Текст книги "Кольцо нибелунгов"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

Соавторы: Торстен Деви
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Когда корабль бургундов причалил к берегу неподалеку от Грана, солдаты уже были готовы защищать короля мечом и щитом. Войско растянулось от реки до самого города, окружив Гунтера живым щитом. Воины стояли плечом к плечу и крайне неохотно расступались, чтобы пропустить Этцеля, Кримгильду и нескольких стражников.

Гернот и Гунтер спрыгнули с корабля в мелкую воду. Хаген шел прямо за ними, но вода не брызгала у него из-под ног, и его поступи не было слышно. Король Бургундии был впечатлен тем, что Этцель решился пройти в центр его тысячного войска всего лишь с десятью людьми охраны, как, впрочем, и тому, что гунн лично встретил будущих родственников, вместо того чтобы дожидаться момента, когда Гунтер сам приедет к нему во дворец. Ходили слухи, что новый предводитель гуннов намного лучше разбирался в придворном этикете, чем его грубый отец.

Кримгильда удивила братьев не меньше. На ней было платье из грубой ткани, больше подходившей к суровой местности, а не из привычной тонкой материи, из которой она шила себе одежду при дворе. Волосы, зачесанные назад, Кримгильда перевязала кожаной лентой. Однако больше всего изменилось ее лицо – все детские черты исчезли, как будто стерлись временем. Перед ними стояла гордая женщина с уверенным взглядом. Однако что-то в ней дрогнуло, когда она увидела Гернота.

Первым ее обнял Гунтер.

– Наконец-то мы встретились по поводу, который связан с радостным событием, а не с каким-нибудь несчастьем.

Она прижала его к себе, однако неотрывно смотрела при этом на младшего брата.

– Так, как и должно быть.

Когда она повернулась к Герноту, между ними, казалось, выросла невидимая стена, не дававшая им искренне поприветствовать друг друга.

– Я не ожидала, что ты приедешь.

Молодой принц был разочарован. Неужели Кримгильда настолько ненавидела Эльзу, что была готова из-за этого разорвать отношения с братом?

– Мне хотелось порадоваться за тебя на этой свадьбе точно так же, как я радовался, когда ты выходила замуж в первый раз. А твой сын? Разве он не мой племянник?

Только сейчас, проследив за ходом его мыслей, королева бросилась в объятия Гернота.

– Я так рада, что ты обо мне беспокоишься. Пожалуйста, прости меня.

Приблизив губы к его уху, она тихо шепнула:

– Ты все поймешь. Причем довольно скоро.

Этцель тоже сделал шаг вперед и протянул Гунтеру руку.

– Вот уже во второй раз мы стоим друг против друга и не обнажаем мечи. Это добрый знак.

Гунтер ухмыльнулся:

– Во второй раз ты хочешь жениться на моей сестре. Я рад, что теперь могу отдать ее тебе.

Король гуннов немного нахмурился.

– Ты никогда не мог запретить мне жениться на Кримгильде, да и сегодня не в твоих силах отдать ее мне в супруги. Я горжусь тем, что она сама сделала первый шаг, – сказал Этцель и обнял Кримгильду.

У Гунтера немного закружилась голова, но Хаген тихо произнес:

– Этцель – гордый властитель, здесь его королевство. Мы должны действовать осторожно.

Вместо того чтобы сначала поговорить с почетными гостями, Этцель повернулся к солдатам Бургундии:

– Мы забили для вас сотни свиней! Мы наварили много пива! Да и жадных до любви женщин у народа гуннов тоже предостаточно! На три дня вы – наши братья, а Гран – ваша родина!

В предвкушении удовольствий солдаты одобрительно зашумели, и когда Гунтер указал на город, тысячи воинов бросились бежать, чтобы в опьянении и любовных утехах забыть о перипетиях длительного похода. С королем остались лишь двадцать человек из его личной охраны. Гунтер был убежден, что с этой стороны ему не угрожает никакая опасность. Наоборот, это Гран должен был бояться Бургундии.

В пестром хаосе, каким был Гран, шатер короля выделялся, как островок в море. Ремесленники при дворе Этцеля сбили несметное количество балок и стержней, чтобы создать купол шатра, и в результате постройка оказалась почти полностью деревянной, не считая небольшого использования канатов. Словно веревочные лестницы, с купола свисали стропила, укрепляя мягкий свод шатра, в который легко могли бы поместиться все бургундские воины. Эта удивительная конструкция была обшита таким огромным количеством шкур, что Гунтер засомневался, есть ли в этой местности хотя бы один бык, который носит свою шкуру на себе. Несмотря на отсутствие камня и кирпича, королевский шатер все равно казался величественным. Он вызывал благоговение, словно церковь. Из самого высокого места шатра поднимался столб дыма. Королю это напомнило странные шлемы с плюмажем наверху, которые гунны обычно надевали в бой.

Гернот и Гунтер невольно остановились, увидев удивительное сооружение. Этцель гордо улыбнулся:

– Конечно же, это не дворец, но, несомненно, место для короля.

У входа стояли шесть стражников. Сам вход был сделан из грубо отесанных стволов деревьев, связанных вместе. А за входом открывалось королевство, которое могло быть адом или раем – в зависимости от того, чего здесь ожидал входящий. В этом шатре пахло жареным мясом, потом и испарениями тысяч шкур, которые были тут повсюду: они служили постелями, занавесками на окнах, утеплением для пола. В латунных котлах горели небольшие костры, и их теплый свет не доходил даже до верхушки купола. На своде было отверстие для отвода дыма и жара. Деревянные перегородки разделяли комнаты, которым не нужны были стены. Здесь царило радостное оживление: варили и жарили еду, смеялись и целовались. Гунны, как и ксантенцы, явно были довольны своей судьбой и встречали короля радушным ликованием, а не покорным смущением.

– Я такого еще никогда не видел, – прошептал Гернот.

Кримгильда улыбнулась.

– Гунны, конечно же, степные воины и совершенно чужды нашей культуре, но это не означает, что у них нет ничего красивого и хорошо сделанного.

– Если вам нужно еще одно доказательство, как опасны эти варвары, – прошипел Хаген, – то вот оно. Власть нужно брать в свои руки, пока они не пошли против нас.

– Садитесь где хотите, – сказал Этцель. – Берите себе все, что хотите. Если вам понравится наше гостеприимство, я желаю, чтобы после трех дней празднования вашим воинам потребовалось три дня отдыха.

В ответ на эти слова прозвучал вежливый смех, и Гунтер, повернувшись к сестре, спросил:

– Праздник до венчания? Это как-то странно.

– Понятие брака чуждо гуннам, – ответила Кримгильда, не глядя на брата. – Сегодня в полночь Этцель провозгласит, что теперь я его королева. Больше для этого ничего не нужно.

– Я надеялся, что ты обвенчаешься в церкви, – осторожно произнес Гунтер.

Королева Ксантена и Дании оставалась спокойной.

– Моему первому браку Божье благословение принесло мало счастья. Так же, как ранее Зигфрид венчался по моим обычаям, теперь я венчаюсь по обычаям Этцеля.

Во время разговора Гернот, с любопытством смотревший по сторонам, обнаружил неподалеку молодую женщину с младенцем на руках, огромные голубые глаза которого явно свидетельствовали о его негуннском происхождении.

– Это он?

Кримгильда подошла к ребенку и с любовью взяла его на руки.

– Да, это он. Мой сын и ваш племянник. Сын Зигфрида.

Гунтер посмотрел на малыша с наигранной радостью, хотя ему и не хотелось видеть этого ребенка живым.

– Как его зовут?

– Он носит единственное имя, которое мог бы получить, – Зигфрид, – объявила Кримгильда.

Король Бургундии побледнел, положил руку на маленькое тельце, коснувшись пальцами руки сестры. Это был момент семейного покоя, на который он так надеялся. Внезапно он обратил внимание на кольцо, поблескивающее на пальце Кримгильды.

– Ты носишь золото нибелунгов? После всех несчастий, которые оно нам принесло?

Кримгильда взглянула на него с изумлением.

– Золото? Гунтер, это жадность привела к золоту, а не наоборот. Сейчас это кольцо – лишь воспоминание о прошедшем счастье.

Над ребенком склонилось третье лицо – лицо Хагена.

– Ребенок, как и кольцо, проклят. Проклят именем и кровью Зигфрида. Нам придется заняться им, как и золотом нибелунгов.

– Возможно, мне следовало бы отвезти кольцо обратно в Бургундию, – тихо сказал Гунтер.

Сестра отдернула руку.

– Я намеренно взяла его с собой и с тех пор не изменила своего мнения.

Гунтер хотел что-то возразить, но в этот момент его лицо исказилось от боли. Маленький Зигфрид схватил короля за палец и сжал своими крошечными ручками настолько сильно, что чуть не сломал его. Гунтеру с трудом удалось высвободиться из хватки ребенка, а тот, действуя из чистого любопытства, только улыбался.

Этцель хлопнул в ладоши.

– Пришло время оставить печальное прошлое в покое. В полночь, когда Кримгильда станет королевой моей страны и моего сердца, все невзгоды должны быть забыты. Мы отпразднуем начало новых, светлых и счастливых, времен.

Праздник проходил спокойно и неспешно. Гунны не испытывали большой любви к музыке, поэтому единственной мелодией вечера был равномерный гул голосов двух сотен мужчин и женщин, находившихся в шатре. Если вино и пиво лились рекой, то мясо и хлеб подавали только тогда, когда кто-то об этом просил. Шкуры на стенах удерживали тепло светильников, и вскоре мужчины остались в одних штанах и легких рубашках. Ботинки и куртки сложили в большую кучу, и, по мере роста всеобщего дружелюбия, туда же отправилось и оружие. Время от времени деревянную дверь приоткрывали и, сняв несколько шкур с внешней стены, проветривали помещение.

Несмотря на первоначальную неприязнь, Этцель с Гунтером хорошо поладили, так что Кримгильде и Хагену оставалось лишь бросать на королей мрачные взгляды. Властитель Бургундии обнаружил в степном воине единомышленника и незаметно для себя все чаще отмахивался от своего советника, когда тот пытался подойти к нему, чтобы напомнить об осторожности.

Когда Кримгильда пошла кормить ребенка грудью, Гернот сел рядом с ней на шкуры.

– Я рад, что ты окружена друзьями, сестренка. Должно быть, в Ксантене тебе было очень одиноко.

Она покачала головой.

– Там было столько дел, что на печальные мысли просто не оставалось времени. Но Ксантен – это наследные земли Зигфрида, а не мои. К тому же я не могла их использовать.

– Использовать?

Кримгильда улыбнулась сыну.

– Это неважно. Будь что будет.

Эти слова обеспокоили Гернота.

– К нам вернется мир, и мы вновь обретем любовь в семье. Мы все этого хотим, и Гунтер в том числе.

Малыш наелся, и Кримгильда погладила Гернота по щеке.

– Не волнуйся, братишка.

Он удержал ее руку, на которой тускло поблескивало кольцо нибелунгов.

– Эльза тоже говорила о проклятии золота, несправедливо изъятом из лесной сокровищницы.

От взгляда Кримгильды повеяло холодом.

– Не говори ни о ней, ни о золоте.

Гернот опустил глаза.

– Прости.

Она снова улыбнулась, чтобы развеять его печаль.

– Братишка, мне не за что тебя прощать. И все же я хочу попросить тебя об одолжении.

– Для тебя – все что угодно.

Она принялась укачивать ребенка.

– Я хочу, чтобы Зигфрид сегодня спал под знаком Бургундии. Ты не мог бы принести мне флаг нашей родины?

В этой просьбе не было ничего странного, хотя она и прозвучала в необычное время.

– Единственный бургундский флаг находится на корабле, – напомнил Гернот сестре.

Кримгильда взглянула на него, и в ее глазах было столько мольбы, что принц просто не мог ей отказать.

– Сегодня? Но ведь уже поздно, и вскоре провозгласят о твоей свадьбе с Этцелем. Мне не хотелось бы пропускать столь торжественный момент, – вяло протестовал Гернот.

Кримгильда легко поцеловала его в губы. Она уже давно этого не делала – с тех пор как они были детьми.

– Ты не пропустишь ничего важного, обещаю. Никто не выйдет отсюда, прежде чем ты вернешься.

Гернот неуверенно встал.

– Что ж, если таково твое желание, пусть оно будет моим подарком к свадьбе.

Когда он вышел из шатра, оглядываясь на свою сестру, Кримгильда прижала ребенка к себе и прошептала:

– Мы должны пощадить его благородную душу.

После целого дня и вечера плотских наслаждений бургунды сидели за столом гуннов пьяные и объевшиеся. В какой-то момент Гунтер позволил и своим личным охранникам угощаться, так что те сразу набросились не только на мясо и вино, но и на хихикающих гуннских женщин. Когда настала полночь, повсюду царило полное взаимопонимание и братание. И только Хаген, который не пил вина и не ел жирной пищи, в ярости ходил между пьяными бургундами.

– Мой король, нам не следует искать союза с гуннами в пьянстве! Наш ум должен быть острым, а решения – мудрыми!

Голос Гунтера сорвался на визг:

– Молчи, дурак! Молчи, кому говорят!

Этцель откинулся на одну из больших подушек, которые тут использовались для сидения.

– Дурак? Ты меня дураком назвал?

Судя по его расслабленному лицу, он не собирался воспринимать оскорбление всерьез.

Король Бургундии отмахнулся.

– Ну что ты, мой дорогой Этцель. Я о таком и подумать не мог. Просто знаешь… иногда…

– …совесть кричит так громко, что не хватает вина, чтобы заставить ее замолчать, – закончил за него гунн и расхохотался. – Это проклятие христиан. Нас, степных воинов, не мучает чувство вины.

Они чокнулись кубками, изготовленными по приказу Этцеля из золота, которое ему ежегодно привозили из Византии в качестве дани. Кримгильда подошла к ним и уселась рядом со своим женихом.

– Неужели мой возлюбленный уже настолько пьян, что не сможет сделать меня своей королевой?

Взгляд Этцеля тут же прояснился. Кровь воина забурлила, мгновенно избавив его от хмеля.

– Конечно нет. И если ты до сих пор полна решимости выйти замуж за гунна, то я сейчас же провозглашу о нашем союзе.

Она кивнула, и Этцель откашлялся.

Гунтер повернулся к сестре:

– Я не вижу Гернота. Не должен ли он присутствовать при столь радостном моменте?

Кримгильда улыбнулась.

– Он наверняка где-то в шатре и со своего места увидит то, что нужно увидеть.

Она встала рядом с Этцелем, который громко крикнул:

– Слушайте, псы! И гости из королевств Бургундии и Ксантена!

В толпе послышался смех, но уже в следующую секунду король завладел вниманием каждого мужчины и каждой женщины в шатре.

– Вы знаете, кто мы, и знаете, зачем мы здесь собрались. Собственно, этого уже достаточно. За последние годы гунны стали жить новой жизнью, которая теперь состоит из чего-то большего, чем скачка по степи и холодное мясо. Некоторые из новых традиций оказались полезными, так как они делают сильной душу, не ослабляя при этом руки. Мой отец обладал каждой женщиной, которая ему нравилась, и таково было его гордое право. Однако сам я заметил, что любовь намного слаще, если ее дарят добровольно.

Он взглянул на Кримгильду влюбленными глазами, а она обняла его за талию.

– Когда Кримгильда отказалась выйти за меня замуж, – продолжил Этцель, – мое сердце истекало кровью. Ни женщины, ни целители не могли излечить эту рану. Сейчас я знаю, что кинжал, пронзивший мое сердце, станет лекарством, которое поможет излечить мою боль. Я не могу жить без этого исцеления и поэтому сегодня говорю всем гуннам: Кримгильда теперь моя супруга и ваша королева!

Ликование волнами прокатилось по шатру и, расходясь концентрическими кругами, вырвалось наружу, где его подхватили веселящиеся солдаты, передавая все дальше и дальше своими возгласами и звоном кубков.

Восторженные крики донеслись и до Гернота в тот самый момент, когда он, находясь на корабле короля, складывал флаг с гербом Бургундии.

Это было странно. Для подобной радости не могло быть других причин, кроме заключения брака Этцеля и Кримгильды. Но ведь сестра обещала ему, что он будет присутствовать при этих святых словах! Принц сбежал с трапа и помчался к Грану, находившемуся в получасе пешей ходьбы от берега Дуная. Гернот был взволнован и совершенно сбит с толку. Особенно его пугало то, что он не может объяснить, отчего по телу начали бегать мурашки и какая-то тень легла на душу, впившись когтями в сердце. Он вспомнил об Эльзе, которая часто рассказывала ему об этом чувстве, наблюдая за интригами при бургундском дворе. Впервые Гернот понял, что она имела в виду.

Почему он не может спокойно слушать это ликование? Ведь теперь все станет намного лучше и надежнее и начнется новая история, с девственно белыми страницами, не окропленными кровью.

Он побежал еще быстрее.

Через некоторое время крики толпы в шатре и вокруг него поутихли, люди перестали произносить здравицы в честь Этцеля и Кримгильды. Предводитель гуннов с удовольствием наблюдал за тем, как его воины братаются с гостями и как благодаря его свадьбе создаются новые союзы между странами. Кримгильда тоже улыбалась, однако в ее глазах застыло странное выражение. Взгляд королевы вновь и вновь обращался к солдатам Ксантена, которые с каменными лицами прохаживались по шатру.

Когда наконец-то все успокоились, Гунтер встал и поднял руки.

– Это действительно был великий день. Это уже третья свадьба членов бургундской династии за этот год. Гунны не могут пожелать себе королевы лучше, а Бургундия не может мечтать о лучшем шурине. За наши королевства! За мир!

Снова послышались аплодисменты и восторженные возгласы, и даже невидимый Хаген воздал королю почести за эти слова.

В этот момент Кримгильда кивнула своим тщательно распределенным по шатру людям, и те, словно бы между делом, принялись закрывать все выходы. Их поведение казалось странным, но гунны никак на это не отреагировали, а бургундские воины, пьяные в стельку, ничего не заметили.

И только Хаген Тронье, краем глаза увидев происходящее, подошел к Гунтеру.

– Мой король, в воздухе запахло несчастьем. Нам только что перекрыли выходы наружу.

Но Гунтер его не слушал. Он наслаждался одобрением толпы.

– А почему мы должны уходить отсюда?

Его последние слова смешались с первым предсмертным хрипом бургундского солдата, которому перерезали горло. Не успел тот упасть замертво, как за ним последовал второй, третий, пятый, десятый…

Солдаты Ксантена достали хорошо спрятанные мечи и принялись убивать бургундов, с которыми только что братались. Они резали их, как свиней, предназначенных для праздничного стола.

– О мой король, нас заманили в ловушку! – закричал Хаген, тут же занимая место рядом со своим господином.

Как только короли, чьи мысли были затуманены вином, осознали, что произошло кровавое предательство, Гунтер закричал:

– Бургунды! К оружию!

Но эту битву бургунды не могли выиграть. Это была резня, в которой трезвые и тщательно отобранные солдаты Ксантена буквально рубили на куски пьяных солдат Гунтера.

Гуннские воины вскочили и схватились за оружие. Они смотрели на своего короля, ожидая приказа. Глаза Этцеля полыхали огнем, и он уже готов был положить конец этой бойне, когда почувствовал на своей руке ладонь жены.

– Происходит то, что должно произойти. Я обязана смыть старое предательство новой кровью. Гунны не имеют к этому никакого отношения, и если ты не отдашь приказ, то я уже сегодня отпраздную смерть бургундов. Если же ты попытаешься остановить меня, я покончу с собой прежде, чем солнце взойдет над Граном.

Голос Кримгильды был совершенно спокоен, и в нем не слышалось и малейшего сомнения. Этцель изумленно смотрел на жену, словно та была не женщиной, а демоном степей, ядовитым, купающимся в собственном страдании.

– Но ты ведь не можешь допустить…

– Допустить того, что я сама мечтала сделать? Я должна покончить с тем, что давно ждало моей мести.

Гунтер, услышавший эти слова, с трудом повернулся к сестре.

– Кримгильда, ты… – тяжело дыша, произнес он, – ты заманила меня сюда, чтобы отомстить Бургундии?

– Забудьте о причинах, – прошипел Хаген. – Мы должны бежать, чтобы собрать на родине новые силы.

Королева гуннов взглянула на Гунтера, и на какой-то миг в ее взгляде засветилось сочувствие.

– Я не хотела мстить Бургундии. Я хотела отомстить только тебе и тем солдатам, которых ты привел сюда. После сегодняшнего дня твое королевство никогда не пойдет войной на другие государства. Ты уже слышишь его падение?

И действительно, предсмертные крики в шатре, по мере того как все погибали, становились глуше и вскоре сменились столь же чудовищными предсмертными возгласами на площадях и улицах Грана. Бургунды не могли оказать сопротивления, и почти все погибли. Лишь одному из двадцати воинов удавалось с ругательствами на устах добраться до степи.

– Бежим отсюда, бежим! – закричал Хаген.

Гунтер, спотыкаясь, бросился прочь от Этцеля и Кримгильды. Испытывая панический страх, он все время озирался, боясь, что ему всадят меч между лопаток, но ни один из солдат Ксантена не трогал короля.

Бледный от возмущения и ужаса Этцель схватил жену за руку.

– Да как ты посмела устроить эту резню за моей спиной? Ты навлекла несчастье на королевства!

Она посмотрела на Этцеля, но ее взгляд был направлен сквозь его тело.

– Я не жду, что ты поймешь меня, мой король. И поверь, я восхищаюсь твоим благородством, хотя мне и пришлось им воспользоваться.

Молодой король гуннов не находил слов.

– Ты предала не только Бургундию и свою собственную семью. Ты предала и меня. Кто я, если не соучастник этого жестокого преступления?

– Ты хороший человек, – сказала Кримгильда, словно этого было достаточно. – Последний хороший человек в этом шатре. А теперь прости меня. Я должна дописать свою книгу мести.

Ужас охватил Гернота, когда он услышал крики и нечаянно вступил в лужу теплой крови. Первого бургундского солдата, которого поразил клинок ксантенца, он еще попытался спасти, но затем ему стало ясно, что речь идет не о пьяной драке. Резня происходила по чьему-то приказу, и ни одному человеку из Рейнталя нельзя было покинуть Гран живым.

Принц побежал к большому шатру, пренебрегая собственной безопасностью. Внезапно какой-то воин в ксантенской форме преградил ему путь, занеся окровавленный меч. Гернот застыл на месте, глядя в глаза убийце. Они молча смотрели друг на друга, а затем солдат Кримгильды кивнул и отошел в сторону.

Гернот был счастлив, оттого что ему удалось спастись, но в то же время ощущал ужас, понимая, что мог объяснить это спасение лишь приказом Кримгильды, ведь никто другой не мог отдать распоряжение уничтожить всех бургундов, но пощадить принца. Никто другой не был заинтересован в этом, кроме принцессы, которая теперь стала королевой.

Чем быстрее он бежал, тем медленнее билось его сердце и тем тяжелее становилось у него на душе. Ноги несли принца туда, куда ему все меньше хотелось идти.

Медленно и торжественно, словно на свадьбе или на коронации, Кримгильда прошла сквозь ряды верных ксантенских солдат, мимо изумленных гуннов и мертвых бургундов. Она будто не замечала всех тех несчастий, которые произошли по ее приказу, не слышала последних стонов своих соотечественников. Ее глаза, холодные, надменные, остановились на Гунтере, в ужасе пятившемся к выходу и все время спотыкавшемся о трупы собственных солдат. Каждый раз при этом он поскуливал, как побитая собака. Нет, Гунтер не рыдал, но слезы катились по его щекам. В свой последний час король Бургундии был жалок и выглядел как воплощение трусости.

– Кримгильда! Сестра! Что бы ты там себе ни надумала…

Кримгильда медленно подняла левую руку, словно собиралась произнести проклятие. Она показала Гунтеру кольцо.

– Это кольцо было на Зигфриде, когда его пробило копье, пущенное рукой Хагена. Но кто руководил Хагеном, который никогда не действовал без приказа? Кольцо все видело!

Хаген, даже не пытавшийся поддержать короля, наклонился к уху Гунтера:

– Значит, она знает о нашем плане. Но разве он оказался неудачным? Разве не будет судьба на нашей стороне, когда мы вернемся на берега Рейна?

– Ты не знала Зигфрида так, как я, – запинаясь, пробормотал Гунтер. – Ты не знала о его честолюбии. Он был бы роком для нашего королевства, и, как хороший король, я вынужден был…

– Молчи! – закричала Кримгильда, но не с яростью, а с властной надменностью. – Зигфрид был в большей степени королем, чем вся бургундская династия в пяти поколениях. И он был королем еще до того, как надел корону!

Гунтер в панике оглянулся, пытаясь найти выход, однако обнаружил плотные ряды ксантенских солдат, преграждавших ему путь.

– Обнажи кинжал, – велела Кримгильда. – Ты носишь его в знак своей чести, я знаю.

– Обнажите кинжал, – зарычал Хаген. – А мой меч защитит вас.

Словно доказательство, он поднял свой огромный двуручный меч, и Гунтер прищурился – отблески факелов на лезвии слепили его. Король Бургундии достал свой королевский кинжал из ножен, и в руках у Кримгильды тут же оказался серебряный нож.

– Брат, тебе придется пролить кровь, чтобы защитить собственную жизнь. Ни Хаген, ни Зигфрид не помогут тебе и уже не сделают так, чтобы твои руки остались чисты. Вряд ли на этот раз тебе удастся списать свой позорный поступок на кого бы то ни было.

– Не беспокойтесь, – заверил его Хаген. – Я защищу вас собственным телом, и мой меч остановит Кримгильду.

Гунтер, уверенный в поддержке Хагена, улыбнулся.

– Что ж, пусть будет так.

Кримгильда прыгнула вперед, и Гунтер не промахнулся. Он просто выставил вперед руку с кинжалом на тот случай, если Хагену не удастся остановить обезумевшую королеву гуннов. Он не почувствовал, как тонкое лезвие вонзилось в его тело, а собственное оружие, пробившее грудь Кримгильды, мягко, без нажима вошло в ее плоть. Гунтер лишь ощущал на себе тело сестры, которая, казалось, подошла к нему с объятиями. Ее волосы коснулись его лица, и когда королева склонила голову на его левое плечо, он услышал, как она прошептала:

– Что ж, пусть будет так.

Их руки выронили оружие, и брат с сестрой обнялись в тихом танце. Они поддерживали друг друга, в то время как темная кровь пропитывала их одежды. Впервые за много месяцев Гунтер не задался вопросом, где же Хаген. Сама мысль об этом показалась ему абсурдной. Безумие медленно отступало, сослужив свою службу. Хаген был мертв, и он сам убил его. Старый советник мог быть только на дне Рейна.

Кримгильда улыбнулась, и ее улыбка была искренней. Ненависть, которую она ощущала, уступила место любви. Любви, которую она с самого детства испытывала к старшему брату. К хорошему, справедливому Гунтеру, умирающему сейчас у нее на руках.

Когда Этцель подошел к этой печальной паре, тела упали на медвежью шкуру, и их руки переплелись на пути в царство мертвых. Король гуннов опустился рядом с королевой на колени, держа в руках ее сына. Взглянув на ребенка, Кримгильда с трудом произнесла:

– Зигфрид… – И струйка крови потекла из уголка ее губ.

Она попыталась подняться к ребенку, но ее тело уже обмякло. От горя Этцель даже не мог испытывать ярости.

– Ты этого хотела? Для этого ты стала моей женой? Без любви, думая лишь о мести и смерти?

Задрожав, Кримгильда улыбнулась.

– Мой Этцель… мой милый… мой красивый король… я ведь так хотела… для тебя… большего… – Ее глаза закатились, и последние слова застыли на холодных губах.

Сейчас в Гране билось лишь два бургундских сердца.

Тишина, которую услышал Гернот, подбежав к шатру Этцеля, была хуже ликования и предсмертных криков, сопровождавших его по пути сюда. Эта тишина свидетельствовала о завершении чудовищного преступления.

Вход охраняли четыре ксантенских солдата, а в тени возле них лежали бургунды, которых они убили. Лица воинов были спокойными и полными решимости. Принц Бургундии не успел войти, так как в проеме показалась чья-то фигура, освещенная мягким пламенем факелов. Это был король гуннов. Лицо Этцеля посерело от боли, ноги у него заплетались, а взгляд покрасневших глаз казался пустым. На руках он нес маленького Зигфрида.

Гернот не решился спросить, что произошло, потому что на лице Этцеля можно было прочитать ответы на все его вопросы. Они стояли друг против друга молча, и тишину нарушало лишь радостное гуканье младенца. Двое мужчин со столь разными душами плакали об одном и том же.

Этцель протянул своего приемного сына Зигфрида его дяде.

– Возьми ребенка и увези его отсюда. Сегодня бургунды опозорили мое королевство, и если бы я действовал так, как мой отец, то мне пришлось бы убить и тебя, и ребенка, чтобы уничтожить эту гнилую кровь на все времена.

Принц осторожно взял малыша и увидел, как что-то блеснуло на маленькой ручке. Это было кольцо, которое Зигфрид держал, словно игрушку.

– Мне приходилось слышать легенды о золоте, – сказал Этцель. – Пускай я в них и не верю, но, честно говоря, не готов бросить вызов судьбе.

– Кольцо. Вот корень всех бед, – прошептал Гернот и забрал у малыша украшение, после чего ребенок сразу же начал плакать.

Этцель покачал головой.

– Что ж, можете верить в это, если надеетесь, что так вам будет легче. – Он посмотрел на мертвецов, лежащих у шатра.

Все слова были сказаны, а остальное было бы лицемерием, поэтому Гернот развернулся и отправился обратно к кораблю вместе с флагом, кольцом и ребенком.