Текст книги "Русанов"
Автор книги: Владислав Корякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
15 августа началось обследование полуострова Брегодовер, как и раньше, двумя отрядами; причем, учитывая сроки и расстояния, «Геркулес» мог пройти в Английскую бухту только проливом Форланнсуннет. Само по себе это свидетельствует о высоком мастерстве капитана А. С. Кучина, поскольку глубины в проливе у стрелки Сарса достигают в отлив всего 3 метра, тогда как осадка его судна составляла 2,5 метра, и это все в условиях сильных приливно-отливных течений, сопровождаемых так называемым «сулоем» – особым неприятным и опасным волнением, возникающим на границе течений.
Судя по данным Самойловича, отряд Русанова был высажен в Английской бухте, вблизи выставленного здесь заявочного столба (см. карту). Отсюда пересечь полуостров Брегодовер можно по сквозным долинам, которыми Русанов уже неоднократно пользовался в подобных случаях. Более заметен с юга при подходах с моря путь по ледникам Эдит и Ловен Восточный, который просто бросается в глаза. Однако в семи километрах западнее между горами Бьервиг (высотой 615 метров) и Стеен (730 метров) располагается более низкий и удобный перевал, которым обычно пользуются в настоящее время обитатели ближайшего поселка Ню-Олесунн и многочисленные туристы. Преодолеть оба этих перевала не сложно, тем более для такого опытного и испытанного маршрутника, каким был Русанов.
Проблема преодоления гор на полуострове Брегодовер занимала и самого Самойловича. Когда «Геркулес» обогнул полуостров Брегодовер с запада в обход мыса Квадехукен и вошел в современный залив Конгс-фьорд (у Русанова Королевский залив), Самойлович в своей статье-отчете отметил: «Мы бросили якорь в южной гавани (то есть в окрестностях современного поселка Ню-Олесунн. – В. К.), Отсюда я отправился на юг… Идя вдоль возвышенности, мы довольно быстро достигли Английской гавани… обойдя, таким образом, полуостров Брегодовер по побережью» (Самойлович, 1913, с. 34). На этом маршруте были отмечены признаки угля, следы пребывания поморов, а также четкие проявления карста в известняках. Самойлович описал также еще одну особенность здешних пород карбона, буквально бросающуюся в глаза: «Часть известняков (по сведениям современных геологов – песчаники-алевролиты. – В. К.) благодаря содержанию окиси железа окрашена в кирпично-красный цвет, и река, размывающая эту породу, несет в море совершенно красную воду» (там же, с. 34). Об обратном возвращении к судну Самойлович ничего не сообщает, но поскольку он выходил к хорошо заметному перевалу у горы Бьервиг, скорее всего он им и воспользовался для сокращения маршрута, чтобы пересечь полуостров напрямую. Видимо, сходным образом поступил и Русанов, отправившись от своего заявочного знака в Английской бухте на север по ледникам Эдит и Ловен Восточный.
Заключительный этап экспедиции проходил в крайне сжатые сроки. Рекогносцировка побережья с посещением горных предприятий в Конгс-фьорде и установкой четырех заявочных знаков в Кросс-фьорде была выполнена в четыре дня. Интересно, что заявки на берегах Кросс-фьорда были выставлены на породах Гекла-Хук, что заведомо исключает здесь наличие углей. Возможно, Русанов и его люди нашли здесь нечто, чего не оказалось на Земле Принца Карла.
Уже 20 августа «Геркулес» вышел для выполнения гидрологического разреза длиной в 150 километров к западу от входа в Конгс-фьорд. (Сходные наблюдения с борта «Веслеме» здесь выполнил Нансен на три недели раньше.) Во время этих работ, как изящно написал Самойлович, «разрешился вопрос об отъезде в Россию зоолога Сватоша и меня, как окончивших свои работы на Шпицбергене, а также боцмана Попова, заболевшего во время плавания» (там же, с. 36). 23 августа экспедиция на «Геркулесе» подошла к низкому мысу Финнесет и бросила якорь у норвежской радиостанции. На борт стоявшего поблизости огромного по сравнению с «Геркулесом» туристского парохода поднялись три порядком обросших человека в потрепанной экспедиционной одежде. Когда спустя некоторое время «Геркулес» направился в открытое море, они долго махали ему вслед, еще не подозревая о том, что видят крохотные фигуры своих товарищей на его палубе в последний раз.
На норвежской радиостанции осталась телеграмма: «Исследования на Шпицбергене закончены, вся программа выполнена, поставлено 28 заявок. Собраны палеонтологическая, зоологическая и ботаническая коллекции. Обследована вся горная промышленность Шпицбергена. Много льдов. Иду на восток. Русанов» (Русанов, 1945, с. 301).
На следующий день у низкой косы бросила якорь яхта Нансена, также завершившего работу в полярных водах. Встреча полярников так и не состоялась, хотя год спустя их маршруты едва не пересеклись в ледовых просторах Карского моря.
Глава 12. Пойти и не вернуться
…Пойти, открыть и пропасть.
Р. Киплинг
Уже тот далеко ушел на восток,
Не оставив на льду следа.
Н. Тихонов
…Иду на восток – вот лейтмотив всех действий Русанова в попытке разгадать тайну его исчезновения. Слишком мало, чтобы создать более или менее удовлетворительную версию, объясняющую исчезновение метеора, прочертившего сумрачный арктический небосвод от горизонта до горизонта и оставившего во мраке полярной ночи свой след, который сохраняется до сих пор как пример верности избранному долгу, научного успеха и нестандартных решений, поражающих воображение его последователей уже почти на протяжении века. И еще – готовностью оплатить свой выбор самой высокой ценой…
В развитии описанных ниже событий нет ничего сколько-либо неожиданного. При внимательном изучении оставшихся немногочисленных документов обнаруживается полное сходство с экспедициями 1909–1911 годов, когда Русанов выдвигал в противовес официальным свои собственные программы, более обширные и, несомненно, более сложные, – стиль максималиста, привыкшего работать на пределе возможного. Только на этот раз предупреждение для высокого начальства прозвучало еще более отчетливо, если не вызывающе, о чем читателю известно по предшествующей главе. Таким образом, Русанов из своих намерений не делал секрета, как и не брал обязательств. На это обратил внимание, возможно, самый дотошный из биографов Русанова В. М. Пасецкий, отметив, что указанное намерение тот «не конкретизирует, не приурочивает к 1912 году, а как бы намечает на будущее» (1961, с. 135), с чем невозможно не согласиться. Не случаен, разумеется, зимовочный запас продовольствия, как и неоднократные предупреждения самого Русанова о возможности зимовки. Нет ничего неожиданного и в реакции руководства – в 1910 году губернатора Сосновского, а в 1912-м – высоких чиновников из министерств иностранных и внутренних дел, которые, имея лишь общее представление об арктических делах, препоручают окончательное решение своему бывалому протеже, целиком полагаясь на его опыт и знания. Поэтому те, кто говорят о каком-то неожиданном развитии событий после завершения работ на Шпицбергене, или искренне заблуждаются, или заведомо игнорируют известные факты, которых действительно немного.
Ограниченность информации о последнем походе Русанова требует предельной осторожности в воссоздании финала его последнего предприятия, начиная с того момента, когда 24 августа горы Шпицбергена растаяли в тумане за кормой «Геркулеса». Пока определенно можно утверждать о двух событиях.
Первое – достижение «Геркулесом» Новой Земли в последний день августа подтверждается телеграммой, оставленной Русановым в Маточкином Шаре и переданной с попутным рейсовым судном на Большую Землю:
«Юг Шпицбергена, остров Надежды окружены льдами. Занимались гидрографией. Штормом отнесены южнее Маточкина Шара. Иду к северо-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направляюсь к ближайшим по пути островам: Уединения, Новосибирским, Врангеля. Запасов на год. Все здоровы. Русанов» (Визе, 1948, с. 108). Эта телеграмма была доставлена «Ольгой Константиновной» в Архангельск и 4 сентября (23 августа старого стиля) 1912 года поступила к управляющему делами архангельского губернатора Г. А. Садовскому достаточно быстро – всего за четверо суток. Еще трое суток ушло на ее изучение, прежде чем она проследовала дальше по адресу, отнюдь не официальному, – А. И. Стюнкелю, родственнику одного из чиновников Департамента общих дел МВД. О реакции директора этого департамента А. Д. Арбузова, который курировал всю подготовку последней русановской экспедиции, или М. М. Пуришкевича ничего не известно. Спустя месяц, 27 сентября текст телеграммы появился в газете «Новое время». К этому времени наверняка уже были опрошены вернувшиеся в Россию P. JI. Самойлович и 3. Ф. Сватош, которые ничем не могли помочь чиновникам МВД, поскольку Русанов с ними своими намерениями не поделился.
На переход со Шпицбергена до Маточкина Шара «Геркулес» затратил практически восемь суток, видимо, напрямую, поскольку по совокупности сведений кромка льда в Баренцевом море в то время располагалась на 76 градусе северной широты. Почти сорок лет спустя пребывание Русанова в Маточкином Шаре, по рассказам принимавших его ненцев, описал в своих воспоминаниях Вылка – он не мог оставаться равнодушным к судьбе человека, сделавшего для него так много.
«Судно “Геркулес” по прибытии в бухту Поморскую встало на якорь примерно в 500 метрах от берега. Русанов и другие члены экипажа добирались до берега шлюпкой. В становище Маточкин Шар Русанов больше всего находился у местного населения. В момент ухода последней шлюпки к борту своего судна в теплой и дружеской обстановке прощался с местными жителями, собравшимися проводить в дальний путь своего самого близкого друга – друга ненцев… Собрались все: мужчины (9 человек), женщины (8 человек) и дети (5 человек) бухты Поморской на берегу. В момент от-швартования шлюпки от берега все взрослое население из боевого оружия дало троекратный салют в честь отбытия своего незабываемого друга и неутомимого исследователя Арктики Владимира Александровича Русанова. Когда судно “Геркулес” уходило в море все дальше и дальше, жители бросились в гору, чтобы еще раз приветствовать и пожелать Русанову и его спутникам счастливого плавания.
Необходимо указать, что погода в тот момент не благоприятствовала путешествию Русанова, так как еще до проводов его на борт судна поднялся сильный восточный ветер, от которого даже стоявшее на рейде судно “Геркулес” дало большой крен на борт, и все жители становища Маточкин Шар вместе с Русановым удивлялись такому случаю. Хотя день был ясный, но над горами острова Новой Земли было много “сердитых” облаков, предвещавших нехорошую погоду. Пролив был чист и льдин не было. Здесь хочу пояснить в отношении еще наших старых примет: если подул восточный ветер и над горами появились белые облака, это значит, что из Карского моря приближается к берегам острова ледяной покров (разбитые льдины).
Отец мне рассказывал, что Пеанов, уходя в далекое плавание на шлюпке до своего судна “Геркулес”, все время махал своей шляпой провожающим его жителям и находился в необычайно хорошем настроении» (Пасецкий, 1971, с. 204–206).
Отметим пока лишь своеобразный стиль старого ненца (в момент написания письма ему было около семидесяти лет, причем после описанных в нем событий прошло более сорока), некоторую «заштампованность» и, видимо, определенную редакционную правку при публикации. Тем не менее описанные обстоятельства (в частности, начало боры при отходе судна со всеми сопутствующими ей признаками) даны совершенно отчетливо и не случайно – погодные условия играют в жизни новоземельцев значительно большую роль, чем для горожанина средней полосы России. Скорее всего, бора ускорила выход «Геркулеса» в свой последний рейс. Указание, что «судно уходило в море все дальше и дальше» с учетом конкретного мышления ненцев свидетельствует, что оно направилось именно в Баренцево море по западному берегу Новой Земли, а не в пролив Маточкин Шар к востоку, навстречу стоку, требовавшему сложной лавировки.
Второе, также очевидное событие, теперь не оставляющее сомнений, – достижение «Геркулесом» берегов Таймыра – было доказано находками гидрографов Главсевморпути в самом конце полевого сезона 1934 года, причем далеко в стороне от линии маршрута, обозначенного в последней телеграмме с Новой Земли.
Свидетельство пребывания участников экспедиции Русанова у таймырского побережья было получено при следующих обстоятельствах. В навигацию 1934 года гидрографическая партия А. В. Лютостанского из Сибирского гидрографического управления на боте «Сталинец» работала в шхерах Минина на востоке Пясинского залива. Район оказался сложным, часть островов и побережья была нанесена на карты схематично, а часть вообще отсутствовала. Когда между островами Кравкова и Рингнеса был обнаружен новый, неизвестный небольшой по размерам остров, на него была высажена группа топографа А. И. Гусева, который в процессе съемок обнаружил в его центральной возвышенной части столб высотой 2–2,5 метра, обложенный у основания грудой камней высотой около метра. Столб оказался в средней части затесанным, а на месте затеса была аккуратно вырезана надпись «Геркулес 1913». Он был установлен примерно на высоте 30–40 метров над уровнем моря. Вблизи были найдены также поломанные старые нарты и цинковая крышка от патронного ящика. Гусев разобрал каменную груду в надежде обнаружить какой-то письменный документ, однако его ожидания не оправдались. Засечками он определил положение находки: 75 градусов 42 минуты северной широты, 88 градусов 18 минут восточной долготы.
Вскоре на другом небольшом безымянном островке примерно в 80 километрах южнее в районе зимовья охотников Колосовых другой топограф со «Сталинца» Михаил Иванович Цыганюк 10–11 сентября наткнулся на остатки смерзшейся одежды, поломанный фотоаппарат «Кодак», горный компас с разбитым стеклом, дробовые патроны 16 калибра, остатки ружья и якобы два документа – мореходную книжку на имя Александра Спиридоновича Чукчина, окончившего Патрикеевское мореходное училище, а также справку о прохождении судовой службы, выданную Василию Григорьевичу Попову, датированную тем же годом, помимо нескольких визитных карточек. Эти сведения были опубликованы Н. Литке в «Известиях Государственного географического общества» (вып. 67, № 2 за 1935 год) со следующим заключением: «Совпадение дат столба “Геркулес” с датами документов позволяет сделать предположение, что удалось обнаружить район пребывания и, видимо, гибели экспедиции Русанова (столб, документы, одежда, шалаш). Все вышеуказанные вещи находятся пока у топографа Цыганюка, сотрудника Сиб ГУ, но телеграфно их предписано переслать в Ленинград…
Все вышеизложенное составлено на основании личного расспроса тт. Розанова и Руденко, лично видавших все вещи и лично говоривших с топографами Цыганюком и Гусевым» (Литке, 1935, с. 257). Добавим, что С. Д. Руденко – капитан гидрографического судна «Циркуль», а М. П. Розанов – начальник зверобойной Карской экспедиции, люди с положением и кругозором, очевидно, способные оценить значение подобных находок.
Казалось, разгадка русановской тайны близка – если уж стали доступными такие личные документы, как мореходная книжка Чукчина, то обнаружить все остальное, в первую очередь дневниковые записи участников отчаянного предприятия, – вопрос ближайшего будущего. Однако, к общему разочарованию, чего-либо подобного в акте приемки обнаруженных документов на постоянное хранение во Всесоюзный арктический институт не значится, причем особо отмечено, что найденные бумаги «настолько неясны и неполны, что не дают представления о содержании их текстов за исключением: 1) одной карточки (фотографии. – В. К.) “Георгий Николаевич Александров”, наклеенной на почтовую карточку, на которой осталось изображение дома с садом на берегу реки или моря; 2) части текста одного документа, содержащего слова: “Василью Григорьеву Попову в том, что он плавал на вверенном мне пароходе ‘Николай’ Д. И. Масленникова в должности матроса навигации 1911 года с 1 марта по 20 декабря 1911 г.”; 3) ясного оттиска почтового штемпеля “Архангельск 13. 4. 08”; 4) сохранившегося адреса на почтовой карточке “становище Териберка, Александру Петровичу Чукчину”; 5) текста истлевшей визитной карточки “Зенон Францевич Сватош”». И это все!
Однако сведения о находке мореходной книжки одного из членов экипажа «Геркулеса», увы, попали во многие серьезные публикации и стали чуть ли не главным доказательством в пользу версии гибели экипажа, поскольку, мол, подобные документы их владельцы берегут до последней крайности. Все правильно, кроме самого главного – столь убедительного документа на месте находок не оказалось, а то, что было обнаружено, носит настолько случайный характер, что наводит на мысль о сортировке с целью отбора необходимого для дальнейшего пути. Важный урок на будущее – информация, полученная из вторых рук, к сожалению, не может претендовать на достоверность – это не более чем некая ориентировка для дальнейшего поиска. Такой вывод следует из публикации Н. Литке.
Виднейший специалист в области полярных льдов и одновременно по истории изучения Российской Арктики член-корреспондент Академии наук В. Ю. Визе следующим образом интерпретировал результаты находок: «Сделанные “Сталинцем” и “Торосом” находки доказывают, что “Геркулесу”, несмотря на исключительно тяжелое состояние льдов в Карском море в 1912 году, все же удалось проникнуть далеко на северо-восток этого моря. Около берега Харитона Лаптева судно, по-видимому, было вынуждено зазимовать, а может быть, его раздавили льды. Выждав окончание полярной ночи, Русанов и его спутники, очевидно, направились пешком на Енисей, причем, весьма вероятно, двигались отдельными группами. Обнаруженный на острове Попова – Чукчина лагерь, был, по-видимому, одной из последних стоянок уже сильно ослабевших путников» (1948, с. 109).
На таком скудном информационном фоне любые детали приобретают важнейшее значение, и немало их содержится в письме второго помощника капитана «Сталинца» А. В. Ма-рышева в Архангельский краеведческий музей, отправленном также почти двадцать лет спустя после описанных событий:
«После рассказа Цыганюка о своей находке Гусев рассказал о своей. В кают-компании “Сталинца” возникли горячие дебаты, в результате которых стало ясно, что судно открыло следы экспедиции Русанова. Старший помощник капитана Ржевский-Бондырев и я неоднократно просили начальника отряда Лютостанского разрешить кому-нибудь из нас высадиться на остров Попова – Чукчина и произвести на нем детальные поиски и сбор предметов. Лютостан-ский, будучи очень ограниченным человеком, не придал должного значения находкам Гусева и Цыганюка (“Мало ли в Арктике людей гибло!”) и в нашей просьбе нам отказал. Таким же ограниченным человеком оказался и капитан “Сталинца” Дубровин, не поддержавший нашей просьбы и не высадивший одного из нас на поиски своей властью. Этим поиски были остановлены на два года.
По окончании плавания я вернул Цыганюку его находки, которые в конце концов попали в Музей Арктики в Ленинграде…
В 1936 году слухи о нахождении “Сталинцем” следов экспедиции Русанова дошли до Арктического научно-исследовательского института. Его директор, профессор Р. Самойлович, пригласил меня для информации. Кроме устного доклада, я дал Самойловичу письменный (который нигде не фигурирует в качестве документа. – В. К.), в котором подробно было изложено о находках Гусева и Цыганюка, а также были изложены соображения о судьбах экспедиции Русанова. Самойлович повздыхал о трагической судьбе экспедиции Русанова, но вопреки моим ожиданиям ничего конкретного об организации поисковой экспедиции не сказал. Больше я с Самойловичем не встречался.
В результате чьих усилий я не знаю, но осенью 1936 года гидрографическому судну “Торос”, находившемуся в ведении Гидрографического управления Главсевморпути, уходившему из Архангельска на автономную зимовку в архипелаге Норденшельда в Карском море, было поручено произвести поиски на острове Попова – Чукчина. Капитаном “Тороса” был В. А. Радзиевский, начальником экспедиции Н. Н. Алексеев.
“Торос” подошел к острову Попова – Чукчина в конце навигации и не располагал временем на детальные поиски, к тому же мне кажется, ни Радзиевским, ни Алексеевым, торопившимся к месту намеченной зимовки, не придавалось значения поискам в историческом смысле.
Остров был прочесан цепью людей. Все находки, в том числе донесения Русанова, которые были найдены в смерзшемся состоянии, были упакованы в яшик и с л/п “Георгий Седов” отправлены в Ленинград. Какие реликвии, кроме донесения Русанова, были тогда найдены, мне неизвестно (подчеркнуто мной. – В. К.). Все документы превратились в труху и в Арктический музей в Ленинграде попал лишь автограф от донесения. На этом единственном разе официальные поиски экспедиции закончились» (Пасецкий, 1971, с. 9–10). Видимо, в процессе этого посещения гидролог П. П. Рахманов нашел блокнот с автографом работы В. А. Русанова «К вопросу о Северном пути через Сибирское море». Можно лишь предполагать, что исследователь намеревал обобщить опыт плавания 1912 года.
В 1938 году уже в качестве капитана гидрографического судна «Профессор Визе» А. В. Марышев снова посетил остров Попова – Чукчина в поисках следов экспедиции Русанова, однако каких-либо ее признаков не обнаружил и пришел к выводу, что «по-видимому, торосовцы в своих поисках разворошили весь плавник и этим уничтожили место лагеря русановцев» (там же, с. 11), что не исключено. Этот моряк оставил описание острова, которое приводится ниже:
«Остров Попова – Чукчина состоит из двух возвышенностей, покрытых тундрой и соединенных между собой галечным перешейком, покрытым массой плавника, среди которого и был лагерь Чукчина и Попова. На перешейке острова имеется озеро, у которого и был расположен лагерь.
При посещении этого острова в 1938 году я обратил внимание, что обрывки одежды вели к озерку. Но озерко тогда было покрыто льдом. Я полагал, что в озерке найду останки Чукчина и Попова, поэтому я посетил в 1941 году этот остров. Озерко оказалось сухим, и на его дне я нашел головку норвежского сапога с горбатым носком, голенище которого, по-видимому, съедено песцами, и выцветшие обрывки синего свитера. Эти предметы я передал сотруднице Вашего музея в конце 1941 года после возвращения “Якутии” в Архангельск» (там же, с. 11–12).
Свою информацию Марышев также дополняет услышанными им сведениями о находке изъеденного ржавчиной винчестера на острове Колосовых (соседнего с островом Попова – Чукчина), а также находками в 1941 году костей, которые он принял за человеческие.
Однако вся эта, казалось бы, весьма ценная информация целиком опровергается специальным письмом М. И. Цыганюка, которое хранится ныне в фондах Музея Арктики и Антарктики, утверждавшего, что «никаких донесений Русанова, упоминаемых Марышевым в своей записке, в действительности найдено не было… Донесения Русанова, якобы найденные “Торосом”, не что иное, как выдумка Марыше-ва». Очевидно, эти взаимоисключающие свидетельства возвращают нас в 1934 год, когда выяснился сам факт пребывания последней русановской экспедиции у таймырского побережья, ровным счетом ничего не проясняя в судьбе участников экспедиции, причем целый ряд, казалось бы, убедительных обстоятельств со временем не только не получил подтверждения, а был опровергнут. Например, экипажем «Тороса» в Музей Арктики были переданы кости, которые под инвентарным номером 657 хранились в качестве человеческих останков вплоть до 1972 года. Однако специальная экспертиза в составе кандидата биологических наук Е. И. Кузьминой, кандидата географических наук В. А. Троицкого и главного хранителя фондов В. В. Кондратьевой актом от 22 июля того же года на основании заключения специалистов Зоологического музея Академии наук СССР признала их принадлежащими… кольчатой нерпе…
По нашему мнению, описанные находки подтверждают первоначальные планы Русанова плыть именно к Енисею, куда, видимо, его не допустили льды. Тем самым он почти выполнил свое намерение. Что касается пунктов, перечисленных в тексте последней телеграммы, оставленной на Новой Земле, то для понимания их появления в указанном документе остается переадресовать читателя к работам Русанова «О Северном морском пути в Сибирь» (особо фраза «Гольфстрим поднимается от острова Вилькицкого вдоль се-веро-западных берегов Азии по направлению к мысу Челюскина» (1945, с. 82) или «Возможно ли срочное судоходство между Архангельском и Сибирью…», где ключевая фраза «это течение медленно передвигает полярные льды от северных сибирских берегов к Гренландии» (там же, с. 66). Таким образом, отмеченное течение, по мнению Русанова, омывает острова, перечисленные в его телеграмме из Маточкина Шара, к которым он и намеревался направиться, «если погибнет судно», чего не понимали многие полярные историки, приписывая ему якобы пропуск частицы «не» в последней телеграмме от М. С. Боднарского до Д. И. Шпаро с А. В. Шумиловым.
Выделение этих двух главных опорных событий позволяет лучше понять неудачи проводившихся поисков. Все, что лежит между отплытием с Новой Земли и первыми находками у таймырского побережья, – это, видимо, десятки независимых друг от друга сюжетов, из которых складываются, как из рассыпанной мозаики, наши попытки обретения истины применительно к судьбе одного из самых значительных русских полярников. Состояние проблемы заставляет нас использовать все, что может пригодиться в будущем, тем более что сейчас невозможно определить, какое звено окажется решающим. В отличие от других полярных исследователей, трагический финал которых нам понятен (Циволька, Пахтусов, Седов и т. д.), судьба Русанова и после гибели не дает успокоиться нашей памяти, будоражит наши души, будит наш интеллект в стремлении разгадать загадку его исчезновения.
Не станем упрекать наших предшественников в потере времени. В сходных условиях поиски Франклина начались значительно позже после получения последних известий, чем поиски Русанова. А что касается всего последующего – Арктика умеет хранить свои тайны, и примеров тому множество. Так, мы, например, не знаем до сих пор всего, что сопутствовало гибели двух экипажей (почти 150 человек!) экспедиции Франклина полтора века назад. Вероятно, никогда не узнаем финала дрейфа «Святой Анны», не знаем, где и когда прервался последний полет Амундсена, как и многого другого. И тем не менее суждения многих специалистов в связи с исчезновением Русанова, включая также многочисленные гипотезы и домыслы, игнорировать нет оснований.
Из полярных корифеев о возможной судьбе Русанова первым высказался сам Нансен, к мнению которого все заинтересованные лица не могли не прислушиваться. Полярные пути-дороги Нансена и Русанова в первый раз почти пересеклись вблизи норвежской радиометеостанции на мысе Финнесет у южной окраины современного Баренцбурга на Шпицбергене. Значение этой едва не состоявшейся встречи Нансен понял, когда до него дошли слухи об исчезновении Русанова, и пожалел, что не смог переубедить упрямого русского. Думаю, что последнее сомнительно по двум причинам – Русанов едва ли поделился с ним своими намерениями да и едва ли поддался уговорам. Не тот случай и не та личность…
По мнению Нансена, «Русанов возымел несчастную идею, что благодаря впадающему в море Гольфстриму на востоке севернее Новой Земли должны находиться открытые водные пространства, которые и представляют самый верный и легкий путь к сибирским берегам. Он, очевидно, упустил из виду, что опыт прошлых лет указывает как раз обратное… С тех пор никто больше не слыхал об экспедиции. Быть может, судно было затерто льдами и стало дрейфовать на север, где и погибло, подобно “Святой Анне” – судну другой русской экспедиции под руководством Брусилова, в том же году застрявшего во льдах Карского моря…
Этот год был отмечен целым рядом несчастных экспедиций. Погибла германская экспедиция Шредер-Шранца, затем две русские экспедиции – Русанова и Брусилова, а еще одна русская экспедиция терпела бедствие на Земле Фран-ца-Иосифа, но эту экспедицию в конце концов удалось спасти.
Многовато для одного года! Причина этих неудач, по-видимому, в господстве уэлмановского газетного духа времени (как я назвал бы это), преуменьшавшего действительные трудности полярных экспедиций» (1938, с. 374–376).
Расшифруем отдельные положения, высказанные Нансеном, поскольку то, что было очевидно для его современников, спустя век уже требует пояснений. Начнем по порядку.
Во-первых, откровенно говоря, суждения Нансена по поводу открытой воды севернее Новой Земли на пути в Сибирь и противоположного опыта прошлых лет просто непонятны – не мог же он не знать о многочисленных плаваниях своих земляков, норвежских зверобоев, от которых и стало известно впервые о необычной ледовой обстановке на севере Карского моря. Во-вторых, оба исследователя – и Русанов, и Нансен, высказываясь по поводу одной и той же проблемы, не обладали всей полнотой необходимой информации, и уже поэтому ожидать совпадения в их суждениях невозможно. В-третьих, дрейф «Святой Анны» имел самое непосредственное отношение к поискам Русанова, а также к взглядам Русанова на ледовый режим Карского моря.
Летом 1912 года, то есть практически одновременно с Русановым, капитан «Святой Анны» Г. Л. Брусилов в своем стремлении пройти по Северному морскому пути вошел в Карское море через Карские Ворота к югу от Новой Земли (наиболее сложный вариант по Русанову), и у берегов Ямала попал в смертельную ловушку. Дрейфом льдов беспомощное судно буквально поволокло в Центральный Арктический бассейн, откуда в конце концов из всего экипажа уже на Земле Франца-Иосифа к людям вышло всего два человека, которые и рассказали о том, что произошло.
Такое развитие событий оказалось полной неожиданностью для современников, и трагический финал обрел мистический оттенок. В самом деле – из четырех предшествующих известных случаев дрейфа («Димфна» и «Варна» – в 1882–1883 годах, «Мечта» – в 1900-м и «Бельгика» – в 1907-м) он проходил или на юг вдоль побережья Новой Земли, или по часовой стрелке с выносом в Карские Ворота. Тогда не знали, что система дрейфа на юге Карского моря не остается постоянной. В 1912 году она оказалась разомкнутой, одновременно с усилением северной составляющей, что и решило судьбу «Святой Анны».
В недавнем прошлом проверка теории практикой в условиях Арктики нередко оплачивалась человеческими жизнями, как это произошло в конце концов и с самим Русановым, даже если он подтвердил правоту своих научных взглядов выходом к Таймыру… Однако развитие событий на Таймыре было за пределами его теоретических разработок и остается тайной, не поддающейся пока разгадке. Он превзошел по степени проникновения в природный процесс самого Нансена. Отметим, что последние русановские находки были сделаны всего в 350 километрах восточнее Диксона, совсем немного по арктическим понятиям. Однако любой опытный полярник со стажем или полярный историк напомнит, как один из спутников Амундсена погиб всего в четырех километрах от жилья на острове Диксон, когда у него за спиной осталось восемьсот, – Арктика способна нарушить самые логические построения и доводы, это несомненно.
