Текст книги "Сайт двойников"

Автор книги: Вольдемар Грилелави

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Уже по первому обращению и внешнему виду следователя Сергей догадался о резких переменах в отношениях к себе. Игорь Викторович вышел из-за стола и доброжелательно протянул руку для приветствия, предлагая не стул, а диванчик для беседы.

– Не возражаешь, если мы по-простому перейдем на "ты"? Вроде, как по годам и служебному положению наблюдается некое равенство, – хитровато улыбаясь, спросил он Сергея.

– А чего мне, Игорь, возражать! – сразу же воспользовался предложением Сергей. – Мне самому такое доверительное обращение больше по душе. Стало быть, сравнялись в позициях.

– Ты верно мыслишь. Разобрались и докопались. Только извиняться не планирую. Свой срок ты отсидел заслуженно и по праву. Даже с тебя можно содрать за обслуживание.

– В корне не согласен! – шутливо возмущался Сергей, но обижаться совершенно не собирался.

Этот срок ему пошел на пользу по многим параметрам. Отдохнул по-максимуму, от глупых мыслей и контакта с бывшей женой был избавлен, немного похудел. И курить наконец-то бросил. А ведь так долго готовился к этому историческому моменту с того памятного дня, когда заключил письменный договор-отказ. Ну, вот не было бы счастья, да несчастье помогло. И семейная драма пережилась в тюрьме комфортней. Трудно даже представить себе, в какие успокоительные процедуры не ударился бы он, находясь на свободе в собственной страшной квартире.

Сергей еще с детства помнил детскую такую шутку-игру, когда одной болью отвлекают от другой. Спорили, что удар по какому-либо участку тела спорщик не почувствует. Только следовали сразу два удара, но второй чуть больней и чувствительней, потому про первый и не замечали. Так и здесь случились два сильнейших удара судьбы: жена наконец-то осмелилась признаться в своей неверности и уходу к своему старому хахалю, что, намного, больней простой измены с обычным навешиванием рогов, и тюрьма с нелепым и незаслуженным обвинением, которое Сергей воспринял даже не как удар, а ироническую усмешку судьбы.

Она, Галина, посмела предать пожизненную их любовь. Ведь Сергей даже во сне не мог себя представить с иной женщиной, как и в детстве, чтобы дружить с другой девчонкой. И он считал свое отношение к Галине не как доказательством преданности и заслугой, а нормой своего существования. И когда возникли первые шушуканья про ее неверность, он воспринял их, как шутки или козни завистников. И вот все оказалось не просто правдой, но и она выставила, как свою заслугу, крикнув при всех, что считает своего старого козла лучшим и любимым, чем Сергей.

Даже просто здорово, что его в этот момент арестовали. Эта трагедия с беспутным Васькой сильно смягчила сердечный удар. А еще добавились переживания за Маринку. Явно ей уже все известно про Сергея, и тот факт, что главным подозреваемым является он. Как бы она сгоряча чего не натворила. Вот за свою Маринку он даже больше страдал, чем за смерть подлого Васьки и распутство неверной супруги.

– Это почему ты еще не согласен с моим приговором? – возмущенно спросил Игорь.

– За что? Я такой срок отсидел на нарах по чьей-то сплетне, а он считает сей факт вполне заслуженной карой.

– Вот что, Сережа, будешь выпендриваться, так быстро открою дело заново. И свидетелей найду.

– Какое дело? – уже не так уверенно спросил Сергей, хотя и понимал, что Игорь просто болтает.

– Кто ребенка в присутствии свидетелей боевым оружием пугал? Было, не отопрешься. Да ты и сам не отрицаешь в своих показаниях. Если нужно, так я пятнадцать суток тебе обеспечу, будь уверен.

– Не надо, спасибо, я уже и так вполне достаточно отдохнул. Тем более, что по графику мне с первого числа опять лететь в командировку. С женой разводиться будем после. Вот жизнь пошла, а? Даже с собственной женой по-человечески развестись некогда.

– Тебе какая разница, в каком статусе лететь в командировку? Это у нее теперь проблема, а ты и так полетаешь в женатом виде.

– По бабам холостяку комфортней.

– Идиотская причина, несерьезная, – махнул рукой Игорь, протягивая Сергею сигареты "Стюардесса". – Я помню, что ты предпочитаешь их курить, вот и достал по случаю твои любимые.

– Забудь. Я слово держу. Сказал, что брошу, как только оправдаюсь, вот и бросил. Оставь их для себя.

– Да ну? Вот молодец. Мне бы хоть капельку твоей воли. Завидую. Знаешь, как самому порядком надоел этот сигаретный плен. Словно повязан неразрывной нитью с ней пожизненной. Куда ты, туда и она, где я, там и дым. Рабская зависимость.

– Пристрели кого-нибудь из паршивцев, так сразу захочется расстаться с ней, чтобы опять свободу ощутить. Я ведь тоже хотел много долгих лет завязать, так что, если признаться честно, сейчас не меньше твоего удивлен, с какой легкостью распрощался.

– Спасибо, лучше покурю, чем на нары отправляться. Мне как-то привычней других отправлять. А чего с разводом так торопишься? – усмехнулся Игорь. – Неужели боишься, что передумает и вернется? Или сам себя испугался, что простить можешь?

– Нет, – тяжело вздохнул Сергей и шутливо состроил печальное и трагичное лицо. – Пока не разведусь, буду считаться рогоносцем. Хотя и говорят, что после прекращения интима мужик не считается таковым, но, понимаешь, меня будет угнетать само осознание факта проживания законной супруги с каким-то негодяем. Вот после развода – пусть хоть со всеми подряд. А до – не смей и смотреть в чужую сторону. Психология собственника. Поскольку это мое, так мне и принадлежит.

– Ладно, бывай! – Игорь встал, по-дружески пожал Сергею руку и проводил до самого выхода.

Пустой дом, пустые стены, пустые окна. И только, вернувшись в собственную квартиру, Сергей по-настоящему ощутил пустоту души. Даже в камере было немного уютней и человечней. Там рядом находились отбросы человечества, оступившиеся, обозлившиеся, что-то нарушившие, но живые, болтливые и даже надоедливые. А в доме мертвая угнетающая тишина. О такой часто мечтал Сергей, когда излишняя болтовня с подругами раньше раздражала и злила. А сейчас с лишним шумом исчезли и привычные вещи, к которым он привык, и, казалось, что без них не обойдется никогда. А теперь придется привыкать жить в тишине и без любимых вещей.

Он уже давно хотел этой определенности. Пусть скажет и уйдет. Дождался. Она сказала и ушла, но как-то подло и предательски, когда он нуждался в это время хотя бы в поддержке. И еще, что запомнилось, так это ее светящиеся радостью и любовью глаза. Но эти чувства обращены были не к нему, а к другому, чужому и незнакомому, но для нее любимому, от чего и боль невыносимо жгла грудную клетку.

"ПРЕДАТЕЛЬСТВО"

В чем разница продажи от измены?

В чем суть предательства, как купли и обмена?

Когда за деньги честь и совесть отдают.

И фразою красивою прикрывшись,

И в платье голубое облачившись

Со всеми потрохами продают.

Но знали б вы, какая это боль!

Какую вы сыграли в этом роль!

И днем и ночью сердце не стихает.

Трясутся руки, губы хрипло шепчут.

За что, понять хотят, их больно хлещут?

И жизнь, и свет – на миг все замирает.

Обида, скорбь, тоска по жизни прошлой.

Моментом радостной, моментом жуткой, пошлой.

Но это я, и это все моя судьба.

Устал до тошноты от жизни и сует.

Нет счастья в мире этом, правды нет.

Осталось зло со мною навсегда.

Пытался пред судьбою оправдаться,

Хотел бороться, жаждал защищаться,

Укрыться, спрятаться, зарыться глубоко.

Но жизнь подсунула оплату за долги,

И увернуться от расчета не моги.

А сделать это очень нелегко.

Душа болит, а сердце криком стонет,

А тело с потрохами в тине тонет.

Возненавидел все вокруг и навсегда.

На что сменяла прожитые дни,

Зачем остались мы совсем одни,

Куда вы канули счастливые года?

Минуты счастия и радости пройдут,

И будни бурей торжества сомнут.

Тогда прозреешь и увидишь явь.

Всю эту грязь сумеешь рассмотреть,

Тогда решишь смеяться или петь.

А может плакать, низость всю поняв.

Скриплю зубами, кулаки сжимаю.

За что продала, я никак не понимаю.

Хоть капля жалости осталась ли в тебе?

Как хладнокровно узы наши рвешь,

И счастия хрусталь спокойно бьешь,

Добытое трудом, спасенное в борьбе.

Люблю и ненавижу, сильно презираю.

Того же испытать тебе желаю.

За что лишь дети так должны страдать?

К кому бросаться и кого им обнимать?

Как все случившееся можно им понять?

Они ведь правды всей и не узнают.

Все годы ведь одну тебя любил.

И бога на одну тебя молил.

И жизнь, и труд – отдал все без остатка.

Как ты могла ему все это дать!

Как ты могла забыть, что ты же мать!

Зачем к нему несешься без оглядки?

Закрыт шлагбаум, обратно хода нет.

Порвал возвратный я билет.

Сейчас лишь смерти хочется желать.

Она от мук ускорить избавление.

И все вернется по ее велению.

Устал болеть и не хочу страдать.

4

Звонок в дверь был нудным и требовательным, словно с той стороны двери нуждались в нем срочно и незамедлительно, ибо промедление могло обернуться, если не катастрофой, то бедой местного масштаба, так это и к бабке не ходить. Но вставать совершенно не хотелось, поскольку снилось много интересного и приятного, от чего отрываться абсолютно не желалось. Но он жужжал, брюзжал и издавал прочие противные трели, вынуждая отказаться от всех благ сновидений.

Сергей, наконец-то дорвавшись до собственной мягкой и уютной постели, спал мертвецким сном. Сколько часов или суток вот так провалялся он в своей берлоге, так пока даже сам он не в состоянии определить. Но, судя по жутко ноющим костям позвоночника, так много и долго. Он не стал по совету Игоря, следователя Атаниязова, напиваться до поросячьего визга, чтобы забыться на несколько часов и отвлечься от прежних камерных впечатлений и на скоростях влиться в окружающий быт, не вспоминая о своих семейных перипетиях. Хотя хотелось страстно расслабиться, чтобы отключить зудевшие мозги хотя бы на этот пьяный период.

На это его трезвое решение было ряд причин. Во-первых, угроза тривиального бытового спаивания собственное сознание его не устраивало. Хотя и иного способа избавиться от нахлынувшей тревоги и неведомого страха он не находил. А во-вторых, он хотел доказать себе и своей бывшей жене, а так же и всем знакомым с друзьями, что жизнь в тридцать пять лет не может вот так на почве бытовых невзгод завершиться. Она лишь только начинается, а эта зубная боль ненастоящая. Зуб удалили, а боль должна на некоторое время задержаться. Таков закон природы, и избежать его никому еще не удавалось. Возможно, не так скоро, как того хотелось, но она утихнет, заглохнет, а повезет, так и совсем и навсегда исчезнет.

И вновь станем все подряд жевать и грызть без страха и оглядки с тем же наслаждением и радостью, как и до этого нежданного удаления. В конце концов, удаляют больные и гнилые зубы. А стало быть, на его месте допустимо произрастание нового, крепкого и здорового. А потому глушить страдания болью такой ненадежной алкогольной анестезией – занятие глупейшее и бессмысленнейшее. К тому, порождающее дополнительные страдания абстиненцией.

Глушить хорошо водкой боль ожога. С Сергеем был единожды, много по его меркам лет тому назад, случай ошпаривания кипятком. Хотелось лезть на стенку, залезть и не вылезать из-под холодного душа до посинения и страшного дрожания от замерзания. И тогда он решил такой вопрос быстро и удачно. Взял бутылку водки, и вылакал ее из горла и без закуски. Затем закурил свою любимую "Стюардессу" и вырубился. Утром очнулся с головной болью, но ожог болел довольно-таки терпимо. Просто потом он целый день посвятил себя отпаиванию похмельного синдрома крепким чаем с лимоном и другими соответствующими травами.

Душевная боль – страдание затяжное. Здесь необходимо себя пересилить и отвлечь неким увлекательным и интересным занятием. Развлечь или увлечься чем-либо иным. Быстродействующих лекарственных средств пока не придумали. Поэтому для начала Сергей весь вечер занимался приборкой после устроенного женой погрома, расставлял и раскладывал вещи, пил чай и смотрел телевизор. И самое главное, усиленно старался переключать мысли на посторонние темы. Длительные дни одиночества в командировках немного научили его забивать голову глупыми, но интересными и увлекательными придуманными историями.

Он всегда считал, что человек не может и не имеет право скучать и тосковать, оставшись сам с собой наедине. Ведь себя самого всегда можно развлечь сочиненным сюжетом с главным героем в центре событий, коим совершенно случайно является он сам. И манипулируй по всем эпизодам с переключениями места и времени событий, добавляя и уменьшая по собственной инициативе количество и качество фигурантов. Единственное, чего хотелось, но никак не мог допустить в свою черепную коробку, так это новый образ жены или просто женщины.

Она в природе не могла существовать, ее еще не было в этом мире. Хотя в тюрьме, лежа на нарах, они без спроса сами собой как-то забредали. С такими разъяснениями и выводами: почему бы и не начать новую жизнь с новой женщиной, девушкой, да посто дамой, разумеется, что не с мужиком. Немного страшно представлялось, с трудом понималось, но не доживать же свои оставшиеся дни в одиночестве? И о каком дожитии он там размышлял? По сути, так, поди, и половина не прожита. Как минимум, так еще два раза по столько впереди маячит. Уж до ста он в любом случае постарается дотянуть. А чего мелочиться, коль родился на белый свет?

И не одному же коротать такой безумный срок. Ведь необходимо иметь под боком не просто хорошую женщину и хозяйку на кухне. Все это, что есть вокруг, включая работу и соответственные блага нужно иметь и делать ради кого-то, ради которой хочется и желается творить. Даже при самом грубом подсчете, если жить только ради себя единого, то с таким успехом нет смысла в этих ежемесячных командировках. Вполне двух-трех в году в состоянии обеспечить его годовой запрос. Не умеет и не хочет Сергей жить и работать на себя и ради накоплений. Он уже свыкся на протяжении всей своей сознательной жизни о семье заботиться и ради них свершать свои трудовые подвиги. В этом и был его смысл жизни.

Звонок продолжал трещать, и Сергей, чтобы окончательно и быстрей проснуться, поскольку нудный посетитель все равно не желал отступаться, сбросил с себя одеяло и скатился с кровати. Холодный пол вмиг исполнил свою миссию и завершил пробуждение, с которым категорически не хотелось расставаться. А ведь с таким трудом и так великолепно уснул. А во второй половине сна кошмары с погонями, падениями и угрозами жизни и здоровью наконец-то покинули сновидения, сменившись малопонятными, но приятными и любопытными картинками. Хотелось пристальней всмотреться в них и познакомиться с персонажами, но страшный трезвон с соловьиными трелями распугал видения, возвращая Сергея в мир настоящий.

К двери шел с грубыми намерениями – выразить свое отношение к субъекту, посмевшему прервать сон. Только вот неясно с временем суток и днем недели. А вдруг уже совсем не утро, так тогда и обижаться не имеет смысла. Но не стал удостаивать чести посетителю, потому подошел к двери в одних трусах, и, не глядя в глазок, резко распахнул дверь. Ну конечно, это была жена. Бывшая. Словно такие проблемы волновали ее, что потребовалось так срочно отрывать от сна.

– Привет! – слегка испуганно и немного неуверенно поздоровалась она, не решаясь переступить порог квартиры, буквально несколько дней назад бывшей ее родной.

– Привет, коль не шутишь, – словно отмахнулся от нее Сергей и, молча, развернувшись, пошел в спальню за брюками, бурча себе под нос неудовольствие ее появлением.

Галина потопталась на пороге, затрудняясь в принятии решения после такого холодного приема, пожала плечами и осторожно ступила на ковровую дорожку в прихожей, оставленную ею для Сергея. Она оказалась единственным ковровым изделием, что Галина не взяла с собой, рассчитывая и уверенная в виновности Сергея. А стало быть, он тогда надолго бы покинул границы этой квартиры. И если быть точным, то навсегда. Квартира перешла бы в собственность летного отряда. Она не пошла следом за Сергеем, а вошла на кухню и уселась на стул в ожидании. Сергей пришел через пару минут, накинув спортивный костюм.

– Чего забыла еще, аль просто от нечего делать навестить решила? – спросил Сергей, включая под чайником газ. – Чаем, так и быть, угощу. Будешь с сахаром или конфетами?

– Тебя совсем оправдали или до суда отпустили? – виновато спросила Галина, сидя на стуле и стараясь спрятать трясущиеся руки. – Нашли настоящего убийцу?

– По-моему, ты категорично обвиняла меня? Что так изменило резко мнение о моем участии в этом преступлении? Неужели поверила, что теперь я не виновен? – усмехнулся с легким презрением Сергей, даже немного развеселившийся ее волнением.

– Зачем ты так, Сережа. Не думала, что ты можешь быть таким жестоким и бессердечным, – чуть не плача просила бывшая, как теперь он решил ее называть, но ему не хотелось быть добрым и снисходительным. Его рана намного страшней и ужасней. А пожалеть некому. Так это почему он должен проявлять чувства к тому, кто так жестоко ранил.

– Зато ты – сама добродетель. С такой радостью спровадила в тюрьму, словно об этом только и мечтала. Легко и беспроблемно избавиться от мужа – чем не подарок судьбы?

– Ну, случилось уже, так зачем теперь злорадствовать. Виновата, поверила в твою вину. Ты с таким азартом всегда говорил о ней, так легко поверить, что ты ради нее мог бы и убить обидчика.

– Так могла хоть капельку сочувствия проявить, а не плясать от счастья. Вот именно, что всякое в жизни случается. Ну, а если случилась эта идиотская любовь, то зубы у тебя зачем? Сжала, скрипи и перетерпи. Любая боль рано или поздно затягивается. Не хронически.

– Сережа, но мне же тоже трудно дался этот шаг. Не хотелось жить в обмане, вот и решилась. Думаешь, я не думала, не тыкалась, словно котенок в темноте. Не сумела побороть, слаба я оказалась, так зачем теперь враждовать. Можно ведь остаться друзьями.

Сергей грубо и естественно расхохотался, словно услышал из ее уст пошлый, но смешной анекдот.

– Нет, милая, дружить семьями я не хочу. Дружба подразумевает встречи, посиделки и приятные общения. У нас с тобой период дружбы – прошедший этап. Мы еще с восьмого класса с тобой с дружбой завязали, если ты помнишь, конечно. Потом началась любовь и семья с соответственными атрибутами и заморочками. А поскольку она кончилась, так ничего такого и не должно другого быть.

– А сын? – Галина цеплялась за последнюю надежду. – Разве нет у нас с тобой нашего сына? Мы ведь не можем и не хотим просто так выкинуть его из своей биографии. Ведь с многими такое случается, так зачем сразу из всего этого устраивать вселенскую трагедию? И Лукины разводились, и Вайнеры, и Воробьевы. И никто из них по этой причине не умер и не стал убивать друг друга. Зачем ты сразу все прошлое хочешь перечеркнуть?

– Чтобы новую жизнь начать с нуля, – уже серьезно, словно в плане на ближайшее будущее у него есть наметки. – Легче будет, если груз прошлого выбросить из памяти.

– И сына? Он не может отвечать за наши ошибки. Да, Сережа, не нужно сыну пока писать про наш разлад. А то, я тебя знаю, ты так распишешь события, словно во всем я одна виноватая. Не хочу, чтобы он ненавидел меня. Пусть учится спокойно без нервотрепки.

– Интересно ты, Галя, рассуждаешь! Не писать совсем, или писать ложь? Как ты себе это представляешь? Я пишу мало, кратко, но всегда начинаю со строк, что у нас все хорошо, а потом немного подробностей из жизни, быта и погоды. И как ты предлагаешь написать сейчас? Все не так уж плохо, но без подробностей?

– Сережа, ну у него скоро отпуск, вот тогда мы ему про все и расскажем. Пусть хоть училище кончит без эксцессов. Ты же знаешь его импульсивность. Еще учебу бросит и примчится мирить нас, восстанавливать семью, а потом попробуй уговорить вернуться в училище.

– Так ты этого боишься? В том смысле, что восстановит? Разве теперь такое можно допустить?

– Нет, Сережа, я совсем не о том. Просто боюсь причинить ему боль. Пусть пока остается так, как оно есть.

– Не понял! – Сергей удивленно смотрел на Галину. – А на время отпуска ты переедешь ко мне? Муж отпустит? Да плевать на мужа, но как ты сумеешь заткнуть соседей! – Сергей уже явно смеялся и издевался над ее наивностью и стремлением остаться чистой и невинной перед сыном. – По-моему, так еще подлей получится. Ладно, даю тебе право самой довести до сына факт нашего развода. Не буду пока писать.

Галина была повержена и опустошена. Она как-то про такой поворот не думала, забыла о соседях и доброхотных друзьях и знакомых. Ведь даже обняться с ними не успеет, как сразу же получит эту информацию, словно для того и ждали, чтобы первыми донести известие. Все равно придется писать и объясняться с сыном, а она еще совершенно к таким откровениям не готова, так как сама с собой еще не разобралась. Сын стал взрослым, самостоятельным, понятливым, но потому и займет сторону отца, поскольку Галина не знает, как оправдаться, если винит только себя.

Она с детства учила сына быть правдивым и честным, без изворотов и заискиваний. Пусть через боль и страдания, но лучше сразу узнать правду, чем потом выкручиваться и извиваться, как уж на сковородке. Галина, однако, почему-то здесь хотела найти себе оправдание и подыскать действенные аргументы своей внезапной любви. Да и не было поначалу ее флирт любовью. Так, сексуальное расслабление на одной из вечеринок. А потом на раскаяние времени не хватило, настолько быстро и напористо закрутил Руслан, несмотря на свой возраст.

И вдруг ей показалось, что это и есть настоящая взрослая любовь мужчины и женщины, которая страстью лишает женщину рассудка. Она даже боится признаться, что если бы не этот нелепый арест, насколько бы еще хватило ее вот так на два мужа. Ведь в обоих случаях она изменяла им обои. И если Руслан точно знал, с кем она, то Сергей, лишь в последнее время стал догадываться. Не находя способов решения своей неразрешимой проблемы, Галина вдруг с ужасом осознала о своих тайных помыслах и мечтаний об аварии на вертолете, которая с такой легкостью и запросто разрубила бы этот сложный узел. Поскольку решиться ей самой на откровенный разговор с мужем смелости не хватало.

– Нет, Галя, – прервал ее размышления Сергей. – Мне не хочется скрывать от сына правду. Торопиться не будем, но я дождусь от него письма, после того, как ты расскажешь все. Но, рекомендую написать сразу после официального развода. Думаю, что он поймет, и воспримет сей факт, как неизбежное и уже происшедшее. Если желаешь, то я даже позволю тебе прочесть мое письмо к нему, чтобы потом у тебя не возникло сомнений в моем восприятии нашего разлада. Ни одного слово о тебе не напишу, чтобы ты потом не обвинила меня в предвзятости. Но выкручиваться враньем я не намерен. Потому и даю тебе право самой и первой признаваться.

– Хорошо, – согласилась Галина. – Ты когда улетаешь? Давай сразу после командировки и встретимся. Тогда и обсудим наш развод и планы общения с сыном.

– Не надо! – вдруг резко воскликнул Сергей, словно ему сделали непристойное предложение. – Мы сегодня же, сейчас отнесем заявление в ЗАГС, и нас без всяких проволочек разведут по сторонам. А видеться нам нет необходимости.

– Ты боишься? – усмехнулась Галина, развеселившаяся его реакцией на предложение о встрече.

– Боюсь? Да, но больше не хочу. Повторюсь по поводу твоего предложения о вечной дружбе. Я совершенно не желаю, не просто дружить, но даже знать друг друга. С того момента, если ты подробно помнишь мой арест, мы переселяемся на разные планеты, которые просто недоступны друг для друга. И если даже случайно вдруг увижу тебя на улицах нашего города, то закрою глаза на время, чтобы пропустить этот кошмарный кадр, как облако выхлопного газа автомобиля. Я хочу начать жизнь с чистого листа, где твое имя и с твоим прошлым даже упоминаться не будет.

– А как же сын? Он все же наш общий, и с таким фактом тебе придется считаться.

– Нет, не придется, и не должен. Он мой сын для меня отдельно, и для тебя отдельно твой. После училища сын никогда не вернется в наш город. Его профессия для больших аэропортов с большими городами. Так что, уважаемая, раз в год в отпуске и не чаще, мы сможем в разное время навещать своего сына. Только ты своего, а я своего.

– Зачем ты так жестоко рвешь. Ну, случилось, так почему ты стараешься все сразу порвать и поломать. Мы почти четверть века вместе, а ты так легко хочешь выбросить эти годы насовсем. Я понимаю, что нет ни в чем твоей вины. Ты был идеальным, лучшим мужем, но я полюбила, а любовь не может быть бедой человека. Не стоит изображать меня монстром. Вот потому и боюсь твоего письма сыну. После твоего описания он запросто возненавидит меня. Я знаю, вы с ним договоритесь. Ну и пусть, черт с тобой, у меня тоже все впереди будет хорошо.

– Замечательно. Я догадывался, что мы с тобой обо всем договоримся без эксцессов. Давай просто забудем о существовании друг друга. Я тут вчера некоторые фотографии перебирал. Можешь нужные забрать. Я взял лишь те, где тебя нет. Мне они без надобности. Если сын захочет, так пусть себе оставит, чтобы для себя память сохранить, – Сергей принес из комнаты альбом и положил его перед Галиной. – Свой альбом я начну с завтрашнего дня. Прощай, навсегда и навеки. Все.

Галина еще бы поговорила. Ей ужасно хотелось высказаться, выговориться, доказать Сергею свою невиновность, свалив этот внезапный разрыв на судьбу и волю случая, но Сергей демонстративно не желал ее слушать и видеть. Ему ужасно хотелось побыстрей выпроводить бывшую супругу, так как в голове образовался горячий туман, который стучал по вискам и жег затылок. И он просто испугался за свое состояние, но не желал демонстрировать слабости перед Галиной. Пусть так и считает, что он пожелал срочно забыть ее и не желает по такому мелочному поводу страдать.

Оставшись наедине с собой, он заварил большую кружку чая, насыпал в нее три столовых ложки сахара, и с жадностью чуть ли не залпом выпил. Сергей любил урегулировать свою нервную систему сильно сладким крепким горячим черным чаем. Он действовал на него благотворно и ободряюще. К таблеткам старался не привыкать. Это не болезнь, чтобы ее лечить. А чай от стресса – лучшее лекарство.

– Сергей Владимирович! – радостно встретил его командир летного отряда Котов Геннадий Константинович. – Я полностью в курсе, можешь не информировать детали и подробности. Единственное, чего хотелось бы услышать, так это о готовности приступить к выполнению своих прямых функциональных обязанностей.

– Как пионер, Геннадий Константинович, – отсалютовал Сергей перед командиром, прикладывая руку к голове. – Готов по графику хоть сейчас, как и планировали.

– В дополнительном отдыхе не нуждаешься? – сочувственно и с настороженностью поинтересовался Котов. – Все же такой стресс, нежданный двойной удар судьбы. Знаешь, мы тут вместе сильно возмущались поведением твоей жены. Подло, пошло и не по-человечески, не по-людски это. Вот так в самую трудную минуту получить удар в спину от своего, кому верил и доверял свои тылы.

– Забудем, Геннадий Константинович. А вот с тюрьмой, так даже, считаю, повезло. Следак предоставил мне замечательный халявный отдых. Так что, в дополнительных не нуждаюсь.

– Что, серьезно понравилось? – с недоверием усмехнулся командир. – Уж больно сомнительное удовольствие. Почему-то очередей из желающих попасть, туда не встречал.

– Так смотрели слабо. Ну, а как мне было еще отвлечься от бытовых коллизий? Еще, даже трудно представить, чем бы завершилась моя семейная драма, если бы не та свинья, что Валентин подложил. Считаю, что временная отсидка отвлекла мысли от катастроф.

– Это ты про ту тварь? И еще хватает сил петь ему дифирамбы! – Геннадий Константинович от возмущения даже из-за стола выскочил и забегал по кабинету, словно желал сам поймать этого участкового и оторвать ему подлую голову. – Ладно, твори делишки, коль жить по-иному не желаешь. Но пацана стрелять зачем? Да еще все на тебя свалил. Вот только честно – тебе самому не хочется набить ему морду?

– Нет. Занятие глупое и бесперспективное. Во-первых, теперь он недоступен для простых смертных, а во-вторых, мараться не желаю об эту грязь. Пусть сам за свои поступки отвечает. Так кажется, что достанется по-максимуму, одной рожей не отделается.

– На вышку потянет?

– Не хочется загадывать, но там кроме убийства, как намекал следователь, еще полно всего.

– Да, – Котов даже слегка вспотел от одной только мысли за будущее Валентина. – Наломал, паршивец, дров.

– Вы мне лучше скажите, – Сергей постарался перевести разговор на производственные темы. – График не меняли? Мы, как и планировалось, с Шуршилиным в Колычев летим?

– В Колычев полетит с Шуршилиным Усиков. Мы долго сомневались и вот приняли такое решение.

Сергей побледнел и от дрожи в коленках присел на стул, мертвой хваткой вцепившись в сидение.

– Не надо, Геннадий Константинович, очень прошу вас. Мне срочно лететь туда необходимо. Я уже не могу без нее. Если бы не Маринка, и смысла самой жизни не осталось бы.

– Вот не нужны мне твои высокие речи, попросил бы без этого, и не давить на меня, – возмутился, но немного восторженно и с уважением, Котов. – Ты успокойся и прислушайся к трезвому расчету. Я просто не имею никакого права отправлять тебя в Колычев.

– А она. Она же совсем пропадет там без меня. Да еще, поди, после всей этой свистопляски, так совсем ей плохо одной. Мне нельзя в такой момент бросать ее.

– Слушай, Сережа, – уже миролюбиво и по-отечески обратился к нему командир. – Только пойми меня правильно, и оставим сие между нами. Я тебе не навязываю свои советы, но один разумный хочу предложить. Лишь понять до сих пор не в состоянии, что сам ты до такого не домыслил. Ну, ладно, считай, что сам догадался. Я уже проинформирован, а особенно за эти твои дни отсидки и разбирательства, о твоих взаимоотношениях с ребенком. Мне судить трудно и не хочется. Всякие у людей бывают причуды. Но я не осуждаю и даже, по секрету, одобряю. Пусть Виктор эти дни присмотрит за ней, а на обратном пути, ведь как раз почти по маршруту с небольшим отклонением, залети в Колычев и забери ее домой. Чего вам мыкаться и страдать, коль все можно просто решить. Твоя ведь к этому старому козлу ушла? Вот и флаг вам в руки, обзаводитесь новой семьей.

– Да, я ее сразу об этом предупредил, чтобы освобождала жилплощадь. К новому мужу в новую квартиру.

– Ну, вот и славненько. А здесь за Маринкой наши бабы присмотрят, они поймут тебя и помогут. А там, глядишь, и новую жену присмотришь себе с Маринкой.

– Нет! – испуганно вскрикнул Сергей, словно на завтра назначены уже и смотрины. – Никакой женитьбы в ближайшее столетие не предусмотрено. Наелся досыта.