Текст книги "Русанов"

Автор книги: Владислав Корякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Однако на общем фоне благожелательных отзывов и дружеских поздравлений иной раз появлялись отклики, вызывавшие недоумение. Так, в «Иллюстрированном прибавлении» к «Московскому листку» (№ 17 за 1911 г.) появилась статья В. П. Врадия, посетившего Новую Землю на рейсовом судне и на этом основании посчитавшего себя знатоком новоземельских проблем. Возможно, В. А. Русанов не обратил бы внимания на суждения этого дилетанта, если бы не прямые выпады низкопробного писаки: «Что касается последней экспедиции г. Русанова, то его обход северной части Новоземельского острова (? – В. К.) был чисто случайным (в программе он не значился), и вся заслуга в этом деле принадлежит умению капитана масленниковского судна… По выражению архангельских жителей, сам г. Русанов был перевезен вокруг Новой Земли (? – В. К.) вполне пассивно и случайно, – “как мешок”, говорят архангельцы».

Чтобы у читателя не возникло сомнений в его объективности, свой ответ Русанов (1945, с. 394–395) начал с «открытий» новоявленного «полярника», снабдив их собственным хлестким комментарием. По поводу сообщения Врадия о горьком вкусе полярной ивы Русанов отметил, что оно «особенно ново и ценно, так как, кажется, никто из ботаников не пытался изучать новоземельскую иву с гастрономической точки зрения». Что касается использования ослов в условиях Новой Земли, то, по мнению Русанова, «всякий, кто хоть раз видел ослов и Новую Землю поймет, насколько первые малопригодны для второй» и т. д. Окончательный вывод – «по мнению г. Врадия, можно также случайно совершать полярные экспедиции, как терять носовые платки» – не требует комментария. Просто, конкретно и с достоинством, строго в стиле русского интеллигента, не больше и не меньше… Однако выпады вроде описанного были все же исключением.

Вместе с Русановым на Большую Землю прибыл и Илья Вылка. Сосновский на казенный счет отправил его в Москву для обучения премудростям Большой Земли, которые могли бы пригодиться талантливому ненцу в жизни на краю света. Представляя Вылку будущим учителям, Русанов выдал своему помощнику следующую аттестацию: «Он читает книгу природы так же, как мы с вами читаем книги и газеты… В экспедициях он незаменим как помощник и проводник; человек он смелый, отважный, решительный».

В Москве Вылка легко одолел четыре правила арифметики, познакомился с географией, основными правилами русского языка, освоил топографическую съемку, набивку чучел – многое из того, что могло ему пригодиться на Новой Земле. Довольно быстро Переплетчиков убедился, что его ученик быстро подмечает свойства и характер окружающих, одновременно отличаясь деликатностью и характерным ассоциативным мышлением. Так, скопление народа в модном магазине он назвал «птичьим базаром», а свое пребывание в Москве – зимовкой. На домашнем представлении по Чехову ненец покинул помещение, считая, что своим смехом оскорбит присутствующих.

В занятиях живописью он проявил себя незаурядным и талантливым самородком – надо было только обучить его технике, умению разбираться в красках, а не пользоваться тем, что оказалось под рукой, и т. д. и т. п. Забегая вперед, лишь отмечу, что, возможно, благодаря Русанову и московским художникам В. В. Переплетчикову и А. Е. Архипову мы можем познакомиться с творчеством Вылки в музеях Питера и Архангельска, даже если оно вызывает неоднозначные оценки. Однако ничего подобного в нашем искусстве нет, и уже одно это позволяет ему занимать свою особую нишу в богатейшей российской палитре художников разных толков и направлений. Разумеется, Вылка во время пребывания в Москве усвоил и многое другое, полезное для себя. Получилось так, что, вернувшись на Новую Землю в составе экспедиции Русанова в 1911 году, по семейным обстоятельствам Вылка уже не смог продолжить свое образование на материке.

Известия об исследованиях Русанова в Арктике заинтересовали научную общественность обеих столиц. Отчет В. А. Русанова о его последних исследованиях состоялся в штаб-квартире Географического общества в конце января 1911 года в Петербурге, причем сопровождался показом диапозитивов. К сожалению, в бумагах общества не обнаружено протоколов этого заседания. В Москве он выступал в Большой аудитории Политехнического музея неделей раньше, видимо, по приглашению виднейшего географа того времени академика Д. Н. Анучина. Его выступление (отчет о котором был опубликован журналом «Землеведение», 1910, кн. IV, с. 101) интересен планами на будущее, которыми Русанов поделился со слушателями: «В заключение докладчик познакомил с проектом санной экспедиции от Крестовой губы до мыса Желания через весь Северный остров, рассчитанный на три месяца, и указал на те препятствия, какие могут при этом встретиться». Этому замечательному проекту, увы, не дано было осуществиться, поскольку ближайшие интересы России на Новой Земле потребовали другого.

Глава 9. Вокруг южного острова

 
У всех навигаций единый закон
Грузиться и плыть напролом.
 

Н Тихонов

 
Не собьет меня с пути никто
Некий Nord моей душою правит
Он меня в скитаньях не оставит,
Он мне скажет, если что: не то
 

И Бунин

Тяжелое и непростое дело для полярника – пытаться совместить личную жизнь с профессией. В письме от 27 февраля 1911 года в Орел Русанов поделился с родными планами на будущее:

«Сообщаю вам очень важную для меня новость: у меня есть невеста и мы предполагаем устроить свадьбу после моего возвращения из предстоящей экспедиции на Новую Землю… Профессора Сорбонны хорошо знают мою невесту, так как она окончила по естественному факультету и теперь приготовляет тезу (диссертацию. – В. К.) по геологии на степень доктора естественных наук. Кроме того, она занимается еще и медициной, хочет быть врачом, хотя я ей не очень советую брать на себя так много дела. До сих пор еще ни одна женщина во Франции не делала доктората по геологии – моя жена будет первая. Таким образом, мне судьба дала очень умную, красивую и молодую жену-француженку, ее зовут Жюльетта Жан. Жюльетта может сделать честь самому изысканному салону. Она прекрасно воспитана, знает музыку, понимает живопись и знает иностранные языки, особенно английский. И при всем том она нисколько не избалована и умеет работать. По религии она протестантка, а по происхождению – южанка, с черными, как смоль, волосами. Ростом она почти с меня. Иметь такую жену – счастье, которое далеко не всегда и не всякому может выпасть на долю. Наконец кончится моя печальная, одинокая жизнь!.. Франции я обязан всем: она дала мне знания, научила работать, и, наконец, теперь она дала мне одну из лучших дочерей своих» (1945, с. 387).

Разумеется, родные в Орле быстро припомнили строки в послании из далекого 1907 года с сообщением о том, как

«мы четверо – двое студенток и двое студентов – составили группу, занимаясь геологией» (1945, с. 381), благо указание «я знаком с моей невестой четыре года» хорошо совпадало с последней датой. Так или иначе, в перспективе наметилась смена жизненных планов, включая переезд матери и отчима в Париж вместе с сыном Шурой. Разумеется, последовала дополнительная информация о достоинствах будущей половины: «Если бы я не знал, что у нее очень хороший характер, то я не предложил бы жить всем вместе. Француженки, воспитанные в хорошей семье, получают строгое воспитание вообще и привыкают повиноваться сначала родителям, а потом и мужу… Ее знания являются для меня в высокой степени полезными и необходимыми. Никогда я один не смог бы сделать то, что легко могу делать теперь, работая совместно. Научная ценность нашего союза неоценима, громадна… Профессора очень довольны моим выбором. Мне говорят, что с такой женой я буду счастлив. Со всех сторон я слышу о ней самые хорошие отзывы» (там же, с 387). У полярного исследователя наметились очень важные перемены в личной жизни. Он писал в Орел, что «несмотря на такой успех, я ясно увидел, что в России мне нечего делать. Я буду работать для России и дальше, но жить там я не могу и не хочу. Решено, что я навсегда и окончательно поселюсь в Париже» (там же). Такой вот непростой выбор, на который он, несомненно, имел свое право…

В подтверждение своих намерений летом 1911 года он возвращается в Архангельск, поскольку Главное управление земледелия и землеустройства весной того же года вновь отпустило средства на очередную новоземельскую экспедицию, на этот раз для обследования южного побережья Новой Земли, в первую очередь Петуховского Шара с окрестностями для будущей колонизации. Как и прежде, Русанов выдвигал собственную программу – обследование Карского побережья Южного острова с последующим завершением маршрута в Маточкином Шаре. Это был смелый, но разумный шаг, позволявший избежать затрат времени на возвращение по уже пройденному пути к месту первоначальной высадки с рейсового судна в Белушьей губе. Подобного варианта Русанов старательно избегал после плавания к полуострову Адмиралтейства в 1909 году. Если, конечно, позволят льды Карского моря – но убедиться в этом можно было только в самом Карском море.

Ледовый режим этого таинственного моря, непредсказуемый для мореплавателей того времени, оставался одной из проблем, интересовавших Русанова, и, конечно, он старался наращивать свой морской опыт. В случае тяжелых льдов вариант возвращения в Белушью губу оставался, но в качестве вынужденного решения, поскольку существовала опасность ледовой пробки в южных новоземельских проливах. Очевидно, следовало быть готовым к любому повороту событий в стремлении не упустить благоприятный шанс.

Отпущенные средства ограничивали возможности исследователя как в выборе транспорта, так и персонала. На этот раз Русанов решил воспользоваться моторной лодкой под названием «Полярная» десяти метров длиной с осадкой менее метра и грузоподъемностью примерно в пять тонн с двигателем «болиндер» мощностью в пять лошадиных сил: для обследования неизвестных фарватеров среди массы малоизвестных островов и скал это было самое подходящеее судно. Другое дело – открытое восточное побережье Южного острова, однако опыт предшественников (прежде всего поход П. К. Пахтусова в 1833 году) позволял надеяться на успех и в этом районе архипелага. Необходимого груза оказалось так много, что он не умещался в «Полярной», пришлось взять с собой фансбот – промысловую лодку норвежской конструкции, чтобы тащить его за собой на буксире. Для работы на ограниченных, защищенных от волнения акваториях решили использовать разборную байдарку фирмы «Бертон», вполне оправдавшую себя. Численность экспедиционного состава (помимо самого Русанова всего два матроса, а также ссыльный из Онеги Э. П. Тизенгаузен в качестве топографа и метеоролога и мастер на все руки Вылка) соответствовала размерам судна.

6 июля «Королева Ольга Константиновна» оставила рейд Архангельска и спустя двое суток по спокойной погоде была уже у берегов Новой Земли, встретив на подходе к Белу-шьей губе полосу льда, которую преодолела без приключений. В процессе плавания Русанов обсуждал проблемы освоения Русского Севера с одним из пассажиров – вице-адмиралом Бирюлевым. Из Белушьей губы он отправил отчиму письмо следующего содержания:

«Дорогой мой Андрей Петрович!

Уже теперь нас окружают льды, которые могут не пустить нас далеко или заставят, может быть, даже провести эту зиму на Новой Земле. К такой зимовке я вполне подготовлен, так что за мою участь нисколько вы с мамочкой не бойтесь. Только в случае моей зимовки я бы просил из оставшихся моих ста рублей уплатить раз в три месяца за мою квартиру (теперь до осени уплачено), переслав деньги с просьбой…

моей невесте, адрес которой Mademoiselle Jean, 17, Boulevard Port-Royal 17, Paris. Это недалеко от того дома, где мы жили с мамой и Шуруней…

…Еще раз убедительно прошу вас, дорогие мои Андрей Петрович и мамочка, ничуть не беспокойтесь на случай моей зимовки. Со мной будут хорошие и надежные товарищи, с которыми не страшно зимовать, где угодно – хоть на самом полюсе» (1945, с. 388).

Суть письма ясна – предупреждение на случай развития событий по наихудшему варианту. Несомненно, указание на «хороших и надежных товарищей, с которыми не страшно зимовать…» относилось к Вылке, который всю жизнь (за единственным исключением пребывания в Москве под покровительством В. В. Переплетчикова) зимовал на Новой Земле и чей опыт уже оказался бесценным, тем более что у остальных участников экспедиции зимовочного опыта не было. Оставалось еще одно обстоятельство для беспокойства – в намеченном районе исследований никто из перечисленных лиц не бывал, даже Вылка, а проводника в Белушь-ей губе найти не удалось.

10 июля, высадив на рейде становища Белушья губа экспедиции Русанова и А. А. Свицына (последний имел самостоятельное задание на изыскания в Пропащей губе, перспективной на медь), «Королева Ольга Константиновна» ушла на север. В отчете эспедиции отмечено, что следующие дни были заняты оснасткой судна, перегрузкой, распределением багажа и закупкой у самоедов необходимых для экспедиции вещей – теплой одежды, главным образом малиц и оленьих шкур. Все время дул такой свежий ветер, что при слабом грунте якоря не держали, и «Полярную» сносило на берег. В результате был потерян якорь и пришлось, в поисках укрытия от ветра и волн, дважды сменить стоянку.

Еще хуже пришлось отряду Свицына, у которого лодку залило водой, причем погибли некоторые съестные припасы и многое другое. Коллегам, попавшим в скверную переделку, выделили немного сахару, чаю и еще кое-чего из самых необходимых продуктов. Непогода задержала выход в маршрут вплоть до 14 июля, когда в первой половине дня под мотором и парусами «Полярная» направилась на юг, оставляя по правому борту остров Подрезов, характерный ориентир на подходах к Белушьей губе с материка, постепенно на ходу «вписываясь» в восточное побережье большого плоского острова Междушарский, преподнесшего для начала сюрприз, отмеченный в отчете: «Здесь мы убедились в полном несоответствии карт действительности: по картам береговая линия северо-восточной стороны острова Междушарского пряма и проста, а в действительности мы имели случай убедиться, что здесь остров изрезан многочисленными заливами, глубоко вдающимися внутрь острова» (1945, с. 164). Если бы Русанов занялся исправлением неверных карт, это отняло бы у него время, тогда как подобная работа в будущем могла быть легко выполнена из Белушьей губы – поэтому от соблазнов легких «открытий» отказались без особых сожалений во имя достижения более масштабных целей, ограничившись отдельными высадками в процессе плавания и кратковременными прибрежными рекогносцировками, тем более что обстановка на юге пролива Костин Шар внушала опасения как из-за периодических встреч с отдельными льдинами, так и характерным «ледяным небом», запомнившимся по прошлым экспедициям.

«Нелегко было плыть у неизвестных и опасных берегов, у льдов и среди густого тумана. К тому же ветер нисколько не ослабел, несмотря на туман, и когда мы вышли в открытое море, то нас начало сильно покачивать; волна была небольшая, но мелкая и очень неприятная, особенно для фансбота, буксируемого за кормой «Полярной» (1945, с. 164). Обстановка, особенно на будущее, складывалась непредсказуемая, поскольку ветер в сочетании с туманом и льдом мог продолжаться неизвестно сколько, и этот сугубо полярный коктейль вместе с неточными грубыми картами не давал возможности определить свое точное местоположение. А без надежной «привязки» любые полученные результаты попросту обесцениваются, а порой даже вводят в заблуждение последующих исследователей, как случалось не однажды. Первый длительный переход завершился в заливе восточнее полуострова Савина Коврига. Однако уверенности в своем местоположении из-за условий видимости и плохих карт не было. Предпринятая на следующий день экскурсия для изучения геологии этой части Новой Земли запомнилась Русанову неожиданными и вместе с тем мрачными находками руин вымершего старинного поморского становища, впечатления от которого он изложил на страницах своего дневника:

«Я был привлечен тремя высокими темными наклонными столбами: оказалось, это были кресты.

Страшные новоземельские бури уже давно сорвали их поперечные брусья, обломали верхушки и, как голодные звери, со всех сторон изгрызли дерево. А жаль – на этом дереве были надписи, вырезанные большими глубокими славянскими буквами. Но теперь уже не разобрать ни имен, ни чисел, ни лет. Бури и годы навсегда унесли с собою мрачную тайну этих надгробных крестов.

В разных местах под крестами я насчитал тринадцать могил, скелетов и черепов. Черепа лежали на земле. Я поднял один из них. Череп, повидимому, принадлежал человеку нашей расы и молодому, с прекрасными целыми зубами… Сгнили и развалились избы, в которых жили и умирали эти безвестные северные герои. Ушел ли отсюда живым хоть один человек? Почему разбросаны черепа? Что это: песцы и могилы разрыли? Или умерли все, а последние трупы остались непогребенными? Кто угадает?! Старые повалившиеся кресты не хотят рассказать свою тайну» (1945, с. 165–166).

Видимо, Русанов не был знаком с трудами Де Фера и Крестинина, потому что, сопоставив приводимую ими информацию с увиденным, он бы догадался, что перед ним одно из самых старых поморских становищ в губе Строганова, той самой, где три века назад русские спрашивали у голландцев из экспедиции В. Баренца, отзимовавших в Ледяной Гавани – «Корабль пропал?», на что порядком отощавшие и обессилевшие после долгого плавания в шлюпках уроженцы Нидерландов и Брабанта отвечали – «Корабль пропал» и т. д. и т. п., как это описано ранее в главе 5. Крестинин считал, что становище, руины которого видел Русанов, было основано выходцами из Великого Новгорода Строгановыми, скрывавшимися на Новой Земле от преследований Ивана Грозного, по имени которых залив и получил свое название.

Здесь непогода задержала путешественников на неделю. Первая попытка продолжить маршрут оказалась неудачной – риск потерять фансбот со всем грузом оказался слишком большим. Волей-неволей пришлось заняться исследованиями там, где не собирались. Тизенгаузен положил на карту значительную часть губы Строганова и собрал гербарий, а Вылка помимо помощи топографу еще «упромыслил» трех оленей и сделал несколько этюдов для своих будущих картин. Сам Русанов пополнил свои палеонтологические сборы находками ископаемой каменноугольной фауны и собрал небольшую энтомологическую коллекцию с великолепным экземпляром стрекозы, возможно, самой северной в России, а то и в мире.

И все-таки все это было не то – оно не могло заменить активной деятельности на пути к цели. В такой ситуации кто-то начинает томиться от вынужденного безделья, в отношениях появляется некая скрытая напряженность и общее недовольство обычно фокусируется на начальнике, который, по мнению подчиненных, не смог предвидеть, не знал и т. д. и т. п., как будто он распоряжается погодой и морем. Медленно тянется время для здоровых, полных сил и энергии мужчин, когда обстоятельства сильнее их возможностей и им некуда использовать застоявшиеся силы и желания. Многократно повторявшаяся в большинстве экспедиций ситуация, требующая от участников событий терпения и веры в конечный успех, хорошо знакомая, наверное, каждому, кто однажды испытал себя в высоких широтах.

Непогода закончилась 23 июля, спустя почти две недели после прибытия Русанова и его спутников на Новую Землю. Первый же день возвращения к активной деятельности преподнес неожиданные встречи, иллюстрирующие изученность архипелага в то время. Эти события в своем дневнике Русанов описал так:

«Монотонно стучит машина и вместе с надутыми парусами понемногу толкает вперед нашу моторную лодку. “Полярная” то взлетает на водяные гребни, то ныряет между волнами. Ночь озарена неугасающим солнечным светом. Но не видно ночного солнца из-за тумана и туч. Под утро туман поредел. И на самом краю океана, из-за темных густых облаков показалось полярное низкое солнце. И все изменилось. Ожили, засверкали волны под холодными косыми лучами. Вышли из тумана отвесные, черные берега. Развернулось, расширилось море. И вдруг далеко на горизонте, против солнца показались тонкие и темные контуры неожиданного корабля.

Судно направо! – крикнул кто-то из нас…» (1945, с. 168).

Появилась хорошая возможность уточнить собственное местоположение и с этой целью подошли к борту большого трехмачтового деревянного парусно-парового судна «Нимрод» (капитан Вебстер) под английским флагом, направлявшегося, как оказалось, на Енисей. Однако россиян ожидало разочарование, поскольку, определившись последний раз по берегам Колгуева, англичане по результатами прокладки считали, что находятся в южной части Костина Шара, которую «Полярная» миновала в ночь с 14 на 15 июля, в чем не было никаких сомнений. Обе стороны доказывали свое, не приблизившись к истине. Свою точку зрения в этой ситуации Русанов изложил следующим образом:

«Мы увидели, что англичане жестоко ошибаются. Мы прекрасно знали, что давно оставили за собой остров Меж-душарский и теперь находимся где-нибудь между Петухов-ским Шаром и Черной губой… Говоря короче, капитан Вебстер думал, что при встрече с нами стоял под 53 градусом восточной долготы от Гринвича, в действительности же он стоял почти под 55 градусом… Мы ошиблись в одну сторону, а капитан Вебстер в другую. Мы ошиблись миль на двадцать, тридцать, самое большое, но никак ни на 100 или 200 миль, как неосновательно думал капитан. Наша очень небольшая ошибка вполне простительна для нас, занятых исключительно береговым обследованием и лишенных точных карт и некоторых инструментов.

Думаю, что и ошибка капитана Вебстера простительна для него, особенно как бывшего кавалерийского офицера» (1945, с. 169–170). Последняя убийственная характеристика Русанова вполне в его духе, тем более что в английском языке понятие морской кавалерист является выражением очевидной чепухи – едкостью и тонким уменьем уязвить оппонента, как мы помним, Владимир Александрович отличался и по итогам двух предшествующих экспедиций.

Забегая вперед, отметим, что «Нимрод» тем не менее благополучно достиг Енисея и благополучно возвратился, не встретив серьезных препятствий в Карском море, которое на будущий год не пропустило к сибирским рекам ни одного судна, причем такая смена ледовой обстановки (подробнее в главе 12) оказалась роковой и для самого Русанова, и не только для него. Что касается дневника исследователя, местонахождение которого до настоящего времени неизвестно, то приведенные отрывки лишний раз свидетельствуют о высоких литературных способностях Русанова.

В тот же день «Полярная» вошла в Черную губу, обнаружив, как за «небольшим скалистым островком открылась превосходная и просторная бухта». Для читателя-знатока Новой Земли это важнейший ориентир, особенно если он сам плутал в новоземельских туманах посреди россыпи прибрежных островов у южного побережья Новой Земли, поскольку речь идет об острове Розе современных карт, который невозможно спутать по своему положению у входа в этот залив с каким-либо другим поблизости. Обнаружив избу мурманского промышленника Олонкина (один из представителей этой поморской династии позднее стал участником экспедиции Руала Амундсена на шхуне «Мод» в 1918–1929 годах, а в 1926 году пересек с великим норвежцем Северный Ледовитый океан на дирижабле «Норвегия»), «Полярная» бросила якорь поблизости – теперь можно было приступать к работе по программе: пешие рекогносцировки, топосъемки, отбор геологических образцов, не отказываясь также и от попутной охоты. Приятным событием стала здесь встреча с пароходом «Николай» под управлением опытнейшего северного капитана И. П. Ануфриева. «Встреча с капитаном “Николая” дала возможность с точностью определить местонахождение, выверить часы и провести вечер в приятной беседе, с граммофоном и ужином» (1945, с. 172), что нашло отражение в экспедиционном отчете. Капитан Ануфриев, выйдя из Белушьей губы вслед за Русановым, впервые провел современный по тем временам пароход с осадкой в 14 футов проливом Костин Шар, что было важным событием для Новой Земли. По его описанию, «проходя в глубь губы Черной мы увидали на горе, на высоком мысе выдававшегося полуострова двух человек, и пока я раздумывал, откуда они могли появиться, увидел под берегом у перешейка, соединявшего полуостров с материком, небольшой одномачтовый ботик с развевающимся русским флагом; конечно, мы сразу догадались, что это была экспедиция В. А. Русанова, а потому поспешили отдать около них якорь. Вскоре приехал к нам сам В. А. Русанов со своими сотрудниками… все мы были рады встретить здесь среди пустыни наших отважных исследователей» (1925, с. 76–77). Теперь Русанов точно знал, что встреча с «Нимродом» под управлением представителя морской нации, где даже кавалеристы обладают качествами капитанов, произошла в губе Широчиха. Помимо встречи, посещение губы Черной принесло важные новости в части геологии, поскольку в своих маршрутах Русанов обнаружил характерную девонскую фауну Атрипа ретикулярис, что имело важное значение для будущей геологической карты архипелага.

Особо необходимо остановиться на охотничьей добыче, которая исключала возникновение цинги, этого настоящего бича арктических зимовок и экспедиций. Не случайно в экспедиционном отчете особо отмечалось, что после посещения Черной губы «и до самого прихода в Маточкин Шар экспедиция ни разу не терпела недостатка в свежем мясе; наоборот его было так много, что масса гусей, лебедей и уток осталась несъеденной и много жирных оленьих туш было выброшено, хотя брали только лучшие части убитых оленей – задки, а передние части всегда оставались на месте» (1945, с. 165). Когда экспедиция вышла в Карское море, экспедиционное меню стало еще более разнообразным благодаря обильным уловам гольца. Это служило страховкой на случай непредвиденнолго неблагоприятного развития событий – Русанов всегда помнил об участи экспедиции Джорджа Де-Лонга, погибшей в дельте Лены голодной смертью, и не только его…

28 июля «Полярная» покинула Черную губу и тут же за входными мысами встретила серьезные карские льды, которые ветры и течения гнали из Карских Ворот вдоль побережья Новой Земли. «Двигаться среди такого льда было очень неудобно; нужно вести судно с большим вниманием, а то легко было не заметить длинный подводный ледяной выступ и посадить на него судно. Размер отдельных льдин был очень изменчив, но в общем невелик». (194, с. 172). Со своего суденышка участники русановской экспедиции разглядели то, чего спустя год не поняли вахтенные «Титаника» – подводного тарана у небольшого сравнительно айсберга, вскрывшего словно консервным ножом борт объявленного непотопляемым гиганта – последствия известны… Все то же самое могло произойти и с «Полярной», хотя и с меньшими жертвами. Лед был старый, зимний, сильно обтаявший, с нагромождениями торосов. Вся акватория губы Саханихи была забита таким неприступным для «Полярной» льдом, пришлось обходить этот массив южнее островов Саханиных, так что берега Новой Земли на какое-то время исчезли из вида. Все же кое-как удалось приблизиться к западному устью Петуховского Шара, причем в уплотнившемся льду «Полярная» уже не могла маневрировать. Временами приходилось останавливать двигатель из-за опасности поломать винт, а кое-где и пятиться задним ходом. Все же ближе к полуночи удалось проникнуть в Петуховский Шар и бросить якорь в неизвестной бухте. Впоследствии она была названа в честь исследователя, как и соседний полуостров, а также построенное здесь в 1926 году становище.

Вторая встреча экипажей «Полярной» и «Николая», состоявшаяся здесь, была непродолжительной, так как Ануфриев вскоре увел свое судно на промысел. Сам Русанов в своем отчете об этом не упоминает – о ней стало известно из публикации Ануфриева уже после гибели исследователя. Отметим, что описание наблюдавшихся тогда ледовых условий профессионалом-моряком и полярным исследователем совпадает практически полностью.

Следует подробнее остановиться на особенностях побережья этой части Новой Земли, чтобы объективней оценить вклад Русанова и других исследователей Новой Земли, включая поморов, издавна осваивавших негостеприимные берега архипелага. Здесь целая серия узких извилистых проливов с массой небольших островов и просто отдельных скал отделяет от Южного острова довольно значительные острова, которые даже на современной карте часто остаются безымянными. Строго говоря, с точки зрения поморской навигационной терминологии названия этих проливов могут поставить новичка, впервые знакомящегося с картой Новой Земли, в тупик. Дело в том, что поморский термин Шар, как это видно на примерах Маточкина Шара и Югорского Шара, относится к проливам, соединяющим различные моря. По-видимому, в отдаленном прошлом вся система отмеченных выше проливов вдоль Южного острова Новой Земли в представлении поморов была единым Шаром, соединявшим разные моря – Мурманское (современное Баренцево) и Карское. Только со временем по мере освоения этот единый Мурманско-Карский Шар на пространстве от Белушьей губы и до Карских Ворот стал распадаться на отдельные обособленные участки со своими собственными названиями: Костин Шар, Петуховский Шар и Никольский Шар. Первый из них известен под указанным названием с XVI века, названия других появились на картах века два-три спустя. Эти пути для малоразмерных поморских карбасов из-за защищенности от штормового волнения оказались достаточно удобными, но надо было в этом убедить официальные власти на основе современных исследований, чем и занимался Русанов и его спутники. Эта работа заняла трое суток.

Первый трудовой день 29 июля выдался очень теплым и безветренным – такие дни особенно приятны новоземель-цам из-за их редкости. Вылка рисовал и снимал северный берег Петуховского Шара, Тизенгаузен занимался тем же на Большом Оленьем острове, а Русанов провел разведку того узкого и длинного полуострова, который на современных картах носит его имя. «Его путь был прорезан бесчисленными заливами и тихими озерами, лежавшими в зеленых долинах между темными округлыми холмами. По скалам кое-где бродят красивые олени, вприпрыжку перебегают жалкие полинявшие песцы, в траве много молодых гусей. В каждом уединенном озере плавает семья лебедей… Не так-то легко оказалось выбраться из лабиринта бесчисленных озер и бесконечных заливов; лишь под утро удалось ему, сильно усталому, дойти ло “Полярной”. Тизенгаузен закончил съемку в западной части Петуховского Шара и вернулся обремененный добычей; с трудом донес настрелянных им гусей» (1945, с. 173).