разрядом, с легкостью пронзая мыльный пузырь самоуверенности, загоняя в ступор, вклинивается смерть. Повседневный распорядок дня, мечты и желания становятся второстепенными. На земле лежат Его автомат и бронежилет, каска и рюкзак, но Его нет. В казарме ещё некоторое время будет неприкасаемо стоять Его кровать и тумбочка с личными вещами, но Он не придёт. На вечерней поверке старшина, зачитывая фамилии личного состава, запнётся, и повиснет тяжелая пауза. В строю есть Его место, но Его нет и уже никогда не будет.

"Кто следующий и когда?"...

Солнце утром вновь поднимется, а вечером сядет. И мы скажем про себя: "День прожит, и слава богу". А иногда: "Мгновенье прожито, и слава богу". Временные отрезки как-то сами собой станут короче, а цель и мечта – одна на всех: "Вернуться домой". И, если повезёт, уже в Союзе, обернувшись в последний раз, тихо прошептать Афганистану: "Слава богу, я живой!!!".

Война в разы увеличивает жизненную непредсказуемость, в любой момент могут произойти перемены, о которых даже и не думал. Учитывая эти факторы, старослужащие передавали свой опыт вновь прибывшим. Меня научили управлять бронетранспортером. Это было нетрудно, ведь технику я любил и был знаком с ней ещё с детства.

Чем многогранней интересы человека, тем легче и быстрее он адаптируется в экстремальных ситуациях. В юношеские годы с дружком Серёгой были радиохулиганами. Забава такая уголовно наказуема, однако мы с большим удовольствием придерживались другого неписанного закона: "Авось, небось и накось выкусь". Потрошили старые телевизоры и радиоаппаратуру. Из бэушных деталей, вдыхая запах канифоли, паяли передатчики и гнали в эфир современную музыку. Правда, радиус покрытия у таких самоделок был невелик, всего лишь километров до десяти. Поэтому с бортовой рацией "Р-123" возиться долго не пришлось. Ну и, конечно же, научился разбирать, заряжать и стрелять из спаренных пулемётов. В скором времени я получил возможность отличиться, проковыряв дырочку в сантиметровой броне.

Стояли в тот вечер на блоке между безымянным кишлаком и стратегически важной шоссейной дорогой. На потемневшем небе включились самые яркие звёзды. Как всегда, ночная смена бодрствовала на боевом посту, а остальные спали или готовились ко сну. Вдруг со стороны дувала, за которым бежала стремительная река и сразу начинались горы, неожиданно загрохотали разнокалиберные выстрелы. Все, кто спал и не спал, попрятались куда придётся. В возникшей паузе духовского послания: "Спокойной ночи", словно из ниоткуда, раздался голос командира: "Климов!". "Я!", – незамедлительно отозвался ему. Капитан как-то по-свойски, совсем не по-военному, добавил: "А ну покажи им, что и у нас кое-что имеется!". Стараясь избежать знакомства с пулей-дурой, я неохотно, но быстро отправился к орудию. Вглядываясь в приятно-прохладную темноту, шел, пригнувшись, на полусогнутых, бурча недовольно под нос: "Климов-Климов, что, остальных корова или, лучше, верблюд языком слизнул, что ли? Пулемётить – Климов, на гитаре сыграй – снова Климов...".

А на прошлых боевых я еще и целую неделю кашеварил. С продуктового склада почему-то получили не сухпай, а сырые картофель, капусту, крупы и всё такое. Лейтенант, обращаясь к личному составу, задал вопрос: "Кто умеет готовить?". Стоящие в шеренгу по одному пятнадцать бойцов ответили дружным молчанием. "Климов, бери любого в подсобники и учись, деваться некуда".

Добравшись без происшествий до цели, открыл боковой люк и щучкой нырнул в десантское отделение, не забыв затворить за собой металлическую калитку. Продвигаясь на ощупь и стараясь не повредить физиономию и конечности о творческий беспорядок в машине, быстро закрыл водительский люк. Затем проделал то же самое с командирским, как выяснится позже, не совсем удачно. Нащупал в темноте крутящееся сиденье пулемётчика, сел и лишь тогда, протянув левую руку в сторону и вверх, включил дежурное освещение. В ночных стрельбах участвовал впервые, от этого чувствовалось лёгкое напряжение. Щёлкнув тумблером электропривода орудия, сразу погасил тусклую зеленовато-голубоватую подсветку. Посмотрев в линзу прицела, увидел то, на что и рассчитывал – кромешную тьму. Действуя по памяти, развернул башню вправо и левой рукой немного опустил пулемётные стволы. Нажал кнопку автоматического пуска крупнокалиберного пулемёта. КПВТ послушно выдал короткую очередь. Боевая машина качнулась на резиновых шасси, словно на волнах. Зазвенело в ушах, и запахло жжёным порохом. За бортом приглушённый голос капитана корректировал стрельбу: «Правее и ниже». И тут меня осенило: "Да ведь в ленте ПКТ-трассера я же сам перед выходом комплектовал боеукладку. Пулемёт Калашникова хоть и будет послабее своего соседа, но трассирующие пули позволят отследить линию огня. Всматриваясь до боли в глазах в тусклую сетку прицела, лёгким надавливанием большого пальца утопил правую кнопку «гашетки». Раздался ранее не знакомый грохот строчащего пулемёта совместно со звоном вибрирующей брони. Одновременно с гулом, давящим на слух, возник световой эффект. Словно в закрытом помещении запустили фейерверк. Горящие жёлто-красные светлячки двигаясь по спирали сверху вниз и по часовой стрелке, хаотично прыгая, заполняли десантское отделение. Молнией проскочила мысль: «Достал-таки духовский гранатомётчик! Вот что чувствуют люди в подбитой броне...». В кромешной тьме ощущались дым и гарь. Не обращая внимания на мерцающие зайчики в глазах и звон в ушах, прислушался к телу. Жгло мизинец правой руки, по-прежнему сжимающей рукоятку вращения башни, по правой щеке стекала тёплая струйка. Беззвучно открылся боковой люк и взволнованный голос командира спросил: «Ты живой?».

"Да вроде живой", – не менее взволнованно, размазывая липкую кровь по щеке, ответил ему.

"А что случилось?".

"Да я и сам не понял".

Виновником салюта был я и приоткрытый люк, ставший на пути трассирующих пуль.

В последующие дни капитан, восседая на броне, проталкивал мизинец в рваное отверстие командирского люка, шутливо спрашивал: "Климов, это кто?".

"Духи, товарищ капитан, духи-негодяи", – улыбаясь, отвечал я.

Глава 3

...нам могли рассказать,

мы могли не поверить словам.

Мы учились глаза

нашим мёртвым друзьям закрывать...

После жестоко жаркого дня земля всё глубже погружалась в мягкую прохладу ночного сна. Однако в обманчивую тишину спящей пустыни могли поверить лишь новички, она продолжала жить своей, теперь ночной, жизнью, и доказательством тому был возникший и затихнувший, нагоняющий тоску заунывный шакалий лай (то как зверь шакал завоет, то заплачет как дитя). Перевернувшись на другой бок, натянув плащ-палатку до самых ушей, стал убаюкивать себя мыслью: «На броню забраться они не посмеют». Стальная восьмиколёсная кровать, стоявшая на краю полевого лагеря, словно пытаясь увести мысли в другое русло, указывала своей пулемётной рукой в ночное небо. Яркая луна, повисшая спелой дыней, заливала всё вокруг холодным голубоватым сиянием. Млечный путь неисчислимым множеством мерцающих светлячков протянулся от горизонта до горизонта. Звёздное небо низко повисло над землёй. «Как хорошо, что человек имеет возможность видеть эту красоту, не существует на свете слов, позволяющих описать зримое. Завтра это бескрайнее звёздное покрывало будет совершенно иным и, возможно, ещё прекрасней. Зрение – это чудо, утром в лучах восходящего солнца окружающий мир вновь будет радовать глаз своей радужной неповторимостью». С этими мыслями, отчего-то посещавшими меня уже с детских лет, провалился в крепкий здоровый ...сон.

Глухие удары сотрясали броню. Объявили срочное построение. Эта ночь казалась бесконечной. Как говорят сельчане на далёкой Родине: «Началось в колхозе утро!». На военный лад те же слова звучат примерно так: «Опять труба вперёд зовёт!». До рассвета ещё оставалось часа полтора. Зорька на востоке только-только проснулась и медленно, но уверенно взялась за свою работу.

БТР с зажженными габаритами застыл в ожидании на дороге. В предутренней темноте на боковом десантном люке словно люминесцентным тусклым огнем светился выведенный белой краской триста первый номер машины. Пробиваясь сквозь пыльную темноту светом фар, по-молодецки шустро выскакивали БМПшки. Степенно, вразвалочку, выдвигались на дорогу танки. Боевые машины послушными солдатами выстраивались в колонну по одному. Асфальтовое покрытие здешних дорог заслуживало уважения. БМПэшки крутились на нем, как на льду. Сорокапятитонные танки, даже не оставляя гусеничного следа, с лёгкостью разворачивались на месте. Учитывая, что выбоины на асфальте несут минно-взрывную смертельную опасность, покрытие клали повышенной прочности. Могут и наши, когда захотят, качественно выполнять поставленную задачу.

Укрываясь от утреннего холодка, набросив на плечи бронежилет для сугрева, спросил у капитана: "Куда идём?".

Он пожал плечами.

По ночному пустынному шоссе двигались быстро. После мытарств по бездорожью асфальт воспринимался как сверхцивилизация. Справа во мраке появились мерцающие живые зелёные точки. Ударивший молнией луч прожектора обнаружил стайку длинноногих шакалов. Почуяв опасность, засвеченные ночные хищники в дружной нервозности поджали пышные хвосты, сутуля и без того облезло-костлявые спины.

Повторяя изгибы шоссе мерцающими огоньками замаскированных фар, колонна уверенно приблизилась к мосту. Блок-пост приветствовал своих парой открытых шлагбаумов. В полумраке светлыми пятнами мелькнули лица бодрствующих на боевом дежурстве. Ночная смена охраняла стратегически важный объект – мост, переброшенный через утонувшую в темноте реку Кундуз. Вскоре броневая ударная группа вклинилась в тишину одноимённого спящего города. Несмотря на напряжение и предутреннюю серость, занятно было смотреть по сторонам и наблюдать, как меняется провинциальная столица. Как улицы становятся цивилизованней и современней. На смену глиняным дувалам, выстроенным из подножного материала, пришли более-менее приличные каменные дома. Вместо дуканов или, по-нашенски, торговых лавок, без которых восток уже совсем не восток, появились магазинчики с припылёнными витринными стёклами. На перекрёстке, впереди и слева, подчиняясь в большой степени не правилам движения, а неписанному закону военного времени – "Не лезь с голыми руками на танк", уступая дорогу колонне, стоял шоколадного цвета пассажирский скотовоз. Автобус с полным отсутствием стёкол был разделён на две половины. В первой в разноцветных одеждах восседали крестьяне. В заднем отсеке, возвышаясь мохнатыми коричневыми хребтами и фигуристыми рогами, путешествовали – наверняка в сторону базара – три коровы. По временно малолюдному центру ехали недолго. На круге свернули направо, и цивилизация, не успев начаться, пошла быстро на спад.

Рассветало. Слева от дороги, вдоль чековых квадратиков, мелькая меж редких деревьев, в сторону города двигалась не совсем обычная вереница людей. Во всём чёрном, гордо восседая на вороном красавце-скакуне, рысью ехал мужчина в папахе. Вслед за ним, гуськом, согласно статусу и возрасту, бежали три женщины в свинцового цвета накидках, скрывающих голову и тело. Прижимая к груди небольшие ноши, слегка наклонившись вперёд, с трудом видя дорогу перед собой сквозь плотный сетчатый квадратик паранджи, они едва поспевали за всадником.

Впереди и слева от главной дороги величаво возвышалась вековая эвкалиптовая аллея, ведущая к взлётке и нашей дивизии. На перекрёстке, застыв в ожидании, вытянув длинное жало скорострельной пушки, стояла новенькая БМП-2. Нас встречал штабной офицер, весь такой же новенький и выглаженный, прямо противно смотреть. Правда, я так и не разобрался – противнее смотреть было на выбритого, залакированного красавчика или же на себя – загоревшего и заветренного, застиранного и запылённого. "Так было, есть и будет всегда. Они взирают на нас свысока, а мы, лицезрея "павлина", подчиняясь рефлексу Павлова, ощущаем нарастающий зуд в кулаках и неизменное желание проредить птичке холёные перья. Однако штабные все так же остаются на своей мнимой высоте и, используя служебное положение, бывает, с гордым видом возвращаются в Союз с "честно заработанными" нашими боевыми орденами и медалями.

Офицер, сохраняя чувство собственной важности, быстро приблизился к головной машине и передал командиру планшет с картой местности. На Мадрасе, при неизвестных обстоятельствах, пропали два бойца.

Колонна, ещё некоторое время двигаясь по асфальту, свернула вправо. Пейзаж (как его называют настоящие писатели: «обои») вдоль вихлястой узкой дороги, которую и проезжей частью не назовёшь (но для брони бездорожье вполне проходимое), оставался без изменений: сопки, пыль, сухие горные русла и традиционное изобилие солнечного света и тепла. Недосып и убаюкивающе-монотонный гул спаренных двигателей делали своё дело. Солдаты, не особо сопротивляясь, погружались в сон, отдаляющий от забот и тревог. Да от тоски по дому и Родине, тоски, болотной трясиной затягивающей в уныние.

Неожиданно из командирского люка показалась голова ротного. Осмотрев дремлющее войско, он на мгновенье задумался и так же быстро исчез. Вскоре вынырнул вновь, но уже с гранатой в руке.

"Вот и её час пришел, а то болтается уже неделю под ногами, гремя о металлический пол", – прямо-таки философски размышлял я, равнодушно отслеживая происходящее. Капитан тем временем вкрутил взрыватель, оторвал чеку и, размахнувшись, бросил гранату в сторону от дороги. От взрыва, прогремевшего совсем рядом, солдаты, как по команде, встрепенулись и машинально схватились за автоматы.

"Не спать!!!", – звучным голосом протрубил командир и исчез в люке. Сливаясь с поверхностью земли, прямо по курсу замаячили глинобитные дувалы. Небольшие населённые пункты здесь строились кому как бог на душу положит. У нас на родине обычно так размещались люди на пикничок у водоёмов: охотники пофестивалить большими компаниями отдыхали семьями чуть поодаль от людского шума, в стороне от них – одиночки-любители уединённого спокойствия. Так и тут: однотипные, возведенные с большим трудом постройки объединялись не только односортным стройматериалом в виде глиняного замеса, но и полным отсутствием какой-либо цивилизации.

Непривычными для глаз были захоронения усопших. Помимо общепринятых кладбищ попадались земляные холмики рядом с дорогой. Создавалось впечатление – где человека настигла смерть, там его и предали земле. Такие могилы видно было издалека благодаря стоявшим у каждой из них деревянным трёхметровым шестам, на верхушках которых развевались на ветру небольшие, чаще зелёные, матерчатые знамёна с надписями на неизвестном нам языке. Однажды увидели на таком шесте ромб, переходящий в человеческую пятерню с расставленными пальцами. Как потом выяснилось, это означало: "Здесь похоронен не отомщённый". И необязательно тень вины падала на советских (нас здесь называли "шурави"). Многочисленные племена и роды, населяющие Афганистан, отличаются своей воинственностью. Некоторые споры у них до сих пор решаются в рамках традиционного кодекса чести, основу которого составляет кровная месть.

Повинуясь ведомому, уткнувшись друг в друга и накрываясь клубами пыли, боевые колесницы медленно останавливались. Справа, гремя тяжёлым металлом, плавно переваливаясь на ухабах, толкая семитонные катки, уверенно полз «утюг». Так в эфире кодировался оборудованный на базе танка Т-62 минный трал – БТС.

Экстремальное путешествие по неизведанной местности надолго оставляет массу впечатлений. И далеко не всегда воспоминания о войне – грустные. Минный трал, вышедший вперёд, и стал однажды участником небольшого приключения.