Текст книги "Пророчество"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

Соавторы: Хайке Хольбайн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Атон испуганно оглянулся. Они стояли на дне бассейна, так что вход в гробницу виден отсюда не был. Звук трескающегося камня повторился, и в завываниях сфинкса послышались нотки боли и страдания. Птах был прав: времени у них оставалось немного.

Островок являл собою столь же грустную картину, как и вся пещера в целом. Время и здесь взяло свое: огромные статуи воинов и другие фигуры большей частью были опрокинуты и сломаны, мусор и песок перемешались с обломками золота и сияющими драгоценными камнями. Массивный балдахин, украшавший второй маленький водоем в центре острова, был варварски изодран в клочья. Одна из колонн, упав прямо на корму барки, разнесла ее в щепки, а остальные валялись тут же, образовывая беспорядочную груду деревянных обломков.

Маленькое озерцо высохло. Золотые рыбки валялись на его дне, а барка обрушилась с постамента. Деревянные фигуры людей, поддерживавшие ее, лежали рядом, будто поверженные стражи. Балдахин, покрывавший барку, съехал набок, и теперь казалось, будто золотые змеи, поддерживавшие его, угрожали друг дружке разинутыми пастями.

Атон помедлил, прежде чем сделать последний шаг, чтобы спуститься в пересохший бассейн. Когда они вступили в саму гробницу, упадок и разруха произвели на них, несмотря ни на что, впечатление величия, порожденного глубокой древностью этих развалин. Теперь же картина потрясла их тем, что являла взгляду прямое свидетельство бренности творения человеческих рук. По верованиям египтян, эта гробница была создана на веки вечные. Человек, погребенный здесь, был правителем целого народа, более того – подданные преклонялись перед ним как перед Богом. И достаточно было трех тысячелетий – для человека, конечно, невероятно долгий срок, но по сравнению с вечностью – всего лишь мгновение – чтобы разрушить гробницу почти полностью. И скоро, очень скоро не останется от нее ни единого следа, и ничто более не будет напоминать о том, что жил когда-то этот фараон.

Почувствовав на себе пристальные взгляды Птаха и всех остальных, Атон моментально вспомнил о том, что пришел он сюда вовсе не затем, чтобы пофилософствовать о бренности человеческого существования – откровенно говоря, ближайшие минуты должны были решить вопрос его собственного существования... Он решительно шагнул в бассейн и приблизился к барке. Идти приходилось зигзагами, огибая остатки разрушенных статуй, в беспорядке валявшиеся на дне. Отец, Саша и оба египтянина следовали за ним на почтительном расстоянии, не подгоняя его.

Сердце Атона забилось сильнее, когда он подошел ближе к саркофагам. При падении барки с постамента они тоже несколько сдвинулись со своих мест, столкнувшись друг с другом и немного развернувшись. Теперь золотые маски мужа и жены – Эхнатона и Нефертити, потому как именно они и были погребены в этих массивных гробах,– казалось, смотрели друг на друга.

Картина была очень трогательной: будто специально они повернулись именно так, чтобы и в смерти не разлучаться.

– Нефертити! – прошептал его отец. Остановившись рядом с Атоном, он широко распахнутыми глазами смотрел на оба саркофага. Лицо его было бледным как мел, а голос заметно дрожал.– Это... это же Нефертити!

Он протянул руку, показывая на лицо женщины, и только теперь Атон узнал в нем знаменитые черты. Сомнения не было – золотая маска в точности соответствовала изображению, сотни раз виденному им в книгах и альбомах.

– В таком случае... это...– Голос его отца сорвался. Он задрожал всем телом, повернувшись ко второму саркофагу и вглядевшись в лицо покойного фараона.– Значит, это и есть Эхнатон,– с трудом выговорил он наконец.– Я... я в это не верил, но... но это правда. Мы... мы обнаружили гробницу Эхнатона. Боже мой, Атон, ты представляешь себе, что это означает?

– То, что мир, каким вы представляете его себе, вскоре, возможно, прекратит свое существование,– ответил Птах вместо Атона.

Отец мальчика недоверчиво взглянул на него. Затем он рассмеялся, но звучало это не очень убежденно. Атон хотел шагнуть дальше, но отец, быстро протянув руку, остановил его, схватив сына за плечо.

– Не прикасайся к нему! – заявил он.

– Я...– начал было Атон, но отец перебил его не терпящим возражений тоном:

– Ты не посмеешь ни к чему здесь прикоснуться, прежде чем я не узнаю, что здесь происходит. Что мы здесь делаем? И что ему от тебя нужно?

– Ничего такого, что бы он совершал против собственной воли,– спокойно отвечал Птах.– Прошу вас, отпустите его. Атон знает, что нужно делать. И он прекрасно понимает, насколько это важно.

– Вы что, хотите убедить меня в том, что мы здесь находимся, чтобы предотвратить конец света? – осведомился отец Атона.

– Конца света не произойдет,– отвечал Птах,– Но мир ваш может кардинально измениться, причем далеко не в лучшую сторону.– Он кивнул в том направлении, откуда они пришли.– Вы сами их видели, только не знаете, на что они способны в действительности. Вам кажется, что все вам известно, но на самом деле это не так. Осирис и Гор не существуют больше такими, какими все вы их себе представляете. Они ожесточились и теперь являются средоточием злобы и ненависти и сеют злобу и ненависть в сердцах людей, в них верующих. В мире и так слишком много страдания и несправедливости, а они умножат их в сотни раз, поверьте мне.

– Это... какой-то бред,– нервно перебил его отец Атона.– Добро и зло всегда существовали рядом. Одно из них обусловливает другое.

– Все это верно,– кивнул головою Птах.– Это очень сложное взаимодействие, на котором и основан процесс мирового развития. Но каждый раз, когда чаша весов хоть чуть-чуть склоняется в сторону сил мрака, перевес этот быстро увеличивается. Осирис, конечно, не сможет разрушить целый мир, но, быть может, он превратит его в такое место, где вам попросту не захочется больше жить.– Он властно махнул рукою, когда отец Атона опять захотел что-то возразить, и продолжал, повысив голос: – Я говорю даже не о вашем мире. Я говорю не о ваших городах, ваших согражданах и не о вашей земле. Я веду речь о людях, живущих здесь, простых крестьянах и ремесленниках, о людях, имеющих очень немногое и поэтому готовых безоговорочно верить обещаниям фальшивых богов.

Они будут умирать один за другим. Им придется переносить страдания, и от них унаследуют это царство злобы их дети. Осирис, конечно, никогда больше не сможет обрести былое могущество, но ради него погибнут сотни, если не тысячи людей. Этого вы хотите?

Он вызывающе шагнул к отцу Атона, холодно взглянув на него.

– Вы правы – вас это не касается. Так же, как не касается и Атона, или вашей жены, или ваших друзей и родственников. Это проблема моего народа, а не вашего. И если вам совершенно безразлична его судьба, тогда скажите об этом прямо и идите. Я обещаю, что никоим образом не посмею вас задержать. Этого вы хотите?

– Нет.– Ответ прозвучал из уст Атона, а не его отца, а тот лишь неуверенно и вместе с тем испуганно взглянул на него; и тут же Атон поспешил добавить: – Нет, совершенно определенно он этого не хочет. И я тоже не хочу.

Он подошел вплотную к саркофагам и сверху вниз внимательно посмотрел на них. Взгляд его скользнул по рукам Эхнатона, сжимавшим посох и опахало – символы власти фараона, а затем – по пустым рукам его супруги Нефертити. Но ведь руки ее не должны были быть пустыми. Он вспомнил – теперь наконец-то он вспомнил все,– что, когда он попал в эту гробницу впервые, Нефертити держала в руках золотой амулет.

Он пошарил взглядом по полу и почти сразу обнаружил то, что искал. Предмет этот провалился в щель между двумя саркофагами и валялся в мусоре и пыли. Но стоило Атону поднять его с пола и стереть пыль, он засверкал золотом и драгоценными камнями, как и прежде.

– Это... это же Удъят-глаз! – не веря собственным глазам, выдохнул отец.

Атон лишь кивнул ему в ответ. Он тщательно отчистил амулет от остатков пыли и грязи, и теперь все увидели, что на нем чего-то не хватает. Сам глаз, вставленный в изящную оправу из золота и голубой эмали, был величиною с кулак Атона, а отсутствовал на нем зрачок. На его месте зияла круглая дырка.

– Ты должен вложить его обратно,– промолвил Птах.– Только ты можешь это сделать. Ни я, ни кто-либо еще из богов не смеют к нему прикоснуться. Верни его Нефертити, и тогда он навсегда будет защищен от их притязаний на него.

Рука Атона еще раз погладила амулет, и ему показалось, что он физически ощутил в этот момент пульсирующую магическую силу, заключенную в золотом украшении. Пальцы его сами собой потянулись к плечу, коснувшись маленького жесткого узелка под кожей, и на этот раз он совершенно отчетливо почувствовал, как что-то в нем самом ответило на магический зов. Он ощутил легкую боль.

Птах позади него наклонился к одной из поверженных статуй стража гробницы и вытащил из ножен деревянного воина кинжал. Оружию было уже три тысячи лет, но блестело оно будто новое, а клинок был острее скальпеля.

– Будет больно,– произнес Птах.

– Я знаю,– ответил Атон и задрожал. Он должен сохранять мужество – ведь боль не будет так страшна и ужасна, как то, что его ожидает в случае, если Птах не сделает этого. И все же ему стало страшно.

– Эй! – запротестовал отец Атона.– Что... что вы такое задумали? – Он протянул руку, чтобы схватить Птаха и помешать ему, но на этот раз, ко всеобщему удивлению, Саша остановила его, мягко положив руку ему на плечо.

– Оставьте его,– произнесла она.– Это должно произойти.

Отец Атона, отшвырнув ее руку, набросился теперь на девушку.

– Что должно произойти? – взбесился он.– Что он собирается делать этим ножом?

– Глаз,– пояснил Атон, движением головы показывая сначала на амулет в своей руке, а затем на собственное плечо.– Отсутствующая частичка. Она находится во мне.

– В тебе? Что это за чушь? Ведь это...– И внезапно отец запнулся. Глаза его расширились, а голос понизился до едва слышного шепота.– Несчастный случай. Значит... значит, это случилось тогда, когда... когда ты попал под обвал. Ты ведь тогда побывал здесь.– Он с шумом вдохнул воздух.– Великий Боже, теперь наконец я понял. Именно это спасло тебе жизнь.

Птах вздрогнул:

– Что вы имеете в виду?

Не обращая на него внимания, отец Атона неотрывно смотрел на сына. Видно было, с каким трудом он заставил себя продолжать рассказ:

– Понимаешь, Атон, мы... кое о чем никогда не говорили тебе… Я... думал, что в этом не было необходимости, да мы с мамой и сами не совсем понимали. Впрочем, так же как и остальные.

– Что именно? – забеспокоился Атон.

– Тот самый несчастный случай, десять лет назад,– отвечал отец, избегая его взгляда.– Мы всегда говорили, что, когда привезли тебя в больницу, ты был тяжело ранен. Но это... это не совсем так.

– А как же было на самом деле? – задал вопрос Атон. Нехорошее предчувствие охватило его. Он знал теперь, что ответит ему отец.

– Ты был погребен под тоннами обломков, Атон,– промолвил отец. Он все еще не отваживался взглянуть ему в глаза и уставился в одну точку где-то за его спиной.– У тебя был сломан позвоночник. Черепная коробка была пробита в четырех или пяти местах, все внутренние органы повреждены. Ты был Мертв.

–Что такое? – едва не задохнулся Птах, и Яссир тоже вздрогнул от неожиданности. Только лишь Саша не отреагировала никак, будто для нее это вовсе не было новостью.

– Он истек кровью у меня на руках,– тихо произнес отец Атона. Теперь он повернулся к Птаху, как если бы ему легче было рассказывать о тех ужасных событиях этому египтянину, нежели собственному сыну.– Подоспевший врач смог лишь зарегистрировать смертельный исход. Мы с женой были в полном отчаянии, и поскольку уже тогда я был человеком достаточно влиятельным, мне удалось вызвать вертолет и доставить Атона в Каир, в больницу. Но там лишь подтвердили диагноз. Моя жена едва не сошла с ума от горя, и я сам тоже...– Он тяжело вздохнул. Воспоминания настолько разбередили его душу, что он вынужден был выдержать длительную паузу, прежде чем продолжать.– Я ничего не помню о том, что произошло в последующие несколько часов. Ночь мы провели в больнице. На утро нас пустили к нему, чтобы мы могли попрощаться. И когда мы вошли в палату – он открыл глаза.

– Вы абсолютно уверены в том, что врачи поставили безошибочный диагноз? – спросил Птах. Судя по всему, эта история его слишком обеспокоила.

Отец Атона горько усмехнулся:

– Уверен? Я видел рентгеновские снимки, Птах! Он не находился в состоянии мнимой смерти, если вы это имеете в виду. Это никоим образом не было и клинической смертью, после которой люди иногда возвращаются к жизни, а потом рассказывают о каких-то свечениях и тоннелях. Он был однозначно мертв, причем в течение целых двадцати четырех часов. И вдруг он открывает глаза, да еще оказывается совершенно целым и невредимым! Вся больница переполошилась, и мне пришлось использовать все свои связи, чтобы забрать Атона домой. Они готовы были буквально растерзать его на кусочки, чтобы исследовать и понять, как ему это удалось. И только теперь я понял все окончательно.– Он кивнула амулет в руках сына.– Это же Удъят-глаз. То есть подлинный глаз Гора, а не какое-то его изображение. Амулет вечной жизни. Поэтому тогда он и восстал из мертвых.

– Да,– мрачно промолвил Птах.– Вот, значит, как.– Он переглянулся с Яссиром, и Атон увидел, как на лице египтянина возникло то же удивленно-подавленное выражение, что и у Птаха. Что-то в рассказе его отца, видимо, имело для них обоих огромное значение.

– Что именно значит? – с нажимом спросил он.

Птах глубоко вздохнул:

– Мы мучились вопросом, почему Осирис именно теперь так настойчиво пытается тобой завладеть. Ведь для него не совсем безопасно открыто выступать против меня. Но теперь я кое-что понял. Ты – тот, кого он ждал более трех тысяч лет.

– Я знаю,– отвечал Атон.

Птах с виноватой улыбкой покачал головой.

– Ты не понял.– Он кивнул на амулет.– Речь идет не только о нем. Даже имея этот Удьят-глаз, ему вряд ли удалось бы против моей воли пробудить к жизни воинов Эхнатона. Он – властитель Царства Мертвых, повелитель мрака, но свет и жизнь принадлежат мне. А в твоих руках глаз Гора становится оружием немыслимой силы.

– Но почему? – не понимал Атон.

– Я не дословно передал тебе проклятие Эхнатона,– отвечал Птах. На секунду он закрыл глаза. На лице его отразилось, как напряженно работала в этот момент его мысль. – Я не счел это столь уж необходимым – глупец! Если бы я только знал! Если бы я остался там тогда с тобой!

– Не дословно? – переспросил Атон.– Что вы имеете в виду?

Птах опять вздохнул. Затем медленно повернулся к Яссиру и промолвил:

– Скажи ему.

Атон тоже оглянулся – и едва подавил готовый вырваться крик.

Яссир больше не был Яссиром. То есть он был здесь, но внешность его изменилась. Фигура его, лицо и темные глубокие глаза – все это оставалось прежним, но теперь Атон узнал его.

Это был Странник. Эже. Проклятый.

– Когда фараон умирал,– промолвил Яссир,– он проклял своего убийцу. Он обрек его жить до тех пор, пока мертвец не пробудит от вечного сна всех погибших воинов.

– Это ты, Атон,– произнес Птах.– О тебе говорил фараон. Ты побывал в Царстве Мертвых и возвратился оттуда.

Холодный пот прошиб Атона. Тщетно пытался он поверить собственным ушам. Он знал, что это было правдой, но принять ее он не отваживался.

– В таком случае у нас нет больше выбора,– прошептал Птах.– Мы должны это сделать. Сейчас, пока мы здесь. Если они окажутся даже поблизости, то все пропало.

Он взял в руки нож, шагнул к Атону, и на лице его решимость сочеталась с выражением глубокого сочувствия.

Черты лица Яссира напряглись. Атон буквально видел, какая сильная борьба происходит в нем. Он верил словам Птаха о том, что Эже изменился с тех пор. Более ста тридцати прожитых им, человеческих жизней наложили на его душу свою печать – и теперь он не мог иметь ничего общего, кроме, пожалуй, внешности, с тем человеком, каким был тогда. Атон верил Птаху, что они пришли сюда, чтобы воспрепятствовать Гору и Осирису осуществить пророчество Эхнатона, даже если это означало для Яссира дальнейшую жизнь. И все же он сознавал, какие .муки переживает, в этот момент Яссир своими глазами видя уже окончание своих страданий, окончательный покой, умиротворение, которых он столь долго и тщетно желал. Быть может, то, что переживал он сейчас, и было истинным проклятием фараона, тяжелейшей карой для предателя.

– Ты готов? – спросил Птах.

Атон, храбро кивнув, зажмурился и стиснул зубы, приготовившись с достоинством вытерпеть предстоящую боль.

Боль была ужасной, но все закончилось очень быстро, потому что едва нож Птаха коснулся плеча Атона, рядом тут же появилась Саша. Она положила свою руку ему на плечо, и боль сразу утихла. Он больше не чувствовал, что делает с ним Птах. Ощущение приятной теплоты охватило мальчика, и теперь вместо мучительной боли он чувствовал полную защищенность от всего, что могло бы угрожать ему в данный момент.

Но через несколько секунд он все же потерял сознание.

Очнулся Атон с ощущением того, что плечо его онемело. Должно быть, времени прошло совсем немного, так как он чувствовал, что кто-то что-то делает с его плечом. Первый, кого он увидел после того, как красноватая пелена перестала затуманивать взор, был отец, склонившийся над ним, причем голый до пояса: рубашку свою он разорвал на части, чтобы сделать из полосок ткани повязку. Взгляд его был исполнен заботы и сострадания, что вызвало у Атона чувство глубокой благодарности.

Как же приятно сознавать, что рядом с тобой находится заботливый человек!

– Не шевелись,– поспешно проговорил отец, когда Атон попытался приподняться. С удивительной ловкостью он наложил повязку, окинул свое произведение критичным взглядом и после этого осведомился: – Тебе очень больно?

Атон попытался понять, больно ему или нет, но абсолютно ничего не чувствовал. Плечо его онемело. Но, попытавшись пошевелить рукой, он, к собственному удивлению, обнаружил, что вполне способен на это.

– Мне совершенно не больно,– отвечал он.

– Ну, не разыгрывай из себя героя,– промолвил отец.– Сейчас не самый подходящий момент.

– Но это правда! – запротестовал Атон. И в доказательство своих слов он уселся и пошевелил рукой. Отец удивленно уставился на него, но вслед за этим на лице его отразился испуг. Атон обеспокоенно повернул голову – и так же испуганно вздрогнул, увидев лицо Саши.

Она сидела на корточках позади него, и до сих пор он был уверен в том, что она поддерживала его в тот момент, когда он пришел в себя – но скорее всего они поддерживали друг друга взаимно. Саша, полностью обессилев, наклонилась вперед. Лицо ее было бледно как мел и покрыто капельками пота; она дрожала всем телом. В глазах ее было написано жестокое страдание, от чего Атон перепугался не на шутку.

– Саша! – воскликнул он.– Что с тобой?

Ответа не последовало; девушка лишь склонилась вперед еще больше и внезапно повалилась на бок; не поддержи ее в этот момент Атон и его отец, она упала бы на каменный пол. Вдвоем они осторожно опустили Сашу на землю.

– Что с ней случилось? – спросил отец.

Атон отдал бы многое, чтобы это узнать. Возможно, подумал он, с нею творилось то же самое, что и тогда в сокровищнице под пирамидой. Что-то тогда подорвало Сашины силы, да он и своими глазами видел, с каким трудом ей удалось вообще войти туда.

– Я и сам не знаю,– промолвил он наконец,– Ей... кажется, ей очень больно.

– Это твоя боль,– произнес голос позади него. Атон поднял глаза и увидел Птаха.– Она терпит сейчас твою боль,– пояснил Птах. Заметив, что Атон хочет что-то на это возразить, он жестом остановил его: Это ее задача – помочь тебе. А теперь пойдем. Наше время истекает, и жертва не должна оказаться напрасной.

Только теперь Атон заметил, что Птах что-то сжимает в руке – какой-то маленький блестящий предмет, сверкающий, будто драгоценный камень. Он медленно поднялся на ноги и еще раз взглянул на Сашу, прежде чем повернуться к Птаху. Закрыв глаза, она лежала на полу, время от времени издавая слабые стоны. Левая рука ее была прижата к плечу, в котором свирепствовала дикая боль – его боль! Атон ощущал безмерное чувство вины перед ней, он бы сделал все возможное, чтобы теперь поменяться с Сашей местами – но, конечно, Птах был прав: Саша взяла это на себя, желая помочь ему, и он был обязан использовать тот шанс, который она ему предоставляла.

Птах вручил ему зрачок Удъят-глаза. Атон нерешительно принял из его рук маленький предмет, некоторое время рассматривал его, а затем протянул руку за оправой. Уверенными движениями он вставил зрачок на место и затем повернулся к саркофагу. Золотая маска Нефертити, казалось, улыбалась ему, чтобы подбодрить – и все же он еще раз остановился на полпути.

– Он на самом деле... будет здесь в полной неприкосновенности? – засомневался мальчик.

– Лишь тот, кто вложил амулет в ее руки, может вновь извлечь его,– отвечал Птах.– Поверь мне в последний раз, Атон. На самом деле без этого амулета ты не более чем простой смертный, не представляющий для древних богов никакого интереса. И также Удъят-глаз без тебя является просто украшением – ничем иным. Когда закончится эта ночь, его магическая сила погаснет на следующие пятьсот лет;, а, может, и, больше, до тех пор, пока обычный человек не победит смерть и не явится сюда.

Атон помедлил еще секунду – а затем решительно приблизился к саркофагу и протянул руку.

– Не-е-е-т!

От внезапного пронзительного вопля Атону едва не заложило уши. Почуяв опасность, он попытался было, быстро наклонившись вперед, вложить Удъят-глаз на свое место в руки Нефертити, но оказался недостаточно проворен. С неожиданной силой Яссир, врезавшись в него, сбил его с ног. Амулет, описав широкую дугу, упал на пол в метре от него. Падая, Атон видел, как Яссир, протянув вперед руки, прыгнул вслед за украшением.

Птах тоже вскрикнул. Из рук его полыхнуло голубое пламя, но Яссир действовал с невероятной быстротой. Молниеносным движением схватив Удъят-глаз, он рванулся в сторону. Страшные магические молнии Птаха, миновав его всего лишь на волосок, пробили зияющее отверстие в камне в том месте, где он только что находился. Атон шагнул к нему, но остановился, заметив в глазах его зловещие искорки. Он отшатнулся.

– Не делай этого,– грозным голосом произнес Птах. Слова его адресованы были Яссиру. Он вновь поднял руки, в любую секунду готовый применить против Яссира свое колдовство, но по какой-то причине все еще медлил.

– Верни его. Ты знаешь, что это должно случиться.

– Я... я не могу,– промямлил Яссир. Он дрожал. Лицо его подергивалось всеми мускулами – будто адские муки терпел он в эти мгновения.

– Я прекрасно понимаю тебя,– мягко произнес Птах,– но не допущу этого.

– Нет,– упорствовал Яссир.– Ты... ты ничего не понимаешь. Он – исполнитель пророчества. Только... только лишь он способен это сделать! Он – первый за все три тысячи лет, и, быть может, пройдет еще столько же тысячелетий, прежде чем придет другой, такой же, как он. Но я не могу ждать так долго! Я этого не вынесу!

– Ты знаешь, что произойдет, если Удъят-глаз И Атон попадут в лапы Осириса,– промолвил Птах.– А этого позволить я не могу.

– Мне это безразлично! – крикнул Яссир.– Я знаю, что я обещал тебе, но слова своего сдержать не могу. Не теперь. Не сейчас, когда я знаю, что он – на самом деле тот, кого я так долго дожидался! – Он отступил еще на шаг назад, прижимая сокровище к своей груди.

Птах глубоко вздохнул. Он казался очень опечаленным.

– Значит, выбора ты мне не оставляешь,– проговорил он и протянул руки к Яссиру. Пальцы его начали светиться.

Но не успел он окончательно пробудить к действию свою зловещую силу, произошло то, на что не мог рассчитывать никто из них. Раздался грозный рокот, и позади Яссира начали сгущаться глубокие, живые тени. Вдруг стало ужасно холодно, и теперь Атон понял, что случится дальше, прежде чем Осирис и Гор, приняв свои очертания, выступили из мрака.

Птах пронзительно вскрикнул. Ярко-голубая молния, исторгнутая кончиками его пальцев, пронзила Яссира, но в то же мгновение тот взмахнул рукой и швырнул Удъят-глаз назад – прямо в руки Гору!

Яссир отшатнулся, врезавшись прямо в жуткое божество с головой сокола, и рухнул наземь. Плащ его тлел на груди и спине, и будь он обыкновенным человеком, удар молнии, посланной Птахом, убил бы его на месте. Но проклятие Эхнатона, обрекавшее Яссира на вечную жизнь, сохранило силу и на этот раз. В следующее мгновение он вновь вскочил на ноги. Лицо его было перекошено – хотя он и был бессмертен, боль испытывал не меньшую, чем другой человек, но только мука, отражавшаяся в его чертах, происходила не только от физических страданий.

Взглядом он отыскал Атона.

– Пожалуйста, прости меня,– прошептал он – Я... вынужден был так поступить. Я знаю, что доставил тебе этим, но я... я не могу больше ждать так долго. Три тысячи лет – это слишком много. Никто не смог бы вынести такую кару, и я тоже не могу.

Странно – Атон ощущал лишь бесконечное разочарование и столь же безграничный страх перед обоими божествами, все так же стоявшими позади Яссира, и перед тем, что они сделают с ним. Но только гнева и злобы на египтянина он не испытывал совершенно. Он не мог себе представить, что это такое – быть вынужденным существовать более чем три тысячи лет, но одна мысль об этом переполняла его ужасом, описать который словами было невозможно.

Взгляд его, оторвавшись наконец от Яссира, скользнул в направлении обоих богов. Гор в этот момент пристально разглядывал Удъят-глаз, а когда он взглянул на Осириса, то увидел, что тот, протянув руку, указывает прямо на него.

Атон шагнул было по направлению к ним обоим, но отец, резко схватив его за плечо, рванул назад, загородив дорогу,– при этом сам он, желая защитить сына, встал между ним и Гором.

– Нет,– с решимостью в голосе произнес он.– Его вы не получите.

Но Гор продолжал смотреть на него, не произнося ни слова. Атон не сомневался, что он способен стереть в порошок его отца без видимого усилия, как может человек раздавить досадившее насекомое,– но по какой-то причине он этого не делал, а продолжал изучать его своим тяжелым взглядом огромной птицы. Отец его задрожал, а через несколько секунд, не выдержав, шагнул в сторону.

– Все в полном, порядке,– спокойно промолвил Атон.– Мы, проиграли. Не бойся, мне они ничего не сделают. Они вовсе не желают моей смерти.

Он улыбнулся отцу, повернулся вновь к Гору и Осирису и сделал еще один шаг, но тут Птах, одним прыжком оказавшись рядом с ним, рванул его назад. Одной рукой он крепко схватил его за руки, а другой приставил к его горлу острие того самого ножа, которым он только что вырезал Удъят-глаз из плеча мальчика.

– Нет,– решительно заявил он.– Вы его не получите. Еще один шаг – и он умрет.

Осирис и Гор не двинулись с места – и Атон теперь сам мог почувствовать, как их зловещие силы полностью сконцентрировались на египтянине. Птах задрожал точно так же, как прежде отец Атона. Но, в отличие от него, Птах отразил эту атаку.

Атон не отваживался вздохнуть. Все произошло настолько быстро, что он и сообразить толком не успел, что с ним стряслось и почему. Рука Птаха так тряслась, что нож слегка оцарапал кожу Атона, и несколько теплых капелек крови выступили у него на шее.

– Боже мой, Птах! – прохрипел его отец.– Что вы делаете?!

– У меня нет выбора! – отчаянным голосом выкрикнул Птах.– Поймите же! Без Атона глаз этот не представляет собой никакой ценности! Но в его руках никакая сила в мире не сможет остановить действие амулета. Ведь погибнут тысячи людей, если воины Эхнатона оживут!

– Но вы не сделаете этого! – простонал отец Атона.– Прошу вас, Птах! Атон же здесь ни при чем! Он никакого отношения не имеет к вашим склокам!

– Я должен на это решиться,– отвечал Птах.– Я... я не могу их остановить. Они намного сильнее меня. Но я не вправе допустить гибели тысяч людей!

– В таком случае вы ничем не лучше их.

Слова эти были произнесены не отцом Атона, а Сашей. Поднявшись на ноги, она шагнула вперед, вся дрожа, с лицом, искаженным болью и усталостью. Но взгляд ее, направленный прямо в глаза египтянину, исполнен был удивительной силы.

– Но он всего лишь один,– отвечал Птах,– Одна жизнь взамен жизней сотен, если не тысяч. Ведь если это случится, бесчисленные горести обрушатся на мой народ. А быть может, и на ваш тоже.

– Возможно,– промолвила Саша.– Это решит судьба. Но вы не сможете остановить зло, совершая зло сами. И вы прекрасно знаете, что в этом я права.

Птах задрожал еще сильнее.

– Этого... не... должно... случиться,– простонал он.

– И вы не должны убивать Атона,– тихо произнесла Саша.– Жизнь каждого человека – огромная ценность.

Атону казалось, будто время остановилось. Острие ножа у его шеи не шевелилось. Птах не нанес смертельный удар, но и не опустил оружие. Атон чувствовал, что следующая секунда будет для него решающей – останется он жить или погибнет. Но страха он почему-то не испытывал.

Птах медленно опустил нож и отпустил мальчика. Атон отшатнулся в сторону, схватился рукой за горло, пытаясь глубоко вздохнуть. Отец шагнул было к нему, но Саша остановила его: к Атону уже приближались Гор и Осирис.

Атон в последний раз оглянулся на Птаха. Лицо его теперь не выражало никаких эмоций, превратившись в маску, подобную золотым лицам в саркофагах, но в глазах отражались разочарование и страх. И все же Атон понимал, что египтянин поступил верно. Саша была права: зло победить ответным злом было невозможно.

Рука Гора коснулась его плеча, и в этот момент гробница и лица окружающих начали бледнеть перед его глазами.