Текст книги "Игла"

Автор книги: Вольдемар Грилелави

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Земля. Родная и любимая, к которой стремятся все пилоты и летчики после взлета, моряки после отчаливания от берега. Надежная и твердая опора, которая никогда не подведет, не обманет. В воздухе и славно дышится, чудесно чувствуется и смотрится, а все равно самая желанная мечта – приземлиться. Не зря пилотам желают мягкой посадки. Основной синоним этому слову – жизнь. Даже грубая по авиационной терминологии посадка без последствий считается мягкой, успешной.

– Ура! – закричали Миша и Саша.

– Ура! – кричал и плясал внизу Италмас.

Гриша еще долго пытался выдержать на лице серьезное и озабоченное выражение. Ему хотелось выглядеть строгим и важным командиром, которого весьма огорчили свалившиеся ни их голову обстоятельства. Они требовали тщательного анализа и выяснения причин. Счастливое лицо не способствует адекватному поиску виновных и справедливого наказания таковых, ежели они окажутся в данный момент где-то поблизости. Но предательская довольная счастливая улыбка выдала и его истинное настроение с потрохами. Вот с такими блаженными глупыми улыбками выруливали они на перрон, где встречал их дежурный с флажками.

Однако при выходе из вертолета Гриша уже без посторонней помощи и совершенно добровольно изобразил на своем мужественном лице гневное осуждение. Такие же сердитые лица приодели на свои передние верхние части тела члены экипажа. Они обступили Италмаса и категорически потребовали внятных разъяснений. И поторопили его с ответом, пока они еще в состоянии держать себя в руках, иначе, если сейчас, а особенно Миша и Саша, сильно рассердятся, то даже трудно представить, чего они наделают с техником.

– Честное слово, ребята, я абсолютно не виноват, – оправдывался плаксивым голосом техник. – Это все вовсе и не я. У меня последние два дня вообще отгулы были. А последний ремонт и приемку уже заканчивали без меня. Я же не камикадзе, чтобы вылетать на настолько неисправной технике. У меня все работало исправно.

– А я камикадзе? Да мне как-то по барабану, где ты был в день приемки, и кто наворотил таких ляпов! – сердито тряс за грудки Италмаса Саша. – Я еще зарплату за прошлый месяц получить не успел, а ты меня в гроб? Или ты не ведаешь того, что по закону спартанцев бездетных воинов нельзя убивать. Моя фамилия могла бы заглохнуть с этим двигателем. Ладно, там Миша и Гриша. У них детей, включая своих, уже на несколько фамилий вперед. А я не имел никакого права погибать. Ты своими руками посадил нас в совершенно неисправный вертолет. Это уже преступление не только лишь по отношению ко мне. И теперь за этот подлое покушение на наше драгоценное здоровье изволь держать ответ.

– Предлагаю тяжело и с травматическими последствиями избить, – внес деловое предложение Миша.

– Да я обоими руками голосую за твое предложение, – горячо поддержал Саша.

– Не возражаю, – подытожил итоги разборки Гриша и предложил без промедления приступить к экзекуции.

– Прямо здесь и сейчас, пока пыл не пропал. Вот под этими колесами. А потом завернем в чехлы и торжественно прикопаем на краю аэродрома, – громко проголосовал экипаж.

Техник Италмас максимально низко опустил нижнюю трясущуюся губу, изобразив на своем скорбном лице страдание и раскаяние, и приготовился заплакать. Хотя и понимал бессмысленность и бесполезность оправданий. Заработал, так получи заслуженное физическое замечание и выговора. Но от расправы Италмаса избавил подбежавший диспетчер Адхам, которого интересовали вопросы и причины молчаливого явления вертолета без сообщений и объявлений.

– Что случилось, Гриша? Вас уже давно потеряли и собирались объявлять в розыск. Что хоть передать на базу? У вас все в порядке? Я и не заметил, как вы и откуда появились.

– По всем интересующим вопросам обращаться к нему. Вот к этому ударнику всех пятилеток сразу, который три пятилетки способен выполнить за день. А потом вот такие казусы происходят, – Гриша ткнул пальцем техника в грудь, затем презрительно отвернулся и пошел в сторону их вагончиков, сиротливо стоявших в безлюдном углу аэропорта.

Саша и Миша еще пару секунд постояли в боевой позе палача, страстно желая продолжить начатое внушение. Но без командира чинить расправу уже не хотелось. И сама злость куда-то улетучилась, и боевой пыл поутих. Как же бить, если уже давно простили и забыли. Ничего не оставалось, как плюнуть под ноги и пойти за Гришей.

Все волнения позади, и сильно расстраиваться за происшедшее не имело никакого смысла. Ничего ведь уже не изменишь, а нервные клетки только испортишь. Восстанавливаются они или нет – пока медики и ученые с этим вопросом не определились сами. Зачем в таком случае рисковать? Истинного виновного все равно не найти, а Италмас лучше после побития работать не станет. Даже допустимо, хотя и не реальное, обратное. Еще мелко напакостит от обиды.

У всякой железке есть оправдания. А спросить, где болит, и почему не работает, так не ответит же. Можно конечно рассчитывать на совесть тех, кто обслуживает и ухаживает. Но очень часто встречается тот факт, что у них с совестью бывают проблемы, если не полное ее отсутствие. Да и оправдание всегда найдется. Два часа бесперебойно оно же отработало. А чего вдруг начало разваливаться и ломаться, так у него самого, вертолета этого, и спросите. Прошли те времена, когда архитекторы сами становились под мост. Разумеется, если бы эти два часа на этом вертолете покатать после ремонта всю ремонтную бригаду, что готовила вертолет к вылету, то качество работы многократно возросло бы. Да где же таких смелых набрать-то? Кадровая политика намного усложнилась бы.

Возле вагончиков классически матерился Гриша. Громко и многообразно, с применением максимально знакомых и не совсем известных выражений. Кто-то в их отсутствие не по-хозяйски похозяйничал. Саша и Миша проявили и в этом вопросе максимальную солидарность и присоединились к Гришиному матерному монологу, позволив себе нервную разрядку. Когда после небольшого словесного излияния настроение улучшилось, приступили к наведению порядка. Мели, рубили и копали так, что пыль столбом стояла. Синоптик Лариса по ошибке передала по всем каналам пыльную бурю в районе аэропорта. И диспетчер Адхам да выяснения причины бури закрыл аэропорт для всех бортов.

После уборки пошли в привокзальный ресторанчик, где невкусно и очень дорого пообедали. Обслуживала их официантка Жазира. В замасленном грязном переднике и шлепанцах на босу ногу важно проплывала она между столиков, разнося на подносе в жирных тарелках постный суп и в мутных стаканах жирный компот. Второму блюду имя еще не придумали, но вид и запах на съестное похож не был.

Когда Жазира принесла счет, то пришлось долго поспорить над фактической стоимостью обеда. Жазира, нехотя и скрипя зубами, согласилась сбросить только два рубля и ни копейки больше. Гриша догадывался, что дальнейший спор положительного результата не принесет. Поэтому предложил экипажу покинуть помещение, пригрозив Жазире в ближайшие сто лет не посещать данный пищеблок. Его желудок не намерен ставить эксперименты и устраивать проверки качества и стоимости малосъедобных кулинарных изысков. А Миша просто сказал:

– Хи-хи-хи!

И Саша добавил:

– Обсчитали и голодными оставили. Сервис по высшему разряду. Хорошо, если до утра без диареи обойдется. А нет, так все ей лично на стол принесу.

– Это же на кой черт мы вообще сюда заходили? – продолжал хихикать Миша. – Полное помутнение в мозгах. Будто здесь можно было на нечто иное рассчитывать. Хлеба с консервами лучше пожрали бы, и обошлось намного дешевле бы.

– Не факт. Местные консервы еще опасней, – предостерег Саша. – Если уж думать о безопасности, то тогда лучше уж хлеба с чаем попить. Тогда точно без диареи.

– Мальчики, успокойтесь, – оптимистично воскликнул Гриша. – Местный сортир всегда к вашим услугам. А вообще, если по правде, то Жазира может невкусно покормить и крупно обсчитать. Но отравить никогда. Здесь в ресторане только свежие продукты. У них просто повара великие фокусники. Умеют красиво все испортить.

– Да! – протянул Саша. – Это надо иметь хороший талант, чтобы из свежих и вкусных продуктов такое дерьмо приготовить. У меня жена так умеет тоже.

– Их этому в школе поваров учат, – уточнил Миша. – Есть такая школа в нашем городе.

– И все равно настроение замечательное. Мы сумели, несмотря на все препоны, прилететь сюда. Ведь все противилось, а мы прорвались. Это же здорово! – продолжал оптимистично восторгаться жизнью Гриша. – Посмотрите лучше вокруг. Какая красота! И солнце тебе светит, и птички песенки поют!

– А сколько зверья по пескам бегает, а сколько вкусной рыбки в озерах плавает!

– Опять за старое? – как будто рассердился Гриша, но все видели его доброе настроение.

– Да брось ты, Гриша! Второй раз ружье не отберут. Мы его надежно спрятали, – успокоил командира Саша.

А действительно, ну чего там, собственно, неправильного произошло? Ну, сломались, поели скверно и невкусно. Так все ведь поправимо. Сейчас отремонтируются, залетят в знакомые закоулки и закутки пустыни, где не ступала нога человека, где дичи видимо невидимо. Холодильник затоварят свежими продуктами, и все сразу станет на свои места. И от этих мыслей лица экипажа озарила радостная счастливая улыбка.

3

Р А Б О Ч И Й Д Е Н Ь

Гриша шумно заскочил на метеостанцию, окинул пронзительным взглядом присутствующих и, не увидев в помещении никого, кроме кота и Ларисы, уделил им долю своего внимания, подарив каждому в отдельности секунды радости от общения с ним. Кота по кличке Ленивец потрепал за холку и почесал за ушком, а Ларису ущипнул за правый, в меру упитанный и мягкий теплый бок. Кот с удовольствием подставил ему и второе ухо, а Лариса нехотя отстранилась от Гриши, для деликатности ойкнув, и взяла чистый бланк для выписки прогнозов погоды. Поняла, что зря поспешила, так как Гриша быстро переключился на кота. А она вовсе не возражала, чтобы ее ущипнули еще раз.

Пока она писала и на ходу сочиняла благоприятные и опасные погодные явления, столь редко посещающие летние Каракумы, Гриша усиленно пытался разозлить кота методом пощипывания, щекотания и дергания за все имеющиеся у него конечности, включая хвост, усы и уши. Однако ему, как и многим другим, сия процедура не удавалась. Только лишь себе настроение раззадорил. Кот же вполне соответствовал, удачно подаренной еще в младенчестве, кличке. Он был до безобразия ленив и прожорлив. А портить отношение с постоянными посетителями метеостанции, регулярно угощающих его вкуснейшими деликатесами, из-за двух-трех минут беспокойства абсолютно не хотелось. Ну, и куда этот Гриша денется? Все равно сейчас отстанет и уйдет заниматься своими делами. Потешься, коль настроение есть, а заняться больше нечем.

– Готово! – спасла Лариса кота от назойливого и приставучего этого Гриши.

Гриша с серьезным сосредоточенным видом взял в руки бланк прогноза и одним глазом уставился в важный документ, пытаясь найти в нем знакомые метеорологические термины и нужные символы. Вторым глазом он с большим усердием и повышенным вниманием вглядывался в декольте, прожигая проницательным взглядом оба объекта внимания. Лариса чувствовала пристальный интерес Гриши к отдельным деталям ее летнего открытого платья, но с напускным безразличием продолжала заниматься своими метеорологическими изысканиями. И для улучшения обзора ради Гриши чуть ниже склонилась к бумагам.

– Чудесная погодка! – проглатывая волнительную слюну и с большой неохотой отрываясь от всех интересующих объектов, сказал наконец-то Гриша, посчитав, что все уже основательно изучено и осмотрено, и более интересного и любопытного он здесь уже не узнает. – Ничего такого страшненького не поджидаем? Что-то ветерок свежеет. А может, мне просто почудилось спозаранку.

Лариса посмотрела в потолок, словно пытаясь совершить уникальное мировое открытие методом изучения рельефа побелки, и медленно, нехотя протянула:

– Не-а, не должно. А свежий ветерок всегда по утрам бывает. Пески за ночь остыли, вот и прохладой потянуло. Так что, можете вылетать спокойно. Метео погоду гарантирует.

Дверь опять с грохотом отворилась, и в комнату влетел запыхавшийся Саша.

– А, Лариса, здравствуй! Ты случайно Гришу не видела? – спросил он, хотя не заметить Гришу даже слепому непростительно. Но его, по-видимому, сам ответ не интересовал. Заметно по его перевозбужденному лицу, что здесь причина кроется в неком внешнем раздражителе. Вот он и носится беспричинно по аэродрому, чтобы выплеснуть нервные перегрузки наружу, или взвалить свои заботы на посторонних. Таким способом Саша любил успокаивать самого себя.

Окинув присутствующих пустым взглядом, Саша развернулся и с таким же шумом и треском убежал, исчезнув вмиг, словно его здесь и не было. Однако, не дав опомниться присутствующим и осознать происходящее, через несколько секунд Саша вновь явился в том же возбужденном состоянии и приблизительно с аналогичным вопросом, лишь с другими именами на устах.

– А, Гриша, а ты случайно Мишу не встречал? Что-то давно я его уже не видел.

Лариса и Гриша недоуменно переглянулись, пожали плечами и сочувственно с подозрением посмотрели на Сашу, словно перед ними безнадежно больной клиент.

– Тебя пчела ужалила, или малярийный комар укусил? Сядь и успокойся, чайку теплого пару глотков сделай. А потом уже расскажешь нам о своих проблемах.

– Инспектор прилетел. Смываться надо, пока не поздно. Вот я вас и ищу, чтобы поторопить. Он пока занят, ему не до нас, но, пока не освободился, бежать нужно.

– Саша, а ты случаем ничего не успел натворить с утра такого непристойного и неприличного, чтобы вот так волноваться? Признавайся, пока информация не дошла до инспектора.

– Пока нет, а что? – испуганно спросил Саша. – Вроде вместе проснулись, все на виду.

– Ну, так нечего и суетиться. С утра даже пилот, чист, как младенец. Или сам задумал чего преступного? Так покайся, и мы с Ларисой выступим свидетелями твоего не причастия.

– И ничего я такого не задумывал. Просто смываться нужно на всякий случай.

– Зачем? – не соглашался Гриша. – И кому это понадобилась с утра такая нервотрепка? Вместо крепкого чая? Так я уже пил, и все у меня распрекрасно. Инспекторов, милый Саша, бойся вечерами в конце летного дня, – уже успокаивал он второго пилота.

У Гриши летного и жизненного опыта по более, чем у молодого неопытного Саши. Он знал, что в начале рабочего дня инспектора опасностей не представляют, ну, а правонарушению, свершенному во сне, суд оценку не дает. Мало ли чего там приснилось? Бывает, такое привидится, что и самому вспоминать не хочется.

– Так ведь сам Садовский прилетел. Неужели ничего не понял? Какие там сновидения?

– Ну, вот с этого и надо было начинать, а то развел тут демагогию про всяких там инспекторов, – уже серьезно и сосредоточенно отвечал Гриша, принимая озабоченное выражение на лице.

От этого инспектора можно ожидать любой пакости. Для него не нужно нарушения, заметные и понятные для всех. Ему нужен человек, а уже под него он и подыскивает правонарушение. Это уже дело техники и постановки самого вопроса. А там они сами уже отыскиваются. Стоит только задать любому пилоту или технику пару "почему", как тот мгновенно попадает в сети этого охотника человеческих душ.

Страшного и опасного явления для жизни и здоровья можно избежать по причине утра за окном. Но ведь нервы, тварь эдакая, попортит основательно, а настроение будет испорчено на долгие дни. У него не бывает холостых наездок. И какую цель, и задачу поставил он на сегодняшний день – вопрос сложный и любопытный. Только ради спасения собственной нервной системы и успокоения души стоит действительно, как советует Саша, срочно смываться.

– Запускаем, раскручиваем и улетаем, – дал четкую и краткую команду Гриша, и процесс пошел по ускоренному сценарию. Без проволочек и уточнений мелких незначительных нюансов. И диспетчера предупредили, что их призвал заказчик на неотложную аварийную работу. Пусть сегодня их никто не ждет.

Миша лично и без посторонних подсказок уже прослышал про появление на территории аэропорта вредного противного инспектора Садовского. Поэтому он уже успел выполнить предполетные процедуры, привел все системы в полную боевую готовность, держа машину на парах, чтобы в считанные секунды по команде взмыть в воздух. Но командира со вторым пилотом все не было и не было. И он нервно похаживал вокруг вертолета, с надеждой поглядывая на здание диспетчерского пункта, поглотившего и не желающего возвращать Гришу и Сашу.

Но больше всего его волновали два собеседника в дальнем углу перрона, одним из которых и был этот вредный Садовский. Миша догадывался, а даже больше, знал, что беседа у них надолго не затянется, поскольку с этим инспектором долго никто не мог говорить по причине не особо хорошего характера у последнего. Максимум диалог может продлиться до момента, пока собеседник не придумает причину срочной спешки по неотложным делам. Это пилотам деваться некуда и неотложными делами не отмахнешься. Слушать будешь его нудные монологи до последнего дыхания, пока у того самого лексикон не закончиться, или выскажет все свои запасы гипотетических правонарушений.

Почему-то в его присутствии сразу выплывают из далекого прошлого и приходят на память давно забытые грехи. И почему-то в этот миг начинает казаться, что о них инспектор подробно осведомлен, и ради напоминания затеял свои противные наставления. А ходит вокруг да около, чтобы окончательно деморализовать противника и принудить его на чистосердечное признание.

Гриша и Саша наконец-то появились на крыльце диспетчерского пункта и ускоренным спортивным шагом взяли курс прямиком на вертолет. И в это же самое время собеседник инспектора счел необходимым закончить затянувшуюся неприятную беседу и приступить к исполнению собственных обязанностей. А Садовский широкой поступью, глядя в землю вперед метров так с пять-шесть, с заданной целью и с тем же пунктом назначения, что и командир со вторым пилотом, грозно двигался на экипаж. Настроение собеседник испортил основательно, и теперь требовалось срочно восстановить авторитет, повысить собственное влияние в аэрофлоте, так нагло развеянное этим независимым субъектом.

– Соколов! – громкий бас прогремел по всей территории аэропорта, вспугнув стаю воробьев и одинокую ворону, от неожиданного грома обронившую куриную косточку. К тому его страшный крик еще и разбудил портового пса по кличке Леша. Этого ленивого и крупного пса даже рев самолетов не мог оторвать от сна.

Птицы громко защебетали, ворона вернулась и подобрала оброненное лакомство, а пес лениво потянулся, для приличия тявкнул и вновь уснул. Совершенно иначе отреагировал Саша. Он от вскрика вздрогнул и испуганно пригнулся, как от орудийного выстрела, и ускорил шаг, не меняя направление, что даже Гриша со своими семимильными шагами прилично отстал от него.

– Не оборачиваться! – скомандовал вслед убегающему второму пилоту Гриша. – Скажем, что не слышали, в случае чего. Мало ли тут кто мог, кому кричать?

– Уж больно громкий голос у этого Садовского. Никто нам не поверит, что не слышали, – не сбивая темпа, жалобно пролепетал Саша, и еще глубже втянул шею.

– Он поверит, никуда не денется. Главное, это сейчас сбежать, пока у него настроение скверное, – убедительно утвердил Гриша. – Вертолетчики все глуховатые, а он из бывших четверочников.

Когда занимали рабочие места, бас Садовского повторно оглушил тишину. Но опасность для экипажа благополучно миновала, так как сейчас лишь спортивный бег способен был подарить Садовскому приятную желанную беседу. Однако шарообразная окружность, расположившаяся чуть ниже грудной клетки, позволяла ему перемещаться лишь со скоростью прогулки влюбленных под луной.

Кстати, последняя вероятность так же ушла в историю. С женщинами Садовский любил вести диалоги тоном следователя и дознавателя по особо важным делам. Почему, да от чего, куда и где, и как? Целая викторина, а не соблазнение с комплементами. И какое твое поросячье дело? Как желаю, так и имею. Вот так резко обрывали женщины с ним контакты. Вообще-то, после общения с ним складывалось такое впечатление, что у него желчный пузырь намного крупнее самой печени. Даже судя по желто-зеленым его маленьким глазкам.

Саша по молодости не успел еще прилично обрасти нарушениями, но потому-то и боялся так инспекторов и проверяющих. Иммунитета не приобрел. К ним ведь, как к злым собакам, привыкнуть надо. Когда часто попадаешь под их винты, то у тебя уже вырабатываются антитела, способные стойко защищать организм от их запаха и нудных проповедей. А они, как дворняжки, нюхом чуют страх перед ними. Особенно таких, как Саша. Приятно ведь ощущать преданность и повышенное внимание, наблюдать, с каким раболепием выслушивают твои нравоучения, невпопад поддакивают, послушно соглашаются и кивают головой.

После таких общений с таким преданным собеседником у начальства складывается мнение об огромной пользе и значимости, только что принесенной всему аэрофлоту. Авторитет в собственных глазах сильно возрастает. Но зато страшно не любят инспектора, когда им перечат и доказывают свою правоту. Тут мгновенно срабатывает принцип: "прав тот, у кого права". Виновность строптивого все равно будет определена и доказана, хоть он и чист, как дистиллированная вода.

Вот почему экипаж решил избежать неприятной встречи. А удалось сие не только из-за нерасторопности инспектора и скорости их личных ног. Миша успел удачно развернуть вертолет хвостом к Садовскому. И в этом случае экипаж оправданно мог не увидеть и не услышать любые децибелы инспектора.

Скрипя зубами и пухлыми костяшками пальцев рук, Садовский долгим взглядом и матерными напутствиями проводил вертолет за горизонт. Теперь не дождешься их, надолго улетели. Упустил, промедлил, корил он себя. А все из-за этого работника порта, что настроение подпортил. Ведь последний рейсовый самолет покидает аэропорт через полтора часа. И пропустить данный рей очень нежелательно. Местный пищеблок способен многократно похуже испортить настроение, чем тот плохой собеседник. Есть большая уверенность в нарушении пищеварения после его посещения. Даже диарея допустима.

Он еще до сих пор помнит, как после прошлого обеда ласточкой порхал от унитаза к унитазу. Даже сил не хватало надолго покинуть кабинет, чтобы далеко не удаляться от зовущего в свои объятия стульчика. Ох, и настрадался, что лучше не экспериментировать. А присоединяться к столу экипажа совесть не позволяла. Он же планирует устроить разнос и разборку по частям. А сесть за один стол, значит потерять цель. Кто же ему позволит за чужим столом качать права? Это не просто неэтично, но и непозволительно. И попросить могут. Ничего, не последний день живем. Еще не раз встретимся и пообщаемся по душам.

А вот экипаж наоборот покинуло беспокойство и посетило благодушие. Наступило благополучие и тишина, как в нервной системе, так и в сердце. Монотонный гул двигателя, шелест вращающихся винтов, а в эфире слабые попискивания и потрескивания. Такие звуки привычны и любимы экипажем. Во стократ приятней и сладостней, чем монологи Садовского, от которых лишь уши потом неделю болят.

Площадка промышленной базы УРБ появилась в поле видимости через пять минут полета. Она находилась в котловане, и при подлете на малой высоте ее можно узреть лишь только при максимальном приближении. Высокие песчаные барханы, словно горы, спрятали поселок в песках, превратив его в невидимку.

Вертолет покружился над поселком, погудел над конторой, отрывая от важных и не очень нужных дел работников умственного и нервного труда, напоминая о своем появлении и о необходимости поспешить с загрузкой. Гриша совсем не любил простои и задержки по вине заказчика, чаще происходящие из-за лени и неповоротливости некоторых. Он ни на шаг не отставал от диспетчера, ответственного за все виды транспорта в управлении, пока тот не сообразит, чем заполнить вертолет. Это совсем не значило, что воздушное транспортное средство им без надобности и лишняя головная боль. Как раз наоборот. Просто не успевал так быстро диспетчер мыслить и выбрать наиболее важное направление полета. Вот Гриша как раз в этом и старался ему помочь.

А вот сейчас даже коснуться колесами площадки не успели, как сразу поняли свою важность и необходимость. К вертолету бежало очень много народу, словно спешили они не к маленькому вертолетику, а к огромному крупногабаритному межконтинентальному лайнеру. И складывалось впечатление, что они все до единого желают втиснуться в только что приземлившийся вертолет.

Миша не рискнул открывать дверь пассажирского салона. Даже на всякий случай поставил ее на фиксатор. Он помнил из многочисленного опыта, что потом этих жаждущих и с милицией не высадишь. Только время и нервы потеряешь. Да и при желании милиционера здесь не сыщешь. Они в песках не водятся.

Переговоры велись с рабочих мест через открытые двери пилотской кабины. Все оказалось банально просто и тривиально ясно. Не сегодня-завтра ожидается строгая министерская комиссия. Внеплановая и без предупреждения. И все начальники, и инженеры сразу оптом спешили попасть на свои буровые, чтобы умными и дельными советами на местах и под собственным умным руководством успеть устранить все недостатки, кои на протяжении много времени в ежедневной суете заметны не были. А свежий ревизорский взгляд сразу приметит, что не так стоит и не так лежит. В особенности, так это масса пустых бутылок в тех местах, где существует строгий сухой безалкогольный закон.

Происходящее поначалу напоминало политический митинг со всеми выступающими сразу. Настоящий гул турбин взлетающего реактивного самолета. Затем в толпе появился заместитель начальника УРБ по хозяйственным вопросам и попросил слово. Порядок и тишина мгновенно восстановились. В вертолет сели он, две женщины с тремя ящиками продуктов, ребенок пяти лет – сын одной из женщин, и семь рабочих различных специальностей. Оставшиеся, возможно, и возмущались, но молча, держа кукиш в кармане. Поэтому их возмущение основная масса народа не услыхала. Окружающие слышали лишь шум винтов.

Заместитель решил разумно и рентабельно – недоделки можно и нужно устранять в любое время и каждый день. А повара со свежими продуктами для буровиков намного нужнее, чем суетливое беспокойство мелких начальников перед серьезной комиссией.

Пока Гриша занимался запуском двигателя и раскруткой винтов, Саша спустился вниз к пассажирам и выразил свое восхищение организаторским способностям заместителя начальника, его дальновидному таланту руководителя, его умением в мгновение ока решать сложные проблемы, например, как эта, несколько минут назад, которая поставила экипаж в труднейшее неразрешимое положение.

Заместитель смущенно откашливался, застенчиво отнекивался, умоляя не преувеличивать его скромных заслуг, а Саша, не прекращая петь здравицу, протянул ему два чистых бланка на подпись. Дальше летелось совсем с хорошим настроением. Главное, что основной денежный документ подписан, а там пусть хоть небо переворачивается. Тем более, что задание на весь день расписано, а про Садовского давно забыто. И погода радовала своей тишиной и покоем.

До первой буровой лету минут сорок, и Гриша, установив заданный режим, передал управление Саше. А сам взял в руки недочитанную книгу. Саша пилотировал, Гриша читал, а Миша думы думал. И вполне допустимо, что мечтал. За те два дня, что ремонтировали вертолет, он отоспался, как медведь в берлоге. А читать в полете не любил. От тряски и вибрации быстро утомляются глаза. Поэтому в свободные минуты полета он любил помечтать. Ему очень хотелось сделать какое-нибудь открытие или найти богатый клад, чтобы немного прославиться и улучшить бюджет многодетной семьи. Уж очень быстро и бесследно истребляли его родные жена и дети довольно-таки приличную зарплату. И чаще до этого часа "Х" приходилось залазить в долги.

Но на открытие ума и времени не хватало. И нужное образование отсутствовало. А эти факторы не лишние для славы, но и недоступные для отца многочисленного семейства. Да, если клад и можно поискать, то с данным умом придется доживать до конца дней. Его не откапаешь и не найдешь в каких-либо закоулках. Зато в свободные минуты все легко и просто реализовывалось в мыслях со всеми подробностями и под предполагаемые бурные овации.

В такие минуты небезынтересно наблюдать за его мимикой и пантомимой, которые в зависимости от эпизода в мечте бурно отражались на его лице. Миша в помощь отражению своих чувств и отношений к тому или иному мечтанию так размахивал руками, что очень вредил Сашиной сосредоточенной писанине. Часто его эти неосознанные жесты и телодвижения откладывали печать на документах, если Саша в это время писал. И второму пилоту приходилось высказывать громко и матерно свое отношение к его жестикуляции. Миша спешно извинялся, виновато втягивал голову в плечи и продолжал мечтать.

Гриша был больше человеком дела, чем мечты. Он предпочитал иметь журавля в руках, чем страуса в небе. И часто шел к намеченной цели напролом, снося мелкие препятствия и перелезая через крупные. Коль задумал чего, так сделал по любому. Вполне вероятно, что там внутри и была розовая мечта. Но она так глубоко зарыта и закопана, что о ней не только окружающие, но и сам он не догадывался. Для тех, кто с ним был знаком мало, он казался грубоватым и нагловатым.

Однако такая характеристика – результат поверхностных впечатлений. Гриша был добрым и безотказным, что очень ценилось среди друзей-товарищей. И они всегда шли к нему – кто с просьбой, кто за помощью, а кто просто так. Он пользовался авторитетом во всех кругах, с кем приходилось работать, кроме собственного начальства. Этот контингент не всегда любил его прямолинейность и напористость. Однако, Гриша больше ценил дружбу и уважение равных, и не стремился добиться расположения в командных кругах.

О Саше кратко, как о зимнем дереве, но к началу весны. Гол, но с большим будущим. Молодой. Девушки его любят, и он их не меньше. Над глупой женитьбой все потешаются и ставят в пример, как не надо жениться. Пример, достойный не подражанию. От вина не отказывается, поскольку любит повеселиться. Мечту о разводе можно не называть глобальной. Это простая острая необходимость. А в его розовых заоблачных мечтах – инопланетные путешествия. Или внезапно стать героем детской сказки. Понять его можно – сам недавно со сказками расстался. В отличие от Мишиных парениях в облаках, Сашины мечты не могут сбыться по самой причине их несбыточности вообще. И мечтает он лишь потому, чтобы заполнить длительный монотонный полет чем-нибудь красочным.