Текст книги "Сайт двойников"

Автор книги: Вольдемар Грилелави

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

А иного счастья ему и не надо. Ведь в России смертную казнь отменили, или приостановили, да какая разница. Это все хитросплетения политиков и юристов. И где коротать остатки жизни, так, по-моему, и без разницы. Кормят приемлемо, спать не мешают, а на остальное плевать. Зато никаких хлопот и обязанностей, особенно перед противной супругой и этими писклями-детьми. От всех их сплошная головная и сердечная боль. А мама и здесь не даст пропасть, принесет и сигарет, и еще чего интересного и приятного.

После всевозможных обвинений во всех смертных грехах и слабой попытки адвоката слегка обелить своего подопечного, поскольку деньги требовалось отрабатывать, приступили к опросу свидетелей преступления, среди которых оказался главным и единственным внук Максим, который и помешал Сергею благополучно смыться с места события.

– Вызывается свидетель обвинения Максим Тафеенко, внук погибших Татьяны и Александра Тафеенко.

Молодой парень лет восемнадцати подошел к трибуне и вопросительно посмотрел на судью.

– Ваше имя, фамилия, возраст и место проживания. По какому адресу зарегистрированы, и назовите место вашей работы.

– Максим Тафеенко, восемнадцать лет, не работаю, учусь на первом курсе института. А живу с родителями.

– Институт, какой?

– Ну, так он у нас в Вилежине единственный. На экономиста учусь. А родители живут на Зеленой, дом восемь квартира два.

– Господин прокурор, ваш свидетель, задавайте ему вопросы.

– Расскажите, Максим, свидетелем чего вы являетесь. Пожалуйста, подробней и по порядку.

– Ну, – начал неуверенно Максим. – Я возвращался с занятий. Еще не было поздно, но уже слегка темнело. Вечер.

– Вы всегда с занятий идете по этой дороге? – вмешался адвокат, воспользовавшись заминкой свидетеля. – Вроде, от института до вашего дома дорога немного в другую сторону.

– Нет, я всегда хожу другой дорогой. Но часто захожу по просьбе родителей наведываться к бабе Тане и деду Саше. Да и сам без просьб, когда есть время, люблю бывать у них. Простите, любил. Просто сегодня у них пенсия, а они любили побаловать меня карманными деньгами на мелкие расходы. Родители строги по этому вопросу, не балуют деньгами. Не успел открыть калитку, как услышал такой душераздирающий крик, что самому плохо стало от такого ужаса. Они у меня всегда такими тихими были, никогда не кричали даже друг на друга. А тут так сильно и страшно, что у меня мороз по коже пробежал. Ну, я и полетел на крик, даже не подумавши, что это могло быть.

– И что вы увидели?

– Да от такого зрелища самому впору заорать было. Какое-то страшилище с черной головой ножом машет, визжит, а дедушка пытается с ним справиться. А бабушка уже лежала в луже крови. Ну, я и бросился к дедушке на помощь. Думаю, может, вдвоем одолеем.

– Сами не испугались страшилища? Ведь, как говорите, очень оно ужасное и страшное было.

– Испугался, – честно признался Максим. – Но ведь дедушка его не побоялся, вот я и поспешил на помощь.

– А дальше!

– Он прыгнул, ну, это чудище, на окно, а я только и успел схватить его за морду. Это и оказалось чулком. Он лишь один в руке у меня и остался. Я повернулся, а дедушка уже мертвый лежит рядом с бабушкой. Успел этот монстр зацепить ножом дедушку.

– А нож где вы нашли? – спросил прокурор.

– Этот выронил его, когда выпрыгивал из окна. Немного опоздал я, так может, и живы бы остались они.

Адвокат привстал и жестом попросил слова. Судья кивком головы разрешил задавать вопросы.

– Скажите, Максим, подсудимый и есть тот монстр, что убегал через окно? Вы у него сорвали маску?

– Да, это он, – быстро поспешил ответить Максим, словно его слова могли поставить под сомнения.

– Вы сами, Максим, несколько секунд назад говорили, что уже темнело. И точно так же подтвердили на предварительном следствии, что света на кухне не включали.

– Да, уже темнело, а они боролись в полумраке.

– А лицо моего подзащитного все-таки успели рассмотреть. Как же вы поняли, что именно Сергей Митяев является именно тем грабителем и убийцей, если в темноте даже лица не успели разглядеть? Расскажите, пожалуйста, по каким признакам вы признали его?

– Нет, лица я его не успел увидеть. Все так быстро случилось, и страшно было, но это вправду он.

– Вот и скажите, почему именно так вы решили? Было ведь и темно, и страшно, и быстро. Или у него какие-то приметные детали одежды, особенности лица, рук?

– Нет, ничего я не видел, – Максим уже паниковал. – Но ведь и в самом деле это был он, так все сказали.

– И на следствии вы утверждали, что именно Сергей держал нож, а вы его в руки взяли с пола, когда он бросил.

– Да, так и было.

– А самого его не видели?

Максим испуганно забегал глазами, но под тяжелым взглядом адвоката признался, что не узнал подсудимого, и ножа в его руках не помнит. Все было быстро и страшно.

– Нет, нет, нет, но все равно это был он. Как же вы смеете его защищать, он убийца. Вы за деньги вытащить убийцу из тюрьмы, а бабушка с дедушкой навсегда умерли, – чуть ли не плакал Максим.

– Да, адвокат получает деньги за защиту, прокурор за обвинение, а судья за осуждение. Это не освобождает от ответственности за ложь и преступление. Мы не имеем право обвинять. На это и есть суд. Но вы, как смеете считать преступником моего подзащитного, если сейчас признаетесь, что даже не видели его и не знаете?

– Правильно! – неожиданно, словно очнувшись от забытья, из зала закричала мать Сергея, Екатерина Константиновна Митяева. – Мой сын совершенно не виновен и здесь абсолютно не причем. И за что его судят, мне непонятно. Сами все подстроили, чтобы выгородить настоящего убийцу. Чего ему стариков убивать, с какого толку?

– Водки выпить хотел, – неслышно сказал некто из зала, но тихо, чтобы не злить скандальную бабу.

– Какую водку! – завизжала Екатерина Константиновна. – Зачем моему мальчику лезть за копеечной пенсией. Да я разве когда отказывала ему. Он и ко мне мог придти и попросить.

По залу пронесся шум и гам, возникли разногласия, разделив присутствующих на два противоположных лагеря. Многие, даже зная Сергея с самой отрицательной стороны, и те не могли понять причину, по которой он пошел на столь нелепое преступление. Да, пьянь, да, скандалист, как и маменька, но она никогда ему не откажет в водке, которую исправно гонит из сахара и продает местным алкашам.

Сергей бросил благодарственный взгляд на мать, но не увидел рядом жены Наташи. А чего он ожидал? Ее сроду не будет на суде. Уж она-то, поди, только рада будет, если его осудят на пожизненный срок, сколько и обещал прокурор, если сумеет доказать его вину. Даже смягчающие обстоятельства не спасут. И тогда его личная трехкомнатная квартира, лично подаренная дедом с бабкой перед смертью, полностью достанется ей. Такой факт сильно бесил и нервировал Сергея. Только из-за этого сильно хотелось на свободу, чтобы сразу и срочно развестись с ней и выбросить из своего личного жилья. Она ничего по закону не получит.

Но для этого нужна только свобода. Даже смягчающие вину обстоятельства не устроят. Все равно прокурор влепит под самую заглушку. А еще именно сейчас Сергею больше свободы страстно желалось свершить еще один хотя бы глоток той мерзкой жидкости, что угасила бы жар и унесла вновь в мир иллюзий, успокоения и благолепия.

– Попрошу тишины в зале, иначе буду вынужден удалить всех из помещения! – судья Борисов постучал молотком по столу и окинул сердитым взглядом присутствующих, от которого сразу становилось тревожно, а желания возражать и продолжить гул исчезало.

А Максим побледнел и сжал до боли в суставах кулаки, бросая взгляды ненависти на подсудимого Митяева. Он безумно любил стариков, а они всегда баловали его и одаривали. И все детство, что он помнит, защищали от строгих родителей. А теперь получается, что, если он не сумел увидеть и распознать лица убийцы, тот запросто может оказаться свободе. Но Максим такого не допустит, он любым способом отомстит за смерть близких и любимых ему людей, он не позволит спокойно гулять на свободе и продолжать жить среди правильных людей подлому преступнику.

– Ваша честь, – сделал еще одну попытку адвокат спасти своего подзащитного. – Моего клиента, так получается, никто не видел, нож нам из рук в руки преподнес сам свидетель. И такого факта доказать, что именно этот нож принадлежит потерпевшим, тоже обвинение не сумело. Как-то странно, что на нем лишь отпечатки пальцев Максима и моего подзащитного. Где пальчики хозяев, если он их? Как утверждал свидетель, то подсудимый всего лишь уронил его. А если этот нож принадлежал моему клиенту? Ведь можно допустить, что его принесли в дом. Выкрали и принесли. По-моему, у моего клиента не было выгоды лезть в нищий бедный дом за неким добром, которого там и нет вовсе. Как подтверждает мать моего клиента, она никогда не отказывала в выпивке своему сыну. Это плохо, но не преступно. Никто ведь не утверждал, что мой клиент задолжавшийся игрок. А не хотелось бы следствию узнать, кто больше заинтересован в смерти стариков? – адвокат понимал, что несет чушь несусветную, но ему платили за защиту, а обвинять здесь в суде есть кому, хотя и сам адвокат в виновности подзащитного был стопроцентно уверен. Да что уверен, если клиент и не отрицал.

– А не слишком ли много улик? – перешел в наступление прокурор. – И кровь на стекле, и отпечатки, и рана на теле подсудимого. Одна его маска чего стоит, террорист выискался.

– Как раз все эти улики и могут соответствовать невиновности и фабрикации преступления. Стекло с кровью неожиданно появилось уже после ареста моего подзащитного.

– Но чулок вы не будете отрицать? – не сдавался прокурор. – От него даже мать не отказалась.

– Нет, не отрицаю, но его вы так же получили из рук свидетеля. А если его выкрал сам свидетель?

– Однако, господин адвокат, вы слегка заговариваетесь. Экспертиза потожировых желез подтвердила, что он принадлежит и одевался на лицо Сергеем Митяевым. А так же на нем обнаружены волосы подсудимого. Как вы сможете такой факт объяснить?

– Можем и такой факт пояснить, – адвокат был уже в экстазе. Не зря он считался одним из высокооплачиваемых и скандальных адвокатов. Правда, в этом случае он чувствовал себя очень и весьма неуютно. В виновности подсудимого трудно сомневаться. А может, тем и престижней, и для рекламы выгодней, если сумеет доказать и оправдать. Вот тогда действительно о нем заговорят еще с большим уважением и опаской.

– Все эти улики предоставлены внуком погибших Максимом, – продолжал свое выступление адвокат. – А нельзя ли допустить вероятность фальсификации фактов и их подтасовка под моего подзащитного. Тот же внук мог подготовить заранее все эти вещественные доказательства. Да, образ жизни, что ведет мой клиент, а особенно в последнее время, не образцовый, если не хуже – антисоциальный. Однако, не преступный. И буквально все, или очень многие, знали его образ жизни, и могли использовать такие знания в собственных корыстных целях.

– Не понял? – удивился судья Борисов. – Вы не хотите нам пояснить свои инсинуации? А то у нас сложилось впечатление, что вы сейчас своего клиента превращаете из обвиняемого в пострадавшего от происков неких недобросовестных типов.

Теперь зрители шумели немного ошарашенные от такого поворота дела. Такой метаморфозы от адвоката не ожидала даже мать Сергея. Она страстно желала оправдать своего сыночка, но сейчас из уст адвоката прозвучали совершенно неожидаемые предположения. Он явно перегнул палку и в своих стремлениях перестарался.

– Я не понимаю, – прокурор тоже догадался о намеках адвоката и поспешил выбить почву из-под его ног. Такой резкий поворот ему явно не понравился. Он с первых дней рассчитывал, что у адвоката шансы есть лишь на поиск смягчающих вину обстоятельств. Лишь попытки избежать для своего подзащитного высшей меры. А тут адвокат пытается развернуть события совсем в нежелательном аспекте. – Вы считаете, что вашего агнца грубо подставили? Кого вы в таком случае считаете убийцей?

– Извините, но у меня иные функции. Я пытаюсь доказать несостоятельность ваших улик, подвергнуть их сомнениями. Ведь можно допустить, что в убийстве заинтересованы были иные лица.

– Например? Кого вы имеете в виду?

– Иметь в виду – ваша прерогатива. У меня подзащитные, а не обвиняемые, которых вы ищите сами. С самого начала следствия почему-то кроме единственной версии вы сразу не допускали иных предположений. Разве мой клиент единственный?

– Смешно даже предполагать, что найдется некто заинтересованный в смерти двух бедных стариков.

– Про бедность вы предположили или владеете полной информацией об их состоянии?

– Какие имущества вы имеете в виду? – искренне удивился прокурор. – Я не заметил никаких богатств в их бедном доме.

– Дом, земля, само место стоит немало. И скромные сбережения на несколько тысяч. Кстати, все это по завещанию достается единственному внуку. Он сам признавался, что родители особо не балуют ни деньгами, ни покупками вещей.

И только сейчас до Максима дошел смысл слов, сказанных адвокатов и преступления, в котором его пытаются обвинить. Он первые секунды ошарашено смотрел на адвоката и прокурора и беспомощно открывал и закрывал рот, пытаясь сказать хоть одно слово в свое оправдание. Это обвинение казалось настолько нелепым и абсурдным, что ему хотелось просто банально набить морду адвокату. Но ужас был еще в другом. Если дело пойдет так, как задумал адвокат, то очень скоро этот бандит Сергей Митяев превратится в безвинно обвиненного. А что тогда делать ему, Максиму? Придется оправдываться перед всеми, что на этой земле не было более дорогих и близких людей, чем дед Саша и баба Таня. Нет, он не допустит этого. Он не выпустит с зала суда убийцу и сам его покарает.

– Объявляется перерыв до завтра, – неожиданно произнес судья. – Господин прокурор, подготовьтесь к завтрашнему дню более основательней. Нам хотелось бы видеть конкретные и явные обвинения, а не предположения и догадки. Даже если они вам кажутся слишком очевидные.

Мать Сергея вскочила с места и подбежала к сыну. Охрана пыталась воспрепятствовать их общению, но прокурор подал сигнал, позволяющий встрече сына с матерью.

– Одну минуту, – распорядился он.

– Сыночек, – схватила за руки сквозь решетки мать Сергея. – Ну, как ты себя чувствуешь? Да что я спрашиваю, сама вижу как плохо, исхудал весь, бедненький. Не волнуйся и ничего не бойся, мы тебя вытащим, ничего не пожалеем. Все продадим, но тебя спасем. Этот адвокат – очень хороший и самый грамотный. Он обязательно добьется оправдания. Ты еще немножко потерпи, держись, не сдавайся и слушайся, что говорит Виктор Афанасьевич. Я тебе сигарет и покушать принесла.

– Мама, мне ужасно плохо, я больше не выдержу. Здесь все так мерзко и гадко воняет. И эта еда паршивая, невкусная, у меня уже живот от нее болит. Я домой хочу.

– Скоро, очень скоро. Видишь, они уже засомневались, а немножко пройдет, так еще и извиняться будут. Ты старайся не есть их баланду. Я договорюсь, чтобы разрешили у меня принимать. Я каждый день приносить буду, если потребуется.

– А как там Наташка? Совсем забыла про меня? Она только и ждала этого момента, чтобы сбагрить меня.

– Ой, сынок, лучше бы не вспоминал. Не нужен ты ей совершенно. Ждет, стерва, не дождется приговора, чтобы поскорее избавиться от тебя. Сколько раз говорю, говорю тебе, а не хотел слушаться, вцепился в эту дуру, как клещ, а она сама себе на уме. Только ради квартиры и терпела тебя, все ждала удобного случая, чтобы избавиться. А сейчас радуется, что так все случилось с тобой. А может это все ее козни?

– Мамочка, вот только вырвусь, сразу выброшу ее на улицу вместе с ее уродами. Никто не нужен мне, кроме тебя. Я вообще хочу все время жить с тобой.

– Сынок, так они же, вроде, как дети твои, внуки наши. Так сразу не надо рвать, подумаем еще.

– Нагуляла она их. Не мои это дети, точно, мамочка. Так зачем нам чужие, неродные?

– Хорошо, сынку, хорошо, все, до завтра, забирай пакет, – мать протянула ему через решетку пакет с сигаретами и продуктами и поцеловала сына в губы. – До завтра. Держись.

К Екатерине Константиновне подошел адвокат Гречишников и, взяв ее под локоток, предложил проводить до дома и обсудить кое-какие проблемы, возникшие в ходе судебного процесса.

– Мы можем рассчитывать на успех? – с надеждой и металлом в голосе спросила Митяева адвоката.

– Даже представить себе не могу, как можно в этой ситуации доказывать и оправдывать вашего сына, – тяжело вздыхал Гречишников. – Все шатко и весьма зыбко. Нужна поддержка. Судья, как мне показалось, слегка засомневался и принял мою версию. Но сынок ваш так сильно наследил, что теперь страшно сложно доказывать обратное.

– Ну, как вы только можете говорить такое, да я даже слушать не желаю эти нелепые обвинения. Сережа ни в чем не виновен. Если так рассуждать, так зачем тогда платить мне такие сумасшедшие деньги вам? Вы защищайте сына, а нечего обвинять. Он невиновен.

– Да как раз я его и пытаюсь защитить, спасти из капкана прокурора. И от суда, а не от вас. Поэтому, позвольте, Екатерина Константиновна, не лукавить. И вам не следует играться передо мной. Будем честны – ваш сын убийца. Я не собираюсь спорить, что все произошло случайно и спонтанно, непреднамеренно. Но это произошло. Так давайте без рисовки друг перед другом мыслить и рассуждать о спасении. Вы не пожелали просто смягчить приговор. Можно легко и беспроблемно добиться мягкого приговора до восьми лет. А там и досрочное освобождение за примерное поведение. Но вам же хочется оправдательного приговора. А за это надо платить. Как говорится, по счетам. А вы как думали? За уши из тюрьмы вытаскиваем.

– Господи! – воскликнула Митяева. – Да сколько же еще? Я отдала все, что у меня было. Нам и продать больше нечего, а к невестке, так лучше не соваться, иначе все достигнутое испортит.

– Вы не совсем правильно поняли меня, Екатерина Константиновна. Не о деньгах в данном случае идет разговор. А ваши деньги я отработаю. Но мне сейчас не хватает одного свидетеля. Подтвердить один мелкий фактик, что ваш сын прошел мимо этого проклятого дома стариков, а потом пришел в сильном опьянении домой. И по времени, чтобы это случилось еще до убийства. Надеюсь, вы меня поняли.

– Да, я все поняла, – побледнела от догадки Митяева. – Будет свидетель, хоть на завтра приглашайте. Сосед Клюквин за литр водки скажет все, как вы ему прикажете. Только я вам его подведу, а вы уж там с ним решите, что и как говорить.

– Тогда сегодня же, обязательно сегодня с ним я и должен встретиться, – облегченно вздохнул Гречишников.

– Хорошо, прямо сейчас и бегу к нему. А потом я вам позвоню, где и когда вы с ним встретитесь.

Утром еще до начала заседания Екатерина Константиновна пришла с маленьким, потрепанным жизнью и алкоголем, человечком. Она боялась отпустить его от себя даже на миллиметр, поскольку после беседы с адвокатом, она его поила весь вечер, обещая уже после суда рассчитаться с ним более значительней. А сейчас Вася, так звали ее свидетеля, пытался сбежать за стаканом вина или кружкой пива. Но адвокат просил прийти на суд хотя бы по максимуму трезвым, или иметь приблизительно человеческий вид. Вот она с утра и караулит, показывая сумку, из которой торчала заветная голубенькая пробка от литровой бутылки вина.

– Ничего лишнего и никакой отсебятины, – проинструктировал адвокат нового своего свидетеля, который и должен подтвердить алиби Сергея. Мол, он видел его в тот злополучный вечер и смело утвердить, что самолично проводил до самого дома. – Будешь говорить лишь то, что я тебе сказал. Если не знаешь ответа, то вали на провалы памяти по причине сильного опьянения в тот день. Но сам факт встречи утверждай жестко и уверенно. Прокурор будет давить, путать, но не поддавайся.

Василий, облизывая пересохшие от вчерашнего перебора губы, согласно кивал головой, а Виктор Афанасьевич окончательно и бесповоротно разлюбил и разуважил себя за эти противные манипуляции и фальсификации. И на кой ему понадобилось связываться с этой истерической семейкой? Да уж сильно много взял с мамаши, чтобы идти на попятную. Теперь уж придется трепыхаться до конца. Борьбой это не назовешь. Да если бы эта истеричка Митяева со своим придурком сыночком согласилась на покаяние и смягчение вины, то тут конечно он, Борисов, показал себя во всей красе.

Но они же при стопроцентной очевидности вины рогами словно два барана уперлись в полную невиновность и непричастность к этому преступлению. И требуют оправдания с последующей реабилитацией. Комедия, да и только. Но смеяться можно было бы до упада, если бы не хотелось плакать. Ведь, оправдывая этого подонка, он подставляет под удар совершенно невинного мальчишку, который искренне любил этих стариков и не мог причинить им вреда. Но поздно с совестью полемизировать. Он уже взял курс, с которого свернуть нельзя. А уж со своими талантами и возможностями постарается породить в мозгах строгого и принципиального судьи сомнения. Там дело отправят на доследование, и Виктор Афанасьевич сумеет развалить его окончательно. И потом подумает и о внуке.

Гречишников шептался с Митяевой, когда конвой вводил подсудимого Сергея. Его вид был настолько жалок и подавлен, что конвой позволил себе расслабиться и не заметил, как некий субъект выскочил из зрительской массы и подбежал сзади к Митяеву, размахивая над ним черным длинным предметом, похожим на кусок металлической трубы. Зал застыл на вздохе, охранники растерянно расступились, а Сергей истерически завизжал, словно его уже начали избивать.

– Сдохни, сука, не отвертишься! – орал Максим, нанося удары по голове, спине, рукам, которыми подсудимый пытался защититься. – И твой подлый адвокатишка не спасет тебя.

И тут в числе первых опомнилась мамаша, истошно завопив на весь зал своим противным скрипучим голосом, словно придавленная тяжестью свинья перед смертью:

– Убивают, спасите, люди добрые, да что же это такое творится? Помогите, спасите сыночка беззащитного!

Наконец-то очнулись и охранники, сообразив в такой критической ситуации приступить к своим прямым обязанностям. Они набросились на мальчишку и скрутили ему руки. Но Максим уже и не пытался оказывать сопротивление, сам отбросив свое оружие в сторону, которое оказалось простой и легкой деревянной палкой. Он понимал, что настоящее оружие и даже металлическую трубу никто не позволит пронести ему в суд, но вид мальчишки был довольный, словно выполнившего долг перед погибшими стариками. Он сумел до смерти перепугать и унизить подлого убийцу.

– Врача, срочно врача! – закричал адвокат, склонившись над бесчувственным Сергеем, пытаясь похлопыванием по щекам привести его в чувство. Но пострадавший даже не реагировал на удары.

Врач оказался возле Митяева удивительно быстро, словно специально дежурил за дверью.

– Расступитесь, позвольте, – вежливо просила женщина в белом халате и с чемоданчиком в правой руке.

Оказывается, она – врач скорой помощи, которая прибыла, чтобы оказать медицинскую помощь одному из сотрудников суда, и уже собиралась покинуть здание, как услышала этот дикий крик матери Сергея. Она осмотрела пострадавшего, послушала, пощупала и объявила о результатах своего осмотра, спокойно укладывая инструменты в свой чемоданчик:

– Ничего страшного, легкие царапины и ссадины, так что волнения можно отменить, – успокоила она Митяеву.

– Его срочно нужно в больницу, мальчик может умереть, вы же видите, какие ужасные раны, нельзя оставлять его здесь, – не успокаивалась Екатерина Константиновна.

– У него действительно такие серьезные ранения? Сильно опасны? – спросил адвокат врача.

– Никаких ран нет. Скорее всего, он потерял сознание от страха и внезапности. Если желаете, можете положить на пару дней в лазарет. А так, жить будет, не сомневайтесь.

Судья Борисов, выслушав диагноз врача и посовещавшись с прокурором и адвокатом, перенес слушание дела на неделю.

– Пусть подлечат ему нервы и тело. А вы, господа, – обратился он к Гречишникову и обвинителю, – за это временя, лучше подготовьтесь к следующему заседанию.

Затем он склонился над Гречишниковым и сердито со злостью прошептал ему на ухо:

– И смотри у меня, Виктор Афанасьевич, не дай бог увижу этого твоего лжесвидетеля за трибуной!

– Да вы что, Анатолий Семенович, да я разве позволю себе фальсификацию, да это вовсе и не я, что вы такое подумали!

– Не чтокай, а делай, как велит совесть, а не гонорар. И не делай из меня дурака. О каком ты здесь оправдании задумал? Рой землю и ищи смягчающие обстоятельства.

Виктор Афанасьевич хотел еще что-то в оправдание сказать, но, взглянув в сверлящие и пронзающие глаза судьи, опустил голову и разумно промолчал, чтобы окончательно не разозлить Борисова. Он понял провал и тот факт, что говорить ему просто нечего.

– Не нужно свидетеля, давайте ему отбой, этому всевидящему Васе, не прошел фокус с его показаниями, – сказал адвокат Митяевой уже при выходе из зала суда.

– Как же так, Виктор Афанасьевич? Что же вы такое говорите, а мальчик мой, с ним-то что будет? Он не может больше в тюрьме находиться, нельзя его оставлять здесь, – залепетала Екатерина Константиновна.

– Вот так и будет сидеть. Раньше думать нужно было о своем мальчике, когда превращали в убийцу. Ладно, будем искать смягчающие вину обстоятельства, чтобы на всю жизнь не заперли за решеткой. Пусть лучше сидит и думает над смыслом жизни.

Екатерина Константиновна, убитая горем и отчаянием, вся потерянная и расстроенная, шла домой, чтобы сообщить мужу и дочери последние новости. А адвокат Гречишников Виктор Афанасьевич в свою контору, чтобы попытаться оправдаться перед собой и подумать теперь над новой линией защиты, уже над тем, как бы этого подлеца и негодяя сделать виновником стечения обстоятельств. А Сергея везли в тюремную больницу, чтобы залечить царапины, оставленные внуком погибших стариков. А так же излечить от страха, от которого он чуть не умер, увидав над головой руку с черной огромной, как ему показалось, железной палкой, принесшей ему боль и смерть.

6

"Усталость от жизни, или хандра"

Родился я давно, прожил уже порядком, успел напиться, надышаться, налюбиться.

Сижу, сверяю прожитую жизнь с остатком, хочу ответа ясного добиться.

Когда успел состариться, не помню, всего лишь три десятка лет прожил.

Наверное, устал от каждодневных будней, а праздники и радости совсем забыл.

Мгновения чудес, минуты наслаждений. А между ними нудные часы.

Иль скука, или боли потрясений, упреки, нравоучений противные басы.

Как быстро радость промелькнет, исчезнет, как долго боль терзает телеса.

Любовь проходит, смерть собой низвергнет, уйдет, и вновь мелькнет ее коса.

И только сон, те восемь часов ночи, как счастье, как сплошная чудо сказка:

Сбываются мечты, и вечный Крым и Сочи, и жизнь в благоухании, с тобой любовь и ласка.

Во сне лечу, не чувствуя пространства, и тело легкое, и дышится легко.

Я радуюсь стабильности и постоянству. Заботы все ужасно далеко.

Глаза открыл, налилось тело весом. Затылком упираешься в отекшую руку.

Вновь уплывает дыма счастия завеса. И понеслась моя судьба на всем скаку.

Какая скука и тоска глухая! Как надоело каждый день одно и то же!

Звенит будильник, дом мой, извещая, что утро, и пора покинуть ложе.

Начистил зубы, выпил чашку кофе. Сказал родным: «До вечера, пока»!

И до противности знакомой идешь тропкой, чтоб на работе ждать вечернего звонка.

Ну, отзвенел, а дальше еще хуже, опять тропа, да лишь в обратном направлении.

Жена ворчит, что я забыл обязанности мужа, а у меня хандра, плохое настроение.

Гореть бы пламенем, смеяться, веселиться. Да жизнь, как зебра, то черно, то бело.

Хандра напала, впору удавиться, но жалко жизни, жалко своего тела.

Конечно, там потише и спокойней, мозги никто не сушит, не долбит.

Да только вот сгниет дотла покойник. А это мне еще совсем претит.

Найти б глухое, тихое болото, где кроме жаб, лягушек никого.

Ох, захандрил сегодня я чего-то. И кроме муки я не вижу ничего.

А на дворе весна звенит, взывает и к жизни, и к любви, к большому счастью.

Забросить к черту. Радость ведь бывает? Не может долго быть пурга, ненастье.

Нет, черная полоска шире белой. Наверно так судьба распорядилась.

Один лишь шаг я сделал неумелый, и жизнь вся вдребезги на части развалилась.

Это сон, или смерть. А может нечто промежуточное или неопределенное. Как выглядит и чувствуется сон, Сергей способен представить, поскольку всегда во сне знал, или догадывался о своем состоянии. Он спит, а момент пробуждения контролируем. Здесь чувства иные, но и со смертью сталкиваться до сих пор не приходилось. По-моему, среди живых никому не приходилось встречать тех, кто бы поведал о чувствах, ощущаемых в мире ином. А поскольку состоянием сна после всего происшедшего даже представить невозможно, то, стало быть, он просто умер.

Теперь хотелось бы определиться, как отнестись ко всему этому случившемуся. Оценить и понять: хорошо это или плохо. Если уж до смерти не доверял всяким религиозным бредням, то теперь и сам бог велел. Каламбур. Сам бог велел в него не верить, поскольку велеть тот, в существовании которого имеются сомнения, не должен. Однозначно заявлять, что у Сергея веры не было совсем, значит слукавить перед самим собой. В своей профессии приходилось довольно-таки часто сталкиваться лицом к лицу и всем своим туловищем одновременно со смертельными ситуациями. И в такие моменты у него порою возникали затаенные мысли о существовании некоего, регулирующего и управляющего всем миром. А, стало быть, и тем состоянием, которое называется в среде живых послесмертным.

В лице кого выступает этот некто, Сергей пока не определился по причине глубокой молодости и абсолютной несвоевременности забивать свои мысли такими мрачными загробными думами. Не задумывался он пока еще о своей кончине, но и не верил, что с ее приходом, все, что вокруг существует, может исчезнуть насовсем и навсегда. Должна быть альтернатива пустоты загробного царства. Ну, а откровенно верить и доверять нельзя даже научной и религиозной литературе лишь по той причине, что нет в мире аналогов возврата и повествований очевидцев.

Гипотезы схожи с фантазиями и предположениями. Ведь умно сказал один гений, что стук во входную дверь можно оправдать любой супер фантастической догадкой. И все до единой они могут иметь право на существование. Имею право я подумать, что меня решила посетить английская королева? А в реальности все оказывается настолько непредсказуемо, но тривиально и банально. Вот так и после смерти. И чего бы вы ни насочиняли про загробную жизнь, она окажется абсолютно иной, о чем даже мысли не могло явиться в этом живом мире.