Текст книги "Сон веселого солдата (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Климов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Водная процедура заняла минимум времени, но этого вполне хватило, чтобы одним махом напиться, помыться и выстираться. Ребята с пониманием смотрели на мой отчаянный демарш, однако повторить заплыв никто не решился. Оставляя мокрый след, со счастливым лицом взлетел на броню. Давая возможность уйти лишней воде с ненадолго потемневшей одежды, постоял на корме весь такой сияющий, взявшись за ребристый пулемётный ствол, предусмотрительно направленный в сторону "зелёнки". Откуда-то слева, с хвоста колонны, послышалось размеренное, частое, длинное стрекотание. Судя по всему, ручной пулемёт. Духовский стрелок только что и навсегда вывел из строя ставропольского лейтенанта, тяжело его ранив.

К тому времени как мы подошли к назначенной цели, влажный след экстремальной стирки давно испарился.

Солнышко, перебравшись на вторую половину светового дня, клонясь к древним, как мир, горам, слабело и не так сильно палило. Самоходные артустановки издали долбили кишлак, остальные броневички заняли огневую позицию на сопках. Я полулежал, опершись на башню, в шлемофоне, с автоматом на коленях и, борясь со сном, наблюдал за тылом. Пока САУшки отрабатывали свою партию, солдаты, улучшив момент, пытались уснуть, сказывалась бессонная ночь. Спаяв небо с землёй, живым пламенем дрожал мираж. Пара одногорбых верблюдов с детёнышем отрешённо паслась у кромки зеркальной глади не существующего иллюзорного озера.

Звучащий в наушниках размеренный голос артнаводчика, словно играя в морской бой, корректировал огонь. Вдруг прямо над головой просвистело что-то довольно серьёзное. Мне даже показалось, что я увидел шелестящую рядом болванку. Мгновение, и бронетранспортёр подбросило и заколыхало, словно на волнах. В ложбине меж сопок ухнул взрыв. Из командирского люка, как ошпаренный, выскочил заспанный капитан. Выхватил у меня шлемофон и стал кричать в эфир, да так громко, что артиллеристы его б и без рации услышали. Сначала последовали матюки. Затем офицер посоветовал взять ближе и левее: "Вот тогда вы точно накроете свою "коробочку с карандашами". Монолог заканчивался тем, с чего начался – нецензурной бранью. После артобработки, вытянувшись цепью, мы пошли на зачистку злого кишлака. Расстрелянных в упор солдатиков обнаружили в арыке.

Сняв головные уборы, медленным шагом, военнослужащие шли проститься с однополчанами. Два цинка стояли на полковом плацу.

Глава 4

...крутой разворот, остановка и взрыв.

И в клочья броня, и душа на куски...

С Энди мы подружились быстро. Сошлись два своенравных характера с общим взглядом на жизнь. За продукты не дрались, не унижались и подачек не вымаливали. Не скулили, напрашиваясь на жалость, но обидчикам показывали зубы. Основное отличие заключалось лишь в том, что она чепрачная немецкая овчарка, а я шатенистый русский солдат. Но задача у нас была одна – выжить и людей спасти от затаившихся в смертельной опасности мин.

Ловко орудуя молотком (крушить – не строить) разбирал ящики от боеприпасов. Освободившиеся доски шли на постройку собачьей будки. Материалом старшина разжился на артскладе. В прямом смысле слова, материальчик – мечта любого столяра: ровненький, сухой и душистый... Пилил не торопясь, захваченный размышлением о гражданке. Память рисовала тонущий в пестроте разноцветья и зелени компактный посёлок Пионерный, одноэтажную школу, в которой учился с пятого по восьмой класс. После уроков, накушавшись аж до икоты гранита познания, волоча, казалось, пудовые портфели, уныло расходились по дворам.

Дома дважды мыл руки с бактерицидным средством. Аккуратно складывал одежду, устраивая её в шкафу, и медленно, тщательно пережевывая еду, обедал. Затем сразу усаживался выполнять заданные уроки. Разбирал правописание, зазубривал теоремы и формулы, ломал голову над арифметикой...

Ага, как бы не так. Всё обстояло с точностью до наоборот.

Портфель летающей тарелкой пикировал прямиком в самый дальний угол комнаты. Едва согретый обед проглатывал подобно чайке. Скучная домашка, впрочем, как и в предыдущий день, задвигалась – до лучших времён. Приободрённые и переодетые, вновь собирались сугубо юношеской командой. На деревянных верстаках в школьной мастерской раскладывали чертежи и с умным видом планировали работу на оставшееся дневное время. Кружок "Наши руки не для скуки" официально назывался "Моделист-конструктор".

Трудовик Александр Иванович раздавал каждому по потребностям – наждачную бумагу и лобзик, шпангоуты и гвоздики, "баксидку" и краску, всего не перечесть. Скрупулёзно, день за днём, терпеливо и даже иногда нудно мастерили уменьшенные копии катеров, кораблей и самолётов. В праздничные дни выставляли свои работы на всеобщее обозрение. Ярким пятном, как результат усердия, помнилась поездка на краевую показательную выставку моделей, проходившую в центральном Комсомольском парке города Ставрополя...

Давно раздражавший своим присутствием ротозей спросил: «Ты до армии работал плотником?».

Считая его виновником разбитого молотком пальца, выстрелил снизу вверх острым взглядом. Очень захотелось съязвить в ответ думающему, что картофель растёт на деревьях, а молоко вытекают из крана на молокозаводе.

Утерев пот тылом ладони, ответил, что деревня всему научит.

Отложив в сторону ножовку, сел на землю в тенёк. Прислонившись к прохладной стене, рассматривал руки, усеянные опилками. Вдыхал запах дерева, запах дома. Мне всегда нравилась свежесть скошенной травы, вспаханной земли, древесной стружки.

В лесу на берегу Кубани жила наша семья, откуда и стартовал мой жизненный путь.

Отец Анатолий лесорубил в лесхозе. Мама Нина воспитывала двух сыновей-погодков. Мы подрастали, надо было готовиться к школе. Переехали ниже по течению реки в село. Пилили с раннего детства. Старший брат хозяйничал ножовкой больших размеров. Моя пилка зубом помельче, но зато с фигурной ручкой.

Тискали туда-сюда металлическое полотно, то и дело поправляя на взмокших головах чёрные шапки-ушанки с привинченными красными пятиконечными звёздами.

Зимой печь топилась дровами. После растопки слегка пахло дымком. Дружески потрескивающие поленья создавали уют и покой. Печь постепенно заполняла собой всё пространство. В темноте, пробиваясь меж чугунных колец, пламя причудливо играло на стенах и потолке. Жёлто-красные зайчики незаметно бледнели, сползая в детский сон.

Когда подросли, отец укладывал на "козла" ствол высохшего дерева и вручал двуручную пилу "Дружба" или, иначе, "Тяни на себя". Вжик, опилки тонкой струйкой оседали на землю в одну сторону. Вжик – в другую.

Бывало так, что ругались, обвиняя друг друга в слабой тяге.

Станица Богословская лежала вдоль реки, упираясь в Кубанский лес. Такое красивое название она носила до Октябрьской революции. Возможно, красный кавалерист Балахонов был хорошим командиром. Но зачем, приспосабливаясь крушить старое и красить себя в новый цвет,

мы, некудышные потомки, как ужаленные торопимся все переименовать и ходим павлинами?

Подошла Энди и улеглась рядом в тени. Дружески потрепав за мягкую холку приземистую овчарку, про себя добавил: «Ты права, пора идти за твоей законной воинской пайкой».

Дальнейшие события протекали, как в заученной ещё в восьмом классе песне: "Опять тревога, опять мы ночью вступаем в бой".

Головная восьмиколёсная машина, преодолевая морщины земли, то проваливалась в неглубокие овражки, то, задрав нос, выравнивалась на поверхности плато. Гусеничный лязг, сплетаясь с гулом мощных моторов, расталкивал утреннюю тишину, упрямо в нее врезаясь. "Ниточка", остерегаясь мин и ощетинившись стволами, тянулась параллельно едва заметной просёлочной дороге. Песчаный окрас брони сливался с поверхностью земли. Справа наступала цепочка гор. Слева теснила "зелёнка". Пыль, смешиваясь с выхлопными газами, накрывала людей и машины. Лениво оседая, ползла по каскам и конусу башни. Рыжими снежинками украшала ресницы. Рисуя контуры сидевших на броне солдат, ложилась намётами.

Водители БТРов пустили в ход стеклоочистительные щётки. "Дворники", неохотно маяча туда-сюда, сметали с крошечных окон струящиеся пылевые крупинки. Я экспроприировал у водилы его бесхозно болтавшийся на спинке сиденья бронежилет. Хотя мои действия принудительным конфискатом назвать трудно. Каждый из нас по возможности старался избавиться от сковывающей движения и давящей на плечи девятикилограммовой ноши. На всякий случай заботливо прикрыл броником лежащую рядом Энди. И как оказалось, вовремя.

Впереди и слева, как в кино, внезапные взрывы подняли фонтаны земли. Звинькая по броне, в воздухе зашелестели осколки. Орудия, выдохнув разнокалиберным огнём, ответили взаимностью. Отгрохотав канонадой, колонна осторожно прикоснулась к окраине кишлака Мулла Гулям.

Лейтенант, высунувшись наполовину из люка, наклонившись в сторону глинобитной стены, содрогался в приступах рвоты. Приоткрыв десантный люк, осторожно высунув голову, я посмотрел на причину конвульсий.

"Ну да, зрелище не для слабонервных".

Обойдя нашу старенькую шестидесятку, танк, круто развернувшись на девяносто градусов против часовой стрелки, подставив левый бок духовскому кишлаку, на пониженной передаче медленно пополз вверх. Преодолев большую часть подъёма,тяжелая машина, скрепя траками, выбрасывая из-под себя раскрошенный грунт, замедляя ход, остановилась. Некоторое время гусеницы продолжали упрямо зарываться в землю. (Растерялся мехвод, упустил момент. Сейчас бы оба фрикционных рычага рвануть до отказа на себя, и машина застыла б как вкопанная). Напряжённо работающий двигатель неожиданно смолк, и танк замер в нехорошем молчании. Чуть постоял, словно размышляя, как быть дальше, и, клацая железом, набирая скорость, попятился по узкой наклонной дороге. Спустя секунды многотонная машина, пробив глинобитное заграждение и постройки, с грохотом скрылась в клубах пыли.

"Всё, ребят, находившихся внутри, от такого удара наверняка расплющило", – подумал я.

Из развалин виднелся лишь уныло смотревший в безоблачное небо орудийный ствол. Все, видевшие экстремальный спуск, затаив дыхание, замерли в ожидании.

И надежды оправдались. Раздался приглушённый гул мощного двигателя, и вверх вырвался смешанный с пылью сноп сизого дыма.

Развалины содрогнулись, посыпалась земля, и танк, как ни в чём не бывало отряхиваясь, полез прочь из чужого двора. БТР, огибая разрушенный дувал и заваленного стройматериалом виновника нанесённого ущерба, пошёл на крутой подъём. Выбрасывая из-под широких колёс каменистый грунт, броневик медленно полз вверх. Движковый "дуэт" внутреннего сгорания пел свою привычную песню без намёков на фальшь. С напряжением взяли высоту, и в овальном отверстии боковой бойницы появилась совсем не ко времени умиляющая глаз картинка. Желая ее получше рассмотреть, пришлось даже опустить прицельную автоматную мушку. По выжженной солнцем земле сухопутная песочного цвета черепаха размером с приплюснутый футбольный мяч, в миниатюре повторяя движения камуфляжных броненосцев, неуклюже работая когтистыми лапами, то западая в ложбинки, то приподнимаясь на кочках, на всех парах шпарила прочь от иноземных монстров.

С боем, но без потерь, взяв под свой контроль круглую крепость, мы закрепились на сопках над кишлаком. Чуя превосходство противника в силе, духи разбегались в разные стороны, словно тараканы от дихлофоса. Зло огрызаясь из разнокалиберных стволов, они то и дело исчезали, ныкаясь в заранее вырытых норах-тайниках, чтобы вынырнуть вновь в другом месте.

В эфире прошло сообщение, что из "зелёнки" "бородатый" гранатомётчик на подъёме обстрелял БМП. Для эвакуации трёхсотого вызывали вертушку.

(Через 25 лет, в санатории для недострелянных солдат, что в центральной России, произойдет переросшая в дружбу случайная встреча. Уроженец Дагестана, махачкалинец Садык, в тот день потерял руку).

В эфире прозвучал приказ командира полка – остановить огонь. С нашей стороны всё стихло.

Из кишлака на открытое место в ярких одеждах бежали вереницей женщины и дети, в более тёмных – за ними поспешали старики. Моджахеды (на наш взгляд, не совсем по-джентльменски) использовали паузу для передислокации. Мы позволили мирным жителям уйти на безопасное расстояние, и всё закрутилось вновь.

По кишлаку отработала штурмовая авиация.

Невооруженным глазом было видно, как люди скрывались в небольшой мечети с устремившимся вверх минаретом, и по ней никто не стрелял.

...Но всему приходит конец. Бой постепенно стихал.

Солдаты перезаряжали оружие. Складными короткими лопатами ровняли старые окопы. Возмущённые пауки-верблюды, приспособившие траншеи под вполне мирное жилище, проворно перебирая мощными лапками, брызгами разлетались в разные стороны. Мы от такого соседства тоже были не в восторге.

По слухам, иностранные солдаты гостили на этой земле задолго до нас и по схожей причине – помогали народу воевать со своим же народом. А если смотреть шире и глубже, то на чужой территории нашими руками и жизнями делили зоны влияния две мощные политические системы. В такой борьбе люди походили на зёрна, попавшие меж каменных жерновов – безжалостных государственных машин. Так вот, иностранные солдаты окрестили пауков "верблюдами" за то, что они поедали внутренности этих животных, а еще, мол, их укус смертелен для человека. (Брехня, но осадочек-то остался). Всё это ужасающий миф. Укус хоть и не смертелен, однако довольно болезненный.

У подножья занятой нами возвышенности проходила асфальтированная, местами разбитая дорога. В таких вот выбоинах душманские руки, чаще под покровом темноты, рыли углубления. Заложенный фугас присыпали щебёнкой и ждали. Надо признать, полученные местные деньги в виде афганий духи отрабатывали тщательно.

На обочине лежал перевёрнутый танк. Метрах в тридцати покоилась башня без орудия. По всему было видно, что машина погибла давно и подорвали ее профессионально. Ходовая осталась невредимой, а в днище зияло рваное отверстие, от которого не спасла даже дополнительная броня.

Вдоль шоссе глиняные дувалы с плоскими крышами (дувалами мы называли не только заборы, но и сами дома) прятались в невысоких кустах и деревьях. За ними, омывая мутной водой обнаженную каменистую гряду, бежала река.

Солнечный диск клонился к скалистым вершинам. От кишлака отделились в сопровождении подростков два ослика. Перейдя пустынную дорогу, толкая под зад навьюченных животных, стали по тропинке карабкаться вверх. Переглянувшись, мы ждали. На боках осликов крепились ёмкости для воды. В длинных рубахах и шароварах, но без головных уборов и босиком, поднявшиеся на позицию мальчишки, возбуждённо жестикулируя, предлагали товар. Понять было несложно, "шурави" нужные слова знали. Местные же жители, все от мала до велика, успешно владели искусством торговать и торговаться.

Капитан снял оцинкованную канистру. Наклонив широкую горловину, наполнил кружку. Вода была мутной, как в горной реке. Хозяину предложили выпить.

Всем было ясно, что продавцы могли вести двойную игру.

Мальчишка осушил кружку до дна.

В жарких странах к воде издревле сложилось особое отношение.

В расположении полка, в целях безопасности, пить водопроводную воду было запрещено. Возле служебного входа в столовую стояла полевая кухня. Ёмкость содержала свежий отвар на верблюжьей колючке. В отличие от обычной воды, он был светло-коричневым и оставлял на зубах желтоватый след, чем довольно сильно нас раздражал.

Отыскал я однажды в "зелёнке" эту колючку. Сидя перед ней на корточках, с уважительным вниманием рассматривал костлявое зеленовато-коричневое растение и думал, что теперь мне не только от количества съеденных злаковых лошади будет стыдно в глаза посмотреть, но и от выпитого отвара – верблюду.

Водой впрок наполнялись литровые фляжки, десятилитровые, резиновые, чёрного цвета, прямоугольные рюкзаки и тонные бурдюки. Последние размещались на кузовах грузовиков.

Командир полка Александр Иванович – кавалер Ордена Красного Знамени, заслуживший уважение солдат за личное участие в боевых действиях и за внимание к подчинённым, – часто проверял содержимое солдатских фляжек.

Мутная горная вода заинтересовала нас в связи с утратой водного запаса.

На крутом подъёме резиновая ёмкость собралась у заднего металлического борта машины. Посудина не выдержала и дала течь.

Водитель "Урала" – Колёк, разливавший бражку в первую ночь, – смотрел печальными глазами. Воды оставалось лишь на утоление жажды. Пустой бурдюк принёс массу неудобств, вот тебе и водовозка.

Речную воду решили использовать для мойки котелков и умывания.

Бачата-дети переливали воду и торговались. Мы тем временем окружили упрямых трудяг. Стоявшие смирно ослики насторожённо пошевеливали длинными ушами.

Я решил прокатиться.

До армии мы пару раз угоняли лошадей в соседнем колхозе. Затаившись в высокой траве у штакетника, ждали, пока умолкнут вечно пьяные голоса сторожей. Подражая индейцам из любимых фильмов, пригнувшись в спасительном мраке, бесшумно крались к загону. В воздухе стоял густой запах свежего сена с примесью не менее свежего конского навоза. Набрасывали самодельные уздечки на головы мирно фыркающих лошадей. Взяв под уздцы, дабы избежать цоканья копыт по высохшей земле, выводили по траве за ограду. С ближайшей сельской лавочки взбирались на спины рысаков и растворялись во тьме. Наездники из нас получались неважные, но и лошадки были под стать нам, клячи чистой воды. В галоп их можно было разогнать в трёх случаях: при попутном ветре, под горку, да ещё если скакать в сторону скотного двора.

Благополучно добирались до окраины села, не повстречав при этом ни единой живой двуногой души. Лишь изредка брехавшие собаки тщетно пытались привлечь внимание хозяев. Зря разорялись, народ замирал в азарте у голубых экранов, наблюдая Олимпийские игры в Москве. (Туда же командировали для поддержки общественного порядка и лучших сыщиков страны).

Цокая подкованными копытами, степенно пересекали асфальтированную дорогу и осторожно выезжали на плотину водохранилища. Левый шлюз шумел убегавшей вниз водой. Река Егорлык, взяв начало от подземных источников у подножья горы Стрижамент, причудливо петляя извилистым руслом, впадала в Сенгилеевский водоём. Напитав его, пронизывала Новотроицкое водохранилище и уходила в соседнюю Ростовскую область. На шлюзах пахло влажной зеленью. Отражаясь разноцветными огоньками в ночном зеркале водной глади, по правую руку монотонно, величественно гудела Ставропольская ГРЭС. Две гигантских трубы, упираясь в звёздное небо, светились ярко-красными аварийными фонарями. Приятно согревая тёплыми боками, лошадь послушно вывозила в начало рукотворной дамбы. Густо растущие вдоль дороги кусты и деревья в ночи выглядели длинным тоннелем. В конце тусклым светились лампочки бетонного и оросительного шлюзов. С трудом удерживаясь по двое на костлявых хребтах, пришпорив коней, шли рысцой. Приложив немало усилий, разгонялись-таки до галопа. Врезаясь в темноту, обдуваемые ночным свежим ветерком, под стук копыт, мы ощущали себя Зорро. Но эйфория длилась недолго. Наш "Мустанг", наклонив голову, вставал как вкопанный. Зорро летели один за другим, и, пока мы кувыркались "голова-задница-голова-задница", лошадка вместе с уздечкой, даже не попрощавшись, рысью уходила на базу. Мы же, потирая ушибы и отряхивая лошадиную шерсть, издавая дурной запах столетнего конского пота, ковыляли домой.

...Я быстро взмахнул на спину ишака. Используя все хитрости кроме ударов, пытался тронуться с места. Пришпоривал пятками, чухал по жёсткой шерстке меж нервно подрагивающих ушей. Сулил за послушание сахар. Он стоял памятником, не сдвинувшись даже на шаг. Хоть мне иногда говорили, что я упёртый, как осёл, однако на практике он оказался упрямей. Несмотря на осечку, думать о меньшей своей упертости было приятно.

Не тая обиды, спешившись, уступил транспортное средство следующему жокею-любителю. Водитель-механик любил сгущёнку, как верблюд колючку. Но восток, как известно, – дело тонкое.

Почувствовав на себе чужую толстую задницу, ослик рухнул на землю. Вместе с ним мы рухнули рядом от смеха. Смущённый и от стыда покрасневший пухляк остался стоять, а меж его ног с безмятежным видом лежало животное. (Ну и хитрец, тоже настоящий житель востока!).

Прежде, чем отпустить мальчишек, крепко сжимавших в руках банку говяжьей тушёнки и рафинированный сахар, комроты указал им на односельчанина. Мужчина в сером халате и чалме, со связанными за спиной руками, сидел на земле, прислонившись спиной к гусеничным каткам БМП. Надо ж было оказаться бедолаге в ненужном месте в ненужный час. Подозрительных предметов при нём не нашлось, поэтому из гостей домой вернётся, но лишь когда мы уйдём. (Ему же лучше, целее будет).

Бачата, быстро всё уразумев, шаря глазками, что бы можно украсть, отправились восвояси.

Дневной зной постепенно спадал, наступали сумерки. Костры жечь было запрещено. То тут, то там взлетали осветительные ракеты. Несколько раз за ночь, раскатываясь гулом над местностью, меж гор появлялась винтокрылая огневая поддержка. Заходя над позициями, из небесной темноты выбрасывали осветительные гирлянды. Фонарики висели на парашютах, озаряя местность желтоватым сиянием, позволяющим читать даже газету. Которая чаще использовалась далеко не по своему прямому назначению. До самого утра темнота то и дело рассекалась огоньками трассирующих пуль. Небо постепенно избавлялось от темноты, и вскоре занялась зорька.

Вдруг предутреннюю тишину пронзил возмущенный ослиный рёв. Я, спавший на матрасе, развернутом прямо в земляном окопе, настороженно приподнял голову. Рядом, на брезентовой плащ-палатке, устроилась свернувшаяся калачиком и заволновавшаяся от истеричного звука Энди. Мы встретились вопросительными взглядами. Два взгляда, две жизни, две судьбы. Из её янтарных глаз струилась преданность. Мои, карие, отвечали уважением, заботой и чем-то необъяснимым. Никто не лучше и не хуже. Не выше и не ниже. В одной упряжке мы с тобой. А впрочем, как и все на тысячи миль вокруг. В любой момент накроет смерть своим холодным саваном и уравняет всё и вся...

Мысленно поблагодарив "осла-будильника" за пронзительное "иа-иа", отбросив шелестящую плащ-палатку, присел на ватном матрасе. Овчарка, твердо зная, что это время принадлежит ей, зевнула и грациозно потянулась. Сделав из фляжки пару прохладительных глотков, на мгновенье задумался. Уж очень хотелось смыть остатки сна и пыль с лица. Взвесив на руке непрозрачную пластиковую емкость, решил, что нынче такая роскошь непозволительна. Не тратя времени на одевание, ведь в данных конкретно условиях спали все в обмундировке, продолжил сборы. Подхватил лежащий на бронежилете широкий кожаный ремень, щелкнув медной бляхой с выдавленной пятиконечной звездой, поправил подсумок с четырьмя магазинами. Отложив в сторону зеленую каску, слегка грякнув карабинами, набросил на правое плечо автомат. Левой рукой подцепил броник и зашагал поближе к обрыву, где находился ночной дозорный. Энди, сбрасывая желтоватую пыль с темной шерсти, весело встряхнулась от кончика носа и до хвоста.

"Мне бы тоже не помешало повторить её упражнение, – подумал я. – Жаль, что не получается, пару раз пробовал, не вышло". Отпустив борющегося со сном часового, расположился у обрыва, лёжа на земле. Из-за нагрузки в световой день, от ночных дежурств меня зачастую освобождали. Что позволяло без особых трудностей оторваться ото сна.

Зная крутой нрав Энди, на прогулку мы вставали пораньше. Как-то водитель-киргиз решил угостить собаку сахарком, протягивая смуглую руку с лежащим в ладони белым брусочком лакомства из сухпая, при этом произнося дворовые призывы: "Кутю, кутю, на, на...". Выпрямив чёрную спину, изредка нервно подрагивая, овчарка сидела рядом со мной на броне, словно не замечая угощения, с невозмутимым видом рассматривала лежащий перед нами пейзаж. "Добродел", осмелев, вылез наполовину из водительского люка, придвинулся на опасное расстояние. Энди слегка напряглась и, не поворачивая головы, вибрируя рыжими подпалинами на морде и глотке, издала угрожающий внутренний рык. Водитель провалился в люк и, оказавшись вне досягаемости собаки, произнёс недовольным голосом:

"Она у тебя дура".

"Сама ты дура... Давай сюда свой сахар".

Из открытого люка показались лишь пальцы, сжимающие белый кубик. Забрав его, предложил Энди. Она с удовольствием сахар схрумала и облизнулась.

Пока все спали, собака свободно прогуливалась. Я же с детства любил наблюдать за рассветом. Подстелив бронежилет, лежа на земле, смотрел вниз, в кишлак.

Где-то там несмело прокричал петух. Кутаясь в прозрачную дымку, куда-то спешила река. Прохлада ползла по низине, наполняя воздух утренней свежестью. Мне казалось, что вместе со мной всё вокруг, затаив дыхание, ждёт солнышка. Стало тихо. Ничто не спало, вся земля лежала в сияющем ожидании. Смолкли даже самые весёлые птицы. Мир замер в священном молчании.

Во всём звучала своя музыка. Возможно, то, что мы называем предрассветным затишьем, и есть великая музыка, Гимн восходящего солнца.

Неосознанно цепляясь за звенящую тишину, я старался впитать каждой клеточкой мирное спокойствие земли. Всеми силами хотелось продлить эту паузу. Только бы не прозвучал шальной взрыв или выстрел.

Но произошло неожиданное, отчего на загривке волосы встали дыбом.

Из мечети запел муэдзин. Хрипловато-прерывистый голос, эхом отражаясь от гор, повис над землёй. Рука машинально потянулась к автомату. В один миг всё стало чужим.

Зачем человек на протяжении тысячелетнего существования доказывает своё превосходство над другими людьми? Кулаками выбивает у слабого и нищего уважение и доброе отношение к себе. Почему? Разумное человечество живёт по принципу – пихни ближнего, наплюй на нижнего и лезь выше.

Появилось дикое желание поднять с земли каждую стреляную гильзу, забрать с собой погибший танк и уйти навсегда.

Налетит пылью афганец, залечит окопные раны земли. Время успокоит людей...

К расположению дивизии подходили ночью. Пройдя долгожданную эвкалиптовую аллею и КПП, поднимались по финишной дуге. Узкие лучи замаскированных фар резали пыльную темноту.

Сквозь хруст щебенки под колёсами и двигательный рёв послышалась музыка.

"Ну да, – думал я. – В контуженной голове то шумит, то звенит, то что-то играет".

Однако "Марш славянки" всё нарастал и нарастал.

Справа на возвышенности, в запылённом мраке, закрепился музвзвод. Где-то среди них стоял с дудкой и мой сокамерник по гауптвахте.

От неожиданной встречи сердце сорвалось с места и глаза взялись влагой.

Живая музыка зеленовато-голубым цветом плыла над землёй и ярким фиолетом поднималась в ночное небо.

"Спасибо братишки, за душевную встречу".

Глава 5

...День, когда мы вывели войска,

день победы разума над смыслом...

В конце лета на территории 149-го формировался условный полк. Собрали отслуживших свой срок осенников и поставили «дембельский аккорд». Старую технику, мал-мало двигающуюся, надо было отремонтировать, подкрасить и – своим ходом в Союз.

В автопарке появились новенькие БМП. Машины выкрасили в маскировочный пятнистый цвет.

Дни напролёт на дивизионном плацу репетировался "прощальный парад". Прикомандированные из Союза военнослужащие в новенькой полевой форме, в непривычных для нас панамах и сапогах с высоким голенищем, восседали на свежевыкрашенных боевых машинах. Глаза у солдат были испуганные. Новая местность, недовольные офицеры высокого звания – всё наводило ужас и заставляло бледнеть их настороженные лица. На дивизионном плацу возвели смотровую площадку. Высокое металлическое сооружение с винтовой лестницей выглядело произведением искусства. "Гнёздышко" предназначалось для натовских гостей и иностранных журналистов.

В средствах массовой информации было объявлено о выполнении и завершении боевой операции советских войск в Афганистане. В середине октября временно сформированная общевойсковая группировка двинулась в обратный путь. Нашему полку была поставлена задача обеспечить беспрепятственный проход колонны до границы с СССР. Кишлаки и горы должны молчать, мосты и дороги не взрываться.

Двигались медленно. Чем длинней "ниточка", тем тише скорость. В один из дней остановились у небольшого моста на ночлег. Где и как устроились остальные, нам было неизвестно. Каждый выполнял свою задачу.

Ранним утром, перед подъёмом, на пару с Энди желая попить и умыться, направились к реке. Беззаботно и резво овчарка кружилась рядом. Я шел не спеша, внимательно всматриваясь в извилистую узкую стёжку. Полоска, не зарастающая от ног желающих поклониться воде, круто спускаясь, упиралась в каменистое русло. На противоположном берегу, впереди и слева перед мостом, уткнувшись носом в "зелёнку", стояла БМП с наглухо задраенными люками. На этой стороне, покрывшись утренней влагой, притихли два БТРа. Внутри, прячась от ночного осеннего холода, укутавшись в ватные бушлаты и согревая друг друга телами, вповалку спали ребята. Даже часовой схитрил, поняв, что мы теперь бодрствуем, молча всё свалил на нас. Вот так и далёкая Россия сейчас спит в предутренней темноте.

"Ну и ладненько, пусть поспят...".

Замерев в ожидании, вдыхая всей грудью приятную свежесть реки, крепко сжимая холодный автомат, я вглядывался в узкую полоску бегущей воды. Все органы чувств, как у хищника, работали на полные обороты. Положение было неважное. Крутые берега надёжно прятали русло реки. Спустишься вниз – автоматически утратишь береговой контроль. Духи часто приспосабливали природные укрытия под огневые точки. Отстреляются и бегом на четвереньках вдоль русла, скрываются в заранее вырытых норах-тайниках. Тихо спустившись в ложбину, приостановился, вслушиваясь и всматриваясь. За спиной ничего не подозревающая Энди резвилась и бегала, как конь. Громко дыша, цокая когтями по каменистой тропке, желая меня обогнать, нагло протискивалась сбоку. По-прежнему удерживая палец на спусковом крючке, опустив левую руку, не глядя, ухватил пальцами за кожаный ошейник. Собака, послушно остановившись и приподняв мохнатую мордаху, посмотрела с вопросительным недоумением.

"Здесь, как говорится, с разбегу мордой о телегу или, точнее, – о воду, не получится".

Энди у всех пользовалась особым уважением и привилегиями. В любое время суток, под обстрелом или в обманчивой тишине, двигающийся впереди считается смертником, идущим по лезвию ножа. Вслух это слово никогда никто не произносил, но так думали все. Оттого ей и позволялось чуть больше остальных.

Вчера, когда мы передвигались по центральной улице через Баглан, овчарка захотела пить. Внимательным жадным взором она всматривалась с высоты приостановившегося бронетранспортёра в собравшихся у колодца людей. Подчиняясь чуйке, я оглянулся и не увидел ничего особенного по здешним меркам. Взгляд сразу сфотографировал привычную деталь пейзажа в данных условиях – точку огневой поддержки. С высоты второго этажа, греясь под солнцепёком, затаившись, присматривали за перекрёстком упершийся ножками в плоскую крышу пулемёт и зелёная каска. Получив одобрение командира, тяжело грякнув амуницией и глухо ударив сапогами о землю, я вместе с Энди двинулся на водопой.