Текст книги "Русанов"

Автор книги: Владислав Корякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Документы подверждают самоотверженность участников этого плавания. «Нельзя не отметить той стойкости, хладнокровия и неослабной бдительности, которую обнаружил капитан Г. И. Поспелов во время пребывания “Дмитрия Солунского’'’ во льдах. Без сна, без отдыха по целым суткам стоял он в бочке, привязанной к вершине мачты… Капитану Г. И. Поспелову экспедиция обязана тем, что судно не только не было затерто льдами, но и возвратилось, не потерпев серьезной аварии» (1945, с. 132). Воспоминания Вылки подтверждают поведение руководства: «Владимир Русанов круглые сутки не спал, все стоял на носу судна, а капитан Поспелов находился на мачте, высматривая разводья среди льдов» (Казаков, 1983, с. 160). Не менее напряженно вкалывали механики в машинном отделении и палубная команда, реагируя на малейшие изменения ледовой обстановки.

Так продолжалось до 6 сентября, пока на подходах к острову Пахтусова судно буквально не уперлось в неподвижный припай с многочисленными айсбергами, сохранившийся еще с прошлой зимы. Тем самым наши моряки и участники экспедиции оказались в знакомых водах, где люди из экспедиции П. К. Пахтусова побывали еще в 1835 году. При всей сложности обстановки это был несомненный успех, с одной стороны, а с другой – участники трехдневной гонки могли позволить себе отдохнуть и поразмыслить над своими научными достижениями, которых оказалось не так мало уже по той причине, что русское судно (первое научное!) оказалось в этих ледовитых водах впервые после легендарного помора Саввы Лошкина полтора века спустя.

Характер побережья к этому времени изменился, оно стало больше напоминать горными вершинами и глубоко вторгающимися в глубь суши заливами-фиордами знакомый запад Новой Земли. Даже льда на суше поубавилось – частично его заслонили горы, и концы выводных языков как-то осторожно прятались в кутах заливов, высылая навстречу маленькому судну своих разведчиков – глыбы сапфировых айсбергов, местами прикрытых свежим снежком.

Для читателя отметим, что ледовая обстановка по пути плавания «Дмитрия Солунского» оказалась удивительно близкой к средним показателям с современной точки зрения. Разумеется, участники плавания 1910 года воспринимали ее иначе, поскольку они были первыми, и каждый шаг вперед вел их к неизвестности, несмотря на уверения их предводителя, действия которого не всегда казались им оправданными. Все-таки полярники обыкновенные люди со своими слабостями, которые им чаще других приходится преодолевать-а это тяжело давалось во все времена… На этот раз ледовая обстановка не создавала серьезной угрозы зимовке, хотя опасения такого рода, видимо, все же присутствовали. Так, И. К. Вылка в своих более поздних воспоминаниях писал, что «команда “Солунского” очень боялась зазимовать, боялась, что нас унесет на Северный полюс» (Казаков, 1983, с. 160). Однако такого страшного опыта в то время еще не было – наоборот, несколько известных случаев дрейфа имели вполне благополучное завершение. Воспоминания Вылки были написаны значительно позже, когда стала известна трагическая судьба экипажа шхуны «Святая Анна», которая в 1912–1914 годах в процессе вынужденного дрейфа была унесена из Карского моря в Центральный Арктический бассейн. Сам Русанов лишь однажды упоминает о зимовке, причем с «голодом ввиду недостатка съестных припасов и с неизбежною при таких условиях страшною цингою» (1945, с. 152), но не в момент наибольшей опасности, а уже при ее завершении. Если же учесть, что охота даже при коротких высадках на берег оказалась достаточно богатой (за первую неделю сентября было, как выражаются поморы, «упромышлено» три оленя и медведь), опасность голода и цинги даже при самом неблагоприятном развитии событий выглядит минимальной.

Остановимся на достижениях экспедиции в Карском море. Убедительных результатов в пользу Гольфстрима получено не было, его признаки были установлены уже советскими экспедициями десять – пятнадцать лет спустя, которые доказали, что тяжелая вода из Атлантики у северных пределов

Новой Земли погружается на глубину, а на поверхности остаются более легкие и менее соленые воды, распресненные поступлениями из Оби и Енисея. Что касается ледовой обстановки, в самом главном Русанов оказался прав, но механизм образования открытых акваторий на севере Карского моря, как было установлено со временем, оказался иным и определяется северными ветрами, отгоняющими лед к югу, который при этом буквально затыкает пробками проливы к югу от Новой Земли – Карские Ворота и Югорский Шар. Но, несомненно, Русанов внес свою большую долю в этот сложный научный поиск, ибо с его подачи уже другие, в первую очередь такие полярные корифеи, как В. Ю. Визе, Н. Н. Зубов, Г. Я. Вангенгейм или Б. Л. Дзердзеевский и другие основоположники создания теории ледового и погодного прогноза для полярных трасс, оказались на верном пути, не говоря о первой «Лоции Новой Земли и Карского моря» Н. Н. Евгенова, опубликованной в 1930 году, куда русанов-ские материалы включались с соответствующими ссылками, порой даже без изменений. Вообще, для наблюдений Русанова, полученных в этой экспедиции, характерна долгая жизнь в науке – в большом объеме они использовались, например, в капитальном труде А. П. Шумского «Оледенение Советской Арктики», особенно в «новоземельском» разделе, увидевшем свет в 1949 году, то есть спустя почти сорок лет после гибели исследователя. Немногие из наших современников могут похвастаться подобным научным «долголетием» даже не идей (увы, они быстро стареют), а результатов наблюдений, что для Русанова показательно само по себе.

Несомненно, ценными оказались новые сведения о побережье. Заслуг А. Петерманна и его норвежских информаторов не стоит отрицать, хотя их съемки не отличались детальностью, поскольку берега пеленговались норвежскими штурманами с больших расстояний в условиях не только плохой видимости, но и нередко без точного определения собственного местоположения. В такой ситуации любая новая деталь в характере побережья становилась ценным приобретением. А успел Русанов в процессе плавания немало! Он нанес на карту все сколько-либо значительные объекты побережья, даже выступ полуострова Сомнений, хотя и без залива Благополучия. На карте показаны практически все крупные выводные языки ледникового покрова за исключением ледников Кропоткина и Полисадова. К его карте нам понадобится вернуться не однажды.

Вместе с ней получила права гражданства работа одного из главных участников событий, опубликованная в отчете экспедиции под заглавием «Карта восточного побережья Новой Земли между 73 град. 30 мин. с. ш. и 75 град. с. ш. Составил новоземельский самоед И. К. Вылка в 1910 г.». Дата говорит только о том, что последние исправления карта проходила в описанном плавании, тогда как снята она была на несколько лет ранее. На деятельности своего верного помощника Русанов в отчете посчитал необходимым остановиться особо, после того как познакомился с результатами его работы с борта судна во время одной из стоянок у полуострова Пяти Пальцев: «Этот полуостров, как выяснилось, совершенно неточно обозначен на существующей карте и очень верно был снят Ильей Выл кой… В продолжение трех лет занимался этот замечательный самоед съемкой малоизвестных восточных берегов Новой Земли. Ежегодно продвигался он на собаках все дальше и дальше к северу, терпел лишения, голодал. Во время страшных зимних бурь целыми днями ему приходилось лежать под скалою, крепко привязавшись к камню, не смея встать, не смея повернуться, чтобы буря не оторвала его от земли и не унесла в море. В такие страшные дни гибли одна за другой его собаки… Бесконечное число раз рисковал Вылка своей жизнью для того только, чтобы узнать, какие заливы, горы и ледники скрыты в таинственной манящей дали Крайнего Севера. Привязав к саням компас, согревая за пазухой закоченевшие руки, Вылка чертил карты во время самых сильных новозе-мельских морозов» (1945, с. 155). Карта Вылки, выражаясь сленгом топографов, «заиграла», когда Русанов нанес на нее топонимику того времени. Он в полном смысле сделал но-воземельского аборигена полноправным коллегой-сотрудником, случай едва ли не единственный в истории Арктики. На этом фоне отдельные замечания вроде «если соотношение частей и размеры площадей у Вылки требуют в некоторых случаях исправления, то общая конфигурация берега и очертания отдельных участков суши по большей части схвачены им довольно точно» (1945, с. 212) имеют лишь второстепенное значение. Как известно, похвалами Владимир Александрович не разбрасывался.

Задержка у острова Пахтусова не была продолжительной, однако 7 сентября у полуострова Пять Пальцев снова пришлось становиться на якорь для ремонта движка, засорившегося от плохого керосина. Во время береговых экскурсий, по словам Вылки, «мы с Русановым раскопали в одной очень старой разваленной избушке кожаный документ, промыли и высушили, на углу документа был изображен какой-то герб. Владимир Русанов говорил: “Мы с тобой нашли находку, это пойдет в музей”» (Казаков, 1983, с. 160). Поблизости была обнаружена также ископаемая фауна девонского возраста – постепенно в пределах архипелага формировалась коллекция органических остатков, уверенно характеризующая возраст пород в пределах палеозоя. Все больше на карту наносилось результатов наблюдений, позволявших перейти к теоретическому обобщению, чтобы объяснить особенности природы Новой Земли, а в будущем и ближайшего морского дна.

Спустя сутки ремонт мотора был закончен, но к этому времени выяснилось, что оставшегося керосина хватит только на тридцать часов непрерывной работы. В сложившейся ситуации было решено возвращаться в становище Маточкин Шар (Поморское). На пути к нему тяжелый лед заставил зайти на непродолжительный отстой в залив Канкрина (Мелкая губа старых карт), откуда судно уже 9 сентября перешло в Тюлений залив и спустя двое суток бросило якорь на рейде у становища Поморское. Экспедиция завершилась возвращением «Дмитрия Солунского» в Александровск-на-Мурмане 22 сентября с задержкой из-за встречных неблагоприятных ветров при пересечении Баренцева моря.

В конце XIX века Александровск-на-Мурмане был основан как незамерзающий порт на Русском Севере – теперь это Полярный, в свое время главная база нашего Северного флота. Однако во времена Русанова он еще не получил своего развития из-за отсутствия транспортной связи с центром России, прежде всего железнодорожной. А когда построили железную дорогу, по многим показателям порт оказалось выгоднее построить на восточном берегу Кольского залива – так возник Мурманск (первоначально Романов-на-Мурма-не). Во времена Русанова будущий российский форпост на Русском Севере из двух десяток построек было трудно назвать городом, судя по описанию очевидца тех лет: «Правильные линии одинаковых деревянных двухэтажных домиков. Больше ничего. Кругом скалы, видно лишь небо. Тут живут исключительно чиновники, все это казенные квартиры… Этот город устроен для основания незамерзающего порта, но, по слухам, гавань оказалась неудобной для стоянки судов…» (1955, с. 627). Автор этих строк М. Пришвин запечатлел ту картину, которую увидел на исходе сезона 1910 года Русанов – через два года ему предстояло уйти от этих берегов в свой последний вояж.

Что касается достижений экспедиции 1910 года, то в официальном отчете отмечено целых тринадцать пунктов (опись побережья, обнаружение норвежских промысловых домов, морской промер, гидрологические и метеорологические наблюдения, само собой – изучение геологии Северного острова, сбор ботанической, орнитологической и энтомологической коллекций и т. д.), однако интереснее другое. Из пяти научных работ, написанных по результатам этой экспедиции (включая официальный отчет), лишь одна посвящена геологии Новой Земли, а три – или морской гидрологии, или проблеме арктического мореплавания: направленность научных интересов Русанова в это время, очевидно, решительно меняется. Когда исследователь и первопроходец такого уровня позволяет себе подобное, очевидно, у него для этого есть веские причины, интересные для его последователей прежде всего с позиций усвоения человеческого опыта.

В литературе нередко описывают научных корифеев без сомнений и колебаний, решающих одну проблему за другой, осчастливливая тем самым благодарное человечество, которому не остается ничего другого, как испытывать восторг и трепет перед человеческим гением. Такое представление возникло в значительной мере благодаря писателям-фантастам, которых сплошь и рядом интересовал не сам научный поиск, а его последствия даже не для отдельных людей, а человеческого общества в целом. Сами авторы такого рода не виноваты – они имеют полное право на подобный авторский прием. Внимательный читатель, однако, не должен принимать предлагаемую информацию за чистую монету, ибо в реальной жизни многое получается иначе. Нередко и сам открыватель блуждает в потемках, заставляя людей удивляться спустя столетия.

Самый известный пример – Колумб, до самой смерти уверенный, что побывал в Индии, и вместе с тем перевернувший наши представления о мире. Другой пример – тот же Август Петерман своей теорией открытого моря стимулировавший множество экспедиций к центру Арктики, которые в итоге получили ценнейшую информацию на основе нелепой (с современной точки зрения) исходной научной предпосылки. И одновременно мы имеем пример Нансена, который в процессе своей самой известной экспедиции на «Фраме» в 1893–1896 годах на основе своей гипотезы, базировавшейся на реальных фактах, предсказал по сути развитие событий по крайней мере на три года вперед. Это совершенно не значит, что он не ошибался в других случаях – например, считая, что на протяжении последней тысячи лет климат Арктики остается неизменным. С другой стороны, расплата за теоретические ошибки, особенно в Арктике, всегда была жестокой – достаточно напомнить участь первого воздухоплавателя Соломона Андрэ и его отважных спутников на исходе XIX века. Как при этом не ошибаться, даже в наше просвещенное время человечество рецепта не придумало. Так же обстояло дело и во времена Русанова, в чем читателю предстоит убедиться.

В описываемое время проблема Северного морского пути становится для него среди других главной, хотя, похоже, первые мысли в этом направлении возникли у него еще во времена вологодской ссылки. Разумеется, не случайно он делился из Парижа своими соображениями о возможности помощи осажденному Порт-Артуру путем переброски кораблей с Балтики Северным морским путем, даже если его предложения и доводы показались специалистам наивными. Так что его обращение к морской тематике не случайно и находится в русле прочих событий его жизни, с одной стороны, и с тем, что происходило в то время на самой будущей трассе, с другой. С 1910 года там начала работу Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана из Владивостока, первое время под руководством опытного полярника (и в теоретическом, и в практическом плане) А. В. Колчака. О деятельности гидрографов на западе Российской Арктики во главе с А. И. Вилькицким читатель уже знает, как и о продолжающихся ежегодно плаваниях на западном отрезке трассы. Напомним, что только в 1905 году 22 судна доставили на Енисей 12 тысяч тонн грузов – для того времени немало. Интерес к трассе значительно усилился после Цусимы – как известно, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Таким образом, обращение к проблеме Северного морского пути для образованного человека с широким кругом интересов да еще с собственным полярным опытом, не страдающего комплексом неполноценности, в ту пору не было случайным.

Другое дело, насколько он был подготовлен для решения такой проблемы, каков был уровень его знаний о природных процессах в Северном Ледовитом океане. Ответу на этот вопрос мешает нелюбовь Русанова указывать источники своей информации по вопросам и проблемам, которыми он занимался. Неизвестно, успел ли он познакомиться, например, с трудом Александра Васильевича Колчака «Лед Карского и Сибирского морей», увидевшим свет в 1909 году, или «Океанографией Северного Полярного бассейна» Ф. Нансена, увидевшей свет семью годами раньше, прежде чем сформировать свою точку зрения на роль Гольфстрима для Карского моря. Его ссылки на известную монографию Н. М. Книповича «Основы гидрологии Европейского Ледовитого океана» (современное Баренцево море) мало что объясняют, поскольку речь идет о другой природной системе со своими характерными особенностями.

Такое длительное вступление необходимо, поскольку схема Русанова на основе представлений о Гольфстриме далека от реальной, но, что удивительно, все намеченные им практические мероприятия по освоению трассы Северного Морского пути не просто правильны, а скорее единственно верные – среди прочих загадок этот выдающийся полярник оставил нам в наследие и эту. Чтобы больше не возвращаться к проблеме Гольфстрима, отмечу лишь главное – Русанов предполагал, что восполнение воды в Северном Ледовитом океане из Атлантики осуществляется этим течением вдоль берегов Сибири, не подозревая о существовании преграды в виде архипелага Северной Земли, о чем стало известно только в 1913 году. Он был уверен, что «великое течение Атлантического океана – Гольфстрим – все время отклоняется к востоку… замедленное, расширенное и охлажденное, но все еще сравнительно теплое, это течение должно огибать Новую Землю; еще раз отклоняясь к востоку это течение медленно передвигает полярные льды от северных сибирских берегов к Гренландии» (1945, с. 66). Такая схема, по его мнению, объясняла более благоприятные ледовые условия севернее Новой Земли и она же, как показало будущее, служила ключом к разгадке его последнего плавания (подробнее см. главу 12).

В действительности же во взаимосвязи вод Атлантики и Северного Ледовитого океана главную роль играет обмен вод между Гренландией и Шпицбергеном: в верхнем слое холодная вода из Центрального Арктического бассейна выносит льды к югу, а из Атлантики более теплые воды поступают к северу, но на глубине. Покончив с ошибками, вернемся к предложениям Русанова по обеспечению мореплавания в Карском море и далее по трассе Северного морского пути, до воплощения которых в жизнь он не дожил, но наметил на десятилетия вперед все на основе того же успешного плавания 1910 года, что видно из статей в опубликованном общем отчете экспедиции. Суть этих предложений заключалась в перечне следующих мероприятий.

Во-первых, организация службы льда и погоды с использованием радио. «Огромное значение будут иметь точные, подробные и быстро публикуемые метеорологические бюллетени для будущего рационально поставленного мореплавания в полярных водах», цель которых – «передавать сведения о последних ветрах и о последнем распределении льдов, полученные в пути по беспроволочному телеграфу» (1945, с. 85). Он даже наметил положение этих «радиотелеграфных станций» на Вайгаче, в Маточкином Шаре и на мысе Желания в связи со всеми тремя вариантами трассы Северного морского пути.

Во-вторых, исследователь предлагал построить специальные транспортные суда для плаваний во льдах (позднее эта мысль Русанова воплотилась в целой серии отечественных проектов судов ледового класса, начиная с «Таймыра» и кончая «Норильском»).

В-третьих, важнейшим делом должно было стать гидрографическое обеспечение трассы: «Необходимо соорудить маяки, установив на них наблюдательные посты и метеорологические станции… Тщательным обследованием пути и постановкой маяков и знаков в соответствующих местах будет устранена… опасность со стороны банок, мелей, подводных камней и т. д.» (1945, с. 87).

В-четвертых, «применение ледоколов будет последним и самым решительным шагом, навсегда и прочно обеспечивающим пользование этим великим путем» (1945, с. 98).

В-пятых, он поставил вопрос о создании специальной мощной государственной организации для эксплуатации трассы: «Что касается правительственной поддержки, то она могла бы ближайшим образом выразиться не в бесполезном субсидировании существующих частных пароходных компаний, а в подготовке почвы будущего рационально организованного мореплавания… Особенности морского пути требуют специальной и сложной организации. И поручить это сложное дело одной из существующих морских пароходных компаний было бы почти то же самое, что предложить речной пароходной компании совершать морские рейсы» (1945, с. 91).

В других статьях он нередко возвращается к отдельным положениям изложенного плана, прорабатывая и детализируя свои предложения по отдельным направлениям. Например, в части актуальнейшей сегодня проблемы природного прогноза для Арктики и трассы Севморпути он полагал, что «представляется… полная возможность заранее и очень задолго предсказать приближение и затем наступление годов, неблагоприятных для полярного мореплавания» (1945, с. 95). Опять опережал свое время, но не намного – лет на пятнадцать…

Характерно, что в этом мысленном полете в будущее он не отрывался от земных забот, от практики, от экономики, нацеливая решение научных проблем на решение конкретных хозяйственных задач: «Когда явится возможность пользоваться услугами радиотелеграфных станций, извещающих о распределении льдов, тогда исчезнет необходимость в бесполезной потере времени на выжидательные стоянки у этих льдов» (1945, с. 95) – как в зеркало глядел Русанов, предвидя будущие заботы ледовых капитанов и полярных хозяйственников.

В целом он предвосхитил весь размах деятельности самых разных специалистов на нашей национальной морской трассе. Исключение – ледовая авиационная разведка (самолет появился в Арктике четыре годя спустя после похода «Дмитрия Солунского»), но и здесь он сказал свое слово на основе собственного опыта: «Чтобы ледокол мог вести свою работу не слепо, не на ощупь, весьма полезно было бы иметь на нем привязной воздушный шар» (1945, с. 107). Отдельные незначительные просчеты он допустил лишь в оценке характера составляющих грузопотока по Северному морскому пути: «Важнейшими предметами вывоза из Сибири Северным морским путем должен сделаться, во-первых, хлеб, во-вторых, лес и, в-третьих, полезные ископаемые… Северным морским путем можно будет в самом близком будущем вывозить из Сибири сотни миллионов пудов груза, если этот путь будет теперь же хорошо изучен и в совершенстве оборудован» (1945, с. 101–102).

Обычно в большинстве случаев из экспедиций привозят результаты наблюдений, которых у Русанова в его походе

1910 года вокруг Северного острова было более чем достаточно. Но гораздо важнее, когда экспедиция ставит на повестку дня такие идеи и проблемы, которые работают на десятилетия вперед, – но это зависит уже от способностей и возможностей руководителя. Именно в этом предприятии и раскрылся талант и возможности Русанова-исследователя в полной мере, когда Северный морской путь заработал во всю свою мощь, что наиболее отчетливо сформулировал один из полярных историков: «Памятником славному полярному исследователю служит то, что его основные предложения относительно организации Северного морского пути показали свою жизненность и осуществлены в советское время» (Пинхенсон, 1962, с. 390).

Достижения экспедиции 1910 года не ограничивались перечисленным выше. Невозможно не остановиться на карте, которая в оригинале имеет длинное название «Новая Земля. Северный остров. Составил начальник Новоземельской экспедиции 1910 г. В. Русанов по существующим картам и по данным исследований с 1907 по 1910 г.». Эта карта по существу открывала новую эпоху в изучении Новой Земли, поскольку на ней впервые появились внутренние, наиболее труднодоступные территории, включая ледниковый покров. Береговая полоса Карского моря с ее ледниками стала приобретать реальные очертания, а на побережье Баренцева были нанесены открытые Русановым заливы Вилькицкого, Кривошеина, Жан и другие географические объекты.

Наконец, очертания ледникового покрова оказались «привязанными» к побережью, причем настолько точно, что позволяли позднее судить об изменениях положения фронтов ледников. Выявились северные и южные пределы ледникового покрова, а также большая часть выводных языков, включая и те, что прячутся в заливах, глубоко рассекающих сушу и не всегда заметных с моря. Так, в частности, произошло с современным ледником Кропоткина (он плохо виден с моря даже вблизи), который нанесен на карту Вылки. Еще раз отметим, что участок побережья на Карской стороне между мысом Дальним и заливом Хромченко является практически результатом совместной работы Русанова и Вылки. Карта была дополнена своеобразной лоцией под заголовком «К топографии Новой Земли», включающей описания основных объектов побережья и внутренних районов архипелага, посещенных Русановым и Вылкой.

Сразу отметим, что сделанное Русановым сразу же и безоговорочно было оценено на государственном уровне и отмечено государственными наградами тогдашней России, что, видимо, озадачивало составителей русановского сборника 1945 года в связи с цензурными соображениями, поскольку обозначилась некая коллизия между государственными и идеологическими канонами того времени, в результате чего имидж Русанова-революционера в глазах советского читателя мог быть поставлен под сомнение. Однако содержание Докладной записки архангельского губернатора Сосновского Главноуправляющему Землеустройством и Земледелием А. В. Кривошеину (в будущем премьера последнего белого правительства Юга России накануне разгрома Врангеля) интересно прежде всего именно официальной оценкой заслуг Русанова и характеристиками его сотрудников в связи с награждением. Из документа следует, что о результатах экспедиции было доложено 21 декабря 1910 года Николаю II, причем «Его Императорскому Величеству благоугодно было подробно расспрашивать меня (Сосновского. – В. К.) о деятельности названной правительственной экспедиции и выразить свое удовольствие по поводу достигнутых ею блестящих результатов». В личных наградных листках отмечались следующие заслуги награждаемых и полученные ими награды.

Среди заслуг Русанова (помимо научных) особо указано, что «правительственные Новоземельские экспедиции 1909 и 1910 годов, всецело обязаны своим успехом исключительно благодаря только его выдающимся личным качествам и самоотверженной деятельности… Что касается широкого плана экспедиции 1910 года, то он был целиком выработан Русановым… Благодаря Русанову русским властям удалось разоблачить вовремя хищническую деятельность норвежских промышленников… настоять перед норвежским правительством на выдворении их отсюда, основать в Крестовой губе русский промысловый поселок… и в результате предохранить эту исконную русскую, но, к сожалению, заброшенную нами полярную окраину от угрожающей ей печальной участи открытого русскими людьми Груманта – Шпицбергена. Признавая за отмеченными заслугами начальника Новоземельской экспедиции геолога Русанова сериозное государственное значение, позволю себе ходатайствовать о представлении к награждению орденом св. Владимира 4-й степени» (Вокруг света, 1980, №. 3, с. 41). Тем самым деятельность Русанова получила признание на высшем государственном уровне и перед ним открывалось, казалось, обширное поле деятельности на службе России.

Препаратор экспедиции Четыркин, награжденный ранее в экспедиции Козлова знаком отличия военного ордена 4-й степени за оборону стоянки путешественников от набега кочевников, получил, соответственно, орден Святого Станислава 3-й степени. Большое место в представлении было посвящено капитану «Дмитрия Солунского» штурману 2-го разряда Поспелову, начавшему морскую службу с 11 лет и который, согласно документу, «принадлежит к числу наиболее отважных и достойнейших поморов Архангельской губернии». Особо отмечалась его готовность выполнить планы Русанова по обходу Новой Земли, тогда как, «согласившись первоначально командовать судном экспедиции, штурман Смирнов, много плававший в полярных водах, отказался в конце концов от участия в экспедиции, признав ее программу «слишком рискованной и неосуществимой». Губернатор предлагал удостоить Поспелова званием почетного гражданина.

Особое место в представлении было уделено Илье Выл-ке, участнику экспедиций 1909 и 1910 годов, «который в качестве проводника участвовал в обоих экспедициях… и оказал им неоценимые услуги своим знанием Новой Земли и Карского моря, охотничьим искусством и редким для самоеда трудолюбием. Кроме того, Илья Вылка, по природе своей человек весьма неглупый – любознательный и благородный, обладает недюжинным художественным талантом… Весьма интересными и ценными также оказываются карты различных неисследованных частей Новой Земли, вычерченные Вылкою» (там же). Правда, его заслуг в качестве ледового лоцмана отмечено не было, возможно, оттого, что это подразумевалось само собой… Интересно, как документ отражает поведение людей в экстремальных условиях – сам Русанов, помор Поспелов и ненец Вылка с одной стороны – и, судя по многим признакам, на их фоне достаточно заслуженный моряк Смирнов – с другой… Думаю, что отказавшись от русановского предложения, он потом не однажды пожалел, и совсем не из-за наград… Вылку губернатор предлагал наградить нагрудной золотой медалью.

Остальные члены экипажа «Дмитрия Солунского» были представлены к серебряным нагрудным медалям за безупречное выполнение своих обязанностей в условиях лишений и опасностей ледового плавания: «Государь Император, по представлению и согласно заключения Комитета о службе чинов гражданского ведомства и о наградах, Всемилостивейше изволил пожаловать…» согласно приведенному выше представлению.

Однако в список награжденных не попали горный инженер М. М. Кругловский, его рабочий, студент-зоолог Иванов и судовой кок. Почему это произошло – не вполне понятно, хотя отсутствие ссылок на Русанова в опубликованной статье Кругловского (как и отсутствие у самого Русанова причин отказа Кругловского предоставить материалы полевых наблюдений) в последнем случае наводит на мысль о несло-жившихся отношениях.

Достижения русановской экспедиции 1910 года оценивались весьма положительно. Так, начальник Главного гидрографического управления А. И. Вилькицкий прислал следующую телеграмму: «Осведомившись из газет о благополучном возвращении экспедиции Русанова из тяжелого и отважного путешествия с еще большими дарами науки, от души поздравляю Вас с успехом и очень прошу передать мое поздравление и привет участникам славной экспедиции». Другой известный российский полярник той поры Л. JI. Брейтфус назвал успех русановской экспедиции особенным, исключительным счастьем и т. д.