Текст книги "Игла"

Автор книги: Вольдемар Грилелави

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Успокоились? – спросил Войэр, когда шум стих. – Продолжу. Я так понял, а мои размышления в этом верны, они, то есть, те, кто за нами наблюдал, не менее ста раз успели проанализировать наши планы и просканировать программы, заложенные в компьютер. И все параметры полета по времени и направлению знали раньше, чем корабль успел погрузиться в сон. А уж про ошибку Муара тем более прознали быстрее, чем Полт нажал на старт. Потому-то и оставили нас в живых. Никто и никогда бы не позволил таким отморозкам, как мы, приблизиться на безопасное расстояние к Звану. На планету сажали бы уже или трупы, или пленников, что намного хуже было бы для нас.

– Это, с какого ляду мы могли бы сдаться бы им в плен? Живым второй раз я бы им уже не дался, – проскрипел зубами Гали, окидывая злым взглядом товарищей.

– А им не больно-то и нужны наши живые тела, – продолжил Войэр. – Просто законы цивилизации не предусматривают бессмысленных ликвидаций разумных существ, коими нас до последнего часа они считали. Даже прознав про побег. И, заметив, что наша программа полета для их цивилизации не представляла никакой угрозы, спокойно и без излишней суеты позволили беспрепятственно покинуть нам все разумные пределы их галактики и всех доступных им рубежей. Мы по воле Муара оказались на совершенно безопасном от них расстоянии, как по времени, так и по удалению. Недоступными.

– И какие у нас перспективы? – бешено вращая глазами, спросил Муар, хотя беситься нужно было всем в его адрес. – На кой хрен сдалась мне эта вечная жизнь в скорлупе корабля? Там хоть родной Зван, а что ты взамен предлагаешь?

Войэр хмыкнул и пренебрежительно похлопал Муара по животу, от чего тот чуть не взвыл от резких колющих болей, словно Войэр не рукой нежно гладил его, а бил со всей силой металлическим прутом. И лишь самолюбие не позволило Муару кричать.

– Он еще и издевается. А не сам ли ты, придурок, загнал нас сюда своими дилетантскими обращениями со сложной техникой? С таким успехом я и без твоей помощи справился бы с управлением. Но, дурная твоя башка, вслушайся и осмысли сказанное. Все мы здесь присутствующие несказанно благодарны и обязаны твоему личному разгильдяйству за свои жизни. Так опомнись и осмысли истинного виновника всех наших благ, свалившихся благодаря тому. И если возникнет желание слушать меня до конца, то я вам, так уж и быть, выдам более перспективную информацию. На много жизнерадостней и обнадеживающей. Не все еще в этом космосе бескрайнем потеряно.

– Не томи, – хмуро проворчал Полт. – Хватит уже морали да проповеди читать. Давно бы, по сути, сказал, а не размазывал про то, какой профан наш Муар.

– Не скажи, – не согласился Войэр. – Когда еще возникнет такая ситуация, когда вы будете просто вынуждены выслушивать мои нравоучения. Вот через пару дней окрепните, и тогда кому я сумею высказывать замечания? Кто же обратит внимания на мои речи? А сейчас вам деваться некуда, и не заткнете меня.

– Ладно, трепись дальше, но пора бы и к сути подойти. Уж больно много туману напустил. Может твоя информация обласкает израненную душу. Раз уж так все бездарно произошло, то пусть это радостное известие сердце успокоит.

– Я за время вашего сна успел определить наше место и изменил направление полета к ближайшей, но схожей с нашим солнцем, звезде в созвездии Аиста.

– Черт! – заорал Гали, совершенно забыв про риск и недопустимость резких выкриков. – Аиста? Боже, да это же у черта на куличках! Они же к нам никогда в жизни уже не сумеют добраться. Даже если и захотят сделать это безумно.

– И чем тебя такой факт огорчает? – спросил Войэр. – А не этого ли мы желали с самого начала побега? Вот и сбылась мечта идиота: мы одни и недоступны.

– Теперь уже ничто меня не огорчит, – обреченно вздохнул Гали. – Только в этом Аисте не прогнозировались даже намеки на признаки жизни. Мертвая зона. Так ее назвали исследователи-теоретики. Твои, кстати, сотоварищи. В этот район не планировались полеты даже в ближайшее тысячелетие. И имя же придумали, как в насмешку. Символ деторождения присвоить безжизненному пространству.

– Эти ближайшие тысячелетия давно уже на Земле прошли. Теперь можно допустить и иные мнения об этом созвездии. Возможно, и взгляды успели поменяться по отношению к самим нам. По любому успели уж разобраться с причинами катастрофы и с нашими проблемами, – заметил Крош. – Только нас их мнения уже не могут волновать. Теперь уж точно мы для них недоступны.

– Да плевать я хотел на их мнения и выводы. Не больно-то и хотелось им разбираться с нашими болячками. Проще, оказалось, запереть на этой станции и использовать по назначению, – зло проворчал Муар, слизывая остатки со стакана.

– А ты хотел почета и уважения, – усмехнулся Гали. – Сказал бы спасибо, что вообще в живых оставили. Уж ты бы сам никого не пощадил, вряд ли кого пожалел.

– Сам не очень выделялся покладистым характером, молчал бы уж, – заметил Крош.

– Так я и не предъявляю никаких никому претензий, – спокойно ответил Гали. – Не знаю, почему, но мне кажется, что здесь не простым одичанием пахнет. Что-то страшное случилось на нашем Зване. Вот только теперь уж никогда не узнаем.

– А тебе очень хотелось бы? – спросил Крош, выбрасывая пустой стакан в урну.

– Да погодите вы со своей болтовней. Все это пустые разговоры, – в приказном тоне тихо сказал Полт, требуя тишины и внимания. – Пусть Войэр выскажется до конца, а то вас до конца не дослушать. Чем тебя-то привлекла эта мертвая звезда.

– Планетной системой. Ведь никто не предполагал в этом созвездии звезд с планетными системами. А эта к тому же поразительно схожа с той, в которой Зван. И наша мать Земля. Вот и решил, пока не просквозили мимо, сунуть свой нос туда. От нас не убудет, а там вдруг чего интересного может выявиться.

– А компьютеры чего показывают? – поинтересовался Гали. – Обнадеживают?

– Я недостаточно компетентен. Нуждаюсь в вашей интеллектуальной помощи. Сутки еще на реабилитацию дам, а потом потребуется корректировка курса с траекторией на одну из планет. По моим расчетам, таких будет три.

– А можешь мне сейчас показать предварительные результаты? – попросил Полт. – Мне достаточно десяти основных показателя с каждого объекта, чтобы нарисовать хотя бы приблизительную картинку. Может, сразу из трех выберем одну.

– Мы еще очень далеко, чтобы даже приблизительно на что-то рассчитывать.

– Но данные на все девять поступают? Значит, он видит их и способен прогнозировать.

– Весьма расплывчатые. Больше похожие на прогнозирование с версиями.

– Мне хватит. Переключи на меня, полюбуюсь циферками, а то уже истосковался по мозговой работе. Может, ничего и не выдам, но немного разомнусь.

Войэр прошелся по клавиатуре и включил большой экран напротив Полта. Тот слабыми руками, с трудом управляя пальцами, защелкал в бешеном темпе по кнопкам и клавишам, полушепотом считывая данные по всем девяти планетам этой солнечной системы, к которой направляется их корабль. И вот, когда очередь дошла до тех трех, на которых предполагал Войэр хотя бы признаки жизни, Полт напрягся и уже громче и внятней произносил малопонятные фразы.

– Ну? – хором просили все четверо, ожидая от него внятного и конкретного ответа.

– Третья, – обессилено откинувшись на спинку кресла, тяжело прошептал Полт.

– Что значит твое – "третья"?

– Допускаю, что она ближе всех по параметрам к Звану. Наличие кислородной смеси в атмосфере, наблюдается чередования суток, схожие со сменой дня и ночи Земной. Среднесуточная температура допускает, если не присутствие фауны, то признаки флоры гарантировано. По крайней мере, возможно пополнение жизненных ресурсов. Синтезировать пищу, влагу, пополнять воздухом для дыхания. Немедленно меняй курс в направление к ней. Даже время терять нет желаний. Даю по максимуму гарантии, что она вполне пригодна для существования. Две другие даже не рассматриваю. Они невозможны для проживания. На их поверхности экстремальные условия, нежизнеспособные.

Известие Полта порадовало и приободрило всех. Никого из них не устраивала перспектива вечных скитальцев среди пустых холодных звезд. А к одиночеству на огромной планете они не просто готовы, но уже и привычны. Их не очень волновала судьба на дальние годы вперед. Для них важным фактором было наличие пищи на сегодня, а зрелищ навсегда. А уж такого, то есть, зрелища, на корабле было на первое время с излишком. Потом уже на новом месте добавят к имеющемуся арсеналу столько, сколько того потребуется. А пищу, они научатся добывать на поверхности той третей планеты, что приманила своими обнадеживающими правильными жизненными показателями.

Более детальное изучение третей планеты повергло в шок даже тех, кого удивить уже ничем нельзя было. И произошло это уже при входе в орбиту звезды, названной экипажем по имени родственной из прошлого Солнцем. А свою избранницу они назвали именем праматери всей их бывшей цивилизации Землей. Так и более понятней и уютней. А поразила она их наличием на ней разумной цивилизации. Намного низшей даже по уровню Звана. Но уже обладающая техническими средствами высоко разумных существ, сумевших преодолеть земное тяготение.

Вокруг нее обнаружено немалое количество искусственных спутников, творений цивилизации на стадии освоения космоса. Первые неопытные, но уже твердые шаги по межзвездному пространству. Это же сколько еще тысячелетий пролетит, пока они сумеют достигнуть первых звезд с их многочисленными планетами? Но они уже не простые дикари с дубинками и палками. Значит, обладают сильным, мощным вооружением. Далеко от мощи гравитационной пушки, установленной на их корабле, но уже достаточной сильно кусаться.

Но на удивления Войэра, хотя он быстро вспомнил, с кем имеет общее дело, никто в экипаже не выразил восторга и радости по поводу такого открытия. Лишь опасения и огорчения из-за возможного сопротивления. У них даже мысли не возникло установить контакт, найти общий язык, попытаться сдружиться и сотрудничать. Такая цивилизация, поди, и не мечтала о встречи с инопланетными собратьями по разуму. Она лишь делает первые шаги по такому вопросу. И вот сюрприз, да еще и искать среди миллиардов далеких звезд без надобности.

Войэр хмуро вслушивался в дебаты своих товарищей и морщился от боли за своих сородичей и презрения за таких посланцев. Они готовились к войне, обсуждали планы захвата, покорения неизвестной им планеты с разумом человеческим, не задумываясь совершенно о том, что там могут жить, любить и творить неведомые им существа, не желающие воевать с, невесть откуда взявшимися, врагами. Чем же они сумеют ответить кучке отморозков с отравленными мозгами, по воле случая вооруженных таким мощным оружием, способным стереть с лица земли все их научные и технические достижения.

Он их ненавидел с каждой минутой все сильней, и думал лишь только о том, как суметь помешать, этим отморозкам свершить свои кровожадные планы. Цивилизация, сумевшая постичь аза космонавтики, и не только теоретически, но и практически, сумеет дать отпор агрессору извне. С большими потерями, рано или поздно, но, как хозяева, они сумеют, в конце концов, одолеть их и уничтожить. И Войэру до слез не хотелось погибнуть в стане врага от рук тех, смерти кому он не желает. Ведь такое редкое счастье в жизни, как встреча с братьями по разуму, не каждому дано даже за всю его космическую жизнь.

Но переубеждать своих товарищей не имело никакого смысла по одной банальной причине – полного отсутствия рационального ума в их мозгах. Отравленные головы жаждут лишь смерти, войны и бойни с победами. Он уже начинал немного упрекать себя в том, что позволил им прибыть в эту точку звездного мира. Если бы обладал такими данными об этой третей планете до их просыпания, то вряд ли позволил им такие планы. Хотя, если быть честным хотя бы по отношению к себе, то все повторил с точностью до жеста. Не убийца он.

– Истребить к чертям собачьим весь их род человеческий, а потом уж попользоваться всласть их плодами. Немного оставить для обслуживания и ухода.

И вдруг Войэр заметил одну странность в общении со своими товарищами. Они ведь превратились в бесплодных созданий. Их организм не вырабатывает тестостерон, который направлял бы их мысли немного в ином направлении с другими и вовсе не кровожадными желаниями. Полное отсутствие наполнения хоть на толику мечтаний с сексуальным воображением. Ни разу, если только не в иной ипостаси, он не слышал даже намека о бабах, как обычно бывает в мужской среде, где в любом случае возникают картинки с их изображением. И если случайно упоминался в их междоусобицах женский пол, то уж точно не с сексуальными картинками, а просто, как о наличии таковых в природе.

Даже сейчас, говоря об очистке площадей для собственного обитания, никто из них не намекнул о возможностях оставить для развлечения особ женского пола. Да, они иные немного по цвету, строению, конфигурации, но самого смысла такая разница не меняет. Гормоны все равно бы требовали реализации своего прямого предназначения. А этим лишь бы утраивать охоты с кровавыми разборками, что вполне заменяет все виды развлечений и радостей.

Неужели их сексуальное тяготение полностью переключилось на ненависть ко всему живому. Они превратились в бесплодные создания с местоимением "оно". Они схватили именно столько яда, чтобы сохранить разум и потерять чувства. Потому-то и жаждут крови и смерти, испытывая некое наслаждение от мук и страданий слабейших и беспомощных. Готовые автоматы убийств. И только та часть разума, которая заставляет их видеть в товарищах жизненную потребность и необходимость, удерживает их от самоуничтожения.

16

П Е Р Е В О Д Н А Р О Д И Н У

– Девочки, спешу сообщить вам весьма приятнейшую новость вселенского масштаба! – Саша подхватил на руки Анфиску и вместе с ней уже обнял маму. – Командир отряда подписал согласие на прием меня на работу командиром вертолета. Он даже больше меня обрадовался, что я уже давно переучился на этот тип, да еще вдобавок получил минимальные допуски к полетам на вертолете Ми-2. А еще он обещал, узнав про меня и Анфиску, выхлопотать нам скромное жилье. Им на реорганизацию выделяют немалое количество квартир. Так что, мало того, что мы теперь переезжаем, так еще возникают варианты с поселением на собственные квадратные метры с максимумом удобств.

– Ура! – радостно завопила Анфиска, вся пылающая от счастья. – Саша, а вот чего ты сейчас такого наговорил, что я почти ничего из твоих слов не поняла?

Мама с Сашей по-новому весело расхохотались, теперь уже над словами Анфиски.

– А чего тогда радуешься, если ничего не поняла. Так же можно и над глупостью веселиться.

– Ты вот сначала посмотрел бы на себя в зеркало, прежде чем подкалывать меня, – пыталась обидеться Анфиска. – Сам весь горит от радости, словно его подпалили со всех сторон. Вот и я за компанию веселюсь. Мне ведь приятно, когда в моей семье такие чудесные события происходят, как ты сказал, какого-то масштаба.

– Вселенского.

– А это еще какого?

– Космического. Ну, так говорят, когда хотят привести в пример что-то очень крупное.

– А теперь переведи этот масштаб на понятный мне язык. Мне тоже хочется осмысленно порадоваться, – попросила Анфиска, спрыгивая с рук Саши на пол.

– А! – догадливо протянул Саша. – Тогда все ясненько. Объясняю на понятливом наречии. Мы с тобой остаемся в моем любимом городе жить, работать, учиться и подрастать. Ну, как тебе нравится такая приятная перспектива?

– Очень! – осталась довольная переводом и разъяснением Саши Анфиса. – Теперь я насовсем в эту школу пойду? Да? А то у меня уже здесь подружка появилась. И теперь мы с ней крепко подружимся, как настоящие друзья. А почему бы и не подружиться, раз мы остаемся здесь навсегда жить и учиться? Она хорошая девочка, я еще лучше. Вот и получились две хорошие дружки.

– Анфиса! – скомандовал Саша. – Иди красиво одевайся. Ну, примерь тот костюмчик, что мы на школьные праздники купили тебе. Там театр детский гастролирует, из самой столицы прикатил. Пойдем с тобой на их представление глянем.

– Хорошо, я пойду одеваться и пойду смотреть на гастролирование этого театра, но вот опять не совсем ясные моменты из твоих речей. Как это театр может разъезжать по дорогам. Да еще из такого далеко, как сама столица. Я так поняла, раз детский, то не настоящий, игрушечный? А то ты мне показывал свой театр, так он вряд ли сумеет с места сдвинуться. Не говоря уже про поездки. Разве такая каменная махина может куда-нибудь уехать в другой город?

– Может, Анфиса, еще как может. Только не сама эта каменная махина, а артисты, которые живут в нем. Они и разъезжают по всей стране, гастролируют. То есть, выступают со своими спектаклями. На машинах катаются с чемоданами и костюмами, – попытался внятно пояснить Саша малоизвестные вещи ребенку.

Можно, конечно, и над этим посмеяться. Ведь городскому ребенку такие понятия давно известны. Ничего сверх необычного в явлении гастролирования по стране театров и прочих артистических коллективов нет. Но, во-первых, она не простой городской ребенок, а из туркменского мегаполиса, если таковым можно Чарджоу назвать. А во-вторых, с ее отцом и бабкой хорошо хоть ребенок сумел в третий класс пойти. И это ее личное достижение. При таком досмотре можно было вообще в школу не попасть. Она сама жаждала знаний.

Но, даже, несмотря на такое низкосортное воспитание, она оказалась очень смышленым и легко схватывающим и усваивающим все науки ребенком. Саше самому нравилось общаться с ней на всесторонние темы, обсуждать все жизненные проблемы, как семейные, свои и в государственном масштабе. И на политические темы любила не только слушать, но и полемизировать. Саша порой удивлялся, как она понимала порой сложные даже для него понятия.

– Саша, – мама постаралась максимально снизить голос и перешла на громкий шепот, поглядывая на дверь спальни, где скрылась Анфиска. – Ты всерьез решил Анфиску оставить у нас?

– Мама, а разве она чем-то тебя не устраивает? Мы, вроде, конкретно обсудили этот вопрос.

– Нет, что ты, я абсолютно не против. Она мне безумно нравится, и мне хотелось бы иметь такую дочку. Но это же не совсем правильно. Так нельзя поступать.

– Разве мы что-то нарушили? – спросил таким же шепотом Саша, удивленно посмотрев на мать.

– А разве у нее нет родных людей? У нее есть отец, бабушка. Нельзя же на веру воспринимать ее характеристики. Это могли быть ее детские фантазии. Может, она обижена на них и хочет отомстить за какое-нибудь зло. Ты сам хоть видел их, разговаривал? Мы все как-то мимоходом затрагивали эту тему. Казалось, что она на короткое время в гости приехала к нам. А тут вдруг ты так категорично, что я немножко испугалась. Они ведь могут искать ее, в милицию заявить.

– Мама, я же тебе сразу все серьезно и категорично объявил. Зря ты не восприняла, как свершившийся факт. Я не просто встречался с ее родней, но успел даже пообщаться. Честное слово, мама, на повторную аудиенцию не отважусь. Тошнотворная компания. Но можно мы подробней обсудим такую тему после спектакля? Просто боюсь, что мы опоздаем к началу. Не хотелось бы. Но сразу и категорично заявляю – в любом случае я Анфиску оставляю себе. Она не просто чудесный ребенок, но доверилась мне, как самому родному человеку. А обмануть чаяния маленького ребенка у меня не хватит сил. И не хочу.

– Ладно, прости, я вовсе не потому, что она мне надоела или мешает. Ситуация неординарная и неопределенная. Хорошо, бегите в театр, потом обсудим конкретней и в более спокойной неспешной обстановке, – согласилась мама и поцеловала сына в лоб.

Саша схватил Анфиску за руку, и они помчались на автобусную остановку. Ехать на автобусе где-то с полчаса, и Саша горел желанием скорее со всеми подробностями рассказать Анфисе свои похождения в летный отряд. Но с появлением в окне его любимых и знакомых мест, где он провел свое детство и юность, Саша поспешил поделиться некоторыми воспоминаниями. Ему и самому хотелось напомнить себе некоторые эпизоды из детских похождений.

Но Анфиска, отвернувшись к окну, не отвечала на Сашины восторги и впечатления. И только молча, водила пальцем по стеклу, рисуя на нем незамысловатые фигурки. Такое безразличие поначалу хотело обидеть Сашу, но потом он заметил в нем некую трагичность, словно буквально секунд несколько назад случилась нелепость, внезапно изменившая настроение ребенка.

– Ты не приболела, случаем? – Саша пощупал лоб у ребенка. – Прохладный. Значит, в мое отсутствие нечто приключилось. Поделись по-братски, колись, давай.

Анфиска покачала головой, но не промолвила ни слова, продолжая давить пальцем на стекло. Тогда Саша перехватил ее на руки и плотно прижал к себе, как маленького запеленатого младенца, покачивая и успокаивая убаюкивающими фразами.

– Быстренько расскажи всю правду про беду свою, а то сам скоро расплачусь.

Анфиска всхлипнула и уткнулась мокрым носом в Сашину грудь. Она была на грани истерики. И сейчас ей будет очень сложно выговорить хоть слово. Саша понимал ее состояние, поэтому не торопил с ответом, а медленно раскачивал.

– Анфиска, милая моя, пойми одно, что я тебя так сильно люблю, что готов услышать любые, даже самые ужасные, признания. Все равно, никто и ничто в этом мире не сумеет разлучить нас. Нет еще такой силы, и вряд ли появится.

Все же она, как не крепилась и не боролась с собой, но в два ручья разревелась, размазывая слезы и сопли по Сашиной рубашке. Но, так подумал Саша, это даже к лучшему. Значит, сейчас всю свою беду выплачет, потом сумеет поделиться, и сразу полегчает. Он такие эпизоды из своего детства припоминает. И не раз, и не сто, а часто, и скорее всего по таким пустякам, что потом и не вспоминалось. Скорее всего, и здесь произошло мелкое недоразумение.

– Ну, все слезки собрала в мою рубаху? Теперь и сказать пора про то, что болит.

– Я нечаянно услыхала, как вы с мамой тихо разговаривали. Я вправду не хотела подслушивать. Просто у меня слух музыкальный, как ты всегда говоришь. Она говорила, что не хочет, чтобы я оставалась у вас, к папе с бабкой отправить тебе предлагала. Мне очень страшно стала, словно все в этом мире закончилось вдруг. Вот счастье, радость, а потом так, как будто умирает и исчезает.

Саша облегченно вздохнул. Не такая уж это и беда. Даже очень легко поправимая. А у него какие только ассоциации не возникли в эти трудные секунды.

– Анфиса, – как можно строже и серьезней спросил Саша. – Только честно и правдиво признавайся – ты все слышала, или лишь отдельные фразы? Мне так показалось, что ты, как в шараде, из отдельных картинок создала некого монстра. Мы с мамой даже договорить не успели про тебя, так как спешим на спектакль. И решили продолжить, но уже с твоим участием и за сладким чаем.

– Вы тихо говорили, поэтому все неслышно было, – уже, немного неуверенно и, успокоившись, ответила девочка, всхлипывая и вытирая платком мокрое лицо.

– Вот. Само слово дает правильный ответ. Из кусочков разговоров правильный вывод делать нельзя. И такие слова, как нет и нельзя, не всегда отрицают. А мама просто поинтересовалась у меня, как это я собираюсь официально и законно оставить такую девочку, как Анфиса, у себя. И мы постановили позднее обсудить и решить. Твои инсинуации оказались преждевременными и ошибочными. И весьма обидными для мамы. Как же она может вот так внезапно сначала разрешить, а потом расхотеть? Она ведь совсем незнакома с твоим отцом и бабкой, и не может правильно оценить их поведение. В ее умной и доброй головке не может уместиться такое злое и жестокое обращение с маленьким ребенком. Можно быть строгим, но безразличным недопустимо. Она у меня очень хорошая и добрая, и никогда не посмеет чего плохого пожелать нам. Просто высказала свои волнения, переживания, а ты неверно истолковала.

– Правда? – уже весело сквозь остатки слез щебетала Анфиска. – Вот я, какая глупая! Это же надо было вот так ни за что ни про что до слез расстроиться? А знаешь, как я ужасно перепугалась? Мне совсем-совсем не хочется возвращаться туда к ним. Сам же видел, как там ужасно плохо и опасно. Я им не нужна.

– И на будущее запомни и учти, – уже строго сказал Саша, ссаживая ее с коленок на прежнее место. – Все вопросы и неясности обговариваем, обсуждаем, а потом уже можно и истерики закатывать с поливанием слез и соплей. Но никак не наоборот. А вопрос совместного проживания уже решен окончательно и без дополнительных запятых и двоеточий. К нему не возвращаемся никогда. Но мама, она на, то и есть мама, чтобы иногда поворчать, поругать, даже наказать.

– Ремнем побить?

– Нет. Она у меня никогда не дерется. Даже когда я был очень маленьким и хулиганистым, и заслуживал этого. Других детей за такие проступки лупили и ремнем, и розгами, а она лишь пальчиком перед носом помашет, и мораль о моем плохом поведении прочитает. Чаще стыдней и обидней бывало. Но лишь за самого себя.

Анфиса тяжело вздохнула и прижалась лицом к Сашиному плечу, пряча в пиджаке глаза.

– Прости, я больше не буду. Теперь я и вправду поверила, что мы настоящая семья, как у всех детей. Саша, а твоя мама будет взаправдашней считаться и моей?

– Почему это будет? – не согласился Саша. – Мы решили, что она уже давно считается. С первого дня знакомства. Я ей так и сказал, что привез ей дочку.

Договорились, что маме о таком казусе рассказывать не нужно. Чтобы не расстраивать и не обижать такими глупыми подозрениями. Мало ли чего ей показалось. Сами сумели разобраться и покраснеть в тех моментах, где стыдно и ужасно неудобно за свои мысли. И Анфиска обещала, что, во-первых, никогда больше не подслушивать даже нечаянно, а во-вторых, с сомнениями делиться со своим старшим братом, прежде чем обижаться и плакать.

В Туркмению Саша решил лететь сразу после Анфисиных осенних каникул, чтобы воспользоваться свободными деньками и нагуляться с ребенком по всем развлекательным уголкам чудесного города Витебск. А мест в нем имелось немало, как для ребенка, так и вообще для увеселительных мероприятий. На танцы он ходил один, поскольку туда просто бы ее не пустили. Но Анфиска не была в обиде, потому что вечера с мамой у телевизора доставляли ей не меньшее удовольствие.

А потом ведь ему самому хотелось определить ее в школу и проводить на первый урок. Зачем такое ответственное мероприятие перепоручать маме. И без того взвалил не малую ношу. Правда мама ее несла с радостью и удовольствием, но объяснять в школе родство Саше намного проще и понятней. Хотя учительница долго пыталась выяснить их родственные отношения, и кто кому кем приходится. Но Саша своими путаными пояснениями довел ее до головной боли, что она решила больше вообще не возвращаться к данному вопросу.

Ну, раз говорит, что старший брат, значит уж точно не младший. А тот мелкий факт, что отчества немного отличаются, так такое повсюду вокруг и рядом. Взрослые – народ беспечный, и всякие там коллизии сплошь случаются. И отцы у родных людей бывают разные, и матери. Подумаешь – тут такое случилось, что у них и то и другое разное. Лишь бы сами себя считали родными. А то бывает, что настоящие близкие люди хуже врагов относятся друг к другу.

Полная путаница в родственных отношениях. Но возвращаться к данной теме Вера Гордеевна, так звали Анфисину учительницу, больше не желала по причине все той, же головной боли.

– Саша, я с тобой хочу, – сделала попытку похныкать Анфиса, глядя на сборы брата.

– Зачем? Я очень быстро оформлюсь и сразу вернусь. Ты одни только излишние расходы пересчитай, так сразу желание уменьшится. И школу пропускать совершенно не желательно, – категорично возражал Саша. – У тебя теперь свои обязательства, за которые ты ответственна перед обществом, а так же перед нами с мамой, и обязана неукоснительно за свои поступки отвечать и соблюдать.

Мама так же поддержала его. И уроки пропускать незачем, и деньги тратить глупо. Тем более, что Саша там будет бегать и носиться по кабинетам с утра до ночи.

– И где ты там дожидаться его будешь? Так-то он в общежитии у друзей переночует, а с тобой куда деваться?

– Вообще-то вы правы оба. И дорого на самолете лететь. Мы уж тогда лучше на сэкономленные деньги маме пальто к зиме купим. У меня-то оно есть, – разумно рассудила Анфиска, хотя в душе было тоскливо и плаксиво от предстоящего расставания.

– Эй, Анфиска! – воскликнул Саша, понимая трагичное состояние ребенка. – Твое пальто только на нашу Белорусскую осень рассчитано. Ну, еще можно пару раз весной одеть. А зима у нас суровая. Покруче и длиннее будет, чем в Туркмении. Я тебе из Чарджоу что-нибудь теплое и красивое привезу. Там выбор богаче, и импорта побольше. Им за выполнение плана по хлопку много хороших товаров завозят. Вот на эти сэкономленные деньги я и привезу что-нибудь приличное. А маме мы с отпускных по приезде шубу купим. Я видел симпатичную в универмаге.

И все равно в аэропорту Анфиска разревелась такими горючими слезами, что хоть ты сдавай билет и отменяй поездку. Но ведь такое совершенно невозможно, как ты не желай. Потому-то Саша шел по перрону и никак не мог оторвать взгляда от ее несчастного плачущего лица. Хотелось даже броситься назад и забрать ее с собой. С трудом сдержался от неразумного поступка.

Ведь они сейчас вернутся домой, сядут напротив телевизора и под вкусный чаек с печеньем и баранками забудут такую мелкую неприятность, как отлет на короткий промежуток времени своего сына и брата. А Анфиска здесь очень полюбила сумасшедше вкусные баранки. Их вкус даже невозможно было сравнить с теми, которые встречались брошенными на землю голодному ребенку. Все равно эти Российские, а все, что за пределами Туркмении считалось Анфиской Россией, даже в сытости в сто раз вкусней. И мама каждый день покупала их, чтобы корзинка с выпечкой и сдобой не пустовала.

– Неужели так быстро отпуск кончился? – встретил с таким вопросом и удивлением Сашу Тимофей Федосович Чупреянов, командир его летного отряда. – Вроде совсем недавно проводили. Заходи и докладывай: как там Родина? Хотя, чего лишние вопросы задавать. Сам скоро своими глазами увижу и узнаю. Через месяц и мы с женой в отпуск по путевке в Подмосковье полетим. Говори лучше, что у тебя на трудовом фронте. Можно поздравить и порадоваться успехами?

– Вот, Федосович, как видишь, прибыл для увольнения. Точнее, за переводом. Добро мне дали там. С огромным и толстым удовольствием, – порадовал командира Саша, доставая гарантийное письмо от командира Витебского летного отряда.

– Молодчина! – искренне порадовался Чупреянов за молодого пилота, недавно еще бывшего в его подчинении. – Ты только с женитьбой больше не торопись, а так жизнь по всем параметрам налаживается. Все даже лучше, чем хотелось бы.