Текст книги "Игла"

Автор книги: Вольдемар Грилелави

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Я не хочу тебе заранее обещать, так как еще не знаю, да и лет ждать много придется. Тебе еще много подрасти нужно, а я к этому времени совсем состарюсь. Вот зачем тогда тебе нужен будет дряхлый старичок, когда твои женихи созреют?

– Нет, Саша, ты мне всегда нужен будешь. Я тебя буду любить, и ждать всю жизнь.

Саша поцеловал ребенка в щеку и, пожелав спокойной ночи, вернулся к Айке, которая стояла в дверном проеме спальни и слушала этот малолетний, как ей показалось, бред. Она смотрела на Сашу вытаращенными от удивления глазами.

– И ты все это всерьез? Вас сейчас слушала, как радиопередачу из психушки.

– Айка, ты о чем?

– Обо всем. И даже об обещании любить тебя всю жизнь. Это же надо такой малявке слова еще про любовь говорить. Не каждый взрослый сумеет. А вообще, Саша, не обращай на мои слова внимания. Это все от психа. Злюсь на себя, вот и срываюсь на вас. Завидки берут, глядя на тебя с Анфиской. Ты вот спасаешь совершенно чужого тебе ребенка от пьяных и злых родственников. И сразу, какую преданную любовь схлопотал. Она ведь искренне все говорила, от души, от сердца. И ты не выпендриваешься, не рисуешься. Еще не научился притворяться. А я вот ни себе самой, ни детям помочь не могу. Он совсем не злой, даже, когда пьяный в дымину. Как им объяснить, что папа плохой?

– Ты хочешь совета или сочувствия? – спросил Саша, присаживаясь рядом.

– Слушателя. Все равно, ничего предпринимать не стану. Так и будем жить с рогами и водкой. Я ему их наставлять и тихо плакать в подушку, страдая за потерянную молодость, а он помаленьку спиваться и пропадать. Ты же мне все равно сочувствовать не собираешься. Вон, Анфиску пожалел, пригрел, накормил, одел и надеждой в будущее обогрел. Она сразу и в любви призналась.

– Ребенку, Айка, очень нужна наша, взрослая любовь, – не согласился с нытьем Айки Саша. – А потом уже все остальное: и еда, и одежда. Но в первую очередь семейный уют. Чтобы ребенок вырос добрым и отзывчивым, так ему самому нужно испытать и услышать признания в любви. Ежедневно, чтобы не разувериться и сохранить в своем сознании, когда повзрослеет и захочет сам любить. Особенно девчонкам надо по нескольку раз в день признаваться в любви.

– Так и родил бы себе, раз такой любвеобильный к детям. Чего тянули с Райкой?

– Проблема у нее с такой способностью. В молодости перестаралась в заботах о своих радостях. Теперь навек себя лишила возможностей иметь детей.

– Ой, ужас! – искренне взволновалась Айка. – А я и духом не ведала про то.

– И, слава богу. Но только Анфиска вовсе и не первая встречная. Я не знаю, как это объяснить, но встречается у людей такой электрический разряд. Вот идут навстречу друг другу чужие незнакомые люди, а между ними как шандарахнет. И все. С этой минуты они уже связаны этой химической и физической силой между собой. Не разорвать. Вот такое и случилось между Анфиской и мной. А если хочешь позавидовать и получить такой же заряд, то разберись сначала в самой себе и поставь вопрос ребром перед мужем. Они, дети, любят его, пока маленькие, и он их может чем-то заинтересовать. Но очень скоро за постоянный свинский вид возненавидят всеми фибрами души. Но гораздо страшнее будет, если эта ненависть волной и тебя зацепит. Ты им такого папку подсунула, так и изволь нести ответственность совместно. И не удивляйся, когда все три сына начнут пить вместе с отцом. Тогда от всех разом побежишь.

– Какой ты нежный, Сашенька. Такие славные ужасы моего будущего нарисовал, что хоть сейчас иди в арык, да камнем вглубь. Все вы пьете много. Но мой хоть не дерется, не орет. А вокруг еще страшней много крат. Начну швыряться мужьями налево направо, так совсем одна останусь. Лучше будет?

– А я и не советовал тебе разбрасываться. Воспитанием займись. Но не грубостями, а нежными и ласковыми словами и деяниями. Со мной-то, сама добродетель.

– Да, приласкал. Теперь и сама не знаю, что делать. Хоть и от тебя беги. Но не в силах. Вот уедешь насовсем, тогда и займусь семейным перевоспитанием. Все равно пока некого, в командировке сидит. А от тебя сама отрываться не хочу.

– Вот и не жалуйся. Любите вы, бабы, свой блуд оправдывать трудностями собственного быта. Не желаете признаться в личном грехопадении.

12

П О Б Е Г Ч Е Р Е З Г А Л А К Т И К У

Войэр сидел пристегнутым в кресле в своей закрытой наглухо комнате. К станции пристыковался очередной корабль для выполнения мелких профилактических работ, дозаправки и дозагрузки продуктами обеспечения жизнедеятельности. До окончания ремонта и расстыковки гостей крепкие захваты не выпустят его из плена. Но он и не стремился к свободе, отчетливо осознавая бесполезность глупых попыток и их полную бессмысленность в их положении.

Куда можно деться из этой станции? Даже если случится чудо и произойдет ряд благоприятных событий и обстоятельств, позволяющих взлет и полет в любом направлении, то вряд ли их кто-нибудь где-нибудь ждет. А это снова бессмысленные скитания, охота, как на диких зверей, с окончательным отловом и пленением. Далее допустимо, учитывая их повышенную агрессивность, что суд примет решение об их нейтрализации, что на понятном языке означает смерть.

Пока в их безопасности и отсутствии агрессии никто не сомневается. Вот потому к ним особой строгости не проявляется. И изолируют их от прилетных экипажей, чтобы не создавать претендентов и даже замыслов к побегу. И от возможных всплесков ненависти. Пока в их предсказуемость никто не хочет поверить. Слишком много невинной крови пролили они за свою короткую жизнь.

Но, как понимал Войэр, за их жизни волнуются и заботятся не из-за сердечного отношения к их личностям. Центру необходимо любыми средствами выяснить главную причину гибели Звана. Войэр уже давно разобрался в психическом и физическом состоянии своих товарищей. Они получили незначительную дозу ядовитого газа желтой кометы, но свидетелями ее взрыва и распространения облака не были. Так уж случилось, что все четверо оказались под землей или под водой. Просто выполняли в тот момент свои работы.

Однако той дозы яда им хватило для частичного повреждения нервной системы и психики, чтобы отклониться от нормы человеческого состояния. Видно, что вынырнули на поверхность немного рановато, когда еще концентрация газа была довольно-таки велика и опасна. Случилось половинчатое отравление. Малое для полного озверения и превращения в зомби, но достаточное для неадекватного восприятия действительности. Человеки с повышенным расстройством нервной системы. Тяжелобольные, лечение которых возможно, но при постановке верного диагноза. Такое в этой обстановке труднодоступно.

Войэру же удалось полностью избежать контакта с тем ядовитым облаком. Но он единственный выживший разумом и телом в этой катастрофе. И если бы у них хватило ума расспросить и пообщаться на человеческом языке и с человеческим пониманием, то они могли бы давно уже поставить диагноз болезни и апокалипсиса целой планеты. Но Войэр заразился недоверием и неверием. Его молодой, еще не сформировавшийся и неокрепший, организм поразило последствие того взрыва. Он стал жертвой этой бессмысленной резни.

Пять лет скитаний и борьбы за выживание смирили его с неизбежностью смерти в полном одиночестве и забвении. Он полностью разучился говорить, так как ему некому и нечего было сказать. А с самим собой болтать для поддержания навыков речи, чтобы не превратиться в бессловесную скотину, считал излишним. Не видел в этом смысла, поскольку понимал безысходность и беспросветность в этом тупом и никчемном существовании ради самого существования.

Войэр понял свою заброшенность в этом погибшем мире и стремился к скорейшей своей гибели. Но он не допускал никакого самоубийства, а принять смерть от рук этих безмозглых тварей, которых уже научился легко и равнодушно убивать, считал унизительным и противным. Вот если только гибель в настоящем мужском поединке, сражении с воинами. А такое уже невозможно из-за отсутствия на этой разгромленной планете иных субъектов, кроме зомби.

И вот, когда на его пути возникли существа в защитных космических костюмах, он вдруг несказанно обрадовался, восприняв их, как избавление от многолетних кошмаров и окончание его бесплодных скитаний. Наконец-то Центр вспомнил об этой планете и осмелился прислать экспедицию, чтобы наяву убедиться в страшных последствиях космической катастрофы. А эти явились сюда, чтобы спасти его. Он радостно бросился к ним навстречу, чтобы выразить свои чувства, но те неожиданно повели себя странно и агрессивно, набросив на него плотную прочную сетку, ослепили, оглушили и обездвижили.

Ему хотелось кричать и плакать от досады, громко и внятно объяснить их ошибку. И только сейчас он понял, как был неправ, что отказался в свое время тренировать речь, разговаривая с самим собой. Тем самым он разучился говорить вообще, и не сумел произнести даже простые слова, которыми сейчас можно было сказать о себе своим спасителям. Доказать, что он совсем не похож на тех, в которые превратились все жители погибшей планеты.

Поначалу, успокоившись, Войэр решил попозже, когда они немного успокоятся и поймут свою ошибку сами, каким-нибудь способом сумеет объяснить им, кто он, и что из себя представляет. Он ведь и разговаривать научится. Не сразу, не так скоро, но не насовсем же превратился в немое существо. Не словом, так через приборы, через компьютер. Да какая разница, как! Его просто немного надо попробовать понять и пообщаться, как с человеком, а не со скотом.

Но его долго держали взаперти, в клетке, потом изучали, словно подопытный образец для исследования, пичкали какими-то сонными успокоительными препаратами. Потом было жесткое решение комиссии. Он так и не сумел доказать им, что остался среди этого мертвого звериного царства человеком. Им или не хотелось, слушать этого молодого непонятного парня, или не могли принять такого положения, что еще могло сохраниться что-то правильное и понятное среди всего этого хаоса. А может проще записать в общую строку и списать заедино со всеми?

Потом после отчаяния пришла ненависть, злость на своих спасителей, а затем безразличие и апатия. Ему уже не хотелось даже пытаться общаться и искать общий язык с ними. Они презирали его, считая обезумившим и одичавшим зверем. Он ответит им взаимностью. И даже с неким злорадством наблюдал их неумелые попытки поисков причины катастрофы. Пусть теперь сами, и какими хотят методами изучают и анализируют. А он порадуется их ошибкам.

Злорадство еще подстрекала мысль, что он понял простую истину. Когда уже столкнулся со своими сокамерниками, то после общения выявил интересное и любопытное открытие. Даже два. Во-первых, он понял истинную причину такого неприемлемого отношения к его обиженной персоне членов комиссии. Те четверо попались в их плен в числе первых. И уже о Войэре и о его психики судили по их поведению, считая таким же опасным зверем, не способным к диалогу и пониманию.

А во-вторых, он единственный из выживших после этого апокалипсиса, кто владеет информацией об истинной причине трагедии. Но у него уже пропало желание объясняться с ними и разговаривать на любые темы. Не хотели сразу понять и принять таким, как есть, так пусть и ломают свои мозги. Он им не помощник. В нем еще сохранились такие чувства, как самоуважение и себялюбие. А еще гордость, которая должна переболеть, прежде чем задуматься о прощении.

Постепенно, общаясь с сокамерниками, или, как он решил их называть, друзьями по несчастью, он научился говорить, внимательно слушать и вступать в дискуссии. Им проще. Они не были свидетелями самой катастрофы и не успели понять причин трагедии планеты и своего сумасшествия. Они просто одичали, озверели, разучились контролировать эмоции, когда тело опережает разум. И сейчас во всех своих бедах винили управление планеты, считая, что те допустили грубую ошибку или просчет в каком-либо эксперименте.

Сначала на Войэра давило знание истинного виновника – той желтой кометы с ее ядовитым газом. Но доводить до сведения и объясняться перед товарищами не хотелось. Скорее всего, понимал бессмысленность такого шага, если не опасность. Еще неизвестно, как они отреагируют на эту информацию. А вдруг не поймут, да еще примут за личное оскорбление признание их свихнутыми. Пусть уж все протекает, как оно есть. Тем более, что после пяти лет скитаний среди разрушения и кровавых разборок, сейчас жизнь приобрела некий определенный смысл. У него есть дело и мирные собеседники.

Мирные они по иным причинам, что у Войэра. Если бы не постоянные препараты в воде и пищи, то трудно предугадать бы последствия их психики. И не только с ним, но и самими собой, скорее всего, уже разделались бы. Они и живы лишь потому, что бродили по мертвой планете врозь. И все пятеро встретились впервые уже здесь. Здесь и познакомились, и немного рассказали о себе, чтобы общение стало хоть немного приятным и желанным после длительных молчаний.

Войэр не просто догадывался, но и уже понимал и знал, что Центр Управления постоянно контролирует их с места своего постоянного базирования. Каждое движение, слово, шаг, кроме мыслей. Поэтому, находясь в одиночестве в своей комнате, он иногда хотел признаться им в своих истинных чувствах, сообщить хозяевам правду о трагедии на Зване. Но, вспоминая свои первые попытки и их пренебрежения к нему, как к личности, этого временное желание исчезало. Обида и злость глушили благородные порывы. И здесь не спасали успокоительные препараты. Видно, что действовали они на больных. А он здоров, потому и не чувствует, как его соседи, тех изменения и успокоения.

Он сама себя загонял в тупик. Выхода нет, и он его не видит. Вот потому он сейчас даже здорово удивился впервые за долгие месяцы заключения, увидев всю четверку в своей камере без оков и без контролеров-роботов. По всем правилам они все, как и Войэр, должны были поодиночке, находится в своих комнатах-камерах пристегнутыми наглухо к креслам. Сам факт такого положения контролировался не только роботами-надзирателями и диспетчерами из Центра, но и всеми системами безопасностями, запрограммированными на данную ситуацию.

Пока не завершатся ремонтные работы, и не произойдет расстыковка очередного корабля, системы их удержания выполняют охранную функцию. Их появление в свободном положении давно зафиксировано, и сей факт, передан в Центр диспетчеру. С первой секунды, с первого несанкционированного движения. Там сразу все службы подняты по тревоге, и самое скорое через пятьсот часов на станции появятся вооруженные сотрудники службы безопасности, перед которыми стоит единственная задача – устранить ошибку в охране станции. И если ошибка не подчинится, то они просто ее нейтрализуют. А по-простому – убьют.

– Мы пришли узнать у тебя – с кем ты? С нами или против нас? – спросил Войэра Полт, в прошлой жизни выпускник школы астронавтов полетов близких орбит. То есть, специалист по полетам на малых кораблях на незначительные расстояния.

– Можно конкретных объяснений? Мне не совсем ясна ваша цель и задача. Я думаю, что у вас найдется лишняя минута для обзора своих планов, и что требуется лично от меня. Если ваши замыслы совпадут с моими, то я занимаю вашу сторону.

– Логично. Мне ход твоих мыслей нравится. Ты ведь кроме аналитики еще и программированием занимался? Просто среди нас четверых таковых нет.

– Да, кое-что еще помню. Не все выветрилось из головы. А вам все это зачем? Ведь очень скоро здесь будут бойцы спецназа. Даже быстрей, чем вы предполагаете. Они уже заметили несоответствие вашего расположения. Думаю, и замыслы разоблачили. А, стало быть, могли уже задействовать внутреннюю систему безопасности. В таком случае, на что вы рассчитываете, и что успели предпринять?

– За местный спецназ можешь не волноваться. Он давно занял нашу сторону.

– Чтобы вы не задумали, но я принимаю вашу сторону. У самого уже рвотные позывы от этих стен и жратвы. Только подскажите свои цели и введите меня в курс своих планов.

– Маур и Гали сумели заблокировать управление роботов-контролеров, – продолжил Полт. – И в данную минуту мы полностью свободны, и ничто уже нам не угрожает. Теперь только вперед, обратного хода нет. Другого шанса, поняв, на что мы способны, они уже нам не предоставят. Экипаж корабля не вооружен. Их всего пятеро, так что, сопротивление вряд ли окажут. А окажут, так только быстрее умрут. Уничтожаем их и летим в любом направлении на их корабле. Если даешь согласие, то принимаем в свою команду и освобождаем от пут.

– По-моему, я уже выражал свое мнение. Разве с первого раза не поняли и нуждаетесь в подтверждении? Одному мне в этом мире делать совершенно нечего.

– Нет, с этим все ясно. Просто хочется одного уточнения. Мы решили, что на момент побега старшим и единовластным руководителем буду я. Значит, ты должен согласиться на полное и беспрекословное подчинение. И не обсуждается.

Войэр, молча, кивнул головой, и к нему подскочил Маур, незаметными манипуляциями освобождая его от прочных и, казалось, сверхнадежных захватов.

– Экипаж убивать обязательно? – спросил он, уже почувствовав свободу и ту эйфорию предстоящего побега, которой уже охвачены были все заключенные.

– А зачем нам оставлять их в живых? Нет никакого резона, – равнодушно пожал плечами Гали.

– А убивать? – возразил Войэр. – Во-первых, они обыкновенные астронавты, не причинившие нам ни малейшего беспокойства. Точно такие же, каким был ты, Полт. А во-вторых, убийство ради спортивного интереса мне всегда претило. Пусть живут, если не мешают нам. Любое зло необходимо оправдать, чтобы остаться самим собой.

– Я им не успел в полное мере стать, – зло прошипел Полт, подписывая тем самым смертный приговор совершенно случайному экипажу залетного корабля.

– Нам много времени придется провести вместе в замкнутом пространстве без контроля над всеми нами, как роботов-контролеров, так и следящего глаза из Центра Управления, – тихо, но твердо и уверенно произнес Войэр, требующий к себе внимания и уважения. – Я не смогу делиться пищей и одним воздухом, а так же товарищеским вниманием с равнодушными убийцами.

– Ты разве мало убивал на Зване? За пять лет, поди, с большой поселок лично своими руками извел. А иначе бы не выжил. Уж мы цену жизни познали.

– Это были безмозглые твари. Животные, схожие обликом и повадками, но звери. И убивал я в битве, где им предоставлено было право на защиту. Хотя, чаще приходилось защищаться мне. А мы люди, попавшие в беду и не понятые этими глупцами из комиссии. Постараемся соответствовать такому званию. Если хотим остаться таковыми. Убивать без причины и оправдания считаю излишним.

Все переглянулись, слегка ошарашенные пафосным тоном Войэра. Как-то никому не приходило в голову признать себя не просто человеком, но и поставить себя выше этих комиссаров. С Войэра перевели взгляд на Полта, уже сомневаясь в верности его замыслов по поводу случайного экипажа. Полт немного поразмыслил, прикинул выгоду и вред дальнейшего настаивания на убийстве экипажа, и решил сдаться, соглашаясь с выводами Войэра. Зачем сориться прямо сейчас из-за пустяка, когда жизнь и смерть этих случайных людей ничего не меняет в их планах. Помешать они не способны, а информацию Центр и так сполна получил. Станция напичкана аппаратурой слежения и подслушивания.

Тем более, что без знаний и навыков Войэра, как программиста и аналитика им придется сложно. Им же надо настраивать всю систему управления на полет в какие-нибудь дали, где их служба безопасности не сумеет достать. И вообще, Полт давненько заметил сильное отличие Войэра от остальных. Его трезвый ум и расчет, рационализм в мышлениях и отрицание насилия.

– Хорошо, соглашусь с твоими доводами. Выкинем из корабля, да запрем на станции, чтобы даже охота пропала помешать нам. Ты прав. Даже если допустить неудачу, то хоть зачтется их жизнь и наш гуманизм. Все равно обратно пути заказаны, а эти, – он ткнул пальцем в потолок. – Нас слышат и видят. Никуда от них не деться, Маур не нашел доступа к подслушке. И очень скоро направление определят, и в погоню своих псов отправят. Но у нас есть тот запас времени, который мы и хотим использовать с пользой для побега вдаль.

– А экипаж успел хоть устранить все свои неполадки? – спросил Войэр. – На что мы можем рассчитывать? Насколько я успел понять, корабль средней дальности и не очень скоростной. В любом случае, пока будем добираться до любой точке, они успеют не только предупредить всех по пути нашего следования, но вполне и догнать. Так что, без торжественной встречи никак не обойтись.

– У тебя есть умнее предложения, чем этот пустопорожний треп? – зло спросил Маур, раздосадованный нарисованным бесперспективным бегством. А ведь вся эта затея провернулась только благодаря его смекалки. Получается, что радовался и гордился своим успехом преждевременно. В любом случае тупик. – Я свою жизнь заканчивать в этой вонючей тюрьме не намерен.

– Не такая уж она и смердящая. А хоть и затоскуешь – обратной дороги у нас нет, – усмехнулся Гали, для которого успех не главное. Ему требуется сам побег, чтобы размять ноги и получить впечатления. – Механизм не имеет обратного хода. Теперь мы можем двигаться лишь вперед. И хватит мозги себе мусором засорять. Нельзя ли по дороге разобраться с маршрутом дальнейшего следования?

– Нельзя, – категорично заявил Полт. – Понесемся с максимальным ускорением, чтобы успеть оторваться от их взоров. А это без летаргии недопустимо. Так что, маршрут и конечный пункт мы должны определить только сейчас.

– Зван. Единственный наш шанс. И не только потому, что мы там недоступны. Просто они еще много лет туда не сунуться, пока не сумеют определить причину и субъект, вызвавший эту катастрофу, – предложил Войэр. – Я думаю, что у них даже желания не возникнет преследовать нас. Мы на Зване не представляем для их опасности. И еще не на один десяток лет, которые что-нибудь переменят или в их сознании, или в нашем. А она для нас родная и знакомая. Ни в какой любой точке, доступной для наших возможностей, нас с цветами не встретят.

– Слушай, а ведь мы и сами не знаем, что за хрень приключилась на этом Зване. А будет ли хуже или лучше, но, в самом деле, плевать. Эй вы, отстаньте от нас! – крикнул Полт в потолок. – Мы ни хрена не знаем, так что, дайте вы нам дожить свои жизни. Не так уж много ждать осталось. Не нарывайтесь на войну. А будете нос совать, так посшибаем пушкой. Она исправна, и на многих хватит.

– Полт, ну на кой нам эта дохлая планета? Там даже баб нету, не говоря уже о простых людишках. Мы там оказались последними, – попробовал возразить Крош.

– Войэр, а в самом деле, какого мы забыли на этом Зване? – спросил Полт.

– Если уж быть честным до конца, то меньше всего бы мне хотелось провести остатки жизни в вашей компании на корабле, где даже возможности уединиться не будет. Дерьмовая перспектива. Уж лучше тогда остаться здесь со своей отдельной камерой, – печально изложил свои искренние мысли Войэр.

– А если захватить какую-нибудь колонию? – с воинственным энтузиазмом предложил Гали.

– На себя посмотри, – иронично усмехнулся Войэр. – Какие вы к дьяволу воины. Я прошу воспринимать мои слова без излишних эмоций. Конечно, обидно слушать о себе правду, но вы лишь то, что сотворил с вами Зван. Злости, ненависти, ярости многовато, но это не то оружие, с каким встретит нас самая маленькая колония. Отбросим преследования и желания уничтожить нас Центром. Но уж встретить и противостоять нашей пукалки у любого колонистского поселения найдется чем. Так что, кроме Звана, и то, если они позволят нам эту дикую землю для проживания остатков своей жизни, ничего реального предложить не могу. Но я не буду настаивать, пока не услышу мнения остальных. Только сразу предупреждаю, что полет в летаргии может завершиться банальным пленением. Тепленьких повяжут, как беспомощных котят.

– Так на кой нам этот сон? Полетели в нормальном режиме. Хоть ответить сумеем, – возмутился Крош. – Разве столь уж необходима нам эта летаргия?

– Еще раньше собьют, – констатировал, как факт, Полт. – А в режиме бодрствования никто не выдержит ускорения. Надеюсь, что сможем оторваться на безопасное расстояние. А там уже все зависит от их желания. Захотят, не захотят, если посчитают через чур хлопотным. Я бы на их месте зазря не тратился на нас. Тем более, что уже никакого интереса для них мы не будем представлять.

Они еще пару часов спорили, выясняли позиции каждого, отношение к самому побегу, к жизни на Зване, вносили нелепые предложения, но Войэр видел в их диспуте спор отморозков, которых уже тянуло на безрассудные боевые приключения с невероятными захватами и покорениями. На умные рассуждения мозгов не хватало. Эмоции глушили разум. Войэр уже с радостью остался бы на станции, так как уже сомневался в своем поведении неприятия хозяев. У него только сейчас возникло желание поведать всему миру о трагедии на Зване. Ведь он единственный обладатель этой правдивой информации.

Однако он понимал и то, что ходы для отступления закрыты прочно. Они уже не оставят его в живых. Но почему-то о своей безопасности в данную минуту он думал меньше всего. А отправлять их одних считал наиболее опасным. Дров наломают, и крови успеют перед собственной смертью пролить море. Только трезвым разумом можно понимать, что преследовать их будут в любом случае и обязательно. Они всегда будут опасны для цивилизации в любой точке галактики, на любой, даже мертвой планете, такая, как Зван.

На корабле стоит мощная гравитационная пушка, способная превратить в пустыню любую планету. Правда, цивилизация приложит максимум усилий, чтобы не допустить ее применения, но это можно лишь ценой их жизни. Уж человечество владеет защитой и от этого оружия. И причем их будут ждать задолго в любой доступной точке. Радиоволны им не обогнать даже при максимальном губительном ускорении. Хорошо, хоть Полт понимает это.

– Мы может, не будем время терять на базар, а делом займемся? – охладил Войэр жаркие споры бывших сокамерников, которые теперь на долгое время становятся его товарищами и соседями по койке и соратниками по делу.

Войэр окончательно рубил пути отступления. Он становится их сообщниками, и таким же опасным для общества, как и они. Они пришибут его в запале, если он, хоть попытается намекнуть о том, что передумал и возвращается в свою камеру.

– Полетели. Зван, так Зван. При подлете уточним дальнейшие свои действия, – скомандовал Полт, решившись наконец-то взять руководство кампании в свои руки.

И операция по захвату межзвездного корабля началась. Экипаж уже давно был заблокирован в столовой. Он не могли понять причины, но догадывались, что произошло нечто неординарное. На банальную неисправность не смахивало. Полт хотел сам войти к ним и объяснить сложившуюся ситуацию, но Войэр предложил свои услуги, сославшись на нужность командира в данную минуту на корабле и готовить побег, а не болтать с пленниками. Полт не спорил, ему позиция Войэра нравилась. И тот факт, что он акцентирует внимание всех на главенствующую и руководящую роль Полта над всеми в этой операции.

Войэр вошел к пленникам один, дождавшись, когда рядом не оказалось ни одного из его товарищей. Астронавты хотели наброситься на него с вопросами о причине такой непредвиденной задержки, но Войэр вкратце обрисовал ситуацию, предупредив об опасности любой попытки противостоять им. Затем подошел к командиру и вручил ему маленький чип, приложив палец к губам, с просьбой никак не реагировать на этот жест. Затем тихим шепотом добавил:

– Прошу передай им, что я оставался человеком, но не смог убедить их в этом. В чипе вся правда о катастрофе на Зване. Я убедил их оставить вас в живых, оставьте и мне этот шанс. Я уведу их за тысячи лет от разумной цивилизации. Если сочтут нужным убить, так я не стану винить их. Но я сделаю все, чтобы они не представляли никакой опасности для человечества. Прощай, все остальное в чипе.

Командир пытался что-то сказать, но Войэр жестом просил молчать.

Руководил стартом Полт. У него все-таки был небольшой опыт вождения кораблей до катастрофы на Зване. На меньших, чем этот, и с иными параметрами. Но и это что-то значило, поскольку у других и такого опыта не было. Тем более, что на тех, что приходилось ему осваивать, в основном превалировали ручные и полуавтоматические схемы. А здесь уже на сто процентов все управление автоматизировано. Пилоту остается лишь вносить в компьютер параметры.

Войэр хотел занять кресло с пультом установки и регулирования летаргией, то есть, силой и продолжительностью летаргического сна. Он одобрял решение Полта выполнить полет до самого Звана во сне. Во-первых, с целью безопасного разгона скорости, а во-вторых, прожить срок полета в замкнутом пространстве с отморозками без успокоительных препаратов опасно для жизни и самого полета. В таком случае можно было даже и не затевать сам побег. Войэр высказал эту мысль Полту, и тот согласился, что изоляция им необходима.

– Это еще, почему мы должны бояться друг другу? – не соглашался с таким мнением Гали.

– А мне кажется, что Войэр задумал какую-то провокацию, – засомневался Муар, недовольный таким негласным союзом Полта с Войэром. – С какой стати нам нужна эта сонная изоляция. Да еще под контролем Войэра. Может, хватит на период разгона? Хватило и так этого многолетнего одиночества.

– Придурок, заткнись, – вступился за Войэра Крош. – Вот именно, что столько лет врозь. Он умно говорит. Никто из нас не выдержит такого срока в замкнутом пространстве в близком контакте между собой. Вот сядем на Зване, тогда и будем решать, с кем и как находиться. Зачем же рисковать напрасно?

– Все, хватит базар. Мы уже несколько часов пробыли вместе, а уже готовы порвать друг друга на куски. Раз мы взяли Войэра, так будем доверять ему во всем, как самим себе, – Полт решил взять, наконец, бразды правления в свои руки с первой минуты старта. – И на кой хрен вам смотреть на наши рожи все эти годы полета? Я понимаю, что когда-нибудь и привыкнем, но не нужны эти глупые риски. Вы же не согласитесь потом на дополнительный сон? И куда вас потом девать с корабля? Будем наконец-то рассуждать хоть, немного, обдуманно.

– Тогда пусть за пультом сидит Крош. Кстати, у него и специальность соответствующая, – продолжал кипятиться Гали. – Мы так легко вручаем свои жизни ему, словно они нам самим не очень дороги. Что мы о нем знаем вообще?

– Мы или верим друг другу, или остаемся здесь и никуда не летим. Почему вы не хотите понять простой истины, что лишь ему и можно довериться полностью! – громко рыкнул на всех Полт. – Да, я верю сейчас только ему одному. Поясняю. Войэр хоть и моложе всех нас, но, я насколько понял, что его мозги меньше пострадали от той катастрофы на Зване. Это сильно заметно в сравнении с вами.