Текст книги "Сайт двойников"

Автор книги: Вольдемар Грилелави

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Вот аналогичная ситуация происходит и сейчас. Я умер по всем признакам и предшествующим событиям, а чувства иные и непредсказуемые. Все тот же вдыхаемый воздух, ощущаю некие запахи. И не скажу, что в восторге от них. Чем-то прелым и залежалым воняет. И кошмарная темень. А почему? Глаза еще не открывал, хотя и делать это кошмарно страшно и не хочется. Нонсенс. Неужели и после смерти существует страх? Ведь ничего в мире не существует страшнее и ужасней смерти, потому-то и опасаться еще чего-то худшего просто глупо и нелепо.

Сергей осторожно пошевелил пальцами ног и рук, затем попробовал приподнять конечности, с радостью ощущая их подчинение его желаниям. Все удается легко и безболезненно, но глаза все равно открывать страшно, чтобы реальность этого мира не поразила своей нелепостью и оригинальностью. И еще неизвестно, среди кого он оказался, что вокруг окружает. Ужасные кошмарные монстры или милые феи с всякими там ангелочками. Бред, да и только, разозлился Сергей, и поразился еще к тому, же еще и такому чувству. Что же такое получается: как было в том живом мире, так все это и осталось? Страх, злость, сомнения, прочие чувства с запахом и звуками?

Хоть и стояла в ушах относительная тишина, но он отчетливо различал какие-то простые бытовые земные звуки где-то вдалеке. Но не очень похожие на шум в голове. Вроде машина проехала за какой-то стеной, а кто-то кашлянул и проговорил басом непонятные и непереводимые слова. Все, больше не желаю бояться и злиться. Немедленно открываю глаза и знакомлюсь с новым миром, в котором так же придется прожить определенное время. Обратной дороги у него нет, поскольку неуправляемый кусок металла не оставлял никаких надежд на существование, даже на мизерную надежду выжить после соприкосновения с землей.

И вдруг отчаяние и душевная боль сдавили сердце в тиски, и спазмы в горле судорожно участили дыхание, затрудняя его, словно он попал в разряженную атмосферу. Сергей отчетливо вспомнил до мгновения последние секунды перед падением и темнотой. Скорее даже эти доли секунд, что отпечатались в мозгу. И ее глаза, наполненные радостью и счастьем. Боже, она была готова к смерти и довольная своей судьбой, навек соединившей ее с любимым и дорогим ей человеком. Милая Маринка, девочка моя, ты поняла, что твой Сережа падает в бездну. И бросилась под этот взбесившийся вертолет, чтобы не остаться одной, чтобы навеки быть вместе.

Зачем же ты сделала это? Тот мир был злым и жестоким для тебя, но в нем можно было выжить и, став взрослым, иметь счастье и радости жизни. А ты, не поверив в будущее, решила одним махом разрубить все эти препоны и преграды. Если бы я не пообещал, если бы не летел к ней и за ней, то все это для тебя могло быть реальным и возможным. А теперь меня мучает один, но жизненно важный вопрос: а вдруг ты рядом, вдруг ты оказалась правой, что свершила это безрассудство? Сумел бы я вот так ради тебя ввергнуться в бездну? Наверно, поскольку давно уже понял, что в этом мире кроме тебя, мой милый ребенок, никого уже и не осталось.

Меня давно уже все предали на нечто аморфное и променяли на гораздо лучшее и дорогое. А ты, мой миленький малыш, не остановилась перед выбором. Даже в смерти не смогла предать меня. Но этим поступком причинила мне невыносимую боль. Мне бы гораздо легче жить и знать, что ты где-то далеко и недоступна, но жива. Голодно, холодно, но живешь и борешься за свое существование. И в этой борьбе обязательно побеждаешь, ибо по-иному просто неправильно и нельзя. Ты обязательно победила бы, но не захотела, выбрав этот единственный, но смертельный путь.

С силой Сергей открыл глаза и застыл в недоумении. Окружение не было похожим вообще ни на что возможное и воображаемое. Серый грязный потолок, темные зеленые стены, и полное отсутствие обстановки, кроме стула и тумбочки возле кровати. И странная дверь на одной из стен. Плотная, железная с маленьким окошком посредине. Что это? Тюрьма? Сергею совершенно недавно выпало такое счастье, как временное проживание в подобном заведении, но, ни на какое иное это помещение похожим не было. Только вот за что наказан в этот раз, если за последний миг его ждало иное наказание и явиться ему предполагалось в ином мире.

И тело странно ощущалось. Он не мог выжить ни по каким законам, как природным, так и техническим. А организм со всеми своими конечностями ощущали легкость и комфорт, но не космические, а реальные, земные, словно он идеально жив и здоров, готовый хоть завтра в полет. В таком случае, о каком еще заключении мола идти речь? Даже если через силу допустить такую идиотскую мысль о возможности выживания после катастрофического падения, то уж такого комфорта в организме совершенно не должно присутствовать. Боль, тяжесть, онемение и отсутствия некоторых деталей на теле: вот единственная допустимая вероятность. И оправданная.

Сергей в сердцах плюнул на чистый пол, покрытый линолеумом, непонятного цвета, и вновь прикрыл глаза. Какая, в принципе, ему сейчас разница, на что и на кого похож этот загробный мир. Я попал сюда целым и невредимым. А вдруг и Маринка выжила, и мы с ней встретимся в этом мире. Такую вероятность тоже можно допустить. И она живехонькая и здоровенькая дожидается меня в соседней комнате. Назовем сие пребывание карантином перед входом во врата Аида. Или рая, но это уж как вам будет угодно. Но тот факт, что в данную минуту Сергей находится в ином мире, он не хотел и не мог отрицать. Иного и допустить нельзя.

Надо успокоиться и сосредоточиться. Вполне вероятно и допустимо, что здесь ему будут задавать вопросы. Хотя, по разумному, то, о каких вопросах может идти речь? Все его личное дело, поди, уже лежит на столе у их начальника, или, как там зовется должность главного распределителя. И ничего такого, что им неизвестно, рассказать он не может. Лишь обязательно надо спросить про Маринку, и уговорить, чтобы разрешили остаться им вместе. Вполне допустимо, что у них происходит некое разделение субъектов или бывших человечков, по каким-либо секторам. Не станут же они сгружать всех в единую кучу: и убийц, и жертв, и добрых, и злых. Если не исключить факта равенства всех перед смертью. Тогда еще лучше. Они в любом случае встретятся и останутся до конца дней вместе.

Открывание двери, которое Сергей определил по противному тягучему скрипу, явилось для него шокирующим катастрофическим явлением вселенского масштаба. У них что, такие же проблемы со смазкой, что и в его родном покинутом мире? Ну как же непохоже все окружение, включая виды, звуки и краски на тихий спокойный загробный мир. В принципе, никто ему не обещал тишины и ароматов. Откуда и кто способен ответить на такой неординарный вопрос о мире ином, если ни в учебниках, ни в словарях и энциклопедиях нет точного и подробного описания такового. А фантазии писателей сильно разнообразятся и зависят от их личного ума и способностей придумывать сказки. Дверь отворилась и вновь захлопнулась. Но кого-то впустила. И этот некто медленно и почти бесшумно подкрался к его кровати и замер у изголовья, наводя на Сергея холодный ужас неизвестности.

– Хватит дурака валять! – вывел его из оцепенения женский старческий скрипучий голос. – Вижу, что давно пришел в себя. Это же надо, сутки продрых, и хоть бы что. Во, совесть у человека! Если правду, так полное ее отсутствие. Так спокойно спать после всего чего натворил и не маяться. Да другой и глаз сомкнуть не смог бы, а этому на все плевать.

Меня еще в чем-то даже обвиняют. Неужели в убийстве Маринки? Ведь она погибла чисто по моей вине. И ее смерть на моей совести. Но я же не специально, не нарочно. Да можно было бы избежать, разве я допустил бы? А голос, какой противный у этой бабки! Ох, ничего хорошего не жди в этом мире. Какие, все-таки, придурки эти самоубийцы! Чего ради торопиться в этот вечный мир, чтобы потом вот так взаперти лежать в вонючей постели и отвечать на идиотские вопросы противным старухам? А не пошла ба она куда-нибудь подальше! Очень жаль, что даже в жизни он страшно не любил материться и не позволял выражаться окружению в общении. Всем-то на улицах запретить невозможно, но с друзьями в беседах просил исключать крепкие словечки, используемые взамен мычаний и мыканий. А то сейчас ответил бы этой старухе с косой. Интересно, а она с ней к нему пришла, или у входа оставила сей главный реквизит?

– Открывай глаза и поворачивай свой зад. Колоть буду. А затем, так уж и быть, пожрать принесу чего-нибудь.

Ну, все, надоела! Еще, дура старая, и унижает. Я, в конце концов, не несу никакой ответственности за состояние материальной части. И ведь говорил Илье про стрелку редуктора, предупреждал, что не зря она прыгала, намекала на дефект. Поди, ленивец паршивый, и глянуть толком не соизволил. Так и пустил на самотек. А оно вон как вышло. Одно радует, что за такую аварию получит, придурок, по полной, что до конца дней не отпишется. Ладно, хрен с ней, со старухой. Спрошу хоть про Маринку. Может и знает чего. Если окажется, что Маринка здесь, рядом или в соседней комнате, то все прощу. И всем. И технику за его леность, и беспринципное бессовестное отношение к его профессиональным обязанностям, и милиционера Валентина, бывшего участкового, за его подлую подставу, и командира, что своими благими намерениями вымостил ему дорогу в это дерьмо. Да и всех остальных, что напакостили ему в той жизни, которых вспомнит.

– Чего губами шевелишь, словно молитву читаешь? – скрипела старуха. – Поздно о боге вспомнил, не получишь прощения за свои пакости. Поворачивайся, некогда мне с тобой возиться, других дел навалом. Дел других будто нет, что с тобой тут нянчится.

Сергей приоткрыл глаза и увидел перед собой не такую уж и старую, а даже наоборот, слегка пожилую и довольно-таки симпатичную женщину. Но, видать, слегка простудилась она, что Сергей определил по красноте ее глаз и слегка распухшему натертому носу. Вот потому и скрипит так противно. А глаза добрые, нежные, только к нему самому плохо относящиеся. Значит, не в ад попал. Зря только винит меня в чем-то, потому и сердитая.

– А вы кто? – шепотом спросил Сергей женщину в белом халате и с шприцем в руке.

– Конь в пальто. Медсестра. Вот, за тобой ухаживать приставлена, словно важных дел нет у меня. И ничего страшного с тобой не произошло. Подумаешь, мальчишка слегка побил. На его месте я просто убила бы тебя. Это же удумал чего, даже вспоминать противно. Полез к нищим за деньгами. И деньги то мизерные, а он за эти копейки убивать. Старых, уважаемых и любимых внуку людей. А тебе так уж и нужны были они, ирод ты проклятый? Ведь все равно не получил ничего, так зачем убивать?

Сергея всего бросило в жар, холод и озноб одновременно. И ничего в этой противной бабке нет симпатичного. Мало того, что голос страшный и скрипучий, так еще с какими-то нелепыми странными обвинениями пристает. Даже агрессивно нападает. А может комнатами ошиблась, вот и сочиняет всякую галиматью. Наводит тень на плетень. Она ведь простой рядовой исполнитель. Еще укол какой-то удумала сделать. Не перебарщивает ли она со своими обвинениями? Мне ее лишние заморочки ни к чему.

– А как звать вас? Вы зачем пришли ко мне? Меня не нужно колоть. Я и так себя хорошо чувствую.

– Оно и видать, что дурака валяешь. Только не выйдет у тебя ничего. Ну, еще с недельку проволынишь, а дальше чего делать будешь? Все равно, придется тебе ответить за содеянное, не отвертишься. По всей строгости закона. И адвокатишка, душонка продажная, не спасет тебя. И где это видано, чтобы за деньги убийцу защищать от правосудия!

– Она погибла? – с ужасом ожидая ответа, спросил Сергей. – Я же не хотел этого. Зачем она бросилась под мой вертолет? Он вышел из моего подчинения и совершенно не желал слушаться. В таких случаях всегда вертолет превращается в подбитую птицу и летит беспорядочно. Нет моей вины, но я не собираюсь защищаться, и мне абсолютно без надобности адвокат. Одно хочу сказать, чтобы знали вы и запомнили, что любил я ее крепче родной дочурки, хотя и мечтал всю жизнь, чтобы жена родила мне дочь. Не сумела, вот и не дождался родной. Ее хотел удочерить, о ней мечтал заботиться. Ведь ее собственные уроды-родители совсем забросили и забыли. Такая судьба противная. Я и жену любил, и Маринку, а вот всех своих женщин потерял. И не надо меня обвинять. Я сам себя не хочу прощать. Только вот понять хочу, зачем судьба так зло поступает со мной. Мама умерла пять лет назад, а я в командировке далеко был, не успел даже на похороны. Она через год после гибели отца умерла. Вот и начались с этого момента все остальные мои проблемы. А со встречей с Маринкой, казалось, жизнь приобрела новый импульс. Жить и дышать захотелось полной грудью. И этот чертов паршивый редуктор махом сгубил нас обоих. Или нет? Я жив, я в больнице, или там, в преисподней?

– А где же еще, как не в больнице? Конечно тут, вот только, что за чушь ты здесь несешь? В больнице, тюремной. Так что, в тюрьме ты находишься. Просто в отдельную камеру разместили тебя. Хотя, ничего у тебя от этого нападения не пострадало, кроме совести.

– А вас как звать?

– Ладно, зови тетей Дусей. Меня все так зовут. Только все равно я очень плохо к тебе отношусь за все твои злодеяния.

– За какие, тетя Дуся? Я в своей жизни много чего свершил, но не припомню ничего такого постыдного преступного, чтобы даже в тюрьме презирали. Ну, иногда напивался, жене пошлости говорил, друзьям хамил. Так мы всегда решали такие проблемы с юмором. Даже уговор был, чтобы никогда дела и слова, свершенные в сильном хмелю, не принимать всерьез. Зачем обижаться на придурков, коими становимся из-за вина?

– Да? – саркастически заметила тетя Дуся, вонзая острую иглу в мягкий зад Сергею. – И такое ты считаешь, ошибкой во хмелю? Ты же деда с бабкой убил буквально за гроши, которые так и не достались тебе. Это не просто преступление, а подлость и пошлость. Слабо пойти и заработать? Легче отнять? И чего ради? Водки ужраться до поросячьего визга.

– Тетя Дуся, я пока ничего понять не в состоянии из ваших обвинений. Меня не покидает ощущение, что речь идет абсолютно не обо мне. Просто, даже любопытно и не понятно, как я сумел выжить сам в этой карусели? Там речь не только о самой жизни, да и вообще о возможности найти в этой куче металла какие-то запчасти от меня. А я на себе даже ушибов не ощущаю. Вы можете мне это явление каким-то образом объяснить? А причем тут старики, не видал я на площадке никаких дедов и бабок. И еще про деньги говорите. Я вообще ваших слов не могу понять.

– Под дурака решил косить? Думаешь, вот повезло с этим глупым Максимом, что так помог избежать кары заслуженной, – тетя Дуся не спеша собирала чемоданчик и собиралась уходить. Но ей ужасно хотелось еще многое сказать этому ироду-убийце.

Она и ухаживать не хотела за ним, так как боялась, что сотворит что-нибудь с ним в порыве гнева. Но понимала, что долг свой врачебный исполнит, а на словах все выскажет, что думает. Она знала немного этих стариков, знакома была слегка и с семьей Митяевых. Поэтому и понять не могла, зачем ради денег этот пьяница пошел на убийство. Пьют в их районе почти все, драки тоже дело обыденное, но чтобы поднять нож на старых пенсионеров ради мизерной пенсии, так такое впервые на ее практике.

– Нет тебе прощения, и не будет моего понимания. Даже слушать не желаю этот бред собачий. Наплел здесь Маринок и родителей. Никого у тебя нет и не было таких, кого ты любил. Сам себя и водку ты любишь, вот ради нее ты жил и пропадешь.

Сергей жадно схватил тетю Дусю за руку и жалобно смотрел ей в глаза, умоляя выслушать и ответить.

– Так Маринка жива, она уцелела? Это правда, она не погибла? Мне бы только это знать, а на все остальное наплевать. Переживу и перенесу. Бывали времена и хуже.

Тетя Дуся вырвала руку и подозрительно уже с сомнением смотрела на пациента. Уж больно откровенно страдал он по какой-то неизвестной Маринке, и о чем-то малопонятном говорил. Разговор у них получается, словно диалог двух глухих. Она про убийство стариков, а он о гибели какой-то девчонки, которой и близко не было там. Да и родители его живы, не рано ли он их похоронил. Особенно мамаша. Та сама кого хочешь, в гроб загонит. Скандальная бабенка, вреднющая. На всю округу известная своим криком и вечными разборками с соседями.

А муж подкаблучник, слова поперек не скажет. Правда, чужая семья – потемки, ничего конкретного про них она не знает. Но не только слухами пользуется тетя Дуся. Самой не раз приходилось видеть и слышать наяву свару Екатерины на улице с женщинами. Такой и слово поперек не скажешь. А вот сынок по кривой идет. Особенно в последние годы ни разу трезвого не видела. Вроде, и жена красавица, и трое деток расчудесных. Так нет, рогом уперся в эту водку и хлещет ее беспробудно. Немудрено, что на разбой пошел ради лишнего глотка. Только старики оказались не промах. В обиду себя не дали. Вот и поплатились жизнями. Лучше бы сразу безропотно отдали свои деньги, а там все равно нашли бы грабителя и деньги вернули бы. И вор сидел бы в тюрьме, и свои жизни сохранили бы.

– Не пойму я чего-то. Понимаешь, парень, вижу, что дурочку валяешь, да только так слезно переживать за какую-то мистическую Маринку нельзя притворно. Слушай, полежи немного, приди в себя, а я хочу через час придти к тебе. Тогда и поговорим. По-моему, у тебя и в самом деле крыша поехала, или неведомая тайна есть в твоем деле, с которой хочешь поделиться, да не знаешь, кому довериться. Если пожелаешь, то выслушаю. Выскажи все, покайся, может, полегчает. А и совет могу какой-нибудь дать. Только, если ты и в самом деле так хочешь рассказать свою боль, некую правду, о чем пока никто не знает. Без обману.

– Хочу, тетя Дуся, очень сильно хочу. А больше вопросов задавать хочу. Настолько нереально все вокруг, что голова затуманилась. Обязательно придите, а я полежу, обдумаю, да и осмыслю все, что уже услыхал. Неужели она жива? Да нет, вы же врать не станете. А у меня сейчас сердце болит лишь о ней. О стариках я ничего не знаю.

Тетя Дуся тяжело вздохнула и на всякий случай потрогала лоб больного. Нормальный, прохладный, а только глаза какие-то беспокойные и тревожные, но не пугливые, как были в прошлые разы. Тогда он трясся, как голый на морозе, заикался, лебезил. Еще раз глянула на Сергея, покачала головой, словно осудила, и покинула камеру.

А Сергею хотелось смеяться и рыдать сразу оптом и в унисон. Он опять в тюрьме и по какому-то вновь ложному обвинению. Его обвиняют в каком-то убийстве, но уже двух стариков сразу. А почему не по одному? Но это уже смешно. Себя же Сергей хотел винить лишь в одном преступлении, которого, как говорит тетя Дуся, возможно и не произошло. Никто и не слыхал про его Маринку. Значит, она жива. А что тогда случилось на самом деле? Почему он опять оказался в камере под наблюдением стражи и врачей? Может, и в самом деле с его головой случился бардак полнейший?

Так, еще одна проблема. Внутренняя. Только вот как теперь реальную жизнь отличать от той, что привиделась? Кто он на самом деле, была ли Маринка на площадке? Но, по словам тети Дуси, так получается, что и самой площадки не было. И вертолета тоже. Сергей сильно потряс головой, пытаясь сбросить навалившиеся предположения и наваждения. Лучше бы он умер и объяснялся уже перед теми святыми, что караулят у врат господних. А то теперь придется отвечать за содеянные дела какого-то ужасного урода-грабителя и убийцы.

Ну и пусть. Он согласен. Лишь бы этот проклятый вертолет не падал на площадку, где его дожидалась самая любимая девочка в мире. По глазам Сергея текли слезы жалости и страдания от потери того, чего он любил. Ведь в любом случае и при любом раскладе он теряет ее навсегда, поскольку в этом мире ее не было, а в том мы погибали вместе. И что тогда лучше, а что хуже – трудно и невозможно определить.

Он не услышал в раздумьях, как открылась дверь в камере, и вошла тетя Дуся. Она, молча, села на табуретку и с легким удивлением и некими сомнениями смотрела на его слезы, на это скорбное, печальное и тоскливое грустное лицо. Видать, не ужасы, свершенные в поисках легкой наживы ради глотка вина, не жалость к самому себе, а нечто тяжелое, пережитое мучает и терзает душу. Не похож он был в суде на грешника, переживающего раскаяние. Она не понимала и с трудом с недоверием вспоминала все ужасные рассказы про свершенное им преступление. Как не похож сейчас этот взрослый красивый человек на хладнокровного убийцу двух стариков. Перед ней лежал потерянный и страданиями измученный молодой мужчина, женатый на красивой женщине, подарившей ему трех прекрасных детей. Что же заставило пойти его на это преступление?

Он вдруг почувствовал ее присутствие и вздрогнул, открывая глаза, смущенно отворачиваясь, вытирая незаметно эти внезапные нахлынувшие без разрешения слезы.

– Больно? – спросила тетя Дуся. – Переживаешь? Вот так ошибешься случайно, а жизнь перечеркнута.

– Странно и непонятно, – немного равнодушно и печально ответил Сергей, пытаясь улыбнуться.

– Скажи, сынок, зачем тебе все это нужно было? Ради чего натворил бед таких ужасных? Ведь вижу по глазам, что страшно переживаешь и раскаиваешься. Такой глупой выходкой всю молодость загубил, если не все остатки никчемной жизни, если влепят пожизненно.

– Тетя Дуся, – даже немного повеселевшим голосом спросил Сергей. – А вы, простите ради бога, камеры не перепутали случайно? Вот так, но почему-то второй раз подряд, шли к кому-то иному, а вновь попадаете ко мне. Уж больно, в чем-то несвойственном для моей натуры, сыплете на меня какие-то кошмарные обвинения.

– Да ты у меня единственный такой во всей тюрьме. И мать твоя просила для тебя сигареты передать. Не положено мне такие передачи делать, да слезно просила, зная, что охрана знает меня и уважает. Никто и проверять не станет, чего несу в своем чемоданчике. Вот и уговорила, что именно тебе они нужны, а не кому-либо другому.

– Спасибо, тетя Дуся за хлопоты, да излишни они, ни к чему. Ведь, не курящий я, а уж тем более про мать как-то нелепо слушать. По сути, я, тетя Дуся, круглый сирота. Схоронил обоих родителей много лет назад, так что, не для меня вы передачу несете.

– Господи, – перекрестилась женщина, с недоверием поглядывая на пациента. – Да что же ты при жизни родных своих сиротой называешь себя. Грешно это. А курить когда бросил? Давно уже?

– Нет, не так давно. На спор с одним товарищем. Он тоже не очень верил мне, а я поспорил, что докажу свою правоту, а за это курить брошу. Выиграл. А теперь, как видно в сложившейся обстановке, опять придется с кем-то спорить и доказывать, что вы путаете меня с неким иным монстром, покусившимся на жизнь неведомых мне стариков.

– А ревел тогда от чего? Если ни в чем не виновен, то так не переживал бы со слезами на глазах. Не прячь, можешь не стесняться. И так заметно, как бегут и не могут удержаться в твоих глазах. Вон, как переполнились, что вода через край чашки. Видать, совесть заела, очнулся и понял, чего натворил. Ох, таишь ты тайну некую, сынок, да не пойму никак ее! А вдруг и в самом деле, с головой чего у тебя? Мне тогда по инстанции доложить придется, что непорядок у тебя. Только вот, будет ли судьба твоя от этого лучше, сомневаюсь я лично.

– Тетя Дуся, если бы вы только знали, как я мечтаю сойти сейчас с ума! Она тогда, по всем законам природным, в живых должна остаться. Неужели опять кто-то напакостил, а на меня вину переложил, пока я пребывал в таком вот сумасшествии? Но убить я не мог даже мерзопакостного и слишком скверного человека. Я по природе человеколюбий.

– Совсем запутал ты мои мозги, – отчаянно проговорила женщина. – Да кто же она такая, в таком случае, что ты винишь себя в ее смерти и так горестно страдаешь? – но потом не выдержала и уже громко воскликнула, пытаясь обвинить и обличить убийцу. – Нормальный человек на твоем месте должен за свои деяния убиваться, переживать, а он о какой-то девчонке никак не забудет. Да что же с ней произошло? Поделись со мной, покайся, расскажи всю правду, может и самому полегчает. А вместе уж и разберемся с твоими загадками и заморочками.

– А вы точно ни с кем другим меня не путаете? – подозрительно спросил Сергей, вглядываясь в лицо тети Дуси.

– Да ни с кем. Даже если бы специально захотела, и то не вышло бы. Ты один такой на всю тюрьму. Просто тебя не разрешили отправлять в больницу, так как доктор не счел твои травмы серьезными. Ты больше от страха обмишурился. Глупый мальчишка с покрашенной палкой напал на тебя, а так и шишки приличной на твоей башке не вскочило.

– А почему она должна вскакивать? – уже весело с улыбкой на устах спрашивал Сергей.

– Ну, – тетя Дуся слегка замялась и смутилась, словно отчитывается перед больным на голову пациентом. – Максим тебя по голове прямо в зале суда заехал. Да мальчишка слишком спешил, волновался, а ты вовремя узрел его и успел руками закрыться. Неужели и вправду все забыл, или так красиво притворяешься?

– Забыл? Как-то даже само слово смешно! Разве ваши обвинения можно забыть? Мне все ваши слова в диковинку, словно говорите о другом и совершенно неизвестном мне человеке. И обо мне, и о моих близких, которых никогда и не было у меня. Дети, мама. Еще и про жену. Разве в данный период у меня кто-то из них помнит обо мне?

Тетя Дуся достала из сумки толстую книжку и положила к себе на колени, приготовившись огласить ее содержание.

– А вот сейчас мы сверим некоторые данные. Я в регистратуре твоей поликлиники взял эту книжку. Твоя медицинская карточка. Толстая. Любишь ты болеть и лечиться, да и было от чего. Начнем. Значит, Митяев Сергей Владимирович. Это ты будешь?

– Я очевидное отрицать не могу. Он и есть я, но такой толстой книги про себя не приходилось встречать.

– А родители у тебя есть? Мать Екатерина и отец, разумеется, так же, как и твое отчество, Владимир.

– Были. Данные правильные, но не совсем точные. Это – чистая правда, что у меня были такие родители.

– Почему это были? Как же ты легко отказался от своих родных. А сигареты кто передает для тебя?

– Да бросил я курить, – пытался возмутиться Сергей, но сдержался, поскольку не мог винить тетю Дусю в этом заблуждении. Видно, здесь кроется некая тайна. – А были, поскольку отец погиб шесть лет назад, а следом мама умерла от болезни. Сердце.

– И ты будешь утверждать, что нет у тебя ни жены, ни детей? Как так легко от всех отказался, словно и не было никого.

– Жена была. Нет, не успели развестись, но собирались. К другому ушла она. А сын в прошлом году в училище поступил, летное, на штурмана. Считайте, что самостоятельный стал. Там на полном государственном обеспечении, а после окончания уедет в другой город.

– Сынок, о каком училище ты говоришь? Маленькие они у тебя еще. Две дочери у тебя и сынок: все погодки. Дочкам, если память не изменяет, восемь и шесть, а сыну пять годочков. А ты про училище да, про самостоятельность. И родители живы. Как же ты успел их похоронить, когда они у тебя живые и здоровенькие?

– Брр! – Сергей сильно потряс головой, пытаясь сбросить наваждение и эти сумасбродные слова пожилой медсестры. Кто-то из них точно сошел с ума и не желает возвращаться в разум. – Я всю жизнь мечтал хотя бы об одной дочери, а тут, оказывается, у меня их сразу две объявляется. Да я ради такого счастья горы ворочал да лучше дерьмо ведрами таскал, а не старушек, как Родион, топором мочил. Какая-то нестыковка у нас с вами получается. Чего-то, тетя Дуся, мы недопонимаем или перебираем.

– Странный ты мужик, Серега. Словно и отказываешься от собственных детей, а сам безумно радуешься, что они объявились. И безумным назвать тебя сложно. Удар был больше шокирующим, чем физическим. Погладил тебя Максим, хотя по его настроению хотелось смерти твоей. Он любил своих стариков, они для него были, как родители.

Затем слегка призадумалась и решила просто такую сложную дилемму.

– А вдруг и в самом деле все это последствия такого стресса? Чем черт не шутит. Эй, Серега, а ведь хреновую позицию ты занял, не выход это. В дурдоме тебе придется не слаще.

– Какой еще такой дурдом? – Сергей даже побледнел от такой перспективы. – Да я не только в дурдом, но и тюрьму совершенно не желаю. Мало ли кто там наломал дровишек и нашкодил, паршивец этакий, так, зачем мне за него еще и отвечать? Не моя эта карта, некоего тезки, так много схожего со мной, дайте-ка мне глянуть на ней!

– Погоди, – притормозила его порывы тетя Дуся. – Давай пройдемся по всем твоим болезням, так может, и признаешь чего. Опустим всякие свинки и ОРЗ, ангины тоже ни к чему, хотя их у тебя слишком часто наблюдаю, а вот есть намного приметнее и серьезнее.

– Я, тетя Дуся, вообще себя больным, а особенно во взрослом состоянии, не припоминаю. А детство с его болячками позабылось. И там были лишь насморк и кашель. Сложней недугов не припоминаю.

– Да? А вот банальное удаление аппендицита. Такое забывается лишь в большом хмелю. И сроки небольшие, всего полгода назад. Такое спрятать не удастся. А вот еще одна операция: два года назад ногу порвал об арматуру на свалке. Тоже зашивали, шрамы страшные остались. О, тут еще и гепатит, и почки, и гастрит. Да ты целая кладезь заболеваний. По-моему, ты больше инвалид, чем здоровый.

Сергей протянул руку и взял медицинскую карту. Он с минуту рассматривал ее страницы, затем задержался на первой, где указаны данные пациента с его возрастом и адресом проживания. Сначала он порадовался, что много нестыковок, словно она описывала иного человека, но вдруг от неожиданности вздрогнул и бросил карту на пол. Лицо покрылось испариной и синеватой бледностью, глаза забегали по камере в поисках истины. Это не просто чужая карта, но она к тому же еще и из иной жизни.

– Что с тобой, парень, кого увидал ты в ней? – тревожно спросила тетя Дуся, поднимая карту и вглядываясь в страницы. – Тебе худо?

– Очень, тетя Дуся. Это же все не про меня. Там сплошная ложь, однако, правды я еще больше боюсь. Вот тогда точно попаду в психбольницу. Вы мне только обещайте, что все, рассказанное мною, вы, если не сохраните в тайне, то не воспримите всерьез. Может тогда, и осмелюсь поделиться с вами своими бедами.

– Ладно, что с тобой поделаешь, будем считать, что пришел на исповедь, а все, сказанное на исповеди сохраняется в тайне. Ну, понимаешь, приглашенный тобою священник в камеру. Уж больно любопытно самой правду узнать, чего там тебя так напугало в карте.

– Дата рождения. Она настолько дикая и придурковатая, что и верить в нее невозможно.

– Так может в регистратуре ошиблись всего-то. Мало ли чего не написали, всякое бывает.