Текст книги "«Дух Ямато» в прошлом и настоящем"

Автор книги: Владмир Алпатов

Соавторы: Вера Нанивская,Татьяна Сила-Новицкая,Игорь Латышев,Нина Чегодарь,Нелли Лещенко,Лидия Гришелева,Михаил Корнилов,Георгий Светлов,Александр Долин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Э. Рейшауэр стремился в определенной степени обелить японскую военщину, ее роль в истории страны. Он фактически одобрял милитаристские тенденции в идеологии и политике японских правящих кругов в 60-х годах, когда вырабатывала «теория модернизации». Восхваляя успехи капиталистической предпринимательства в Японии, американский посол увенчал свою социологическую концепцию заявлением, что «Японния является государством, которое в состоянии изменить направление развития мировой истории», и, обращаясь к освободившим ся государствам, провозгласил, что «пример Японии должен стать образцом для развивающихся стран» [7, с. 107].

Теория модернизации» была подвергнута всесторонней критике со стороны прогрессивных японских исследователей за её субъективизм и игнорирование исторических реалий. Особенно много для полемики с ее сторонниками сделали ученые-марксисты, противопоставившие сконструированной американцам концепции социально-экономического развития японского общества толкование национальной истории, основанное на научны данных.

Однако «теория модернизации» Японии, особенно ее рейшаэровский вариант, основанный на неправильно истолковании фактах из истории страны, соответствовала интересам японски правящих кругов, удовлетворяла их националистические амбиции и была взята ими на идеологическое вооружение. Способствовала она росту партикуляристских воззрений и среди консервативных слоев японской интеллигенции, все более активно игравших роль глашатаев в ведении националистической пропаганды.

Высказывания правящих кругов о «благости» для Японии «модернизационного процесса», об особых успехах японского капитализма и «достоинствах» японской модели экономического роста в 60-е годы были дополнены и развиты официальной пропагандистской машиной до уровня государственной идеологической доктрины.

Вся идеологическая деятельность буржуазного государства была подчинена пропаганде успехов дела «модернизации» страны. Об этом свидетельствует, в частности, организованная в середине 60-х годов правительством общенациональная кампания празднования 100-летия революции Мэйдзи, открывшей для Японии путь капиталистического развития. Созданный при правительстве комитет по подготовке празднования этого юбилея опубликовал документ под названием «Славное 100-летие Мэйдзи», в котором были изложены основные идеологические ориентиры кампании. В нем отмечалось, что «период Мэйдзи ознаменовался невиданным в мировой истории скачком и подъемом», когда «весь народ продвигался в направлении построения модернизированного государства». Подчеркивалось, что, «несмотря на потери, вызванные последней войной», Япония «стремительно добивалась восстановления», превратилась в «процветающее» государство, достижения которого расцениваются во всем мире как «чудо». В документе констатировалось„что «цель догнать и перегнать европейские страны и США», которая «вдохновляла японский народ, в определенной степени уже достигнута» и что страна «впитала в себя цивилизацию высокоразвитых стран». Иными словами, правительство поставило задачу в ходе этой кампании оттенить успехи Японии в сфере капиталистической «модернизации», провести идею об особом положении страны в мире [10, с. 20].

Однако подлинное положение дел в стране в 60-х годах, в особенности социально-экономическая обстановка, сложившаяся в результате «форсированного роста» японской экономики, было далеко от той радужной картины, какую рисовали правительственная пропаганда и американские глашатаи «теории модернизации».

Действительно, темпы экономического развития Японии в эти годы были высокими, по общим экономическим показателям страна вышла на одно из первых мест в мире. Однако социальные последствия происходивших изменений оказались весьма неоднозначными для японского общества. Ничем не ограничиваемое использование научно-технических достижений усилило процесс капиталистической урбанизации, обострило экологическую проблему. Одновременно «модернизация» повлияла на характер общественного сознания, стимулируя рост психологии потребительства, накопления антигуманистических черт в системе межличностных отношений. В стране возникло недовольство создавшимся положением вещей, усилилось движение протеста против осуществления правительством политики быстрого экономического роста.

В этих условиях правящие круги Японии были вынуждены прибегнуть к маневрированию, частично отмежеваться от общей идеологической линии американских пропагандистских служб в Японии, выступив с признанием отдельных негативных последствий «модернизации». Это признание было основано на противопоставлении западной модели развития японским национальным идеологическим формам и общественным институтам.

Об изменении общего подхода правящих кругов к «модернизации» свидетельствует уже цитировавшийся выше правительственный документ. В нем, в частности, отмечалось усиление «в условиях невиданных экономических успехов» процесса «опустошения природы и человека», причем вина за это возлагалась на созданную в Японии по западным образцам «высокоразвитую материальную цивилизацию». В виде альтернативы «мо-дернизационным концепциям» с их западным происхождением в этом документе провозглашался курс на «переоценку японских элементов» [11, с. 162–163].

Еще дальше пошли в этом направлении теоретики Либерально-демократической партии. В «Курсе действий на 1968 год», представленном руководством ЛДП очередному партийному съезду, говорилось, что в послевоенный период «было приобретено много важных ценностей, но одновременно многое было утеряно». «Утерянной», согласно этому документу, оказалась сама «сущность японской нации», основными элементами которой провозглашались «человеческая любовь и добродетель», «любовь к родине» и «национальный дух», а также «сознание необходимости обороны» и другие качества. Авторы «Курса» негодовали по поводу того, что в стране «существуют радикальные силы, стремящиеся отрицать прошлое». В связи с этим документ призывал «отбросить взгляд на историю, укоренившийся в период оккупации, и продемонстрировать вовне и внутри страны подлинную сущность нации». Особое внимание в программе было уделено задаче «построения отечества, которое пользовалось бы любовью всего народа». Подчеркивалось, что «любовь к такому отечеству должна стать национальным духом» и что в процессе «новой исторической практики» необходимо стремиться прежде всего «к упрочению морали» и «усилению чувства любви к родине».

Это были мотивы, свидетельствовавшие о переоценке правящими кругами Японии ориентиров, определявших их отношение к идеологическим аспектам «модернизации». Через 15 лет, в начале 80-х годов, этот мотив стал доминирующим в идеологической деятельности японского государства, свидетельствуя о-том, что на современном этапе буржуазный национализм, теперь уже в измененной форме, начал играть все более важную роль в качестве идеологического оружия. Определившаяся в 60-х годах тенденция японского правительства реорганизовать существовавшую тогда идеологическую структуру путем гальванизации духовных ценностей и концепций традиционного характера, восходящих к категории «японского духа», превратилась в основную идейно-пропагандистскую линию правящих кругов, пытающихся таким путем преодолеть негативные последствия перемен е сфере идеологии и укрепить существующее в ней партикуляристское течение. Буржуазный национализм начал принимать формулу «вакон – васай» («японский дух – японская техника») [11, с. 164].

Об этом свидетельствует идеологическая доктрина, разработанная японским правительством в начале 80-х годов. В 1979 г. при кабинете Охира был создан специальный Комитет по изучению политических проблем. Он состоял из девяти исследовательских групп, каждая из которых должна была подготовить доклады с анализом современного этапа «модернизации», выявить его последствия для Японии и наметить широкую про-грамму социально-экономических и политических мероприятий на далекую перспективу. К работе комитета было привлечена несколько сотен ученых, общественных деятелей правительственной ориентации, руководителей различных учреждений и исследовательских институтов. Иными словами, выработке новой доктрины придавалось значение общегосударственного мероприятия особой идеологической важности.

В 1980 г. комитет опубликовал серию утвержденных кабинетом министров докладов, каждый из которых содержал оценку положения дел в важнейших сферах международной и внутренней жизни. Одновременно в них излагался комплекс мероприятий, долженствовавших служить ответом на те социально-экономические и идеологические процессы, анализ которых был поставлен во главу угла новой доктрины. В разработанном документе констатируется окончание исторического этапа, когда руководящая роль в международных делах принадлежала высокоразвитым государствам Европы и США, а «модернизация» была равнозначна «европеизации». После второй мировой войны, подчеркивается в доктрине, произошла «плюрализация международных отношений». Это стимулировало процесс «усиления относительного характера евро-американской культуры и. роста самостоятельности региональных культур» (см. [9]).

Самым существенным явлением в международной жизни, после 70-х годов авторы документа считают окончание «превосходства США» в военной и экономической областях. Иначе говоря, от пропаганды достоинств «модернизации» на основе заимствования опыта Запада, прежде всего США, от акцентирования ведущей роли Вашингтона в мировых делах, что было характерно для официальной пропаганды в недалеком прошлом, японское правительство перешло на позиции утверждения «возросшей самостоятельности региональных культур». Авторы документа недвусмысленно делают заявку на повышение роли Японии на международной арене. Естественно, что сама по себе такая установка не может рассматриваться как проявление курса, противоречащего реальной расстановке сил в кали алистическом мире, учитывая возросший экономический потенциал Японии. Но идеологическая подоплека утверждения авторов документа об окончании периода модернизации по европейскому образцу и их заявление о снижении международной роли США очевидны: идеологическая доктрина японских правящих кругов стала все более окрашиваться в националистические, великодержавные тона.

Об этом свидетельствуют, в частности, те разделы документа, в которых рассматриваются негативные последствия процесса «модернизации». Современные трудности Японии объясняются в нем не структурными причинами, восходящими к капиталистическим общественным отношениям вообще, а спецификой социальных, экономических и прочих институтов, проникших в Японию с Запада. Авторы доктрины стремятся доказать, что именно западное происхождение капиталистических отношений и распространение их в Японии являются источником тех трудностей, которыми сопровождалась «модернизация». Тем самым проводится разграничительная черта между «западным» и «японским» капитализмом и устанавливаются «различия» соответствующих способов организации общественной жизни и производства. В качестве альтернативы западным социальным формам и духовным ценностям в документе провозглашаются японские национальные институты и традиции, причем внимание акцентируется на их специфике и уникальности. Утверждается, что только возврат к этим институтам и традициям поможет преодолеть тупик, в который завели страну преобразования, проведенные по западным образцам. Наиболее полное выражение подобные взгляды нашли в «нихон бунка рон», ставшей для авторов документа едва ли не главной основой новой доктрины.

Содержание «теории о японской культуре» менялось в зависимости от исторической обстановки, в которой она становилась предметом внимания официальных идеологов. Амплитуда ее значений колеблется от основанного на мифологии культа императора и веры в особую миссию японской нации, от специфического взгляда на японскую государственность как воплощение некоего постигаемого лишь интуитивно божественного начала до этнографических, культурно-исторических и иных кои-цепций идеалистического толка, пытающихся выделить особенности социальной организации японского общества как нечто изначально заложенное в нем и не подверженное историческим изменениям. Эта «теория» в основном повторяет концепций социальной структуры японского общества, распространявшиеся буржуазными идеологами в 20—30-х годах. Тезис об «особом характере» отношений внутри социальной системы японского типа восходит к патерналистским теориям и является основой мироощущения, имеющего свои корни в идеологии сельской общины, как она трактовалась правящими кругами. Иными словами, эта «теория» созвучна концепции «японского духа», которая лежала в основе идеологии японского империализма до второй мировой войны.

В новейшей японской научной литературе утверждается, что специфика японской модели бытия заключена в особенностям познания действительности, образа действий и принципов социальной организации. Не отрицая наличия таких особенностей, Марксистская наука в отличие от буржуазных идеологов усматривает их источники не в неких изначальных свойствах «японского духа», а в специфике исторического развития страны. Однако концепция, утверждающая наличие неких изначальных специфических черт социальной организации Японии, ныне опять становится краеугольным камнем всей идеологической Деятельности японских правящих кругов. Больше того, в настоящее время последние стремятся придать особенное общественное звучание данной концепции и на этой основе сконструировать новую интерпретацию современного экономического, общественного и политического развития Японии.

В противоположность «эпохе модернизации» новая доктрина провозглашает наступление в Японии «эпохи культуры». По утверждению ее авторов, эта эпоха будет ознаменована рождением общества, воплощающего в себе национальный идеал социальных отношений, принципиально отличающегося от западного и преодолевающего на этой основе недостатки, присущие евро-американскому капитализму.

Доктрина повторяет традиционные для «теории о японской культуре» оценки характера японского общества. В ней, в частности, утверждается, что с древних времен его пронизывает «уникальный, не имеющий себе равных в мире принцип межче-ловеческих отношений», означающий, что все его члены объединены на основе «кровных, земляческих связей», а также «связей, сложившихся в период учебы, работы в компании» и т. д. Такое общество толкуется как «общество друзей», «общество-семья» и противопоставляется западному обществу, якобы основанному на «индивидуализме и тоталитаризме» [1, с. 20].

Авторы доктрины подчеркивают при этом, что в годы «модернизации» в результате заимствования западных ценностей «отрицалась либо игнорировалась традиционная культура» и господствовал такой образ действий, который вел к «ее регрессу». Лейтмотивом доктрины является призыв к «преодолению модернизации» на основе восстановления «японского взгляда на вещи» путем «возвращения к традициям» [1, с. 20].

Таким образом, провозглашенная еще в середине 60-х годов идеологическая линия на реанимацию отживших социально-политических представлений получила в настоящей доктрине свое «законное» выражение и теоретическое обоснование.

В качестве альтернативы «модернизации» по американскому образцу с ее негативными последствиями для японского общества новая доктрина выдвинула широкую программу социально-экономических и политических мероприятий, основанных на экономической и социальной практике японского типа.

В области социальных отношений она предлагает вместо западного «индивидуализма» ввести отношения «товарищества», вытекающие из концепции «японской культуры». Классовому взгляду на структуру общества противопоставляется так назы-i ваемая «вертикальная» система социальных связей, основанная на патернализме, представляющем собой японскую разновидность идеологии «социального партнерства», что практически означает отказ от демократических завоеваний, от провозглашенного принципа политических свобод, наступление на права трудящихся.

В сфере морально-этической в противовес «веку машинной цивилизации» и материальной культуры, сложившейся на осно-j ве западной модели «модернизации», авторы доктрины выдви-’ гают тезис о наступлении эпохи «восстановления человечности», исходя из содержащихся в концепциях японской культуры восточных, «специфических» представлений о гуманизме и достоинстве человека. На практике это приведет к пересмотру прогрессивных ценностных ориентиров в сфере межличностных связей и установлению отношений господства и подчинения традиционного толка.

В сфере экономической деятельности провозглашается превосходство японской формы менеджемента.

Весьма симптоматичным является то, что в доктрине четко просматривается линия на возрождение тезиса о «преодолении ценностей нового времени», включающего в себя совокупность экономических, морально-этических и идеологических форм, сложившихся на Западе в период промышленных революций и проникших в Японию в процессе ее индустриализации. В годы подготовки и развязывания второй мировой войны именно этот тезис настойчиво выдвигался некоторыми наиболее националистически настроенными группами японской буржуазной интеллигенции. Призывая к «преодолению ценностей нового времени», некоторые идеологи ориентируют общественность на гальванизацию докапиталистических форм в сфере общественных отношений.

Итак, можно сделать вывод, что выработанная в начале 80-х годов японскими правящими кругами программа является не чем иным, как воплощением в сегодняшних условиях традиционного для буржуазной идеологии принципа, утверждающего превосходство «японского пути» решения социальных проблем.

Идеологическая стратегия японского буржуазного национализма в настоящее время заключается не только в возрождении категорий и понятий, относящихся к довоенному периоду, но и в привнесении в него новых элементов, способствующих использованию в идеологических целях быстрого экономического роста Японии. На смену традиционной формуле довоенного периода, состоявшей из дихотомии «вакон – ёсай» («японский дух – западная техника»), выдвигается «вакон – васай» («японский дух – японская техника»). В отстаивании данного тезиса японские правящие круги зашли настолько далеко, что в 80-х годах в официальной пропагандистской деятельности стала отчетливо прослеживаться линия, заключающаяся в попытке провозгласить вместо евро-американской «модели модернизации» ее японскую «модель», которая якобы в состоянии оздоровить мировую капиталистическую систему.

Как бы развивая и углубляя данную линию японских монополий, культурный фонд концерна Сантори провел в 1982 г. в г. Осака международный симпозиум по теме «Станет ли Япония моделью для мира?». Уже сама тема симпозиума красноречиво свидетельствует о том, какие мысли ныне занимают правящие круги этой страны, стремящейся стать лидером капиталистического мира. В симпозиуме приняли участие известные японские и иностранные ученые и общественные деятели, попытавшиеся в своих докладах и выступлениях осветить вопрос о специфике развития Японии за послевоенные десятилетия. Симпозиум продемонстрировал возросшие амбиции японских монополистических кругов возглавить технический прогресс в лагере капитализма: по существу, все его японские участники открыто высказались за то, что «японский тип модернизации» может и должен стать альтернативой ее западной модели. В ходе симпозиума даже подчеркивалась мысль о том, что «Япония в большей степени верна принципам модернизации, чем Запад», что она «опрокинула обычные представления современной экономической науки об условиях, необходимых для успешного завершения модернизационного процесса», что у нее «есть скрытая энергия стать моделью» мирового развития [5, с. 34, 68, 72]. Иными словами, формула «японский дух – японская техника» сейчас начинает приобретать характер законченной политической линии японских властей.

Какую черту социальной организации общества идеологи японского капитализма выдвигают в качестве гарантии той лидирующей роли, которую стремятся играть правители Японии на международной арене? Ответ на этот вопрос проливает свет на подлинную сущность модели развития, предлагаемой ныне капиталистическому миру Японией. Помогает он понять и социальную основу структуры «национального согласия», которая составляет сердцевину буржуазно-националистической политики правительства внутри страны.

Говоря о загадке «экономического чуда», продемонстрированного японским капитализмом в 60-х – начале 70-х годов, его идеологи обычно указывают на национальные традиции & сфере производственных отношений, якобы сыгравшие решаю щую роль в достижении экономического успеха. Эти традиций? кладутся в основу различных социальных теорий, нацеленных на распространение идеологии классового сотрудничества.

Структура производственных связей, насаждаемых японским монополистическим капиталом и квалифицируемых его идеологами как особая форма отношений между предпринимателями: и трудящимися, на деле представляет собой утонченную форму; эксплуатации наемной рабочей силы, составные элементы которой восходят к докапиталистическим формациям. Она, в частности, включает в себя элементы системы пожизненного найма рабочей силы; выгодную предпринимателям систему вознаграждения; пенсионное пособие, устанавливаемое каждой компанией независимо от государственной системы социального обеспечения; существование профсоюзов, организуемых не по отраслевому признаку, а в рамках каждого отдельного предприятия; и т. д. Эти формы производственных связей объявляются структурными характеристиками понятия «японская компания». В них усматриваются специфические черты общественных отношений в Японии.

В качестве основы идеологии классового сотрудничества буржуазные теоретики провозглашают руководящую роль и. японском обществе «среднего класса», в который якобы трансформировалась основная часть населения, т. е. традиционный для буржуазного обществоведения тезис, несостоятельность которого давно даказана марксистской наукой. Согласно работам буржуазных теоретиков, сотрудничающих с правительством в; вопросах выработки нового идеологического курса (см. [4]) в «неевропейских обществах» главной чертой традиционной культуры является «коллективизм», который формирует «человека», выступающего не в роли единичной, изолированной личности, как это якобы имеет место на Западе, а обнаруживающего себя через отношения с другими. В качестве простейшей формы межличностных связей некоторые японские буржуазные социологи выдвигают семейные отношения. Толкуя их преимущественно с антропологических позиций, они распространяют их на все «коллективы японского типа». Подобные попытки не новы в арсенале доказательств, используемых буржуазными теоретиками для опровержения антагонистического характера социальной структуры при капитализме. Японские социологи лишь доводят их до логического конца. Лишено основания и их стремление связать понятие «среднего слоя» с концепцией «общества-семьи», которое будто бы сложилось в Японии. По утверждению ее сторонников, в послевоенное время основным элементом японского общества выступал не индивид, а различного рода «коллективы семейного типа» (предприятия, религиозные, идеологические организации и т. д.). Их структура не изменилась и после периода быстрого экономического роста, поскольку внутри этих организаций якобы произошло уравнение в распределении доходов, выравнивание образа жизни, что вызвало «усреднение» взглядов и представлений этих «коллективов» (см. [8]). Все эти утверждения весьма далеки от правильного понимания социальной структуры Японии.

Пронизанная националистическими устремлениями, новая идеологическая доктрина японских правящих кругов, провозглашающая наступление эпохи капиталистической «модернизации японского типа», призвана укрепить систему социального неравенства. Она увековечивает те формы общественных отношений, многие из которых свойственны именно японскому капитализму и за ликвидацию которых боролись и продолжают бороться демократические силы страны. Расширение сферы их действия означало бы усиление консервативных элементов в структуре японского общества, наступление монополий на права трудящихся.

Выше уже говорилось о том, что в 60-х годах важным стимулом, способствовавшим росту буржуазного национализма, стала американская «теория модернизации» Японии. И ныне американские теоретики идут по пути поддержки идеи о «японской модели модернизации», пропаганды и использования опыта социальной и экономической практики японских монополий (см. [2]). Но вот парадокс: этот растущий национализм, принявший еще более утонченные формы и подкрепленный экономическими успехами японского капитализма, создает реальную базу для идеологического противостояния японских и американских монополий, несмотря на единство их классовых позиций.

В настоящее время правящие круги Японии еще заинтересованы в союзе с США. В Токио и Вашингтоне ответственные руководители Японии по-прежнему заверяют США в своей верности общим классовым идеалам и вытекающей из них необхо димости дальнейшего расширения на этой основе японо-американского союза.

Со своей стороны, США надеются использовать возрождаю; щийся буржуазный национализм в Японии в своих целях. Они; уверены в том, что им всегда удастся контролировать идеологические процессы в этой стране и направлять национализм против социалистических стран, прежде всего Советского Союза. Но действительность может зачеркнуть эти расчеты: внутренние противоречия капиталистического мира не исключают иного развития событий, когда националистические устремления правых сил в Японии обратятся в первую очередь против тех, кто в послевоенные годы способствовал их возврату.

Как показывает опыт, приобретенный человечеством, националистические предубеждения всегда были причиной межнациональной розни и источником милитаристских тенденций. В наше время, в эпоху раздающихся повсюду гуманистических призывов к сотрудничеству между народами, отказ от идеи национальной исключительности и утверждение принципа всеобщей солидарности явятся надежным средством строительства ненасильственного мира и всеобъемлющей системы безопасности, в которой нуждаются все государства и нации.

1. Бунка-но дзидай (Эпоха культуры). Доклад группы по изучению политического курса при кабинете Охира. Токио, 1980.

2. Фогель Э. Япан аз намба уан (Япония – государство № 1). Пер. с англ. Токио, 1982.

3. Вогэру Э. Его-васай-но дзидай (Эпоха западного духа и японской тех-ники). – Тюо-корон. 1979, № 9.

4. Мураками Ясусукэ, Кимифуми Сюмпэй, Сато Сэйдзабуро. Буммэй то си-тэ-но иэ сякай (Общество-семья как феномен культуры). Токио, 1979.

5. Нихон ва сэкай-но модэру ни нару ка (Станет ли Япония моделью для мира). Осака, 1983.

6. Осуга Сёдзо. Райсяува тайси-но гонэнкан (Пять лет, проведенных Рей-шауэром на посту посла). – Дзэнъэй. 1966, № 11.

7. Рейшауэр Э. Киндайка то ию кото (Что такое модернизация). – Бунгэй сюндзю. 1963, № 9.

8. Сато Сэйдзабуро, Кимифуми Сюмпэй, Мураками Ясусукэ. Дацу хокаку дзидай-но торай (Наступление постреволюционного и постконсервативного периода). – Тюо-корон. 1977, № 2.

9. Сого андзэн хосё сэнряку (Стратегия обеспечения комплексной безопасности). Токио, 1980.

10. Цуда Митио, Нихон насёнаризуму (Японский национализм). Токио, 1973.

11. Цуда Митио. Нихон насёнаризумурон (Японский национализм). Токио, 1973.