Текст книги "В семнадцать мальчишеских лет"

Автор книги: Владислав Гравишкис

Соавторы: Семен Буньков,Николай Верзаков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Глава 8
Тайна колодца

Сергею почему-то казалось, что если он хочет как можно больше собрать материалов о жизни брата, восстановить события того бурного времени, то надо начинать именно с колодца. Отдых, положенный демобилизованному офицеру, приближался к концу. Однажды Сергей сказал матери, что будет осматривать колодец, может быть, требуется какой-нибудь ремонт. Анна Михайловна искоса взглянула на сына и кивнула:

– Давно пора, сколь годов не смотрен…

Больше она ничего не сказала.

Сергей сростил две лестницы, погрузил их в колодец, спустился к самому дну, и начал осмотр ствола. Холодно, сыро. Над водой висят обтаявшие, прозрачные ледяные наросты. Как слезы, по стенам катятся крупные капли и, оторвавшись, звонко шлепается вниз. Каждый шорох, каждое движение гулко отдается в шахте…

Сергей постукал обухом топора по нижним венцам – загудели хорошо, звонко. Колупнул лезвием один из горбылей – еле отодрал крохотную щепочку, белую, без признаков гнили. Еще бы – лиственница! Век простоит и ничего не сделается. Да, хорошо поработали Ян Балтушис и его друзья – больше тридцати лет прошло, а сруб еще крепок, только обтянут зеленоватым влажным налетом. Где же здесь тайна?

Поднимаясь по лестнице, Сергей осматривал и выстукивал звено за звеном. Ничего! Но вот, наконец, он обнаружил два выема. Расположение странное – как будто нарочно сделано, чтобы удобно было стоять. Повыше – две железных скобы. Забивают такие скобы обычно, чтобы скрепить, стянуть два венца бревен. Но почему именно в этом месте понадобилось их стягивать? Ни выше, ни ниже скоб не было видно.

Сергей поставил ноги в выемы, ухватился за скобу. Что ж, хорошо, стоять удобно. Но зачем именно на этом месте?

Сергей внимательно осмотрелся. Все венцы связаны пазами, а вот эта сторона сделана впритык. Доски удерживаются большими гвоздями ручной работы с крупными коваными шляпками. Сергей подцепил топором одну из шляпок, приподнял, пошевелил – гвоздь держался не очень-то крепко. Потянул его рукой – и неожиданно гвоздь легко выдернулся из гнезда. Ясно! Не забит, а просто вставлен. Что это значит? Посмотрим!

Сергей устроился поудобнее и выдернул остальные три гвоздя. Доска даже не пошевелилась. Понятно! Она набухла и сидит в гнезде прочно, надо подцепить топором…

Кажется, от волнения он начинает бормотать вслух. Ну и пусть, черт подери, все равно его никто не слышит! Кончик лезвия с трудом входит в щель, Сергей начинает выворачивать доску, она неожиданно отходит и чуть не падает вниз, в глубину. Толстая, крепкая доска все из той же ядреной лиственницы. Подхватив, Сергей кладет доску на край тайника.

Сунул руку в отверстие и тут же отдернул: наткнулся на что-то мягкое, податливое, влажное, Показалось, что там, в тайнике, лежит что-то лохматое и тяжелое. Что бы это могло быть?

Преодолевая оторопь, ощупал препятствие. Кошма! Ну да, учли, что в колодце сыро и прикрыли вход слоем кошмы. Сделано по-хозяйски, ничего не скажешь… Давненько сюда никто не лазил: кошма плотно приросла к краям отверстия, отодралась с треском. За кошмой – черная пустота, ничего не видно. Сколько ни протягивал руку Сергей, так и не смог достать до другого края тайника.

С каждой минутой становилось интереснее. Куда ведет лаз? В какое-то другое помещение? Катакомбы? Или весь он тут? Надо раздобыть огня и обстоятельно все осмотреть…

Поспешно поднявшись наверх, Сергей вернулся с армейским фонариком. Разочарование: никаких катакомб, конечно, не было. Просто клетушка сантиметров в семьдесят вышины и метра полтора в глубину. Вся выстлана плотно сбитыми плахами, нигде ни щелочки… Что же, превратимся в сыщика, обследуем и попытаемся узнать, для чего предназначено таинственное сооружение.

Протиснувшись в клетушку, Сергей начал обстоятельный осмотр. Поиски дали немного: один винтовочный патрон и клочок бумаги. Патрон как патрон, только окислился очень. Бумажка – истлевший кусок газеты – рассыпалась на ладони. Сергей смог только прочесть название газеты: «Казак». Помнится, такой листок издавался в Мисяже в дореволюционное время.

Однако колодец не подходящее место для размышлений. Хотелось курить, знобило. Сергей заделал отверстие и поднялся наверх. Там ярко светило горячее летнее солнце, было жарко, хорошо. Отличная вещь – солнце! Стоит пробыть часок в темном, сыром колодце и сразу узнаешь настоящую цену солнцу, во сто раз прекраснее становится наземный мир.

Щурясь на солнце, Сергей заметил, что он в огороде не один. В дальнем углу огребала картошку Марфуша, а неподалеку от нее на маленькой табуретке сидела Анна Михайловна и пропалывала гряду с морковью. Белый платок повязан по самые брови, чтобы не обжигали солнечные лучи. Неторопливо движутся узловатые старческие руки, выхватывая сорняки. Изменилась все-таки мама: подобрела, стала спокойнее. Интересно, знала ли она о том, что происходило на огороде в те далекие времена? Или все это было тайной Вити и Яна?

Сергей подошел к матери и спросил:

– Мама, а вы знаете, что у нас в колодце тайник устроен?

Анна Михайловна тыльной стороной ладони стерла капли пота с лица, поправила платок.

– Докопался-таки! – хитровато усмехнулась она. – Как мне не знать. Известно – знала.

– А мне почему ничего не сказали?

– Зачем тебе было говорить? Ты малолеток был, мог и сболтнуть.

– Ну хоть взрослому сказали бы, что ли, – проворчал Сергей.

– Как-то к слову не пришлось.

Марфуше, конечно, захотелось узнать, о чем так оживленно разговаривают сын с матерью. С тяпкой на плече она подошла к ним и уселась рядом – в широких сатиновых шароварах и ковбойке.

– Тайник в нашем колодце? Да что вы говорите? Кто его устроил? Еще до революции? Вот это интересно!

Она полезла в колодец, долго ахала там, щупая мокрые доски. А потом начала приставать с расспросами к Анне Михайловне.

– А чего я вам расскажу? Года два я про тайник и сама не знала – обманули меня Витька с Яном. А партийным делом они сразу стали заниматься, как только Ян поселился у нас. Придут, бывало, с работы, умоются, покушают, глядишь, Ян и подъезжает ко мне: «Может быть, моя хозяйка, желаете в гости сходить? Пожалуйста, гуляйте на здоровье, мы домовничать будем…» Какое уж там домовничать! Чуть стемнеет, соберутся к нам комитетчики, будут сидеть до полуночи, толковать про свои дела. Так бы оно ничего, пускай сидят, не жалко, да вот табачищем своим прокоптят – не продохнешь.

– Подождите, подождите, мама! У нас в доме? Комитет? Какой комитет?

– Известно какой – большевистский. Тот самый, который теперь в сесюнинском доме поселился. Знаешь, поди?

Еще бы не знать, сесюнинский дом – один из лучших в Мисяже. Теперь там помещается городской комитет партии. Позавчера Сергей заходил туда. Но как же так? В их домике заседал большевистский комитет? Просто невероятно! И он ничего не знал!

– Мама, вы что-то путаете!

– Верно, Сереженька. Стара стала, позабываю кое-что – не грех и запутаться. А вот тут уж ничего не путаю, хорошо помню. Сколько страху из-за этого комитету натерпелась. И Сорокин приходил, и Мамушкин являлся, и Бородулин – знать-то человек восемь их было. Поодиночке на гору взойдут, оглядятся и прямо к нам в огород и в избу. Проулком никогда не подходили – уследить могли. А с горки заходить хорошо: если кто идет сзади, его сразу увидишь…

– И вы были на заседаниях?

– Нет, не была. Не доверяли.

– А Витя?

– А Витюша сторожит. На завалинке посиживает, семечки лузгает…

– Ну, а я-то? Я-то где был, почему ничего не знал? – нетерпеливо, сердясь и досадуя, проговорил Сергей.

– Тебя мы загодя спроваживали.

Марфуша, взглянув на Сергея, громко засмеялась:

– Ну и дурачили же вас, дядя Сережа! Как маленького!

– Маленький и был, – продолжает Анна Михайловна, – будь постарше, небось бы Ян и ему дело нашел. Дел много было в ту пору – всю царскую власть сбросить задумали. Шутка ли – самого царя! А уж когда царя сбросили – наш-от комитет на волю вышел, не стали у нас заседать. Внизу свое здание заимели, там собирались. Кипело все тогда в Мисяже. Витька с Янкой, почитай, ни одного вечера дома не пробыли, все на собраниях. Потом и про тайник узнала…

– Тетя Аня, голубушка, рассказывайте! – взмолилась Марфуша.

– Осенней ночью то было, я уж спать легла. Слышу – ворота заскрипели, во двор телега въехала. Чего это еще такое? Выхожу: телега стоит посреди двора, Витюша из огорода тяжести какие-то таскает, укладывает, будто железо брякает. Подошла и вижу – винтовки! Ян в колодце стоит и наверх подает, а Витюша в телегу их складывает. «Батюшки! Да откуда у вас все это?» Смеется Ян: «Выросло, хозяйка, выросло! Ты, говорит, думала, что в огороде только картошка растет? Видишь, какие штучки выросли?» Покричала я на них, покричала, а они только пересмеиваются. «Антихристы вы, говорю, столько оружья ко мне сложили. Да узнай про этакое власти наши – всем бы нам конец». – «Так ведь не узнали же, моя хозяйка! Ты сама даже не знала!» Что им тут скажешь? Уговорились, что про тайник никому не будем сказывать – может, пригодится. Тем оружьем и установили Советскую власть…

Анна Михайловна помолчала, тяжело вздохнула:

– Не пригодился тайник – ушел веселый Янко, не стало Витеньки. Серчал он на меня последние годы. Виду не показывал, а знаю – серчал.

– За что? – удивленно спросил Сергей: ему казалось, что жили они тогда дружно.

– Не понимала я многое – Шмарину поклонялась, – усмехнулась Анна Михайловна. – Все, бывало, за Кузьму заступаюсь, а Витя сердится: врага своего не видишь, кровь он из нас всех пьет. А мне невдомек – какой же он враг, когда каждую пасху или рождество муки, одежи присылает. А то и сама схожу, выпрошу рубль-два. Витя ярится: не бери подачки у мироеда, стыдно! А как не брать, когда нам жить нечем?

– Мне казалось, что мы не так уж плохо жили в то время, – пробормотал Сергей.

– Верно, голодные не сидели, зарабатывала я. Да ведь кому не охота получше пожить? – И, точно заспорив с Витей, она разгорячилась:

– С какой радости буду я отказываться, коли добро мне само в руки идет? Чтоб люди дурой обозвали? Дают – бери, бьют – беги! Такая уж наша бедняцкая доля, так жить нас отцы и деды учили…

Точно очнувшись и вспомнив, что живет в другое время, Анна Михайловна взглянула на молодых и заговорила спокойнее:

– Конца краю мы той доле не видели. Никто и не думал, что таких, как Шмарин, можно вымести. Силой казались они нам нерушимой. Эх, Сереженька! Кабы знал ты, какая это была сила! До сих пор дивлюсь – как только ее сумели поломать.

Анна Михайловна подперла рукой голову и глубоко задумалась. Рядом с ней, поджав колени к подбородку, молча сидела Марфуша. Широко раскрытые глаза-глазищи в соломенных ресницах смотрели на колодец. Так вот что происходило давным-давно в этом маленьком домике на склоне безлесой горы!

Глава 9
На пороге восемнадцатого

Поиски и расспросы Сергея разбередили душу Анны Михайловны, уже давно стремившейся открыться, высказаться, поделиться впечатлениями. Узнав, что сын задумал написать книгу о брате, она уже сама заводила разговоры, долго толковала о том или ином событии. Она и совет дала – поговорить со стариками.

Сергей их видел ежедневно. Каждый погожий вечер старики чинно восседали на лавочках возле домов.

В один из таких вечеров Сергей подошел, поздоровался. Старики точно ждали его: закивали головами, раздвинулись, освободили место. Не отказались они и от предложенных папирос, хотя каждый не преминул заявить, что от «фабричной легости» его душит кашель. С чего бы это такое? Табак вроде подходящий, с ароматом, а вот кашляешь…

Отвечали словоохотливо. Им льстило внимание офицера. В рассказах было много противоречивого, неясного. Кто путал по старости, кто воспринял события по-своему, а кто просто все позабыл. Приходилось снова и снова расспрашивать, и Сергей досадовал на себя: ведь жил на этой улице, видел все своими глазами и почти ничего не запомнил. Но как бы там ни было трудно, а уже через неделю Сергей имел довольно ясное представление о революционной борьбе в Мисяже. Права мама: революции противостояли немалые силы. Обстановка была сложной, трудной. Чем больше слышал Сергей рассказов о деятельности первых большевиков Мисяжа, – латыше Яне Балтушисе, которого впоследствии народ перекрестил в Ивана Карлыча, слесаре механического завода Семене Сорокине, первом председателе Совдепа, старателе Федоре Мамушкине с сыновьями, – тем большее уважение испытывал он к этим мужественным, решительным людям, тем больше восторгался их беззаветной и безграничной преданностью делу партии.

Эти люди жили и боролась в условиях, отличных от условий других городов Южного Урала. В Мисяже не было крупных промышленных предприятий, не было крепких пролетарских кадров. Недовольство существующим социальным строем бурлило подспудно, стихийно, набирая силу и не находя выхода.

На больших шахтах работали «контрашные» – неграмотные башкиры, которые отчужденно относились к русским. Жизнь у «контрашных» была каторжная, но избавления от нее они ждали от своих старшин.

На мелких шахтах работали старатели-одиночки, одержимые идеей разбогатеть и очень далекие от революционного движения.

В пимокатных, кожевенных, бондарных, гончарных мастерских, в кузницах работало по пяти человек, тоже понятия не имевших о профсоюзе или другой форме рабочей организации. А многочисленной челяди, обслуживавшей богатые дома, жилось вольготнее, чем рабочему люду, и она была на стороне господ.

Правда, имелись в Мисяже и кадровые индустриальные рабочие – железнодорожники. Но они жили в семи верстах от города и в Мисяж наведывались редко…

Вот почему приезд рабочих-латышей явился крупнейшим событием для того времени. В Мисяж прибыли настоящие представители рабочего класса, потомственные пролетарии, члены профсоюза, умевшие организованно и твердо выступать против хозяев.

Старики, с которыми беседовал Сергей, особенно запомнили Яна Карловича Балтушиса, оказавшегося самым опытным в революционных делах. Его не сломили ни тюрьмы, ни преследования. В Мисяже он быстро освоился с обстановкой, познакомился с местным населением и стал сплачивать вокруг себя наиболее решительных и сознательных рабочих. Его всегда окружали люди, к нему обращались за советами, делились горестями. «Душевный был человек Иван Карлыч!» – вспоминали старики.

Мать подтверждала это. Проникновенные беседы, несколько поручений, которые дал брату Балтушис, сделали свое дело: однажды Витя задумал перейти на механический завод. Балтушис выслушал его, сказал:

– Зачем? Совсем не надо. Умный человек везде дело найдет.

А когда Витя начал настаивать, тот резко оборвал его:

– Тебя нам на мельнице нужно. Понял?

Упрямый Витя насупился, но возражать не стал.

«Слушается, как отца родного…» – удивилась Анна Михайловна. Мама припомнила, как она недоумевала тогда: «Почему Иван Карлыч сказал: «Нам нужен»? Кто они, эти люди, которым понадобилось, чтобы ее Витя работал на жмаевской мельнице? Зачем?» Она знала, что сын выполняет какие-то поручения – матери льстило это: вот какого толкового сына вырастила! И тут же думала: не опасно ли?

Время шло. На заводе уже существовал созданный партийной ячейкой профсоюз. Однажды станционные телеграфисты передали в рабочий комитет сообщение о февральской революции. В этот день Балтушис и Витя пришли с работы раньше. Быстро умылись, надели праздничные костюмы и прикрепили к ним красные банты.

– Что за праздник такой у вас? – поинтересовалась Анна Михайловна.

– Моя хозяйка, вы разве не знаете? В Петербурге царя сбросили…

– Батюшки, да что же это такое! – всплеснула руками Анна Михайловна. – Как же теперь жить будем?

Квартирант и сын пытались разъяснить Анне Михайловне смысл происходящих событий. Но они спешили на манифестацию, и их торопливые объяснения мама понимала плохо.

Балтушис и Витя ушли. Анна Михайловна не вытерпела, закрыла дом и зашагала вслед за ними.

У заводской проходной собралась большая толпа. Над головами людей злой февральский ветер раздувал красные полотнища с лозунгами: «Долой войну!», «Да здравствует земля и воля!», «Долой тиранов-эксплуататоров!», «Да здравствует свободная Россия!».

Толпа колыхнулась, вытянулась в длинную ленту и с пением отрывистой, очень четкой песни двинулась вокруг площади. Потом прошла по некоторым мисяжским улицам, сделала большой круг и вновь вернулась на площадь. Люди плотной стеной окружили высокое каменное крыльцо заводской конторы.

Анна Михайловна поднялась на ступеньки лавки, и ей стало хорошо видно, что делилось на площади.

На крыльцо конторы поднялся слесарь Семен Сорокин, частый посетитель дунаевского домика. Он начал о чем-то горячо говорить, но ветер относил слова, и Анна Михайловна не смогла ничего расслышать.

Потом появился Николай Ларцев. Он жил недалеко от Дунаевых, служил механиком на жмаевской мельнице, и Анна Михайловна его знала: когда Вите нужно было поступить на работу, пришлось позвать механика к себе в гости и поставить штоф водки. Хотелось услышать, что скажет этот человек, но пробиться к крыльцу было невозможно.

Ларцева сменил земский врач Маврин, в доме которого Анна Михайловна часто бывала по своим швейным делам – полный, шумливый мужчина. Он тоже начал говорить, но в ответ на его слова люди почему-то со всех сторон стали выкрикивать:

– Долой!

– Позор!

– Чего это они? – спросила Анна Михайловна стоявшего рядом молодого парня. – Или неладно сказал?

– Воевать до победного зовет, – ответил тот. – Поди-ка, сам повоюй, узнаешь, каково…

Парень засунул в рот пальцы и свистнул так пронзительно, что у Анны Михайловны зазвенело в ушах, и она отошла подальше.

Внезапно говор прошел по толпе и тут же затих. Анна Михайловна посмотрела на крыльцо. Там стоял ее квартирант Иван Карлович. Он осматривал людей ясным и каким-то особенно широким взглядом. Заметил Анну Михайловну, улыбнулся ей тепло и ласково. Потом стал серьезным, взмахнул фуражкой и громко заговорил:

– Товарищи рабочие! Граждане свободной России! Царя, против которого мы так долго боролись, больше нет. Николай Второй отрекся от престола. Теперь нам надо думать, как будем жить…

Говорил он долго, дольше всех выступавших, а люди слушали его, не шелохнувшись. И Анне Михайловне было приятно такое внимание людей.

– Загордилась я даже малость, – посмеиваясь, рассказывала Сергею Анна Михайловна. – Вот ведь с каким человеком в одной избе живу, вот с кем мой Витюша дружит!

После митинга народ стал расходиться. Анна Михайловна отыскала сына и квартиранта и вместе с ними пошла домой. Витя был лихорадочно возбужден, глаза его ликовали. Квартирант же, наоборот, казался задумчивым и озабоченным.

– Чего это вы, Иван Карлыч? – удивилась Анна Михайловна. – Как бы даже недовольны чем-то?

– Почему? Я доволен, моя хозяйка. Только мне кажется, что будем мы еще много переживать…

Витя удивленно посмотрел на старшего друга:

– Иван Карлыч, вы же сами говорили: теперь все по-новому пойдет. Другая жизнь начнется.

– Начнется, да. Конечно, начнется, Вийтя. Трудно начнется – вот в чем дело.

– А чего тут трудного: царя-то ведь нет? Царя-то сбросили?

– Верно, царя сбросили. А Жмаев твой остался, как? Шмарин остался, как? Шуппе – живой, здоровый, как? Нет, Вийтя, мы еще будем много драться!

Разговаривали долго. В ту ночь спокойно спал один Сережа: он ничего не слышал, прокатался на санках с горки чуть ли не до полуночи, – благо, некому было позвать его домой.

Сергей Дунаев почти каждый вечер встречался со стариками. Ему хотелось побольше узнать о работе партийной ячейки, и в этом Сергею хорошо помог Тимофей Наплюев – бывший кузнец механического завода, вступивший в партию еще до февральской революции. Теперь ему было лет под семьдесят, но он отчетливо все помнил.

После февральской революции комитет уже больше не заседал в дунаевском домике. Большевики вышли из подполья. На одной из нижних улиц в просторном доме богача, заблаговременно уехавшего в Маньчжурию, был открыт клуб. Там и собиралась на заседания большевистская ячейка РСДРП.

Почти ежедневно в ячейку вступали все новые и новые рабочие.

Большевики Мисяжа вели борьбу за массы и в то же время, будучи крепко связанными с большевистскими комитетами соседних городов, готовились к вооруженным схваткам за власть. Организовывались боевые дружины, которые впоследствии переименовались в красногвардейские отряды, приобреталось оружие. Оказывается (это Сергей узнал у Наплюева), тайный склад оружия в дунаевском доме был не единственным. Таких складов существовало много, и все – в разных местах города. На механическом заводе избрали Совдеп, в состав которого вошли преимущественно большевики. Он осуществлял контроль над управляющим Шуппе, защищал интересы рабочих…

И вот – темная октябрьская ночь. Со станции пришел телеграфист и передал в Совдеп сообщение о низложении Временного правительства и о переходе власти в руки Советов.

Председатель Совдепа Семен Сорокин тотчас же вызвал к себе всех членов Совета – большевиков. Низко пригнувшись к лампе, глуховатым от волнения голосом Сорокин прочитал директиву Уральского центра. Екатеринбургский Совет призывал местные Советы немедленно взять власть в свои руки. В директиве содержался также призыв об усилении организации отрядов Красной гвардии, подавлении силой оружия контрреволюционных выступлений, немедленном введении контроля над производством.

– Вот, товарищи, пришла и наша пора. Надо действовать! – закончил Сорокин, вытирая пот со лба.

После короткого совещания члены Совдепа разошлись по своим местам.

Тогда-то Анна Михайловна и стала невольной свидетельницей того, как из тайника в колодце огорода извлекались винтовки.

Старики рассказали Сергею, что в ту октябрьскую ночь винтовками, которые находились в тайниках, было вооружено более ста рабочих. Для небольшого города это явилось грозной силой. Красногвардейская дружина начала готовиться к решающей схватке…